Юрий Кузовков История коррупции в России Том I Москва 2010 г. УДК 930.85 ББК 63 К89 Ю.В.Кузовков. История коррупции в России в 2 т. - М.: Издательство Анима-Пресс, 2010. – Т. 1. – 632 с. Книга к.э.н. Ю.В.Кузовкова посвящена феномену крупной коррупции в истории России с древнейших времен и до сегодняшнего дня. Одновременно с рассмотрением примеров крупной коррупции в книге предпринята попытка переосмысления значения ключевых событий русской истории, исходя из главного критерия – роли того или иного события с точки зрения интересов народа России, а также с учетом опыта, пройденного в своем развитии народами других стран Европы и мира. Работа построена на анализе около 500 книг, работ и статей по истории России и зарубежных стран, а также в области демографии и экономики; в книге содержится квинтэссенция (выжимка) из этих трудов по рассматриваемой теме, изложенная языком, доступным для широкого читателя – в чем и состоит, по определению самого автора, применяемый им метод – метод исторического синтеза. В заключительной главе книги предпринята попытка сформулировать идеологию и стратегию социально-экономического развития России в XXI веке. Предлагаемая вашему вниманию книга является третьей книгой трилогии автора «Неизвестная история» (первая книга: «Глобализация и спираль истории», вторая книга: «Мировая история коррупции»). Книга адресована широкому кругу читателей, интересующихся историей и острыми проблемами современности, а также историкам и экономистам. ISBN 978-5-86093-401-7 ISBN 978-5-86093-400-9 (т. I) © Кузовков Ю.В., 2010 © Издательство Анима-Пресс, 2010 Та катастрофа, в которую технологическая цивилизация ввергла человечество, а сейчас в особенности нашу несчастную Россию, вероятно… послана нам в урок. Каждый новый виток кризиса делает яснее его причины, любой человек уже на своей судьбе ощущает грозящий финал. Перед лицом разверстой у наших ног пропасти нам не остается иного выхода, как обратиться к древним и надежным ориентирам… Игорь Шафаревич. Русский народ в битве цивилизаций Предисловие Предлагаемая Вашему вниманию книга является продолжением моей книги «Мировая история коррупции», а также логическим завершением исторической трилогии «Неизвестная история», в которую вошла также первая книга: «Глобализация и спираль истории». В настоящей книге рассматривается история коррупции в России, которая во второй книге трилогии была рассмотрена лишь в самых общих чертах. Так же как в «Мировой истории коррупции», речь ниже пойдет не о мелкой или бытовой, а о крупной коррупции, с которой связана, к сожалению, значительная часть российской истории. Крупную коррупцию можно определить как продажу или игнорирование интересов общества чиновниками и руководителями государства в угоду интересам отдельных лиц или иностранных государств. Конечно, могут найтись возражения против такого широкого определения крупной коррупции. В строгом или узком понимании о коррупции можно говорить только тогда, когда доказан факт незаконного обогащения чиновников или правителей. Но как раз при самых коррумпированных режимах никаких таких четких доказательств обычно и не бывает. Кроме того, и сами законы, позволяющие выявлять коррупцию, при таких режимах, как правило, отсутствуют, нередко отсутствует даже само понятие коррупции (которая является в таких странах привычным и обыденным явлением). Поэтому далее я буду придерживаться вышеприведенного определения коррупции. В книге содержится много фактов крупной коррупции, неизвестных широкому читателю и неизвестных даже большинству историков, поскольку эти факты до сих пор не афишировались, а наоборот, скрывались и замалчивались. Например, тот факт, что Екатерина II до того как стать русской императрицей, была английской шпионкой. Или то, как Александр II «украл» у России результаты ее войны 1877-1878 гг. с Турцией еще до ее начала, что и явилось основной причиной позорного Берлинского конгресса 1878 г. Или то, какую роль сыграл Борис Годунов в массовых голодоморах, охвативших Русь в начале XVII века и ставших одной из главных причин Смуты. Или то, какие силы организовали гибель обеих монархических династий, правивших в России – династии московских Рюриков (семьи Ивана Грозного) в конце XVI в. и династии Романовых в начале XX в. Или то, кто на самом деле выпестовал Гитлера и подтолкнул его напасть на СССР. Все приводимые в книге факты достоверны и базируются на работах историков и исследователей, поэтому в книге содержится много ссылок, как и в предыдущих книгах трилогии. Но основная цель книги состоит не в вытаскивании на свет фактов крупной коррупции, не известных широкой публике, а в осмыслении русской истории на основе всей правды. Как и «Мировая история коррупции», настоящая книга не совсем обычна по стилю и содержанию. Каждая глава базируется на анализе имеющихся работ и исследований, в том числе в разных областях исторических знаний, в целях их осмысления. Такой подход в принципе не нов, к подобному методу, который можно назвать методом исторического синтеза, прибегали, например, такие известные историки, как И.Валлерстайн и Л.Гумилев. Что является новым – предпринята попытка синтеза социальной, демографической и экономической истории России за ее более чем тысячелетнюю историю. Подобной попытки, предполагающей изучение и анализ огромного количества исторических трудов и материалов, никто еще ранее не предпринимал. Кроме того, поскольку настоящая книга является завершающей из трех книг «Неизвестной истории», то в ней активно используются факты и выводы, сделанные в двух предыдущих книгах и посвященные зарубежной истории. Это также служит тем целям, которые я поставил перед собой при написании данной книги. Все познается в сравнении. Лишь соотнесение пути, пройденного Россией, с тем путем, который прошли другие страны, и его соотнесение с мировыми историческими тенденциями, позволит понять, какое значение для России действительно имело то или иное событие в ее истории, и что ей нужно делать для своего дальнейшего развития. Рассматривая историю (крупной) коррупции в России, я не мог оставить в стороне и такие вопросы, как эволюция русского государства, русской цивилизации и русской нации, которые связаны с темой коррупции. К сожалению, здесь мне пришлось не только заниматься анализом и синтезом трудов историков, но и в некоторых случаях, что называется, тянуть борозду по целине, по непаханому полю, основываясь как на исторических работах, так и на разрозненных фактах в разных областях знаний. Сто лет назад профессор истории Ю.Виппер писал о том, что по этим темам «у нас еще даже ничего не начато», и к настоящему моменту в этом отношении не произошло очень сильных изменений (хотя и появилось много исторических фактов, неизвестных ранее). Ну и, разумеется, я не мог оставить в стороне тему современной коррупции в России и современного кризиса коррупции, которым посвящены два последних раздела книги. Кроме того, в последней главе предпринята попытка сформулировать идеологию (национальную идею) и стратегию социально-экономического развития России в XXI веке, что также является одной из главных целей настоящей книги. Раздел 1. Коррупция в России в древнюю и древнейшую эпоху Три столетия назад, в так называемую «дворянскую эпоху», история России была вывернута почти наизнанку, и до сих пор процесс возвращения русскому народу его подлинной истории еще не завершен. Даже в том, что касается базовых вещей – откуда пошел и из кого сложился русский народ, когда и как возникло русское государство и т.д. – нет никакой ясности, особенно у широкой публики, на которую продолжает вываливаться ворох как компетентных мнений, так и совершенно некомпетентных высказываний и ложных фактов. Поэтому с самого начала, помимо темы, связанной с коррупцией, мне придется уделять внимание и выяснению истины в таких базовых основополагающих вопросах, опираясь на последние объективные исследования и приводимые в них факты. Кроме того, с самого начала мне придется использовать выводы, сделанные в предыдущей книге трилогии, посвященной мировой истории коррупции, с которой я рекомендую Вам ознакомиться до того, как начинать чтение настоящей книги. Основные из этих выводов сводятся к следующему: (1) Крупная коррупция всегда в истории была связана с возникновением олигархии (в переводе с греческого – «власть немногих»), которую можно рассматривать как самостоятельный класс. Сущность класса олигархии состоит в том, что его интересы прямо противоположны интересам всего общества, а его мораль ставит во главу угла достижение максимального личного богатства и власти над окружающими, допуская ради этого нарушение общепринятых норм морали. (2) Глобализация возникла не в конце XX в., и даже не в XIX веке; если глобализацию понимать как интенсивную торговлю между разными странами, сопровождающуюся массовыми миграциями населения, смешением культур и другими сопутствующими явлениями, то это – периодически повторяющийся процесс в истории человечества. Глобализация или интенсивная внешняя торговля всегда выступала фактором, вызывающим или усиливающим коррупцию и способствовавшим развитию кризисов коррупции. (3) Начиная, по меньшей мере, с 6 тысячелетия до н.э. и вплоть до настоящего времени человечество страдало от кризисов коррупции. Кризис коррупции – это масштабный экономический, демографический и социальный кризис, вызванный концентрацией всей экономической и политической власти в руках небольшого круга лиц - класса олигархии. Отличительными чертами этого кризиса является резкий рост безработицы, имущественного неравенства, замедление или прекращение экономического роста, рост социального напряжения и беспорядков с появлением признаков классовой вражды, падение рождаемости ниже уровня воспроизводства, рост смертности, рост коррупции, падение морали и нравов, рост преступности. Если кризис коррупции продолжается, и общество долгое время не предпринимает мер по выходу из него или по введению нерыночной социально-экономической системы, то неизбежно впадение общества в состояние хаоса и анархии, с крахом государства и сокращением населения, что нередко в истории приводило к гибели наций и народов и исчезновению их языков. (4) Такое явление, как феодализм (см. определение в конце книги) также не было связано лишь с какой-то одной исторической эпохой, а возникало многократно, и основной предпосылкой его возникновения являлась низкая плотность населения, установившаяся, как правило, вследствие демографической катастрофы, явившейся результатом очередного кризиса коррупции. Поэтому периоды глобализации, возникавшей в условиях высокой плотности населения, в истории человечества чередовались с периодами феодализма. Подробное объяснение и описание указанных понятий и терминов дается в Словаре понятий и терминов в конце книги. Глава I. Россия в древнейшую эпоху 1.1. Откуда взялись славяне? Если почитать, что историки ранее писали о России и Восточной Европе применительно к тому, что происходило там, скажем, 1500-2000 лет назад, в эпоху поздней античности и раннего средневековья, то возникает впечатление, что там было целое «вавилонское столпотворение» языков и народов. Даки, геты, языги, ругии, сарматы, скифы, анты, квады, маркоманы, бастарны, костобоки, скиры, свевы, готы, вандалы, гунны, аланы, угры, болгары, роксаланы, оногуры, сарагуры, савиры, утигуры, кутригуры, уроги, акациры, альциагиры, авары, волохи, булгары, хазары, гузы, печенеги – вот перечень лишь некоторых народов, которые упоминаются в различных исторических трудах применительно к указанному периоду и указанной территории. Что это за народы, никто точно не знает, за исключением угров – представителей угро-финской группы. Но ранее преобладало мнение, которое активно поддерживалось российскими «дворянскими» историками, что почти все остальные народы были либо германцами, либо тюрками, но никак не славянами. Дело дошло до того, что, согласно концепции, разработанной историками-германистами, славяне были всего лишь маленьким народцем, обитавшим в то время где-то в районе бассейна реки Припяти на болотах, на территории 1/4 современной Белоруссии ([164] pp.430-434) – и потом, надо полагать, по какому-то колдовству или волшебству вдруг заполонившим собой все пространство от Эльбы и Венеции до Тихого Океана. Все это - примеры исторической лженауки. Сегодня существование «вавилонского столпотворения» на территории России и Восточной Европы в древнюю эпоху опровергается и археологией, и обычной логикой. Археология не «видит» следов такого «столпотворения», а говорит о том, что в указанный период на данной территории существовала одна основная культура, и возникавшие вариации сохраняли значительную преемственность по отношению к этой основной культуре [110]. Что касается обычной логики, то хорошо известно, что примерно 1100-1300 лет назад славяне проживали на огромной территории, включая, например, восточную Германию, Австрию, частично Грецию и нынешнюю Турцию, а также всю Восточную Европу и бoльшую часть нынешней России, и значительная часть этой территории была очень густо населена славянским населением (см. ниже). Совершенно очевидно, что вся эта масса славян не могла в одночасье взяться ниоткуда, из одной маленькой области. Потому что, даже если предположить, что такое увеличение численности славянского населения теоретически возможно лет за тысячу, то возникает два вопроса, на которых нет ответа – во-первых, куда в таком случае исчезло прежнее население всех этих территорий, якобы «колонизированных» славянами, и почему оно не оказало сопротивления «колонизаторам»; во-вторых, почему такая резкая смена культур не зафиксирована археологией. А раз на эти вопросы нет ответа, то вывод из всего вышесказанного может быть лишь один: славяне или их предки скифы проживали на территории Восточной Европы и России и 2000, и 3000 лет назад, и еще ранее, и составляли основную массу населения этих территорий. Именно об этом пишут известные историки Ю.Петухов и Н.Васильева, собравшие массу фактов по данному вопросу ([89]; [90] с.4). Об этом же писал античный историк Иордан еще в начале VI в. н.э., указывая, что славяне – многочисленный народ, занимавший огромные территории на востоке и в центре Европы ([89] с.117). А что же тогда означают названия всех указанных выше народов? Названия эти вовсе не свидетельствуют о наличии этнических различий, как сегодня не свидетельствуют об этом, например, слова «москвичи» или «нижегородцы». Как указывает Ю.Петухов, подавляющее большинство этих народов в действительности были славянами, например, вандалы, гепиды, геты, руги, херуски, языги, даки, свевы, аланы, роксаланы и другие. Лишь некоторые из упоминаемых народов или племен представляют собой действительно отличные от славян этносы, и они, судя по всему, составляли лишь небольшое меньшинство населения. Ведь и сегодня на территории России проживают представители сотен национальностей, но при этом 80-85% населения - русские. Основную массу этих неславянских племен составляли, очевидно, угро-финские племена, во многом родственные славянам, которые имели свои строго ограниченные ареалы обитания. Никакого массового переселения этих народов не происходило, переселения осуществлялись сравнительно небольшими группами. И наоборот, если мы и видим какие-то крупные миграции на Востоке Европы, то речь идет о миграциях славян. Приведу несколько фактов. Например, согласно древним источникам, у одного из живших здесь угро-финских народов, мадьяр, перед их миграцией с территории Русской равнины в Венгрию (в районе IX в. н.э.) было всего лишь от 10 до 20 тысяч всадников ([14] с.254). Таким образом, весь венгерский народ в то время не превышал население одного русского города, а таких крупных городов имелось на Русской равнине в то время несколько сотен, не считая сел и малых городов (городищ), которые исчислялись тысячами или даже десятками тысяч. Другой пример. Известно, что скандинавское племя готы в античную эпоху (в I в. н.э.) мигрировало в Восточную Европу из Скандинавии и осело сначала на территории современной Польши, затем часть готов переместилась на северное побережье Черного моря, а уже в самом конце античности (в конце IV в.) еще их часть мигрировала на запад на территорию Римской империи. Но, согласно античному писателю Иордану, весь готский народ при переезде из Скандинавии на южное побережье Балтики уместился на 3 кораблях ([89] с.96). Поэтому, судя по всему, готов изначально было даже намного меньше, чем мадьяр. Далее, поскольку это малочисленное племя готов поселилось среди славян на обширной территории, то оно настолько сильно ими ассимилировалось, что от прежних скандинавов осталось, судя по всему, лишь само название – готы. На это указывает множество фактов. Прежде всего, об этом свидетельствуют чисто славянские имена готов - Витимир, Тудемир, Радегаст, Витигес, Витица, Раймир ([89] с.126). Другая же часть их имен имеет римское или греческое происхождение, в соответствии с «модой» того времени – тогда было «модно» называть детей именами, звучащими по-римски или по-гречески. И ничто в готских именах не указывает на германское происхождение готов . Об этом же писали древние авторы. Прокопий Кесарийский (VI в.) прямо указывал, что готы – не что иное, как прежние скифы-сарматы, но только под новым именем, и что они выглядят как славяне и говорят на одном языке с другими славянами ([89] с.103). А в московских источниках XV-XVI вв. упоминают, как о чем-то само собой разумеющемся, о войнах римского императора Феодосия с русскими ([89] с.104). Речь может идти лишь о войнах с готами, вторгшимися в 380-е годы на территорию Римской империи. Археологические раскопки поселений готов на Украине, как отмечают Ю.Петухов и Н.Васильева, не выявили ничего собственно «скандинавского» - и антропологические типы людей, и культура схожи с тем, что было вокруг них, в славянских поселениях ([89] с.96). Имеются и другие факты, которые подтверждают принадлежность готов IV-V веков к славянам. Одоакр, провозглашенный в 476 г. готскими солдатами императором Западной Римской империи, согласно летописям, был по национальности «скиром» (то есть скифом). Этот факт всегда приводил в недоумение историков, которые считали готов германцами, ничего общего не имеющих со скифами. Недоумение рассеется только тогда, когда мы признaем, что готы, скифы и славяне – это названия одного и того же большого народа (или каких-то частей этого народа). Другой похожий пример: готскую партию в Италии в начале V в. возглавлял вандал Стилихон, и готская армия под началом Алариха при взятии Рима в 410 году мстила римлянам за его убийство . Таким образом, все иностранные и русские источники считают готов славянами или русскими, а археология также не видит разницы между поселениями готов и славян. И об этом же свидетельствует ряд указанных фактов, которые совершенно необъяснимы, если мы не признaем этой истины. Наконец, проведенный мной лингвистический анализ показывает, что итальянский язык, пришедший на смену латинскому языку римлян, в процессе его формирования на территории Италии в VI-VII вв. подвергся сильному славянскому влиянию: было заимствовано много славянских слов, многие прежние латинские слова зазвучали совсем по-славянски и т.д. (см.: [64], глава IV). А это означает, что готы, поселившиеся в Италии в V веке н.э., были не кем-нибудь, а славянами, поскольку никакой другой славянский народ не присутствовал в то время в сколько-либо значительном количестве на территории Италии и не мог оказать подобного влияния на трансформацию латинского языка. Третий пример. Имеется множество фактов, свидетельствующих о том, что и гунны, наводившие ужас на Римскую империю, были не кем иным, как скифами, предками славян. Сами римляне называли гуннов скифами, из их описаний известно, что они пили мед и квас (которые они именно так и называли), еще они употребляли слово «страва» (поминальная трапеза у славян), весь быт становища гуннов в Европе, описанный византийским послом Приском – типично славянский. Имена вождей гуннов – в своем большинстве типично славянские: Аттила, Бледа, Горда, Гостун. Реконструкция внешнего облика гуннов показывает, что они ничем внешне не отличались от скифов – европейские черты лица и скифские остроконечные шапки ([89] с.109, 127-129). Другие окружающие народы ассоциировали гуннов со славянами, не делая между ними различия. Так, армянские источники делают знак равенства между гуннами и русами ([89] с.114). А в древнеисландском языке XIII века, который считается реликтом древнего скандинавского языка VIII-IX вв., есть такое понятие, как «хунну-лэнд» (земля гуннов), под которым понимаются все земли к югу от Скандинавии [123], на которых в то время проживали в основном славяне. Невозможно себе представить, чтобы все соседние со славянами народы могли так ошибиться, поставив знак равенства между славянами-скифами и гуннами. В то же время, историк В.Кропоткин указывал на «отсутствие каких-либо исторических воспоминаний о гуннах и их владычестве в Восточной Европе в славянском эпосе», что, по его мнению, «красноречиво свидетельствует о незначительной роли гуннов в истории восточных славян» ([60] с.34). Что же получается? С точки зрения славян, гуннов вроде бы и не существовало вовсе – славяне не знали такого народа. А все иностранные народы и очевидцы приравнивают гуннов к скифам и славянам. Это может означать лишь одно – гунны и были славянами. Они были или одним из славянских племен или, что более вероятно, это было одно из имен, данных славянам иностранцами - что вытекает из названия «хунну-лэнд», данного славянским землям скандинавами . К феномену гуннов и причине их появления мы еще далее вернемся. Что касается скифов, то Ю.Петухов и Н.Васильева приводят факты, однозначно указывающие на то, что античные авторы сплошь и рядом называли славян скифами, а скифов славянами, и это были по существу слова-синонимы ([89] с.115-119). На всех древних изображениях скифы имеют чисто европейские черты лица и светлые волосы ([89] с.27). В одной из древних новгородских летописей говорится, что славяне и скифы – это один и тот же народ ([89] с.89). Идентичность скифов и славян подтверждается не только многочисленными свидетельствами, но и вытекает из обычной логики. Скифы, согласно древним авторам, населяли всю территорию России и Восточной Европы и были многочисленным народом и искусными воинами, не знавшими себе равных. Предположить, что этот народ вдруг куда-то в одночасье исчез, так же невозможно, как и то, что вдруг из ниоткуда появились славяне, которые также жили на всей указанной территории. Человеческая популяция, в отличие, например, от популяции мух и комаров, не может в одночасье размножиться и заполонить весь континент, на это уходят тысячелетия, равно как и обратный процесс, процесс упадка и вымирания народов и цивилизаций, обычно всегда в истории не был одномоментным явлением, а занимал целые эпохи . Но в данном случае речь идет не о простом народе или цивилизации, занимавшем территорию одной небольшой страны, а о великом народе, занимавшем огромную часть суши – почти половину Евразийского континента. Поэтому не только здравый смысл, но и элементарные знания в области демографии и географии говорят о том, что славяне и скифы – это два названия одного и того же народа. Такую же картину мы видим в отношении скифов и сарматов. Приведенная карта Сарматии была составлена Птолемеем в IV в. до н.э. На ней указано, что Сарматия (населенная сарматами) простиралась до Гипербореи (Белого моря) на севере, Волги и Каспия на востоке и верхнего течения Дуная (Истра) и Вислы на западе. Но в то же самое время другие античные авторы писали, что все это пространство было заселено скифами, где существовало в то время царство Великая Скифия. Более того, за полтора-два столетия до Птолемея персидский царь Дарий вторгся в не куда-нибудь, а именно в Скифское царство с огромной армией и прошел от Черного моря до района Воронежа-Тулы, сражаясь со скифами (и не солоно хлебавши вернулся назад). Получается, что за каких-то два столетия жившие на всем этом огромном пространстве скифы вдруг куда-то исчезли, и все оно было заселено сарматами? Но такого просто не могло быть ни при каких обстоятельствах, тем более что, судя по имеющимся фактам, Великая Скифия была в момент экспедиции Дария густонаселенной страной (см. далее). Историков, которые выдвигают подобные гипотезы (о внезапном исчезновении скифов и столь же внезапном заселении этой огромной территории сарматами) можно с полным основанием квалифицировать как сказочников, рассказывающих какие-то небылицы, противоречащие фактам и здравому смыслу. Вывод из приведенных фактов может быть только один: сарматы – это просто другое название скифов. И употреблялось это слово, скорее всего, в значении «царские подданные» (слово «царь» раньше у многих арийских народов звучало как «сар», и лишь позднее у русских трансформировало свое звучание в «царь»). По-видимому, словом «сарматы» после образования Скифского царства начали называть всех подданных этого царства, и оно стало более употребительным, чем прежнее название (скифы). На это указывает и тот факт, что после развала этого царства в середине эпохи античности сразу же куда-то исчезли и сарматы, что ставит историков в не меньшее недоумение, чем их появление в таком количестве. А на самом деле они никуда не исчезали (так как опять же, народ, населявший такое пространство, в одночасье никуда исчезнуть не мог, равно как и взяться ниоткуда); просто с развалом царства вышло из употребления и слово «царские подданные» (сарматы) - какие могут быть подданные, если уже нет ни великого царя, ни царства Великая Скифия. 1.2. А что было до славян и скифов? Если обратиться к еще более древней эпохе, то согласно общепризнанному мнению, значительная часть Евразии, от Западной Европы и Палестины до Индии и Сибири когда-то (примерно 7-10 тысяч лет назад) была населена одним народом – ариями (индоевропейцами), говорившими на одном языке. Это не вызывает сомнения у лингвистов, утверждающих, что все индоевропейские языки произошли от одного праязыка – языка ариев. Не вызывало это сомнения и у английского историка Г.Чайлда, написавшего еще в первой половине XX в. книгу об ариях, где он, в частности, писал: «Большинство языков Европы, Америки и Индии в настоящее время относится к индоевропейской семье языков. Предки этих современных языков распространялись от Атлантики до Ганга и Тарима за много столетий до начала нашей эры; вероятно, все они произошли от одного общего языка – предка… Естественно, на этом языке - предке должен был разговаривать определенный народ. Носителей этого языка мы называем ариями…» ([147] с.12-13). Об этом же свидетельствует Библия, а также древнее шумерское предание, относящееся к III тысячелетию до н.э., согласно которым в древности все люди говорили на одном языке. Это подтверждает и археология, обнаружившая поселения ариев на всем этом пространстве – от Европы и Сибири до Палестины, Месопотамии и Индии все эти поселения имеют характерные черты одной и той же культуры [90]. Самые первые города ариев возникли в Сирии-Палестине, где, как полагает Ю.Петухов, и была родина ариев ([90] с.11). Впрочем, независимо от того, где она действительно была, в древности этих городов не приходится сомневаться – это самые древние из известных на сегодняшний день городов. Согласно данным археологических исследований, город Иерихон (Ярихо), основанный ариями, существовал уже в 9-8 тысячелетиях до н.э. По оценке Ю.Петухова, уже тогда в нем проживало около 3 тысяч человек, а к 7 тысячелетию число жителей значительно выросло, город был обнесен стеной 5-метровой высоты с башнями и окружен двухметровым рвом ([90] с.77-81). Целый ряд других городов: Библ, Мерсин, Рас Шамр, Амук, Ярмо, Шейтун, Алалах и др., - были основаны в ту же эпоху ариями ([90] с.102), которые, судя по всему, и составляли основное население Сирии и Палестины. Город Чатал-уюк в Малой Азии (современная Турция) и город Хирокития на Кипре, основанные ариями, возникли в 7 тысячелетии до н.э. По оценке Ю.Петухова, население обоих городов в то время было до 7 тысяч жителей. Но арии поселились там намного раньше. Так, на месте города Чатал-уюк уже с 12 тысячелетия до н.э. существовало поселение ариев ([90] с.95, 350). Однако в районе 6-5 тысячелетий до н.э. цивилизация ариев пришла в упадок, Чатал-уюк, Хирокития и многие другие города ариев исчезли, другие сильно деградировали. Оставшееся население, очевидно, перемешавшись с представителями других народов, создало новые цивилизации, в том числе такие как Древний Египет, новые сирийско-палестинские города-государства, Шумер в Месопотамии и Хараппу в Индии, которые сохранили значительную преемственность к прежней культуре ариев. Но в конце III тысячелетия до н.э. все эти цивилизации также либо погибли, либо пришли в упадок. Практически все города Сирии и Палестины: Библ, Алалах и другие – перестали существовать, были разграблены и сожжены. То же произошло в это время с городами Шумера, Хараппы и отчасти с городами Крита и Египта. Затем в первой половине II тысячелетия до н.э. в восточном Средиземноморье и Месопотамии опять произошел расцвет цивилизаций, бурный рост городов и торговли. А к концу II тысячелетия до н.э. все эти цивилизации вновь пришли в упадок и исчезли. Например, только в восточном Средиземноморье в этот период исчезли хеттская, митаннийская, крито-минойская, ханаанская, греко-микенская и древнеегипетская цивилизации, а вместе с ними бесследно исчезли и большинство составлявших их народов (подробнее см.: [65] Раздел 2). Подобная картина происходила на большей части территории Евразии, и это касалось не только арийских (индоевропейских) цивилизаций, но и всех других, что достаточно подробно освещено во второй книге трилогии. Причина гибели всех этих цивилизаций и народов, судя по всему, была одна и та же – кризис коррупции (см. определение в конце книги), приводивший, в конечном счете, к сильному демографическому кризису и резкому сокращению населения. Но на месте старых цивилизаций образовывались новые, возникавшие из остатков прежних народов, перемешавшихся с новыми поселенцами. Результатом очень часто была сильная трансформация языка, настолько сильная, что образовывался новый язык, подобно тому как, например, современные языки романской группы: французский, итальянский, испанский, португальский, - образовались в результате смешения в конце античности остатков римлян и новых переселенцев, которых римляне называли «варварами» . Так шло разделение единого народа ариев, приводившее ко все большему дроблению и ко все бoльшим трансформациям их языка, что привело к «вавилонскому столпотворению» языков и народов, упоминаемому в Библии. Но и после краха Вавилона этот процесс продолжился. Примерами могут служить гибель римской цивилизации в конце античности, а позднее – гибель византийской цивилизации. И всякий раз на развалинах погибшей цивилизации возникали новые этносы. Самым наглядным тому подтверждением может служить тот факт, что подавляющее большинство народов, населяющих сегодня Западную Европу и все страны, прилегающие к Средиземному морю, возникло как раз на развалинах либо римской, либо византийской цивилизации, причем, почти все они возникли в результате смешения двух или нескольких народов. Например, французы возникли в результате смешения франков и живших там ранее галло-римлян, но в формировании французской нации приняли участие также готы, бургунды, аланы, британские кельты, баски, алеманы и другие народы - всего не менее десятка. Причем, состав этих иммигрантов, поселившихся на территории бывшей римской Галлии, был весьма разношерстным: они принадлежали к самым разным народам и языковым группам . Даже сами франки представляли собой разношерстную толпу иммигрантов, состоявшую не только из германцев, но и из представителей самых разных народов. Так, первый король франков был, судя по всему, славянином. Как указывал известный французский историк Ф.Лот, его настоящее имя было не Хлодвиг, используемое российскими историками, и тем более не Clovis, используемое западными историками, а Хлодович, и один из его сыновей носил имя Хлодомир: оба имени – типично славянские ([191] pp.14, 41). В формировании итальянской нации и языка в конце античности приняли участие римляне и поселившиеся между ними остготы, которые, как было показано выше, являлись славянами. Но в последующие столетия в Италию нахлынули новые волны иммигрантов: византийцы, лангобарды, арабы, норманны и т.д., - которые тоже приняли участие в формировании итальянской нации. Анализ этногенеза, проведенный известным историком Л.Гумилевым, показывает, что процесс образования новых этносов на территории Евразии в течение всей древней истории шел постоянно ([35] с.471). И столь же постоянно в процессе упадка и гибели цивилизаций исчезали старые этносы, освобождая пространство для вновь образующихся народов, подобно тому как крах римской цивилизации освободил пространство для образования французской итальянской, испанской, португальской, английской нации, а крах византийской цивилизации – для образования турецкой нации и арабских наций восточного и южного Средиземноморья. Единственное белое пятно на карте континента, где, согласно историку, этот процесс в древности не наблюдался – это территория России, за исключением ее юго-западной части: см. карту, составленную Л.Гумилевым. Это дает основания полагать, что бoльшая часть территории России в прошлом была избавлена от кризисов коррупции, а, следовательно, и от периодического вымирания населения и от исчезновения этносов (и появления новых этносов), что происходило на большей части территории Евразии. Данное предположение подтверждается одним хорошо известным феноменом, наблюдавшимся начиная с 6-5 тысячелетия до н.э. и кончая I тысячелетием н.э. Речь идет о постоянном переселении народов с территории России в соседние регионы – в Европу, Средиземноморье, Месопотамию, Иран и даже в Китай. Этот поток продолжался в течение всего указанного периода, и лишь иногда мы видим единичные случаи обратного переселения, вроде переселения готов из Скандинавии на юго-запад России. Это – факт, который признается абсолютно всеми историками, и ему имеется такое количество свидетельств, что не требует специальных доказательств. Достаточно сказать, что большинство современных народов Западной и Центральной Европы либо сами когда-то мигрировали туда с территории России (и считают ее своей прародиной): скандинавы, финны, венгры, турки, болгары, греки и т.д., - либо в их формировании принимали участие выходцы из России. Так, мигрировавшие из России в Западную Европу в конце античности славяне, аланы и готы приняли участие в формировании итальянской, испанской, и французской наций. Если взять более древнюю историю, то мы видим то же самое. Древние греки сами себя считали выходцами из России, оттуда же, как полагают, в районе II тысячелетия до н.э. пришли митанни и хетты, дорийцы и фригийцы, а также иранцы, от которых произошло население нынешнего Ирана . В Древнем Египте найдено множество древнерусских амулетов, датируемых 4-3 тысячелетиями до н.э.; в гробнице одного из египетских фараонов середины II тысячелетия до н.э. обнаружена колесница, сделанная из березы, которая могла туда попасть только из России; в шумерских и египетских обрядах в 3-2 тысячелетиях до н.э. использовались сани, которые являются средством транспорта только в России; а во время археологических раскопок в Сирии найдено множество других предметов той же эпохи, привезенных с территории России ([90] с.330; [147] с.37; [89] с.20, 24). В Китай в среднее течение реки Хуанхэ на рубеже 5-4 тысячелетий до н.э. пришла группа ариев из Сибири, оставившая после себя следы типичной скифской культуры; и в течение 3-2 тысячелетий до н.э., согласно археологии, продолжалась миграция в Китай сибирских ариев-скифов с типичной европейской внешностью, более того, они даже сформировали правящую китайскую династию Ся в XXII-XVI вв. до н.э. ([89] с.54) Все эти и многие другие факты указывают на основные пути миграции, существовавшие в течение многих тысячелетий – из России на Запад и на Юг. И нет никакой достоверной информации, подтверждающей возможность сколько-нибудь значительной обратной миграции – из этих стран в Россию. А раз нет никаких фактов, то можно заключить, что такой обратной миграции никогда и не было. Все это свидетельствует об одном – территория России в течение многих тысячелетий была «фабрикой по производству населения», откуда это население уходило на Запад и на Юг. По этой же причине (постоянный избыток населения), в Россию не было притока извне, сколько-либо существенного, чтобы повлиять на этнический состав населения страны и чтобы вызвать здесь такое же «вавилонское столпотворение», какое мы видим в других регионах. Именно поэтому Россия сохранила такое поразительное единство своего языка и своего национального состава, какое не встречается больше нигде в мире. По этой же причине мы видим еще один уникальный феномен, который, наконец-то стал достоянием широкой публики. Речь идет о существовании особенной близости между славянскими народами и, в частности, русскими, с одной стороны, и древними ариями, с другой стороны ([90] с.28, 466). Это проявляется и в антропологической близости, но особенно явно проявляется в необыкновенной близости их языков. Как отмечает, например, Ю.Петухов, «тысячи слов и оборотов санскрита не требуют перевода на русский язык, они абсолютно и вполне понятны» ([90] с.447). И это могут засвидетельствовать другие специалисты по древним языкам. Как известно, санскрит – древний язык ариев (индоевропейцев), живших в Индии во II тысячелетии до н.э. Расстояние между Индией и Россией – порядка 5 тысяч километров, бoльшая часть которых – труднопроходимые горы и пустыни. Поэтому любое предположение о том, что какая-то группа индийцев могла мигрировать из Индии и так трансформировать русский язык, что в него внедрились тысячи древнеиндийских слов (а такие версии существуют!), можно отмести как абсолютную чушь. На юге России уже в III тысячелетии до н.э. было много крупных городов (см. ниже). Поэтому, для того чтобы так серьезно повлиять на язык, на котором говорили во всех этих городах, из Индии в Россию должна была переселиться не какая-то группа, а весь индийский народ или, к примеру, половина индийского народа. Но ни о каком таком переселении нет ни малейших признаков в археологии. Да его и не могло быть – любая такая попытка массового переселения из Индии в Россию закончилась бы тем, что почти весь народ просто перемер бы по пути в безводных пустынях и непроходимых горах, дошли бы единицы, которые растворились бы в местном славянском населении . К тому же дело не ограничивается одной древней Индией. Помимо необыкновенного сходства русского языка с санскритом, можно также указать на большое его сходство с языками шумеров, хеттов, фригийцев и других древних индоевропейских народов, на русские названия критских богов, приведенные в предыдущей книге трилогии ([65] п. 6.3), и на русские названия египетских, шумерских и индийских богов, чему Ю.Петухов приводит множество примеров в своей книге [90]. Единственное научное объяснение, которое можно дать указанному феномену – русский язык и другие славянские языки за последние несколько тысячелетий претерпели намного меньшую трансформацию, чем другие индоевропейские языки, и они в намного большей мере, чем последние, похожи на праязык, язык ариев, на котором некогда говорило все население от Западной Европы и Палестины до Сибири и Индии. Количество фактов, доказывающих необыкновенную близость между древними арийскими (индоевропейскими) языками и русским языком, настолько велико, что это открытие можно считать уже не гипотезой, а доказанным фактом . Полагаю, что Россия должна провести официальное исследование, с привлечением коллектива российских лингвистов, которое, вне всякого сомнения, подтвердит вышесказанное. Разумеется, иностранные специалисты могут не согласиться с подобным выводом, по политическим соображениям, но именно поэтому их возражения не должны приниматься во внимание – наука должна превалировать над политикой, только тогда она останется наукой. 1.3. Коррупция в России в древнейшую эпоху Итак, в предыдущих параграфах было показано, что в России в течение многих тысячелетий, с 6 тыс. до н.э. по 1 тыс. н.э., практически не было процесса этногенеза, не было образования новых народов, равно как и исчезновения старых, или этот процесс шел очень слабо, что подтверждается всей совокупностью указанных выше фактов. В то же время, на остальной территории Евразии в течение всех этих тысячелетий данный процесс шел очень интенсивно. В чем причина? Дело, конечно, не в какой-то особенной «избранности» русских или славян по сравнению с другими народами. Арии, жившие в далеком прошлом на территории России, были ничуть не лучше ариев, живших, например, в Сирии-Палестине, в Малой Азии и на Кипре, где они уже в 9-7 тысячелетиях до н.э. построили крупные города. И те, и другие изначально имели один и тот же язык, одинаковые верования и обычаи, поклонялись одним и тем же богам. Но арии, жившие в Малой Азии, на Кипре, в Сирии и Палестине начали вымирать, и, судя по всему, это произошло не единожды, а, по меньшей мере, дважды или трижды – в 6, 3 и 2 тысячелетиях до н.э., о чем говорит история и археология. Арии же, жившие на территории России, сохранили высокую рождаемость и этническую целостность, откуда и этническое и языковое единство славян, которые, занимая почти половину территории Евразии, говорили 1100-1300 лет назад либо на одном языке, либо на очень близких между собой диалектах одного языка. Спрашивается, почему? Дело в том, что кризисы коррупции всегда и в прошлом, и сегодня были связаны с глобализацией, интенсивной внешней торговлей. А территория России в древности была для нее малопригодна. В России только на юге европейской части страны есть реки (Волга, Дон, Днепр), которые могли служить торговыми путями, связывавшими эти территории с соседними цивилизациями, вся остальная территория отрезана от них степями и пустынями, а почти все реки на этой территории текут на север и не могли служить в прошлом торговыми путями. Таким образом, предки нынешних русских и других славян самой географией были избавлены и от глобализации, и от кризисов коррупции, с чем пришлось столкнуться большинству других народов Евразии. Именно с этим связан еще один феномен, имевший место в древности. Он был описан древними греками, но ему имеется и много других подтверждений. Речь идет о том, что именно на территории России, в Гиперборее, была не только прародина греков (как они сами считали), но там же, согласно грекам, находилось некое подобие Эдема, земного рая. Именно там росли райские яблоки, дарующие вечную молодость, ради которых Геракл предпринял свое путешествие в Гиперборею, именно там сохранилась гармония, которая была утрачена самими греками и их южными соседями ([39] с.201). Об этом писали Аполлодор, Гесиод и другие древнегреческие авторы. «Об отношении “древних греков” к Гиперборее говорить не приходится, – пишет Ю.Петухов. – Они твердо знали – там, на Севере, живут “лучшие люди, герои”, там обеспечивают мир и гармонию “настоящие боги”» ([90] с.49). Волхвы (то есть языческие священники) греков, шумеров и других народов, пишет историк, вплоть до середины I тысячелетия н.э. предпринимали регулярные паломничества на север, в Гиперборейскую Русь, подобно тому как сегодня христиане и мусульмане предпринимают паломничества в святые места ([90] с.48). Таким образом, отрезанность России от торговых путей, которые бы надежно связывали ее с другими цивилизациями, с древнейших времен была фактором, который не только препятствовал возникновению кризисов коррупции и распространению коррупции вообще, но и обеспечивал особую гармонию тому миру, в котором жили предки нынешних русских и славян – гармонию, которой лишилось большинство других народов. Но это, опять же, нельзя считать заслугой наших предков, это было данностью, вытекавшей из особенностей географии. Как будет показано далее, этот фактор сохранял свое значение и в последующем – вплоть до XIX века н.э. бoльшая часть территории России была отрезана от глобализации (которую в конце XIX – начале XX вв. будут называть «капитализмом»), и это способствовало сохранению и выживанию русской нации как единого целого. Если данный факт можно считать географическим преимуществом России, то были и существенные недостатки, связанные с ее географическим положением. Среди них – суровый российский климат. Большая часть территории страны и сегодня непригодна для земледелия, а в древнейшую эпоху, при его низкой эффективности, оно было возможным, очевидно, лишь на юге страны, где и была основная концентрация населения. На остальной территории преобладало скотоводство, а на Крайнем севере – охота и рыболовство. Но судя по всему, по мере внедрения новых приемов в сельское хозяйство, зона земледелия постепенно продвигалась все далее на север, и в эпоху Московской Руси мы видим густое сельское население уже и в северной части Русской равнины. Вышесказанное подтверждается археологией. Так, в результате археологических раскопок в южных регионах России был обнаружен целый ряд городов, относящихся к древнейшей эпохе. Крупная древняя цивилизация Аркаим, существовавшая в 3-2 тысячелетиях до н.э., была раскопана на южном Урале . В Триполье на Украине раскопаны города, датированные 5 тысячелетием до н.э., а город Танаис в Ростовской области – еще древнее, чем города Триполья. Это показывает, что уже в то время на юге России проживало значительное население (миллионы людей), и существовала развитая цивилизация. Без сомнения, речь идет о цивилизации ариев, создавших эти города, тех же самых ариев, которые еще ранее, в 9-7 тысячелетиях до н.э., построили города в Малой Азии, на Кипре, в Сирии и Палестине. Во всяком случае, никакой иной цивилизации, кроме арийской, в России в то время существовать не могло, это доказано всей совокупностью археологических, исторических, лингвистических и антропологических фактов, включая те, что уже были упомянуты . В центре России города возникли, очевидно, позднее, чем на юге, но согласно летописным данным, это также произошло уже в глубокой древности. Так, в одной из древних новгородских летописей рассказывается о строительстве в 1909 г. до н.э. князьями Словеном и Русом в районе современного Новгорода городов Словенска и Русы - сегодня на этом месте находится город Старая Руса ([89] с.89). Раз на территории России с древнейших времен (5-3 тысячелетия до н.э.) существовали города и даже скопления городов, то должны были существовать и государства в своих первых формах, в виде городов-государств - иначе эти города просто не смогли бы существовать. Кроме того, уже с середины II тысячелетия до н.э. мы видим здесь по-настоящему крупное государство – Скифское царство, охватывавшее значительную территорию; хорошо известны имена многих царей, правивших Скифским царством ([89] с.89). Все это показывает, что уже в древности на территории России существовали государства, и, следовательно, могла существовать проблема коррупции этих государств, которой посвящена настоящая книга. Однако проблема коррупции касается не только государств, но и человеческих сообществ, существовавших до появления государства – в виде племени, рода, общины или просто в виде нескольких сел, существовавших на какой-либо территории. К сожалению, скифы не оставили после себя никаких письменных документов, поэтому ничего конкретного об этой проблеме сказать нельзя. Но можно на основе народных эпосов и некоторых фактов сделать общие выводы о том, существовала ли эта проблема в древности на территории России, и насколько она была острой. Как уже было сказано, древние греки, шумеры и другие арийские (индоевропейские) народы очень высоко оценивали именно ту гармонию, которая, по их мнению, царила в Гиперборее (то есть в России) и даже разместили там некое подобие Эдема, земного рая, описание которого мы в дальнейшем находим в Библии. Все это говорит о том, что в древнейшую эпоху в России был низкий уровень коррупции. И причину этого мы уже также выяснили - географическое положение страны, отсутствие международных торговых путей (за исключением юго-запада России), что препятствовало распространению коррупции и возникновению кризисов коррупции . Но это не означало, что территория России была вообще избавлена от коррупции и от локальных кризисов коррупции. Коррупция вообще и крупная коррупция в особенности во все исторические эпохи была связана с возникновением класса олигархии – это было доказано и продемонстрировано на многочисленных исторических примерах во второй книге трилогии. Собственно само понятие олигархии как явления и как формы государственного устройства было введено еще в глубокой древности – древнегреческими мыслителями Платоном, Аристотелем и Исократом. И в России мы с древнейших времен видим появление этого феномена. Лучше всего об этом свидетельствует древнерусский эпос. Как уже говорилось во второй книге трилогии ([65] п. 7.1), с древнейших времен у всех народов олигархия изображалась в виде змей и драконов. И это не было случайным. Дело в том, что олигархия в течение нескольких тысячелетий в прошлом насаждала культ поклонения змею или дракону, что являлось одной из разновидностей древних сатанинских культов. Один из древнейших таких культов возник в дельте Нила, в египетском городе Пер-Вадет, в 4 или 5 тысячелетии до н.э. – в городе, занимавшем монопольное положение на торговом пути Нил – Средиземное море. Другой разновидностью были культы рогатых богов, откуда и возникло слово «дьявол»: от греческого dia-bel – бог-бык. В большинстве случаев эти культы были связаны с человеческими жертвоприношениями, которые существовали, например, в микенской Греции и на минойском Крите – в честь целого ряда змееподобных и рогатых богов, в Вавилоне – в честь змея-быка Мардука, в Ханаане (Финикии) и Карфагене – в честь бога-быка Ваала, в Древнем Египте – в честь рогатого бога Сета (от которого происходит слово «сатана»). Поэтому не случайно и в Библии, и в христианской традиции дьявол существует в двух ипостасях – в виде рогатого и хвостатого существа и виде змея или дракона. Рогатый дьявол или черт – такой же неотъемлемый персонаж народных эпосов, как и дракон, но он с незапамятных времен у ариев считался темной ипостасью Бога, и эта традиция была продолжена в христианстве . Что касается змея или дракона, то он во всех народных эпосах занял особую нишу – этот образ использовали для изображения олигархии. Одна из причин состояла в том, что олигархия сама в течение нескольких тысячелетий насаждала сатанинские культы змей и драконов. Другой же причиной было то, что облик олигархии, мотивы ее деятельности и внутренний мир во все эпохи скорее соответствовали образу рептилии, чем человека . Поэтому в змеях и драконах всех народных эпосов мира мы неизменно видим не собственно змей и драконов, а некий иносказательный образ, рисующий нам олигархию. Так, если суммировать характерные черты драконов в народных эпосах, то окажется, что смыслом их жизни является богатство и власть; что драконы очень часто имеют несколько или множество голов, и, следовательно, представляют собой не одно существо, а некую группу. Кроме того, драконы во многих эпосах могут принимать человеческий облик, а некоторые девушки, особенно распутные или жадные до денег, как правило, от них прямо без ума и охотно становятся их женами или любовницами [39]. Во всех эпосах драконы обычно связаны либо с реками или морями, по которым быстро передвигаются и над которыми устанавливают свой контроль, либо они связаны с какой-нибудь горой, где добывается золото или другие ценные полезные ископаемые. И в том, и в другом случае речь идет о монополии, благодаря которой дракон, то есть олигархия, и получает свое богатство и власть над окружающими. Как уже было сказано, бoльшая часть территории России в древности была отрезана от международных торговых путей, поэтому и драконы в древних русских сказаниях и былинах связаны не с торговлей, а в основном с добычей полезных ископаемых. Как указывает В.Демин, написавший книгу о драконах, существует множество русских легенд и сказаний (особенно уральских и сибирских) о драконах и змеях, хранящих в земле золото – о Великом Полозе, о Колывановском змее, о змее Дайко и другие. Автор указывает на очень древнее происхождение этих легенд, уходящих истоками в гиперборейскую эпоху. Отличительной чертой этих змеев, указывает В.Демин, является оборотничество: они легко превращаются в человека, а когда надо, вновь становятся ползучими страшилищами, но встреча с ними, как правило, заканчивается для обычных людей неминуемой гибелью ([39] с.59-62). Еще одна группа драконов древнерусского эпоса также связана с добычей полезных ископаемых. Речь идет об аспидах и грифонах. Слово «аспид» в толковом словаре русского языка имеет два значения: ядовитая змея и минерал, как правило, черного цвета. Слово «грифон» или «гриф» в прошлом обозначало хищное драконообразное существо с головой орла и туловищем льва. Это слово созвучно словам грифель и графит. В свою очередь, грифель и графит, согласно толковому словарю, также обозначают минерал черного цвета (и являются в этом значении словами – синонимами). Таким образом, два русских названия драконов – аспид и грифон – напрямую связаны с полезными ископаемыми. Кроме того, наиболее известный персонаж русского народного эпоса, Змей Горыныч, как указывает В.Демин, назван так потому, что живет в горе ([39] с.62), и, стало, быть, как и все остальные страшилища, связан с добычей полезных ископаемых. Таким образом, шесть змеев-драконов, встречающихся в древнерусском эпосе, то есть почти все более или менее известные, связаны так или иначе с добычей полезных ископаемых (!). Вот что говорит древнерусское поверье об аспидах, обитавших на Севере Руси, в районе Печоры: «Аспид, змия крылата, нос имеет птичий и два хобота, и в коей земле вселится – ту землю пусту учинит; живет в горах каменных… пришедше же обаянницы обаяти ю и копают ямы и садятся в ямы с трубами и покрываются дном железным и замазываются сунклитом и ставят у себя углие горящее…» ([39] с.198-199). Легко понять, несмотря на архаичный язык, что здесь идет речь о добыче и производстве железа или каких-то цветных металлов – так как в древности процесс выплавки металла (и обогащения руды) заключался в обжиге металлической руды в печах, закрытых со всех сторон, куда вместе с рудой клали дрова . Как видим, слово «аспид» не просто имеет два значения – чудовище и минерал черного цвета, но в древних поверьях прямо сказано, что аспиды и их «обаянницы» (то есть те, кого они «обаяли») занимались добычей минералов и выплавкой металла. При этом, согласно этим поверьям, аспиды не только «землю пусту учиняли» вокруг себя, но и являлись угрозой всему мировому порядку. Как пишет В.Демин, «По представлениям древних славян, считалось, что он [аспид] и есть тот самый дракон, который гложет корни Мирового древа» ([39] с.200), то есть разрушает все мировое жизнеустройство. Ну и, само собой разумеется, отмечает автор, «на русской земле аспид объявлялся для разорения поселений и уничтожения людей» ([39] с.199). В чем же причина такой стойкой ассоциации страшилищ, уничтожающих людей, с добычей полезных ископаемых? И в чем причина столь явной ненависти древних славян к тем, кого бы мы сегодня назвали «работниками добывающей промышленности»? А дело все в том, что добыча ценных минералов с древних времен являлась, наряду с морской и речной торговлей, одной из форм экономической деятельности, где очень легко можно было установить монополию и использовать ее для быстрого обогащения. Ни один другой вид деятельности – земледелие, ремесла, скотоводство, охота, - которыми была занята основная масса людей, не давал такой возможности. Поэтому те, кто занимался добычей золота или других металлов, очень быстро превращались, согласно представлению наших предков, в аспидов, грифонов, полозов, горынычей и в прочую ползучую нечисть. Они приобретали большое богатство и власть над окружающими и использовали эту власть для удовлетворения своих страстей и пороков, в которые вовлекали и тех местных людей, кого сумели «обаять» жаждой богатства и власти. В итоге люди в окрестности исчезали – кого убивали ради денег, кого ради прихоти или утверждения своей власти, женщин умыкали и бесчестили, ну а остальное население само разбегалось кто куда – и земля вокруг таких аспидов становилась «пустой». Существует еще целый ряд «странностей», связанных с драконами в русском народном эпосе, и все эти «странности» указывают на то, что речь идет, конечно, не о настоящих драконах (которых в природе не бывает), а именно об олигархии. Одна из таких «странностей» состоит в том, что большинство драконов в русских легендах имеют не одну голову, а несколько голов. Это может означать лишь одно - что это не одно лицо, а несколько – сколько голов, столько и людей. Или другая «странность»: многие драконы в русском народном эпосе – огнедышащие, но пламени у них нигде не видно (в отличие от того, как сказочных драконов сегодня изображают на рисунках и снимают в современных кинофильмах). Как указывает В.Демин, ни в одном первоисточнике (!) не сказано, что у дракона огонь вырывается из пасти, хотя, казалось бы, откуда же еще, если он огнедышащий? Автор даже выдвигает в этой связи версию, что дракон – это древний летательный аппарат, и пламя у него вырывалось не из пасти, а сзади из сопла ([39] с.153). К каким только фантастическим гипотезам не приводит желание объяснить то, чему никто никакого объяснения придумать не может! Но таких технических чудес в древности, конечно, быть не могло. На самом деле это тоже иносказательный прием - дракона сжигают изнутри страсти и пороки, а именно, жадность, жажда власти и похоть, поэтому никакое пламя наружу не вырывается, оно все внутри. Или третья «странность» - если Змею Горынычу отрубают одну голову, то он проводит огненным пальцем по обрубку шеи – и там вырастает новая голова ([39] с.197). Что это за чудо неслыханное? Ни одна рептилия не обладает свойством регенерировать свою голову, некоторые могут вновь отращивать только хвост, да и то не все. Даже если представить рептилию в виде двух сросшихся сиамских близнецов, то голова, отрубленная у одного из них, все равно не вырастет вновь. Здесь тоже речь может идти лишь об иносказательном приеме. Появление у дракона новой головы - это значит, привлекли «в дело» нового подельника взамен погибшего, «обаяли» его такими же огненными страстями, которыми уже объяты остальные члены «аспидной группы», заманили жаждой богатства и власти – и вот у дракона выросла новая голова взамен отрубленной. Думаю, для древних славян, наших предков, которые жили тысячелетними устоями и традициями, все вышесказанное было само собой разумеющимся. Им было ясно, и кто такие аспиды, полозы и горынычи, и весь иносказательный смысл рассказов об этой нечисти, потому что в массе людей, живших обычной жизнью, таких «аспидов» было немного и, стоило им появиться, молва о них сразу расходилась далеко вокруг. А если Вам все-таки непонятна эта связь между аспидами и добычей полезных ископаемых – почитайте, к примеру, рассказы Джека Лондона о золотой лихорадке на Аляске, и сразу станет понятно, о каких «аспидах» идет речь. Там Вы увидите, что люди, обуянные золотой лихорадкой, не только золото мыли, но сплошь и рядом грабили, убивали ради золота или ради прихоти, скупали и уничтожали продовольствие в округе, чтобы перепродать затем свои запасы в 10-20 раз дороже (то есть организовывали голодоморы), и занимались прочими грязными делишками. А ведь до того как на Аляске нашли золото, подавляющее большинство этих людей вело совершенно обычную жизнь охотников, фермеров, лесорубов и не помышляло ни о чем подобном. Лишь в более позднюю эпоху мы видим, что драконы в русском народном эпосе приобретают новые черты, известные и по другим эпосам – они начинают, помимо добычи ценных минералов, активно заниматься дальней речной и морской торговлей. Но это относится уже к эпохе расцвета Киевской Руси, о которой речь пойдет в главах III-IV. Так, согласно киевскому циклу былин, Змей Горыныч жил уже не где-нибудь, а в Киеве, и был о трех головах и о двенадцати хоботах, кроме того, он имел крылья и мог летать ([39] с.149-150). Уменье летать – это способность быстро передвигаться, которой не было ни у Великого Полоза, ни у Колывановского змея, ни у аспидов - за исключением печорского аспида, который тоже был с крыльями. Но способность быстро передвигаться, «летать» и «иметь крылья», в древности могла означать лишь одно – обладание кораблем, плавающим по воде (это тебе не пешком ходить!). А что означают «хоботы» Змея Горыныча? Хобот на древнеславянском языке – это излучина или извилина реки, других значений у слова «хобот» раньше не было. Впервые упоминание о хоботах применительно к драконам в русском эпосе мы видим в отношении аспида, жившего в районе реки Печора – он «имел два хобота». Если взглянуть на карту, то мы увидим, что Печора в своем течении делает две излучины, два резких поворота (хобота), больше никаких других хоботов-излучин нет. Вот откуда у печорского крылатого аспида появились два хобота – дельцы, добывавшие руду на Печоре и выплавлявшие из нее металлы, сплавляли их вниз по реке и далее, возможно, вдоль морского побережья, с тем чтобы выгоднее продать, а может быть, они еще и контролировали судоходство на Печоре. Что касается киевского Змея Горыныча, то здесь также нет никаких сомнений – Днепр в своем течении, в отличие от Печоры, делает много поворотов и излучин, не менее десятка. Поэтому Змей о двенадцати хоботах означал то, что его бизнес был связан со всем течением Днепра. А именно такой бизнес и был основным занятием сначала «варягов-русов», а затем боярско-княжеской торговой олигархии в IX-XII вв. - торговля вдоль Днепра и торговые экспедиции по Днепру в Черное море (см. главы III-IV). Именно дружины «варягов-русов» (в IX в.), а затем, начиная с X века, бояре и князья со своими дружинами и торговыми флотами и были тем многоголовым Змеем Горынычем о 12 хоботах и с крыльями, о которых говорилось в русских былинах той эпохи, и это также, очевидно, было понятно подавляющей массе населения. Но это уже относится к значительно более позднему периоду, когда Русь оказалась втянутой в глобализацию, вызвавшую кризис коррупции и крах цивилизации Древней Руси. И это еще не все «странности», связанные со змеями и драконами в русском эпосе. Во все эпохи (нашедшие отражение в былинах и сказаниях) именно драконы и змеи, а не кто-либо еще (не иноземные захватчики и не инопланетяне), не только разоряли землю и оставляли ее пустой, но и выступали в качестве главных злодеев и мучителей русских людей, причем некоторые Змеи Горынычи держали их у себя в плену целыми толпами. А самые главные герои русского былинного эпоса тоже сражались не с иностранными захватчиками и не с инопланетянами, прилетевшими на летающих тарелках, а именно со змеями и драконами: Добрыня Никитич, Илья Муромец, Георгий Победоносец, Никита Кожемяка, Иван Быкович, Егорий Храбрый и множество других. Более того, как указывает историк В.Блаватский, Змееборцы в русских былинах - это не просто главные народные герои, но и часто реальные исторические персонажи. Например, отмечает историк, «наиболее архаичный герой Змееборец былинного эпоса – Михайло Поток, по всей видимости, был историческим лицом, жившим во второй половине IX в.» ([41] с.318). Спрашивается, как это возможно, чтобы реальный исторический персонаж, вошедший в русский былинный эпос, сражался со змеями и драконами? Ни один историк на этот вопрос никакого ответа не дает, все только разводят руками. А ответ – в том, что было сказано выше: Михайло Поток и другие Змееборцы сражались не со змеями, а с олигархией. Причем, данное ему имя (Поток) тоже, по-видимому, не случайно. В русской вечевой демократии Новгорода и других древнерусских городов существовала такая практика: если князь, посадник, боярин, тысяцкий или другой важный чиновник, по мнению вече, нарушили свои обязательства перед населением города (притесняли народ, воровали, нечестно торговали и т.д.), то вече могло вынести решение поставить такого чиновника «на поток». Это означало конфискацию всего его имущества, которое делилось между горожанами (или попросту ими растаскивалось). Вот Михайло Поток, судя по его имени, и был, очевидно, тем, кто организовывал эту кампанию борьбы с коррупцией в Древней Руси. Ну а в былинный эпос он, разумеется, вошел в качестве Змееборца. Имеется и множество других «странностей» в былинных описаниях борьбы русских Змееборцев со змеями и драконами, на которые ни один историк также не может дать ответа. Например, как указывает В.Демин, Добрыня Никитич не просто воюет со Змеем, но и ведет с ним переговоры, ссылаясь при этом на заключенный с ним договор (!), а в результате этих переговоров Змей освобождает пленников ([39] с.150). На эту же «странность» указывает В.Блаватский. В одной из былин после победы над Змеем, пишет историк, «Добрыня освобождает множество людей, томившихся в плену… Несколько выше об этих людях говорится точнее как о “полонах да русьских”» ([41] с.319-320). Спрашивается – это когда же в русской истории такое бывало, чтобы какой-то «Змей Горыныч» захватывал в плен множество русских людей? Что это за договор, который Русь заключила со «Змеем Горынычем»? И почему за освобождение русских пленников из плена «Змея Горыныча» бьется не князь со всем войском, а в одиночку какой-то Добрыня из простого народа? А дело-то в том, что речь идет не об обычном плене, а о кабале, в которую попало множество простых людей, превратившихся в кабальных холопов. И «Змей Горыныч» здесь вовсе не змей, а боярин или даже сам князь, который и поработил всех этих людей, сделав своими холопами. И договор этот не между Русью и «Змеем Горынычем», а между народным вече, с одной стороны, и князем и его чиновниками, с другой. Но это уже относится к истории коррупции не древнейшей, а Древней, Руси, о которой мы поговорим в следующих главах. 1.4. Первые кризисы коррупции на территории России Однако прежде чем мы перейдем собственно к истории Древней Руси в ее «традиционном» понимании историками и к истории Киевской Руси (то есть к периоду VII-XII вв. н.э.), давайте еще задержимся немного на древнейшей истории России. Дело в том, что уже в древнейшую эпоху отдельные регионы России, а именно ее юго-западная часть, начали испытывать влияние глобализации, интенсивной внешней торговли, и как следствие, пережили первые кризисы коррупции. Это также объясняется географией – именно юго-запад России, примыкающий к Черному и Каспийскому морям, связан с древними торговыми путями из Азовского и Черного морей в Средиземное море и из Поволжья на юг Каспийского моря, которые существовали с незапамятных времен. Ранее уже говорилось о том, что в конце III тысячелетия до н.э. произошел крах цивилизаций восточного Средиземноморья и Шумера. Это совпало по времени с концом периода глобализации, периода интенсивной морской торговли, продолжавшегося приблизительно с 2600 по 2300 гг. до н.э. В ней участвовали все государства восточного Средиземноморья, и все эти государства пережили кризис в конце данного периода. Так, в районе 2300-2200 гг. практически одновременно произошли и крах Древнего царства Египта, распавшегося на множество мелких государств, и крах городов-государств Сирии-Палестины, и уничтожение ряда городов и дворцов на Крите и в Греции. Пример Крита особенно интересен, так как там не могло быть никаких нашествий кочевников, которым историки обычно приписывают вину за уничтожение цветущих цивилизаций. Археологические исследования на Крите не обнаружили появления в то время на острове никаких пришельцев с материка. Тем не менее, города юга и востока Крита, участвовавшие в экспортно-импортной торговле, в районе 2200 г. до н.э. были покинуты жителями, а некоторые из них (например, Василики и Миртос) были полностью сожжены (см.: [65] глава VI). Причем, именно эти города на Крите являются первым примером сильной имущественной дифференциации – появления группы обеспеченных людей, живших в особняках и оставивших после себя богатые захоронения, при нищете остального населения. В это же время, в районе 2200 года до н.э., был сожжен дворец в г. Лерна на юге Греции, хозяин которого (местный князь или торговый магнат) активно занимался морской торговлей - во дворце был большой склад товаров, предназначенных для экспорта и импорта. События, произошедшие около 2200 года на Крите и на юге Греции, очень похожи на серию восстаний или революцию, направленные против торговой олигархии. И что характерно - после этой революции ни дворцов, ни особняков, ни богатых захоронений на Крите мы уже не видим в течение нескольких столетий. Похожие явления происходили в это время и в Сирии-Палестине, где крупные торговые города – Библ, Алалах и другие, являвшиеся центрами международной торговли (что известно и по археологии, и по египетским письменным источникам), в это же время пришли в упадок и также были сожжены, а население их покинуло и перешло на кочевой образ жизни (подробнее см.: [65] глава VI). Судя по всему, мы имеем в данном примере один из первых случаев глобального кризиса коррупции, охватившего все восточное Средиземноморье. Как было показано во второй книге трилогии на базе изучения десятков исторических примеров, суть кризиса коррупции состоит в том, что олигархия, захватившая экономическую и политическую власть в какой-либо стране, монополизирует землю, торговлю, источники сырья, городскую бюрократию и т.д. и перекрывает для массы населения возможность нормально жить и трудиться. Часть населения при этом влачит нищенское существование, другая часть попадает в рабство, а третья идет в услужение к олигархии. Все это продолжается либо до очередной революции или массового восстания, примеров которых применительно к древности имеется множество, либо до конца эпохи глобализации. Конец этой эпохи всегда был в прошлом неизбежен, поскольку нищета, голодоморы и кризис рождаемости постепенно сокращали население, а с его сокращением постепенно пропадал смысл в интенсивной торговле (то есть в самой глобализации). И вот тогда цивилизациям, основу которых составляла внешняя торговля, приходил конец. Потому что сколь сладостным был для центров международной торговли период глобализации, столь же тягостным был для них период ее прекращения, так как вся толпа ремесленников, грузчиков, торговцев, экипажей торговых судов и т.д., связанных с внешней торговлей, в одночасье оказывалась без работы, а их семьи и подруги - без средств существования. Если к этому добавить еще толпу нищих пролетариев, составлявших значительную часть населения таких богатых древних торговых городов, то получим полную картину происходившего, которую мы видим в конце любого периода глобализации. Результатом часто становился массовый исход городского населения – кто в деревню, кто на «большую дорогу», а в ряде случаев могли иметь место и бунты против городской олигархии, подобно тем бунтам бедноты с разрушениями дворцов, храмов и богатых домов, которые зафиксированы письменными источниками в Египте в это же самое время, и, судя по всему, такие же бунты произошли на Крите, в Греции и в Сирии-Палестине, где имело место массовое сожжение торговых городов. И после этого мы видим и на Крите, и в Сирии-Палестине пустующие города, которые ранее активно участвовали в международной торговле, но которые теперь брошены своими жителями, и несколько столетий в них больше никто не живет. На юго-западе России в этот же период происходили похожие явления. Как указывают Ю.Петухов и Н.Васильева, в Южной России в конце III тысячелетия до н.э. произошел кризис арийской цивилизации ([89] с.345). И это, по-видимому, не было случайным, так как именно эти области России, прилегающие к Черному морю, участвовали в интенсивной морской торговле со странами Средиземноморья. Как видим, кризис цивилизации на юго-западе России совпал с кризисом всех цивилизаций восточного Средиземноморья в конце III тысячелетия до н.э. Кроме этого, мы видим еще одно интересное явление. Речь идет о появлении в северной Сирии нового народа – митанни – мигрировавшего туда из Южной России. Этот народ, по утверждениям историков: и западных (Т.Бэрроу, Г.Чайлд), и российских (Ю.Петухов, Н.Васильева), - представлял собой один из самых «чистых» арийских народов той эпохи, и происхождение его с территории юга России также ни у кого не вызывает сомнения ([89] с.26; [147] с.28, 33). Внешность у представителей этого народа также была вполне арийская (то есть европейская), в чем можно убедиться, взглянув на изображение египетской царицы Нефертити – представительницы народа митанни. Но название этого народа говорит об очень многом, и прежде всего, о том, что та группа людей, которая пришла с юга России и дала название этому народу, была связана с (внешней) торговлей. Так, в старославянском языке слово myta означало таможенную пошлину или сбор, а слово mytarь - таможенника. И сегодня эти слова в том же значении сохранились в ряде славянских языков – в украинском, сербскохорватском, чешском и болгарском [154]. Например, таможня по-украински - «митница». Одинаково с ними звучащее слово mito на праславянском языке означало «делать что-либо попеременно», «смешивать», откуда также вытекает его возможное употребление в связи с торговлей [154]. Связь этого арийского слова с торговлей вытекает и из других индоевропейских языков. Так, по-английски глагол meet означает «встречаться», а по-немецки широко распространенная приставка mit обозначает «сотрудничество, совместное действие». Поэтому само слово «митанни» могло на древнем арийском языке употребляться либо в значении «торговцы» и «власти, регулирующие торговлю», либо оно имело более широкий смысл, обозначая вообще жителей крупного торгового города – так как именно в таком городе центральное место занимает таможня, а все его жители постоянно «сотрудничают», «встречаются», и «смешиваются» с представителями других стран и регионов. Как видим, и археология, и история народа митанни говорит о том, что на юго-западе России имел место тот же феномен, что и на Крите, в Греции и Сирии-Палестине. Эпоха глобализации привела не только к кризису цивилизации ариев в Южной России в конце III тысячелетия до н.э., но с ее прекращением не у дел осталось население торговых городов Юга страны – митанни. Возможно, как и на Крите, речь идет о нескольких городах на побережье Черного и Азовского морей, население которых собралось, село на торговые корабли и подалось на юг, в Сирию, в поисках лучшей жизни, где и основало новое государство – Митанни. Описанная ранее схема, по которой развивался кризис коррупции в конце III тысячелетия до н.э. в восточном Средиземноморье, оставалась в целом неизменной и для последующих кризисов коррупции. Так, в конце следующего периода глобализации (конец II тысячелетия до н.э.) мы опять видим исход населения с территории Южной России – фригийцев в Малую Азию, дорийцев в Грецию и данайцев, которые, как указывают Ю.Петухов и Н.Васильева, на самом деле были не «данайцами», а «донцами», так как ушли с реки Дон . Это происходило на фоне краха и гибели всех цивилизаций восточного Средиземноморья в конце II тысячелетия до н.э.: древнеегипетской, ханаанской, митаннийской, хеттской, крито-минойской и греко-микенской, что было описано во второй книге трилогии ([65] Раздел 2). На юго-западе России тоже в этот период, судя по всему, произошел упадок цивилизации и сокращение населения. Но он не привел к таким же последствиям, как в других регионах Евразии. Там уже существовало «вавилонское столпотворение» народов, говоривших на разных языках. Вымирание одних из них и смешивание с другими приводило к образованию все новых языков и этносов, число которых все увеличивалось. В России же всю основную массу населения составляли арии-скифы, говорившие на одном языке, а миграций других народов на территорию России пока еще не было, поэтому ни языку, ни составу населения еще не от чего было меняться. Пустые пространства, образовывавшиеся на юго-западе страны, просто заселялись самими скифами, мигрировавшими с северо-востока. Так, около 800 г. до н.э., как указывают историки, волго-уральские скифы мигрировали на юго-запад России и расселились на всей территории нынешней Украины и Северного Кавказа – от Дуная до Кавказских гор ([89] с.346). Эта схема внутренней колонизации России оставалась неизменной в течение тысячелетий, вплоть до эпохи Екатерины II и Николая I, когда русский народ опять с северо-востока заселял обезлюдевший юго-запад, строя города и деревни на юге Украины, в Крыму и на Северном Кавказе. Таким образом, и внутри России мы видим, что ее центр, север и восток тысячелетиями являлись «фабрикой по производству населения», а ее юго-запад являлся «фабрикой по уничтожению населения». И это было связано с открытостью юго-запада, его вовлеченностью в процессы глобализации и в глобальные кризисы коррупции. Следующий кризис коррупции на юго-западе России мы видим в эпоху античности. Как уже было сказано, в то время на территории России существовало крупное государство – Скифское царство, которое начало складываться еще во II тысячелетии до н.э. и просуществовало до эпохи античности. Известны имена и примерные годы правления скифских царей, правивших с VII по III вв. до н.э. ([89] с.337). В самом начале античной эпохи, в 511 г. до н.э., Скифскому царству пришлось пережить нашествие огромной полумиллионной армии персидского царя Дария . Персидская армия шла от Дуная и проникла вглубь довольно далеко – приблизительно до современного Воронежа, а некоторые историки полагают, что даже до Подмосковья ([20] 1, с.85, 91; [89] с.42). Но скифы стойко сопротивлялись, уводя свое население и скот заранее на север до подхода персов и используя «скифскую тактику» выжженной земли. В итоге Дарий был вынужден вернуться назад ни с чем, и хотя его армия понесла тяжелые потери, но все же основная ее часть вернулась назад. Тот факт, что Дарий сохранил свою армию, несмотря на постоянные стычки со скифами и их тактику выжженной земли, свидетельствует о том, что Россия в ту эпоху была густо заселена. Другой известный полководец, гений военного дела Наполеон, не смог сохранить свою армию во время военного похода в Россию в 1812 году. Еще до Бородинского сражения 3/4 его армии умерло от голода и от болезней, вызванных в основном тем же голодом: из 600-тысячной армии, перешедшей через Неман, до Бородинского поля под Москвой дошло только 130 тысяч человек. При этом, надо отметить, что Наполеон (совершенно не случайно!) вел свое войско в сторону Москвы в июле-августе, когда хлеб на полях уже созрел, и он рассчитывал, как и Дарий, кормить свою армию за счет захваченной территории. Как видим, то, что удалось Дарию, не удалось Наполеону, из чего можно заключить, что Россия в начале античной эпохи имела намного бoльшую плотность населения, чем в 1812 году. Это и позволяло Дарию кормить свою армию хлебом, который его воины по пути следования собирали с полей, а вот у Наполеона не было такой возможности (на которую он явно рассчитывал, организуя поход), и его солдаты в течение всего похода умирали от голода как мухи . Как видим, и археология, и косвенные данные – такие как организация снабжения армии Дария – позволяют заключить, что территория России в древности была довольно густо заселена. Имеется множество упоминаний и о Скифском царстве, представлявшем собой вполне сложившееся государство – они имеются как в иностранных, так и в русских источниках. Например, в древней новгородской летописи, пишут Ю.Петухов и Н.Васильева, - «есть рассказ об установлении дипломатических отношений великой русской державы с Александром Македонским. В грамоте Александра признается, что держава “храбросердого народа словенского, славнейшего и знатнейшего колена русского” простирается от “моря Варяжского” (Балтики) до “моря Хвалинского” (Каспия), и берутся обязательства ни русским, ни “средиземцам” не вступать в чужие пределы…» ([89] с.89). В прошлом на этот документ историки почти не обращали внимания, как и на многое другое, но он полностью соответствует той исторической, археологической, лингвистической, антропологической и прочей информации, которая сегодня имеется в нашем распоряжении. А она говорит о том, что уже тогда на территории России жил единый народ – скифы-славяне, что этот народ был очень многочисленным, превосходя своей численностью Россию XIX века, что там было много крупных городов, и существовало крупное государство – Скифское царство, объединявшее эти города и территории. Однако в последующие столетия античной эпохи Великая Скифия пережила сильнейший кризис и пришла в упадок. В новгородской летописи говорится о чудовищной эпидемии, в результате которой славянские земли запустели, а часть жителей убежала на «Беловодье» (очевидно, на Север Русской равнины) и на Дунай ([89] с.89). Археология эта подтверждает. Она свидетельствует о том, что Южная Россия (Украина, Северный Кавказ, юг Поволжья) очень активно участвовали во внешней торговле в период пика античной глобализации (II в. до н.э. – II в. н.э.). Повсеместно в Южной России обнаружено множество импортных товаров: амфоры из-под вина, стекло и стеклянные изделия, бронзовая и серебряная посуда и т.д., а также множество римских монет, обслуживавших торговлю. Затем эта торговля резко сократилась, и к V-VI вв. прекратилась совсем. Этот период археологи называют «безмонетным», и он начался уже в III-IV вв. н.э.: на территории и Южной России, и Восточной Европы больше нет денежного обращения, которое до этого было очень интенсивным, и практически нет импорта товаров ([60] с.8, 19-20; [61] с.59, 114, 117). И это несмотря на то, что в восточном Средиземноморье (с центрами в Константинополе, Антиохии и Александрии) в этот период (V-VI вв.) продолжается интенсивная морская торговля с соседними государствами. Из этого следует единственно возможный вывод – население Южной России к IV-VI вв. сократилось столь сильно, что и торговля, и денежное обращение перестали иметь какой-либо смысл: когда нет людей, то нет и торговли. Именно такой вывод - о «значительном уменьшении населения» к V в. н.э. делает историк В.Кропоткин, написавший работы по археологии России и Восточной Европы ([61] с.114). Подобное же явление в этот период, пишет он, имело место и в Центральной Европе. Что касается Западной Европы и западного Средиземноморья, то там к тому времени население сократилось в десятки раз, что было подробно описано в первой книге трилогии ([64] часть 1). Все это – следствие античной глобализации и следствие глобального кризиса коррупции, охватившего в античности всю Европу. Итак, мы в первый раз видим на юго-западе России столь сильный кризис, приведший все эти территории к полному запустению. Возникает вопрос – почему это произошло? Почему кризисы коррупции все сильнее начали поражать территорию России – и эта тенденция, как мы увидим далее, продолжится и в будущем? Одна из важнейших причин - технический прогресс. Например, как указывал французский историк Г.Глотц, скорость торговых судов в эллинистическом мире в эпоху античности выросла примерно в 3 раза по сравнению с эпохой осады Трои (конец II тысячелетия до н.э.), что было связано с усовершенствованиями в судостроении и мореплавании ([181] p.350). Соответственно, торговля с отдаленными территориями, находившимися в глубине Русской равнины, которая ранее была невыгодной, уже в эпоху античности стала обычным явлением, что доказано археологией. В еще большей степени эта тенденция усилится к последующей эпохе, эпохе расцвета Киевской Руси, о которой речь пойдет далее. Таким образом, усовершенствование транспортных технологий постепенно ломало те барьеры (отсутствие хороших торговых путей), которые защищали Россию от негативного влияния глобализации, ее проникновение на территорию страны становилось все глубже, а кризисы коррупции – все страшнее. В следующих главах будет подробно описан механизм кризисов коррупции в России на примере кризиса в Киевской Руси XI-XIII вв. и в Московской Руси в XVI-XVII вв. Но если говорить кратко о природе тех явлений, которые вызвали этот страшный кризис, голод, эпидемии и запустение территории Южной России к концу античности, то их можно сравнить с колониальной зависимостью Азии, Африки и Латинской Америки от государств Западной Европы в XVI-XIX вв. Почти повсеместно – от Латинской Америки до Индии и Океании – мы имеем в этот период примеры массовых голодоморов, эпидемий и вымирания местного населения. Население ряда территорий, например, Филиппин и ряда островов Центральной Америки, было в этот период полностью уничтожено, и затем эти территории заселялись вновь привезенными туда рабами. Но массовая смертность и в Индии, и в Океании, и в Латинской Америке происходила не вследствие массовых убийств (были лишь отдельные случаи таковых), голодоморы возникали в результате организованного грабежа местного населения, в котором участвовали и европейские торговцы, и туземные царьки. Примерно таким же был механизм того кризиса коррупции, который поразил Южную Россию в эпоху античности. Крым, Тамань и прилегающие к ним области северного и восточного Причерноморья, которые вошли в образовавшееся здесь Боспорское царство, в I-II в. н.э. фактически превратились в римскую колонию. Как указывал известный русский историк М.Ростовцев, римляне превратили местное славянское население в крепостных рабов – то же самое, что сделали испанцы в Латинской Америке – и использовали его в основном для производства хлеба, вывозимого для снабжения римской армии ([108] 2, с.7-8). Остальная часть Южной России, хотя и не стала административной колонией Рима, но фактически превратилась в его экономическую колонию. Именно так характеризовал отношения Рима со славянскими государствами историк П.Третьяков, который писал: «Выкачивая у своих северных соседей огромные богатства: хлеб, скот, кожи, рыбу, янтарь… рабов, Рим способствовал развитию местной экономики лишь в своих интересах, истощая силы и средства своих соседей и давая им взамен то, что не представляло особой ценности: ткани, вино, украшения. Это были отношения “колониального” характера, когда один из партнеров неизбежно оказывался в убытке» ([60] с.10). Однако самое страшное последствие превращения Южной России в колонию или экономическую колонию Рима заключалось не в том, что кто-то выигрывал, а кто-то проигрывал при обмене товаров, а в том, что создавалась система организованного грабежа местного населения, в которой участвовали как римские торговцы и колониальные власти, так и славянская правящая верхушка, переродившаяся в олигархию. Речь шла, таким образом, о коррупции местных институтов власти, находившихся под влиянием Рима, которые перестали служить интересам местного славянского населения, а стали обслуживать интересы иностранной и местной олигархии. В этом и состоит суть режима колониальной зависимости. Одним из признаков высокой коррупции в Южной России в ту эпоху можно считать экспорт славянских рабов в Римскую империю, которым, надо полагать, занимались в ту эпоху сами славянские князья и связанные с ними торговцы. Существование такого экспорта с территории Южной России не вызывает сомнения у историков ([60] с.10; [61] с.112-114), и такая продажа своих соотечественников, превращенных в рабов, является самым первым признаком коррупции. Но уничтожение своего собственного населения посредством его продажи в рабство римлянам – лишь одна из причин того демографического кризиса, который поразил Южную Россию. В славянских летописях упоминается чудовищная эпидемия, поразившая всю страну. Как было показано в предыдущей книге, в прошлом почти все такие эпидемии были результатом голодоморов, которые организовывали либо торговцы, либо колониальные власти, либо собственные правители, пытавшиеся таким образом увеличить свои доходы от торговли продовольствием. Например, генуэзцы в XIII-XIV вв. установили морскую монополию в торговле хлебом в восточном Средиземноморье и в течение ста или более лет периодически морили голодом Константинополь и другие византийские города, от чего там умерла часть населения. А до этого голодоморы в городах Византии устраивали сам византийский император Юстиниан и его чиновники (в VI в.), позднее – император Никифор Фока (в X в.), который даже хвалился тем, что продавал хлеб народу втридорога (а народ от этого умирал). В эпоху античности наместник Александра Македонского Клеомен морил голодом Грецию, а римские купцы и сенаторы морили голодом Рим и провинции Римской империи. В более позднюю эпоху французская аристократия накануне Французской революции морила голодом французское население, а британские торговцы и колониальные власти в XIX в. морили голодом Ирландию и Индию, от чего там умерла значительная часть населения. Надо полагать, что причина чудовищной эпидемии, охватившей Южную Россию в эпоху античности, была такой же, как и в вышеприведенных примерах – жадность торговцев, римских колониальных властей и славянской правящей верхушки, желавших заработать побольше денег, и в этих целях грабивших местное население и устраивавших искусственные дефициты продовольствия. Необходимо отметить, что подобные чудовищные голодоморы и эпидемии происходили всегда в конце эпохи глобализации, примеров чему в предыдущей книге приводилось с избытком. Например, в конце предыдущей эпохи глобализации (II тысячелетие до н.э.) они произошли в Египте, Сирии, Палестине, Малой Азии, на Крите, чему имеются документальные подтверждения (см.: [65] раздел 2). В конце русско-византийской глобализации (XII-XIII вв.) такие же массовые голодоморы происходили в Византии и Киевской Руси. И вслед за этим интенсивной международной торговле приходил конец, поскольку приходил конец и всей цивилизации, которая может существовать лишь до тех пор, пока существует составляющее ее население. Вот – краткое изложение предполагаемых причин, повлекших за собой резкое сокращение населения на территории Южной России в течение эпохи античности. Речь идет о тех же причинах, которые в течение многих тысячелетий приводили к краху цивилизаций от Атлантики до Тихого океана. В целом по всем признакам мы видим на юго-западе России и в Центральной Европе то же самое явление, что и на территории Западной Римской империи – кризис коррупции, вызвавший демографический кризис и резкое сокращение населения. Поскольку речь идет об одном общем явлении, затронувшем почти всю Европу в этот период, то давайте остановимся на важных последствиях этого явления, оставивших заметный след в истории. Речь идет о трех феноменах, которые всегда в прошлом происходили в конце эпохи глобализации, и которые мы также видим в рассматриваемую эпоху. Первый феномен – это всеобщее переселение народов. Примеры ему уже приводились - переселение митанни с юга России в северную Сирию в конце III тысячелетия до н.э., и, по-видимому, переселение хеттов из России в Малую Азию, произошедшее в то же время. Но настоящее всеобщее переселение народов мы видим в конце II тысячелетия до н.э., когда кризис коррупции в восточном Средиземноморье был намного более глубоким. Именно в этот момент происходит переселение дорийцев и фригийцев с юга России в Грецию и Малую Азию, хеттов – из Малой Азии в Сирию, филистимлян и евреев – в Палестину, ливийцев и нубийцев – в Египет, этрусков – в Италию и т.д. Основная причина переселения народов в конце эпохи глобализации была описана – резкое ухудшение условий жизни на фоне массового голода, анархии, прекращения морской торговли и возникновения массовой безработицы в городах. Такое же массовое переселение народов мы видим и в конце античности (IV-V вв. н.э.), когда происходит переселение англо-саксов в Британию, франков, бургундов и вестготов – в Галлию, вестготов и свевов – в Испанию, вандалов и аланов – в римскую Африку, остготов – в Италию и т.д. Второй феномен – массовое появление кочевников. Гунны, аланы, свевы, вестготы, вандалы и многие другие племена кочуют по Центральной и Западной Европе всем своим народом, на лошадях и везя с собой в кибитках женщин и детей. Четыре из пяти упомянутых народов умудрились пересечь в начале V в. всю Центральную Европу, дойдя до севера Галлии (современной Франции), затем прошли всю Галлию с севера на юг, после этого всю Испанию, где часть из них и осела, а вандалы и аланы далее уплыли на кораблях в Африку ([169] pp.15-20). Этот путь кочевой миграции через всю Европу в Африку они проделали не за один год, а в течение жизни целого поколения, так как подолгу оставались в тех или иных местах. Но и оставаясь на каком-то месте, они продолжали свои кочевые привычки. Например, свевы (и на какое-то время вандалы) поселились в горах Галиции на северо-западе Испании явно не для того, чтобы заниматься там земледелием (какое может быть земледелие в горах?), а для того, чтобы перегонять скот с зимних равнинных пастбищ на летние горные пастбища (см.: [64] глава III). Спрашивается, откуда у них взялась такая привычка к кочевничеству? Все эти народы до этого мирно и оседло жили на своей территории – свевы и вандалы жили в Центральной Европе, готы жили на территории Польши и Украины в течение нескольких столетий, занимались земледелием, и не помышляли ни о каком кочевничестве. А тут их всех понесло. Подобное явление мы всегда видим в древности в конце эпохи глобализации. Например, как пишут западные историки, в конце III тысячелетия до н.э. города Сирии и Палестины перестали существовать, и все население, которое ранее жило в городах и селах, занимаясь ремеслом и земледелием, перешло в кочевничество, и в течение нескольких столетий не изъявляло желания опять становиться городскими жителями [201]. В XII-XIII веках н.э., когда подошла к концу эпоха византийско-русской глобализации, мы тоже видим взявшиеся ниоткуда целые орды кочевников – печенегов, половцев и татар на юге России, турок-сельджуков и болгар в Византии. Да и само греческое население, жившее в то время на западе Малой Азии, судя по описаниям историка-византиниста Ф.Успенского, в XIII веке мало отличалось от кочевников ([137] 5, с.320). Все это – следствие катастрофического сокращения населения. Мы знакомы с этим явлением кочевничества очень хорошо на примере не столь давней русской истории, оно хорошо изучено и описано. Речь идет о русских казаках и о их быте в условиях, когда вся Южная Россия представляла собой «дикое поле», и так тогда называлась. Так вот, как указывает известный русский историк Г.Вернадский, казацкие уставы и правила даже еще в XVI-XVII вв. н.э. категорически запрещали казакам и любым русским жителям юга России, включая и нынешнюю черноземную полосу (район Курска и Воронежа, где тоже было «дикое поле»), заниматься земледелием ([16] 2, с.130). И причина была очень простой - при очень редком населении одинокие земледельческие селения посреди степи не могут организовать свою защиту и неизбежно становятся жертвой нападения и грабежа. Следовательно, в условиях редкого населения оседлость теряет всякий смысл: кочевникам намного проще обороняться от врагов, при необходимости мигрируя в более безопасное место, а скотоводство и охота при наличии больших пустующих территорий становятся достаточно выгодным занятием, чтобы прокормить себя и свою семью. Таким образом, появление в IV-V вв. на юго-западе России кочующих орд – гуннов, аланов, готов и прочих племен вовсе не означает, что откуда-то из глубин Азии по мановению руки злого чародея вышли несметные орды кочевников, пересекли тысячи километров безводных пустынь и степей и обрушились на цветущие города и села Европы. Именно так это представлялось некоторым историкам (писавшим историю по заказу власть предержащих), и именно поэтому кочевники одно время оказались у историков виноватыми во всех крахах цивилизаций – начиная от великих цивилизаций III тысячелетия до н.э.: Древнего царства Египта, арийских городов Сирии-Палестины, Шумера в Месопотамии, Хараппы в Индии, - и кончая крахом Киевской Руси в XII-XIII вв. н.э., в котором обвинили неведомо откуда взявшиеся полчища монголов. Гуннов, готов, аланов, вандалов и прочих «кочевников» также в прошлом обвиняли в гибели Западной Римской империи. Но более поздние исследования опровергли эти ложные исторические «концепции» и показали, что все эти цивилизации к моменту появления кочевников были в глубочайшем упадке. В действительности появление кочевников всегда – не причина, а следствие краха цивилизаций. И в случае Южной России IV-V вв. это тоже являлось не причиной, а следствием – следствием краха славянской цивилизации Южной России, составлявшей до этого основу Скифского царства. В результате местное славянское население, в отчаянии от пережитых голодоморов, эпидемий и разгула бандитизма, которым это всегда сопровождалось, начало сбиваться в роды или «орды» , пересело на лошадей, обзавелось кибитками и занялось кочевым скотоводством. А некоторые из этих родов («орд») отправились на обезлюдевший Запад в надежде найти более привольные земли или поживиться какой-либо добычей. В этой связи мы видим и еще один (третий) примечательный феномен данного периода, который также всегда был связан с концом эпохи глобализации. Этот период всегда в истории сопровождался не только голодоморами, вымиранием населения и анархией, но и разгулом бандитизма и падением нравов, которые достигали такой степени, что образовывалась большая прослойка людей, принадлежавших военному сословию, жившая и процветавшая за счет военных грабежей. А поскольку государства и всякая государственная власть фактически повсеместно исчезали (что является еще одной характерной чертой кризиса коррупции и власти олигархии), то эта прослойка – военная олигархия – и захватывала власть почти повсеместно. Мы можем видеть аналогичное явление и в конце других периодов глобализации. Например, в эпоху краха цивилизаций восточного Средиземноморья в конце II тысячелетия до н.э. греки сожгли и разграбили цветущий греческий (же) город Трою, а все его население частично убили, частично обратили в рабов. Причем, на это кровавое пиршество слетелись кондотьеры-разбойники со всей Греции, Крита и Малой Азии – каждый город прислал свою группу, жаждавшую добычи . Осада Трои длилась не 1-2 месяца, а 10 лет – и все это время огромная армия греческих кондотьеров опустошала окрестности греческого города Троя и другие прилегающие греческие территории. А возглавляли весь этот грабеж так называемые «герои» Троянской войны – Агамемнон и Ахилл, все интересы которых сводились в основном к тому, чтобы удовлетворить свою жадность и похоть, никаких других интересов у них, в общем-то, и не было. Так, например, основной причиной крупной ссоры между Агамемноном и Ахиллом во время осады Трои, согласно Гомеру, было то, что они не поделили между собой своих рабынь-наложниц – греческих девушек, захваченных на берегу во время высадки греческой же армии кондотьеров. Еще один «герой» Троянской войны, греческий царь Менелай, после 10-летней осады Трои, закончившейся ее уничтожением, еще целых семь лет занимался со своими воинами грабежом разных стран, успел побывать в самых разных концах Средиземноморья и вернулся в Грецию с большим количеством золота и драгоценных камней ([192] pp.110, 115, 162). Известный русский историк Ф.Успенский дал такому типу людей хорошее определение - полумонархи, полуразбойники ([137] 5, с.68). Точно такое же явление мы видим и в конце эпохи византийско-русской глобализации (XII-XIII вв.), в лице французских и итальянских крестоносцев, которые в 1204 г. разграбили и сожгли Константинополь, затем разграбили множество других византийских городов, а после этого поделили между собой византийские территории, и каждый стал на своей территории феодальным царьком, который правил своими крепостными крестьянами-греками и одновременно совершал грабительские набеги на соседних царьков. И такими же полумонархами, полуразбойниками были в то время вожди турок-сельджуков и сами византийские феодалы, непрерывно воевавшие и совершавшие грабительские набеги. В конце эпохи античности мы видим таких же полумонархов, полуразбойников. Вождь гуннов Аттила больше всего на свете любил золото, власть и женщин, которых у него было несметное количество. Чуть ли не каждую неделю он справлял свадьбу со своей очередной невестой. Он даже умер во время брачной ночи после очередной такой свадьбы. До этого в течение многих лет он бродил по территории Римской империи со своей армией, грабя и уничтожая города и села или взимая с них дань, за право остаться нетронутыми. Как писал об Аттиле известный английский историк Д.Бьюри, «он в совершенстве владел искусством дипломатии, но главной целью его политики являлся грабеж» ([157] p.273). Когда Гонория, сестра римского императора, желая сбежать из-под опеки своего брата и матери, передала послание Аттиле с предложением стать его очередной женой, то он тут же изъявил готовность взять ее в жены и немедленно потребовал от римского императора «полцарства в придачу» - то есть, ни много ни мало, половину территории Западной Римской империи - и пошел со своей армией на Рим, что едва не стало концом последнего ([157] pp.290-291). Такие же полумонархи, полуразбойники правили в ту эпоху на всем пространстве от Римской Африки до Волги. Например, вождь вандалов Гейзерих подчинил себе всю Римскую Африку и провозгласил себя королем, но одновременно организовал целый пиратский флот и во главе пиратов наводил ужас на все Средиземноморье. А в 455 г. во главе своей армии вандалов он высадился в Италии и захватил Рим, который подверг такому грабежу и разгрому, что слово «вандалы» стало после этого нарицательным. Все эти полумонархи, полуразбойники командуют не маленькими шайками разбойников, под их началом – целые армии. Мы это видим и в другие эпохи, о которых идет речь. Так, в конце II тысячелетия до н.э. мы видим не только огромную армию хищников, осаждающих Трою, но и большие армии так называемых «народов моря» (под чем понимались фактически все народы, населявшие восточное Средиземноморье), которые обрушились на Египет и на ряд других государств. Это были такие же армии хищников-кондотьеров, которые до этого осаждали Трою, а теперь под натиском этих армий повсюду гибли другие города – в Малой Азии, Египте, Сирии и Палестине, Греции. Такие же армии кондотьеров мы видим в эпоху гибели Византии и Киевской Руси. Это 30-тысячная армия крестоносцев-католиков, которая якобы «ради интересов христианства» предпринимает экспедицию в целях захвата и грабежа христианского города Константинополя, по пути разграбляет и разрушает христианский же (причем католический) город Задар (Зара) в Югославии, а после захвата Константинополя занимается грабежом и разрушением других христианских городов. На Руси такие же армии хищников-кондотьеров (которых раньше считали «татаро-монголами», но теперь это опровергнуто – см. далее) в том же XIII в., одновременно с этими событиями в Средиземноморье, осаждают целый ряд городов на Северо-Востоке и Юге Руси. Города разграбляют и сжигают, а жителей либо убивают, либо угоняют в рабство. Точно такое же явление мы видим и в конце эпохи античности, и здесь одновременно с гибелью цивилизации появляются армии грабителей, хищников, грабящих и уничтожающих все вокруг. Так, незадолго до того, как гунны начали наводить ужас на Римскую империю, они уничтожили практически все города Крыма и северного Причерноморья, которые были разграблены и разрушены – это подтверждает археология ([89] с.103). Как писали древние авторы, «побежденные скифы были истреблены гуннами и большинство их погибло, одних ловили и избивали вместе с женами и детьми, причем не было предела жестокости при их избиении; другие, собравшись вместе, обратились в бегство» ([89] с.102-103). При этом, как уже ранее было сказано, гунны вовсе ни откуда не являлись в Южную Россию, все факты говорят о том, что в своей основной массе это были скифы-славяне. Скорее всего, словом «гунны» в то время называли привилегированную часть воинства Аттилы (военную олигархию), командовавшую тем разношерстным сбродом, который собирался под ее началом. При этом известно, что в войско Аттилы входили, например, аланы, ругии, герулы, туринги, франки, бургунды, гепиды, скиры, баварцы, остготы и прочие племена ([24] IV, с.22; [20] 1, с.393) – другими словами, головорезы всех племен и народов. И после чудовищного разгрома, учиненного в Южной России, Аттила со своей армией кондотьеров отправился на Запад и продолжал там вытворять то же самое. Как писал английский историк Э.Гиббон, в своем походе по Италии он «мимоходом обратил в груды развалин и пепла города Альтинум, Конкордию и Падую», а находившиеся в составе его войска туринги «умерщвляли и заложников, и пленников, двести молодых девушек были преданы ими пытке с изысканным и неумолимым бесчеловечием: их тела были разорваны в куски дикими конями, их кости были искрошены под тяжестью повозок…» ([24] IV, с.24, 26). В городе Метц в Галлии головорезы Аттилы «убивали без разбору и священников у подножия алтарей, и детей, которых епископ решил окрестить ввиду приближавшейся опасности; цветущий город был предан пламени…» ([24] IV, с.18). С местным населением эти хищники вообще не церемонились. По словам английского историка, «возвращавшийся из удачной экспедиции гот, бургунд или франк влачил за собой длинную вереницу овец, быков и пленников и обходился с ними с одинаковым зверским пренебрежением»; пленники, рывшие могилу для погребения Аттилы, «были безжалостно умерщвлены»; во время разгрома Рима вандалами «несколько тысяч римлян обоего пола… были против воли увезены на кораблях Гейзериха, а их бедственное положение еще ухудшалось от бесчеловечия варваров, которые при распределении пленников разлучали жен с мужьями и детей с родителями» ([24] IV, с.145, 32, 42). Двигали ими те же самые грубые страсти и пороки (жадность, жажда власти и насилия, похоть), как и иными хищниками в описанные выше эпохи, никаких иных целей, кроме удовлетворения этих страстей, у них не было. Трудно представить, для чего еще надо было с такой изощренной жестокостью уничтожать мирное население – женщин, детей, священников. Причем, каждая банда утоляла свои страсти на свой лад и, как говорится, в меру своей испорченности. Туринги, подобно маньякам-садистам, издевались над молодыми девушками и подвергали их изощренным пыткам и мучительной смерти. Надо полагать, они получали удовольствие от лицезрения страшных мучений своих прекрасных пленниц и осознания своей власти над ними. Большинство же других варваров, указывает Э.Гиббон, отделяли красивых молодых девушек из захваченных пленников в отдельную группу с другой целью - для удовлетворения «любовных варварских страстей» ([24] IV, с.146). Любовь к золоту приобрела характер мании. Аттилу его соратники похоронили в гробу из чистого золота. Во время разгрома Рима вандалами, который длился 14 дней, пишет историк, они «сваливали в кучу с неразборчивой жадностью» все золото, серебро и даже медь и бронзу, которые находили в городе. В то же время, - пишет Э.Гиббон, - «Рим и его жители сделались жертвами бесчинства вандалов и мавров, которые, удовлетворяя свои страсти, мстили за старые унижения…» ([24] IV, с.41). Другими словами, дорвались и выместили на прекрасном городе и его населении всю свою накопившуюся зависть и жажду власти – посредством унижения беззащитных жителей, разгрома и разрушения красивейших памятников и зданий. Крестоносцы во время разгрома Константинополя в 1204 г. вели себя ничуть не лучше, чем вандалы во время разгрома Рима в 455 г. (см.: [65] глава IV). Помимо вывоза всего золота и серебра, в городе были уничтожены почти все памятники и статуи, местные жители подвергались тотальному грабежу и насилию, а осквернение христианских (православных) храмов вообще не поддается описанию. Как пишет Ф.Успенский, опираясь на летописные данные, всего крестоносцы «сожгли более 10 000 (!) церквей и остальные обратили в конюшни» (пунктуация Ф.Успенского) ([137] 5, с.28). Разгром и сожжение Трои в конце II тысячелетия до н.э. является аналогичным примером. Поэтому дело не в «плохих» гуннах, вандалах и турингах, проблема намного шире. Появление массовых армий хищников-грабителей во все три указанные исторические эпохи во многом объясняется тем общим состоянием, в котором находились цивилизации Европы и Средиземноморья накануне их гибели. Крах торговли, ремесел и земледелия оставил без работы и без средств к существованию большую прослойку активных людей, превратив их в бродяг или кочевников, и многие из них предпочли встать под знамена военной олигархии и стать безжалостными хищниками-грабителями, нежели влачить нищенское существование. Кроме того, большую роль во всех случаях сыграла моральная деградация. Во все периоды кризиса коррупции перерождение правящей верхушки в олигархию приводило к резкому падению ее морали и нравов, что затем распространялось и на все общество. Богатство и власть провозглашались главными идолами, которым начинала поклоняться сначала верхушка, а затем – и все население. «Обогащайся!» - вот был всегда главный лозунг всех эпох глобализации. Но богатство было лишь средством для установления власти над окружающим населением со стороны разбогатевшей группы. И эта система власти олигархии, власти, основанной на богатстве небольшой группы людей, могла существовать столетиями, как это было в эпоху античности. Но затем она неизбежно терпела крах, наступала полная анархия, и тогда оказывалось, что богатство само по себе уже абсолютно ничего не значит, и на смену власти богатства приходила власть грубой силы. Если до этого все можно было купить за деньги – роскошную обстановку, женщин, власть над окружающими людьми, то теперь все то же самое можно было взять силой, и только силой, ничего уже не играло роли, кроме силы. И значительная часть активного мужского населения, которое долго перед этим убеждали в том, сколь сладостны власть и богатство, теперь с удовольствием окуналась в этот грязный поток и превращалась в вездесущее воинство хищников-грабителей. Это и был финал цивилизации, которая, переродившись в цивилизацию хищников, занималась самоуничтожением до тех пор, пока от нее не оставалась куча пепла и отдельные островки жителей, чудом выживших в этом апокалипсисе. Вот – общий ход событий, происходивших в конце эпохи античности почти на всей территории Европы и затронувших самым непосредственным образом всю Южную Россию. ________________________________________________________________ Как было показано, существовавший ранее миф о том, что славянская цивилизация возникла после окончания эпохи античности на пустом месте, совершенно не соответствует современным фактам и накопленным научным знаниям. Еще более нелепой представляется сегодня марксистская концепция о том, что до возникновения современной цивилизации все человечество, включая население России, жило «первобытнообщинным строем», охотилось на диких зверей, собирало дикие ягоды, и все что его беспокоило – это борьба с дикой природой. В действительности, как мы убедились, уже 5-7 тысячелетий назад на территории России существовала развитая цивилизация, и жизнь людей той древнейшей эпохи ничего общего не имела с жизнью первобытных людей. За много тысячелетий до этого человек перестал зависеть от дикой природы - научился без особых проблем обеспечивать свое существование и перестал бояться хищников, даже таких как саблезубые тигры и пещерные медведи, которых он сам и истребил, как и мамонтов. И главные проблемы, которые беспокоили массы людей уже тогда, были связаны вовсе не с дикой природой, а с тем, как выжить в условиях усиливающейся коррупции общества, и как защитить свою жизнь от человеческих хищников, приобретающих все бoльшую власть над обществом и над всей цивилизацией. Об этом говорят древние былины и сказания, об этом говорят и имеющиеся в нашем распоряжении факты. Эти же проблемы не потеряли свою актуальность и сегодня, так как в современном мире большинство людей озабочено, в конечном счете, тем же самым. России в древности повезло больше, чем другим частям Евразии. Несмотря на суровый климат, сама природа и география защищали ее от проникновения коррупции. И тот ураган, который долетел до нее в эпоху античности, затронул далеко не всю Россию, а лишь ее юго-западную часть. На остальной же территории, судя по всему, сохранилось прежнее славянское население, со своими многовековыми традициями и понятиями о добре и справедливости, жившее в гармонии с окружающим миром. Поэтому уже очень скоро, к VII-VIII вв. н.э., вся территория Русской равнины, от ее Севера до побережья Черного и Каспийского морей, была вновь густо заселена славянским населением, здесь возродились или возникли вновь сотни или даже тысячи городов. Это резко контрастировало с Западной Европой и западным Средиземноморьем, которые надолго, на много столетий, погрузились в феодализм и «темные века», сменившиеся затем средними веками. В России же, включая Южную Россию, уже в VII-VIII вв. начался новый расцвет цивилизации - об этом свидетельствует и возникновение крупных городов, и высокая плотность населения, подтверждаемые археологией, и целый ряд других фактов. Единственной причиной столь быстрого возрождения опустошенной Южной России могло стать лишь ее заселение славянами, пришедшими в V-VI вв. в основном с севера и востока (подробнее см. далее). Так же как за полторы тысячи лет до этого опустошенный юго-запад страны заселяли волго-уральские скифы и как спустя тысячу лет его заселяли русские казаки и крестьяне из центральной России, то же самое происходило и в ту эпоху. В отличие от других цивилизаций и великих наций, погибших безвозвратно, Россия опять возрождалась – как птица Феникс, обладавшая способностью возрождаться из пепла. И с этого момента начался тот период истории страны, который историки называют историей Древней Руси, и на котором мы имеем возможность остановиться более подробно, чем на ее древнейшей истории. Глава II. Государство и демократия в Древней Руси и у древних славян (VII-IX вв.) Из самого определения слова «коррупция» вытекает, что коррупция самым непосредственным образом связана с существованием государства. Если еще нет государства, а есть, к примеру, всего лишь племя или род, то внутри него, наверное, тоже можно себе представить коррупцию, но ее формы будут другими, чем в случае существования государства. Поэтому давайте начнем рассмотрение истории коррупции в Древней Руси с вопроса о ее государстве. Во второй книге трилогии «Неизвестная история» ([65] глава XXI) сформулирован общий вывод о том, что государство как таковое возникло не в целях защиты частной собственности или защиты «господствующих классов», как об этом писали Адам Смит, Карл Маркс и Фридрих Энгельс, а в целях защиты общества от произвола со стороны внешних врагов и со стороны отдельных его членов (см. также конец настоящей главы). Об этом говорят все имеющиеся в нашем распоряжении исторические факты. С древнейших времен, о которых только имеются письменные источники, например, в Египте эпохи образования Среднего царства (конец III – начало II тысячелетия до н.э.), государство возникало лишь тогда, когда оно начинало проявлять заботу обо всем населении, прежде всего о «маленьком человеке». А как только оно переставало это делать и начинало жить интересами привилегированной верхушки, то очень быстро превращалось в насквозь коррумпированное государство и приходило в упадок, а то и совсем исчезало вместе с составляющим его народом. Именно отсюда вытекает связь государства с демократией – суть демократии заключается не в том, что по любому вопросу проводится всенародный референдум или голосование, или собирается народное вече, а в том, что власть служит интересам всего общества, всего народа (демоса), а не отдельных его групп. Рассмотрению этих вопросов, применительно к древнерусскому государству, и посвящена в основном настоящая глава. Мы выяснили в предыдущей главе, что государство на территории России в виде городов-государств 5-3 тысячелетий до н.э. (Танаис, Триполье, Аркаим), а затем в виде Скифского царства (1 тысячелетие до н.э.), существовало с древнейших времен. Тот ураган, который пронесся по Южной России в эпоху античности, без сомнения, должен был уничтожить там государство и государственную власть, которые не могли существовать в условиях анархии и полного опустошения этих территорий. Но он, судя по всему, слабо затронул Север Русской равнины, где также, еще до эпохи античности, должны были существовать государственные образования. Поэтому совершенно не случайно, что именно на Севере, в Новгороде, мы видим государство, которое, согласно летописям, сохранило свою преемственность с древнейших времен (см. далее). Но конечно, основу для возникновения вновь крупного государства на территории России в раннем средневековье могло создать лишь быстрое увеличение населения Южной России и всей страны в целом – без населения нет ни государств, ни истории человечества, так как для начала нужно, чтобы было население, составляющее само это человечество. Вот с проблем населения Древней Руси давайте и начнем изучение ее истории. 2.1. О населенности Древней Руси Рассматривая историю Древней Руси, необходимо учитывать один важный факт. Русская равнина в VIII-X вв.н.э., то есть тогда, когда произошел расцвет Древней Руси, была самой густонаселенной частью Европы и одной из самых густонаселенных территорий на планете. Этот факт историки часто оставляют без внимания, в основном по той причине, что не знают, как объяснить и его, и то, что произошло впоследствии, несколько веков спустя. Тем не менее, это – совершенно бесспорный факт. Л.Гумилев, проводивший археологические исследования на территории бывшего Хазарского каганата (юг Поволжья и Северный Кавказ), пришел к выводу, что в VII-IX вв. эта территория в ряде мест была более густо населена, чем в конце XX века ([33] с.136, 109), когда плотность населения здесь достигла в среднем порядка 30-40 чел./кв. км. Это разительно отличается от того, что мы видим в Западной Европе. Так, по данным римского ценза, проведенного в Галлии (современная Франции) в IV в.н.э., то есть незадолго до рассматриваемого нами периода, плотность населения там упала до приблизительно 2 чел./кв. км., и население там продолжало сокращаться вплоть до VIII-IX вв. н.э. ([64] Главы III и VI) Как видим, это по меньшей мере на порядок ниже той плотности населения (30-40 чел./кв. км.), которая могла быть в VII-X вв. на юге Русской равнины – в Хазарии. Что касается самой Киевской Руси, то известно о существовании там 300 городов, причем ряд городов были очень крупными (Новгород, Смоленск, Киев и другие) с населением, исчисляемым сотнями тысяч человек, с чем согласны ведущие русские историки. Например, по оценке Г.Вернадского, совокупное население Новгорода, Смоленска и Киева составляло в то время не менее 400 тысяч человек ([15] с.116). Но помимо крупных городов, согласно археологии, в каждой области (княжестве) были еще сотни так называемых «городищ», то есть небольших городов и крупных поселков с протяженностью их внешней границы от 200 м до 1000 м по периметру . Например, на территории, прилегающей к реке Дон (к западу от него) было обнаружено более 300 городов и «городищ» ([89] с.180) . Такой же порядок цифр дают письменные источники. Согласно утверждению анонимного баварского географа, в областях проживания славянских народов уличи и тиверцы на юге Руси (современная Одесская область и Молдавия) было соответственно 318 и 148 городов ([89] с.145-146). В то же время, во Франции в раннем средневековье известно о существовании лишь нескольких десятков городов, и население самых крупных из них, по оценке известного французского историка Ф.Лота, составляло не более 3-6 тысяч человек ([189] p.394). Площадь Парижа – столицы королевства франков меровингской династии – составляла всего 9 га, он целиком помещался на маленьком острове Сите на реке Сена ([189] p.81), и его периметр был как раз около 1000 м. Как видим, если исходить из тех строгих критериев, с которыми к славянским городам подходят историки, то Париж в раннем средневековье следует считать не городом, а «городищем». Крупные же русские города типа Новгорода, Смоленска и Киева имели несколько километров в диаметре и их протяженность по периметру исчислялась десятками километров. Известно, что в Киеве во время только одного пожара сгорело 700 церквей. Летописец Адам Бременский (умер в 1076 г.) писал, что Киев соперничал с Константинополем, а площадь Константинополя в то время составляла около 1500 га ([188] p.131), при этом протяженность города (по диаметру) достигала 5 км, а длина его периметра – порядка 20 км. С учетом вышеизложенного плотность населения в Древней Руси и Франции в эпоху династии Меровингов и Карла Великого (VIII-IX вв.) должна была различаться как минимум в 10-20 раз. Об этом же свидетельствует и целый ряд других данных, которые приводились в первой книге трилогии ([64] Глава III). Приведу лишь еще несколько цифр. Так, численность русского войска, отправившегося под началом князя Олега в поход на Константинополь в 907 г., по данным русских летописцев, насчитывала порядка 90 000 человек ([20] 1, с.593, 595). После развала Киевской Руси в XI в. на отдельные воевавшие между собой княжества (Киевское, Новгородское, Ростово-Суздальское и т.д.) армии каждого из этих княжеств, сражавшихся друг с другом, достигали 50 000 человек и более ([32] с.397). А по мнению известного военного историка Г.Дельбрюка, численность армий Карла Великого, завоевавшего всю Западную Европу, никогда не превышала 5000-6000 человек ([37] 3, с.2077). Более того, после смерти Карла Великого отряды викингов в размере всего несколько тысяч или даже сотен человек в течение IX века безнаказанно разгуливали по Франции, захватывали и разграбляли города - тот же Париж был ими взят штурмом и сожжен 3 раза в течение 15 лет. И даже когда франкские короли собрали объединенную армию, то она не решилась вступить в сражение с одним таким отрядом викингов, насчитывавшим всего лишь около 4000 человек ([191] p.360). Это вовсе не значит, что франки не умели воевать – до этого под началом Карла Великого они завоевали почти всю Западную Европу. Но это говорит о крайне слабой заселенности Франции и континентальной Западной Европы в раннем средневековье – именно поэтому собрать большую армию даже Карлу Великому, не говоря уже о менее способных правителях, было не под силу. Итак, в эпоху раннего средневековья (VIII-X вв.) Русская равнина была густо заселена, а это – одна из важных предпосылок возникновения государства. Подтверждением данного тезиса служит тот факт, что любые древние государства, просуществовавшие длительное время: Рим, Египет, Вавилон, Китай и т.д., - имели в момент их образования очень высокую плотность населения ([158] p.136). И наоборот, государства, возникавшие на территориях с низкой плотностью населения, либо быстро разваливались, как это произошло с империями Карла Великого и Чингисхана, прекратившими свое существование сразу после смерти этих двух выдающихся полководцев, либо существовала одна видимость государства – фактически государство представляло собой в этом случае вотчину или собственность управлявших ими королей или князей. Люди, жившие в раннем средневековье, прекрасно понимали эту разницу между настоящим государством и государством-вотчиной. Например, в V-VI вв. из числа государств Средиземноморья только Восточную Римскую империю (Византию) авторы того времени, писавшие по-латыни, называли «respublica» - власть народа ([210] 1, p.21). Что касается феодальных государственных образований, сформировавшихся на территории Западной Римской империи (в частности, так называемого государства франков), хотя они, как и Византия, считали себя преемниками Рима, но жившие в раннем средневековье авторы называли их не «respublica», а «regnum», что можно перевести как «управление» или «подвластная территория» и которое, по словам Ф.Лота, являлось «скорее частной собственностью [франкских королей], чем государством» ([191] p.168). То же самое французские историки пишут и о «государстве» Карла Великого. Так, известный французский историк Ж.Дюби называет это государство «деревенской администрацией гигантских размеров» ([184] p.108). И основная причина такого положения состояла в том, что Франция, как и другие территории бывшей Западной Римской империи, в отличие от Византии и Древней Руси, имела в раннем средневековье крайне редкое население. Именно это было главной причиной того, что на Западе в раннем средневековье не возникло действительного государства, и что такие государства возникли на Востоке. 2.2. Когда и где возникло Русское государство? Вопрос о возникновении Русского государства можно рассматривать в двух плоскостях. Во-первых, можно говорить вообще о существовании государств на территории России. Если согласиться с тем, что нынешняя русская цивилизация полностью преемственна (и в культурном, и в этническом, и в языковом плане) к цивилизации ариев, существовавшей на данной территории уже в 3-5 тысячелетиях до н.э., то из этого следует вывод, что русская государственность имеет возраст 5-7 тысячелетий. Но это – самый общий подход к данному вопросу. Если же ставить вопрос в более конкретной плоскости, то надо понять, является ли современная Россия законным и естественным преемником какого-либо древнего государства. Разумеется, нет никаких оснований считать Россию преемницей Скифского царства или Боспорского царства, поскольку эти государства прекратили свое существование в течение античной эпохи. Вместе с тем, такая прямая преемственность у современного российского государства есть по отношению к Киевской Руси, о чем ниже будет сказано более подробно – так как столица Руси была в конце XII в. перенесена Великим князем Андреем Боголюбским из Киева во Владимир, а затем естественным образом перешла к Москве. Но еще до этого, в IX веке, она была перенесена в Киев из Новгорода. Следовательно, русское государство, послужившее предтечей Киевской Руси, могло существовать в Новгороде задолго до IX века. Данное предположение подтверждается тем, что Север Русской равнины, в отличие от ее Юга, не был опустошен в античную эпоху. Более того, согласно летописям, многие люди с юга убегали на «Беловодье», то есть на Север. И если в районе Киева в V-VI вв. было «дикое поле», о чем говорит археология, то, судя по всему, на Севере сохранилась и славянская цивилизация - иначе невозможно объяснить такой необыкновенно быстрый рост славянского населения в Южной России в VII-VIII вв. - и города-государства. Речь идет, прежде всего, о Новгородском государстве, преемственность которого к тем государствам, которые существовали в древнейшую эпоху, подтверждается новгородскими летописями, сохранившими историческую память о древнейших событиях. В таком случае Новгородское государство, от которого Россия ведет свою государственность, является намного более древним, чем об этом до сих пор было принято думать. Традиционно русские историки привыкли считать датой рождения Русского государства некий момент в IX веке, когда князь Рюрик был призван на княжение в Новгород. Даже когда в конце XIX века праздновали тысячелетие Русского государства и ставили в честь него известный памятник в Новгороде, то исходили из этой предполагаемой даты. Между тем, хорошо известно, что в Новгороде государство существовало задолго до призвания Рюрика и включало довольно большую территорию на севере Русской равнины. Об этом свидетельствует и сама процедура призвания Рюрика: народное вече выбирает себе правителя (князя), который приходит править уже существующим государством. Таким образом, нет никаких сомнений, что государство в Новгороде возникло задолго до Рюрика, что подтверждается и данными летописей: в целом ряде летописей и произведений древних авторов указано, что до Рюрика княжил Гостомысл, а согласно некоторым летописям, помимо Гостомысла, до Рюрика княжило на Севере Руси, наверное, около двух десятков князей ([128] I, с.108; ([52] I, с.240, 197). В одной новгородской летописи, как уже было сказано, говорится о строительстве в 1909 г. до н.э. князьями Словеном и Русом в районе современного Новгорода городов Словенска и Русы ([89] с.89), что свидетельствует о наличии там уже 4 тысячи лет назад некоего подобия государственной власти (в лице князей) и городской цивилизации. Таким образом, существование в Новгороде государства с древнейших времен, сохранившегося к моменту призвания Рюрика в IX веке, подтверждается целым рядом летописей. Итак, в Новгородской земле мы видим задолго до призвания Рюрика, по меньшей мере, за несколько столетий до этого или с еще более ранних времен, типичный город-государство, со своим народным собранием (вече) и главой государства (князем), подобный Афинам в Древней Греции и Риму в первые века его существования. А что происходило на остальной территории расселения восточных славян? Известно, что в VIII-IX вв. вся территория Русской равнины или ее основная часть была густо заселена разными славянскими народами с четкими границами их обитания: поляне, древляне, дреговичи, кривичи, новгородские словени, вятичи, радимичи и т.д. Логично предположить, что, если в V-VI вв. на юге европейской территории страны и существовало «дикое поле», то после его заселения вновь славянами, там к VIII-IX вв. вновь сложились города-государства или княжества, по типу новгородского. Однако многие российские историки до последнего времени предпочитают по старой традиции, введенной еще «дворянскими» историками, называть эти области (княжества) «племенами» или «союзами племен» ([50] с.49) и стараются тщательно избегать употребления в отношении них термина «государство», и вообще слова «государство» применительно к любому периоду до призвания Рюрика. Лишь Г.Вернадский пишет о существовании некоего государства - Русского каганата, предположительно на юге Русских земель – в VIII веке ([14] с.289-293). Спрашивается, какое отношение может иметь слово «племена» к тому, что мы в действительности имеем в России в VIII-IX вв.? Даже если не учитывать те факты, которые приводились в предыдущей главе – о существовании развитых форм городской цивилизации (а не племенного уклада) на территории России с древнейших времен и даже если предположить, что в конце античности под влиянием опустошения и хаоса в Южной России опять возникли объединения людей в роды и «племена», то вряд ли они могли сохраниться к VIII-IX вв., когда эти территории вновь стали густонаселенными. В свое время известный русский историк В.Ключевский указывал, что родоплеменная организация стала исчезать у восточных славян уже в VII в., а по мнению американского историка Д.Блюма, племенная организация у восточных славян исчезла задолго до Киевского периода (т. е. до IX в.), и этот факт, как он пишет, является общепризнанным ([156] p.24; [55] VIII). Возникает вопрос – почему то, что является общепризнанным для В.Ключевского и для западных историков, не является таковым для современных российских историков? Давайте попробуем разобраться. Выше уже указывалось, что в Русских землях было порядка 300 городов, следовательно, по нескольку десятков городов на каждую русскую область или княжество. И это не считая того, что в каждой такой области (княжестве) было, как правило, несколько сотен «городищ» с населением несколько тысяч человек в каждом «городище». Таким образом, население каждого княжества Древней Руси могло составлять от 1 до 2 миллионов человек . Когда княгиня Ольга, желая отомстить древлянам за убийство своего мужа князя Игоря, послала к ним свои войска, то они, не решившись на открытое сражение, укрылись в городах и стали их оборонять. Заметим, что они не убежали в леса и болота, как поступило бы какое-нибудь «племя». Да и не могли они туда убежать – для этого у древлян было слишком большое население. Но у них были большие города, способные укрыть это население и выдерживать длительную осаду, да еще со стороны армии киевского князя, имевшей к тому времени уже опыт успешной осады Константинополя. В частности, осада Искоростеня, столицы древлян, армией княгини Ольги, по мнению историков, длилась от полугода до года ([70] с.189). Хочется задать вопрос: кто-нибудь видел такие «племена», которые живут в крупных городах и занимают территорию целой страны (древляне занимали территорию, намного бoльшую, чем, например, современная Голландия)? Как могло сохраниться такое «племя» (или даже «союз племен»), которое должно было насчитывать порядка 1-2 миллионов человек, в котором были развиты торговля и ремесленное производство (поляне платили дань хазарам в VIII в. обоюдоострыми мечами)? И какой «племенной вождь» мог реально справиться с управлением таким «племенем»? Еще один факт, который никак не вяжется с «племенами» - согласно результатам археологических исследований, уже в VIII веке среди славянских народов Русской равнины (во всяком случае, среди полян, северян и кривичей) произошло сильное социальное расслоение. Из среды народа выделился богатый высший класс, который и по уровню и стилю жизни, и по своему богатству, и по пышности погребения резко отличался от массы простого народа ([14] с.332-333). В этой связи хотелось бы отметить, что французские историки уже давно на основании таких же фактов, относящихся к Галлии I в до н.э., до того, как она была завоевана Цезарем – то есть, прежде всего, на основании высокой плотности населения и наличия крупных городов, - сделали вывод о том, что галльские «племена» не были на самом деле племенами, а были государствами ([203] 2, p.703-707). Но исторически эти галльские государства сформировались на базе отдельных народов, имевших когда-то ранее родоплеменное устройство, поэтому они сохранили названия этих народов (арверны, бельги и т.д.). С учетом всего вышесказанного я не вижу никаких оснований и далее называть государства полян, северян, кривичей, новгородских словен и других славянских народов, населявших Русскую равнину в VIII-IX в., «племенами», а буду их называть тем, чем они и были в действительности, то есть государствами, вернее - городами-государствами или княжествами. Следует добавить, что, помимо изложенных выше фактов, почти каждое из этих так называемых «племен» имело и своего собственного князя, и свою собственную столицу, то есть еще два атрибута государства, а не племени. Согласно Повести временных лет, свои княжения еще до призвания Рюрика существовали у полян, древлян, кривичей, новгородских словен и у дреговичей ([50] с.58) . Что касается столицы, то у древлян это был Искоростень, у кривичей – Смоленск, у новгородских словен – Новгород (ранее называвшийся Слав), и т д. Но и это еще не последний аргумент, опровергающий правомерность употребления слова «племена». В.Ключевский изучил, насколько совпадают ареалы распространения указанных славянских народов и территории, находившиеся под управлением главного города, и пришел к выводу, что они почти всегда не совпадали. Очень часто в город-государство входили два или три соседних народа (в Смоленск – кривичи и радимичи, в Киев – поляне, древляне и дреговичи), а один народ нередко входил в два соседних города-государства. Так, часть кривичей относилась к Смоленску а другая часть – к Полоцку, радимичи также были разделены между Смоленском и Черниговым, и т.д. И причиной такого деления были в основном экономические связи между главным городом и прилегающими территориями, а не какие-то племенные связи или связи по национальному признаку ([55] IX). Таким образом, демографический рост и экономическое развитие славянских народов уже задолго до призвания Рюрика не оставили и следа от племенного устройства их жизни и вызвали появление городов-государств. Это было очевидно еще В.Ключевскому в начале XX века и еще более очевидно сегодня, когда имеется множество дополнительной археологической и иной информации. Что касается Севера Руси, включая Новгород и соседние княжества, то, судя по всему, государство там непрерывно существовало в течение многих столетий, предшествовавших призванию Рюрика, и ни о каком племенном укладе уже давно не могло идти и речи. Учитывая все вышеизложенное, вопрос о том, кем был сам Рюрик, основатель последующей княжеской и царской династии – скандинавом или славянином (о чем ведутся жаркие споры среди историков) – как представляется, не имеет слишком большого значения, так же как для истории Франции не имеет большого значения тот факт, что первый король франков Хлодвиг был на самом деле славянином Хлодовичем. Историки долго спорили, но так и не пришли к какому-либо выводу о национальности Рюрика. Однако доводы тех, кто считает его славянином, представляются предпочтительнее. Во-первых, ему пришлось с самого начала решать сложные вопросы управления государством, судейства, созыва вече и т.д., поэтому он должен был хорошо владеть славянским языком. Не случайно новгородцы рассматривали призвание князя лишь из тех стран, где говорили на славянских языках – с юга Руси (поляне, казары), из балтийских славян (варяги) или из дунайских славян, но не рассматривали вариант призвания князя, например, из угро-финских народов или из Византии. Во-вторых, имя Рюрик – не скандинавское, о чем писал еще в XIX веке русский историк С.Гедеонов. Подобных имен в Скандинавии нет. Скорее всего, как указывает А.Абрашкин и другие историки, оно происходит от славянского слова «рарог» - сокол, который являлся у древних ариев символом верховного божества. Об этом свидетельствует и герб Рюрика – в форме своеобразного трезубца (ныне герб Украины), которое, как полагают, представляет собой стилизованное изображение сокола ([1] с.396-397). Кроме того, прибалтийский славянский народ ободриты по-другому еще называли ререгами, что, очевидно, является производным от того же славянского слова «рарог». Таким образом, факты говорят о том, что Рюрик вероятнее всего был славянином и, очевидно, происходил из прибалтийского славянского народа ререги-ободриты. В-третьих, исследование останков (черепа) Ярослава Мудрого, потомка Рюрика, не выявило у него каких-либо «скандинавских» признаков – форма черепа типично славянская ([15] с.47). Что касается пребывания Рюрика во Фрисландии (нынешней Голландии), то само по себе это ни о чем не говорит. Как полагает А.Абрашкин, после поражения ободритов от датчан в начале IX века Рюрик был вынужден эмигрировать во Фрисландию, где также могли быть в то время славянские поселения ([1] с.400-401). Там, согласно франкским летописям, он принял крещение и стал вассалом франкского короля Людовика Благочестивого, от которого получил в лен область Рустринген во Фрисландии. Название этой области («ринг рустов» или «область русов») говорит о том, что в то время это был славянский анклав на территории нынешней Голландии. 2.3. Демократия в Древней Руси Мы видим из приведенного сравнения с античной Галлией, что государственное устройство Древней Руси в раннем средневековье очень напоминает государства античности, до того как они были завоеваны Римом, и это касается, конечно, не только Галлии, но, как уже говорилось, также Греции и Италии. Можно провести прямую параллель между демократией древних Афин и ранней Римской республики и демократией Новгорода и ряда других древнерусских городов. Во всех этих случаях речь идет о городской демократии, когда народное собрание (вече), созываемое в главном городе государства, решает важнейшие вопросы. О том, что традиции вечевой демократии существовали у славян в течение столетий, свидетельствуют слова Прокопия, который еще в VI в. писал: славяне «не повинуются одному правителю, но из древности живут в демократии, поэтому у них общественные дела всегда обсуждаются на сеймах (вече)» ([137] 2, с.29). К сожалению, такая форма демократии всегда в истории была плохо применима для больших государств, о чем свидетельствует и дальнейшая история Римской республики в античности, и история Новгорода. После того как в период своего расцвета в X-XI вв. Новгородская республика (княжество) достигла огромных размеров, сопоставимых с размерами современной Франции, жители других больших городов, даже получившие новгородское гражданство (например, Пскова), фактически не могли участвовать в вече, проводимых в Новгороде, и тем самым перестали быть участниками демократического процесса. Как указывает Г.Вернадский, из-за этого даже возник конфликт между Новгородом и Хлыновым (Вяткой), который в итоге в XII в. отделился от Новгорода, создав свою демократическую республику ([15] с.219-221). Тем не менее, можно констатировать, что в Новгородской республике сложилась довольно эффективная демократия. Как пишет Г.Вернадский, в Новгороде роль князя «свелась к функциям посредника и мирового судьи, привлекаемого городом» ([15] с.215). То есть по характеру своих взаимоотношений с государством князь ни в коей мере не являлся монархом, а был скорее «президентом в президентской республике» (подобно президентам России и США в современном мире), имевшим хотя и существенные, но, в отличие от монарха, ограниченные полномочия и срок правления. Кроме того, как и в случае с президентом, имело место всенародное избрание князя и подразумевалась возможность его всенародного смещения. Хорошо известно, что в Новгороде и во многих древнерусских городах вече действительно избирало князя, а также смещало его, если он переставал его устраивать. В XII в. это право избрания князей было даже официально признано Собором русских князей при условии, что кандидаты могли отбираться только из числа членов дома Рюрика (которых к тому времени было предостаточно). Избрание князя было не формальной, а вполне реальной процедурой, часто имелась не одна, а две или несколько кандидатур в князья (как мы это видим даже в примере с Рюриком). Кроме того, за этим следовали определенные правовые действия: новый избранник, вступавший на княжеский престол, должен был подписывать особый договор с городом, в котором фиксировались его права и обязанности; в случае неисполнения последних его могли лишить княжения. Это была своего рода «конституция», регулировавшая права и обязанности главы государства и его взаимоотношения с народным вече и другими государственными институтами. Особенно интересным (в связи с темой настоящей книги) является следующий факт, который известен в отношении Новгорода, но не исключено, что он имел место и в других древнерусских городах. Речь идет о том, что по договору с вече и новгородскому князю, и его родственникам, и его свите было запрещено владеть земельными наделами (!) в пределах Новгородского государства ([15] с.217). Хотя в летописях говорится о введении этого запрета в Новгороде в начале XII века, но Г.Вернадский предполагает, что он был продолжением старой традиции ([15] с.109). Вполне возможно, что в более ранних договорах между князем и Новгородом (в IX-XI вв.), о которых, у нас, к сожалению, нет информации, включались похожие положения, препятствующие тому, чтобы князь и его окружение, используя свою власть, аккумулировали собственность или занимались предпринимательством. Помимо того, что данный запрет препятствовал такому явному проявлению коррупции со стороны самого князя, он закрывал дорогу во власть (то есть даже в окружение князя) представителям новгородской торгово-финансовой верхушки, поскольку все они, конечно, либо уже имели, либо стремились к приобретению земельной собственности в Новгородском государстве, в которой могли материализовать свои доходы от торговли и финансовых или ростовщических операций. Таким образом, мы видим в данном случае пример довольно радикального и эффективного способа борьбы с коррупцией, применявшегося в Древней Руси. Есть и другие свидетельства, показывающие, что данный способ борьбы с коррупцией (запрет на владение крупным имуществом) в Древней Руси был весьма распространен. Как уже говорилось в главе I, в русской вечевой демократии Новгорода и других городов вече могло принять решение поставить князя или боярина «на поток». Речь шла, конечно, о тех князьях и боярах, которые нарушали соответствующие договоренности – скупали земли, притесняли народ, воровали, нечестно торговали и т.д. «Поставить на поток» означало конфисковать всё (нечестно нажитое) имущество князя или боярина. В реальности это, конечно, являлось своего рода мини-революцией и было связано с эксцессами: народ вламывался в имение князя (боярина) и подвергал всё разгрому. Но то, что такая практика существовала на Руси в течение многих столетий, хорошо известно: она существовала, например, в Новгороде в XIII-XV вв., и как видно по имени одного из былинных Змееборцев (Михайло Поток), она существовала на Руси уже в IX веке ([41] с.318). Если мы примем во внимание характер взаимоотношений между новгородским князем и Новгородской республикой – а, судя по описанному выше, это была именно республика с выборной главой государства – то нам станет понятной и причина призвания Рюрика, варяга-славянина с Балтики, на княжение в Новгород в IX в. Как написано в летописи, «и не было справедливости в управлении, и род восставал на род, и началась междоусобица» ([14] с.339). В другой летописи сказано, что новгородцы долго спорили между собой, кого призывать в князья - то ли кого-то из полян или дунайских славян, то ли из казар или варягов, а «некоторые предлагали единоземцев своих» ([52] I, с.240). В конце концов, остановились на варяге. Совершенно очевидно, поскольку в Новгороде в то время была сильно развита торговля, рыночная экономика и денежные отношения, что мы имеем дело с конфликтом экономического характера в связи с функционированием государства («не было справедливости в управлении»). По-видимому, суть конфликта состояла в узурпации государственной власти теми или иными влиятельными группами или лицами. Это как раз и является наиболее распространенным видом (крупной) коррупции, который мы видим во все исторические периоды, начиная с древнейших времен и вплоть до нашего времени: когда какая-то влиятельная группа оказывается у власти, она начинает ею пользоваться в своих интересах, присваивая казенные деньги, предоставляя исключительные торговые привилегии членам своей группы, необоснованно защищая последних при разборе дел в княжеском суде, а также присваивая чужое имущество. С примерами такого княжения новгородцы, по-видимому, уже столкнулись, и хотели их избежать в дальнейшем. И единственный выход видели в том, чтобы призвать кого-то со стороны, кто бы правил не предвзято и не в интересах своей группировки или рода («род восставал на род»), а в интересах всего населения. Поэтому, судя по тому, что написано в летописи, спор в основном шел, из каких земель призывать князя – из Южной России (поляне, казары), с Балтики (варяги) или из дунайских славян, а вариант с выдвижением в князья кого-то из своей (проворовавшейся) правящей верхушки всерьез не рассматривался (лишь «некоторые предлагали единоземцев своих»). Собственно говоря, никак по-другому невозможно объяснить призвание Рюрика и последующее его княжение. Решение об этом принял весь народ на вече, и мы видим здесь реализацию на практике принципа, который был законом для Новгорода: князь не должен иметь своего собственного экономического интереса (собственности) в государстве, он должен быть «контрактником», призванным объективно править и вершить суд в интересах всего народа. И никакие его собственные корыстные интересы не должны этому мешать. Возможно, как указывает Г.Вернадский, решение о призвании варяга с Балтики (а не новгородца, и не представителя Южной России) на княжение было принято под влиянием торгово-финансовой верхушки Новгорода, которая активно вела торговлю с Балтикой ([14] с.340). Вероятно, она рассчитывала, что чужеземца с Балтики, не имеющего пока никакой опоры в Новгороде, будет намного легче заставить плясать под свою дудку и проводить нужную ей политику, например, завоевывать для нее новые земли и обеспечивать защиту ее основных торговых путей. Мы не знаем точно, какова была внутренняя экономическая политика Рюрика, но, что касается его внешней политики, то новгородские купцы сильно просчитались, потому что Рюрик в течение всего своего долгого княжения и не думал заниматься тем, к чему они его, по-видимому, подталкивали. Он расставлял преданных ему людей управлять подвластными Новгороду городами, строил военные укрепления и, в целом, судя по всему, выполнял наказ своих избирателей, служа им честно в качестве «посредника и мирового судьи» и не отвлекаясь на военные авантюры. В период своего княжения в Новгороде Рюрик лишь однажды участвовал в военной операции – но не в интересах новгородской олигархии, а в своих собственных. Как уже говорилось, ему принадлежала территория во Фрисландии (нынешней Голландии), которую он получил в ленное владение от франкских королей, но была затем им утрачена. Однако в 867 г., пишет Г.Вернадский, он предпринял попытку вернуть это владение силой при помощи датчан, и в последующем получил его обратно ([14] с.367). Таким образом, мы видим, что Рюрик, будучи главой большого государства, не чувствовал себя достаточно уверенно и стремился параллельно сохранить за собой свой маленький феодальный удел в Западной Европе, так чтобы в случае прекращения его срока княжения у него осталась хотя бы «пенсия». Такое его поведение, его озабоченность своим маленьким ленным владением во Фрисландии при отсутствии сколько-нибудь серьезных завоевательных планов в пользу Новгорода, подтверждает то, что он фактически рассматривал себя в качестве выборного главы государства, а не в качестве монарха с правом передачи своей власти по наследству. Итак, можно утверждать, что еще до призвания варяга Рюрика в Новгородском государстве сложилась довольно эффективная демократия, и более или менее схожая картина наблюдалась в других городах-государствах Древней Руси. В дополнение к вышесказанному, следует указать на один важный механизм обеспечения такой эффективности. Абсолютное большинство мужского населения этих городов-государств были воинами. Поэтому вече представляло собой, по словам известного русского историка М.Покровского, «своего рода солдатский митинг – собрание людей, мало привычных к парламентской дисциплине, но весьма привычных к оружию и не стеснявшихся пользоваться этим веским аргументом» ([98] 1, с.114). Соответственно, в таких многолюдных городах, какими были Новгород, Смоленск и другие столицы, вече имело не только «конституционную» власть, определявшуюся сложившимся обычаем, но и реальную власть. Есть очень много примеров, когда вече принимало решение выгнать князя – и это решение исполнялось незамедлительно. При этом у князя не было никаких шансов сохранить свою власть, даже если бы его поддержала дружина, которая была слишком малочисленной по сравнению с тысячами или даже десятками тысяч вооруженных воинов, участвующих в вече. Означает ли это, что демократия древнерусских городов-государств, прибегавшая к такой грубой силе, была какой-то «неправильной», и в этом может скрываться причина того, что в том же Новгороде к XIV веку демократическая республика переродилась в олигархическую? Нет, не означает. Сегодня при самой, казалось бы, «правильной» демократии в США и других западных государствах власть в них постепенно переходит в руки олигархии – об этом пишут сегодня многие западные политологи. Демократия не может быть «неправильной», но она может быть неэффективной (или ее может не быть вообще). А для того, чтобы быть эффективной, она должна быть на уровне своей эпохи. Демократия в Древней Руси была на уровне своей эпохи – она соответствовала ее грубым нравам и военным опасностям, и она была достаточно эффективной, во всяком случае, на начальном этапе. 2.4. О разных судьбах славянской государственности Мы выяснили, что государство в Новгородских землях и, во всяком случае, у большинства восточных славян (у полян, древлян, кривичей, новгородских словен и дреговичей) возникло задолго до призвания Рюрика, в виде города-государства, возглавляемого князем. Это соответствует мировому историческому опыту – везде, во все исторические эпохи государство сначала охватывало относительно небольшую территорию, с одним или несколькими крупными городами, а затем уже могло расшириться и образовать крупное государство . Таков был путь образования государств в Вавилоне, Древнем Китае, Египте, Греции, Риме, равно как и современных государств Западной Европы – Англии, Германии, Италии и т.д. Упорное нежелание многих российских историков признавать, что славяне шли по тому же пути, что и все человечество, может вызвать лишь удивление. Каким это образом восточные славяне, перескочив стадию городов-государств, пройденную абсолютно всеми нациями, оставаясь жить «племенами», вдруг сформировали в IX веке крупное национальное государство – Киевскую Русь? Все имеющиеся факты указывают на то, что до создания Киевской Руси на территории России, в особенности на Севере, в течение столетий или даже тысячелетий непрерывно существовали города-государства, без этого опыта государственности вряд ли было бы возможным создание крупного государства. Вопросы, связанные с историей Киевской Руси, будут рассмотрены в следующих главах. Здесь же я хочу затронуть тему образования крупного (национального) государства у южных и западных славян. Известно, что в раннем средневековье еще не существовало серьезных различий ни между южными, западными и восточными славянами, ни между отдельными славянскими народами. Все они имели очень похожие обычаи и говорили практически на одном языке, откуда, возможно, и произошло название «славяне» или «словени» (те, кто понимает «слово»). Поэтому не существовало никаких культурных препятствий для образования крупных славянских государств в Центральной Европе. И действительно, попытки образования таких государств предпринимались славянами очень давно. По-видимому, одной из первых таких попыток было государство Дакия на территории современной Румынии, которое ряд историков, как русских, так и зарубежных, считают славянским государством . Но оно, как известно, было разгромлено и завоевано Римом в начале II в. н.э. Очевидно, разграбившие Рим вандалы были одним из славянских народов, чему имеется множество свидетельств и подтверждений . Соответственно, созданное ими в V в. государство на территории римской Африки является примером славяно-римского государства. Остготы, пришедшие в Западную Европу с территории Украины, как было доказано в первой книге трилогии ([64] глава IV), также были чисто славянским народом (см. предыдущую главу). Именно остготы создали в V в. на территории Италии смешанное славяно-римское государство под началом короля Теодорика (или Феодорика). Оба эти государства – и вандалов, и остготов - были уничтожены в VI в. армией Византии, стремившейся к установлению своего господства над всем Средиземноморьем. Как видим, славянским государствам в центре Европы и Средиземноморья сильно не везло: Рим и Византия стремились сразу же их уничтожить. В последующие столетия мы опять видим попытки создания крупного государства у славян. С 530-х гг. до начала VII в. на юге Русской равнины существовал так называемый Антский союз, который, очевидно, являлся первой попыткой создания крупного государства восточных славян после окончания античной эпохи: византийские писатели называли часть восточных славян антами, о чем далее будет сказано подробнее – откуда и название «Антский союз» ([50] с.45). Одновременно с ним, в VI-VII вв., существовало крупное славянское государство в районе Прикарпатья. Согласно арабским и русским летописным источникам, во главе его стоял князь дулебов : несколько славянских народов подчинялись этому князю ([55] VII; [50] с.47). В дальнейшем это государство получило название Аварский каганат, достигло больших размеров, но в VIII в. прекратило свое существование. Как видим, обе эти попытки создания крупного государства не увенчались успехом: ни одно из указанных государств не просуществовало слишком долго. Следующей попыткой было государство, созданное в первой половине VII в. на юге Русской равнины, которое называлось «Великая Болгария» и простиралось от Азовского моря до Волги и северного Каспия. Основную массу его населения составляли болгары и аланы: народ, родственный славянам или составлявший одну из ветвей славянского племени, очевидно, тот самый, который римляне называли «антами» (подробнее см. следующую главу). Но во второй половине VII в. Великая Болгария была разгромлена казарами и на ее месте утвердился Хазарский (или Казарский) каганат, который также являлся, как будет показано в следующей главе, славянским государством. Но оно просуществовало лишь до X века. Наконец, в конце VII в. было создано крупное Болгарское государство на территории нынешней Болгарии, но оно было разгромлено в XI веке Византией. Таким образом, всего лишь за несколько столетий, предшествовавших образованию Киевской Руси (IX век), славяне успели создать 7 или 8 крупных государств, но ни одно из них не смогло просуществовать более чем 2-3 столетия. И лишь Киевской Руси повезло более других. Как известно, именно преемники и потомки Рюрика, призванного в Новгородское государство, создали Киевскую Русь в IX веке, они же в конце XII в. перенесли столицу или главный город (резиденцию Великого князя Руси) из Киева во Владимир (подробнее см. главы IV-V), они же затем правили Московской Русью, выступившей правопреемницей Киевской Руси. Поэтому можно утверждать, что современная Россия ведет свое начало от Киевской Руси, а та в свою очередь – от Новгородского государства. И возраст Российского государства составляет к настоящему времени, по меньшей мере, 12-14 столетий (а судя по летописным данным, 2-4 тысячелетия), в том числе более 11 веков оно существует как крупное государство единой русской нации, созданной из восточнославянских народов. Следовательно, и русское государство, и русская нация – самые древние в Европе, во всяком случае, из числа больших европейских государств и наций. Хронологически Русь как единое государство возникло в конце IX в. Из других крупных государств Европы Польша как единое государство возникло в X в., Англия – в XI в., Франция и Испания – в позднем средневековье, Германия и Италия – в XIX в. Все другие государства, возникавшие на территории указанных стран в более ранний период, либо были изначально слишком мелкими, либо рассыпались вскоре после их создания - как империи Карла Великого и Оттона в континентальной Европе и кратковременная власть Нортумбрии и Уэссекса над Британией. Поэтому новые государства: Англия, Франция, Испания, Пруссия и т.д., - впоследствии были созданы вне всякой связи как с прежними государствами, так и с их правителями. Следовательно, возраст ни одного западноевропейского государства не превышает 1000 лет, а абсолютного большинства (исключая Англию) – намного меньше этой цифры. В принципе, нет ничего удивительного в том, что государства, основанные в раннем средневековье на Востоке Европы (Русь и Польша), оказались более жизнеспособными, чем на Западе – хотя бы потому что Восток Европы в то время имел значительно бoльшую плотность населения, чем Запад. Труднее объяснить отсутствие сколько-нибудь крупного государства у других славян. Тем более что предпринималось множество попыток создания таких государств, которые были перечислены. При этом хорошо известно, сколь многочисленными были южнославянские народы в раннем средневековье. Например, размеры первой столицы Болгарии Плиски составляли 2300 га ([104] с.146), она была в VIII в. крупнейшим городом Европы, превосходя по своим размерам даже Константинополь (1500 га в пределах его главной стены) и превышая самые крупные города Западной Европы раз в 10. Но хотя Болгария была в какой-то момент самым мощным государством Европы, она так и не смогла объединить родственные славянские народы. Уже в IX в. начался ее упадок, в дальнейшем Болгария попала под власть Византии, а впоследствии – Османской империи, надолго исчезнув как государство. Судьба других славянских государств была еще менее воодушевляющей. И сегодня мы по-прежнему не видим у этих славянских народов ни одного крупного государства, а видим около десятка мелких – Хорватия, Сербия, Словения, Босния, Черногория, Македония, Болгария, Чехия, Словакия. Неспособность южных и части западных славян создать собственное крупное государство – одна из загадок истории, породившая в прошлом много самых нелепых домыслов среди историков. Так, в начале XX века многие немецкие историки доказывали, используя имеющиеся факты и примеры, что славянские народы не смогли создать ничего достойного, в том числе не смогли создать нормальных государств . На базе этой «научно обоснованной» теории возникла концепция Гитлера о «высшей» и «низшей» расе ( к которой были причислены славяне, наряду с евреями и цыганами). Но такие взгляды высказывали не только немецкие историки. Польский историк В.Грабеньский приблизительно в то же время писал: «Общность культуры сближала славянские племена, но не была в состоянии образовать из них большие соединения, то есть государства. Причиной тому были отличительные черты характера славян: несогласие, леность, легкомыслие и нерадение о будущем» ([27] с.13). Как видим, неспособность южных и западных славян создать крупное государство во многом способствовало созданию мифа о славянах как ленивых и бестолковых. Вместе с тем, русский опыт свидетельствует об обратном: Древняя Русь первой среди европейских народов создала свое крупное государство, которое существует более 11 веков. И создавали государственность в Древней Руси не кто-нибудь, а восточные славяне – такие же славяне, которые в других местах своего обитания так и не смогли создать крупного государства. Есть ли разгадка этой тайны? Давайте посмотрим, что помешало созданию крупного славянского государства в VI веке на территории Карпат. Известно, что славянами сначала правил князь дулебов, а затем власть захватили авары. Авары – кочевое воинственное племя, по поводу которого нет никакой достоверной информации. Ранее полагали, что они были родственны тюркам или мадьярам. Но Ю.Петухов и Н.Васильева на основе множества фактов установили, что они были одним из славянских народов, возможно, кочевое славянско-аланское племя, пришедшее с Востока ([89] с.129-136). В частности, они указывают, что почти все известные имена у авар – славянские (Баян, Таргитий и др.), что древние авторы их ассоциировали со славянами и т.д. Тот факт, что среди авар и аварской правящей верхушки было много славян, признается и многими другими историками – например, Г.Литавриным ([70] с.16) и З.Кобылинским ([195] p.537). Все это показывает, что авары представляли собой нечто похожее на гуннов – то есть были военной олигархией, захватившей власть над славянским населением. Так, например, Ю.Петухов и Н.Васильева пришли к выводу, что «гунны в конце IV – нач. V вв. представляли собой не “народ”, но паразитическую “элиту”, сосавшую живые соки алано-сарматского государства» ([89] с.111). Подобный же феномен мы видим в последующие столетия в случае с аварами. Многие современники называли авар «гуннами», не делая между ними никакой разницы. Авары установили власть над славянами не только в районе Карпат, но и над теми славянами, которые в то время проживали на территории современной Чехии, Словакии, Венгрии, Баварии, Югославии, Болгарии и Греции, то есть над большей частью южных и западных славян. Было создано огромное государство – Аварский каганат - которое, правда, впоследствии стало рассыпаться, и к концу VIII в. оно сохранилось лишь на небольшой территории. По сведениям византийских авторов, основную роль в крушении Аварского каганата сыграла Болгария ([137] 2, с.502). А окончательно добил это государство Карл Великий. Интересны подробности функционирования Аварского каганата. Прежде всего, за время его существования аварской верхушке удалось накопить огромные запасы золота. Когда Карл Великий в 790-х годах окончательно разгромил авар, захватил их сокровища и вез к себе во Францию, они составляли целые обозы телег. Аварского золота оказалось так много, что Карл раздавал их церквям и своим подданным, и, как пишет историк Д.Нельсон, разбогатевшим франкам начало казаться, что они до этого были чуть ли не нищими ([196] p.393). Другой интересный факт. По сведениям современников, аварская армия состояла в основном из славян, но в ней важную роль играли аварские конные формирования, составленные, как и у гуннов, в основном из тяжелых бронированных всадников. Как и у гуннов, они выполняли роль карательной армии: они всегда шли в задних рядах и следили за тем, чтобы не разбежались шедшие впереди славянские отряды, на которые падала основная тяжесть сражения ([163] p.438). И здесь мы видим все признаки того, что авары являлись фактически привилегированной военной знатью (военной олигархией), пожинавшей основные плоды от военных захватов и набегов на соседние государства и народы. Мораль и нравы этой привилегированной верхушки также соответствуют нашим представлениям об олигархии. Известно, что она жестоко эксплуатировала основную славянскую массу населения и даже издевалась над ней. В русских летописях сохранились сведения о том, как авары издевались над дулебами: собираясь ехать, авары запрягали в телегу дулебских женщин и заставляли их ее везти ([55] VII). В период аварского господства, которое длилось более двух столетий, славянское население принуждали за незначительное вознаграждение участвовать в военных походах и выступать в качестве «пушечного мяса» в сражениях, платить дань и нести прочие повинности. А бремя военных походов в Аварском каганате было необыкновенно тяжелым. Например, во время похода на Константинополь в 626 г. аваро-славянская армия достигала 300 тысяч человек, подавляющую часть которой составляли славяне ([137] 2, с.48). Известно о целом ряде народных восстаний: в результате одного из них (623-625 гг.) на территории Чехии и Словакии авары были изгнаны и было образовано новое славянское государство во главе с легендарным князем Само ([195] pp.537, 540). В это же время (первая половина VII века) произошло большое восстание балканских славян, которые также изгнали авар и образовали независимое государственное образование во главе в князем Кувером. Однако эти попытки создания самостоятельных государств были неудачными: ни одна из них в итоге так и не привела к созданию настоящего крупного государства ([137] 2, с.53, 27-28). Тем не менее, были мелкие славянские государства, которые сохраняли свою независимость от Аварского каганата. Так, Лаврита, князь небольшого славянского народа, жившего на левой стороне Дуная, отказался подчиниться аварскому кагану и платить ему дань, заявив, что его народ ее никогда не платил и не будет платить ([137] 1, с.447; 2, с.28). Приведенные выше факты говорят о том, что южные и часть западных славян вовсе не были завоеваны какими-то огромными ордами кочевников-авар, а что в указанный период (VI-VIII вв.) у них сформировалась олигархия, которая и навязала своим народам «аварское иго», возможно, использовав кочевое племя авар как пособников для захвата и установления своей власти. И сам Аварский каганат есть не что иное, как олигархическое государство, образовавшееся в результате коррупции предшествовавшего ему славянского государства в районе Карпат. Русские летописи рассказывают, хотя и туманно, о том, как происходил процесс коррупции славянского государства или государств в районе Карпат и Дуная. Согласно летописям (Повести временных лет), авары наследовали земли дунайских славян сразу после «волохов» ([89] с.148). Волохами или волхвами (мудрецами) называли в те времена языческих священников или жрецов, которые часто являлись также старейшинами рода, а позднее могли этим словом называть просто богатых и влиятельных людей или даже князей, и не только у славян: например, в голландском языке слово koning до сих пор употребляется и в значении «король», и в значении «волхв». Значит, в какой-то момент предки голландцев столкнулись с совмещением функций правителя и жреца (волхва). Тот же феномен совмещения этих двух функций в прошлом был характерен для многих древних государств – для Шумера, минойского Крита и т.д. И очень часто с древних времен жрецы формировали отдельную касту и захватывали власть, что, очевидно, и произошло в славянском государстве на территории Карпат. Как следует из текста летописи, власть в какой-то момент перешла к «волохам», то есть к жреческой олигархии, а потом эта олигархия пригласила авар. Что касается массы славянского населения, то она, согласно летописи, убегала на Восток, спасаясь сначала от «волохов» , а затем от авар (которые, очевидно, стали помощниками «волохов»). Таким образом произошло переселение славянских народов вятичей и радимичей с Карпат в центр Русской равнины в VII веке. Как видим, переселение этих народов, променявших мягкий теплый климат и плодороднейшие земли дунайских равнин на суровый климат и тощий суглинок центральной России, был вызван объективными факторами. Народы таким образом боролись за свое настоящее и будущее – потому что в условиях власти олигархии, подкрепленной бронированной армией безжалостных наемников, они жили в рабстве и у них не было ни настоящего, ни будущего. О таком же явлении среди славян есть свидетельства в византийских источниках. Многие византийские авторы VII-VIII вв. (Маврикий, Феофилакт и автор «Чудес св. Дмитрия») пишут об «игемонах» и «архонтах» среди славян Балканского полуострова, под которыми явно подразумевается военная олигархия; причем, авторы VI века (Прокопий) еще о них не упоминали ([104] с.48, 79), значит, они появились у славян лишь к VII веку. Современные историки теряются в догадках по поводу значения этих терминов и конкретных функций этих «игемонов» и «архонтов» , единственный вывод, который они в состоянии сделать – все эти персоналии относятся к высшему слою славян и занимают привилегированное положение, а князь славян («рекс»), как пишут летописцы, был «первым среди архонтов» ([104] с.78-79). Таким образом, почти повсеместно на Балканах, начиная с VII в., мы видим начавшийся процесс коррупции славянской элиты и формирования класса олигархии. А князь уже воспринимается не как представитель народа, а просто как самый богатый среди «архонтов», то есть местных олигархов. Механизм возникновения и развития коррупции среди славянских вождей в VI-VII веках хорошо показал Ф.Успенский в своем труде «История Византийской империи» ([137] 1, с.365-387, 436-456, 568-590). Он указывал на два основные источника этой коррупции: набеги славян на Византию и подкуп византийскими чиновниками славянских вождей. Первый источник был связан с иммиграцией славян на территорию Византии в период ее упадка. Как пишет историк, «во второй половине V и в VI в. империя была более ослаблена, чем раньше … население ее, в особенности на окраинах, сильно поредело». Ввиду указанных причин «военные средства империи не были достаточны, чтобы с успехом вести войну со славянами», поэтому «славяне завладели уже в конце VI в. значительной частью Балканского полуострова» ([137] 1, с.376-377). Эта славянская иммиграция сопровождалась неслыханными грабежами местного населения, что подтвердили археологические раскопки на территории Греции и греческих островов ([159] pp.384, 360). Как писал византиец Иоанн Ефесский в конце VI века, «проклятый народ славяне… прошли всю Элладу, фессалийские и фракийские провинции, взяли многие города и крепости, опустошили, сожгли, разграбили и завладели страной и поселились в ней совершенно свободно и без страха, как бы в своей собственной… славяне по Божьему попущению распоряжались в стране совершенно свободно, опустошали, жгли и грабили даже до Внешней стены , так что захватили все царские стада – многие тысячи – и стада частных лиц. И вот до нынешнего дня… они спокойно живут в ромэйских провинциях, без заботы и страха, занимаясь грабежом, убийствами и поджогами, отчего разбогатели, нажили золота и серебра и владеют стадами коней и оружием, научившись военному делу лучше самих ромэев . А между тем это были простые люди, которые не смели выходить из своих лесов…» ([137] 1, с.453). Итак, мы видим, что славянская верхушка, руководившая набегами и грабежами византийской территории, сильно на них разбогатела. Есть и другие любопытные подробности относительно этих «игемонов» и «архонтов», относящиеся к тому же периоду (конец VI в.). Оказывается, славянские вожди и князья, руководившие грабежами Греции и Балканского полуострова, по словам Ф.Успенского, «приняли греческую культуру, усвоили себе греческую одежду и язык» ([137] 2, с.18). Во второй книге трилогии было показано, что олигархия всегда в истории стремилась принять чужую культуру и отделиться от своего народа, поэтому мы имеем еще одно подтверждение того, что перед нами олигархия. Это, кстати говоря, никогда ей не мешало грабить и убивать представителей той самой культуры, которой они восхищались. Так, римская знать, боготворившая греческую культуру, во II веке до н.э. стерла с лица земли крупнейший греческий город Коринф, вырезала половину жителей Эпира на западе Греции и при этом вывозила в Италию в огромных количествах предметы греческого искусства и не переставала ими восхищаться. Интересен еще один факт, приводимый летописцами. Во время осады славянами большого торгового города Солунь в Греции в начале VII в. славянские вожди (князья) обратились к аварскому кагану (правителю) с просьбой посодействовать им в осаде и штурме города, обещая выдать ему большую сумму денег и суля огромную военную добычу при взятии Солуни ([137] 1, с.573-574). Здесь мы имеем один из возможных механизмов, посредством которых Аварский каганат устанавливал свою власть над огромными территориями, на которых проживали славяне: как видно из данного примера, сами славянские вожди или князья входили с ним в союз с целью внешних захватов и грабежей. Из летописей следует, что аварский каган охотно согласился войти в союз со славянскими вождями и помочь им в осаде Солуни. Он прислал войска, но город так и не был взят, поскольку у осаждавших не было флота, который бы мог блокировать подвоз продовольствия и подкреплений, а взять город штурмом не удавалось. Поэтому за неудачную осаду славянам, судя по всему, пришлось платить – возможно, как раз славянским «пушечным мясом», присланным на другие войны, затеянные Аварским каганатом. Так грабительский союз славянских князей и Аварского каганата, обращенный первоначально против Византии и ее мирных городов, обратился против собственных народов, погибавших ради интересов своей жадной верхушки. Но такое государство не могло существовать долго, гибель его была неизбежна. Уже в VIII в. Аварский каганат пришел в упадок, и затем это государство бесследно исчезло, не осталось никаких следов и от самих авар. В народном сознании они сохранились как необычайно жадный и высокомерный народ. Для франков авары стали синонимом жадности, которая их так поразила, что это слово вошло во французский язык именно в этом значении (жадный по-французски – avare). В русских летописях сохранилась притча об аварах (обрах), которых бог истребил за их высокомерие и излишества . Но все эти характеристики относятся не к кочевому племени авары (если такое вообще было), а к той правящей верхушке, которая сформировалась в Аварском каганате и в конечном счете стала виновницей краха этого славянского государства. Следует отметить, что правящая верхушка Византии (переродившаяся к VI веку в олигархию – см.: [65] глава III) сама в первую очередь способствовала необычайному разгулу грабежей и набегов на Византию со стороны славян. Так, известно, что в правление византийского императора Юстиниана I (527-565 гг.) византийская армия была резко сокращена: со 150 до 15-30 тыс. человек, - а взамен была сделана ставка на иностранные наемные войска, главным образом составленные из славян, численность которых, по данным Прокопия Кесарийского, достигала в этот период 70 тысяч человек. Именно эти армии иностранных наемников использовались византийской правящей верхушкой для усмирения недовольства своего населения, а в некоторых случаях – и для его уничтожения. Например, армия, воевавшая в Италии под началом персидского военачальника Нарсеса (тоже наемника) состояла целиком из таких наемных войск, набранных со всей Европы; а смысл ее военных действий в Италии состоял в усмирении восставших итальянских крестьян и остготов, выступивших совместно под началом готского вождя Тотилы против византийской деспотии. Известно, что находясь на территории Византии, иностранные наемники часто грабили и притесняли византийское население, чему византийские власти совсем не препятствовали. Все вместе это привело к сильному разложению славянских армий, находившихся на территории Византии или возле ее границ, и способствовало их превращению в армии грабителей, которые мы и видим на Балканах и в Малой Азии, начиная со второй половины VI века. Таким образом, разложение правящей верхушки Византии можно считать еще одной причиной, усилившей коррупцию среди южных славян и приведшей к формированию среди них сильной и властной олигархии. Но речь идет не только о разложении, но также о прямом подкупе славянских вождей или князей византийской правящей верхушкой, о чем пишет Ф.Успенский. В частности, византийский писатель того времени Маврикий указывал в своем сочинении, что славянских вождей нужно «привлекать на нашу сторону убеждениями и подарками, дабы возбудить и поддерживать между ними взаимную распрю и препятствовать соединению их под одним вождем» ([137] 1, с.370). Именно этим и занимались, например, византийский префект провинции Иллирика, да и сам византийский император, который, как пишет Ф.Успенский, «почти всегда желает воспитать в Константинополе будущего славянского старшину, которому внушают уважение к культурной империи, приучают к греческому языку и нравам, и почти всегда он становится преданным и послушным орудием в руках правительства» ([137] 1, с.383-384). Славянских вождей «подкупают византийская показная культурность, блеск двора и роскошь столицы», и их «благорасположение легко приобретается денежными выдачами и пышными титулами» ([137] 1, с.383). В итоге, пишет Ф.Успенский, «следует признать, что самые ранние попытки соединения нескольких колен под одною властью встречаем далеко за чертой непосредственного влияния Византии, т.е. у славян за пределами империи… Византия не видела выгоды для себя поощрять образование крупных племенных групп среди славянства, напротив, все политические расчеты заставляли ее питать рознь и вражду между отдельными коленами-жупами, поддерживая и лаская одного жупана и ослабляя другого» ([137] 1, с.374-375). Эта политика Византии была продолжением политики, которую в течение многих столетий проводила Римская империя под лозунгом «Разделяй и властвуй». И она имела те же результаты в отношении всех ее соседей. Пока Римская империя была сильна в военном и экономическом отношении, она зорко следила, чтобы ни один народ не создал сильное государство вблизи ее границ, используя для этого все средства, включая подкуп и натравливание народов друг на друга. А когда и это не помогало, предпринимала военную интервенцию. Примером может служить Дакия – единственное полноценное (судя по всему, славянское) государство, созданное вблизи Римской империи в период ее могущества, которое было уничтожено силой римского оружия. Лишь полный крах Западной Римской империи вывел «варварские» народы из неопределенного состояния и дал им возможность, наконец, создать свои государства. И первые попытки их создания были сделаны на прежней территории самой Западной Римской империи: в Галлии, Испании, Италии и Северной Африке. Но и здесь они не освободились от коррупции: попав в зону развитой международной торговли, «варварская» элита очень быстро переродилась в олигархию и стала грабить собственное население, обратила его в крепостное состояние и начала его экспортировать в качестве рабов (Подробнее см.: [65] глава IX ). Поэтому все эти государства вскоре развалились, бoльшая их часть подпала под чужое господство (арабское, византийское, норманнское и т.д.), а сами народы, создавшие эти государства (вестготы, бургунды, свевы, вандалы) бесследно исчезли. Лишь в Британии, единственной части бывшей Римской империи, оказавшейся вне зоны коррупции, в это время уже шел процесс консолидации созданных англосаксами городов-государств (Мерсия, Нортумбрия, Уэссекс) в единое национальное государство. Что касается восточного и центрального Средиземноморья, то здесь в течение раннего средневековья продолжала господствовать Восточная Римская империя (Византия). И она даже превзошла Рим в области распространения коррупции. Как пишет известный русский историк Д.Оболенский, византийцы рассматривали все иностранные народы как своих вассалов или подчиненных; при этом было неважно, подчинились ли они уже Византии или нет – если нет, то, как полагали византийцы, они рано или поздно все равно ей подчинятся ([199] p.12). В Византии продолжала существовать концепция однополярного мира, разработанная в Риме, в соответствии с которой Империя ромэев, говоря современным языком, являлась единственной сверхдержавой, а все остальные государства были или должны были стать ее вассалами. Но в отличие от Рима, который покорял государства военной силой, Византия предпочитала действовать подкупом. Почти всем своим соседям она платила деньги. Часто эти деньги платились в виде дани (до чего никогда не опускался Рим, пока был достаточно силен), несмотря на то, что Византия была в состоянии никому ее не платить. Но сами византийцы, как пишет Д.Оболенский, рассматривали эти платежи не как дань, а как плату за некие услуги, которые их получатели должны были оказывать Византии ([199] p.12). Другими словами, византийцы напрямую подкупали или покупали правящую верхушку соседних государств, для того чтобы она проводила нужную ей экономическую и военную политику. Мы видим, что уже полторы тысячи лет назад Византия в методах проведения и в изощренности своей внешней политики не уступала некоторым современным государствам Запада. Можно провести и более конкретные параллели. США в XX в. сами создали Талибан в Афганистане, Хамас на Ближнем Востоке и лидера террористов Бен Ладена, спонсируя все эти террористические или полутеррористические группировки, в основном для того, чтобы бороться с растущим национализмом и антикапитализмом в Азии. И лишь позднее, осознав террористическую угрозу для самой Америки, США объявили их своими врагами. Точно так же Византия фактически сама создала в VI в. аварского монстра. Византийские императоры согласились платить Аварскому кагану регулярную крупную дань и рассматривать его в качестве союзника, а также постарались с его помощью разгромить и подчинить себе молодые славянские государства. В результате такого союза первые славянские государства были уничтожены и попали под власть кагана - вернее, как мы выяснили, под власть славяно-аварской олигархии. А после этого Аварский каганат, усилившись, с конца VI в. начал нападать уже и на Византию, организовав в 626 г. беспрецедентную в истории осаду и штурм Константинополя. Подкуп правящей верхушки соседних государств лежал в основе не только политики Византии, но также в основе организации ее придворного церемониала и дипломатических взаимоотношений. По сведениям современников, византийский император встречал иностранных представителей, сидя на огромном троне, который вдруг в какой-то момент (под действием скрытого механизма) поднимался под самый потолок вместе с императором и зависал над головами изумленных иностранцев, заставляя их разговаривать, задрав голову вверх. В императорском дворце гостей окружали позолоченные деревья с поющими бронзовыми птицами, статуи львов, которые вдруг начинали рычать и бить хвостом по земле. Дворец византийского императора и дома, где принимали иностранцев, были обставлены с умопомрачительной роскошью. Все это должно было вызывать у элиты соседних государств желание приобщиться к византийской роскоши и богатству, а для этого нужны были деньги и/или дружба со стороны византийского двора, что ей с готовностью предоставлялось в Константинополе. Византийские писатели приводили пример, как под воздействием увиденных в Константинополе чудес и красот группа африканских посланников добровольно подчинилась власти византийского императора и византийской церкви ([199] p.16). Для того чтобы иностранные посланцы были сговорчивей, при дворе византийского императора существовал целый церемониал выдачи им ценных подарков и особенно денег – золотых монет. Каждому члену иностранной делегации деньги вручались персонально, в размере, который зависел от его значимости или ранга. Причем, вручались два раза – в первый и последний день пребывания делегации в Константинополе. Первая раздача осуществлялась как бы авансом, а вторая – по результатам переговоров. Если византийский император был доволен результатами переговоров и тем, как вели себя иностранные послы или правители, они получали намного более щедрые выплаты. Бывало и наоборот: русской княгине Ольге и членам ее делегации в 946 г. сильно сократили размер денежного «подарка», врученного в конце переговоров. Как предполагает известный историк-византинист Г.Литаврин, император ромэев таким образом выразил свое недовольство результатами переговоров и неуступчивостью Ольги по ряду вопросов ([70] с.191-193). В особых случаях использовались и такие формы поощрения иностранных правителей, как дарование им титула василевса (императора) - известно лишь 4 случая за всю историю Византии - и предоставление в жены иностранному правителю родственницы византийского императора. Князь Владимир, который в 989 г. отдал Византии Корсунь (нынешний Севастополь) и согласился ввести на Руси византийскую религию (православие), получил и то, и другое: и титул василевса, и византийскую принцессу ([199] p.14). В большинстве случаев византийская политика достигала своей цели. Элита соседних государств развращалась подкупами, а также красивой и праздной жизнью, которую ей обеспечивали в Константинополе. Развращала и торговля с Византией, приносившая «элите» неслыханные барыши (см. главы III и IV). Лишь немногие соседние правители оказывали сопротивление византийской коррупции и отказывались следовать в фарватере политики Византии. Одним из них был, например, хан Турхат, правитель тюркского народа в Средней Азии, заявивший византийскому послу, что у византийцев 10 языков и один обман ([199] p.17). Другим примером такой политики, независимой от Византии, являлись первые болгарские князья. Они предпринимали попытки бороться не только с внешней коррупцией, идущей от Византии, но и с внутренней коррупцией. Соответствующие меры пытался разработать князь Крум , правивший Болгарией в начале IX в. Как указывает Г.Вернадский, «в его планы входило ограничение власти аристократии над простыми людьми» ([14] с.305). Он ввел смертную казнь за ложный донос или обвинение, строгие наказания за пособничество ворам, в особенности крупным, вырубил все виноградники, чтобы остановить пьянство, и даже пытался устранить имущественное неравенство – обязал богатых оказывать помощь бедным под угрозой конфискации их имущества. Крум пытался понять, отчего развалился Аварский каганат, и в этих целях расспрашивал представителей аварской правящей верхушки, взятых им в плен. Интересен ответ аварских пленников о причинах гибели Аварского каганата: «умножились возводимые друг на друга обвинения, погибли те, у кого было больше храбрости и ума, затем бесчестные и воры получили влияние в судах; далее, пьянство… все начали упиваться вином. Наконец, взяточничество и торговля. Все сделались торговцами и начали обманывать друг друга. От этого и постигла нас бедственная участь» ([137] 2, с.503). Предпринятая Крумом попытка борьбы с коррупцией не была случайной: еще до правления Крума, во второй половине VIII в., в Болгарии появились признаки той же болезни (кризиса коррупции), которая поразила Аварский каганат. Началась борьба за власть между различными группировками болгарской правящей верхушки, за 20 лет сменилось 7 князей, усиление власти «игемонов и «архонтов» вызвало резкое обострение социальных конфликтов и даже массовое бегство славян за пределы Болгарского государства в 762 г. ([104] с.155) Все это, а также прямые военные нападения со стороны Византии, в дальнейшем привели к постепенному ослаблению Болгарии. Итак, мы видим, что более всего мешало славянским народам создавать свою государственность. Славяне очень рано попали под влияние разложения и коррупции, исходивших от центра тогдашнего однополярного мира – Византии, что и не могло быть иначе, поскольку почти все они являлись ее ближайшими соседями. Поэтому молодые славянские государства также очень быстро заразились теми же недугами. А в тех случаях когда славянские государства не поддавались разложению и коррупции, Византия прибегала к прямому военному вмешательству, либо самостоятельно, либо спонсируя своих союзников, с целью разрушить молодые демократические государства славян. Можно привести целый ряд примеров такого вмешательства. В 530-е годы Византия посредством прямого военного вторжения уничтожила государство остготов в Италии, а затем в течение VI века нещадно подавляла восстания местного населения и вела с ним настоящую войну, что к VII веку привело к полному запустению Италии. Тогда же, в VI веке, Византия спонсировала войну между утигурами и кутригурами – двумя славянскими народами или городами-государствами на Балканах, что имело целью развалить славянскую конфедерацию «Семь родов», грозившую превратиться в мощное славянское государство ([104] с.136). В начале VII в. она натравила аварского кагана и его военную машину на Антский союз, который после этого перестал существовать. В IX в. Византия построила крепость Саркел на Дону, чтобы помешать усилению Русского государства ([81] с.8-9). Наконец, в X в. она уговорами и подкупом подбила русского князя Святослава к нападению на Болгарию . А затем, воспользовавшись ослаблением их обоих, разгромила армию Святослава и подчинила себе Болгарию. Характерно, что в борьбе со славянскими государствами Византия выбирала себе в союзники, по выражению Л.Гумилева, «государства-химеры», то есть наиболее одиозные государства, управлявшиеся олигархией: аваро-славянскую химеру (см. выше) и Хазарский каганат, которым правила иудейская верхушка и о котором речь пойдет в следующей главе. В итоге создать и сохранить свои государства смогли лишь те народы, которые оказались на периферии тогдашнего однополярного мира - на Севере Европы (Русь, Польша, Англия). И лишь много столетий спустя смогли сформировать свои национальные государства большинство народов Западной Европы. А славянам Южной Европы не повезло больше всех: на смену византийской коррупции, разрушившей молодые славянские государства, пришло турецкое порабощение, а на место последнего, начиная с XIX века, пришла коррупция и прямые военные интервенции, организуемые и направляемые западными государствами и современной мировой олигархией. 2.5. О пренебрежительном подходе к славянской истории До последнего времени российские историки писали в своих трудах, что Восточная и Западная Европа в раннем средневековье стояли на приблизительно одинаковом уровне развития общества и государства ([81] с.6). Но изложенные в предыдущих параграфах факты говорят об ином: Восточная Европа в этот период значительно опережала Западную. И это верно не только в отношении общего уровня развития и культуры цивилизаций Востока и Запада (см. [65] п. 10.1), но и в отношении развития государства. Во-первых на Востоке Европы государства были созданы раньше, чем на Западе, в том числе те государства, которые существуют и поныне – Россия и Польша (что касается даты возникновения Новгородского государства, от которого пошло Российское государство, то она настолько древняя, что эту дату вообще установить невозможно). Во-вторых, сами названия верховных правителей государств западноевропейцы заимствовали у славян. В частности, появление слов konung, konig, king (король) у скандинавов, немцев и англичан никак не возможно объяснить их внутренним происхождением (как это пытались делать немецкие лингвисты), они могли образоваться только путем заимствования у славян (см. Приложение к Разделу 1). Что касается славянских слов «князь», «каган» и «каназ» (официальный титул болгарских правителей), то они имеют внутреннее происхождение – они явно происходят от славянских корней (от старославянских слов «казнь», «казанье», «казна», «казнаца» и т.д. – см. Приложение). В-третьих, государственные образования, появившиеся в раннем средневековье на Западе (в частности, у франков в Галлии и у вестготов в Испании), не были государствами в полном смысле этого слова, а были феодальными вотчинами (собственностью) франкских и готских королей. Это касается и «империи» Карла Великого, которую он сам рассматривал как вотчину и планировал поделить на три части между тремя своими сыновьями (а сразу после его смерти она развалилась на множество частей). Это признают объективные западноевропейские историки, такого же мнения придерживались и средневековые авторы, не применявшие к государствам франков и вестготов термина «государство» (см. п. 2.1, а также [64] главу V). В то же время, нет никаких причин не считать настоящими государствами в VII-IX вв., например, новгородское, смоленское и другие княжества восточных славян, объединившиеся к X-XI вв. в Киевскую Русь, государство Великая Болгария (VII в.) на юге Русской равнины, переродившееся впоследствии в Хазарский каганат, Болгарское государство на Балканском полуострове (VII-XI вв.), Польское королевство (возникшее в X веке) и другие славянские государства, возникшие в раннем средневековье. По всем признакам мы видим в их лице реально существовавшие государства. Несмотря на это, советские историки отказывались признавать древние славянские государства в качестве «нормальных» государств - и эта «традиция» продолжает существовать сегодня среди части российских историков. Например, в книге 1985 г. издания под редакцией Г.Литаврина историки называли славянские государства VI-IX вв. «славиниями» или «раннефеодальными государствами» [104]. Что это такое, они, судя по всему, и сами не знали. Очевидно лишь то, что речь шла о каких-то ненастоящих государствах. Термин «славиния» в отношении славянских государств был введен византийским императором Константином Багрянородным в X в., и надо полагать, этим термином он хотел принизить славянскую государственность. Для него, как и других государственных деятелей Византии, как ранее Рима, любое государственное образование славян вблизи ее границ было врагом, о чем они прямо и писали. И предпринимали все усилия для того чтобы либо уничтожить эти государства, либо их разложить посредством подкупа и коррупции (о чем ранее говорилось). Разумеется, Константин Багрянородный был заинтересован в том, чтобы всячески принизить славянские государства, для чего и изобрел этот термин – «славинии». Но вот с какой стати этот сомнительный термин используют современные историки? Никто ведь в мире не употребляет, например, терминов «италинии» по отношению к мелким государствам Италии XV-XVIII вв., или «герминии» по отношению к германским княжествам той же эпохи. Некоторые советские историки прямо отказывались признавать государственность у славян в VI-IX вв., не приводя в обоснование своей точки зрения никаких серьезных причин: указанные ими причины серьезными считать невозможно. Например, известный советский историк А.Новосельцев, причем, в статье, вышедшей уже в 1991 году, ссылался на догматы Маркса о том, что образованию государства должно предшествовать «отделение города от села» и оно должно обязательно сопровождаться формированием «классового общества» с классовой борьбой: а раз этого не было, то «вряд ли возможно говорить о существовании у них в ту пору (у восточных славян в IX в. – Ю.К.)… государства в подлинном смысле этого слова» ([81] с.11). Оба эти марксистских догмата, на которых ссылался советский историк, ничего общего не имеют с наукой, как и вся социальная теория Маркса, которая, как было доказано западноевропейскими историками, почти во всех своих положениях противоречит историческим фактам ([65] п. 18.2). Не говоря уже о том, что в действительности у славян в течение VI-IX вв. мы видим и «отделение города от села», и классовую борьбу, да еще какую! Но советские историки так или иначе были вынуждены следовать догматам марксизма. К чему это приводило, можно продемонстрировать следующими примерами. Выше была приведена аргументация марксистского историка А.Новосельцева, который ссылался на догмат Маркса о том, что образованию государства должно предшествовать «отделение города от села». Что это такое, никто точно не знает, потому что как и многие другие догматы, сформулированные философом Марксом, данный догмат слишком аморфен и неконкретен . Но для советских историков это было не важно. Главный вывод, который они стремились всеми силами «доказать», состоял в том, что у славян до образования Киевской Руси вообще не было городов, а были только села! И не важно, что это противоречило археологии, главное, что это соответствовало догматам Маркса. Как видим, Новосельцев фактически утверждает, что на Руси в IX веке не было городов (!), в то время как доподлинно известно другое. Более того, скандинавы называли Русь «Гардарикой» - страной городов – что само по себе характерно: потому что как мы знаем из археологии, ни одной другой «страны городов» в Европе в то время больше не было (и скандинавы об этом прекрасно знали – в отличие от члена-корр. РАН А.Новосельцева). Другой такой же «вклад в науку» сделала группа историков, выпустившая в 1985 г. книгу под редакцией Г.Литаврина, которая упорно отказывалась признавать славянские города собственно городами, а считала их просто очень крупными селами (нельзя же противоречить Марксу). В итоге получилось, что никто из историков не возражал, например, против того, чтобы называть городом Париж раннего средневековья размером со славянское «городище» (площадью всего лишь 9 га). А болгарскую Плиску площадью 2300 га и диаметром 7 км, обнесенную сплошной высокой укрепленной каменной стеной, окруженную рвом и застроенную каменными зданиями, упомянутая группа историков называла «аулом» (то есть селом) и утверждала что городов в Болгарии в ту эпоху вообще не было ([104] с.146, 80). В этой связи вспоминается другой аналогичный курьез, о котором говорилось в первой книге трилогии. Современные французские историки, чтобы как-то объяснить факт существования огромных городов у римлян в античности, достигавших таких же размеров, как болгарская Плиска, которые к раннему средневековью «ужались» в 10-20, а то и в 50 раз, утверждают, что в этих римских городах практически никто не жил, а они были построены лишь в целях «пропаганды римского величия» ([183] p.106). В-общем, утверждают, что это были не настоящие города, а что-то типа потемкинских деревень, несмотря на то, что археология показывает обратное. Как видим, советские историки в случае с городами древних славян и Древней Руси нарисовали нам такую же потемкинскую деревню – а проще говоря, пытались скрыть от нас (или исказить) реальную историю славян и русскую историю. Пренебрежительный подход к истории славян и к древнерусской истории возник еще в XVIII в., под влиянием «западнического» подхода к истории, намеренно возвышавшего все западное и не гнушавшегося сознательной фальсификацией и подтасовкой исторических фактов. «До прихода варягов славяне жили так, как живут звери и птицы», - писал академик А.Шлетцер - немецкий историк на службе императрицы Екатерины II. И таких немецких историков на службе русских царей XVIII века, писавших с чистого листа и без всякого учета фактов историю древних славян и Древней Руси, было великое множество. Многие из них даже не знали русского языка – и соответственно, не читали древних русских летописей (а зачем? ведь у русских ничего не было – жили себе как звери и птицы, и всё тут). Не слишком далеко ушли от них и русские «дворянские» историки Карамзин и Соловьев. Такое же пренебрежительное отношение к истории славян насаждалось за рубежом, где славяне везде в XVIII-XIX вв. находились под игом иностранных государств и не могли серьезно изучать собственную историю. Как пишет Ф.Успенский, в XVIII веке была популярна такая фраза: «славяне занимают больше места на земле, чем в истории» ([137] 1, с.571). Такая же картина в целом сохранялась и в начале XX века, когда польский историк В.Грабеньский писал о славянской лени и неспособности славян создать что-либо путное, а немецкие историки делали еще далее идущие выводы о славянах как «низшей расе». К сожалению, в России это пренебрежительное отношение к истории славян, насаждавшееся в течение XVIII-XIX вв., было лишь частично исправлено в советский период, как мы это можем видеть на примере мнений советских историков о славянской государственности и о славянских городах. И произошло это в силу того, что на смену западничеству «дворянских» историков пришел марксизм, ставший библией для советских историков; а он представлял собой лишь немного «улучшенный» вариант того же западничества. Марксизм всю мировую историю старался подогнать под историю Запада: раз на Западе в V-VI вв. наступил феодализм, следовательно, и везде также должен был наступить феодализм, с феодальными государствами и с «классами» феодалов и крепостных крестьян. Но вот незадача – у славян не возникло ни признаков феодализма, ни «феодальных классов». А раз так, раз славяне не вписались в «гениальнейшую теорию великого Маркса» – тем хуже для славян: было решено считать их государства «племенами», «славиниями» или некими «раннефеодальными», то есть ненастоящими, государствами, а города – селами или «аулами». Как представляется, такой подход не только антинаучен, как и сама историческая концепция Маркса (см.: [65] глава XVIII), но он также приводит к искажению исторической правды и подрывает русское и славянское национальное и гражданское самосознание. В действительности, как было показано, славяне не только сформировали настоящие государства намного раньше германцев, но именно германцы подражали опыту славян в государственном строительстве, позаимствовав у славян само название главы государства - konung, konig, king. Такой же пренебрежительный подход к истории славян продолжается и в трудах некоторых современных российских историков. Например, в «Истории России. С древнейших времен до конца XVII века» 2001 года издания, под ред. А.Сахарова и А.Новосельцева ([50] с.48-49), утверждается, что древнерусские города-государства VI-IX вв. являлись «племенами» или «союзами племен», и авторы их сравнивают с племенами франков, саксов и баваров V века. Выше уже говорилось, что поляне, древляне и другие древнерусские княжества VIII-IX вв. по всем признакам являлись городами-государствами (п. 2.2); они просто физически не могли являться «союзами племен», имея 1-2 миллиона населения и крупные города. В то же самое время в Западной Европе в V-VII ситуация была совсем иной: при чрезвычайно низкой плотности населения и отсутствии крупных городов (самые крупные города имели всего 3-5 тыс. населения) там действительно существовали племена или кланы, и это было не только у франков, живших в Германии, но и у франков, сформировавших так называемые франкские «государства» в Галлии. Последние на самом деле не были полноправными государствами: об этом писали и древние авторы и современные французские историки. Вот их действительно можно рассматривать в качестве «союзов племен» или в качестве некого конгломерата кланов с клановыми законами и обычаями (см.: [64] глава VI). Это фактическое отсутствие государств на большей части Франции продолжалось до тех пор, пока там не произошел демографический взрыв, приведший к существенному росту плотности населения – то есть до начала II тысячелетия н.э. Лишь после этого на данной территории начало формироваться полноправное государство – Франция. Из этого следует простой вывод – наличие государства или его отсутствие напрямую связано с плотностью населения. Рост населения на определенном этапе вызывает острую потребность в государстве, которое только и может в таких условиях установить порядок: никакие «племена» или «союзы племен» на это уже не способны, так как удержать контроль над большими массами населения они не в состоянии. А если государство ввиду тех или иных причин не возникает, то начинается анархия, в ходе которой общество просто самоуничтожается - и опять возвращается к редкому населению и родоплеменному быту. Поэтому для того чтобы сделать вывод о существовании государства, достаточно иметь данные о численности и плотности населения: если они достаточно высокие, и общество не находится в состоянии анархии и саморазрушения, то уже можно сделать вывод о наличии там государства. Именно наличие масс населения, живущих нормальной оседлой жизнью, является одним из важнейших признаков существования государства (более подробное обоснование этого вывода дается в Приложении к Разделу 1). 2.6. О несостоятельности марксистской концепции государства Выше уже было сказано о неясности и туманности формулировки Маркса об «отделении города от села» (как предпосылки к образованию государства) – абстрактный философский тезис, который, во-первых, никому не понятен, во-вторых, неприменим в практике: когда что-то не вполне понятно, то никто не знает, как это можно применять. В действительности есть вполне конкретный, не абстрактно-философский, а практический и научно обоснованный критерий – плотность населения. Как было показано на многочисленных примерах в первой и второй книге трилогии, при снижении плотности населения ниже определенного уровня исчезают и города, и государство. И наоборот, при увеличении плотности населения неизбежно возникает тенденция к образованию и росту городов и к формированию государства. Именно это: высокая плотность населения, а вовсе не туманное «отделение города от села», - и является важнейшей предпосылкой возникновения государства, а также признаком, свидетельствующим о его наличии. Вместе с тем, речь идет не только об абстрактности и неприменимости в практике философских формулировок Маркса, но также о несостоятельности его концепции возникновения государства в целом. Маркс и Энгельс, вслед за Адамом Смитом, рассматривали государство как институт, созданный «для защиты господствующих классов» или для угнетения «эксплуатируемых» классов классами «эксплуататоров». Однако этот тезис никогда не был достаточным образом обоснован: тот факт, что во многих обществах существуют классы и классовый антагонизм, еще не служит этому доказательством. Следовательно, вся эта «концепция» Смита, Маркса и Энгельса голословна и не подкреплена никакими конкретными фактами (кроме опять же туманных фраз и измышлений). В то же время, анализ реальных фактов, связанных с формированием древнейших государств в мировой истории, позволяет заключить, что Смит, Маркс и Энгельс ошибались. Мы не знаем подробностей того, как происходил процесс формирования самых древних государств – например, городов-государств ариев в 6-8 тысячелетиях до н.э. или Древнего царства Египта в 4 тысячелетии до н.э. Но нам известны, например, подробности, связанные с процессом создания Среднего царства Египта. Этот процесс начался в конце III тысячелетия до н.э., спустя несколько столетий после краха Древнего царства, и характерной особенностью данного периода была постоянная забота правителей о «маленьких людях». Можно утверждать, что защита «маленьких людей», простого народа была в период становления Среднего царства (в отличие от других периодов) главным смыслом деятельности правителей: фараонов, наместников, - о чем свидетельствуют многочисленные письменные источники той эпохи (см.: [65] глава V). Именно такая политика египетских фараонов X-XI династий привела к образованию вновь единого древнеегипетского государства - Среднего царства Египта - в начале II тысячелетия до н.э. Никакой классовой борьбы на этапе становления Среднего царства мы не видим, она появилась значительно позднее, накануне краха Среднего царства. В эпоху формирования Римского государства в античности мы опять не видим сколько-либо серьезного противостояния классов и классовой борьбы (на чем настаивал Маркс), зато снова видим заботу государства о «маленьком человеке». Известно, что Римское государство сформировалось в период с V по III вв. до н.э. Именно тогда оно из маленького города-государства Рим превратилось в мощное государство, которое охватило всю Италию и по сути являлось первым и единственным в античности крупным национальным государством. В этот период формирования Римского государства мы вопреки учению Смита и Маркса не видим никаких классовых битв, и не видим никакой «защиты господствующего класса» от народа, а видим, наоборот, служение римских чиновников народу. Римские чиновники и правители (консулы) не только работали в ту эпоху совершенно бесплатно и бескорыстно (что является уникальным примером в истории), но они также приняли целый ряд эффективно функционировавших законов, призванных защищать интересы «маленького человека» от произвола богатых и сильных . Таким образом, данный пример тоже свидетельствует о том, что на этапе своего формирования Римское государство вовсе не защищало интересы какого-то привилегированного слоя или класса, и следовательно, целью его создания было вовсе не это, а прямо противоположное – защита общества от произвола со стороны любого подобного слоя или класса, возомнившего, что он является «привилегированным» . Об этом же свидетельствует проведенный мной анализ происхождения слов, обозначающих правителей или глав государства у славян и у германцев, результаты которого излагаются в Приложении к Разделу 1. Выводы из этого анализа вполне очевидны. Во всех случаях (за исключением одного неясного) названия правителей у германцев и славян никак не были связаны с «господствующим классом» или с защитой крупной собственности, а были связаны с функциями обороны общества от внешних врагов, судейства, наказания преступников и управления, - то есть с теми функциями, которые и должно выполнять государство, если оно действует в интересах всего общества. Следовательно, происхождение названий правителей у славян и германцев свидетельствует о том, что государство у них возникло не в целях защиты «господствующих классов» или их собственности, а в целях наведения порядка и защиты общества от произвола как со стороны внешних врагов, так и со стороны отдельных его членов. Кроме того, история свидетельствует о том, что общество с незапамятных времен пыталось бороться с коррупцией среди правителей и чиновников, и методы этой борьбы и процедура их выборов тоже подтверждают данный вывод. Так, выше говорилось о том, что в Новгороде и других городах-государствах Руси князьям и посадникам запрещалось приобретать земли или иную крупную собственность на территории города-государства. Получая власть, они давали соответствующую клятву всенародно созванному вече, которое их выбирало, а иногда даже подписывали об этом письменный договор. Таким образом, и эти факты свидетельствуют о том, что государство возникло не в целях «защиты господствующих классов» от народа (что должно было отразиться и в названиях правителей, и в процедурах их назначения), а в целях зашиты общества от произвола – как со стороны внешних врагов, так и со стороны тех правителей, которые захотели бы пренебречь своими главными функциями и заняться накоплением имущества. Конечно, после образования государства отдельные личности могли попытаться захватить власть и над ним, и над обществом. История дает много подобных примеров; и чаще всего эту власть над государством и обществом захватывал не один человек (такие случаи чрезвычайно редки), а олигархия – тот самый «господствующий класс», который подразумевал Маркс. Но это не имеет отношения собственно к формированию государства, а имеет отношение к причинам его коррупции, разложения и гибели, которые мы часто видим в истории. В частности, во второй книге трилогии на обширном историческом материале было показано, что государства, переставшие защищать интересы всего общества и начавшие защищать интересы привилегированного слоя и крупную собственность (то есть переродившиеся в коррумпированные олигархические государства), в дальнейшем неизбежно приходили в упадок и погружались в хаос и анархию. Таким образом, из всех имеющихся исторических фактов вытекает единственно верное определение государства: государство - это устойчивый социально-политический институт, созданный для защиты интересов всего общества и всех его членов, а не интересов привилегированных групп. До тех пор, пока государство соответствует этому определению, оно остается полноценным, если же оно перестает выполнять эту свою основную функцию, то превращается в коррумпированное государство, терпит крах и может совсем исчезнуть вместе с составляющим его народом. В истории развития государств у древних славян мы видим много подобных примеров коррупции и разложения государства. Аварский каганат появился в результате коррупции и трансформации славянского государства, возникшего в VI в. на Карпатах (см. выше). И вся история Аварского каганата есть история коррупции и разложения . Хазарский каганат появился в результате коррупции и разложения государства Великая Болгария, существовавшего на юге России в VII веке. И это олигархическое государство тоже оказалось нежизнеспособным и вскоре исчезло (см. следующую главу). Такая же коррупция и разложение начались в Болгарском царстве спустя 100-150 лет после его возникновения в конце VII века. И после двух столетий агонии (IX-XI вв.) оно также погибло. Как видим, именно эти государства более всего подходят под марксистское определение государства, поскольку они служили интересам «эксплуататоров» (олигархии) и помогали им эксплуатировать и грабить собственные народы. Но все они - примеры олигархических государств, государств-химер, изменивших свою первоначальную природу и потому нежизнеспособных и обреченных на гибель. Однако наряду с ними мы видим примеры и других государств, которые не подверглись разложению и коррупции и в течение многих столетий сохраняли свою изначальную демократическую природу. Только они смогли пережить многие века и даже тысячелетия. Ярким примером такого государства является Русь, выросшая из Новгородской республики и других демократических городов-государств восточных славян. Глава III. Коррупция в Хазарском каганате (VII-X вв.) В главе I уже говорилось о глобализации, интенсивной внешней торговле, и о той роли, которую она играла во все исторические эпохи в распространении коррупции. Данный феномен был подробно описан в первой и второй книгах трилогии. Но поскольку не все читатели могли иметь возможность с ними ознакомиться, то необходимо более обстоятельно описать это явление, которое и в истории Хазарского каганата, и в истории Киевской Руси сыграло большую роль. 3.1. Глобализация в истории и ее связь с коррупцией На примере славянских народов и их взаимоотношений с Римом и Византией выше были показаны три основных механизма распространения коррупции - прямой подкуп знати иностранными государствами, ее участие в грабительских походах и войнах и ее участие в международной торговле (глобализации). Мы видели, что Византия для борьбы с независимыми соседними государствами прибегала ко всем этим методам. Она стремилась подкупить соседних правителей и чиновников; она привлекала армии соседних стран для карательно-грабительских операций и она активно развивала с ними торговлю. Прибегала она и к прямому военному уничтожению независимых государств - уничтожение Королевства остготов в VI в., Болгарского царства в XI в. и т.д. . Все это в совокупности привело к поразительному результату: в радиусе примерно 1000 км от Константинополя в период с VI в. по XIII в. не было ни одного государства, которое Византии не удалось заразить коррупцией, разложить или уничтожить. Лишь за пределами этого 1000-километрового радиуса мы видим самостоятельные государства: Англия, Польша, Северная и Северо-Восточная Русь, - которые смогли избежать цепких лап византийской коррупции и сформировать действительно прочные государства. Что касается торговли как механизма распространения коррупции, речь идет не о любой, а только о неограниченной интенсивной международной торговле, то есть о глобализации. Ибо сутью глобализации и является неограниченная интенсивная международная торговля, а все другие ее черты: финансовые спекуляции, интенсивные миграции населения, смешение культур, их универсализация с вымыванием национальных особенностей и т.д., - являются следствием этой главной черты . В истории человечества глобализация происходила много раз, это периодически повторяющееся явление, о чем уже говорилось в главе I. Так, в античности, согласно данным археологии, объемы международной торговли в десятки раз превосходили те ее размеры, которые были как в предшествовавший, так и в последующий периоды в западном Средиземноморье (подробнее см.: [64] глава VIII). Это нашло выражение, в частности, в том, что людям, жившим в античную эпоху, был доступен широкий выбор товаров и услуг как местного производства, так и в особенности иностранных, привозимых из самых отдаленных районов, входивших в глобальную античную экономику. Как сегодня в мире нет мест, где бы не знали, что такое Кока-Кола, так и, например, в I в. н.э. не было таких регионов в античном мире, где бы не присутствовала арретинская керамика из Италии, имевшая, как и современные брэнды, характерные отличительные черты, или где бы в III-IV вв. н.э. не продавалась керамика из Северной Африки и готовая повседневная одежда из Сирии. Похожая картина наблюдалась и в Древней Руси, Хазарии и Византии в IX-XI вв. н.э. Об этом, например, свидетельствует огромное количество как византийских и арабских монет, так и совершенно одинаковых или однотипных византийских и арабских изделий, относящихся к данному периоду, найденных при раскопках в Скандинавии и в России ([14] с.279). Есть несколько причин, объясняющих, почему глобализация в истории являлась одним из главных механизмов коррупции. Во-первых, она сопровождалась одним вполне очевидным явлением, которое можно легко наблюдать и в условиях современной глобализации, а именно: смещением ценностей общества в сторону потребления и в сторону потребительского восприятия жизни. Причины этого явления вполне понятны: главным преимуществом глобализации считается сегодня и считался всегда тот богатый выбор, который с развитием внешней торговли был предоставлен потребителям. Но это преимущество таит в себе и определенную проблему: аппетит приходит во время еды, наличие большого разнообразного выбора всевозможных товаров и услуг повышает стремление людей к деньгам и богатству. В самом этом стремлении, конечно, нет ничего криминального, хотя оно может привести к иллюзии, что деньги или их количество могут решить абсолютно все проблемы и что они – абсолютное мерило всего остального. Однако этим не ограничивается роль глобализации в усилении коррупции: помимо этого, она создает чрезвычайно благоприятные возможности для всевозможных спекуляций и махинаций. Следствием резкого роста международной торговли всегда в истории было появление значительной группы людей, которая зарабатывала большие деньги на том, что постоянно закупала в больших количествах товары в тех местах, где они были дешевы, и продавала там, где они были значительно дороже. Как правило, в дальнейшем данная группа людей формировала монополию на этот вид деятельности, примеры которой мы постоянно видим в течение всей истории человечества, и использовала эту монополию для еще большего обогащения и для установления своей власти над обществом. Можно утверждать, что любая торговля основана на спекуляции и несет в себе элемент спекуляции. Но там, где государство ограничивало негативное влияние глобализации и регулировало внешнюю торговлю при помощи высоких таможенных пошлин (как это было, например, во многих европейских странах в XVIII в.), в этом случае этот элемент спекуляции был сведен к минимуму. Значительная часть прибылей от внешней торговли поступала в государственную казну в виде указанных пошлин и могла использоваться на общественные нужды, в том числе на регулирование торговли. Это резко уменьшало возможности быстрого обогащения для тех, кто занимался внешней торговлей, и превращало этот вид деятельности в самое заурядное занятие, не сильно отличающееся от других. Если же пошлин не было или они были очень низкие, что было чаще всего в истории, то значительная часть торговой прибыли оседала в карманах торговцев. Кроме того, создав монополию, можно было получать очень большие доходы на создании искусственного дефицита того или иного товара. Так, например, генуэзцы в XIII-XIV вв. создали монополию в торговле хлебом на Черном и Эгейском морях и регулярно морили голодом Константинополь и другие византийские города. А любые появлявшиеся в этом регионе суда, включая византийские, они немедленно уничтожали, так как те являлись угрозой их торговой монополии ([24] VII, с.77-78). Подобное же явление мы видим и во все другие эпохи глобализации. В результате создавалась большая прослойка людей (олигархия), разбогатевших на торговле и спекуляциях, с совершенно особым мировоззрением и культурой, резко отличавшаяся от остального общества. Глобализация всегда приводила к необыкновенному расцвету и росту всевозможной торговли и имела гибельные последствия для производства. Однако в сфере торговли не создается новых материальных ценностей – это экономическая аксиома. И если кто-то сильно зарабатывает на торговле и спекуляциях, то значит, кто-то другой от этого сильно проигрывает. И чаще всего этим проигравшим оказывается производитель – крестьянин, ремесленник, рабочий, мелкий и средний предприниматель. Так и происходило во все эпохи. Глобализация всегда приводила к резким колебаниям цен на большинство товаров и к значительному общему росту цен, от чего всегда проигрывали производители и выигрывали торговцы и спекулянты, так как это была их профессия, они и зарабатывали свою прибыль на колебаниях цен. В результате производители разорялись, а торговцы богатели; в конечном счете, все переставали производить и пытались вместо этого торговать – то есть заниматься деятельностью, совершенно в таких размерах не нужной обществу. Этот феномен мы видим всегда накануне гибели цивилизаций, о чем говорилось во второй книге трилогии. Так, одна из надписей, относящихся к периоду гибели древнего Шумера в конце III тысячелетия до н.э., гласила: «все в запустении, поля заброшены, торгующих больше, чем работающих… на улицах лежат мертвые» ([89] с.25). А в начале IX века н.э. аварские пленники, отвечая на вопросы болгарского князя Крума о причинах гибели Аварского каганата, говорили: «Все сделались торговцами и начали обманывать друг друга. От этого и постигла нас бедственная участь» ([137] 2, с.503). Кроме того, глобализация часто означала резкое усиление конкуренции со стороны более дешевых импортных товаров, в том числе, более дешевого зерна, как это было, например, в Древней Греции и Риме, и вела к быстрому разорению крестьян. В Северной Африке в эпоху античности собирали по два урожая в год, кроме того, урожайность была более высокой, чем в Европе, в результате земля давала в 3-4 раза бoльшую отдачу, чем, например, в Италии. Поэтому, когда в Италию в III-II вв. до н.э. хлынуло дешевое зерно из Африки, результаты труда италийских крестьян очень сильно обесценились. Кроме того, торговцы и римская знать монополизировали внутреннюю торговлю зерном и не допускали крестьян к выгодным рынкам его сбыта, заставляя их продавать свое зерно за бесценок. В результате произошло быстрое разорение крестьянства и превращение его в толпу пауперов и безработных. Так появились античные пролетарии, жившие только бесплатными раздачами хлеба и зрелищами, и подобное явление мы видим во все эпохи глобализации. Но сам этот процесс массового разорения среднего класса открывал невиданные возможности для махинаций в области земельных отношений, финансов и работорговли: ростовщики и крупные землевладельцы охотно давали ссуды крестьянам, но под умопомрачительные проценты и обычно под залог их имущества, а то и под залог их самих и членов их семей. И доведенные до крайней нужды крестьяне были вынуждены соглашаться на крайне невыгодные условия, что в дальнейшем вело к потере ими своего имущества или даже к превращению их самих в рабов. В целом, следствием глобализации всегда было быстрое обогащение олигархии, обнищание массы населения, приводящее к исчезновению среднего класса, расцвет всевозможной торговли, спекуляций, махинаций и коррупции и упадок производства. Вот те причины, которые объясняют, почему глобализация в истории выступала одним из главных механизмов распространения коррупции и возникновения кризисов коррупции, которые, в свою очередь, могли привести к гибели цветущих цивилизаций и исчезновению великих наций. В прошлом глобализация имела региональную природу. Она не охватывала весь земной шар, как это происходит сегодня, а ограничивалась несколькими странами, связанными между собой торговыми путями. После краха античного мира интенсивная международная торговля переместилась из западного в восточное Средиземноморье, а затем и там пошла на убыль и в VII веке исчезла совсем ([184] pp.4, 169-176). Этот период полного отсутствия морской торговли в Средиземноморье продолжался вплоть до IX в. Но затем, в течение IX века, мы опять видим ее постепенное увеличение, которое теперь охватывает не только восточное Средиземноморье (прежде всего, Византию), но и территорию Древней Руси. Интенсивная международная торговля между Византией, Русью и другими соседними странами, судя по археологии, достигла своего пика в X-XI веках. Об этом свидетельствует большое количество кладов и россыпей византийских монет, найденных на территории России и относящихся именно к указанному периоду ([59] карты 3-12). Однако еще до этого, в IX в., глобализация охватила соседний регион – регион Поволжья, Каспия и государства арабского Востока – именно арабские монеты преобладают в россыпях и кладах монет этого периода на территории России и встречаются в больших количествах – вплоть до конца X в. ([61] с.118-1204; [119] с.23) Основным торговым путем в торговле Руси с арабским Востоком и Закавказьем служила Волга и Каспийское море; и интенсивное использование этого торгового пути, судя по археологии, началось в последних десятилетиях VIII в. Таким образом, мы видим параллельно два процесса региональной глобализации: один из них, связанный с торговым путем Волга-Каспий, начался уже в конце VIII в. и продолжался до конца X в.; второй, связанный с торговым путем Средиземное – Черное море – бассейны рек, впадающих в Черное море (Днепр, Дон, Днестр, Южный Буг), начался во второй половине IX века и продолжался до второй половины XII века. Первый из указанных торговых путей назывался в ту эпоху «Из Варяг в Персы», второй – «Из Варяг в Греки». Как видим, первоначально международная торговля стала бурно развиваться вдоль торгового пути «Из Варяг в Персы», и соответственно, лидером в процессе глобализации на территории России сначала являлось Поволжье и области, прилегающие к Каспийскому морю. Именно на этих территориях в VIII-X вв. мы видим крупное государство - Хазарский каганат, и именно оно ранее других государств, существовавших на Русской равнине, приняло активное участие в международной торговле . 3.2. История возникновения Хазарского каганата… История Хазарского каганата связана с историей России не только потому, что он находился на нынешней ее территории, но еще потому, что на его территории проживал один из тех народов, из которых сложилась русская нация, и который можно считать одним из славянских народов. Этот народ называли аланами, болгарами и роксаланами и его принадлежность славянам подтверждается множеством имеющихся фактов. Ряд этих фактов, чтобы не перегружать ими основной текст, были вынесены в Приложение (п. 2), помещенное в конце Раздела 1, другие приводятся ниже. Большинство этих фактов было собрано и проанализировано историками Ю.Петуховым и Н.Васильевой, что дало им возможность утверждать: «в раннем средневековье на территории Восточно-европейской равнины сложилось не одно, а два русских государства. Одно – с центрами в Новгороде и Киеве… второе – с центром в низовьях Волги» ([89] с.173). Именно этот славянский народ – аланы или болгары – составлял основное население Хазарского каганата, чему имеется множество свидетельств . Так, по свидетельству армянского историка Моисея Каланкатуйского, хазарские воины, осаждавшие Тбилиси в VII в., именовали жир «салом»; а арабский писатель раннего средневековья Масуди писал о том, что основу войска хазарского царя составляли русы и славяне ([89] с.126, 172). В 737 г. арабский военачальник Марван вторгся на территорию Хазарского каганата в районе Северного Кавказа и взял в плен 20 тысяч славян, которых угнал в Сирию и расселил вдоль границы с Византией ([14] с.269). Как указывают Ю.Петухов и Н.Васильева, греки называли хазарского кагана в VIII в. Ибузир Главанос – от славянского слова «глава»; одного из хазарских каганов, правивших в VIII в., звали Булан – от славянское слова «буланой»; по данным византийского императора Константина Багрянородного, хазарские законы назывались «законасы»; как писали некоторые арабские авторы, хазары взяли свое письмо у русов ([89] с.172). Арабский географ XI в. Аль-Бекри утверждал, что хазары, равно как печенеги и русы, говорили по-славянски ([33] с.147-148). В Никоновой летописи сказано, что перед призванием Рюрика в IX в. новгородцы долго спорили между собой, от кого призывать князя – «одни предлагали Козаров [хазар], другие Полян, - Дунаичей [дунайских славян] и Варягов [балтийских славян], некоторые единоземцев своих» ([52] 1, с.240). Характерно, что новгородцы не рассматривали вариант с призванием князя, например, из угро-финских народов, проживавших по соседству, или из Византии, а ограничивались славянским (в том числе алано-болгарским) миром - миром, в котором говорили на славянском языке, понятном новгородцам . Далее будут приведены дополнительные свидетельства того, что в Хазарии говорили на славянском языке. Именно потому, что на юге Русской равнины жили в основном аланы-болгары, государство, созданное здесь в первой половине VII в., называлось «Великая Болгария». Это было огромное государство, которое, как указывает Д.Оболенский, простиралось от Дона и Азовского моря (или даже от Днепра) до Волги и северного Каспия ([199] p.483). Но еще до него, в VI в., как указывалось выше, здесь или немного к западу от него, существовало другое государство – Антский союз, разгромленный в начале VII в. аварами. Власть авар была сравнительно недолгой – уже в 635 г. Коврат, правитель алано-болгарского народа оногуры, поднял восстание и изгнал авар, став правителем Великой Болгарии. Однако вскоре после смерти Коврата власть над Великой Болгарией установили хазары, которые, как указывает Д.Оболенский, первоначально обосновались вблизи дельты Волги при ее впадении в Каспийское море ([199] pp.483-484). И тогда двое сыновей Коврата увели часть своего народа (болгар): Аспарух – на запад, основав Болгарию на Балканах, Котраг – на север, основав Волжскую Булгарию, на территории нынешнего Татарстана ([104] с.137). А на месте Великой Болгарии утвердился Хазарский каганат. Указанные события в Причерноморье первой половины VII в., в том виде, в каком они до недавнего времени излагались историками (см., например, [14] главы IV-V), были похожи на фантасмагорию: сначала были анты, их завоевали авары, авар завоевали болгары, болгар завоевали хазары. И все это в течение каких-нибудь пятидесяти лет! Если еще учесть, что, по утверждению русских летописей, до авар в Прикарпатье были волохи, в которых некоторые историки усматривают кельтов или франков (хотя и те, и другие жили за 2-3 тысячи километров от Прикарпатья – на Западе Европы), то фантасмагория становится еще более дикой. Прямо какой-то проходной двор на юге России. Причем все эти народы сначала все друг друга завоевывают, потом куда-то тут же, в течение 10-20 лет, бесследно исчезают! Тем более, что физически (по археологии и внятным описаниям) из указанных народов удалось установить только наличие болгар-аланов, а точно определить, кто же такие были авары, хазары, анты и волохи, так и не удалось. И если к этому еще добавить вывод Л.Гумилева о том, что данные территории имели в то время даже бoльшую плотность населения, чем в конце XX в.: 30-40 чел./кв. км, - то фантасмагория превращается в какую-то очередную комедию с потемкинскими деревнями, которые нам все время подсовывают историки. Получается, что, откуда ни возьмись, появляются миллионные орды авар, которые устраивают геноцид плотно заселявшим эту территорию антам, и сами столь же плотно заселяют вновь эту территорию. Спустя 10-20 лет это повторяется опять, теперь уже с миллионными ордами болгар и затем опять еще через 10-20 лет, с миллионными ордами хазар. И где-то между ними еще скачут миллионные орды волохов, от которых миллионы вятичей и радимичей спасаются бегством на Оку. И археология при этом не замечает никаких изменений! Можно констатировать, что по уровню фантастики в своих сочинениях русские историки сильно опередили всех научных фантастов, вместе взятых! Объяснение всему этому – простое и единственно возможное: речь не идет о нашествиях иностранных завоевателей, а речь идет о гражданских войнах внутри одного и того же народа – внутри восточных славян, предков нынешних русских. И это подтверждается рядом прямых имеющихся фактов. Так, факты свидетельствуют о том, что анты и аланы-болгары – это один и тот же народ, одна и та же ветвь славян, что вытекает из всех имеющихся данных (см. Приложение, п. 2). Что касается волохов и авар, то факты говорят о том (см. предыдущую главу), что они и вовсе не являются народами, а являются «химерами», возникшими внутри славянского народа. Волохи – это жреческая олигархия, установившая свою деспотическую власть над местным населением; авары же – это военная олигархия, пришедшая ей на смену (и ею же приглашенная). Разумеется, и среди волохов, и среди авар могли находиться не только славяне, но и представители других народов. Но это и не важно – олигархия не имеет национальности, она всегда космополитична, в какие бы одежды ни рядилась. Если учесть все вышесказанное, то события на юге России в VI-VII вв., наконец, приобретают логику. Налицо борьба народа (славян-антов-болгар), пытавшегося создать демократическое государство, с одной стороны, и олигархии, с другой стороны, в лице так называемых «волохов» и так называемых «авар». Причем, мы видим, что всякий раз, когда олигархии («волохам» – «аварам») удавалось одержать победу, происходил массовый исход части славяно-болгарского населения, не желавшего жить под ее властью. В частности, как написано в летописях, часть славян - радимичи и вятичи - убежали в VII веке от волохов-авар с Дуная и Карпат аж за полторы тысячи километров, осев на территориях к востоку от Днепра и вдоль верхнего течения Оки ([50] с.50). И судя по тому, что к IX-X вв. мы видим у радимичей и вятичей крупные города на их новой Родине, это было действительно массовое переселение славянского народа. Подобное же явление мы видели и в конце IV века, когда остготы-славяне, жившие на северном побережье Черного моря, в ужасе бежали всем своим народом на территорию Римской империи от гуннов – военной олигархии, которая терроризировала и уничтожала местное славянское население Южной России. Как представляется, точно такое же явление, имеющее чисто социальный характер (характер гражданской войны), мы видим и в случае с хазарами. Согласно летописям, в середине VII в. власть в государстве Великая Болгария была захвачена таинственными хазарами и вслед за этим произошел массовый исход болгар на новые места жительства – в Болгарию на Балканы и в Булгарию на Волгу. Но кто такие были хазары? Все имеющиеся факты говорят о том, что хазары не были никаким тюркским народом, как полагали ранее, а были захватившей власть олигархией, но названной на этот раз по-другому: Во-первых, никакого массового нашествия извне неизвестно откуда взявшихся полчищ тюрков не было, следов этих тюркских полчищ не обнаружено - ни в археологии, ни в летописях. Как отмечают Ю.Петухов и Н.Васильева, сплошное расселение славян в раннем средневековье обнаружено археологами вплоть до Крыма, Тамани и низовьев Волги, при этом никаких «хазарских» следов археологи не смогли обнаружить ([89] с.169). Кроме того, историки указывают на то, что среди народов Кавказа (которых на сегодняшний день имеется около полусотни) также не обнаружено никаких следов хазар, более того, среди этих народов не сохранилось даже никаких воспоминаний ни о хазарах, ни об их государстве ([89] с.167). А раз так, то кто разгромил Великую Болгарию – огромное государство, простиравшееся в середине VII в. от Азовского моря и Днепра до Кавказа и Каспия? Очевидно, что раз не было никаких полчищ тюркских завоевателей (о чем говорят все имеющиеся факты), то причиной краха этого государства и массового исхода его жителей мог быть только острый социальный конфликт, сопровождавшийся гражданской войной. Во-вторых, сами хазары, в соответствии со всеми имеющимися фактами, были не нацией, а химерой, такой же химерой, какой были гунны, волохи и авары. Как пишет Л.Гумилев, «Истахри и другие восточные географы делили хазар на два разряда: смуглых, черноволосых и “белых, красивых, совершенных по внешнему виду”. Также они относили хазар то к тюркам, то к нетюркам, возводя их то к грузинам, то к армянам. Хазарский язык, по замечанию Истахри, не походит ни на тюркский, ни на персидский, ни на какой другой известный язык, а схож с языком болгар» ([33] с.183). Таким образом, так называемые «хазары» говорили на том же языке, что и основная масса населения – то есть на болгарском или аланском языке, что одно и то же, родственном славянскому языку. Следовательно, они не могли быть каким-то другим народом (по отношению к болгарам), тем более столь отличным по языку, как тюрки. Более того, сами хазары то появлялись на Северном Кавказе, то исчезали – армянские летописцы упоминают хазар уже в III в. н.э. ([33] с.184), а потом они исчезли на три столетия, чтобы опять появиться в VII в. Такой уникальной способностью не может обладать обычный народ, ей может обладать лишь народ-химера, военно-торговая олигархия, условно называющая себя «народом». Примеры такого народа-химеры мы уже видели применительно к IV-VI вв. (гунны, волохи, авары), имеются они и в древнейшей истории (финикийцы), имеются и в истории Киевской Руси (варяги-русы), о чем речь пойдет в следующей главе. Откуда же произошло слово «хазары»? Вообще их на Руси называли не «хазарами», а «казарами». А это слово, надо полагать, произошло от старославянского «казати» (приказывать, карать). От последнего произошел целый ряд слов, связанных с верховной властью и управлением государства: «князь» (первоначально звучавший как «казнъцъ»), «каган» (первоначально, по-видимому, звучавший как «казан») и другие – подробнее см. Приложение, п. 1. Слово «казары», которое употреблялось преимущественно во множественном числе, можно перевести со старославянского на современный язык либо как «правители», либо как «судьи». Отсюда недоумение историков, которые не могут понять, каким это образом, например, в русские былины попал русский богатырь Михайло Казарин, который, судя по его фамилии – «лицо хазарской национальности» ([89] с.318). На самом деле такой национальности никогда не было, а фамилия Казарин указывает на то, что он или кто-то из его предков были судьей, чиновником или правителем. Таким образом, название «казары» появилось совсем не случайно: мы имеем целый ряд аналогичных прецедентов. Упоминавшиеся выше «волохи» (волхвы) тоже были своего рода судьями, так как в функции языческих жрецов в древности входило не только отправление религиозных культов, но и судейство . Подобные же случаи, когда лица, облеченные судебной властью, узурпировали власть и превращались в правящую касту (олигархию), мы видим и в других странах. Такие же «судьи» были, например, в античном Карфагене, где их так и называли, и где они являлись членами так называемого «совета 104» - олигархической структуры, управлявшей Карфагеном и фактически являвшейся и правительством, и хозяином карфагенского государства. Итак, суть событий, произошедших в Великой Болгарии в середине VII в., в целом ясна. В стране всю власть постепенно начала прибирать к рукам олигархия смешанной национальности, в которую входили и славяне-болгары, и не славяне – грузины, армяне и т.д., и которую окружающие стали называть «казарами» («судьями-правителями»), по-видимому, ввиду тех функций, которые многие из них либо первоначально выполняли, либо приобрели после того как разбогатели. Эти «судьи-правители», жившие в нижнем течении Волги, очевидно, активно занимались торговлей и организовывали военно-грабительские экспедиции, а также вершили суд (разумеется, в пользу того, кто больше заплатит) – только таким образом они могли приобрести большие деньги и неограниченную власть в Великой Болгарии. Постепенно они начали все больше грабить и притеснять местное население – либо путем прямого произвола, либо обманным путем – через несправедливое судейство и через навязывание местным крестьянам и ремесленникам невыгодных условий торговли. То есть, по-видимому, начали прибегать к обычным олигархическим методам экономической эксплуатации и грабежа, которые были подробно описаны во второй книге трилогии. Это не могло не вызвать социальной напряженности, поскольку такие методы всегда приводят к обнищанию населения. В какой-то момент произошел социальный взрыв, по-видимому, гражданская война между народом и старой аристократией, с одной стороны, и вновь народившейся олигархией, с другой стороны, в лице «судей-правителей» и их отрядов наемников-кондотьеров. В итоге два члена правящей монархии – каназ (князь) Аспарух и его брат Котраг увели часть своего народа: один на территорию нынешней Болгарии, другой – в район нынешней Казани. И затем казары («судьи-правители»), захватившие власть, переименовали Великую Болгарию в Казарский каганат. Именно так звучало действительное название этого государства, равно как и его население называли не «хазарами», а казарами – об этом известно по древним летописям. А принятый позднее вариант его написания как «Хазарский» каганат, а его народа – как «хазары», судя по всему, является просто результатом неграмотного обратного перевода с иностранных книг, сделанных «дворянскими» историками, которые не доверяли русским летописям, но преклонялись перед иностранными авторами . Массовое бегство населения или организованный его исход во главе со своим лидером – это типичный случай, который повторялся в указанный период неоднократно. И всякий раз он был реакцией народа на установление власти олигархии. Мы уже с Вами видели четыре таких случая: бегство готов-славян от гуннов в конце IV в. на территорию Римской империи; бегство радимичей и вятичей в VII в. от волохов-авар в центральную Россию; бегство болгар в VII в. от казар – на запад и на север; а также бегство славянского населения из балканской Болгарии в 762 г. в период кризиса княжеской власти и усиления власти местной олигархии – «игемонов» и «архонтов» (см. главу II). Примеров подобного явления и в истории России, и в мировой истории имеется великое множество . 2.3. … и история его падения Основу могущества «судей-правителей» (казар) составляла транзитная торговля по Каспию и Волге. Это была та золотая жила, без которой их власть не могла существовать, так как она держалась на аккумулируемом ими богатстве. В те времена реки и моря были единственным доступным средством для торговли; а поскольку Волга была единственным водным путем, соединявшим арабский Восток с Русью и со всей Европой, то местоположение Хазарии в нижнем течении Волги обеспечивало ей огромные стратегические преимущества. О богатстве Хазарии и ее столице – Итиле – уже в VIII в. ходили легенды. Но разумеется, эта роскошь предназначалась только для высшего слоя – для самих «судей-правителей». Как показывают археологические раскопки, основная масса населения жила в ужасающей нищете (см. ниже). Основным занятием правящей верхушки, судя по всему, была торговля, а также военно-политические мероприятия, направленные на увеличение своих доходов от торговли. Правители страны видели свою основную цель в контроле над торговыми путями, что позволяло повысить транзитные доходы и использовать монопольное положение для навязывания соседним государствам такой политики, которая была бы выгодна Хазарии. Поэтому большое внимание уделялось не только контролю над Волгой, где находилась хазарская столица (Итиль), но и над Доном и Днепром. И для достижения этой цели использовались многочисленные наемные войска, составленные преимущественно из кочевых народов и иностранцев: печенегов, мадьяр (венгров), а в дальнейшем из хорезмийцев и других мусульманских наемников. Благодаря такой политике, а также союзу с Византией, Хазарии удалось в VIII-X вв. занять монопольное положение на торговых путях, шедших через Русскую равнину и связывавших Арабский Восток и Византию с Русью и Европой. Но особенно большие доходы, очевидно, получали сами «судьи-правители» (казары) - торгово-военная каста, которая благодаря своему привилегированному положению занималась торговлей беспошлинно, в то время как все остальные (иностранные) купцы в обязательном порядке платили пошлины за провоз своих товаров Хазарскому кагану. В IX в. - первой половине X в. Хазарский каганат достиг небывалого могущества, покорив окружающие народы. Дань казарам платили многие государства и народы Древней Руси, в том числе вятичи, северяне, радимичи, тиверцы, уличи, волжские булгары, черемисы и другие. Таким образом, Хазарский каганат можно рассматривать как могущественную торговую и военную империю, аналогичную Карфагену и Афинам в ранней античности. Хазарский каганат был единственным государством в истории, кроме Иудеи и Израиля, официально принявшим иудейскую религию - иудаизм. Подробности того, как это происходило, не до конца выяснены, но одна из версий произошедшего, выдвинутых историками, состоит в следующем. Как указывает Л.Гумилев, на раннем этапе существования Хазарского каганата, предположительно в середине-конце VIII века, туда переселились евреи из Византии, которые там подвергались притеснениям со стороны византийских императоров. Казарская верхушка, включая и наследников хазарского трона, были многоженцами и охотно брали в жены представительниц еврейского сообщества. Их дети автоматически становились членами еврейской общины, поскольку, согласно еврейским обычаям, национальность передается по материнской, а не по отцовской линии. Наследников с детства приобщали к иудейским обычаям и к иудейской вере, что облегчалось тем, что казары были язычниками и верили в многобожие. В итоге страной где-то в начале IX века стали править иудейские цари, а еврейская община фактически сформировала правящий класс, изгнав в ходе возникших междоусобиц представителей прежней казарской знати ([32] с.125-126, 139-152). Похожей точки зрения на события в Хазарии придерживаются также Ю.Петухов и Н.Васильева ([89] с.188). Вместе с тем, как указывает Д.Оболенский, принятие иудаизма казарской верхушкой, включая самого кагана Булана, произошло еще в первой половине VIII в. ([199] p.488), то есть еще до массового наплыва евреев из Византии, о котором пишет Л.Гумилев со ссылкой на древних авторов. Поэтому получается, что не наплыв евреев привел к принятию иудаизма казарами, а наоборот, скорее принятие иудаизма «судьями-правителями» привлекло в Хазарию евреев, подобно тому, как начавшееся в начале XVIII века насаждение Петром I западноевропейской культуры привело к наплыву в Россию в течение XVIII столетия множества немцев и прочих западноевропейцев. Тем более, что, как пишут Ю.Петухов и Н.Васильева, «никаких иудеев до VII в. к северу от Кавказского хребта не было» ([89] с.188). Так что данная версия не вяжется с имеющимися фактами. Да и вообще невозможно объяснить столь кардинальную смену религии и культуры в государстве, насчитывавшем, возможно, порядка 10 миллионов человек населения, одним лишь этническим фактором - иммиграцией в страну нескольких сотен иностранцев-евреев. В таком случае непонятно, например, почему в США иудаизм не является еще официальной государственной религией – а там евреев не сотня и не тысяча человек, а значительная часть населения. Должны были быть какие-то объективные причины, толкнувшие «судей-правителей» на такой шаг (принятие иудаизма) уже в первой половине VIII века. В этой связи необходимо отметить, что олигархия вообще во все исторические эпохи всегда была заинтересована в принятии новой религии и новой культуры, игравшей роль антикультуры. В глубокой древности, как уже говорилось, в течение IV-II тысячелетий до н.э., она повсеместно насаждала сатанинские культы рогатых и змееподобных богов с человеческими жертвоприношениями и сексуальными оргиями, что являлось типичным примером антикультуры (см.: [65] раздел 2). В более позднее время у населения возникло стойкое, передаваемое с поколениями, отвращение к таким культам – культам сатаны и дьявола, подвергнутым анафеме и в христианстве, и в исламе. Поэтому ту же роль антикультуры в дальнейшем стала играть любая иностранная религия и культура. Римская олигархия в Древнем Риме насаждала преклонение перед греческой культурой, французская олигархия накануне Французской революции преклонялась перед всем английским, русская той же эпохи – перед всем французским, современная мировая олигархия насаждает по всему миру поклонение и подражание всему американскому. Скрытая цель данного мероприятия состоит в том, чтобы оторвать часть общества, считающего себя «элитой», от своих корней и насадить у него презрение по отношению к массе собственного населения, достойного лишь низкой, «плебейской», культуры, в отличие от той «высокой» культуры для «избранного общества», которая усиленно насаждается. Это и было в большинстве случаев в истории истинной целью смены религии и культуры, насаждаемой сверху. И она вела к устранению всяческих моральных преград, в том числе религиозных и культурных, на пути к установлению в стране системы тотального грабежа и эксплуатации массы населения со стороны правящей верхушки, которая отделяла себя от населения своей собственной, выдуманной для себя самой, религией и культурой. А какая именно при этом использовалась религия и культура, не имело и не имеет принципиального значения – главное, чтобы она отличалась от религии и культуры основной массы населения. Например, в России после прихода к власти «дворянской» олигархии в XVII веке сначала насаждалась польская культура, затем, при Петре I – голландская и немецкая культура, позднее – французская, а в XIX веке были попытки насадить английскую культуру. Те же причины, надо полагать, предопределили и смену религии в Хазарском каганате. Известно, что при дворе кагана в VIII в. активную пропаганду своих религий вели не только иудеи, но и мусульмане с христианами, и, надо полагать, не случайно, так как знали, что казарская верхушка ищет возможность изменить свою прежнюю языческую веру. Что же касается выбора именно иудаизма, то, по мнению Г.Вернадского, он во многом объяснялся политическими обстоятельствами. «По политическим соображениям, - пишет историк, - каганы не выражали желание принимать ни христианство, ни ислам, поскольку обращение в христианство обозначало бы признание высшей власти не столько патриарха, сколько [византийского] императора, в то время как обращение в ислам в равной мере делало бы кагана вассалом халифа… С другой стороны, иудаизм был политически нейтральной религией, и обращение в эту веру не повлекло бы за собой никаких политических обязательств перед кем-то из соседей» ([14] с.298). Судя по всему, указанные выше мотивы и были теми первоначальными причинами, побудившими «судей-правителей» сделать первые шаги в сторону принятия иудаизма. Это соответствует и тому объяснению, которое дают данному решению древние авторы. Например, согласно Ибн ал-Асиру, «евреи предложили им свою религию, которую хазары нашли лучшей, чем их прежняя, и приняли ее» ([32] с.126). Следовательно, все имеющиеся факты указывают на то, что первоначальное решение об обращении в иудаизм было принято самой правящей верхушкой каганата, вполне добровольно и еще до массовой иммиграции евреев в Хазарию (или в самом начале этой иммиграции). Итак, если восстановить хронологию событий, то дело представляется следующим образом. Первая группа евреев, приехавших в Хазарский каганат в VIII веке, убедила его верхушку принять иудаизм – и та согласилась, по указанным выше причинам. По данным Д.Оболенского, это произошло приблизительно в 730-740 гг. Уже тогда, указывает историк, казарский каган Булан принял иудаизм, а далее за ним, вполне добровольно, последовали некоторые другие казары ([199] p.488). Этот факт признает и Л.Гумилев, но почему-то не придает ему значения ([32] с.65). Именно вслед за этим, если судить по хронологии событий, и произошел основной наплыв евреев в Хазарский каганат, который датируется серединой-концом VIII века ([32] с.125-126). И причины его могли быть вполне банальными, вовсе не связанными с преследованиями со стороны кого бы то ни было - о коих нет никаких достоверных фактов, а есть лишь предположения . Те же причины, надо полагать, в свое время привлекли в Древний Рим толпы греков - в качестве «учителей», преподающих римской знати новую, «более высокую» греческую культуру. А в XVIII в. те же причины привели толпы таких же «учителей» в Россию - сначала немецких, а затем французских, преподающих теперь уже русским дворянам «высокую западноевропейскую культуру». Как писал в свое время известный русский историк В.Ключевский, немцы в XVIII веке облепили русский царский двор как мухи. Вот и евреи, воодушевленные тем, что сам глава могучего Хазарского каганата и его соратники приняли иудаизм, ринулись «осваивать теплые места» при дворе кагана. Кроме того, не надо забывать, что по-настоящему крупная торговля вдоль Волги началась во второй половине VIII века – первые клады арабских серебряных и золотых монет на территории России датируются именно этим временем. Так что евреям, которые, как известно, любят торговать, было чем заняться в Хазарии, и было за что там бороться – за влияние при дворе кагана, открывающее путь их торговым караванам на Волгу. Известно, что деньги, вложенные в ту эпоху в торговые караваны, могли принести прибыль, во много раз превосходящую первоначально вложенный капитал. Поэтому совершенно не случайным является то, что за влияние на кагана и его окружение боролись и иудеи, и мусульмане, и христиане – это влияние было в буквальном смысле золотым, и было способно озолотить того, кто его получил. «И не случайно, - пишет Л.Гумилев, - мусульманский проповедник, оставленный Мерваном для обращения хазар в ислам, был коварно убит не грубым язычником, а еврейским раввином, как сообщает достоверный арабский автор ал-Бакри» ([32] с.65). Вот такие нешуточные страсти разгорелись даже в процессе мирного и добровольного обращения в иудаизм казарского кагана и его ближайших соратников. Но мирное принятие иудаизма и иудейской культуры казарской правящей верхушкой продолжалось менее столетия, так как, судя по всему, понаехавшие иудейские «учителя» решили, что смогут управлять государством и без помощи своих «учеников». Л.Гумилев указывает, что в ходе переворота в Хазарском каганате, который, как он полагает, организовала еврейская община, в начале IX в. власть перешла фактически от кагана к новому правителю – еврею Обадии, назвавшему себя «пехом» (беком), что означало «царь»; при этом государственные должности были также распределены между евреями, многие из которых приехали в Хазарию специально по приглашению нового правителя ([32] с.143-144). В дальнейшем именно царь-пех обладал реальной властью, а каган, наследовавший трон по отцовской линии (вопреки иудейским законам), – оставался чисто символической фигурой. Эти события сопровождались междоусобной войной между двумя группировками – старой казарской олигархией, поддерживаемой мадьярами, и новой еврейской, поддерживаемой печенегами, причем, и мадьяры, и печенеги были, по-видимому, наемниками. Народ, судя по всему, в этой борьбе уже не участвовал: он уже давно находился в состоянии изгоя и борьба между двумя группами олигархии – казарской и еврейской – его не волновала: при любом исходе он не мог ожидать для себя ничего хорошего. В итоге победила еврейская группировка, которая, как указывает Д.Оболенский, ввела в Хазарии законы Моисея ([199] p.488) и которая затем находилась у власти еще полтора столетия. Так принятие иностранной культуры и религии закончилось введением иностранного ига . Изменилось ли что-либо в Хазарском каганате после этой иудейской революции? Сам тип государства не изменился – как была власть олигархии, так и осталась. По-видимому, изменилась лишь степень коррупции этого государства. Теперь его уже совсем ничего не связывало с основной массой населения – ни национальные, ни религиозные узы, ни культура, все было совершенно чуждое. Даже законы, по которым теперь жила верхушка этого государства - законы Моисея – ничего общего не имели с теми законами, которые действовали для славянского населения. Прежняя монархическая форма власти окончательно превратилась в фикцию. Как писал Л.Гумилев, народу «раз в год показывали законного хана, уже ставшего иудеем, для того чтобы остальное время глава иудейской общины выжимал из хазар и окрестных народов средства на наемников, которые должны были этих хазар подавлять. И хазары платили… а выхода не было» ([32] с.159). Именно в этот период – после введения иудаизма – начался массовый экспорт славянских рабов из Хазарии, которых на Востоке называли «сакалиба». Исследование историка Д.Мишина показало, что, хотя интенсивная торговля Хазарии с Востоком началась еще в VII в. (именно она дала богатство и силу казарам, похоронившим Великую Болгарию), но первые упоминания о славянских рабах («сакалиба») в Персии и Хорезме относятся к концу VIII в. [77] Как видим, это произошло после принятия иудаизма каганом и его окружением. Принятие иностранной религии и культуры, очевидно, способствовало окончательному отмежеванию верхушки Хазарского каганата от своего народа и полному пренебрежению его элементарными правами и интересами. В частности, как указывает Л.Гумилев, иудеи никогда не продавали в рабство своих единоверцев, но зато ничто им не мешало, согласно их верованиям, продавать в рабство язычников, составлявших большинство населения Хазарии, несмотря на то, что те являлись их соотечественниками ([32] с.155). Но наибольший размах экспорт славянских рабов, согласно данным Д.Мишина, приобрел в IX-X вв. [77], во время окончательного утверждения господства в Хазарии иудейской олигархии. Учитывая, что болгары-аланы практически ничем не отличались от собственно славян ни по внешности, ни по языку (особенно для арабов, персов и хорезмийцев), можно предположить, что именно их в основном и продавали на экспорт в качестве славянских рабов. Тем более, что далеко за рабами ездить не было надобности – население было обложено высокими налогами и жило в страшной нищете, поэтому в рабство можно было забрать любого за неуплату долга или налога. Как известно из археологии, основное население Хазарии не только жило в ужасающей нищете, но в такой же нищете и умирало: тела умерших просто засыпали землей или оставляли на открытом пространстве, и ветер их засыпал песком ([32] с.158). Хазарский каганат IX-X вв. дает классический пример олигархической формы правления, построенной по национально-сословному принципу. В социальной лестнице самое низкое и угнетенное положение занимали сами болгары-аланы, составлявшие, по-видимому, абсолютное большинство населения , самое верхнее – иудо-хазары, составлявшие ничтожно малую его долю. А между ними находились различные национальные меньшинства, имевшие привилегированное положение по отношению к болгарам-аланам и помогавшие иудо-хазарам поддерживать над ними свою власть. К ним относились хорезмийцы, служившие в качестве наемной полиции и гвардии, тюрки, составлявшие конницу каганата, и другие ([32] с.159). Причем, значительная часть воинов наемной армии были мусульманами, в то время как, по сообщениям арабского писателя Масуди, среди населения Хазарии мусульман вообще не было, кроме небольшого количества иностранных купцов ([89] с.168). И эта армия иностранцев-наемников насчитывала не десятки и сотни человек, а многие тысячи и даже десятки тысяч. Например, по данным Л.Гумилева, только в личной охране царя-иудея (пеха) состояло 4000 человек, а помимо этого была еще мусульманская гвардия, регулярные конница тюрок-кочевников и постоянные гарнизоны, находившиеся в городах ([32] с.156). Так, постоянный корпус наемной гвардии (гарнизон) в Итиле в X в. насчитывал 7000 человек ([32] с.153). Это была мощная армия иностранцев-наемников, которая могла использоваться не только для завоевательных войн, но и для репрессий в отношении покоренного населения. Таким образом, иудо-хазары довели до совершенства практику, которую в свое время применяли еще римляне, а в дальнейшем использовали, например, британцы в рамках Британской колониальной империи. Как видим, все войсковые и полицейские части в Хазарском каганате были составлены из иностранцев - частично из кочевых тюрков, частично из мусульман, которые были свободны от любых проявлений солидарности по отношению к местному славянскому населению, и к тому же не владели славянским языком, поэтому не знали ни жалости, ни сострадания. Археология подтверждает резкое имущественное расслоение общества Хазарского каганата, выстроенное четко по национальному признаку. Так, в захоронениях самих болгар-аланов, как правило, практически ничего нет, кроме самих человеческих останков, если не считать глиняных горшков, в которых клали еду. В отличие от них, могилы национальных меньшинств и иностранцев в Хазарии содержат оружие, украшения, а иногда и останки рабынь (очевидно, тех же «сакалиба» - славянских рабынь), убитых и похороненных вместе со своим хозяином ([33] с.113-131). Что касается иудо-хазар, живших преимущественно в Итиле, то, судя по описаниям хазарской столицы, ее жители жили в невиданной роскоши. Они и составляли верхушку общества, получавшую баснословные доходы от транзитной торговли по Волге и от экспорта славянских рабов в страны Востока. Как пишет Л.Гумилев, «город Итиль поражал путешественников своими размерами. Расположенный на обоих берегах Ахтубы, Итиль раскинулся на 8-10 км вдоль левого берега и на прекрасном зеленом острове в пойме, где помещался дворец царя. Иудейское население города исчислялось в 4 тыс. мужей… Синагоги, мечети, церкви, огромные базары, полные дешевой баранины, разнообразной рыбы, прекрасных арбузов, детей обоих полов, продаваемых в рабство, корабли, спускающиеся по Волге, и караваны, подходящие к городу с востока и запада – все это производило сильное впечатление на очевидцев…» ([32] с.154-155). Описанное выше социальное и государственное устройство иудейской Хазарии во многом объясняет тот факт, что, как указывает Л.Гумилев, за все время ее существования там не было ни одного мятежа, в отличие, например, от мусульманского Востока, где мятежи и восстания были постоянным явлением ([32] с.156). И это несмотря на то, что, по словам историка Б.Заходера, «эксплуатируемое хазарское население находилось в значительно более тяжелом положении, чем крестьянство на мусульманском Востоке» ([32] с.156). Л. Гумилев объясняет данный феномен следующим образом: местных жителей Хазарии «нельзя винить, так как их положение было не только тяжелым, но и безнадежным. Любое восстание их против правительства, располагавшего регулярной армией, было обречено… Потенциальные вожди хазар либо погибли в войне с Обадией, либо бежали к венграм. Как памятник безжалостной расправы правительства с собственными подданными стоят развалины хазарского замка на правом берегу Дона у станицы Цимлянской. Этот замок, по мнению первооткрывателя, был уничтожен за то, что его владелец принял участие в борьбе против иудаизации Хазарии. Репрессии итильского правительства против мятежников были в первой половине IX в. столь радикальны, что соотношение сил пришлого правительства и побежденного народа стало очевидным для тех, и для других» ([32] с.156). Как видим, машина репрессий в этом олигархическом государстве была продумана до мелочей и намного превзошла большинство других государственных репрессивных машин, существовавших в прошлом. Основанная на известном принципе «Разделяй и властвуй», доведенном до самой крайней степени, и на необыкновенной жестокости по отношению к основной массе славянского населения, она не оставляла ему никаких шансов на успех в случае бунта или восстания. Поражают примеры вероломства иудо-хазарской правящей верхушки и жестокого отношения к славянскому населению. Так, в 913 г., как указывает Л.Гумилев, мусульманская гвардия Хазарского каганата вероломно вырезала 30-тысячное русское войско, возвращавшееся из похода на Каспий, несмотря на то, что Русь и Хазарский каганат являлись союзниками ([32] с.202). И то же самое произошло в 944 г., когда бесследно исчезла 20-тысячная русская армия, которая также, очевидно, была вероломно уничтожена войсками Хазарского каганата ([32] с.206; [89] с.193). Очевидно, уничтожение русских армий было предпринято с тем, чтобы напасть на Русь, воспользовавшись ее ослаблением, и заставить ее платить дань и следовать своей политике – что и предпринималось Хазарским каганатом неоднократно в течение IX-X вв. Кроме того, археология свидетельствует о массовых убийствах в IX в. мирного алано-славянского населения в районе Дона, которое, как полагают Ю.Петухов и Н.Васильева, не захотело смириться с попытками Каганата установить над ним свою власть, и было целиком вырезано войсками Каганата ([89] с.191-192). Как писал историк М.Артамонов, по результатам археологических раскопок в одной из крупных крепостей, «в жилищах и вне их на дворе Правобережной крепости обнаружены скелеты, главным образом женщин и детей, перебитых врагами, ворвавшимися в крепость, разграбившими и сжегшими находившиеся внутри нее постройки. В некоторых жилищах наблюдались скопления скелетов, представляющих целые семьи, вырезанные беспощадным победителем» ([5] с.321). Впрочем, такое жестокое отношение к населению типично для олигархии во все исторические периоды. Это показывает и история поздней античности (описанная в главе I), и более поздняя история Руси (см. например, п. 10.1), и история Европы и Средиземноморья (см. например: [65] пп. 9.4 и 11.4) Что касается данного исторического периода, то можно провести полную параллель с жестокостью правящей верхушки Аварского каганата. Так, во время осады Константинополя в 626 г. аварский каган непрестанно посылал на неприступные стены города тысячи славянских воинов, наблюдая за тем, как их трупы наполняют огромный ров, окружавший стены. Лишь окончательно убедившись, что ров таким образом не удастся засыпать, он приказал строить осадные машины. Несмотря на необычайную жестокость и репрессии, часть славянского населения, особенно та, что находилась на значительном удалении от Итиля, пыталась сопротивляться власти Хазарского каганата. И это уже касается не только истории Хазарии, но и истории собственно Древней Руси в тех границах, в которых ее обычно обозначают историки. Потому что, как уже говорилось, Каганат пытался установить свою власть и над всей Русью, и очень многие славянские народы Руси были вынуждены платить ему дань. Интересно, что в этой борьбе против Каганата аланы-болгары были полностью солидарны с остальным славянским населением Руси. Как указывают, например, Ю.Петухов и Н.Васильева, аланы-болгары, жившие на Дону (так называемая Салтово-Маяцкая археологическая культура) выстроили систему крепостей вдоль правого берега Дона для защиты от нападения с востока, то есть со стороны Хазарского каганата. И к этим крепостям аланов-болгар вплотную примыкали поселения других славянских народов – вятичей и северян (Боршевская и Роменская археологические культуры), тянувшиеся далее на запад и на север Руси. «Это значит, - пишут историки, - что “белокаменные” крепости [аланов-болгар] были построены для защиты, и защищали они именно славян Киевской Руси» ([89] с.184). Все это дает основания историкам предположить, что «ВОЙНЫ КИЕВА С ХАЗАРИЕЙ БЫЛИ ГРАЖДАНСКИМИ ВОЙНАМИ» (выделено авторами – Ю.К.) ([89] с.186), а не войнами двух стран или двух народов между собой. И это действительно так. Как было показано во второй книге трилогии, все гражданские войны, когда-либо имевшие место в истории, были классовыми войнами, и их причиной являлся классовый конфликт между классом олигархии и большинством населения. И здесь мы видим то же самое. Русское население Киевской Руси, в том числе вятичи, северяне, аланы-болгары и другие славянские народы, сражались не с Хазарским каганатом, большинство населения которого составляли те же славяне. Они сражались с интернациональной химерой, захватившей власть над славянским государством (Великая Болгария), созданным на Юге России, с химерой, основанной на власти денег и богатства и рассматривающей все окружающее население лишь как материал для увеличения своего богатства и власти, и потому не останавливающейся ни перед чем, ни перед какими убийствами и насилиями, ради достижения этой цели. Этот факт, который со всей очевидностью вытекает из вышеизложенного, был точно так же очевиден и для всего населения Древней Руси. Именно об этой борьбе с интернациональной химерой рассказывается в народном сказании о битве народного героя Ивана Быковича (или Ивана Коровьего Сына, что одно и то же) и его братьев с Чудом-Юдом, за которым без труда угадывается иудо-хазарская олигархия, правившая Хазарским каганатом и пытавшаяся установить свою власть и над всей Русью . Это чудовище по своей силе и неуязвимости превосходит любых других драконов, встречающихся в русских народных сказаниях и легендах. В отличие от Змея Горыныча, у которого только три головы, Чудо-Юдо – «двенадцатиглавое; конь у него о двенадцати крылах, шерсть у коня серебряная, хвост и грива – золотые» ([39] с.197). Сопровождают Чуду-Юду черный ворон, сидящий у него на плече, и гончий пес. Имеется у него и огненный палец, которым он чиркает по отрубленным головам, и они вновь прирастают к его туловищу. А сила Чуда-Юды такова, что любой удар, нанесенный им богатырю Ивану, даже пришедшийся по его щиту, вбивает его по колени в сырую землю. Лишь с помощью братьев, и лишь отрубив сначала огненный палец чудовищу, удается Ивану Быковичу справиться с Чудом-Юдом и отрубить все его головы ([39] с.197-198). Вероятно, совместная борьба Ивана Быковича и его братьев с Чудом-Юдом отражает ту совместную борьбу славянских народов, включая и аланов-болгар, которую они вели против господства интернациональной олигархии, захватившей в IX-X вв. власть над значительной частью Южной и Центральной России. При этом Иван Быкович (Иван Коровий Сын) символизирует собою аланов-болгар, которые, как известно, занимались в основном скотоводством, а его братья символизируют собою другие славянские народы Руси. Их-то Иван Быкович (то есть аланы-болгары), согласно сказанию, никак не мог разбудить, и чуть сам не погиб – Чудо-Юдо вбило его в землю уже по самые плечи, и лишь тогда братья проснулись и пришли ему на помощь ([39] с.197-198). Как видим, в русском народном сознании аланы-болгары считались одним из славянских народов, составлявших русскую нацию, - народом, который больше всех пострадал от ига интернациональной химеры. А действительная финальная схватка с «Чудом-Юдом» протекала следующим образом. В 965 г. русский князь Святослав, вместо того, чтобы вступить в открытое сражение с многочисленными наемными армиями Хазарского каганата, которые уже не раз до этого одерживали верх над русскими войсками, прибегнул к военной хитрости. Он обошел эти армии стороной, посадил все свое войско на ладьи, спустился на них вниз по Волге до Итиля, столицы Хазарии, и полностью уничтожил ее, вместе со всеми ее жителями. После этого, согласно Л.Гумилеву, он уничтожил и второй по величине торговый город Хазарии – Семендер ([32] с.224-225; [33] с.131). Таким образом, почти вся иудейская община, составлявшая очень маленький процент населения, была перебита. И олигархическое государство практически перестало существовать: казна исчезла, вся торговая и финансовая инфраструктура была уничтожена, а наемники разошлись по домам и кочевьям, как только поняли, что им больше никто не заплатит. Этим и закончилась гражданская война народов Руси с интернациональной химерой. Как пишет Л.Гумилев, «гибель иудейской общины Итиля дала свободу… всем окрестным народам» ([32] с.225). Правда, и никакого нового государства на территории Хазарии уже больше после этого не возникло – страна настолько была опустошена и обескровлена, что создать новую Великую Болгарию она была уже не в состоянии. Так закончилась история мощного государства, существовавшего в раннем средневековье на юге России. Фактически Хазарский каганат дважды стал жертвой собственной коррупции. Первый раз – когда понаехавшие евреи-иностранцы в начале IX в. свергли и выгнали казар - местную олигархию – и сами захватили власть в государстве. Второй раз – когда Святослав уничтожил еврейскую общину Итиля и Семендера в 965 г. И в том, и в другом случае олигархию защищали только наемники. Население Хазарии во время первой схватки вело себя абсолютно равнодушно, а во время второй схватки – по-видимому, было на стороне Святослава, а не на стороне собственного правительства. В этой опоре исключительно на иностранные наемные войска проявилась слабость олигархического государства, которое, как и любая химера, всегда является «колоссом на глиняных ногах». Наемников, защищающих химеру, можно подкупить или обмануть (как в случае со Святославом); они легко продаются и покупаются и их сравнительно немного, в отличие от ситуации, когда весь народ становится на защиту своего государства от внешней агрессии. Но последнее возможно лишь в случае, если правящая верхушка думает об интересах народа, а не о своих собственных интересах. В итоге, как отмечают Ю.Петухов и Н.Васильева, Святослав одним точно рассчитанным ударом не только уничтожил всю правящую верхушку Хазарского каганата, но и фактически присоединил к Руси все его территории, так что «в 965 г. почти вся Восточно-Европейская равнина оказалась объединена под властью новгородско-киевских правителей» ([89] с.194). Что касается уцелевших хазарских евреев, то, лишившись торгово-финансовой инфраструктуры (уничтожение Итиля и Семендера) и формальной политической власти (и каган, и царь-пех, и их наследники, судя по всему, погибли), они уже не могли рассчитывать на то, чтобы вернуть прежнюю власть в Хазарии, и, по словам Л.Гумилева, «рассеялись по окраинам своей бывшей державы» ([32] с.226). Но в дальнейшем они, судя по его описанию, предприняли еще одну попытку построить олигархический режим, уже в рамках небольшого славянского города-государства Тьмутаракани, находившегося на Таманском полуострове и входившего некоторое время в состав Хазарского каганата. Однако и там им не повезло: князь Олег Святославич, изгнанный ими из Тьмутаракани, вернулся туда из изгнания в 1083 г. и, по словам летописцев, «иссече козар» ([32] с.322-330). Как указывает Л.Гумилев, к тому времени (XI век) казарами на Руси называли евреев, и это слово совершенно не применялось по отношению к аборигенам, проживавшим на территории бывшего Хазарского каганата ([32] с.156). Данный факт, который также приводит в полное замешательство историков, является еще одним подтверждением того, что казары (хазары) никогда не являлись собственно народом, а являлись народом-химерой. Казарами (по старославянски «судьями-правителями») с самого начала возникновения Хазарского каганата называли лишь правящую верхушку (олигархию). Разумеется, поскольку это государство существовало более 300 лет, со временем слово «казары» стало использоваться и применительно ко всему государству: в IX веке новгородское вече рассматривало вариант призвания князя «из Козар», то есть из Хазарского каганата. Но первоначальный смысл слова «казары» все равно сохранился, обозначая правящую верхушку («судей-правителей»). И после того как эта правящая верхушка в течение IX-X вв. стала состоять из одних евреев, то и слово «казары» на Руси в XI веке стало применяться лишь по отношению к евреям. Впрочем, это было ненадолго – евреям уже очень скоро придумали другие названия, и слово «казары» окончательно вышло из употребления. 3.4. «Дикое поле» - пейзаж после битвы Как уже говорилось, Хазарское царство в эпоху его расцвета имело очень значительное население. Согласно оценке Л.Гумилева, в VII-X вв. некоторые территории Каганата были более густо заселены, чем в конце XX века ([33] с.136), когда плотность населения здесь достигла в среднем порядка 30-40 чел./кв. км. Эта оценка, сделанная историком, резко контрастирует с той ситуацией, которую мы здесь видим, начиная с XI-XII веков. Фактически эта территория к тому времени превратилась в «дикое поле», по которому кочевали орды кочевников. Ни о каком оседлом земледельческом населении, которое было в VII-X вв., здесь в последующем речи уже не шло в течение многих столетий, так же как не могло идти и речи и сколько-либо крупных городах. Согласно всем имеющимся фактам, начиная с XI в. и вплоть до XVIII-XIX вв., то есть в течение 800-900 лет, эти территории представляли собой именно «дикое поле». Лишь начиная с конца XVI века, но в основном в XVIII-XIX вв., когда начинается колонизация русскими Юга России, здесь основываются новые города – те самые, которые и сегодня являются здесь крупнейшими (Воронеж, Ростов-на-Дону, Краснодар, Новороссийск, Ставрополь, Саратов, Самара, Волгоград и т.д.), стало быть, практически никаких городов здесь до этого не было. А раз так, то возникает вопрос – а куда, собственно говоря, подевалось многочисленное население Хазарии, которое было здесь в VII-X вв.? И которое, даже сильно сократив оценку Л.Гумилева, могло составлять не менее 10 миллионов человек . Ответ, я думаю, очевиден – оно стало жертвой того кризиса коррупции, который здесь имел место в условиях власти сначала казарской, потом иудейской, олигархии. Население было просто уничтожено – частично посредством прямого вывоза в виде рабов и безжалостного геноцида (см. выше о массовой резне на Дону в IX в.), но большей частью, как и в других подобных случаях, очевидно, в результате массового обнищания, голодоморов, эпидемий и низкой рождаемости, которая всегда сопутствовала нищете и кризисам коррупции. Все это и привело в течение 2-3 столетий к превращению цветущего густонаселенного государства в безжизненную пустыню, «дикое поле» с редкими признаками жизни. И это «дикое поле» в течение многих столетий, почти целой тысячи лет, продолжало оставаться в таком первобытном состоянии. Лишь спустя примерно 700-800 лет проживавшее здесь население начало заметно расти, а спустя 1000 лет его плотность опять достигла того уровня, который здесь был когда-то в раннем средневековье. Вот – наглядный пример того, о чем говорилось выше, в главе I. Человеческая популяция, в отличие от популяции мух и комаров, и вопреки тому, о чем пишут историки-германисты, цитированные в начале книги, не может в одночасье заполонить огромные пустующие пространства. На это уходят многие столетия и даже тысячелетия, и те, кто всерьез утверждает обратное (придумывая теории расселения славян из одной маленькой области на территорию, равную половине континента), не могут считаться учеными, а их «произведения» не могут считаться научными работами. Еще один вывод, который следует из вышеизложенного, состоит в следующем. Кризис коррупции, на который ни общество, ни правящая верхушка не обращает внимания, очень легко может перерасти в серьезный демографический кризис, а затем и в настоящий демографический апокалипсис. Все это может произойти достаточно быстро. А вот последствия произошедшего могут давать о себе знать столетиями и даже тысячелетиями. Так в результате описанных выше событий Юг России, превратившийся в «дикое поле», стал для Русского государства незаживающей язвой, источником постоянной и непредсказуемой угрозы вторжения, разбоя, угона в рабство - угрозы, с которой России пришлось непрерывно бороться в течение почти целого тысячелетия. И все это стало результатом всего лишь одной относительно короткой цепи исторических событий, произошедших в далеком прошлом, которые были описаны в настоящей главе. Глава IV. Коррупция в Киевской Руси Как и в предыдущих главах, прежде чем перейти к основным вопросам настоящей книги, касающимся коррупции, мне придется остановиться на некоторых важных вопросах русской истории, без освещения которых дальнейшее изложение может стать для Вас просто непонятным ввиду той путаницы, которая существует в головах людей и в исторических трудах. Речь идет, в частности, о трех явлениях, сыгравших заметную роль в жизни Древней Руси VIII-X вв. – скандинавах, варягах и русах. 4.1. Скандинавы, варяги и русы В начале предыдущей главы был описан феномен глобализации – интенсивной международной торговли – происходившей в разных странах в разные исторические эпохи. Нечто похожее происходило в VIII-XII веках на Русской равнине, и не только в Хазарском каганате, но и на территории Киевской Руси. Этот факт уже давно не вызывает сомнений у историков: все они в один голос говорили и говорят о том, что интенсивная внешняя торговля была основной отличительной чертой Киевской Руси . Именно ею были обусловлены очень многие черты развития Руси в этот период, такие как образование очень крупных городов с населением 100 000 человек и более: Новгорода, Смоленска, Киева и других. Известный русский историк В.Ключевский объяснял данный феномен чуть ли не исключительно участием этих городов во внешней торговле: «Довольно беглого взгляда на географическое размещение этих городов, чтобы видеть, что они были созданы успехами внешней торговли Руси. Большинство из них вытянулось длинной цепью по главному речному пути “из Варяг в Греки”, по линии Днепра-Волхова; только некоторые, Переяславль на Трубеже, Чернигов на Десне, Ростов в области Верхней Волги, выдвинулись к востоку с этого, как бы сказать, операционного базиса русской торговли, как ее восточные форпосты, указывая фланговое ее направление к Азовскому и Каспийскому морям» ([55] VIII). Впрочем, Н.Рожков указывал и на другие крупные города (Псков, Изборск, Туров, Коростень, Пересечен), возникшие в стороне от основных торговых путей и, следовательно, занимавшиеся не только внешней, но и внутренней торговлей и ремеслами ([107] 1, с.87). Есть важные археологические источники, позволяющие судить о масштабах внешней торговли Руси в рассматриваемую эпоху. Речь идет о находках товаров, ввозившихся на территорию Руси (амфоры из-под вина, стеклянная посуда, различные ремесленные изделия, украшения), а также находках арабских и византийских монет. По числу и значимости этих находок можно сделать вывод о довольно незначительном участии Древней Руси в международной торговле в VI-VII вв., постепенном росте этого участия в течение конца VIII в. - IX в. (но первоначально в областях, прилегавших к Хазарскому каганату) и достижении максимума этого участия в X-XI вв., то есть в период расцвета Киевской Руси. Как указывают историки В.Кропоткин и И.Спасский, именно к этому периоду относится максимальное количество кладов, найденных на территории Руси, причем кладов именно золотой монеты. Количество золотых кладов по сравнению, например, даже с римским периодом античности (кладов римских монет также много найдено на Русской равнине) выросло в 14 раз, увеличился и их размер – известны, например, пудовые клады, содержавшие тысячи золотых и серебряных монет ([59] с.17). Все это свидетельствует о резком – на порядок - росте в X-XI вв. объемов внешнеторгового оборота даже по сравнению с периодом античности, когда Рим также вел торговлю со славянами-скифами. Если же сравнивать X-XI века с предшествующими столетиями, то речь идет об увеличении объемов торговли, по-видимому, уже не на порядок, а на два порядка, то есть примерно в 100 раз . Итак, мнения ведущих историков и данные археологии не оставляют сомнения в очень интенсивном участии Древней Руси в международной торговле в указанный период по сравнению с предыдущим и последующим периодами, то есть налицо феномен глобализации. Здесь же мы видим и неизбежный спутник глобализации – интенсивные миграции населения. Наиболее заметным явлением была массовая иммиграция скандинавских народов: датчан, шведов и норвежцев. В начале XI в. немецкий летописец писал со слов своих соотечественников, участвовавших в военном походе на Русь, что в Киевской земле несметное множество народа, состоящего преимущественно из беглых рабов и «проворных данов» (то есть датчан). Комментируя эту летопись, В.Ключевский отмечал, что «немцы едва ли могли смешать своих соплеменников скандинавов с балтийскими славянами» ([55] IX). Из археологии нам также известно о том, что скандинавы проживали в целом ряде регионов – в Новгородском, Ростовском, Суздальском, Муромском и других. Причем, скандинавы жили не обособленно, а, как указывал Г.Вернадский, вперемешку с местным славянским и угро-финским населением ([14] с.277-278). До сих пор массовый наплыв скандинавов на Русь и в другие страны Европы в IX- XI веках относится к числу исторических загадок. Но пора приподнять завесу тайны, нередко искусственно нагнетаемой, над этой загадкой. Массовые миграции всегда были неизбежным спутником глобализации. В эпоху античной глобализации миллионы римлян и других италиков переселились в Африку, Испанию и другие провинции Римской империи ([64] глава XI). В Китае со 2 г. н.э. по 140 г. н.э., в соответствии с данными официальных переписей, население северных районов страны уменьшилось на 17,5 миллионов человек, а население центральных районов в бассейне реки Янцзы увеличилось на 9 миллионов, что свидетельствует о массовом, чуть ли не тотальном переселении народа с севера на юг в эпоху китайской глобализации ([48] с.402). В период глобализации XIX века порядка 50-60 миллионов европейцев эмигрировали в Америку, также в поисках лучшего применения своим способностям. То же самое происходит в настоящее время: мы видим десятки миллионов мигрантов, легальных и нелегальных, чего не было, к примеру, в 1950-1960-х годах, когда еще не было глобализации. При этом большинство людей гнала и гонит безработица, которая всегда является спутником последней. Феномен массовой скандинавской эмиграции IX-XI вв., постепенно сошедшей на нет к XII-XIII вв., имеет ту же природу, что и описанные явления. Открытие в конце VIII в. торгового пути «из Варяг в Персы» (Каспий – Волга - Балтийское море) был, по мнению английских историков Р.Ходжеса и Д.Уайтхауса, одним из важнейших факторов расцвета балтийско-североморской торговли в конце VIII в. - IX в. ([184] pp.171-173, 125, 158-166) Рост международной торговли вызвал наплыв в Скандинавию, с одной стороны, дешевого продовольствия и ремесленных изделий, что выявило неэффективность местного сельского хозяйства и ремесел в условиях сурового климата Скандинавии, а, с другой стороны, наплыв дорогих красивых изделий, изготовленных в странах Востока и в Византии. Это разожгло жадность местных вождей, которым захотелось золота, они посадили мужское население Скандинавии в ладьи и погнали его в грабительские походы на Европу и на своих соседей. Грабительские походы викингов привели к обогащению элиты и части военного сословия, но не основной массы населения, которое только лишалось своей наиболее активной и работоспособной части и все более впадало в нищету, осознание которой на фоне растущего богатства правящей верхушки и наплыва дорогих изящных изделий становилось еще более острым. Кроме того, частым явлением в Скандинавии в ту эпоху стали массовый голод и эпидемии, а эти явления в прошлом были, как правило, следствием нищеты населения и кризиса коррупции. Итог – массовая эмиграция скандинавов, прежде всего на Русь, а также в Англию, Исландию и другие страны, включая, например, даже Сицилию и Гренландию. Никакого другого объяснения этому феномену на сегодняшний день нет. Все имеющиеся факты свидетельствуют о том, что толпы скандинавов в русских городах, жившие вперемешку с местным населением – это, конечно, никакие не завоеватели, нахлынувшие на Русь, и не организованно мигрировавшее куда-то племя, а это была масса простых людей, перебравшихся с севера на юг в поисках лучшей жизни и заработка, которые в целом старались приобщиться к более высокой русской городской культуре и очень быстро ассимилировались и утратили свою национальность . Можно говорить где-то даже об их сознательном стремлении к ассимиляции. Так, даже в местах предполагаемой концентрации скандинавских иммигрантов на Руси совсем не встречается предметов языческого скандинавского культа – палочек с руническими скандинавскими надписями – хотя имеются другие признаки присутствия скандинавов, в частности, захоронения. Как указывал историк А.Кузьмин, за все время археологических исследований было обнаружено лишь 1-2 такие палочки, в то время как в самой Скандинавии их находят десятками тысяч ([63] с.52). Очевидно, ввиду стесненных условий существования и зависимости от местных обычаев и правил скандинавы не хотели акцентировать внимание на их принадлежность иной религии и предпочли ее забыть и перейти в славянское язычество. В итоге от всего этого наплыва скандинавов в Новгород, Ростов, Суздаль, Муром, Киев, известного нам по археологии и летописям, не осталось никакого следа даже в местной культуре и обычаях. В отличие от скандинавов, многие угро-финские народы, жившие тогда на тех же территориях по соседству со славянами (мари, мордва, чуваши), сегодня, тысячу лет спустя, так и живут в России там же, сохраняя свою национальную идентичность. А скандинавы, массами нахлынувшие на Русь в IX-X вв., полностью утратили ее уже к XII веку. В целом, как известно, столь массовая скандинавская иммиграция не оказала почти никакого влияния ни на русский язык, что доказали лингвисты ([15] с.358), ни на русскую культуру, которая в значительно большей степени подверглась влиянию не Скандинавии, а Византии. Зато в скандинавской культуре Русь оставила намного больший след: весь скандинавский эпос построен в основном вокруг событий того времени, происходивших на Русской равнине. Что касается русских князей, то даже если среди них и были этнические скандинавы, то это присутствие совершенно не ощущается. Князь Олег, преемник Рюрика, которого ряд историков считают скандинавом, принял славянское язычество; среди потомков Рюрика, которого также ранее считали скандинавом (как и княгиню Ольгу), совсем нет типично скандинавских имен . Более того, мы почти не видим таких типичных скандинавских имен и среди других представителей русской знати. Даже, например, такие имена как Аскольд и Дир – скорее всего славянские, так как происходят от славянских корней, на что указывает А.Абрашкин ([1] с.406). Очевидно, что даже если некоторые князья и представители знати и были этническими скандинавами или детьми от смешанных браков, то они хотели себя чувствовать полностью, с точки зрения языка и культуры, представителями того народа, среди которого жили – и выбирали себе имена, нормально воспринимаемые славянами. Совсем по-другому вели себя норманны (то есть те же скандинавы) после завоевания Англии в XI веке: они в течение 3 столетий даже отказывались понимать и говорить на языке англосаксов, равно как и допускать их к управлению страной. И влияние, оказанное этой маленькой кучкой норманнов-господ на английский язык, несопоставимо с тем влиянием, которое оказали толпы скандинавов в городах Киевской Руси на русский. Более половины слов в современном английском языке заимствованы из французского, на котором говорили норманны во время завоевания, в то время как число слов скандинавского происхождения в русском языке составляет в лучшем случае несколько десятков. Не стоит преувеличивать роли «скандинавского элемента» и в формировании русской правящей верхушки. Эта роль в прошлом была сильно преувеличена сторонниками «норманнской» теории, пользовавшейся популярностью среди русских «дворянских» историков. Между тем, проведенное в XX в. антропологическое исследование скелета князя Ярослава Мудрого показало, что его череп не относится к нордическому типу, он схож с черепами новгородских словенов ([15] с.47). Таким образом, уже спустя несколько поколений от «норманнских князей», если таковые и были вообще, не осталось никаких следов, ни языка, на котором они когда-то говорили, ни религии, ни даже какой-то особенности во внешних чертах. Если нет никаких признаков скандинавского влияния на Русь в раннем средневековье, то в чем тогда причина такой живучести «норманнской» теории, утверждавшей, что Русское государство было создано скандинавами, захватившими и собравшими под своей властью славянские народы и тем самым «подарившими» восточным славянам единое государство? Главная причина была указана во второй книге трилогии ([65] глава XVIII) – это сознательное насаждение ложных взглядов на историю, к которому олигархия прибегала и в XII веке (когда Нестор в Киеве писал свою летопись), и в XVIII веке (когда писали свои сочинения немецкие историки, «облепившие русский трон»), и продолжает прибегать сегодня, чему было приведено множество примеров. Но живучесть «норманнской» теории в прошлом объяснялась еще и тем, что в формировании Киевской Руси значительную роль сыграли так называемые «варяги» и так называемые «русы». Именно они, в первую очередь, сформировали правящую верхушку в Киевской Руси и способствовали ее объединению в единое государство. И те, и другие, по мнению историков-норманистов, были скандинавами, в пользу чего говорили некоторые факты. Поэтому давайте попытаемся понять, что же из себя представляли варяги и русы, и какую роль они сыграли в истории Киевской Руси. В древних источниках применительно к VIII-IX вв. имеются многочисленные упоминания и о варягах, и о русах. Причем, из ряда источников следует, что эти два народа или понятия частично пересекались: летописцы писали о «варягах-русах» или о «варягах-Руси» (именно так, через дефис, фактически ставя между ними знак равенства), какая-то часть варягов называлась русами или Русью, а в Византии русов и варягов путали или совершенно не делали между ними различий ([63] с.34; [70] с.102). Причем, все попытки историков дать точное определение этим народам и установить места их обитания в VIII-IX вв. не привели к окончательному результату – споры идут и по сей день. Ряд западных историков до недавнего времени считали, что варяги и викинги (скандинавы) – это одно и тоже. Однако проведший подробный анализ этого вопроса российский историк А.Кузьмин пришел к противоположным выводам. Эти выводы состоят в том, что, во-первых, по его словам «на Руси какое-то время под “варягами” понималось все население славяноязычного Поморья» - то есть южного побережья Балтики, к которому относилось балтийское побережье современной Польши, северо-восточной Германии и Калининградской области, где в то время жили исключительно славяне. Второй вывод историка: из русских летописей совсем не следует, что кто-либо из варягов был скандинавом и говорил на германском языке ([63] с.37, 33). Таким образом, письменные источники говорят о том, что варяги на самом деле были славянами, а вовсе не скандинавами. Но кто они были, почему их выделили в отдельную группу, и почему их все время смешивали с русами, так до конца не ясно. Такая же непонятная история происходит и с самими русами. Историки полагали и полагают, что это был какой-то народ, обитавший на территории Руси в VIII-IX вв., тем более что и сами себя они иногда называли «народом Рос», и так же их называли иногда древние авторы. Но что это был за народ, и где он обитал, не ясно. Сторонники «норманнской» теории в русах, как и в варягах, усматривали скандинавов, эмигрировавших на Русь, и это мнение было официально принято «дворянской» историографией 2-3 столетия назад. В подтверждение данной теории имеется один хорошо известный факт о посольстве русов в 838 г. в Константинополь: почти все члены этого посольства оказались шведами, но при этом называли себя «народом Рос» ([70] с.37-42). С другой стороны, тот факт, что название «Русь», «русы» и производные от них, издавна связаны с Россией и с восточными славянами, а вовсе не со Скандинавией, не вызывает сомнения. Кроме того, применительно к в VIII-IX вв. имеется целый ряд свидетельств, подтверждающих идентичность славян и русов. Так, в древних русских летописях написано: «славянский язык и русский одно есть» ([63] с.45). Как утверждал арабский автор Ибн Якуб, живший в ту эпоху, русы плавали по реке славян, говорили по-славянски и смешивались с ними; когда они приезжали в Багдад, то переводчиками им служили местные евнухи-славяне ([70] с.21). Ибн-Хордадбех, писавший около 846 г., называл русских купцов, приезжающих в Багдад, «видом славян» ([89] с.153). Значит, русы – один из славянских народов? Так и полагал известный историк Г.Вернадский, утверждавший, что русы – это роксаланы, народ, принадлежавший к группе антов (как аланы и болгары) – одной из ветвей славян, обитавший на Юге Руси ([14] с.268). Но откуда же тогда среди них взялась целая группа шведов? Столь же непонятно место обитания русов – судя по описаниям современников, они обитали и на юге России, в районе Тамани, и в районе Киева и Днепра, и в районе Новгорода. Некоторые историки утверждают и доказывают, что они также жили на Балтике, на острове Рюген, и в районе Ростова Великого и Белоозера ([81] с.9; [63] с.39). Ввиду наплыва такого количества противоречивых фактов, никакого окончательного мнения ни по вопросу о русах, ни по вопросу о варягах историки так и не смогли сформировать – как и в случае с хазарами (вернее, казарами), описанном в предыдущей главе. Опять, как и в случае с казарами, большинство историков почему-то убеждено, что русы VIII-IX вв., равно как и варяги, это обязательно какой-то этнос. И в попытке найти этот этнос они не видят того вывода, который уже сделали их коллеги, или не придают значения этому выводу. Между тем, историк Т.Калинина на основе анализа множества арабских источников пришла к выводу о том, что «согласно арабо-персидским географам, русы являлись в основном воинами и торговцами» ([19] с.30). Что касается варягов, то еще В.Ключевский указывал на то, что слово «варяг» на Руси было синонимом слова «торговец» ([55] IX). Таким образом, в лице «варягов-русов» мы видим феномен, во многом схожий с феноменом казар («судей-правителей»), феномен нации-химеры, описанный в предыдущей главе. Вместе с тем, судя по описаниям, варяги-русы были намного более многочисленными, чем казары. В ряде случаев мы видим большие армии, составленные из варягов-русов, в то время как казары составляли лишь правящую верхушку, в подчинении у которой были армии наемников - мадьяр, печенегов, хорезмийцев и т.д. Возможно ли, чтобы воины и торговцы составили такую большую обособленную группу, что стали как бы отдельным народом? Да, это возможно, и история дает нам аналогичные примеры. Таким же феноменом были финикийцы, которые не являлись народом или этносом в полном смысле этого слова. Как пишет английский историк Д.Харден, первоначально народ, населявший во II тысячелетии до н.э. восточное побережье Средиземного моря, назывался ханаанеи. Но потом появилось название «финикийцы», которыми во второй половине II тысячелетия стали называть только тех ханаанеев, которые жили на морском побережье и занимались торговлей ([144] с.12-13). В это же время (в XIV в. до н.э.) на восточное побережье Средиземного моря нахлынули микенцы из Греции (подобно скандинавам на Русь в IX-X вв. н.э.), в основном в качестве торговцев, которые стали жить в прибрежных торговых городах ханаанеев и перемешались с ними ([144] с.45-46). И микенцы не были единственным народом, которых привлекли прибрежные торговые финикийские города. Как пишет Д.Харден, финикийские города «наверняка представляли такую же смесь языков и рас, какую мы наблюдаем сейчас в современном Бейруте. Разнообразие языков, встречающихся на надписях региона … доказывает это». Поэтому такое понятие, как «чистокровный финикиец», по мнению английского историка, абсолютно лишено какого-либо смысла ([144] с.80). Таким образом, финикийцы не были этносом, но фактически стали как бы самостоятельной нацией, нацией торговцев. Эта нация, как видим, была интернациональной, но ее основным языком оставался ханаанейский, который стали называть «финикийским» языком. Именно на нем, под названием «пунического» языка , говорил потом Карфаген, основанный финикийцами в Африке ([144] с.52, 121). Почему этот феномен финикийской нации-химеры возник в прибрежных городах восточного Средиземноморья в середине II тысячелетия до н.э., а не где-либо еще и не в иной исторический период? Именно в это время в восточном Средиземноморье происходила глобализация – мы видим одновременный расцвет по всему побережью нескольких крупных цивилизаций (минойской на Крите, микенской в Греции, хеттской в Малой Азии, египетской в Египте, ханаано-финикийской и митаннийской в Сирии-Палестине) и множества крупных богатых городов, занимавшихся торговлей. Об интенсивной торговле между разными странами свидетельствует одинаковая керамика, в частности, минойская и микенская, одинаковые украшения и т.д., которые присутствуют во всех регионах восточного Средиземноморья в этот период. Но финикийские города имели важное стратегическое преимущество по сравнению с любыми другими торговыми городами восточного Средиземноморья. Они находились на перекрестье важных торговых путей: морских торговых путей из Египта в Малую Азию и далее в Грецию и сухопутного пути, связывавшего побережье Средиземного моря с рекой Евфрат – торговой артерией Месопотамии. От финикийских прибрежных городов (Библ, Сидон, Тир, Арад) до Евфрата шел кратчайший торговый путь, по которому в ту эпоху шла интенсивная караванная торговля. Именно здесь, на перекрестье нескольких торговых путей, лучше всего можно было «делать деньги», поскольку здесь можно было с наибольшей выгодой скупать дешевые товары, поступавшие из одних стран, и перебрасывать их в другие, где они продавались в несколько раз дороже. Поэтому финикийские города стали притягивать, как магнит, торговцев и авантюристов разных мастей из самых разных стран, которые и сформировали финикийскую нацию-химеру. Занятие в основном торговлей сформировало и основные черты этой нации, о которых писали древние. Так, римский историк Аппиан писал, что финикийцы «жестоки и высокомерны». А согласно греческому историку Плутарху, финикийцы - «это грубый и жестокий народ, покорный к своим правителям и деспотичный по отношению к покоренным народам, жалкий в страхе, свирепый в гневе, не обладающий веселостью нрава и не ведающий доброты» ([144] с.9). Занимаясь в основном торговлей, финикийцы одновременно активно промышляли похищениями людей и работорговлей, не брезговали при удобном случае и разбоем, о чем имеются многочисленные свидетельства. Очень часто, распродав свои товары и закончив свой основной торговый бизнес в каком-либо месте, они перед отплытием похищали на побережье женщин и детей и увозили их с собой для продажи в рабство ([144] с.181-182). Ну и, разумеется, финикийцы славились своим богатством, они известны также как ростовщики, дававшие ссуды даже правителям окружающих стран под высокие проценты. В Древней Руси мы видим очень похожий феномен: как только стала развиваться транзитная торговля через Русскую равнину по рекам Волга, Днепр и Дон и далее по Балтике, почти одновременно мы видим появление сразу трех странных «наций»: казар (хазар), которые жили в основном вдоль торгового пути по Волге, варягов, которые жили вдоль торгового пути по Балтике до Новгорода, и русов, которые жили вдоль торговых путей по Азовскому морю, Дону и Днепру. Хотя места их расселения хорошо известны по летописям, но археологи, как ни старались, не смогли обнаружить следов этих странных «наций»: везде следы лишь одной и той же славянской культуры ([89] с.169). Все эти три странные «нации», по сведениям современников, говорили на славянском языке, но среди казар часто попадались то грузины, то армяне, а в последующем - евреи (см. предыдущую главу), а среди русов и варягов часто попадались скандинавы. Все они занимались торговлей и разбоем и все поголовно ходили в золоте ([89] с.156). Чем не портрет «новых русских» 1990-х годов? Если разобраться, то среди «новых русских» также было немало евреев, грузин, армян, представителей народов Северного Кавказа, Средней Азии и даже западноевропейцев. Но всех их объединяло много общего, вплоть до общих «тусовок», общих привычек и общей манеры поведения. Собственно говоря, все эти три странные «нации» и являлись не этносами, а финикийцами или «новыми русскими» раннего средневековья. И все имеющиеся факты это подтверждают. Помимо тех, которые ранее уже приводились (разношерстный национальный состав всех трех «наций», употребление всеми троими славянского языка и принадлежность в целом славянской культуре, основное занятие всех троих – грабеж и торговля), можно привести еще целый ряд фактов. Например, как отмечает А.Кузьмин, «топография кладов [Балтики и прилегающих областей] прямо-таки ложится на карту расселения варягов» ([63] с.47). И к этому надо добавить, что, применительно к югу Русской равнины топография кладов также прямо-таки ложится на карту первоначальных мест обитания русов и казар, известных по летописям. В этом может убедиться любой, достаточно лишь взять карты кладов VIII-IX вв. на Русской равнине [59]. Все места концентрации кладов расположены вдоль основных торговых путей «из Варяг в Персы» и «из Варяг в Греки»: нижнее течение Волги (Итиль) - Волжская Булгария - верхнее течение Оки; Таманский полуостров - течение Дона и Северского Донца; днепровские пороги - Киев – верховья Днепра; волоки между речными системами (Волга-Дон, Днепр-Ловать), Новгород, нижнее течение рек, впадающих в Ладогу и Балтийское море (Волхов – Ильменское озеро, Нарва – Чудское озеро). Таким образом, археология хотя и не обнаружила нигде присутствия какого-либо иного особого этноса, кроме славянского, но она четко установила в местах обитания всех трех вышеуказанных «наций» главное, что их отличало от остального населения - богатство, и богатство немалое, поскольку некоторые клады содержат сотни и даже тысячи золотых монет. Это соответствует тем описаниям, которые давали им современники. Так, по описанию Ибн Руста, арабского писателя того времени, русы жили богато и поголовно носили золотые браслеты ([89] с.156), чего нельзя сказать о большинстве славянского населения Древней Руси. Наконец, некоторые подробности посольства русов в Константинополь в 838 г. также свидетельствуют о том, что русы в то время не были, собственно говоря, народом, а были народом-химерой, типа финикийцев или «новых русских». Приехавшие в Константинополь послы русов должны были как-то представиться. Но вместо того, чтобы назвать свой народ собственным именем, они буквально сказали следующее: «наш народ называют “народом Рос”» ([70] с.37). Можно ли себе представить, что какой-либо народ стал бы себя называть не своим именем, а тем именем, которым его называют другие? Совершенно очевидно, что представители любого народа, будь то поляне и древляне или даже ирокезы и апачи, назвали бы собственное имя этого народа, а не то имя, которым его называют посторонние. В данной фразе видно сомнение представителей «народа Рос» в том, что они действительно являются народом, и это отражало действительное положение вещей. Что касается происхождения слов «варяги» и «русы», то это имеет, на мой взгляд, не столь существенное значение, как содержание этих понятий, и, во всяком случае, намного меньшее, чем размах дискуссий вокруг этой темы. Слово «русы» (или «народ Рос») могло произойти от роксаланов, по той простой причине, что представители этого славянского народа, проживавшего на побережье Черного и Азовского морей, возможно, первыми в какой-то момент занялись морской торговлей и образовали поселения торговцев-грабителей на юге Руси, на Дону и Тамани, о чем писали древние авторы. А в дальнейшем это слово уже перестало ассоциироваться с роксаланами и прочно прикрепилось к «нации» торговцев-грабителей, жившей вдоль транзитных путей. В любом случае, как доказали Г.Вернадский и ряд других историков, название «Русь» никак не может происходить от скандинавов, поскольку, во-первых, оно впервые упоминается задолго до призвания Рюрика в Новгород, а во-вторых, ни народа, ни местности с подобным названием в Скандинавии никогда не было ([14] с.284-286, 268). Если же говорить о происхождении слова «варяги», то, скорее всего, оно произошло от славянского глагола «варяти» (беречь, защищать), что А.Кузьмин указывает в качестве одной из версий ([63] с.34). По-видимому, варягами на Севере Руси первоначально называли отряды воинов-охранников, возможно, охранявших купцов и их торговые караваны, отправлявшиеся на Балтику. Но постепенно, по мере того как развивалась глобализация и связанная с ней погоня за прибылью, варяги сами стали грабить или захватывать торговые караваны, и затем они, судя по всему, поставили под свой контроль всю торговлю Новгорода с Балтикой. Не случайно, как указано в летописях, новгородцы почти все время платили дань варягам. Вполне возможно, что первоначально эта дань являлась не чем иным, как платой варягам за охрану торговых экспедиций новгородцев на Балтику, а потом, когда сами варяги стали превращаться в разбойников или в мафию, контролирующую торговлю, эта плата превратилась в дань – платишь дань, тебя не трогают. Как в России в 1990-е годы – хочешь вести бизнес, плати бандитской «крыше» или местной «мафии». Как видим, имеющиеся факты полностью опровергают «норманнскую» теорию и не оставляют от нее камня на камне, так как показывают, что и русы и варяги были преимущественно славянами, но были не нациями, а нациями-химерами, откуда и возможное присутствие среди них скандинавов. Остановлюсь лишь еще на одном факте, который историки-норманисты почему-то считают «доказательством» своей теории. Византийский император Константин Багрянородный в своей книге «Об управлении империей», написанной в 945 г., приводил два ряда имен для обозначения днепровских порогов – «славянские» и «русские» имена. Первые действительно происходят из славянских корней. Вторые же имена («русские») мало похожи на славянские, но некоторые из них хорошо объясняются происхождением из скандинавских корней, что норманисты считают «доказательством» того, что русы были скандинавами. Российские историки, анализировавшие эти имена, правда, доказали, что надо говорить не о скандинавских, а о более общих арийских (индоевропейских) корнях происхождения этих названий ([1] с.405). Тем не менее, сам факт существования двух параллельных названий местности – «славянских» и «русских» - на Юге Руси довольно интересен. И хотя он совершенно не говорит в пользу «норманнской» теории, но проливает свет на те процессы, которые происходили до этого в Южной России и позволяет лучше понять, что из себя представлял тот народ роксаланы, по имени которого, по-видимому, и стала называться «русами» нация-химера (одна из трех наций-химер), возникшая в VIII-IX вв. на Юге Руси. В самом начале книги уже говорилось о том, что, согласно всем имеющимся фактам, на территории России вплоть до конца I тысячелетия н.э. по существу не было процессов этногенеза, процесса образования новых народов, за исключением Южной России. Однако и здесь, хотя процесс этногенеза имел место, но вновь образовавшиеся народы не сильно отличались от основного славянского населения России, и их язык мог быть лишь диалектом славянского языка, но не каким-то совершенно новым языком. Именно об этом говорят приводившиеся выше факты, касающиеся аланов-болгар. По всем признакам роксаланы («русские аланы») тоже были одним из славянских народов, о чем пишут историки ([14] с.268), но народом, жившим издавна на данной территории. Так, они жили в Южной России еще в эпоху античности, когда там существовало Королевство остготов (уничтоженное в конце IV в. гуннами), и являлись подданными этого королевства. Известно даже, что в середине IV в. н.э. роксаланы подняли восстание против короля остготов Германарика ([89] с.112). Судя по всему, в лице роксаланов и остготов мы имеем два разных названия одного и того же славянского народа, жившего в Южной России в поздней античности и раннем средневековье. Очевидно, остготами они себя называли, будучи подданными Королевства остготов, а роксаланами – поскольку это было древнее название данного народа, которое и сохранилось вплоть до IX века, в то время как название «остготы» исчезло после того как перестало существовать Королевство остготов. Точно так же нынешнее население, живущее сегодня на той же территории (Южная и Восточная Украина), некоторые авторы называют «украинцами» (поскольку они - подданные Украины), другие называют «малороссами» (поскольку это их историческое название), а третьи называют «русскими» (поскольку они в абсолютном большинстве и являются этническими русскими). И все эти три названия имеют право на существование. Но это не значит, что речь идет о трех разных народах – народ там живет один и тот же. По всем признакам мы видим ту же самую ситуацию, имевшую место в конце античности. Возможно, были какие-то региональные различия в языковых диалектах (как и сегодня имеются на указанных территориях), но вряд ли они были существенными. Все факты указывают на то, что остготы были такими же славянами, как и все другие народы, жившие вокруг них: о том что они славяне писали древние авторы, у них были славянские имена и они говорили на славянском языке, что было доказано в первой книге трилогии ([64] глава IV). Часть этого народа остготов-роксаланов в конце IV - начале V вв. ушла в Италию, спасаясь от армий хищников, возглавлявшихся гуннами – военной олигархией той эпохи - и там основала Королевство остготов; другая же часть осталась в России. Археология свидетельствует о том, что эти оставшиеся жители были частично истреблены, но, надо полагать, некоторые все же выжили. И спустя несколько веков, в VIII-IX вв. н.э., мы видим потомков тех самых оставшихся остготов-роксаланов, живущих на той же территории – в Южной России. Разумеется, в памяти этого народа (роксаланов) должны были сохраниться старые (арийские) названия местности, поскольку это был народ-абориген, живший на данной местности много столетий. В то же время почти все окружавшие его народы были новыми славянскими переселенцами, которые в течение V-VII вв. пришли по сути дела на пустую территорию и давали новые названия всему, что видели вокруг. Как указывает историк В.Кропоткин, в этот период произошла смена всей топонимики на Юге Руси: река Истр стала называться Дунаем, Тирас – Днестром, Борисфен – Днепром, Танаис – Доном. «Изменение названия крупных рек Восточной Европы, - пишет историк, - можно объяснить только коренной сменой населения на огромной территории от Прикарпаться до берегов Дона» ([60] с.34). Именно такую смену населения мы и видим в период с V по VII вв. Еще в V в. на территории Южной России, согласно археологии, было «дикое поле», а уже в VIII в. это были густонаселенные территории со множеством крупных городов. И то, и другое – резкое увеличение населения и коренное переименование всех названий местности – могло иметь лишь одну причину: интенсивную иммиграцию славян с севера, востока и запада. Об этом свидетельствуют и другие факты. Например, мы видим в VIII-IX вв. славянский народ, живший на территории современной восточной Украины, и имевший очень странное для тех мест название «северяне». Совершенно очевидно, что они пришли с Севера Руси, и отсюда это название. Жившие на территории нынешней центральной Украины поляне также, очевидно, мигрировали туда в этот же период, принеся с собой и государственные традиции (князья, избираемые народным вече), и развитую металлургию (производство обоюдоострых мечей). Известно, что вятичи и радимичи мигрировали в VII в. на территорию нынешней центральной черноземной полосы России с Карпат. По-видимому, и уличи с тиверцами еще до этого мигрировали на территорию Молдавии и Одесской области откуда-то еще, ведь эти области, согласно археологии, были совершенно опустошенными еще в V-VI веках, а уже в VIII-IX веках там существовало около 500 городов. Только этим и можно объяснить существование двух видов названий днепровских порогов, о которых писал в X веке император Константин Багрянородный. «Славянские» названия – это новые названия, данные новыми славянскими переселенцами, которые и саму реку Борисфен переименовали в Днепр, реку Танаис – в Дон, и т.д. А «русские» названия – это старые названия, сохранившиеся в памяти роксаланов – тоже славян, но славян-аборигенов, оттесненных новыми переселенцами-славянами на самый юг, к побережью Азовского и Черного морей. Поэтому если и есть какие-либо следы «скандинавского влияния» на эти «русские» названия, то они могли быть связаны лишь с иммиграцией готов на Юг России во II-III вв. н.э. (когда те еще, возможно, наполовину были скандинавами), и никак не с влиянием каких-то новых скандинавских переселенцев. Но скорее всего, как указывают российские исследователи, в «русских» названиях местности на Юге России нет никаких «скандинавских» корней, а есть древние арийские корни ([1] с.405) – поскольку сами эти названия очень древние, сохранившиеся с арийских времен. Как видим, все факты свидетельствуют не в пользу «норманнской» теории, а против нее. Потому что они лишь подчеркивают тот факт, что внутри России существовали мощные потоки славянской миграции. И если какой-то народ извне попадал в этот славянский поток, то следствием могла быть лишь его быстрая ассимиляция; но это не могло оказать действительно серьезного влияния на столь могучий и многочисленный народ, каким были древние славяне, проживавшие на территории страны. 4.2. Усиление олигархии в Древней Руси в IX в. и его причины Как было показано выше, на территории Древней Руси уже в VIII-IX вв. существовал целый ряд славянских городов-государств. На Севере, возможно, эти государства даже сохранили свою преемственность по отношению к эпохе античности и еще более древним эпохам. Во всяком случае, здесь сохранились традиции государственности и демократии, благодаря которым мы видим в VIII-IX вв. на Севере Руси города-государства с выборной княжеской властью и верховной властью народного вече (см. главу II). В летописях прямо говорится, что в Новгороде до призвания Рюрика в течение долгого времени предпочитали выбирать посадников, то есть выборных глав города-государства, в отличие от варяжских (балтийских) стран, где правили самодержцы - то есть монархи или удельные князья с правом наследования трона ([52] I, с.207). Таким образом, до призвания Рюрика во второй половине IX в. Новгород, или его предшественник Слав, с прилегающей областью, был классическим городом-государством с республиканско-демократической формой правления и выборным князем-посадником. Помимо Новгорода, свои княжения до призвания Рюрика, согласно Повести временных лет, существовали у полян, древлян, кривичей и дреговичей ([50] с.58). Четыре из этих пяти довольно крупных государств-княжеств находились на Севере и в Центре Руси, и лишь одно (поляне со столицей в Киеве) – на Юге. Судя по всему, Север оставался до поры до времени в стороне и от тех социальных катаклизмов, которые происходили на Юге: в VI-VII вв. сначала государство дулебов, а затем Антский союз были разрушены волохами и аварами, а Великая Болгария захвачена казарами. Как было показано, эти события не были межэтническими войнами, а были гражданскими войнами – войнами между народом и олигархией. Образовавшиеся на Юге Аварский и Хазарский каганаты являются примерами государств с крайне высокой коррупцией: вся власть и богатство были в руках маленькой верхушки, при абсолютном бесправии и нищете массы населения. Тем не менее, если исключить регионы, попавшие в VII в. под власть этих государств, то остальная часть Древней Руси (Центр и Север Русской равнины), судя по всему, не была затронута коррупцией. При этом, как известно, вплоть до VIII века у восточных славян не было заметно сильного имущественного расслоения ([14] с.332-333), а это – материальное доказательство отсутствия коррупции и слабости олигархии, основная сила которой заключается в размерах сконцентрированного в ее руках богатства. В предыдущих главах на ряде примеров были выявлены три главных источника коррупции у славянских народов в раннем средневековье: грабеж, прямой подкуп со стороны Византии и международная торговля. Вряд ли они были иными и в отношении Древней Руси. Так, по данным археологии, период с V в. по VII в. на территории Руси был, как говорят археологи, «безмонетным периодом» - когда почти не было денежного обращения или оно было очень слабо развито. На этом фоне очень странно выглядит большое количество кладов золотых и серебряных византийских монет, зарытых на Юге Руси и относящихся к одному и тому же периоду: конец VI в. – начало VII в. ([59] карты 2 и 3) Вряд ли источником этих кладов могла быть торговля с Византией, которая неожиданно возникла и потом столь же неожиданно прекратилась. Как видим, время захоронения этих кладов совпадает с периодом массовых набегов славян на Византию, о которых говорилось в главе II. Известно, что в этих набегах участвовали и восточные славяне, которые переплывали Черное море и грабили побережье Малой Азии и Греции. Причем, нередко византийские города откупались от славянских армий при помощи золота, львиную часть которого, разумеется, присваивали славянские «игемоны» и «архонты». Как пишет В.Кропоткин, «значительная часть византийских золотых монет VI-VII вв. проникла на нашу территорию не путем торговли, а в результате военных предприятий кочевых племен Восточной Европы против Византийской империи. Ограбление византийских городов, получение выкупа за пленных, дани и военные контрибуции хорошо засвидетельствованы источниками того времени (Прокопий, Менандр, Феофилакт Симокатта, Маврикий Стратег и т.д.)» ([59] с.10). Поэтому можно сказать, что грабежи византийской территории и уплачиваемая Византией дань и явились первыми источниками того «первоначального накопления», из которого родилась олигархия в Древней Руси. Но начиная со второй половины VIII в. развитие олигархии в Древней Руси получило, так сказать, второе дыхание, ввиду резкого роста внешней или транзитной торговли. Как было показано выше, именно с ней в первую очередь было связано появление «варягов» и «русов» - финикийцев раннего средневековья. Поэтому нельзя считать случайностью тот факт, что и упоминания о русах-варягах, и клады арабских и византийских монет в основных центрах транзитной торговли, начинают нарастать как снежный ком с конца VIII в. по конец IX в. Именно в этот период происходит быстрое развитие обоих явлений: роста внешней и транзитной торговли (глобализация) и роста силы и влияния этой новой «нации». Как следует из вышеизложенного, русы до X в. вовсе не ассоциировались со всеми восточными славянами, что произошло в дальнейшем, этим словом тогда еще называли совершенно особую «нацию» - нацию-химеру. Некоторые ее характерные черты уже были описаны, но на их описании следует остановиться подробнее. Во-первых, как указывает Г.Литаврин, главная деятельность русов была направлена на то, чтобы добыть товары на Севере (рабов, меха, янтарь, моржовую кость) для их обмена на Юге (на шелк, серебро, стекло, дорогие ремесленные изделия), а какими средствами это достигалось - обменом, обманом или грабежом - было неважно: как пишет историк, «торговля и набег с целью грабежа шли тогда “рука об руку”» ([70] с.22). Во-вторых, именно русы одновременно с казарами организовали работорговлю с широким размахом. С конца VIII в., одновременно с ростом транзитной торговли, славянских рабов стали массами продавать в Волжской Булгарии, Хазарии и на рынках рабов на Черном море, с последующим их экспортом в страны Востока и Византию ([77] с.18; [55] XVI). Эта работорговля достигла такого размаха, что слово «славянин» и в восточных, и в западных языках стало в дальнейшем синонимом слова «раб» (slave – sklave – sakaliba). Вот каковы были источники тех кладов арабских и византийских монет, которые в большом количестве с конца VIII в. стали появляться вдоль торговых путей Руси и Хазарии. В-третьих, многие современники писали о необыкновенной жестокости русов. В одной византийской летописи начала IX в. сказано: «о том, что русы безжалостны, все знают» ([70] с.36). Арабский автор Ибн-Руст писал о том, что русы, нападая на кого-либо, истребляют всех поголовно, а оставшихся в живых уводят в рабство ([89] с.156). Известно о нескольких нападениях русов в IX в. на византийские города, которые, особенно в 860 г., характеризовались исключительной жестокостью ([70] с.57). Как писал в 867 г. византийский патриарх Фотий, «всех в жестокости и убийстве отодвинул на второе место так называемый народ Рос, который, поработив народы вокруг себя и поэтому вообразив чрезмерное, и на ромэйскую державу руку поднял» ([70] с.51). Заслуживает внимания также проповедь Фотия, сделанная им в 860 г., после осады русами Константинополя, где он так характеризовал русов: «этнос, среди рабов поставленный, незнаемый, но от нападения на нас обретший имя, и, незнатный, знатным оказавшийся, низкий и бедствующий, но поднявшийся на блестящую высоту и к великому богатству, народ, где-то далеко от нас поселившийся, варварский, кочевнический, дерзость обретающий в оружии, неохраняемый, необузданный, в стратегии несведущий … как полевой зверь» ([70] с.50). Итак, мы видим главные черты, характеризующие олигархию: безудержную жажду наживы и необыкновенную жестокость, благодаря которым эта группа людей из бедствия и нищеты поднялась «на блестящую высоту и к великому богатству». В проповеди православного патриарха Фотия просматриваются и другие черты, также обычно свойственные олигархии: анархия, безответственность, отсутствие внутренней культуры. Однако речь идет не о какой-то небольшой группе людей, которая обычно ассоциируется с олигархией, а чуть ли не о целом народе, и даже, по словам современников, о целой «стране русов», отличной от «страны славян». Так, по описанию арабского автора Ибн-Руста, страна славян – ровная и лесистая, ее жители выращивают в основном просо. А страна русов находится на острове, окруженном озером, протяженностью в три дня пути, покрытом лесами и болотами. Царь называется «хакан русов». Русы нападают на славян на кораблях, берут в плен и продают в рабство. Не имеют пашен, подвозят продукты из земли славян. Основное их занятие – война и торговля. У них много городов, живут богато, поголовно носят золотые браслеты. «Они храбры и мужественны, и если нападают на другой народ, то не отстают, пока не уничтожают его полностью. Побежденных истребляют или обращают в рабство. Но на коне смелости не проявляют, и все свои набеги и походы совершают на кораблях» ([89] с.156). Судя по всему, указанным «островом русов» была Тамань, где в дальнейшем существовал большой город Тьмутаракань. На это указывает тот факт, что именно Таманский полуостров – главное место концентрации кладов на территории Руси в VIII-IX вв. Кроме того, Таманский полуостров и сегодня покрыт такими большими лиманами, что они превращают его в некоторых местах фактически в остров. Можно привести еще несколько аргументов в пользу Тамани. Так, арабский автор Масуди, живший в первой половине X в., утверждал, что русы жили на одном из берегов Черного моря, а другой арабский автор, Шамс ад-Дин Димашки – что они жили на море Меотида, как в то время называлось Азовское море ([70] с.69, 44). Это противоречие между двумя авторами разрешается лишь в том случае, если местом обитания русов была Тамань - только этот полуостров, лежащий между двумя морями, соответствует обоим описаниям. Именно потому, что из Тамани был непосредственный выход и в Черное, и в Азовское море, оттуда удобнее всего было совершать грабительские рейды и торговые экспедиции как на Русь, так и на Византию. Тот факт, что у русов было «много городов» и свой «хакан» или каган, то есть глава государства, говорит о многом. Речь уже идет, очевидно, не просто об олигархии, сформировавшей вокруг себя небольшие зависимые от нее социальные группы, а речь идет о целом «антинароде» со своей идеологией и культурой поведения, подобно древним финикийцам. Как уже упоминалось, финикийцы были известны в древности как торговцы, не имевшие никаких моральных принципов и особенно как работорговцы. Есть многочисленные описания того, как финикийцы похищали и увозили в рабство женщин и детей в тех местах, где вели свою торговлю, многие древние авторы отмечали жестокость финикийцев (см. выше). И они представляли собой не просто небольшую группу людей – финикийские города Тир, Сидон, Библ, Арад были очень крупными городами с многоэтажными зданиями ([144] с.19-20). По-видимому, такой численности и могущества и финикийцы, и русы в IX-X вв. смогли достичь благодаря своему уникальному положению в транзитной торговле, принявшей действительно большие размеры и вызвавшей чудовищное разложение морали среди тех, кто был с нею связан. Роль торговли в разложении морали общества хорошо понимали современники. Как отмечает Г.Литаврин, в византийском обществе в IX в. были распространены суждения о «торговле как о греховном занятии, повинном в преступлениях и убийствах, во вражде и падении нравов». Он приводит пример, когда, под влиянием таких взглядов, византийский император Феофил (829-842 гг.) приказал «сжечь корабль императрицы, своей жены, вместе с товарами, чтобы она впредь не была причастна к столь предосудительному занятию» ([70] с.29-29). Следует также подчеркнуть, что и сама торговля того времени была связана не только с поставками товаров. Везли в обе стороны, чтобы не ехать пустыми, всё, что можно было продать, включая рабов. А по пути нередко занимались грабежом и пополнением своих рабовладельческих караванов. Как отмечал известный русский историк М.Покровский, купцы и торговцы того времени всегда имели с собой оружие и легко превращались из торговца в грабителя и убийцу. Поэтому для ведения торговли подбирались люди особого рода, не имевшие слишком обременительных моральных принципов. Быстро обогатившись, эти люди и начинали формировать новую «элиту» общества. Судя по концентрации кладов на территории Руси, основными местами обитания этой новой «элиты» (вождей или главарей русов-варягов) в VIII в. была только Тамань и побережье Балтики, а в IX в. – еще и среднее течение Днепра, включая Киев, а также волоки Волга-Дон и Ловать-Днепр и Новгород, то есть узловые пункты транзитной торговли ([59] карты кладов VIII и IX вв.). Что касается упоминаемого «хакана», или кагана, русов, то здесь также интересно провести сравнение с финикийцами. Cогласно историкам, у финикийцев, равно как и у их преемников карфагенян, на раннем этапе существовали цари и царская власть. Однако, как указывает Т.Харден, «во всех финикийских городах царская власть на какой-то стадии прекратила существование и сменилась олигархией», что в дальнейшем также произошло и в Карфагене ([144] с.79). Точно такую же картину мы видим и у русов. Ибн-Руст писал о том, что у русов, живших обособленно на острове, есть некие «знахари, которые повелевают даже царем» ([89] с.156). По-видимому, «знахари» - это те же самые волхвы или волохи (Ибн-Руст писал по-арабски и не мог иначе перевести слово «волхв»), от которых, как мы знаем, в свое время убежали целых два славянских народа - вятичи и радимичи. Надо полагать, что и здесь эти «знахари» - вовсе не знахари, и что «царь русов», то есть вождь работорговцев и пиратов, живших на полуострове Тамань, подчинялся им не потому, что они умели хорошо лечить, а потому, что они обладали реальной властью и могуществом. Поэтому «знахари» здесь, как и «волохи», и как «игемоны» и «архонты» - это местная олигархия. Таким образом, как и у финикийцев, у русов очень быстро власть кагана начала превращаться в номинальную и перерастать в олигархическую. И, по-видимому, это не случайно: демократия предполагает определенную общественную мораль, которой у наций-химер просто нет , поэтому любая такая разбойничья «демократия» неизбежно перерождается в олигархию. Если первоначально русы-варяги избрали местом своего обитания острова и полуострова на Юге Руси и на Балтике, то в течение IX в., как указывал В.Ключевский, они стали постепенно проникать уже вглубь ее территории. Согласно летописям, наплыв варягов стал заметным явлением в городах Руси с середины IX в.; варяги в таком количестве наполняли города, что образовали густой слой в составе их населения, закрывавший собою туземцев. В частности, в летописях записано, что новгородцы сначала были славянами, а потом стали варягами, а Киев якобы даже был основан варягами, и они составляли значительную часть его населения ([55] IX). Разумеется, здесь имеется в виду не изменение этнического состава населения Новгорода – такое превращение одного этноса в другой за столь короткий срок просто невозможно. Речь может идти лишь о социальной трансформации, произошедшей с населением Новгорода и других крупных городов, в результате которой оно превратилось в варягов, то есть в торговцев и воинов-разбойников. Это описание летописцев подтверждается археологией, которая зафиксировала тенденцию к резкому увеличению количества и стоимости кладов в течение IX-X вв., что свидетельствует о стократном росте торговли, произошедшем за этот период (см. выше). Разумеется, для осуществления торговли в таких огромных масштабах требовалось большое число торговых судов и большие отряды воинов для их охраны, отсюда и то огромное количество русов-варягов, которое появилось в крупных городах, игравших роль центров международной торговли. Как видим, согласно летописям, и в Киеве, и в Новгороде русы-варяги (то есть торговцы-воины) с какого-то момента стали составлять большинство населения. Но «оваряживание» крупных городов, фактически столиц городов-государств Древней Руси несло с собой не только смену рода занятий населения, когда вместо ремесел и земледелия все бoльшая его часть начинала заниматься торговлей и войной. Оно несло с собой и культурную деградацию, связанную с этим родом занятий и связанную с теми весьма специфическими понятиями о нормах морали, которые складывались у русов-варягов. В результате такое постепенное превращение значительной части славянского народа в народ-химеру создавало прекрасную среду для усиления олигархии. Возможно, вышеизложенное кажется Вам очень странным и необычным. Ведь оно совсем не похоже на те представления, которые многие вынесли из школьных учебников и народных сказок о Древней Руси. А факты о русах и варягах – грабителях и работорговцах – совсем не согласуются с благородным обликом купцов из русских сказок, разъезжающих по свету в поисках аленького цветочка для любимой дочки, или с обликом патриархальной берендеевской Руси из сказки про Снегурочку, где все живут в гармонии и согласии. Но факты есть факты. Россия действительно, согласно представлениям древних греков и самих славян, в древности жила в гармонии (см. главу I). И возможно, еще в ранней античности или в раннем средневековье (VI-VII вв. н.э.) представление о Руси как об Эдеме, где растут яблоки, дарующие вечную молодость, или о берендеевом царстве, имело отношение к реальности. Но все это сильно изменилось в течение IX века - начиная с этого времени быстрый рост внешней и транзитной торговли очень быстро начал менять облик страны и привычки ее населения. Как уже было сказано, объемы внешней торговли Руси в X-XI веках примерно в 100 раз превосходили то, что было в течение нескольких столетий до того, и в течение нескольких столетий после. Поэтому речь идет не просто о неком количественном увеличении торговли и торговцев как слоя населения, а о коренном изменении всей экономической и социальной жизни. Мы видим, начиная с IX в., огромные города, которые заполонили торговцы и авантюристы всех мастей и национальностей, большие острова и полуострова, населенные пиратами и работорговцами, необыкновенную концентрацию богатства в этих местах (клады), - все эти колоссальные изменения в экономической и социальной жизни Древней Руси произошли в результате бурного роста внешней и транзитной торговли. О том огромном влиянии, которое она оказала на всю жизнь Древней Руси, свидетельствует, например, и тот факт, что ряд городов и городищ (Гнездово возле Смоленска, Сарское городище возле Ростова и другие) совсем исчезли в X-XI вв. ([81] с.11), а крупные города – Смоленск, Киев, Новгород – достигли при этом необычайно больших размеров. Гипертрофированный рост отдельных городов, прежде всего столиц, связанных с международной торговлей, и упадок многих других городов и поселений – типичное явление, характерное для глобализации во все исторические эпохи, которое было описано в первой книге трилогии ([64] глава XI). В целом можно констатировать, что именно бурное развитие международной торговли послужило основной причиной резких изменений в социальной структуре общества Древней Руси, в результате которых большая группа населения (русы-варяги) коренным образом изменила свой образ жизни, занятия, привычки и жизненные ценности, и именно в этой группе населения очень быстро стала формироваться олигархия. Может быть, Вы полагаете, что столь бурное развитие международной торговли играло для развития страны какую-то положительную роль? Вы ошибаетесь – как будет показано далее на примерах, оно даже привело к свертыванию многих производств и ремесел на Руси вследствие их вытеснения импортом. А главное – оно стало источником разграбления страны, ее богатств и ее населения. В действительности сумасшедшая торговая прибыль, за счет которой богатели русы-варяги, не возникала из воздуха, так же как ничто в экономике, как и в физике, не возникает из воздуха. Сами они ничего не производили, а лишь использовали результаты чужого труда, и основная часть их прибыли возникала за счет обмана и грабежа населения и, в целом, государства, у которых они либо по дешевке, либо бесплатно забирали ценное сырье и изделия. Именно население и государство и расплачивались за эту сверхприбыль, львиную долю которой забирала себе верхушка русов-варягов. И во многих случаях она складывалась за счет прямого грабежа и даже, как мы видим в примере с «островом русов», за счет массовых убийств населения и угона его в рабство. 4.3. Коррупция княжеской власти в X веке Мы видели, что на Руси издавна сложились сильные демократические традиции, и князья обычно либо избирались вечем (князья-посадники), либо княжили по наследству, но при сохранении за вечем функции решения важнейших вопросов, таких как, например, ведение войны. Вече также могло свергнуть князя, как избранного ранее, так и принявшего бразды правления по наследству. С определенными оговорками эти принципы сохранились и в X-XII вв. Так, Н.Рожков подсчитал, что из известных нам сегодня 50 киевских князей, княживших до 1240 года, 14 князей были избраны на княжение киевским вечем. Но, как отмечает историк, этот процесс перестал походить на обычную демократическую процедуру: почти каждое такое избрание князя было результатом народного восстания, когда прежний князь с позором изгонялся, а на его место выдвигался новый ([107] 1, с.188-189). Да и сами вече перестали быть регулярным явлением, перестали служить решению важных текущих вопросов, а стали собираться лишь в каких-то исключительных случаях. Налицо постепенное отмирание демократии. Одновременно с этим, как будет показано далее, на Руси стали развиваться явления, ранее не имевшие место: расцвет рабовладельческих хозяйств, резкое расслоение общества на сословия (бояре, горожане, смерды, холопы) и другие явления, которые свидетельствуют не только об усилении имущественного неравенства, но и о возникновении неравенства в области социально-правового статуса разных слоев населения, чего не было до X века. Как произошла эта трансформация и в чем ее причины? Судя по всему, данная трансформация явилась следствием тех процессов, которые были описаны выше. Концентрация богатства в руках немногих, прежде всего, в руках вождей русов-варягов, сопровождалась обнищанием значительной части населения, которое страдало в результате грабежей, увода в рабство наиболее трудоспособной его части, обмана со стороны торговцев; кроме того, ремесленники и крестьяне могли разоряться и в результате наплыва импортных изделий и продовольствия. Поэтому в городах росла прослойка пролетариев или, говоря современным языком, бродяг и бомжей, то есть размывалась социальная база демократии, что неизбежно вело к ее ослаблению. В общем, происходили те же процессы, которые наблюдались, например, в Древнем Риме, где демократическая республика в течение II в. до н.э. переродилась в господство олигархии (см. [65] глава I). Одновременно с этим все более увеличивалась та часть населения (русы-варяги), которая представляла собой либо непосредственных помощников олигархии, либо была близка ей по своим интересам и принципам. Поэтому население раскололось: из него выделились две очень большие группы - пролетарии и русы-варяги - со своими специфическими особенностями, и именно эти две группы могли легко использоваться олигархией в своих интересах, для того чтобы противостоять остальному населению и проводить нужные ей решения. В этой связи можно указать на имевшую место, по данным Г.Вернадского, практику подкупа бедных слоев населения правящей верхушкой Новгорода для принятия вечем необходимого решения ([17] с.50). Поэтому и экономическая, и политическая власть постепенно оказывалась в руках олигархии, что способствовало дальнейшему углублению кризиса коррупции и обнищанию населения. Если население Киева в XI в., согласно летописцам, состояло из «беглых рабов и проворных данов», то, судя по этому описанию, оно сплошь состояло из пролетариев, и там уже не оставалось среднего класса. Все это – причины той трансформации Руси, которая произошла в течение IX-XI вв. Как представляется, первым князем, который выражал интересы формирующегося класса олигархии, был Олег, который правил Новгородом после смерти Рюрика, произошедшей незадолго до 879 г. Но он не был потомком Рюрика и согласно летописям (т.н. Повесть временных лет) правил Новгородом в качестве регента в период малолетства Игоря, приходившегося Рюрику сыном ([50] с.63). В таком случае статус Олега в Новгороде был довольно неопределенным, и после совершеннолетия Игоря ему, по-видимому, пришлось бы передать последнему бразды правления. Возможно, именно по этой причине Олег решил пойти навстречу интересам новгородской торговой «элиты», то есть русо-варяжской верхушки, и осуществить экспедицию на Юг в целях установления контроля над торговым путем «из Варяг в Греки». Очевидно, именно это он и ставил перед собой в качестве цели, а вовсе не объединение славянских государств в единую русскую нацию, что получилось в конечном счете. Ему удалось захватить сначала Смоленск, затем Киев, и таким образом установить контроль вдоль Днепра, ставшего в дальнейшем основным торговым путем. Однако есть все основания полагать, что объединение Олегом Севера и Юга Руси произошло не в результате простого завоевания. Согласно данным Начальной летописи, в 879 г. Олега призвало на княжение Киевское вече ([107] 1, с.90). Эту информацию подтверждают и утверждения других летописей (Повесть временных лет и Новгородская летопись) о том, что настоящими, истинными киевскими правителями (князьями) были не те, что правили в то время в Киеве (Аскольд и Дир), а Игорь с его опекуном Олегом ([70] с.12). Безусловно, это придало законный характер всем последующим действиям Олега, который был, таким образом, не узурпатором власти в Киеве, а законно избранным киевским князем. Одновременно он оставался и новгородским князем – как регент при малолетнем Игоре. Итак, наиболее вероятно, что единое русское государство возникло не посредством военного захвата новгородским князем власти в Киеве, а в результате существовавшей в то время демократической процедуры. Но в наибольшем выигрыше от произошедшего объединения оказалась верхушка русов-варягов, так как она получила контроль над всем транзитным путем «из Варяг в Греки». Политика Олега после начала его княжения в Киеве и, в дальнейшем, его преемника князя Игоря, была направлена, прежде всего, на новые завоевания и установление выгодных торговых путей, то есть преследовала те цели, которые обычно отвечают интересам олигархии. Она по существу ничем не отличалась от предшественников Олега – вождей русов-варягов Аскольда и Дира, которые двумя десятилетиями ранее узурпировали власть в Киеве. Аскольд и Дир не были князьями Киева, в том понимании легитимной (выборной или наследуемой) княжеской власти, которая в то время существовала в славянских городах-государствах, а фактически захватили власть силой ([14] с.345). Но им удавалось ее сохранять благодаря поддерживавшему их мощному контингенту русов-варягов. Они предприняли в 860 г. грабительский поход на Византию, основной целью которого было добиться от нее выгодных условий торговли, что и было утверждено торговым договором с Византией от 867 г. ([70] с.53-55) Такие же цели преследовали в дальнейшем и военные походы законно избранных князей Олега и Игоря. Из летописей ясно следует, и это признается большинством историков, что цель походов русских армий на Константинополь под предводительством князя Олега в 907 г. и в 911 г., а в дальнейшем под предводительством князя Игоря в 941 г. и 944 г., состояла в том, чтобы заставить Византию заключить с Русью торговый договор, и в частности, предоставить русским купцам выгодные условия ведения торговли в Византии ([70] с.76-82). В этом отношении указанные походы были прямым продолжением предыдущих походов русов на Византию, предпринятых с той же целью . Как писал Г.Вернадский, в предприятиях Олега и Игоря «грабеж был прологом к торговле – побудительный мотив имперского замысла первых киевских князей был по сути коммерческим; их стратегия была направлена на контроль широкой сети торговых путей в Черноморском и Каспийском регионах» ([15] с.28-29). Причем, Византия была не единственным объектом военных походов. Сначала Олег, незадолго до своей смерти, а затем Игорь предпринимают экспедиции в район Каспийского моря, и они уже имеют скорее чисто грабительский и даже, возможно, завоевательный характер, чем характер борьбы за торговые пути. Обе экспедиции на Каспий (в 913 и 944 гг.) закончились катастрофой, оба раза в результате вероломства казар: в первый раз было уничтожено почти все войско (30 тысяч человек), во второй раз – если не все войско, то значительная его часть ([32] с.202, 207-208). Большие потери понесла русская армия и во время похода на Византию в 941 г. Разумеется, Олег, который, как полагают некоторые историки, был скандинавом , в своих действиях руководствовался не какими-то «скандинавскими» интересами, и тем более не установлением какого-то мифического господства Скандинавии над Русью, которого, как было показано, в действительности никогда не было. Наоборот, он старался как можно меньше подчеркивать свое скандинавское происхождение, если таковое имело место (о чем ранее говорилось). Точно так же, первое посольство русов в Константинополь в 838 г., большинство которого составляли шведы, вело переговоры с византийским императором не о каких-либо «шведских» интересах, а об интересах русов – о заключении от их имени торгового договора с Византией. Как следует из вышеизложенного, начавшееся социальное разделение общества в Древней Руси в IX-X вв. тоже происходило совсем не по национальному, а по классовому, признаку. Но несомненно и то, что в течение своего княжения в Киеве Олег и Игорь руководствовались не столько интересами основной массы подвластного им славянского населения, сколько интересами русов-варягов, представлявших собой особую социальную группу, и в особенности, интересами олигархической верхушки, руководившей русами-варягами (представлявшей собой особый класс – олигархию). Именно в интересах этой верхушки, в интересах крупного торгового капитала, и проводилась политика Олега и Игоря. Мы можем в этом легко убедиться на нескольких примерах. Во-первых, ни цели, ни характер грабительских набегов на Византию в первой половине X в. ничуть не изменились по сравнению с IX в., но изменился их масштаб и организация: теперь они организовывались и проводились самим Великим князем всея Руси и с широким размахом. Вот как описывает события 941 года Л.Гумилев: «Десять тысяч кораблей высадили десант на северном побережье Малой Азии и начались такие зверства, которые были непривычны даже в те времена. Русы пленных распинали (sic), расстреливали из луков, вбивали гвозди в черепа; жгли монастыри и церкви…». В итоге «греки подтянули силы, сбросили десант в море и сожгли русские лодки греческим огнем. Кто из русов не сгорел, тот утонул» ([32] с.207). Итак, мы видим такую же исключительную жестокость войска князя Игоря в 941 г., как и пиратско-разбойничьих банд русов в предыдущем столетии, о которых писали арабские и византийские авторы. В чем же причина? Как пишет Г.Литаврин, во всех походах: и в 860 году, и в 907-911 гг., и в 941-944 гг. - «русские не столько грабили, сколько громили пригороды Константинополя и поселения соседних районов, безжалостно избивая их жителей», и это, по мнению историка, является «сознательно проводившейся тактикой» ([70] с.62). Таким образом, главная и единственная цель этой неслыханной жестокости заключалась в деньгах: запугать до смерти Византию, чтобы добиться заключения с нею выгодного торгового договора, а заодно запугать и византийское население, чтобы те, кого взяли в плен, стали покорными рабами и не думали о сопротивлении. Но одно дело, когда в террористической акции участвовали 200 кораблей, как это было во время похода Аскольда и Дира в 860 г., и другое дело, когда число этих кораблей исчислялось тысячами, и на них прибыла огромная армия, составлявшая порядка 90 тысяч воинов в 907 г. и, по меньшей мере, 40-50 тысяч воинов в 941 г. ([20] 1, с.594-597) Когда террором в отношении мирного населения занимается сравнительно небольшой отряд, то ничего необычного в этом еще нет, но если для этого снаряжается огромная армия, то это уже – признак тотальной деградации. К тому же, пока она громит окрестности и терроризирует мирное население, она представляет собой не армию, а сброд, и с ней легко расправиться – что и произошло в 941 году. Но жизнь огромного числа русских воинов, посланных на такое мероприятие, судя по всему, так же мало волновала Игоря и его окружение, как и судьба массы простого населения Малой Азии. Большие денежные интересы были важнее. Во-вторых, если раньше русы ограничивались единичными набегами на города-государства Руси и обращением в рабство подвернувшихся под руку местных жителей, что сулило добычу непосредственным участникам этих экспедиций, то теперь такой разбой был поставлен на широкую ногу и осуществлялся в интересах самой правящей верхушки государства Киевская Русь. Покорение Олегом и Игорем древлян, северян, уличей, тиверцев и других славянских народов было не чем иным, как военным захватом в целях последующего регулярного их ограбления. Но теперь львиную долю от этих операций – так называемого «полюдья», регулярного сбора дани – получал сам князь и его ближайшее окружение, а простым участникам экспедиций вряд ли перепадало что-то существенное. В ходе полюдья часть местного населения просто уводилась в рабство – именно русские князья в X-XI вв. начинают выступать как главные работорговцы . Как указывает, например, Г.Вернадский, главными товарами в русской экспортной торговле в это время были меха, воск и рабы, которые и доставлялись киевскому князю покоренными славянскими народами в ходе полюдья ([15] с.37). Все это сопровождалось сильными злоупотреблениями и по сути являлось не сбором дани, а грабежом или разбоем. Собственно говоря, древляне потому убили князя Игоря, что он пришел по третьему разу собирать с них одну и ту же ранее установленную дань и скорее всего рабами, так как вряд ли у них к тому времени оставалось много материальных ценностей . Это и вызвало у них такое возмущение, что они его убили вместе со всей его дружиной. «В истории его смерти, - пишет Г.Вернадский, - он подается как жадный и коварный человек. Возможно, что таким он и был» ([15] с.41). В-третьих, при Олеге и Игоре предпринимаются попытки не просто объединить восточных славян под своим контролем, а установить контроль над важными центрами торговли - как на территории проживания славян, так и за ее пределами. К таким шагам можно отнести попытку подчинить крупный исламский город Бердаа на Каспии (в нынешнем Азербайджане) в 944 г. Как писал арабский историк Ибн-Мискавейх, после сражения, выигранного русами, они «вошли в город, сделали в нем объявление, успокаивали жителей его и говорили им так. “Нет между нами и вами разногласия в вере. Единственно, чего мы желаем, это власти. На нас лежит обязанность хорошо относиться к вам, а на вас – хорошо повиноваться нам”» ([89] с.178). Нет нужды объяснять, что попытка подчинить своей власти столь отдаленный город на Каспии могла принести дивиденды только правящей верхушке русов, а для массы славянского населения, и даже для простых русов-варягов, она могла обернуться лишь тяготами дальних походов и значительными потерями от стычек с арабами и от незнакомых болезней. Что и произошло незамедлительно – значительная часть русского войска умерла в Бердаа от дизентерии и была перебита в ходе сражений с подоспевшими арабскими отрядами ([32] с.207). Вышесказанное свидетельствует о том, что при Олеге и Игоре начинаются первые попытки установить в русских землях олигархическое правление, правление в интересах крупного капитала. В Новгороде это плохо получалось ввиду сильных демократических традиций и жесткого противостояния с народным вече. А на Юге эти традиции были не столь сильны, как на Севере, и главное – значительная часть населения Киева и других городов на Юге жила внешней торговлей, и ему легко было внушить, что действия княжеской власти (грабительские набеги, войны за торговые интересы, порабощение славянских народов), служат его интересам. А затем – использовать эту часть населения в интересах олигархии и превратить в ее слуг, что и произошло. Археология подтверждает, что это разделение между Севером и Югом Руси, которое существовало и в древнейшую эпоху (см. главу I), в известной степени сохранилось в эпоху Киевской Руси. В частности, она свидетельствует о том, что объемы международной торговли, происходившей на Юге, в бассейне Днепра, Дона и Волги, были намного больше, чем на Севере. Об этом говорит археология – все клады золотых монет в VIII-XI вв. были на Юге Руси, и их было очень много, что указывает на крупные размеры торговли; на Севере же были только клады серебряных монет. Как указывает В.Кропоткин, северная граница золотых кладов проходила по линии Пинск – Смоленск – Чернигов – Курск ([59] с.17). Таким образом, влияние факторов, способствовавших росту коррупции, на Юге было неизмеримо больше, чем на Севере Руси. Как уже говорилось, в X в. в Киевской Руси продолжался расцвет работорговли, начавшейся столетием ранее. По словам В.Ключевского, «в X-XI вв. челядь составляла главную статью русского вывоза на черноморские и волжско-каспийские рынки» ([55] XVI). Тех же древлян, тиверцев и прочих славян, захваченных князьями и их помощниками, русские купцы везли на продажу на рынки рабов теперь уже не только на севере Черного моря и на Волге, но даже и в самом Константинополе и в других византийских городах. При этом преследовались все те же интересы крупного торгового капитала, которые заключались в максимизации прибыли от участия в международной торговле: чем ближе к конечному покупателю, тем лучшую цену за «товар» можно было выручить и тем больше можно было продать «товара». То, что речь шла не об обычном товаре, а о собственных соотечественниках, экспортируемых за границу в качестве рабов, киевских князей не волновало – очевидно, моральная сторона этой торговли их ничуть не беспокоила. Экспорт славянских рабов теперь, под эгидой великих князей всея Руси, был поставлен на широкую ногу: как указывает Г.Литаврин, в договорах с Византией даже фиксировались цены рабов ([70] с.111). Причем, цены рабов по договору 944 г. упали в 2-3 раза по сравнению с договором 911 г., что свидетельствует о сильном наплыве славянских рабов в Византию в первой половине X века. Их стоимость упала до столь низкого уровня, что одна шкурка черной лисицы на рынке в Константинополе была эквивалентна 5 рабам ([70] с.111). В этот же период впервые на Руси появляются рабовладельческие хозяйства – с рабами (холопами) и с массовым товарным производством, предназначенным для экспорта. Первым крупным рабовладельцем, по данным американского историка Д.Блюма (изучавшего древнерусские источники), была киевская княгиня Ольга, правившая после Игоря (середина – вторая половина X в.). Она конфисковала ряд земель у древлян и новгородцев, где устроила свои поместья ([156] p.34). Г.Вернадский называет ее «наиболее богатой землевладелицей на Руси» и указывает, что, согласно русским летописям, ей принадлежал на правах частной собственности город Вышгород близ Киева, деревня Ольжичи в районе Десны и несколько деревень в районе Пскова и Новгорода ([15] с.48). Скорее всего, такие города и деревни образовывались путем переселения на пустующую территорию пленных, захваченных в ходе покорения очередного славянского города-государства. Именно таким образом, указывает Д.Блюм, киевский князь Владимир I (980-1015 гг.) основал Белгород и Берестово, которые затем считались его собственностью ([156] p.34). Бoльшую часть населения таких городов и деревень, таким образом, составляли рабы (холопы), которые работали на княжеских землях. В дальнейшем крупные рабовладельческие поместья появились в собственности не только киевского князя, но и других князей и их родственников, а, начиная с XII века – и в собственности бояр, то есть старших чиновников или офицеров в княжеской администрации или дружине. Известно, например, что в XII веке сыновья черниговского князя Олега владели двумя поместьями, где работали 700 рабов (холопов), и где в подвалах хранилось большое количество меда, вина, зерна и содержалось 4000 лошадей, то есть, по-видимому, продукция этих рабовладельческих хозяйств, предназначенная для продажи или экспорта ([156] pp.34, 40-44). О том, что эта княжеская рабовладельческая система не издавна существовала на Руси, а была внедрена именно в X-XI вв., свидетельствует как отсутствие каких-либо сведений о крупных поместьях до X века, так и, например, Новгородская первая летопись XI века. Ее автор горевал по поводу того, что в прежние времена князья имели деньги лишь от войны и торговли, а теперь главным источником их обогащения стали крупные земельные поместья, и описывал те несчастья и тяготы для народа, которые они с собой принесли ([156] p.33). Все это и дало основание В.Ключевскому утверждать что «экономическое благосостояние Киевской Руси XI и XII вв. держалось на рабовладении» ([55] XVI). Таким образом, можно констатировать, что система крупных княжеских рабовладельческих хозяйств на Руси возникла в X веке, одновременно с другими явлениями, свидетельствующими о росте коррупции в обществе и начавшемся отходе от сложившихся ранее демократических традиций. Вряд ли данное явление (распространение рабовладельческих поместий) можно объяснить чем-то другим, например, «скандинавским» влиянием со стороны «скандинавских» князей, как предлагает Д.Блюм ([156] p.36). Как мы выяснили, единственным князем, в отношении которого на сегодняшний день по-прежнему имеются какие-то основания считать его скандинавом, является князь Олег, княживший после Рюрика. Но насаждать рабовладение на Руси начал вовсе не он, а княгиня Ольга, которая была родом из Пскова и была, судя по всему, славянкой ([15] с.40), а продолжил – ее внук Владимир I, в котором вообще не было ничего «скандинавского». При этом надо учесть, что ни Ольга, ни Владимир никогда не жили в Скандинавии и, следовательно, довольно странно их подозревать в попытке установить «скандинавские порядки» . На самом деле расцвет рабовладения на Руси с середины X века стал результатом тех процессов, о которых было сказано выше: фактический переход власти к крупному торговому капиталу (олигархии), образование огромной армии нищих пролетариев (которых можно было легко превращать в рабов), утрата властью своего демократического характера, рост коррупции власти. Собственно говоря, массовый экспорт славянских рабов осуществлялся сначала вождями русов-варягов, а затем князьями в течение всего IX века и затем в течение X-XII веков. Поэтому расцвет рабовладения уже и на самой территории Киевской Руси, начиная со второй половины X века, был лишь следующим логическим звеном в этом неуклонном сползании общества в бездну коррупции. Вообще, во все времена рабовладение было, можно сказать, любимым занятием олигархии. Расцвет рабовладения и в Древней Греции в V-IV вв. до н.э., и в Древнем Риме во II-I вв. до н.э., и в Древнем Китае во II-I вв. до н.э., и в более раннюю эпоху – например, в Древнем Египте в середине II тысячелетия до н.э. - и в Италии в конце средневековья, и даже в России в 1990-е годы (сети сексуального рабства, рабство в Чечне) происходил в условиях установления власти олигархии. Поэтому Киевская Русь не является в этом отношении исключением из общего правила. В заключение необходимо сказать еще об одном явлении, характерном для Киевской Руси, начиная с X века. Речь идет о падении нравов и морали общества. Данное явление происходило всегда в эпоху глобализации и кризиса коррупции, чему во второй книге трилогии было приведено множество примеров. Точно так же и в Киевской Руси в X-XII вв. быстрый рост торговли, появление массы заморских товаров и увеличение всевозможных материальных соблазнов вызвало невиданное ранее стремление к роскоши и к удовлетворению самых ненасытных желаний, и этому стремлению были принесены в жертву прежние моральные ценности и устои, на которых держался до этого славянский мир. Собственно говоря, массовый экспорт славянских рабов под эгидой князей – «народных избранников», и появление у них крупных рабовладельческих поместий, сами по себе являются свидетельством крайней моральной деградации правящей верхушки Киевской Руси. Главным мерилом всего становятся деньги, а главным смыслом жизни – богатство. Это отражается и в сводах законов Киевской Руси, которые защищают не человека, а богатство (см. следующую главу), это также отражается и в нравах правящей верхушки. Вот как описывались нравы русских богачей в XII веке современниками: богатый ходит «в пурпуре и шелках, …седла позолочены; когда он выходит из дому, перед ним идут и за ним следуют множество рабов в монистах (ожерельях), обручах (браслетах), золотых гривнах и роскошной одежде; во время обедов на золотой и серебряной посуде подаются тетерева, гуси, журавли, рябчики, голуби, куры, зайцы, олени, вепри; пьют вина, мед и квас; во время пиров играют на гуслях и свирелях, забавляются шутами и “смехословцами” и пляской; спит богатый на шелковой постели» ([107] 1, с.220). Есть примеры совсем непомерного стремления к наслаждениям, которые большинству современных людей невозможно понять. В Древнем Риме таким примером может являться привычка римской знати во время обильной трапезы прочищать рвотой желудок – чтобы освободить место для новых изысканных угощений. А в отношении Киевской Руси можно привести следующий пример. Согласно свидетельствам летописцев, у Великого князя всея Руси Владимира I (980-1015 гг.), помимо 5 жен, было также 900 наложниц, в том числе 300 - в Вышгороде, 300 – в Белгороде и 300 – в Берестово. Поскольку гаремы никогда не были русской традицией, то по этому факту историки даже придумывали различные гипотезы – для чего это Владимиру понадобилось такое количество наложниц - пытаясь найти этому какое-то «рациональное» объяснение ([15] с.68). Но объяснить данное явление какими-либо «рациональными» соображениями или, тем более, физическими потребностями князя довольно-таки сложно. Вместе с тем, летописцы отмечали и тот факт, что Владимир был «ненасытен в пороке». Поэтому 900 наложниц князя Владимира – по-видимому, явление того же порядка, что и упомянутая выше привычка римских богачей искусственно продлевать свое удовольствие от застольной трапезы. А также результат его неуемной жажды власти над окружающими людьми. Стремление к богатству и удовольствиям в самой неожиданной форме проявлялось не только среди князей, бояр и купцов, но и, например, среди рядовых княжеских дружинников. Например, дружина великого князя Владимира однажды стала ему жаловаться на то, что ей приходится есть деревянными ложками, а не серебряными. И Владимир поспешил снабдить своих дружинников серебряными ложками, испугавшись, что из-за такой мелочи он может потерять ценных воинов ([156] p.38). Мы видим, что ни о какой простоте нравов, описываемой в русских былинах о князе Владимире и его дружинниках, нет и речи. Дружинники мечтают о том, чтобы хоть внешне походить на князя и богатых купцов и бояр и отличаться от простых людей - есть серебряными ложками, а не деревянными, как весь остальной народ. Падение нравов в Киевской Руси затронуло не только верхушку, а распространилось на значительную часть населения. Как указывает Н.Рожков со ссылкой на многочисленные свидетельства, именно с X в. по XII в. на Руси очень распространилось пьянство, которое стало характерной чертой русского общества в этот период, до этого ничего подобного не было ([107] 1, с.218-219) . Развращающее влияние богатства и изобилия иноземных товаров было столь велико, что были примеры открытого пренебрежения своими княжескими обязанностями ради насыщенной удовольствиями жизни за границей, в более комфортных условиях, чем на родине. Когда княгиня Ольга, умирая, призывала своего сына Святослава занять ее княжеский трон в Киеве, то он ей ответил, что все равно останется в Переяславце на Дунае (в Болгарии) и перенесет столицу из Киева в Переяславец, по той причине, что там есть все богатства, какие можно пожелать: золото, шелка, вино, различные фрукты из Греции, серебро и лошади из Венгрии и Богемии, меха, воск, мед и рабы из Руси ([156] pp.49-50). Совершенно очевидно, что Переяславец в Болгарии, расположенный посреди завоеванных силой оружия и потому враждебно настроенных болгар, рядом с недовольной таким новым соседством Византией и сильно отдаленный от русских земель, совершенно не годился для управления Русью. Зато, конечно, он вполне годился в качестве островка райской жизни для самого князя и его приближенных. Поэтому многие русские летописцы упрекали Святослава: «Чужих желая, своя погуби» и отмечали «премногую его несытость» (ненасытность) ([32] с.249). Л.Гумилев даже предположил и доказывал, что убийство Святослава печенегами в 972 г. было организовано киевлянами, недовольными таким его княжением ([32] с.250-251). И хотя Святослав вошел в историю как герой, уничтоживший Хазарский каганат и прославившийся своими военными экспедициями против Болгарии и Византии, но мы видим, что он был вместе с тем бонвиваном, подходившим довольно безответственно к своим функциям управления тем огромным государством, которым была в то время Киевская Русь. Необходимо в этой связи отметить, что ради его иллюзорных интересов в Болгарии погибло несколько десятков тысяч русских воинов. Как указывалось выше, Византия, использовав его слабости и его тщеславие, уговорами и подкупом склонила Святослава к тому, чтобы начать войну против Болгарии, а впоследствии воспользовалась плодами его побед, присоединив Болгарию к себе в качестве вассала. Можно привести много примеров, свидетельствующих о падении нравов и морали среди русских князей. Князь Владимир I, о котором выше уже говорилось, взял в плен половецкую княжну Рогнеду и изнасиловал ее прямо на глазах у своего войска, а после этого сделал своей женой. Князь Владимир Мономах взял русский город Минск и не оставил там «ни челядина, ни скотины» - все до единого жителя были убиты ([107] 1, с.223). Чем бы ни объяснять эти действия, но они свидетельствуют о чудовищно низких моральных нормах у обоих. А князь Святослав учинил страшную резню во время своего похода в Болгарию в 968-970 гг.: после взятия Филиппополя 20 тысяч болгар посадил на кол ([137] 3, с.559). Падение нравов и морали, как видим, не обошло в эту эпоху даже наиболее почитаемых русских князей, сделавших немало важного и полезного для Русского государства . Можно привести множество других примеров недостойного поведения князей в ту эпоху, когда князья убивали собственных братьев, выкалывали им глаза (князю Васильку), предавали их, уничтожали и угоняли в рабство население крупных городов и т.д. Особенно изобиловали этими эксцессами XI-XII века, о которых речь пойдет в следующей главе. Указанные выше явления нашли отражение и в русском фольклоре. Как говорилось в главе I, обычно в древних русских сказаниях драконы и прочие чудовища либо жили где-то вдали от людей - под землей или в горе (Змей Горыныч, аспиды, Великий Полоз и т.д.), либо приходили на Русь откуда-то извне. Даже двенадцатиглавый Чудо-Юдо, хотя и является самым страшным из всех драконов, но все же изображен в качестве некой внешней силы, пришедшей откуда-то и напавшей на Русь. А в эпоху Киевской Руси мы видим совсем других драконов. Киевский Змей не только контролирует весь торговый путь по Днепру, включая все 12 его хоботов-излучин (см. главу I), но он и живет в Киеве, в богатом тереме ([39] с.150). И хотя он своих привычек вовсе не оставил – например, по-прежнему любит похищать девушек, но статус его кардинально изменился. Теперь он уже не внешний враг, а наоборот, олицетворяет местную власть. Даже народный герой Добрыня Никитич не вступает с ним в битву, как делали все другие богатыри, а самое большее - ведет с ним переговоры. Между ними, оказывается, заключен договор, и даже оформлен на бумаге. Но Змей не слишком пунктуален в выполнении этого договора и все время его нарушает. И лишь когда эти нарушения становятся совсем вопиющими: например, когда Змей обратит в рабство слишком много русского народу, - тут народный герой Добрыня и вступает с ним в переговоры, и (при удачном их исходе) ему удается освободить пленников ([39] с.150; [41] с.319). Нет никакого сомнения, что под видом многоглавого Змея, живущего в Киеве, в народных сказаниях отразился образ киевской княжеско-боярской олигархии. Змей здесь - уже не какая-то внешняя сила, а сила, установившая власть над Русью и русским народом. И сами киевские князья с их помощниками-боярами лучше всего вписываются в образ Змея. Взять, к примеру, князя Владимира I с его 900 наложницами – чем не киевский Змей, похищающий красных девиц и держащий их «в полоне». Или взять договор между Добрынем и Змеем: единственный договор, о котором может идти речь – это договор между народным вечем и князем, а также между вечем и местными чиновниками (тысяцкими и сотскими) который существовал и в Новгороде, и в других городах-государствах Руси (см. главу II). Без сомнения, о существовании такого договора с незапамятных времен знал весь народ, и в самом Киеве были попытки возобновить практику заключения договора с князем в XI-XII вв. (см. главу V). Но к тому времени он уже превратился в фикцию, так как князья узурпировали власть, и настоять на выполнении пунктов договора в XI-XII вв. вече могло лишь силовым методом - посредством восстания против князя или посредством угрозы восстания. Очевидно, именно такими методами убеждения и действовал «переговорщик» Добрыня Никитич, пытавшийся заставить Змея выполнять условия договора и выпустить незаконно захваченных им в рабство людей. Так в народных сказаниях отразилась суть событий, происходивших в то время в Киевской Руси. Глава V. «Погибель Русской земли» в XI-XIII вв. 5.1. Усиление коррупции в Киевской Руси в XI-XII вв. Как было показано в предыдущей главе, X век стал переломным в истории коррупции в Древней Руси. Если ранее славянскими городами-государствами правили преимущественно выборные князья и посадники, которые не могли не учитывать интересы основной массы своих избирателей, то в течение X в. князь постепенно превращался в «первого среди архонтов», в главного рабовладельца и работорговца страны. Коррупция власти коснулась не только главы государства, но и всех других его представителей. Как отмечает Н.Рожков, до XI в. основные городские должности были выборными, а, начиная с XI в. они стали назначаться князем ([107] 1, с.200) . То есть городские чиновники перестали быть представителями народа и стали членами олигархической верхушки. Все это также не могло не отразиться на исполнении ими своих функций. По существу, указывает историк, государство перестало выполнять обе свои главнейшие функции – внешнюю защиту и суд, - или выполняло их неудовлетворительно. Войны князья теперь вели, как пишет историк, «для частных целей», а суды не были заинтересованы в справедливом и эффективном судопроизводстве: судебный процесс в XI-XII вв. характеризовался «резко выраженным формализмом» ([107] 1, с.211-215). Эта коррупция государства нашла свое отражение и в Русской Правде – кодексе законов XI-XII вв. Согласно характеристике, данной В.Ключевским, Русская Правда являлась «кодексом капитала», сама личность человека рассматривалась в ней лишь «как орудие капитала». Это выражалось, в частности, в том, что имущество в этом кодексе законов, по словам историка, «ценится не дешевле, а даже дороже самого человека, его здоровья, личной безопасности», «само лицо рассматривается в Правде не столько, как член общества, сколько как владетель или производитель капитала: лицо, его не имеющее и производить не могущее, теряет право свободного или полноправного человека» ([55] XIV). Даже наказания в Русской Правде были установлены почти исключительно в виде денежных штрафов, что было очень удобно для богатых: можно уже было не бояться тюрьмы или виселицы, за любое совершенное преступление можно было откупиться соответствующей суммой денег ([55] XIII). Конечно, демократические традиции в городах-государствах Древней Руси были довольно сильными. Поэтому процесс установления олигархической формы правления в русских землях встречал сильное противодействие со стороны народных вече. Известно о многочисленных случаях в течение XI-XII вв., когда народное вече в разных русских городах-государствах изгоняло своих князей и выбирало новых. В одном лишь Киеве, где уже в X в. княжеский престол стал переходить не по призванию вече, а по наследству, тем не менее, было около десяти случаев народного восстания или народного недовольства, с изгнанием князя и призванием нового. Как уже говорилось, из 50 князей, правивших в Киеве до 1240 года, 14 князей было призвано вечем. Н.Рожков приводит более десятка примеров таких народных восстаний с изгнанием князя также в других княжествах, помимо Киева ([107] 1, с.188-189). Особенно стойко сопротивлялись княжеско-боярской коррупции новгородцы, которые официально ввели, как уже говорилось, запрет для князя, его родственников и свиты владеть земельной собственностью в Новгороде. Данный запрет был введен после восстания против новгородского князя, произошедшего в 1136 г., и изгнания его народным вечем. Уже имевшиеся у князя поместья были конфискованы и переданы церкви, а любая приватизация общественных земель в дальнейшем допускалась лишь с согласия народного вече ([156] p.35; [15] с.109). В течение нескольких столетий после этой революции институт княжеской власти в Новгороде опять приобрел тот демократический характер, который он, судя по всему, имел до призвания Рюрика в IX веке, когда городом-государством правили посадники – выборные и регулярно сменяющиеся князья. Теперь мы видим в Новгороде похожую картину – как только князь перестает устраивать новгородцев, вече его изгоняет и призывает другого князя. Например, только в период с 1215 г. по 1236 г. князья в Новгороде сменялись 14 раз ([88] с.260). Однако в большинстве других русских городов княжеско-боярская олигархия постепенно брала верх над демократией. И этому должна была в немалой степени способствовать глобализация - резкое увеличение внешней торговли вдоль торгового пути «из Варяг в Греки» по Днепру и Черному морю. Ранее уже говорилось о необыкновенном размахе этой торговли, которая происходила в X-XI вв. Но это не вело к экономическому развитию Руси. Наоборот, имеющаяся информация позволяет говорить о том, что она вела к ее деградации. Так, поляне в VIII или IX вв. платили дань казарам обоюдоострыми мечами, которые привели тех в изумление; из арабских источников известно, что в одном из городов русов (также в VIII или IX вв.) изготавливались ценные клинки или мечи, которые можно было согнуть пополам, и они снова распрямлялись – та самая знаменитая «дамасская сталь», по-видимому, производилась на Руси ([89] с.197). А затем все эти производства исчезли – как известно из археологии, кроме стрел, щитов и копий, в X-XI вв. все оружие Русь импортировала ([107] 1, с.151). То же касается, например, производства ювелирных изделий: в период расцвета Киевской Руси не было известно ни о русских мастерах золотого дела, ни о русских изделиях из золота. Как указывает Н.Рожков, все это появилось лишь в конце XII в., когда внешняя торговля, да и сама Киевская Русь, находилась уже в глубоком упадке ([107] 1, с.152). Между тем, на территории Русской равнины издавна были замечательные мастера по золоту: образцы скифских золотых украшений и сегодня вызывают восхищение. Таким образом, в период наивысшего «расцвета» Киевской Руси ее ремесла заглохли, остались лишь самые примитивные. Интенсивное участие в международной торговле, в рамках которой Русь столкнулась с более развитой (или более экономичной) промышленностью Византии и Персии, с экономической точки зрения означало превращение ее в полуколонию или, следуя научному определению, данному И.Валлерстайном, в периферийное государство. Это выражалось в том, что экспортировалось в основном сырье - меха, мед, воск, зерно и рабы, а импортировались в основном готовые изделия - шелковые ткани и одежда, иконы, драгоценности, изделия из стекла, специи, оружие, изделия из металлов, вино, пиво ([15] с.131-132). Конечно, речь не шла о полном уничтожении промышленности и ремесел, они продолжали существовать, но лишь в рамках той примитивной специализации, которая была отведена Руси в рамках стихийно сложившейся глобальной экономики. Как оружие теперь производилось только самое простое (стрелы, щиты и копья), так же обстояло дело, по-видимому, и с одеждой, и с изделиями из металлов и стекла: все хорошее и дорогое импортировалось. Интенсивная торговля способствовала быстрому обогащению правящей верхушки и, наоборот, обнищанию населения – за счет вывоза по дешевке скупленных или попросту отобранных продуктов его деятельности, роста конкуренции со стороны заморских ремесленных изделий, а также роста ценовой нестабильности, которая могла быть вызвана как объективными обстоятельствами, так и сознательной спекуляцией. Известны примеры резких изменений цен на хлеб, соль и другие виды продовольствия и предметы первой необходимости . Кроме того, в условиях нарастания социальных конфликтов и войн в XI-XII вв. население все чаще становилось объектом грабежа со стороны соседних князей или угонялось в рабство, а наиболее трудоспособная часть общества погибала во время военных передряг. Как и в другие эпохи глобализации, в эпоху Киевской Руси все бoльшая часть населения торговала, и все меньшая занималась производством. Русские торговцы и воины добивались необыкновенных успехов: навязывали Византии чрезвычайно выгодные для них торговые договора, доезжали со своими товарами до самых отдаленных стран – например, даже до Багдада. «У редкого царя восточных стран, - пишет М.Покровский, - не было шубы, сшитой из русских мехов» ([98] 1, с.97). Но все это не приносило Руси никакой пользы. Наоборот, «разбойничья торговля», как ее характеризовали В.Ключевский и М.Покровский, наносила стране непоправимый ущерб ([98] 1, с.134-135). Все бoльшая часть населения превращалась в торговцев-воинов и паразитировала на остальном населении, которое она грабила или угоняла в рабство. Обогащалась же на этом лишь правящая верхушка, контролировавшая всю эту систему «разбойничьей торговли». Как пишет Л.Гумилев, торговля княжеско-боярской верхушки с русским населением в эпоху «расцвета» Киевской Руси похожа «на “торговлю” с индейцами Канады и зулусами Южной Африки. Это способ порабощения страны путем обмана и спаивания аборигенов. Это программа колонизаторов эпохи “первоначального накопления”, губительная для народов, становившихся ее жертвами» ([32] с.502). В итоге социальная дифференциация все более усиливалась. В Новгороде в 1018 г. по решению вече собирали специальный налог с населения для отражения внешней военной угрозы (со стороны князя Святополка). При этом для представителей высших классов (бояр) этот налог был установлен на уровне, в 112 раз большем, чем для простых людей ([107] 1, с.162). Данный факт является одновременно и примером того самого «справедливого управления», о котором писали русские летописцы и которого придерживалась вечевая демократия (богатые должны платить больше, чем бедные), но и, вместе с тем, отражает то различие в уровнях доходов и благосостояния, которое ни для кого в Новгороде, конечно, не было секретом. В древних источниках упоминаются случаи, когда бедные нанимались на работу в качестве наемных рабочих, получая в качестве оплаты лишь еду для прокорма, и ничего больше ([107] 1, с.162) - до такой степени нищеты и голода они были доведены. Все большее распространение, особенно начиная с XII века, получило долговое рабство и вообще рабство как таковое ([107] 1, с.186-187). Процесс коррупции и «олигархизации» Киевской Руси усиливался в течение XI века, что было особенно заметно на Юге. Как писал русский летописец, во время княжения в Киеве князя Всеволода (1078-1093 гг.) «люди больше не имели доступа к княжескому суду, судьи стали продажны и корыстны» ([15], с.97). С еще бoльшими злоупотреблениями было связано княжение в Киеве Святополка II (1093-1113 гг.). После его смерти в 1113 г. в Киеве началось восстание народа, которое некоторые историки называют революцией. Киевляне разгромили дома целого ряда княжеских чиновников (тысяцких и сотских) и дома еврейских купцов и финансистов. В чем же причины этой революции? Как выясняется, причины – типичны для олигархической формы правления, все они хорошо известны по другим примерам правления олигархии . Святополк ввел в период своего княжения монополию на соль и создал ее искусственный дефицит, в результате которого цена на соль резко выросла. Соль в ту эпоху, когда не было холодильников и рефрижераторов, была совершенно необходимой для жизни, для торговли, а также для тех, кто занимался мясным скотоводством, охотой и рыболовством – хранить мясо и рыбу можно было только в соленом виде. Поэтому ее резкое удорожание больно ударило по всему населению. Не случайно киевляне разгромили дома и еврейских торговцев, и княжеских чиновников – очевидно, первые заламывали невообразимые цены на соль, а вторые следили за тем, чтобы никто посторонний не приезжал в город торговать солью. О прочих причинах восстания можно судить по тем мерам, которые были приняты сразу после этих событий новым киевским князем Владимиром Мономахом. Созванное им совещание князей постановило прекратить злоупотребления краткосрочными ссудами, ограничить размер процентов, запретить хозяевам обращать в рабство своих наемных рабочих и ограничить их власть над ними, были также приняты меры против мошеннических сделок по добровольной продаже себя в рабство ([15] с.104-105). Последствия этой революции в Киеве ощущались еще довольно долго: там была введена демократическая процедура избрания князя и заключения с ним договора, подобно той, что была в Новгороде; известно, что она существовала некоторое время при избрании киевских князей в середине XII века ([15] с.196-195). Л.Гумилев указывает на еще один аспект деятельности Святополка и его партии: они активно занимались работорговлей, и поэтому были заинтересованы в продолжении непрекращающейся войны с половцами, которую сами же провоцировали и разжигали. Так, Святополк не один раз вероломно убивал половецких послов, что было нарушением международных обычаев того времени, нападал на половцев, когда те уже давно просили мира, уводил их в рабство. В итоге половцы отвечали тем же, нападая на русские земли и угоняя в рабство множество простых людей. Но когда Владимир Мономах предложил одним мощным ударом расправиться с половцами (что затем и было сделано), Святополк стал возражать и препятствовать этой экспедиции, выступая фактически за продолжение затяжной бесконечной войны, сулившей большие доходы от работорговли ([32] с.338-339). Правление Святополка II в Киеве – яркий пример торжества олигархии, включавшей княжеских чиновников, торговцев и ростовщиков. Как видно из вышеизложенного, все действия правящей верхушки были направлены против народа и его интересов: искусственное разжигание войны, работорговля, создание искусственного дефицита товаров (соли), ростовщичество, усиление произвола по отношению к наемным работникам, насильное и мошенническое обращение в рабство. Поскольку Киевская Русь существовала не в виде единого унитарного государства, а в виде относительно самостоятельных государств, объединенных между собой по принципу конфедерации, то невозможно дать краткой и целостной картины коррупции. Тем не менее, как следует из вышеизложенного, в целом в Киевской Руси в течение X-XII вв. происходило постепенное усиление олигархии и коррупции государства. Об этом свидетельствуют как уже приводившиеся выше факты (свертывание демократических выборов, формализация судопроизводства, рост числа крупных рабовладельческих поместий и работорговли, попытки создания княжеских монополий с монопольно высокими ценами, рост числа народных восстаний и изгнаний князей в XI-XII вв.), так и, например, резкое сословное расслоение общества, произошедшее в указанный период. До XI в. все жители Киевской Руси имели одинаковые права и были равны. В соответствии с первым известным вариантом Русской Правды, составленным в начале XI в., убийство любого человека (смерда), мужчины или женщины, наказывалось одинаковым штрафом в 40 гривен ([156] pp.27-28; [107] 1, с.178). Но в более позднем варианте Русской Правды (конец XI в.) появились сильные различия: за убийство боярина - 80 гривен, людина – 40, смерда – 5, убийство появившихся к тому времени холопов вообще не наказывалось штрафом ([15] с.150). Таким образом, к концу XI века в Киевской Руси окончательно исчезло не только имущественное, но и даже юридическое равенство между людьми, а с ростом рабовладения начала стремительно исчезать свобода. Что касается «братства», третьего компонента известного лозунга , то оно, по-видимому, исчезло намного раньше. Очень хорошо заметен этот процесс по трансформации основных слов и понятий в течение указанного периода. Как указывает Г.Вернадский, слово «смерд» первоначально означало «человек» и имело нейтральный смысл, обозначая любого человека. А к XIII веку смердами фактически называли только крестьян ([15] с.161); причем это слово приобрело презрительный оттенок . Слово «холоп» произошло от названия одного из племен печенегов – хоп, представителей которого славяне с давних времен использовали в качестве пастухов ([15] с.178-179). Возможно, их положение мало отличалось от положения рабов, поэтому стало фактически употребляться в значении «раб». Затем «хоп» трансформировался в «хлоп» и «холоп» и впоследствии, начиная с XI века ([15] с.164), когда начался расцвет княжеских рабовладельческих поместий, это слово стало применяться уже ко всем рабам, и стало широко употребимым. В.Ключевский так писал об этом заключительном периоде существования Киевской Руси. «К половине XII в. рабовладение достигло там [в Киевской Руси] громадных размеров… Русский купец того времени всюду неизменно являлся с главным своим товаром, с челядью… выгрузившись, он расставлял на волжских базарах, в городах Болгаре или Итиле, свои скамьи, лавки, на которых рассаживал живой товар – рабынь. С тем же товаром являлся он и в Константинополь. Когда греку, обывателю Царьграда, нужно было купить раба, он ехал на рынок, где “русские купцы приходяще челядь продают”… » ([55] XVI). 5.2. Гражданские войны XI-XII вв. Период XI-XII вв. в Киевской Руси «дворянские» историки традиционно называли периодом «княжеских междоусобиц». Но позднее, когда пришло понимание, что дело, возможно, не в ссоре нескольких князей друг с другом, историки начали называть эту эпоху еще периодом «смут и мятежей», периодом «бед», а также периодом «распада Киевской Руси». Как представляется, анархия, воцарившаяся в Киевской Руси с середины XI в., является следствием тех процессов коррупции общества и установления власти олигархии, о которых шла речь выше. И этому есть множество исторических параллелей. Например, в эпоху господства панской олигархии в Польше в XVII-XVIII вв. мы видим такие же непрерывные междоусобные войны между магнатами (панами) в борьбе за трон или за имущество и сферы влияния и одновременно беспрецедентные по своему размаху народные восстания типа восстания Богдана Хмельницкого (середина XVII в.). Здесь же мы видим и необычайную жестокость власть имущих в отношении населения: в ответ на восстание Хмельницкого сотни населенных пунктов на Украине были стерты с лица земли поляками и призванными ими крымскими татарами, сотни тысяч мирных жителей были вырезаны или угнаны в рабство ([16] 2, с.23-24). В целом, анархия в Польше в XVII-XVIII вв. и последующий ее распад и исчезновение как государства с политической карты к концу XVIII в. являются следствием тех же причин, которые вызвали анархию и распад Киевской Руси в XI-XIII вв. Но период XI-XII вв. – особый период в истории не только Руси, но и в истории всего Евразийского континента. Потому что глобализация в период с IX по XII вв. охватила огромное количество стран: Скандинавию, Русь, Византию, Хазарию, Сирию-Палестину, Персию, Месопотамию, Среднюю Азию и даже коснулась Англии, - то есть охватила все страны, располагавшиеся вдоль торговых путей «Из Варяг в Греки» и «Из Варяг в Персы». Поэтому такой же кризис коррупции, сопровождавшийся гражданскими войнами и крахом государств, мы видим во всех этих странах в конце этой эпохи глобализации – то есть в XI-XII вв. (подробнее см.: [65] п. 4.4.). И к концу этого периода, то есть к XIII веку, большинство этих стран оказались под игом иностранных завоевателей: норманнов, крестоносцев, «татаро-монголов» и т.д., - которые воспользовались наступившей там анархией и упадком в своих захватнических целях. Рамки настоящей книги не позволяют мне подробно освещать ход событий XI-XII вв., тем более что они подробно описаны в летописях и исторических трудах, поэтому придется быть кратким. По данным Г.Вернадского, с 1055 г. по 1228 г. известно о 80 военных столкновениях на территории Руси: значит, война происходила каждый второй год ([15] с.338). Причем, в некоторых сражениях с каждой воюющей стороны участвовало до 50 тысяч человек и более ([32] с.397), что сопоставимо с тем количеством, которое участвовало в знаменитых сражениях в эпоху гражданских войн Рима (I в. до н.э.). Известно, что во время этих «междоусобных войн» киевский князь Владимир Мономах взял русский город Минск и не оставил там «ни челядина, ни скотины» - все были вырезаны ([107] с.223). Суздальский князь Андрей Боголюбский в 1169 г. взял Киев приступом вместе с союзными князьями и устроил там побоище, не пощадив, по словам летописца, ничего в Киеве, ни храмов, ни жен, ни детей ([55] XVIII). А до этого, в 1157 г., киевляне отравили его отца Юрия Долгорукого, княжившего в Киеве, перебили многих суздальцев, поселившихся вместе с ним в Киеве, а уцелевших – продали в рабство. Жуткий разгром Киева произошел опять в 1203 г., а в 1209 г. князь Всеволод всю Рязанскую землю «положил пусту» ([32] с.352, 385). Комментируя эти войны XI-XII веков, Л.Гумилев пишет, что в этих и многих подобных событиях распада Киевской Руси видна «разнузданность инстинктов» ([32] с.352). Действительно, усиление коррупции государства и общества в X-XII вв. могли лишь способствовать такой «разнузданности». Власть олигархии всегда в истории сопровождалась ожесточенной борьбой между олигархическими группировками и жестокостью по отношению к населению, а сама олигархия всегда и была проявлением вопиющей «разнузданности инстинктов» и падения морали и нравов. Но дело, по-видимому, не только в этом. Г.Вернадский пишет о «культурном дуализме» в Киевской Руси ([15] с.265), о существовании двух культур, а, стало быть, и двух социальных слоев или классов. В то же время, Л.Гумилев отмечает «нелюбовь» между киевлянами и остальным населением Руси, которое «тяготилось зависимостью от Киева», чем и объясняется стремление отделиться от Киева и войны с Киевом в этот период ([32] с.351). А вот что пишет по этому поводу В.Ключевский: «Самая нелюбовь южан к северянам, так резко проявившаяся уже в XII в., первоначально имела, по-видимому, не племенную или областную, а социальную основу: она развилась из досады южнорусских горожан и дружинников на смердов и холопов, вырывавшихся из их рук и уходивших на север; те платили, разумеется, соответственными чувствами…» ([55] XVIII). Итак, основной социальный конфликт – между «горожанами и дружинниками» Юга Руси, прежде всего, самого Киева, с одной стороны, и остальным населением, «смердами и холопами» Севера Руси. Выше уже было сказано, что к концу XI в. подавляющая часть населения Руси – прежде всего, все сельское население – превратилась в «смердов и холопов» и была по киевским законам (обновленному варианту Русской правды) поражена в правах по отношению ко всем остальным. А кто такие «горожане и дружинники», о которых пишет Ключевский? Бoльшая часть горожан в Киеве жила торговлей, прежде всего внешней, это ясно и по роли внешней торговли в экономике, и по роли Киева в транзитной торговле, и по концентрации кладов и находок золотых монет в самом Киеве. Да и состав киевских горожан свидетельствует о том же. Как пишет М.Покровский, в Киеве жили и евреи, и скандинавы, и армяне, и греки, и венгры, и половцы – «кого только ни захватывал в свои волны поток торгового движения «из Варяг в Греки» ([98] 1, с.122). А дружинники – это такие же интернациональные бригады воинов-наемников киевского князя, помогающие ему в войне и торговле . Таким образом, в Киеве в XII в. мы видим тех же разноплеменных и разноязычных торговцев и воинов, которые под именем «русов-варягов» в VIII-IX вв. торговали, грабили и угоняли в рабство славянское население, и «поголовно ходили в золоте». Конфликт между двумя классами, «культурный дуализм», наметившийся уже в VIII-IX вв., никуда не исчез, он просто трансформировался и принял грандиозный размах, превратившись в гражданскую войну между русским населением Севера и интернациональной химерой Юга. Но состав этих двух классов изменился. В VIII-IX вв., в эпоху «дикого капитализма», торговцы-воины превратились чуть ли не в отдельную нацию (варягов и русов), со своим государством, царем и, возможно, с неким подобием «воровской демократии». А в эпоху «олигархического капитализма» XI-XII вв. их роль по сути дела свелась к роли слуг и помощников князей и бояр, без протекции которых вряд ли было бы даже возможным участие киевских купцов в торговых экспедициях в Византию, не говоря уже о наемных дружинниках, непосредственно подчиненных князьям и боярам. Изменился также состав и статус противостоящего им простого народа: из свободных людей абсолютное большинство народа превратилась в смердов, которых князья и бояре уже почти не считали за людей, и при первом удобном случае превращали в своих рабов . Те, разумеется, отвечали им не меньшей ненавистью, и при первой возможности также не щадили «ни жен, ни детей» в Киеве. Вот какова была подоплека той грандиозной гражданской войны на территории России, которая развернулась в XI-XII вв. и которая была названа историками ничего не значащим словосочетанием «княжеские междоусобицы». Однако эта характеристика («княжеские междоусобицы») уже не устраивает современных историков, понимающих всю ее абсурдность. Что же это за «междоусобицы» такие, спрашивает Л.Гумилев, в которых участвует по 50 тысяч человек и более с каждой стороны? ([32] с.397-398) Это значительно больше, чем участвовало в так называемых «татаро-монгольских нашествиях» 1238 и 1240 гг. ([88] с.137) А в иные годы эти «междоусобицы» и вовсе принимали беспрецедентно массовый и ожесточенный характер. Например, после того, как киевляне убили заключенного ранее в тюрьму князя Игоря Ольговича, провинциалы – смоляне, черниговцы, и половцы – решили, как пишут летописцы, не дать в обиду поддерживаемых ими князей (Ростиславичей и Ольговичей) и отомстить киевлянам. И все сообща пришли к Киеву в 1203 г., взяли его приступом – и сотворили над ним такое зло, какого не было «от крещения». Город частично сожгли, частично разграбили, мужчин, включая священников, перебили, а женщин, включая молодых монахинь, увели ([32] с.398). Такой же разгром Киева, как уже говорилось, учинили суздальцы вместе с другими союзниками-провинциалами, тремя десятилетиями ранее, в 1167 г., в отместку за убийство Юрия Долгорукого. А в 1216 г. в Ростово-Суздальской земле, согласно летописи, «пошли сыновья на отца, отцы на детей, брат на брата, рабы на господина, а господин на рабов», и в сражении 21 апреля 1216 г. на берегах Липицы погибло 9233 русских, сражавшихся друг с другом ([32] с.511). Спрашивается, это хоть чем-нибудь напоминает «междоусобицу»? По всем признакам: по массовости участия и числу погибших в битвах, по ярости народа, мстящего за вероломное убийство своих вождей, - это самая настоящая гражданская война. И стороны в ней предельно ясны: провинциалы-смерды, идущие за своими вождями - Ростиславичами и Ольговичами (русскими Цезарями и Октавианами), против своих местных «господ» и против олигархии Киева и Волыни, которая, как и сенатская олигархия в Риме, предпочитает методы «яда и кинжала» , и у которой свои вожди – волынские князья (что-то типа Брута и Кассия в Риме). К вышесказанному следует лишь добавить, что водораздел между Севером и Югом наметился задолго до событий XI-XII вв. В силу географических обстоятельств, о которых ранее было сказано, глобализация оказала огромное влияние на Юг Руси и значительно меньшее – на ее Север (о чем свидетельствует археология). Соответственно, и кризис коррупции на Юге принял неизмеримо бoльшие размеры. К XII-XIII векам на Юге Руси уже практически не осталось здоровых сил, способных противостоять кризису коррупции и окончательному уничтожению русской цивилизации – и весь этот регион постепенно превращается в «дикое поле». А на Севере здоровые силы, наоборот, побеждают - в Новгороде и Пскове торжествует вечевая демократия, в Ростово-Суздальской земле постепенно верх берут князья, обладающие государственным мышлением, которые начинают восстанавливать Русское государство. Конечно, конфликт между двумя классами, выразившийся в военном противостоянии Севера и Юга Руси, может лишь отчасти служить объяснением тех битв и побоищ, которые происходили в течение XI-XIII вв. Не все они могут быть объяснены классовым антагонизмом. Судя по всему, были и просто грабительские походы, предпринимаемые с целью грабежа. Самым наглядным примером таких походов являются так называемые «татарские» нашествия и завоевания, о которых речь пойдет в следующей главе. В данном случае можно провести прямую параллель с теми явлениями, о которых говорилось в главе I – с грабительскими походами гуннов и вандалов в V веке н.э. и «народов моря» в конце II тысячелетия до н.э. А в рассматриваемую эпоху (XII-XIII вв.) таким же явлением, наряду с походами Чингисхана и его преемников, были походы крестоносцев, сопровождавшиеся грабежом Палестины, Сирии и Византии и продолжавшиеся около двух столетий. Причина данного явления была объяснена выше. Глобализация и власть денег в эпоху господства олигархии разжигают жадность и жажду золота, которые глубоко укореняются в массовой психологии; а крах государства и цивилизации ведут к анархии и порождают иллюзию полной вседозволенности. Поэтому власть денег, в конечном счете, перерождается во власть грубой силы, и на смену человеческой цивилизации приходит цивилизация хищников, движимая жаждой власти, золота и удовлетворения примитивных страстей. Отчасти именно этим феноменом можно объяснить яростную борьбу русских князей-претендентов за княжеский престол, которая очень часто приводила к военным столкновениям, и в основе которой могли лежать как принципиальные разногласия, так и просто банальная жадность и тщеславие князей, не сумевших договориться о разделе наследства мирным путем. Иногда войны могли быть вызваны и теми, и другими причинами. Например, в 1216 г. в Ростово-Суздальской земле развернулась настоящая война между претендентами на княжескую власть – сыновьями и близкими родственниками умершего Великого князя всея Руси Всеволода Большое Гнездо (1176 - 1212 гг.). На первый взгляд это выглядит как борьба князей за власть, и возможно, отчасти так оно и было. По-видимому, некоторые из князей участвовали в этой борьбе исключительно из корысти или тщеславия, а вовсе не по принципиальным соображениям. Вместе с тем, из летописей следует, что многие простые участники этих сражений пришли воевать добровольно, руководствуясь как раз принципиальными соображениями, в том числе недовольством политикой того или иного князя ([88] с.255). Далее, мы видим, что князья не просто воюют каждый за себя, а они разбились на две группировки, между которыми происходят жесточайшие сражения. А в летописи, помимо всего прочего, сказано: пошли воевать «рабы на господина, а господин на рабов», что прямо указывает на наличие социального конфликта. Наконец, есть все основания полагать, что в этой княжеской войне в Ростово-Суздальской земле в XIII веке столкнулись две концепции будущего развития России, и в ходе этих событий решалось ее будущее (см. следующую главу). А в этом, как правило, и состоит суть и значение любой гражданской войны. 5.3. Демографический кризис XI-XIII вв. Одна из древних летописей (предположительно XIII века) носит название «Слово о погибели Русской земли по смерти великого князя Ярослава». Некоторые историки полагали, в соответствии с «традиционным» взглядом на русскую историю, что речь в ней должна была идти о так называемых «татаро-монгольских нашествиях» на Русь 1238 и 1240 гг. Однако исследователи текста летописи пришли к выводу о том, что речь в ней не идет ни о каких нашествиях, а речь идет о какой-то внутренней болезни, разъедавшей Киевскую Русь ([32] с.398). Кроме того, если «погибель» - это «нашествия татар», то непонятно, при чем здесь «великий князь Ярослав» (Мудрый), умерший в 1054 г., то есть почти за 200 лет до событий 1238-1240 гг. Если летопись написана действительно в XIII веке, а не, скажем, через 20-30 лет после смерти князя, то речь в ней идет не о какой-то одномоментной «погибели», а о такой, которая произошла в течение 2 столетий, с момента смерти Ярослава Мудрого и до момента написания летописи. При этом никто из историков сегодня и не верит в одномоментную «погибель» в результате нашествия. Как отмечал Л.Гумилев, во время похода Батыя зимой 1238 г. на Северо-Восточную Русь было сожжено всего 14 деревянных городов (из общего числа городов Киевской Руси около 300), да и эти были уже весной отстроены заново ([32] с.492). Но эти 14 городов упоминаются лишь в одной летописи, по данным других летописей и по данным иностранных авторов, черпавших свои сведения из самой Орды, зимой 1238 г. было разрушено даже не 14, а всего лишь несколько городов или даже вообще один город ([88] с.219-221). Накануне нашествия Батыя на Южную Русь летом 1240 г., как было установлено археологами, основная часть населения ушла из сел и городов, унеся с собой ценные вещи и домашний скарб и спрятавших в лесах и болотах: на пожарищах, датируемых 1240 г., не было найдено ни людских костяков, ни ценных вещей, ни даже металлических предметов или хозяйственных бытовых орудий. Кроме того, археологи установили, что после того как угроза миновала, население вернулось и поселилось вновь либо на прежнем месте, либо образовав новое поселение поблизости . Известно также о многих поселениях в районе прохождения Батыя, которые совсем не пострадали ([41] с.80-82). Что касается «половецкой угрозы», которой подвергалась Русь до «татарского нашествия», то уже доказано, что она была сильно преувеличенной. По данным Л.Гумилева, за 120 лет, с 1116 по 1236 гг., было всего лишь 5 половецких набегов на Русь ([32] с.495). Причем, как отмечает М.Покровский, ни половцы, ни другие степные народы до Батыя не умели брать города. Даже напав врасплох на Киев в 1096 г., половцы не смогли им овладеть и ограничились тем, что грабили окрестности ([98] 1, с.142). Это не идет ни в какое сравнение, например, с ежегодными набегами крымских, ногайских, казанских и астраханских татар на Московское царство в XV-XVI вв., когда, по оценкам, ежегодно ими уводились в качестве пленников – рабов порядка 20 тысяч человек, при этом нередко уничтожалось население целых городов ([100] с.37). И тем не менее, Московское царство в этот период не только не «погибло», но необычайно усилилось, подчинив себе Казань и Астрахань. Как отмечал Л.Гумилев, «до 1200 г. Русская земля была страной изобильной, культурной и не угрожаемой ниоткуда» ([32] с.350). Ей не угрожали ни Византия, ни Литва, ни Польша, ни Германия. Что касается половцев, то многие из них крестились в православную веру и селились в русских городах и селах. В целом они выступали союзниками русских князей, отражая внешние угрозы. Так, они совместно с другим русским союзником - Грузией - разгромили турок-сельджуков, вместе с русскими князьями участвовали в битве на Калке против татар в 1223 г. Да и самих половцев было очень мало. По оценкам Л.Гумилева, всех половцев, включая женщин и детей, было лишь 300-400 тысяч ([32] с.349). Больше их, судя по всему, и не могло быть, потому что кочевое скотоводство, распространившееся к XI-XII вв. на юге Русской равнины, было возможным лишь при низкой плотности населения. Поэтому никакой «погибели Русской земли» в связи с внешними военными угрозами до 1238 г. не могло быть, ей просто неоткуда было взяться. Однако автор указанной летописи, по словам Л.Гумилева, «не только предполагает возможность “погибели” большого, сильного и богатого этноса, но и уверен в том, что это в XIII в. произошло», при этом «его пафос, эрудиция и патриотизм вне всякого сомнения» ([32] с.492). Обратимся далее к классикам русской истории. В.Ключевский пишет: «…с половины XII в. становятся заметны признаки запустения Киевской Руси, Поднепровья. Речная полоса по Среднему Днепру с притоками, издавна так хорошо заселенная, с этого времени пустеет, население ее исчезает куда-то» ([55] XVI). (выделено мной: Ю.К.) И далее он приводит целый ряд свидетельств, подтверждающих это исчезновение населения. В их числе и такой факт: уже во второй половине XII в., как говорят русские князья, в городах южной Руси, даже таких богатых и многолюдных ранее, как Чернигов и Любеч, не осталось совсем населения: «живут в них псари да половцы» (под псарями имеются в виду, очевидно, княжеские слуги). Приводит он и ряд других фактов: из-за сокращения населения происходит общий экономический упадок, свертывается торговля и денежное обращение; по причине нехватки денег и людей князья уже «становятся бессильными» в борьбе со степными грабителями и не в состоянии даже конвоировать торговые караваны, что было одной из основных их забот и до этого не представляло никакой проблемы ([55] XVI). Л.Гумилев пишет: «в источниках XII-XIII вв. Половецкая степь именуется “Землей незнаемой”. Это удивительно потому, что до 1093 г., а тем более в X в. русские свободно ездили в Тьмутаракань и в Крым и даже через степи Северного Кавказа до берега Каспийского моря…» ([32] с.493). Более того, как известно по многочисленным источникам, сплошные славянские поселения доходили на юге до Крыма, Дона и Таманского полуострова, славяне же составляли подавляющую часть населения на Северном Кавказе и в нижнем Поволжье ([107] 2, с.5; [89] с.165-173). Арабские авторы IX-XI вв. называли Черное море «русским» и говорили, что по нему плавают только русы и славяне. Но русские флотилии плавали в то время и по Каспийскому морю. Ю.Петухов и Н.Васильева указывают, что после разгрома князем Святославом в 965 г. Хазарского каганата, территории последнего, включая Северный Кавказ и Поволжье, фактически отошли к Киевской Руси, и в дальнейшем (в частности, в 987 г.) русские флотилии предпринимали военные походы на южное побережье Каспия (!). Все это, пишут историки, свидетельствует о том, что Киевская Русь до XI-XII вв. контролировала области, прилегающие к Черному, Азовскому и Каспийскому морям ([89] с.199, 212). А в последующие столетия все, что было к югу от Москвы или Тулы, стало называться «диким полем». Слово «Тьмутаракань», до этого – город Киевской Руси на побережье Черного моря - стало нарицательным, означая «край земли» или «глухомань неведомую». И даже после столетия польско-литовской колонизации и иммиграции поляков и литовцев, плотность населения на территории, бывшей ранее центром Киевской Руси, включая Киев, составляла в XVI веке, по данным польского историка Я.Рутковского, лишь 3 чел./кв. км ([206] pp.90-91). Если в X-XI вв. известно о 300 русских городах, то в XIV веке, по данным Д.Блюма, упоминались лишь 79 (в т.ч. 75 – ранее упоминавшихся), а в XV веке – 78 городов. Да и те в основном были административными центрами местных князей, с небольшим населением, не превышавшим нескольких тысяч человек ([206] p.62). Значит, 3/4 русских городов тоже «куда-то исчезло», а остальные превратились в «городища» - крупные поселки. С выводами В.Ключевского о «запустении» Киевской Руси, начиная с XII века или даже с конца XI века, уже давно согласилось большинство ведущих историков, включая, например, М.Покровского, Н.Рожкова и Б.Грекова ([98] 1, с.120-136; [107] 2, с.7-8; [29] с.500). Как писал, например, Н.Рожков, «нет сомнения, что Киевская земля – ее население - уменьшилось еще во второй половине XII века» ([107] 2, с.93). А советский историк В.Довженок в 1970-е годы писал о том, что «сегодня запустение Среднего Поднепровья историками признается как само собой разумеющееся» ([41] с.78). Споры идут в основном лишь о причинах. В.Ключевский выдвинул предположение, что все население «убежало» на север, в район Москвы и Суздаля. Большинство других историков с ним категорически не согласны (см., например: [15] с.111), но никаких (подтвержденных или обоснованных фактами) гипотез в отношении причин запустения не выдвигают. Исключением является теория М.Покровского о «разбойничьей торговле», которая уже упоминалась и на которой мы далее остановимся подробнее. Версия В.Ключевского действительно звучит неправдоподобно. Если в X-XI вв. иностранцы, посетившие Киевскую Русь, говорили о многолюдных городах и густонаселенной сельской местности, и это подтверждает археология (см. главу II), то совсем иную картину описал венецианец Барбаро, посетивший Москву в середине XV в. На всем пути от Москвы до Польши была необитаемая пустыня, покрытая лесами и изредка попадавшимися холмами. Лишь иногда можно было увидеть след от костра или хутор вдалеке ([156] p.61). Еще в XI в., когда Киевская Русь после смерти Ярослава Мудрого раскололась на 10-15 княжеств, во время княжеских междоусобиц войско каждого из участвовавших в них князей составляло порядка 50 тысяч человек ([32] с.397). Таким образом, в случае всеобщего призыва войско Киевской Руси могло достичь как минимум 1-1,5 миллиона человек. А войско Василия II (Темного), правившего в Москве в середине XV в., насчитывало лишь полторы тысячи человек ([100] с.160). Как известно, в 1380 г., когда уже отмечался подъем народных сил и рост населения русских земель, по всеобщему призыву на Куликовскую битву смогли собраться не более 100 тысяч человек, в основном простое ополчение ([20] 2, с.305-306). И ввиду больших потерь во время битвы в русских землях не осталось уже никаких людских ресурсов, чтобы отразить нашествие хана Тохтамыша на Москву 2 года спустя. С учетом этих и множества других известных фактов версия о переселении всего русского народа в Суздальское княжество (в которое входила Москва) отпадает – если переселение и было, то очень небольшое. Но куда же делось многомиллионное население Киевской Руси? Ведь факты есть факты, и сколько бы современные историки ни пытались отмалчиваться по их поводу, но именно то, что русское население к XIII в. «куда-то исчезло», и является основной причиной резкого изменения хода русской истории, включая так называемое «татаро-монгольское иго», под которым в действительности скрывается новое феодальное государственное устройство России в XIII-XIV вв. (см. ниже). Обезлюдение страны является и основной причиной начавшегося в то время отставания России в своем развитии от Западной Европы. Действительной причиной опустошения Киевской Руси, то есть «погибели Русских земель» в XI-XIII вв., был кризис коррупции, вызвавший масштабный демографический и социально-экономический кризис. Данный феномен уже был описан во второй книге трилогии «Неизвестная история», вместе с десятками других аналогичных случаев массового вымирания стран и цивилизаций [65]. Он был также кратко описан в главах I и III и более подробно описывается в главе VIII (п. 8.3). Но если попытаться кратко суммировать причины демографического кризиса XI-XIII вв., то они состоят в следующем. Во-первых, это «разбойничья торговля», осуществлявшаяся князьями и их людьми и приводившая к ограблению населения и массовому вывозу за границу (в виде рабов) основного генофонда страны, то есть молодых юношей и девушек. Во-вторых, это голодоморы, вызванные массовым обнищанием населения и, в ряде случаев, сознательными действиями олигархии (обман или грабеж крестьян, спекуляции, создание дефицитов продовольствия в городах в целях извлечения прибыли). В летописях отмечается массовый голод на Руси в 1070, 1127, 1137, 1161, 1188, 1215, 1230 гг., летописцы писали о людях, поедающих листья, траву, солому и мох и о трупах, заполнявших улицы и площади крупных городов в эти годы. Помимо голодных лет, в летописях упоминаются еще и эпидемии, в частности, в 1092, 1158, 1187, 1203 гг. ([15] с.337), которые, по мнению экономических историков, в прошлом также обычно были следствием голода, вызванного экономическими причинами (см.: [65] п. 10.2). О крестьянской «болезни», то есть голоде, говорится и в «Слове о погибели Русской земли» - ни о какой другой «болезни», которая бы в течение 2 столетий свирепствовала по всей Руси и выкосила всё ее население, неизвестно (такой болезни в мировой истории никогда не было). Что касается оценок числа умерших, то, например, в 1230 г. в Смоленске умерло от голода и эпидемий 32 000 человек ([156] p.60). Согласно подсчетам историка М.Тихомирова, население большинства городов Руси в XIII веке было уже столь малым, что в них было самое большее 3-5 тысяч человек, способных держать оружие ([88] с.127). Поэтому получается, что речь идет о полном вымирании населения Смоленска в 1230 году в результате голодомора, после которого он пополнил ряды уже не городов, а «городищ» - крупных поселков. Стоит ли удивляться, что этот некогда крупный город и его окрестности тоже в этот период вошли в состав «дикого поля» или «украйны» - то есть дикой и малонаселенной окраины Руси. В-третьих, массовая убыль населения была также связана с гражданскими войнами и междоусобицами XI-XIII вв., в ходе которых население крупных городов уничтожалось либо полностью (Киева, Минска – см. выше), либо частично (когда, например, согласно летописи, князь Всеволод в 1209 г. «сжег всю Рязань»). А сколько было при этом уничтожено мелких городов и деревень, никто не считал, и вряд ли сможет подсчитать, так как летописи обычно либо молчат, либо ограничиваются кратким сообщением: «сотворил всю землю их пусту». Всего же, как уже было сказано, известно о 80 подобных войнах за полтора столетия, то есть война, сопровождавшаяся массовым уничтожением населения, шла каждый второй год. «Как видим, - писал в этой связи М.Покровский, - для полного и совершенного опустошения русских областей не было ни малейшей надобности в татарском нашествии» ([98] 1, с.102) Наконец, в-четвертых, важным фактором демографического кризиса могло быть также снижение рождаемости, которое всегда сопровождало и сопровождает глобализацию и кризисы коррупции. Это связано с теми последствиями, к которым приводят кризисы коррупции: масса населения лишается работы и средств существования, резко возрастает экономическая и социальная нестабильность, происходит всеобщее падение морали и нравственности. Все эти тенденции обычно имеют следствием резкое падение рождаемости, что было показано в первой книге трилогии ([64] главы IX-X) и показано также в главе VIII на примере демографического кризиса в Московской Руси в XVII веке. Объяснить это можно очень простым примером. Если огромную массу мужчин составляют нищие, беглые смерды, холопы и воины-грабители (каких мы видим во множестве в конце Киевской Руси) а огромную массу молодых женщин – наложницы и рабыни (как те 900 рабынь-наложниц князя Владимира), то вряд ли у них будет рождаться много детей, это противоречит их статусу и роду занятий; и даже те дети, что у них родятся, скорее всего либо умрут в детском возрасте, либо пополнят ряды беспризорных . Один лишь этот фактор (резкое снижение рождаемости) может в течение нескольких поколений вызвать заметное уменьшение населения, а в сочетании со всеми другими – настоящую демографическую катастрофу. Вот – краткое изложение причин той «погибели Русской земли», которая произошла, конечно, не мгновенно, а в течение двух или нескольких столетий. В целом, эти причины ничем не отличаются от тех, что привели к гибели большинство других цивилизаций в истории человечества. К сожалению, ввиду скудости информации, более или менее точную оценку населения Древней Руси дать сложно, и ее никто специально не делал. В главе II было показано, что, с учетом данных археологии и имеющихся описаний, население одного русского княжества (города-государства) в VIII-IX вв. могло в среднем составлять порядка 1-2 миллионов человек. Если исходить из того, что таких городов-государств было около 15 , то население Древней Руси (исключая Хазарию) могло тогда составлять соответственно от 15 до 30 миллионов человек. Что касается населения Московской Руси в более позднюю эпоху, то имеется оценка, данная в свое время В.Покровским: 2,1 млн. чел. в 1480 г. ([97] с.631) Но это относится уже к периоду правления Ивана III, когда и население, и сила русских земель значительно возросли. А если сравнивать «дно» той пропасти, в которую Русь провалилась к концу XIII века, с периодом ее расцвета в VIII-X веках, то речь идет о сокращении населения, по-видимому, более чем в 10 раз. Этот вывод подтверждают все факты, известные нам о Киевской Руси. В дополнение к тем, которые уже приводились (письменные свидетельства о запустении городов и сельской местности, образование «дикого поля» и дремучих лесных массивов и т.д.), можно привести, например, и такой факт: чеканка собственных монет на Руси прекратилась в начале XII в., то есть за сто с лишним лет до нашествия Батыя, и возобновилась лишь через два с половиной столетия, в конце XIV века при Дмитрии Донском ([119] с.27-33). Кроме того, чеканки монет не было и в Литовских землях (а значительная часть бывшей Киевской Руси подпала под власть Литвы) – также до конца XIV века, когда появились первые признаки развития торговли в Литовском государстве ([107] 2, с.110). Прекратилась не только собственная чеканка серебряных монет, осуществлявшаяся разными княжествами на территории Руси с начала IX до начала XII в. Полностью исчезли на территории Русской равнины все импортные монеты (арабские, византийские, западноевропейские), активно обращавшиеся в указанный период. С середины XII в. до второй половины XIV в. на Руси был «безмонетный период», что, по словам историка И.Спасского, «в истории русского денежного обращения представляет очень странное, необычное явление» ([119] с.33). Этот факт не только свидетельствует о резком сокращении населения в указанный период , он еще показывает, каким образом в Русских землях захирели ремесло и торговля. Совершенно очевидно, что ни ремесло, ни торговля не могли нормально развиваться при резком сокращении населения (когда потребителей осталось очень мало) и при отсутствии нормальных денег. А ведь в прошлом исчезновение ремесел на Руси тоже приписывали татарам – вплоть до того, что они якобы увели всех ремесленников в Орду. Итак, если в IX-X вв. Русь была в глазах Западной Европы «Гардарикой», то есть страной городов, а Западная Европа была похожа на современную Монголию или Восточную Сибирь, то к XIII-XIV векам все стало наоборот. Повторю еще раз те сравнительные данные, которые мы имеем по раннему средневековью и которые приводились в главе II. В IX веке всю Францию покрывали дремучие леса, а самые крупные ее города имели население 3-6 тысяч человек. Карл Великий смог завоевать почти всю Западную Европу в начале IX века, имея в своей армии самое большее 5-6 тысяч человек ([37] 1, с.344; 3, с.2077). В VIII-IX вв. арабы захватили и удерживали в повиновении Испанию и юг Франции, имея еще меньшую армию – первоначально лишь 1700 человек, а в дальнейшем – несколько тысяч ([169] pp.151, 193). А наследники Карла Великого в IX веке (не имевшие его незаурядного военного таланта) были бессильны против небольших армий викингов, насчитывавших самое большее несколько тысяч человек ([191] p.360; [37] 3, стр.2178, 2182). В то же самое время в Киеве одних церквей было не менее 700, и еще было 8 торговых площадей, а армия князя Олега в походе на Константинополь в начале X века насчитывала почти 100 тысяч человек. В соответствии с археологическими данными площадь Парижа в раннем средневековье составляла всего лишь 9 га (примерно 300 м в диаметре), а Константинополя - около 1500 га ([189] p.81; [188] p.131), и его протяженность достигала 5 км. Киев же по своим размерам в то время если и уступал Константинополю, то ненамного ([156] p.15). А к XIII-XIV векам все перевернулось на 180 градусов. Численность армий французских королей впервые превысила 40-50 тысяч, а русские армии сократились до самое большее нескольких тысяч человек. Русские земли в XIII-XIV вв., как Франция в раннем средневековье, покрылись дремучими лесами, а во Франции в то время уже начали вводить запреты на вырубку лесов ([183] p.264): по мере роста населения больше вырубать становилось нечего. Население Парижа в начале XIV в. достигло уже порядка 100 тысяч человек, Флоренции, Милана и Венеции – от 200 до 300 тысяч, а в Киеве в середине XIII века оставалось всего лишь две сотни домов ([160] p.303; [190] pp.30-31). Но еще за полвека до него в других городах южной Руси остались «одни псари да половцы», и Киев, по выражению В.Ключевского, превратился в «столицу пустыни». Именно в этот период в русских землях сформировался феодализм, что не является простой случайностью, а отражает общую закономерность: феодализм всегда и везде возникает в условиях редкого населения. Его основной чертой, так же как и в других примерах феодализма, было исчезновение государства и его превращение в вотчины – территории, которые фактически являлись, вместе со всем на них находящимся, собственностью князей или бояр. Так, по подсчетам историка Б.Рыбакова, в середине XII в. в Киевской Руси было 15 княжеств, в начале XIII в. – около 50, а в XIV в. – примерно 250 княжеств ([109] с.469-472), в каждом из которых сидел и управлял подвластной территорией удельный князек. ________________________________________________________________ 5.4. Общие выводы и замечания к Разделу 1 Изложенные выше факты позволяют заключить, что история Древней Руси полностью соответствует той исторической концепции, которая была сформулирована во второй книге трилогии ([65] п. 21.4). Чтобы не повторять все ее положения здесь еще раз, приведу лишь те постулаты этой концепции, которые напрямую вытекают из приведенных выше российских примеров. Первое – по определению, данному еще античными историками и философами, олигархия, наряду с демократией и тиранией, является одной из форм существования государства. Она всегда в истории характеризовалась самой сильной коррупцией, поскольку ее главной чертой является «приватизация» олигархией государственной власти в своих частных интересах. История возникновения и распада славянских государств в раннем средневековье: Аварского каганата, Хазарского каганата, славянских городов-государств Балканского полуострова, а также история распада Киевской Руси в XI-XIII вв., - свидетельствует о том, что олигархические режимы приводят не только к коррупции власти, но и, при определенных условиях, к полной анархии и распаду государств. Власть олигархии всегда очень непрочна, так как не опирается на поддержку населения. История Хазарского каганата показывает, что такую власть легко узурпировать, как это сделала маленькая, но сплоченная еврейская община, выгнавшая прежних правителей – казар - и сама ставшая на полтора столетия правящей верхушкой страны. Второе – наиболее сильная коррупция возникает там, где отсутствует демократия, и чем она слабее, тем больше вероятность возникновения коррупции. В Новгороде олигархия, во всяком случае, до XIV-XV веков, так и не смогла победить демократию, которая имела большую силу и давние традиции. Третье – основным катализатором усиления власти олигархии и разрастания коррупции является глобализация – неограниченная интенсивная внешняя торговля. Другими катализаторами коррупции в истории являлись грабительские войны и прямой подкуп со стороны основного центра силы в глобальной экономической и политической системе соответствующей эпохи – Римской империи в античности, Византии в раннем средневековье, Англии в новой истории и США – в новейшей. В этой связи тот факт, что первые крупные государства в Европе, положившие основу формирования будущих наций (Русь, Польша, Англия), были созданы именно на севере Европы, не является случайным: именно на севере Европы, в отдалении от Византии и международной торговли, в раннем средневековье (VI-IX вв.) меньше всего действовали факторы, вызывающие коррупцию. Четвертый вывод – там, где это только возможно, олигархия предпочитает использовать для упрочения своего господства национальные меньшинства. Так, киевские князья для усмирения славянских народов и торговли славянскими рабами предпочитали использовать скандинавских наемников, а правители Хазарии в тех же целях использовали хорезмийцев, тюрок-кочевников и другие малые народы, чуждые основному населению по культуре, языку и религии. Киевский князь Святополк II предпочитал использовать еврейских торговцев для того, чтобы обирать население, продавая ему соль по сильно завышенным ценам. Причина указанного явления, без сомнения, состоит в том, что национальные меньшинства и иностранцы более уязвимы, чем представители большой нации. У них, как правило, нет выбора – поддерживать или не поддерживать «сильных мира сего», даже если для этого им приходится совершать самые неблаговидные действия. Они прекрасно понимают, что, отказавшись от благодетельства со стороны магнатов, они будут втоптаны в грязь, и их участь среди массы населения, чужого им по языку и культуре, будет самой незавидной. В отличие от них, у представителей большой нации всегда есть выбор, и олигархия понимает, что в критический момент те могут ей изменить, отказавшись совершать неблаговидные или преступные действия против близкого им по культуре и религии населения. Пятый вывод – олигархия обычно включает представителей разных этносов и не имеет национальности, поскольку представляет собой особый класс, объединенный общностью интересов, в корне отличающихся от интересов остального общества. Перед лицом классовых интересов соображения, связанные с национальностью тех или иных представителей олигархии, как правило, отходят на второй план. Это противоречие между интересами двух классов может иметь самые неожиданные проявления, вплоть до того, что олигархия вместе с подчиненными ей социальными группами может образовать как бы отдельную нацию, нацию-химеру, какими были русы-варяги в VIII-IX вв. Интересы этой нации-химеры в корне противоречили интересам основной массы населения Руси, так как сводились в основном к «грабительской торговле»: к ограблению населения и угону его в рабство. Другим примером неожиданного проявления этого классового противоречия может служить принятие олигархией новой религии: так, правящая верхушка Хазарского каганата уже в VIII в. добровольно приняла иудейскую религию, культуру и систему ценностей, тем самым полностью отгородившись от основной массы славянского населения. И, наконец, последний вывод, который можно сделать на основе вышеизложенного: из крупных государств, существующих в Европе или созданных к настоящему времени европейской цивилизацией, Россия является самым древним государством. Судя по всему, традиции государственности на Севере Руси непрерывно существуют с древнейших времен – с I или даже со II тысячелетия до н.э. (см. также п. 3 в Приложении) Известно, что уже в древности государство на Севере Руси существовало как демократическое государство, включавшее институт регулярного народного вече и всенародно избранного князя-посадника, подотчетного народу. Приложение к Разделу 1 1. О князьях и конунгах В ходе работы над настоящей книгой мной было сделано одно небольшое открытие в области лингвистики, которое важно не столько для лингвистики, сколько для истории русского народа и для восстановления исторической правды. Речь идет о происхождении русского слова «князь» и скандинавского слова «конунг» (король), а также соответствующих слов в других славянских и германских языках. До настоящего времени существует точка зрения, которая была полностью сформирована западноевропейскими лингвистами и историками, что это германское слово (konig – у немцев, konung – у скандинавов, king – у англичан, и т.д.) произошло от древнегерманского слова kuni, обозначавшего «род». И что уже затем от этого германского слова были заимствованы соответствующие славянские слова: князь – у русских, ksiadz - у поляков, knez - у чехов и словен, кнез - у болгар и сербов. Это объяснение существует с давних времен. Оно приводится и в Этимологическом словаре русского языка 1986 года издания, подготовленном немцем М.Фасмером, и такое же объяснение, со ссылкой на тех же немецких лингвистов, давал еще в начале XX в. русский историк Н.Рожков ([138]; [107] 1, с.100). Однако проделанное мною исследование показывает, что это объяснение не выдерживает никакой критики. Начнем с происхождения слова «князь». Германские лингвисты утверждают, что оно, как и другие славянские слова, произошли от слова konung. Между ними, конечно, есть что-то общее (звуки «к» и «н»), но это ничего пока еще не доказывает: вполне возможно, что как раз konung произошел от князя. Тем более, что польский ksiadz совсем мало общего имеет со скандинавским «конунгом» или немецким «кёнигом». А поляки – ближайшие соседи и скандинавов, и немцев, в отличие от других славян. Поэтому давайте посмотрим, нет ли в старославянском языке слов, которые могут быть напрямую связаны со словом «князь». Как выясняется, такие слова есть. Так, «kaznъcь» («казньць») или «казнаца» по-старославянски - это начальник воинского отряда. Но это не единственное слово, близкое слову «князь» и по звучанию, и по смыслу. «Князь» мог произойти и от следующих старославянских слов: «казнь» - наказание (соотв. «казнити» - наказывать), «казанье» - наставление, поучение, наказание (соотв. «казати» - указывать, поучать, приказывать, карать) ([154] выпуски 9,10). Как видно из значения этих слов, они все имеют непосредственное отношение к деятельности князя как главы государства, поскольку его функции первоначально заключались именно в защите своих подданных от внешних врагов (казньць, казнаца - военачальник), а также включали судопроизводство и наказание преступников (казанье, казнь – наставление, наказание). По всей видимости, именно от этих старославянских слов произошли и польский ksiadz, и чешский knez, и болгаро-сербский кнез. От этих же слов - «казна», которой распоряжался князь. Итак, в происхождении слова «князь» и соответствующих слов в славянских языках нет сомнения – они имеют внутреннее происхождение, и их появление связано с теми новыми функциями, которые в момент образования государственности у славян появились у их вождя. Но очевидно, это не единственное слово, произошедшее от указанного славянского корня. Казань – столица Татарстана – также происходит от этого корня, и возможно, в давние времена являлась ставкой славянского князя. От этого же корня, по-видимому, происходит и слово «каган» (князь, правитель), возможно первоначально звучавшее как «казан» и в любом случае близкое по звучанию к словам «казньць» и «казанье». Титул «каган», как известно, был очень распространен среди славянских, и даже среди первых русских князей. Но это не единственное производное слово. Так называемые болгарские «ханы» в действительности не были ханами, а носили титул «каназ» - это можно прочесть по греческим буквам их официального титула (?????), приводимого известным русским историком Ф.Успенским ([137] 2, с.139). Совершенно очевидно, что «каназ» - это трансформированный вариант того же «казнацы», и происходит от того же славянского корня, что и «князь». Вероятно, тюркское слово «хан» (khan) - это, в свою очередь, трансформация слов «каназ» и «каган», заимствованное тюрками у славян. Это подтверждается, в частности, и тем, что, по данным Л.Гумилева, слово «каган» употреблялось в I тысячелетии н.э. во всей степной полосе Евразии, а также в Восточной Азии (в Китае). Более того, это слово созвучно названию правителя у северо-американских индейцев в Дакоте – waqan ([32] с.460). Очевидно, индейцы заимствовали это слово у какой-то группы переселенцев из Евразии. Все это указывает на то, что и «хан», и «вакан» были заимствованы от славянского слова «каган», которое является очень древним. Но этим не ограничивается круг заимствований от данных славянских слов. К ним относятся также указанные германские слова (konig – konung). Для того чтобы проверить, так это или не так, мне пришлось проанализировать словарный состав древнеисландского языка. На сегодняшний день этот язык, известный по исландским сагам XIII в., является уникальным письменным источником того языка, на котором говорила Скандинавия в IX веке. Именно в конце IX века произошла эмиграция скандинавов в Исландию, а поскольку после этого (в X-XII вв.) колонисты-исландцы жили очень замкнуто, то язык исландских саг не мог содержать никаких новых заимствований. При этом известно, что именно в этот период (около IX в.) в Скандинавии начала складываться государственность, что не могло не найти отражения в языке. Изучение дало очень интересные результаты. В древнеисландском языке оказалось по меньшей мере 8 слов, имеющих значение «правитель» (см.: [123]). Причем, за исключением двух из этих восьми, у всех остальных четко прослеживается их скандинавское происхождение. Это следующие слова: drottinn (господин, князь) - от drott (дружина), hersir (вождь) – от herr (войско), hofding (вождь) - от hofud (голова), stillir (вождь, князь) – от stilla (успокаивать) qdlingr (вождь, князь) – от qdlask (приобретать) и valdr (правитель) – от valda (управлять). Но есть явно заимствованное из латыни слово rex (король), а также есть еще одно слово с тем же значением - konungr (король). Что интересно – все указанные слова собственного происхождения у древних исландцев, как и у славян, связаны с теми функциями, которые присущи правителю или князю. В одном случае он возглавляет войско, в другом - «успокаивает» (судит), в третьем – «приобретает» (собирает налоги), в четвертом – управляет или выступает в качестве «головы». А вот слово konungr не имеет ни одного однокоренного слова, которое было бы хоть как-то связано с деятельностью короля или вождя (см.: [123]). С ним созвучны лишь слова, каким-либо образом связанные с женщиной: kona, kvan, kvaen - жена, kvenga - женить, kvenna-lid - женщины, kveina - причитать, konr – пол . Спрашивается, какое отношение могут иметь слова, связанные с женщиной и обозначением пола человека, к названию главы государства? С тем же успехом можно утверждать, что слово «крокодил» происходит от слова «крокет», а «Моравия» происходит от «моря», хотя моря в Моравии никогда не было. И вообще, похожих слов в любом языке настолько много, что всегда можно к любому слову подобрать похожее по звучанию. К примеру, в старославянском языке есть слово «касати» (касаться), очень похожее на «казати» (приказывать), но по смыслу с ним не имеющее ничего общего. Совсем иное дело – когда слова близки по звучанию и по смыслу, как в шести описанных выше случаях: drottinn – drott, stillir – stilla, и т.д.. Более того, невозможно даже в принципе допустить происхождение слова, обозначавшего короля или князя (konungr), от слова, обозначающего женщину, или как-то связанного с женщиной (kona, konr). Король (князь) в те времена был не только правителем, но и самым первым воином (или если не был, то это все равно всегда подразумевалось), а для воина – в любой стране и в любой исторический период – нет худшего оскорбления, чем назвать его «бабой» или «женщиной». Таким образом, можно сделать вывод: утверждения германских лингвистов о происхождении слова konungr – konung – konig от германского корня совершенно не обоснованны и, по всей видимости, являются сознательной фальсификацией, сделанной в политических целях. В действительности, эти слова, очевидно, являются заимствованием от соответствующих слов славянского происхождения (каган, казньць, казнаца, каназ) Вполне возможно, например, что слово konungr было заимствовано от слова «каган», а его трансформация может объясняться тем, что для германцев оно было слишком труднопроизносимым, как и вообще многие слова, в которых первым был звук «к». Например, для франков, расселившихся на развалинах Западной Римской империи и начинавших говорить по-латыни, произнести многие римские слова, начинавшиеся со звука «к», было совершенно невозможно. Поэтому во многих таких словах звук «к» трансформировался в «с». Так, «цезарь» у римлян звучало «кесарь», и в русской библии и поговорках сохранилось это первоначальное произношение (кесарю кесарево). А у франков во Франции оно трансформировалось в «сезар», откуда новое русское заимствование «цезарь» . Есть множество других примеров того, как слова, заимствованные германцами, очень сильно трансформировались (см., например: [64] Приложение к главе IV). Что касается слова «каган», то здесь германцам приходилось выговаривать не просто один звук «к», а еще и «г» вслед за ним – тот же «к», только звонкий. По-видимому, выговорить такое слово им было в принципе невозможно, но они все же, ломая язык, пытались это сделать. Что из этого получилось, мы видим в слове konungr: для того, чтобы выговорить второй согласный звук («г») в слове «каган», им пришлось звуки «н» и «г» поменять местами, да еще после «г» произносить «р» - получилось «конунгр». Впрочем, заимствование могло быть сделано не от «кагана», а от болгаро-славянского слова «каназ» (князь), лишь окончание слова было заменено на обычное для скандинавов «унгр» - «конунгр». При этом не надо забывать, что в VIII-IX вв. правитель (каназ) Болгарии правил самым мощным государством в Европе после Византии. Размеры болгарской столицы Плиска составляли 2300 гектаров ([104] с.146) и она была в то время крупнейшим городом Европы, превышая даже размеры Константинополя (1500 га в пределах его главной стены). Кстати говоря, по тем же причинам они могли заимствовать своего «конунгра» и от новгородского «казньца» или «казнаца». Ведь Русь они с восхищением называли Гардарикой – страной городов. В любом случае новое слово было ими взято для того, чтобы повысить статус своих «эдлингров» или «херсиров», оно и стало по существу единственным словом, обозначающим самого главного правителя - короля. В последующем это слово претерпело дальнейшую трансформацию, и сегодня звучит как konung у шведов, konge у датчан и норвежцев, koning у голландцев, konig у немцев, king – у англичан. Но с тех пор это слово ассоциируется с высшей, как правило, монархической, государственной властью. Следует отметить, что вся история происхождения названий глав государств свидетельствует о том, что они либо связаны со словами, обозначающими их функции (как в случае с вышеуказанными словами «князь», «hersir» и т.д.), либо они заимствованы у других народов. Примеры: немцы заимствовали слово Kaiser (кайзер) у императора Римской империи, у франков слово roi (король) произошло от римского слова rex, у англичан prince (князь) - от римского слова princeps (принцепс) . Что касается западноевропейцев, то, будучи в то время самой отсталой частью тогдашнего мира, по сравнению с Византией, Русью и арабским миром, а также по сравнению с ушедшей в небытие Римской империей, они действовали так же, как в любую эпоху поступает более отсталая нация – заимствовали все, что им казалось того стоящим. Это касается и целого ряда изобретений, заимствованных Западом у Востока (Византии, Персии, Китая) в средние века, это касается и названий. Помимо упомянутых выше заимствований у Рима и у Руси (konung – king, kaiser, roi, princeps), в средние века много названий было заимствовано Западом и у Византии. Например, как указывает историк К.Сиггар, английские, испанские и норманнские короли в течение долгого времени называли себя «василевсами» (императорами), а своим подчиненным раздавали другие византийские титулы – «куропалат», «протоспафарий» и т.д. А немецкий правитель Отон III, помимо того, что заимствовал римско-византийский титул kaiser, но еще заимствовал чисто византийский титул «порфирородный», означавший, что он рожден от правившего императора ([166] pp.324-325, 331-333). Очевидно, западноевропейские правители рассчитывали таким образом повысить свой статус. Но византийские (греческие) титулы, в отличие от латинских и славянских, не успели прочно войти в употребление и абсорбироваться в западноевропейские языки, и были забыты. Проведенный лингвистический анализ позволяет сделать еще один вывод. Все названия правителей у древних германцев и славян (произошедшие из собственных корней) связаны со следующими основными функциями глав государства: а) защита от внешних врагов; б) судебно-карательные функции; в) управление и руководство. Это в целом соответствует современному представлению о том, чем вообще должны заниматься государство и его глава. Но это не соответствует учению Маркса, Энгельса и Адама Смита о том, что исторически государство возникло как институт, служащий для защиты интересов «господствующих классов» и крупной частной собственности. Если бы государство действительно возникало в этих целях, то они должны были найти отражение в названиях правителей древних славян и германцев , чего в действительности нет. Единственным исключением может являться древнеисландское слово qdlingr (вождь, князь), которое читается как «эдлингр» и происходит от глагола qdlask (приобретать). Ему соответствуют слова aedeling в древнеанглийском и ediling в древненорвежском языке. Хотя значение этого слова тоже можно рассматривать как обычную государственную функцию: приобретать в смысле собирать налоги или дань со своих подданных, - но можно рассматривать и в том смысле, который подразумевал Адам Смит: приобретать в смысле накапливать богатство. Однако это лишь одно слово из имеющегося у нас десятка древних германских и славянских слов, обозначающих правителей, которое можно трактовать двояко, все остальные слова однозначно опровергают тезис Маркса-Энгельса-Смита о природе государства и причинах его возникновения . 2. Из каких народов сложилась русская нация Как ранее говорилось, первые болгарские правители в Болгарии именовали себя «каназ», что созвучно русскому слову «князь». Однако это не единственное слово в древнеболгарском языке, созвучное с аналогичными русскими словами: например, слово «воил», которым болгарский правитель называл своих приближенных, созвучно со словом «воин» ([137] 2, с.141). А полный титул правителя Болгарии звучал следующим образом: Каназ Убегей ([137] 2, с.139), что в переводе со старославянского, по-видимому, означает «князь повелевающий» . И это всё не случайные совпадения: Ибн-Фадлан, лично посетивший в середине X в. Волжскую Булгарию (нынешний Татарстан), основанную теми же болгарами, прямо называл ее столицу «городом славян», а ее болгарского правителя – «царем славян». Находки славянских древностей на Волге подтверждают эти данные ([71] с.113). Что касается данных археологии, то поселения болгар относят к так называемой «салтово-маяцкой культуре» ([104] с.138), которая была распространена не только в местах обитания болгар на Волге и Северном Кавказе, но и, в частности, в районе Днепропетровска – Харькова – Ростова на Дону, в VIII-IX вв. Как полагают историки, соответствующие поселения принадлежали аланам ([89] с.180-182), таким образом, можно предположить, что аланы и болгары принадлежали к одной народности. И эта народность ничего общего не имела с тюрками: помимо указанных выше фактов, как писал восточный писатель раннего средневековья Истахри, болгарский язык не был похож ни на тюркский, ни на персидский ([33] с.183). На этническую близость между славянами и болгарами-аланами указывает и ряд других фактов, кроме тех, что были указаны. Первого болгарского правителя звали Аспарух, и точно так же (Аспар) звали известного византийского полководца, алана по национальности ([157] p.317), который в начале VI в. чуть было не стал императором Византии. Ближайшего соратника этого византийского Аспара, воевавшего вместе с ним, звали Острый – явно славянское имя. Аспара заподозрили в том, что он сознательно подвел византийский флот к гибели в 468 г., когда тот был потоплен и сожжен вандалами во время морской экспедиции в Африку – и заподозрили потому, что он был одной национальности с варварами-вандалами. Дело в том, что среди вандалов были и аланы: в 429 г. перед отправкой в Африку аланы добровольно пошли под начало вандалов и влились в их ряды, отправившись затем вместе в Африку. Сам этот факт говорит об очень многом: во-первых, о том, что вандалы не были германцами, а были славянами: на это указывает и их название, производное от венды=славяне, но и не только. О том, что вандалы были славянами, писал С.Герберштейн в начале XVI в. и еще ряд средневековых авторов, ссылаясь на древние источники ([63] с.38, 46). Кроме того, можно совершенно исключить возможность того, что аланы добровольно, имея другие альтернативы, пошли бы под власть германцев, да еще в таком опасном и непредсказуемом путешествии в Африку. Германцы всегда стремились поработить соседних «варваров», особенно иноязычных, а не сотрудничать с ними. Так вели себя англосаксы в Англии в V-VI вв., превратив кельтов в своих рабов (слово «кельт» у них стало синонимом слова «раб»), так вели себя германцы и в дальнейшем, в период «drang nach Osten» (X-XII вв.): истребляли поголовно славянские поселения на территории нынешней Германии. Поэтому представить себе, что аланы добровольно пошли в неминуемое рабство к иноязычному германскому народу, совершенно невозможно. Другое дело – славяне. Как видим, и в Испании в V в. аланы добровольно подчинились славянам-вандалам, и в Болгарии в VII в. славяне добровольно подчинились тем же аланам-болгарам, создавшим Болгарское царство на Балканах ([104] с.142), а болгары в дальнейшем стали называть своих детей славянскими именами. Да и до этого у болгар было много имен славянского происхождения. Правителя Великой Болгарии, образовавшейся на юге России между Волгой, Каспием и Азовским морем в VII в., звали Кубрат, он был из рода Дуло. Другого болгарского вождя, поднявшего славянский мятеж против авар в VI в., звали Кувер. Еще одного вождя аланов-болгар (кутригуров), правившего ими в 582 г, звали Гостун. Брата князя Аспаруха звали Батбаян, следующими князьями (каназами) Болгарии были Тервел и Телец ([104] с.137, 149; [14] с.211). Все эти имена имеют славянские корни или созвучны славянским словам. Кроме того, выясняется, что в VII-X вв. болгары вовсе не были кочевым народом: арабские летописцы указывали, что в Болгарии они жили оседло и садились на коней только для участия в сражении или военном походе ([137] 2, с.144). И сразу после переселения на территорию современной Болгарии они начали строить большие города и жилища из камня, что хорошо известно из археологии. К этому надо добавить, что у аланов был еще один родственный народ – роксаланы, о котором уже говорилось в главе IV. Как полагают некоторые историки, от него и произошло первоначальное название русской нации (Рос) ([14] с.268). По данным летописцев, живших еще в IV в., а позднее – по данным анонимного географа VII в. из Равенны, роксаланы проживали в районе Приазовья и Дона, и само название этого народа указывает на их родство с аланами (и там же, в районе Дона, археологами найдена повсеместно «салтово-маяцкая культура»). При этом в некоторых восточных источниках того времени Дон называется Русской или Славянской рекой ([14] с.268). Похоже, что в формировании русской нации народ, называвший себя в разных местах как болгары-аланы-роксаланы, принял самое активное участие, может быть, не меньшее, чем славяне, по отношению к которым они являлись, без сомнения, самым близким и родственным народом, по сути - теми же славянами. Причем, эта близость проявлялась не только в языке, но и во внешности (светловолосый европеоидный тип), а также, очевидно, в привычках и образе мышления. Судя по всему, именно этот народ и являлся теми самыми антами, о которых писали жившие в VI в. Иордан и Прокопий, и которые, по их мнению, являлись одной из ветвей славян и жили к северу и северо-западу от Черного моря - между устьем Дуная и излучиной Днепра ([104] с.37). Это подтверждает тот факт, что, как указывал Г.Вернадский, последующие византийские писатели перестали упоминать антов среди славян ([14] с.204) - очевидно, установив, что анты в действительности являются теми же аланами или болгарами, что жили к востоку от Днепра . Сам Г.Вернадский, впрочем, также фактически пришел к выводу, что роксаланы – это один из антских народов ([14] с.268). К вышесказанному следует добавить то, что, по словам историков Ю.Петухова и Н.Васильевой, вплоть до XVIII в. никто и не сомневался в том, что аланы-роксаланы-болгары являлись родственным славянам народом, потомками скифов и сарматов и предками русских: об этом писали М.Ломоносов, итальянский историк XVII в. Мавро Орбини, С.Гербершейн (XVI в.), польские историки М.Кромер и Ф.Клуверий (XVI в.) и ряд других авторов, включая русских летописцев. Но затем, по словам Ю.Петухова и Н.Васильевой, «наступил почти 200-летний “провал в памяти”, стимулированный культурной агрессией со стороны Запада», и история русского народа была забыта и переписана заново ([89] с.82-83, 91). 3. Что следует считать основным признаком государства? В главе II, наряду с обоснованием ошибочности теории Смита и Маркса о происхождении государства и его природе, был также поднят вопрос о неясности и туманности формулировок Маркса, касающихся признаков государства. В частности, речь идет о пресловутом «отделении города от села», которое Маркс рассматривал в качестве признака и предпосылки возникновения государства. Выше приводились курьезные примеры того, как марксистские историки, руководствуясь данной формулировкой, отказываются признавать существование городов в Болгарии и Древней Руси в раннем средневековье (VII-IX вв.), вопреки археологии и всем имеющимся фактам, и называют селом крупнейший город Европы того времени – болгарскую Плиску. А затем на основании той же марксистской формулировки отрицают существование городов-государств у славян и в Древней Руси, называя эти города-государства то «племенами», то «славиниями». Данный факт показывает, что указанная марксистская формулировка и попытки ее применения не имеют ничего общего ни с наукой вообще, ни с историей в частности, а представляют собой профанацию науки и истории. В этой связи возникает вопрос: если марксистские формулировки доказали свою неправомерность и антинаучность, то что можно считать основным признаком государства. Ранее уже было сказано, что признаком или предпосылкой возникновения государства может служить рост населения и увеличение его плотности. И приводились примеры: плотность населения в Римской республике в V в. до н.э., по данным римского ценза, составляла 120 человек на кв. км., в Афинской республике в ту же эпоху – порядка 80 чел./кв. км. Нет никаких сомнений, что в период существования древних государств в Египте, Месопотамии, Китае там тоже была очень высокая плотность населения. Но у историка не всегда под рукой имеются данные о плотности населения, кроме того, не все исторические примеры столь очевидны, как приведенные выше. Поэтому давайте рассмотрим это на каком-нибудь менее очевидном примере. Например, в момент открытия Америки европейцами на большинстве ее территории никаких государств не существовало. При этом плотность населения в Северной Америке была очень низкой, порядка 0,05-0,1 чел./кв. км, и здесь не было никаких государств, а были только племена. В Латинской Америке средняя плотность составляла порядка 1 чел./кв. км. Это тоже очень мало, но даже при такой низкой плотности мы видим здесь государство ацтеков на территории Мексики и государство инков на западном побережье Южной Америки. Конечно, плотность населения у ацтеков и у инков могла быть намного выше, чем в среднем по Латинской Америке, но мы этого точно не знаем. Тем не менее, мы видим у ацтеков и у инков многие признаки существования государства: столицу в лице довольно крупного города (Теночтитлан и Куско), главу государства, законы, единые для всего государства, армию. Все это можно, конечно, рассматривать как некие «вторичные признаки» государства. И возможно, кто-нибудь из историков возьмется доказывать, что все эти признаки могут присутствовать не только у государства, но и у какого-нибудь «союза племен» - или наоборот, что у государства не обязательно должны присутствовать эти признаки. Но что же тогда можно считать в качестве «первичного признака» государства? Есть ли что-то, что бы отличало абсолютно все настоящие государства от ненастоящих и что бы соответствовало тем целям возникновения государства, о которых ранее говорилось (защита интересов всего общества и всех его членов)? Если мы более внимательно рассмотрим историю возникновения государств, то увидим, что такая общая черта действительно есть. Возникновение абсолютно всех государств в древности было связано с развитием массового земледелия. Все известные примеры массового земледелия в древности были связаны с существованием государств: в Месопотамии, Египте, Сирии-Палестине, Китае, Индии, Греции, Италии. И характерной чертой обеих вышеназванных американских цивилизаций – ацтеков и инков – также было существование системы массового земледелия. Более того, как указывают историки, хотя люди расселились по всей Америке уже давно – по меньшей мере 15-20 тысяч лет назад – но земледелие там возникло сравнительно недавно, всего лишь две тысячи лет назад. И одновременно с возникновением земледелия на территории нынешней Мексики в начале нашей эры там начали возникать первые города-государства. А вслед за этим там сформировалось государство майя ([21] 12, с.24-26). В свою очередь, именно переход к земледелию дал возможность резко увеличить численность населения, проживающего на данной местности. Охота, рыболовство и кочевое скотоводство никогда не могли прокормить большого количества людей, и если населения становилось слишком много, то лишнее просто вымирало. Таким образом, пока люди жили как кочевники и охотники, они все время упирались в физический предел своего существования и полностью зависели от капризов природы и случая. Преодолеть этот предел и стать хозяином самому себе человек смог, только перейдя к земледелию, он перестал быть кочевником и стал оседлым жителем. Это сразу привело к резкому росту населения, который мы видим во всех приведенных выше примерах, когда плотность населения достигла 80-100 чел./кв. км. Вы спросите, а при чем здесь государство? А при том, что без государства данный переход от кочевничества к оседлости не смог бы произойти. Ранее говорилось о том, что казацкими уставами вплоть до XVIII века любому русскому человеку на юге России запрещалось заниматься земледелием – несмотря на то, что земледелием русские занимались с незапамятных времен и всегда любили это занятие. Да и где им еще заниматься как не на юге России и в ее черноземной полосе, где для этого существуют идеальные условия? Причина установления таких «странных» правил заключалась в том, что на юге в то время было «дикое поле», которое начиналось от Тулы и заканчивалось у Черного и Каспийского морей. И на всем этом пространстве не было никакого государства или государственной власти, способной защитить оседлых жителей от произвола степных кочевников-грабителей. Только по мере фактического установления государственной власти на этих землях в течение XVIII-XIX вв., по мере того как государству удалось обуздать произвол кочевников и обеспечить защиту земледельческого населения, только тогда там возникла оседлость (земледелие и города) и выросло население. Изучение мировой истории коррупции, проведенное во второй книге трилогии, дает нам множество аналогичных примеров. Всегда когда мы видим крах государства, мы видим появление огромной массы кочевников – все население переходит из оседлого в кочевое состояние, о чем уже говорилось в п. 1.4. Это естественная реакция людей на исчезновение защиты со стороны государства и на то состояние хаоса и анархии, которое возникает в момент краха государств. Людьми при этом движет абсолютно такая же логика, какая отражена в казацких уставах XVI-XVII вв. Превратиться в кочевника или охотника, не иметь постоянного дома, пашни, семьи, чтобы не быть привязанным к одному месту и чтобы быть готовым в любой момент спастись бегством от чьего-либо произвола или в случае резкого изменения ситуации – вот логика, объясняющая такое массовое поведение. Но как уже было сказано, в кочевом состоянии большие массы людей просто не могут существовать – они не могут найти себе пропитание и нет никакой возможности поддерживать между ними порядок. Поэтому если государство исчезает или перестает выполнять свои функции (как это происходит в условиях кризиса коррупции), то следствием становится не только переход населения в кочевое состояние, но и его массовое вымирание, что мы и видим всегда в истории одновременно с крахом государства. Таким образом, государство является институтом, необходимым для поддержания жизни больших масс людей, которые могут существовать (сколько-либо длительно) только в состоянии оседлости. А в этом состоянии они могут жить только при условии защиты от произвола, обеспеченной государством, и в условиях порядка и единых правил жизни и поведения, установленных государством. Поэтому если мы видим такие оседлые массы людей, существующие в течение сколько-либо длительного времени, или хотя бы появление таких оседлых масс людей на том месте, где ранее были кочевники, то это уже является достаточным признаком наличия там государства. Это и является самым главным или, если можно так выразиться, первичным признаком существования государства. И это соответствует той главной его функции, о которой шла речь выше – защита интересов всей массы населения. Потому что обеспечение населению нормальной жизни в оседлом и защищенном состоянии (а не жизни кочевников, гонимых страхом и постоянными опасностями с места на место) и соответствует лучше всего этой функции. Этот вывод можно и следует понимать очень широко: не только в плане кочевые скотоводы - земледельцы, но и в плане кочевники - оседлые жители вообще, включая крестьян, ремесленников, рабочих, интеллигенцию, предпринимателей, инженеров, врачей и учителей. Если все эти люди могут нормально существовать, жить оседло и заниматься своей профессией – то государство выполняет свои функции нормально. Если они не могут нормально существовать и в массовом порядке превращаются в «кочевников» - то есть в людей без определенных занятий и без постоянного места жительства, семьи, профессии, в «челноков», спекулянтов, мошенников, воров, бродяг, проституток и бомжей или эмигрируют за границу, то государство выполняет свои функции неудовлетворительно; и если количество таких людей сильно вырастает, то начинаются необратимые процессы, приводящие к полному краху государства и всей цивилизации. Давайте теперь опять вернемся к средневековью и рассмотрим еще два исторических примера в связи с вышеизложенным. Первый касается государственности у древних славян. Византийский историк Маврикий писал в VII в. о высокой плотности населения среди славян, живших к северу и востоку от Дуная. Он указывал, что славянские деревни, унизывавшие левые притоки Дуная, располагались очень близко друг к другу, между ними существовали совсем незначительные пространства. Об этом же свидетельствует археология – расстояния между деревнями придунайских славян составляли от нескольких сот метров до нескольких километров ([104] с.39). И то же показывают археологические исследования на юге России, относящиеся к тому же периоду: по мнению Л.Гумилева, плотность населения на юге Поволжья и Северном Кавказе в ту эпоху могла даже превышать плотность населения в конце XX века. Таким образом, мы имеем факт постоянного проживания больших масс оседлых людей и на Балканах, и на юге России, и этот факт уже является главным признаком того, что среди живших там славян в VII веке существовало государство: если бы его не было, то такие массы оседлых жителей никогда бы не смогли возникнуть. И если Вы в этом сомневаетесь, то я могу еще раз напомнить историю тех же самых территорий Южной России, обладающих замечательным климатом, прекрасными черноземными землями и орошаемых полноводными реками (Дон, Кубань, Днепр, Донец, Воронеж и т.д.), которые от 500 до 800 лет находились в состоянии необитаемого «дикого поля» и где казацкими уставами было запрещено заниматься земледелием. Имеются и другие признаки, свидетельствующие о наличии государств (а вовсе не «племен») среди балканских и южнорусских славян VII века: наличие довольно больших городов, глав государств (князей), государственных институтов (вече). Но все эти признаки вторичны, первичен главный признак государства – обеспечение нормального существования большим (оседлым) массам населения. Пока эти славянские государства функционировали нормально (пусть даже и без внешнего блеска, на который только и обращают внимание историки), то нормально жили и эти массы. А после того как они начали подвергаться коррупции и разложению (что было в главе II описано), то это сразу же отразилось на массах: они начали исчезать. Причем, документально зафиксирован даже процесс этого исчезновения: славяне уже в VII в. начали убегать с Дуная и юга России на север - радимичи, вятичи, болгары. А еще спустя несколько столетий от прежних оседлых масс почти ничего не осталось, прежние большие города превратились в села, а от многих крупных городов остались одни развалины. Вот еще один пример, относящийся к той же эпохе. Историки любят писать о государстве, созданном Карлом Великим (768-814 гг.). Завоеванные им территории охватывали почти всю современную Францию, Бельгию, Нидерланды, Германию, северную часть Италии. Но в этом так называемом «государстве» не было никаких признаков государства. Мы не видим даже «вторичных» признаков. Во-первых, в «государстве» Карла Великого вплоть до последних лет его жизни не было столицы или какого-то крупного города, который мог бы претендовать на столицу (Париж занимал 9 га, то есть был размером с крупный поселок), а сам «кочевой король» (как его называют историки) до последних лет своей жизни прекрасно обходился без всякой столицы, постоянно переезжая с места на место. Во вторых, сам «император» относился к своей «империи» не как к государству, а как к личной собственности (вотчине). В частности, как указывает Ф.Лот, он ее разделил на три части между своими тремя сыновьями - и лишь смерть двоих сыновей помешали ему осуществить этот план ([191] p.309). В-третьих, как пишет французский историк Ж.Донт, во время раздела «империи» Карла Великого в 842 г. между его наследниками (который все же состоялся) никто в ее административном аппарате не имел ни малейшего представления, какие именно земли входили в состав этой «империи», а какие нет ([183] p.187). Таким образом, мы видим нечто, что историки называют «государством», у которого нет никаких признаков государства: ни столицы, ни границ; которым никто не управляет (так как не знает, а что собственно в него входит) и которое всеми людьми рассматривается как личная собственность «императора», которую он может кому угодно подарить или поделить между наследниками. Но главное, мы не видим основного признака государства – больших масс оседлого населения. Население в «империи» Карла Великого было настолько редким, что, несмотря на введенные им суровые наказания он не мог набрать в армию более 5-6 тысяч человек даже тогда когда объявлял всеобщую мобилизацию по всей Франции. По подсчетам Ф.Лота, с одного французского графства Карлу удавалось набрать всего лишь 100-150 воинов, то есть примерно 1 чел. с 30 кв. км ([37] 3, с.2058; [191] p.371). И более того, даже то редкое население, которое имелось в его «государстве», в течение VIII-IX вв. продолжало уменьшаться . Приведенные два примера показывают, что реальная история может очень сильно расходиться с теми мифами, которые создают историки. И для того чтобы иметь возможность понимать реальную историю, в частности, понимать, что являлось государством, а вовсе не «племенами», о которых нам рассказывают сказки, и что, наоборот, вовсе не являлось никаким не «государством» или «империей», а фикцией и иллюзией, сдобренной изрядной манией величия - для этого нужно иметь действительные научные критерии того, что является государством и каковы его действительные признаки. В заключение необходимо отметить еще одно важное обстоятельство. Речь идет об оседлом населении, живущем в экстремально холодных условиях, к каковому можно отнести более половины нынешнего населения России. Известно, что в таких условиях оседлые массы населения обычно не живут. Например, в Канаде все население живет узкой полосой на юге страны, вдоль границы с США, а на широте Москвы и Петербурга там живут только кочевые оленеводы, бурые медведи и функционируют вахтенные поселки нефтяников. В России же на этих широтах и в условиях такого же сурового континентального климата в течение двух-трех или даже четырех тысячелетий существовали города и массы оседлого населения. Это является доказательством того, что на севере европейской России, по меньшей мере, в течение 2-3 последних тысячелетий непрерывно существовали государства: либо в виде самостоятельных городов-государств, либо в виде городских властей, входивших в состав более крупных государств (Скифское царство, Новгородское государство, Московская Русь и т.д.). Почему это так, понять совсем несложно. На юге массы оседлого населения могут какое-то время существовать и без государства, когда оно перестало выполнять свои функции. В частности, мы видим, что когда государство на юге России переродилось в олигархическое (Хазарский каганат) и перестало выполнять свои функции, то процесс вымирания населения занял более 300 лет – с конца VII в. по начало XI в., лишь после этого здесь образовалось «дикое поле». То же самое мы видим в других примерах краха древних государств: Средиземноморья, Месопотамии, Восточной и Южной Азии, Центральной Америки, - процесс их упадка и вымирания населения всегда занимал несколько столетий (см.: [65] разделы 1-2). Совсем иной пример мы видим в Московской Руси в начале XVII в. (см. главы VIII-X). Государство всего лишь на какие-то 10-15 лет перестало выполнять свои функции: заботиться о поддержании жизни оседлых масс, - и подпало под власть олигархии и анархии. И в результате в Московской Руси в этот короткий период произошел демографический апокалипсис - население вымерло и сократилось примерно в 5 раз, что отбросило страну на много столетий назад в ее развитии. После этого мы долгое время, по меньшей мере, 2 столетия, не видим в России ни оседлых масс населения, ни крупных городов. Таким образом, если бы государство в какой-то момент до этого на севере России исчезло, то оседлое население погибло бы почти моментально, а процесс его восстановления мог бы растянуться на многие столетия. Поскольку мы этого не видим, а видим непрерывное существование оседлого населения на севере (и даже в условиях всеобщего опустошения Европы в конце античности в V-VI вв., когда массы славян с Севера Руси заселяли опустевший Юг - см. выше), то это является достаточным доказательством того, что государство на севере страны непрерывно существовало в течение, по меньшей мере, двух-трех последних тысячелетий. Раздел 2. Коррупция в эпоху Московской Руси Глава VI. Русь и Орда (XIII-XIV вв.) Как и в предыдущих главах, прежде чем перейти к собственно проблемам коррупции, придется начать с установления истины в некоторых базовых исторических вопросах эпохи XIII-XIV вв., которые в прошлом были донельзя запутаны, но сегодня, благодаря работе современных историков, начинают проясняться. 6.1. Было ли на Руси «татаро-монгольское иго»? Ранее было принято считать, что на Руси с середины XIII в. и до второй половины XV в. установилось «татаро-монгольское иго», владычество «татаро-монгольских завоевателей», которые сначала опустошили страну, а затем обратили ее в рабство. Такой взгляд на события XIII-XV вв. установился еще в «дворянскую» эпоху (XVII-XVIII вв.) и до недавнего времени считался официально признанным исторической наукой. Так, в учебнике для вузов под ред. А.Сахарова и А.Новосельцева, изданном в 2001 г., написано, что «несметные полчища» монголов прибыли в районе 1236-1237 гг. из Монголии на Русскую равнину, устроили погром в землях волжских булгар, буртасов, мордвы в Поволжье, и зимой 1237-1238 гг. «обрушились на Северо-Восточную Русь», а затем, в 1240-1241 гг., на Южную Русь и на Центральную Европу – на Молдавию, Валахию, Венгрию, Польшу, Трансильванию и Чехию. После этого войска Батыя повернули обратно в Поволжье, где он и основал город Сарай-Бату, столицу могучей Золотой Орды. «Смерч Батыева нашествия, - написано в учебнике, - отбросил далеко назад Русь в ее развитии, хозяйственном и культурном… Русь своей трагической борьбой и подвигом спасла Западную Европу от погрома, подобного тому, что потерпела сама. Когда русские земли лежали в развалинах, там, далеко на западе, продолжали накапливать богатства…» ([50] с.242-247), и т.д. В прошлом фигурировали самые разные оценки «несметных полчищ» монголов, обрушившихся на Северо-Восточную Русь в 1237-1238 гг. – от 30 до 150 тысяч всадников. Однако последние исследования, проведенные рядом историков, показали, что этот взгляд целиком и полностью ошибочен. Сегодня это признают многие ведущие историки. Как пишут, например, Ю.Петухов и Н.Васильева, «традиционное изложение “татаро-монгольского” нашествия есть ложь, это ясно всем» ([89] с.214). Примерно такого же мнения придерживался и Л.Гумилев, который первым выступил с опровержением традиционной версии о «татаро-монгольском иге» [32]. Еще более категоричен К.Пензев, который пишет: «В общем и целом официальная версия истории Батыева нашествия… явно не в ладах со здравым смыслом и в конечном итоге базируется на презрении к русскому народу» ([88] с.276). Дело, конечно, не в том, сколько историков придерживаются сегодня старой и новой точки зрения, дело в сущности вопроса. Историкам свойственно ошибаться, даже если речь идет о единодушном мнении всех историков, и очень часто такие коллективные заблуждения историков объясняются сознательной ложью, навязанной (в прошлом или в настоящем) правящей верхушкой. Поэтому давайте, как и ранее, рассмотрим кратко основные факты, а уже на их основе (и только на их основе) можно будет делать какие-то выводы. Итак, какие же новые факты известны сегодня, которые опровергают традиционную версию? Во-первых, никаких монголов на самом деле на Руси не было, а если и были, то их количество было ничтожным. Это вытекает из массы неопровержимых фактов и логических аргументов, которые были собраны и сформулированы Л.Гумилевым, К.Пензевым, Ю.Петуховым и другими историками. Прежде всего, никаких воинов монголоидной расы применительно к эпохе XIII-XV вв. на территории Русской равнины археологией не обнаружено ([89] с.215-216), о чем далее будет сказано подробнее. А если археология приходит к подобному выводу, то это очень серьезно – он является неопровержимым вещественным доказательством, опровергающим любые письменные и устные свидетельства, будь таких свидетельств даже миллион. Поэтому все рассказы о том, что в каждом русском есть доля монгольской крови, являются нелепой выдумкой и ложью. И все представления о том, что предки нынешних монголов или казахов в том виде, в каком мы их знаем сегодня, завоевали Русь, или вообще находились там в сколько-нибудь заметном количестве, не соответствуют действительности. Но даже если предположить, что так называемые «татаро-монголы» были не теми монголами, которых мы знаем сегодня, а были индоевропейцами или тюрками европеоидного типа - имеется множество других фактов, неопровержимо доказывающих, что никакого нашествия непосредственно из Монголии, закончившегося зимним нападением 1237-1238 гг. на Русь, не могло быть в принципе: (1) Путь из Монголии на лошадях с необходимыми дневками даже теоретически занял бы от 240 до 300 дней ([32] с.547). (2) Практически конному войску в пути, особенно зимой, обязательно потребовалось бы большое количество фуража, которое взять было неоткуда, и поэтому все лошади в пути просто бы перемерли, как это произошло в 1812 году с лошадьми армии Наполеона ([88] с.73-88). (3) Даже если предположить, что монгольским лошадям каким-то чудесным образом удалось в один прыжок преодолеть огромное расстояние от Монголии до Русской равнины и не умереть в пути от голода, они бы все равно ни на что не годились. Дело в том, что для передвижения зимой по глубокому снегу в России лошадям обязательно требуются подковы. По расчетам К.Пензева, для того чтобы подковать лошадей, требующихся для армии из 30 000 всадников (с учетом также двух запасных лошадей) потребовалось бы задействовать кузницы порядка 50 русских городов, которые должны были трудиться безостановочно целый месяц, и иметь в наличии порядка 300 тонн железа ([88] с.134). В противном случае лошади, прибыв из Монголии, немедленно бы вышли из строя. (4) Само представление о том, что армия Батыя была почти исключительно конной, в корне ошибочно. Из летописей точно известно, что скорость передвижения армии Батыя во время военной кампании 1238 года составляла в среднем 15 км в день ([88] с.135). Таким образом, значительная часть армии Батыя была пешей! В таком случае, если предположить, что она прибыла из Монголии, то ее путь должен был занять несколько лет, и эта армия должна была иметь базы снабжения на всем своем пути, иначе она в дороге просто умерла бы с голоду. (5) Армия Батыя в войне летом 1237 года с кыпчаками-половцами очень ловко и быстро передвигалась по Волге и ее притокам на больших судах (используя 200 судов). При этом она управляла судами с удивительным умением и знанием речных путей и столь же умело и ловко осуществляла высадку десанта с уничтожением противника ([88] с.129-130). Спрашивается, где «кочевники-монголы» уже в 1237 году взяли эти 200 судов, где научились ими управлять, откуда смогли почерпнуть глубокие знания местности и где обучились водным десантным операциям? Этот факт также полностью исключает версию о прибытии армии Батыя в 1236-1237 гг. из Монголии. (6) Для осады городов армия Батыя использовала пороки – громоздкие стенобитные машины, которые физически не могли быть привезены из Монголии. Вес одного порока составлял более 10 тонн, да еще для их использования требовались десятки тонн каменных глыб, которые редко встречаются на Русской равнине ([88] с.167-168). Для доставки пороков из Монголии посуху понадобились бы уже не годы, а десятилетия, и это совершенно исключено. Использование пороков также предполагает наличие очень серьезной базы для подготовки войны 1237-1241 гг. на территории Русской равнины: необходимо было иметь инженеров (и не в Монголии, а в России), нужно было заранее изготовить пороки и затем заблаговременно доставить их по воде (по Волге и ее притокам), вместе с каменными глыбами, поближе к предполагаемому театру зимних военных действий 1237-1238 гг. А для этого надо было сначала установить полный контроль над Волгой. Как видим, переход сколько-либо крупного отряда войск непосредственно из Монголии на Русь был в принципе либо невозможен, либо возможен лишь при наличии у «монголов» полного контроля над всеми территориями к востоку от Руси, которые позволили бы обеспечить базы снабжения на пути следования. Кроме того, невозможно было не только осуществить, но даже спланировать военную кампанию 1237-1241 гг., располагая основными базами лишь к востоку от Русской равнины. Ее можно было спланировать и осуществить только из самой Южной России и располагая мощной военной и промышленной базой именно здесь, а не где-нибудь еще. И есть целый ряд дополнительных фактов, подтверждающих вышесказанное и показывающих, как именно планировалась и готовилась эта кампания: (7) Сам Батый был, судя по всему, никаким не монголом, а половецким каганом Бастыем, который упоминался в летописях незадолго до указанных событий. Это подтверждает, например, такой факт, что Бастый, согласно летописям, принял христианство – и Батый также был христианином в течение всей жизни, что хорошо известно ([88] с.213-214). Очень сложно представить, что в одном и том же месте (в районе южного Поволжья) в одно и то же время было два правителя с одним и тем же именем и одними и теми же фактами биографии (обращение в христианство). Совершенно очевидно, что это было одно и то же лицо. Кроме того, известно, что Батый хорошо и бегло читал документы на славянском языке ([88] с.224), так что по всем признакам он не мог быть «монголом-кочевником», явившимся нежданно-негаданно на Русь прямо из монгольской степи. Что касается того факта, что он считался внуком Чингисхана (сыном Джучи, приходившегося тому сыном), так это объясняется очень просто. Стоило только побрататься с каким-то человеком – и по кочевым обычаям ты мог уже считаться его братом и сыном его отца. Например, Александр Невский побратался с Сартаком, сыном Батыя – и стал также считаться сыном Батыя ([32] с.563). (8) Как указывали очевидцы (и арабские, и западноевропейские), в армии Золотой Орды было много русских, аланов и булгар, всех их называли «татарами». А кто еще состоял в армии, непонятно – судя по всему, все остальные национальности были представлены в очень незначительном количестве, а по меньшей мере половину армии составляли русские ([88] с.300, 306, 116). По данным Л.Гумилева, выходцев с Дальнего Востока в армии Золотой Орды, составлявшей до 200 тысяч человек, было всего лишь 2000 человек, которых Батый получил в качестве наследства от Чингисхана ([88] с.31). Кроме того, так называемый знаменитый «монгольский чудо-лук саадак», не уступавший английским лукам, на поверку оказался русским луком сагайдаком, образцы которого были найдены на Руси во время археологических раскопок ([88] с.178-181). Да и военачальники в так называемой «монгольской» армии тоже были русские – Батый требовал от Руси в качестве дани не только 1/10 от всех воинов, но и 1/10 всех «князей», то есть полководцев ([88] с.129). Итак, почти вся «татаро-монгольская армия» состояла из русских или славян (половцев-аланов-булгар), с русскими военачальниками и с половецким каганом, христианином Батыем, во главе (которого официально называли либо каган, либо царь). И по всем признакам она была русской армией, так как ни один признак не указывает на то, что она была действительно какой-то «татаро-монгольской армией». (9) Город Сарай, ставка Батыя, представлял собой крупный город с каменными и деревянными зданиями, с дворцами и большим населением. Известны и ряд других «монгольских» городов – также с каменными и деревянными зданиями. Получается, что так называемые «монголы» жили вовсе не в юртах, как утверждают историки, а в обычных домах. Кроме того, известно, что в Каракоруме, при дворце «монгольского» императора, постоянно находились священники русской православной церкви. И по их собственным свидетельствам, записанным итальянским путешественником Плано Карпини, они при ставке татар постоянно находились уже в течение 20-30 лет, то есть начиная с 1216 года или с еще более раннего времени и в течение этого времени выполняли роль своего рода консультантов и наставников татар ([88] с.250). Известно, что церковь в то время играла важную идеологическую, политическую и дипломатическую роль, и пребывание контингента русских священников и епископов указывает на выполнение ими этой роли при дворе «монгольских» правителей с очень давних времен. К тому же Батый освободил православную церковь и ее людей от любых налогов и сборов и запретил своим сборщикам налогов под страхом смерти требовать чего-либо от церкви, и эти неслыханные льготы для русской церкви действовали по меньшей мере до смерти Батыя ([88] с.222). Поэтому если придерживаться версии о тотальном опустошении Руси «татаро-монголами» в 1237-1240 гг., то историки, придерживающиеся такой версии, должны признать, что оно было подготовлено с ведома или при активном участии русской православной церкви, являвшейся наставником «изверга Батыя». Но я полагаю, что подобное обвинение в адрес церкви было бы столь нелепо, и столь сильно противоречит ее последующей роли в возрождении Руси в XIV-XV вв., что сами приведенные факты являются еще одним сильным аргументом в пользу того, что ни «опустошения Руси» Батыем в 1237-1240 гг., ни «татаро-монгольского ига» не было, все это – чистейшей воды выдумка. Можно было бы приводить и другие факты, но думаю, и сказанного выше достаточно, для того чтобы согласиться с тем, что официальная версия и о «нашествии», и о «татаро-монгольском иге» совершенно не соответствует действительности. К тому же, как уже указывалось, археология и письменные свидетельства (если не учитывать фальшивки ) опровергают версию о масштабном нашествии в 1237-1240 гг. По всем данным получается, что армия Батыя была не очень большой – по оценке К.Пензева, в зимнюю кампанию 1237-1238 гг. на Северо-Востоке Руси она насчитывала не более 2-3 тысяч кавалерии и порядка 5 тысяч пехоты ([88] с.137) - и урон, понесенный русскими городами за время всей кампании 1237-1240 гг., был не слишком велик. Действительно, было сожжено несколько городов – но они были затем отстроены заново, действительно, часть населения уводилась в Орду – но основная масса населения во время летнего нашествия 1240 г. заблаговременно попряталась в лесах (см. п. 5.3.). К тому же в Орду русских уводили не для того, чтобы перерезать как баранов, а чтобы поселить на новом месте или записать в армию. Явно преувеличены и рассказы о запустении Северо-Восточной Руси после нашествия Батыя. Так, уже на следующий год (в 1239 г.) войско из Северо-Восточной Руси, которая была перед этим якобы «опустошена Батыем», под началом Великого владимирского князя Ярослава выступило в Литву и разгромило литовское войско, а князь Литвы был при этом взят в плен ([88] с.257). Значительная часть войска Александра Невского как в битве со шведами на Неве в 1240 г., так и в знаменитой битве с немцами на Чудском озере в 1242 г., состояла из полков, пришедших из Владимира и Суздаля. «Новгород, - пишет Л.Гумилев, - был спасен “низовыми” полками, пришедшими из Владимирского княжества – страны, якобы выжженной и вырезанной татарами. Уже сам факт такого похода заставляет думать, что рассказы о полном разрушении Руси в 1238 г. страдают преувеличением» ([32] с.551). Скажем так – урон от двух военных кампаний Батыя (1237-1238 гг. и 1240 г.) для Руси был вполне сравним всего лишь с одним походом Андрея Боголюбского на Киев или с походом Владимира Мономаха на Минск в XII веке, в которых участвовало до 50 тысяч человек войска и в ходе которых было уничтожено поголовно население этих тогда еще очень крупных городов (см. выше). Он также вполне сравним по своим последствиям с голодомором 1230 года, от которого только в Смоленске погибло 32 тысячи человек. А во время нашествия Батыя на Галичину, как указывал Л.Гумилев, погибло лишь 12 тысяч человек. «Исходя из этих данных, - писал известный историк, - следует признать, что поход Батыя по масштабам произведенных разрушений сравним с междоусобной войной, обычной для того неспокойного времени. Но впечатление от него было грандиозным, ибо выяснилось, что Древняя Русь, Польша, поддержанная немецкими рыцарями, и Венгрия не устояли перед кучкой татар» ([32] с.548). Соответственно, нашествия Батыя на Русь в 1237-1238 и 1240 гг. никак не могли послужить основной причиной опустошения Руси, которое произошло уже до них, чему имеются неопровержимые доказательства, приведенные выше, и с чем уже давно согласились ведущие историки. Что касается данных и свидетельств о сокращении населения на Руси в XIII веке , то это было продолжением того же явления, что происходило и в XI-XII вв. Основной причиной массовой смертности были, судя по всему, голодоморы, происходившие в течение 2-3 столетий – именно о них идет речь в «Слове о погибели Русских земель» (так называемая «болезнь крестьян») и в других летописях, именно они были основной причиной масштабных демографических кризисов в прошлом. Ну, а на втором месте стояли, конечно, гражданские и междоусобные войны. Но причиной этих войн вовсе не были какие-то мифические «татаро-монголы». Никаких «татаро-монголов» на самом деле не было, а были русские, воевавшие между собой – то есть продолжавшие бесконечную братоубийственную войну, начавшуюся еще в XI в. после смерти Ярослава Мудрого и шедшую практически без перерывов как в период 1054-1236 гг., так и после этого. Если лживость официальной версии не вызывает сомнения, тогда возникает еще несколько вопросов. Первый - что представляла собой Золотая орда и в целом империя Чингисхана и в чьих интересах осуществлялись «татарские нашествия»? Второй вопрос - если взаимоотношения Руси и Орды не были «татаро-монгольским игом», то что тогда это было? Третий - против кого русские сражались в Куликовской битве 1380 года? Наконец, четвертый вопрос - с чем связано возникновение мифа о «татаро-монголах» и создание жуткого образа их господства над Русью? Ответы на эти вопросы я постараюсь дать ниже, и они уже связаны с основной темой настоящей книги – с темой коррупции в России. 6.2. Что представляли собой Золотая Орда и «татаро-монголы»? Как уже говорилось, до образования Золотой Орды на территории южного Поволжья и Северного Кавказа в VII-X вв. существовало государство, называвшееся Хазарский каганат (см. главу III). В конце X в. оно прекратило свое существование после разгрома русским князем Святославом крупнейших торговых городов Хазарии Итиля и Семендера. Формально можно считать, что территории Хазарского каганата после этого были присоединены к Киевской Руси, о чем пишут Ю.Петухов и Н.Васильева ([89] с.194). Но фактически это было не совсем так – эти территории к тому времени столь сильно запустели, что вряд ли Русь была в состоянии их реально контролировать. Согласно Л.Гумилеву, проводившему археологические исследования на юге Поволжья и в Северном Кавказе, в VII-IX вв. эти территории были населены не меньше, чем в конце XX в. ([33] с.136, 109) - когда плотность населения там была порядка 30-40 чел./кв.км. А уже к XI веку там образовалась дикая степь. Кроме того, опустошение постигло к тому времени и южную окраину Киевской Руси. Как указывалось выше, археологи обнаружили около 300 городов и городищ так называемой Салтово-Маяцкой культуры – речь идет о поселениях аланов-болгар VIII-IX вв. на правобережье Дона (современная Ростовская область). В ту же эпоху (VIII-IX вв.) на территории обитания славянских народов тиверцев и уличей (Молдавия, Одесская и Николаевская области Украины), согласно очевидцам, было около 500 городов. А уже к XI веку ничего этого не было – повсюду на Юге Руси была дикая степь, по которой кочевали странные народы со странными русскими названиями - половцы, печенеги и казаки-бродники . Ранее уже говорилось о том, что краху государств и цивилизаций во все времена сопутствовало одно и то же явление – появление кочевников. Но кочевники могут существовать лишь в очень малых количествах, больших масс кочевников в принципе не может существовать - или если они в какой-то момент возникнут, то подавляющая их часть очень быстро погибнет. Это вытекает из простой экономической логики. Для того чтобы иметь возможность свободно пасти скот на открытых пастбищах и заниматься охотой и рыболовством, нужны свободные пространства. А где их взять в условиях высокой плотности населения? Выше приводились данные о том, что плотность населения в Италии в античности достигала 100 чел./кв. км. и более, а в Галлии (современной Франции) – порядка 30 чел./кв. км. И конечно, никаких кочевников там в то время не существовало. Более того, ни в Италии, ни в Галлии даже не было открытых пастбищ для скота – все земли были засеяны какими-нибудь культурами, а скот кормили фуражом, который специально выращивали (см.: [64] глава III). В частности, из Записок о галльской войне Юлия Цезаря определенно следует, что Галлия в I веке до н.э. была густо населена и все свободные земли были засеяны либо зерном, либо кормами для скота. В результате этого армия Цезаря, доходившая до 100 тысяч человек, всегда вдоволь имела и продовольствия, и фуража. Но и кочевникам там делать было совершенно нечего, так как свободной земли для них не было. Однако к началу IV века н.э. плотность населения в Галлии упала до 2 чел./кв.км. и продолжала быстро сокращаться. И уже спустя столетие, в начале V века, мы видим здесь кочевников (готы, вандалы, аланы, свевы), которые кочуют со своими кибитками, семьями и стадами по территории Галлии. Количество их совсем невелико – всех вандалов и аланов вместе с семьями оказалось всего лишь 80 тысяч человек – ровно столько их было погружено затем на корабли для отправки в Африку. Но все они – бывшие оседлые жители (что хорошо известно и в отношении готов, и в отношении других народов той эпохи), которые в V веке, под влиянием изменившихся обстоятельств, перешли в кочевое состояние. Точно такую же картину мы видим и на Юге Руси в XI-XII вв. Печенеги, половцы и казаки-бродники есть не что иное, как само русское население, но перешедшее в кочевое состояние. Можно лишь обсуждать вопрос о том, кто из них представлял собой остатки прежнего населения Хазарии, а кто мигрировал с Востока (с Урала, из Сибири и северного Казахстана), но это существенно дела не меняет. Все имеющиеся факты подтверждают вышесказанное. Как пишут Ю.Петухов и Н.Васильева, «о печенегах известно, что они были европеоидны по внешнему облику… Археологически НИКАКИХ СЛЕДОВ ПРЕБЫВАНИЯ “ПЕЧЕНЕГОВ” КАК ОСОБОГО ЭТНОСА В ЮЖНОРУССКИХ СТЕПЯХ НЕ ОБНАРУЖЕНО» ([89] с.201-202) (выделено авторами). Даже хоронили печенеги умерших, указывают историки, абсолютно так же, как это делало до того алано-болгарское население Южной России. Кроме того, как писал арабский автор Ибн-Хаукаль, печенеги – «шип русиев и их сила» ([89] с.202-203), то есть фактически те же русские, их передовые отряды. Поэтому печенеги (как и казаки-бродники, о чем писал Л.Гумилев) есть не что иное, как прежнее алано-болгарское население Южной России, но перешедшее в кочевое или полукочевое состояние. То же самое относится и к половцам (которых также называли куманами и кипчаками). Половцы, пишут Ю.Петухов и Н.Васильева, ссылаясь на имеющиеся свидетельства, «были светлыми европеоидами…, мало чем отличаясь в этом смысле от современных русских» ([89] с.206). Археология показывает, что они мигрировали с Востока, из приуральских степей, и постепенно расселились по всей Южной России . Имеются многочисленные свидетельства древних авторов XV-XVII вв., доказывающих родство половцев и печенегов со славянами. Об этом писали, например, польские историки Мартин Бельский и Матвей Стрыйковский, московский историк Андрей Лызлов, архиепископ Рагузский Мавро Орбини ([89] с.207-208). В то же время, «нет никаких свидетельств, - указывают историки, - ни в северо-русских летописях, ни в других источниках – что половцы как народ были тюркоязычны. Их тюркоязычность – ничем не подтвержденный миф русофобского характера» ([89] с.207) (выделено авторами). Имена половцев (Буняк, Кончак) также подтверждают их скифо-славянское происхождение ([89] с.207). Не говоря уже о том, что половецкие девушки на Руси считались очень красивыми («красны девки половецки»), что, как отмечает К.Пензев, также свидетельствует в пользу скифо-славянского происхождения половцев ([88] с.18). Итак, «единственно правильный вывод…», - пишут Ю.Петухов и Н.Васильева, - половцы = русские» ([89] с.208) (выделено авторами). Таким образом, мы видим, что и в эпоху Киевской Руси Южная Россия, как и в предшествующие тысячелетия, выступала в качестве главной «фабрики по уничтожению населения» (см. главу I), а главной «фабрикой по производству населения» по-прежнему являлся Восток России (Урал и Сибирь), откуда и происходило переселение в Южную Россию сначала половцев, а затем, в XIII веке – других скифо-славянских народов, названных «татарами» (см. далее). Что касается Севера Руси, то он к XI-XIII вв. уже потерял эту функцию, которая сохранилась лишь за Востоком, поскольку он и сам уже теперь подвергся сильному демографическому кризису. Во всяком случае, в течение XI-XIII вв. никакого переселения с Севера на запустевший Юг Руси мы не видим, скорее наоборот, мы видим примеры бегства крестьян-смердов и холопов с Юга на Север, из-под власти киевской рабовладельческой верхушки в свободную и демократическую среду Северной Руси (см. предыдущую главу). Очевидно, именно миграция половцев в Южную Россию в XI-XII вв. позволила несколько сгладить последствия демографического кризиса и страшного опустошения, поразившего весь этот регион. Далеко не все половцы были кочевниками, многие из них селились в городах, в том числе в городах Киевской Руси. Как говорили русские князья в середине XII в., в городах Юга Руси живут «одни псари да половцы» ([55] XVI). «Сообщениями о “половецких городах”, - пишут Ю.Петухов и Н.Васильева, - пестрят русские летописи» ([89] с.209). Арабский автор Идриси (середина XII в.) также писал о половецких городах и крепостях в Южной России, перечисляя и подробно описывая несколько таких городов и крепостей ([89] с.209-210). Так что мы можем в любом случае констатировать факт повторного заселения в XI-XII вв. Южной России новыми скифо-славянскими переселенцами, пришедшими с Востока, которые не позволяли этому региону уже тогда окончательно превратиться в «дикое поле». Конечно, половцев было не слишком много – иначе они бы перестали заниматься кочевым скотоводством, что было их преобладающим занятием, и перешли бы к оседлости. По оценке Л.Гумилева, всех половцев, включая женщин и детей, было лишь 300-400 тысяч человек ([32] с.349), а печенегов было, по-видимому, и того меньше. По данным Ф.Успенского, вся печенежская орда (род) была уничтожена 29 апреля 1091 г. в одном единственном сражении в районе Дуная войском византийского императора Алексея Комнина, который перебил и всех взятых в плен печенегов ([137] 4, с.111). После этого печенеги как самостоятельная сила исчезли и в дальнейшем присутствуют в летописях лишь в качестве небольших групп, живших вместе с половцами. Что касается самих половцев, то, как мы выяснили, это были скифы-сибиряки (а по существу русские), организованно мигрировавшие в Южную Россию. И согласно всем имеющимся данным, они не были врагами Руси, а были скорее ее союзниками, как и печенеги. Многие из них крестились в православную веру и селились в русских городах и селах. Совместно с другим русским союзником - Грузией – они разгромили турок-сельджуков, совместно с русскими князьями сражались в битве на Калке против татар в 1223 г. Что касается половецких набегов на Русь, то они ничем не отличались от тех бесконечных военных нападений и грабительских походов, которые предпринимали друг против друга русские князья. По сведениям, приводившимся Л.Гумилевым, за 180 лет (1055-1236 гг.) половцы нападали на Русь 12 раз, русские на половцев – 12 раз, а совместных русско-половецких операций в междоусобных войнах было 30 ([32] с.509). Исходя из всего вышеизложенного, представление о половцах как о некой «беде», обрушившейся на Русь еще за два столетия до татар, представляется совершенно неверным и предвзятым. Дело было не в половцах, а в тотальной коррупции власти в Киевской Руси, приведшей к нескончаемой гражданской и междоусобной войне, к грабительским походам и работорговле, в чем половецкие каганы принимали участие ничуть не большее, чем русские князья. Как уже говорилось, сами русские князья и их окружение активно занимались грабительскими походами и работорговлей, а среди половцев, конечно, также всегда находились желающие в этом поучаствовать. Именно поэтому, как отмечал Л.Гумилев, партия работорговцев в Киеве во главе с князем Святополком выступала против усмирения половцев, так как вялотекущая «война» с половцами их кормила - они наживались на угоне в рабство и русских, и половцев ([32] с.339). Вместе с тем, когда Владимир Мономах действительно решил положить конец такой разбойничьей «войне», то он это сделал довольно быстро – в ходе нескольких военных кампаний в начале XII века. После этого, по данным Л.Гумилева, за 120 лет, с 1116 по 1236 гг., было всего лишь 5 половецких набегов на Русь ([32] с.495). Вся эта предыстория очень важна для понимания того, что на территории Южной России происходило в последующие два столетия (XIII-XIV вв.), в эпоху расцвета Золотой Орды. История последней чем-то напоминает эту ее предысторию: Южная Россия как была малонаселенной уже в XI-XII вв., так и осталась в XIII-XIV вв., как была под властью кочевых народов, пришедших с Востока, так под ней и осталась. Главное различие состояло в том, что коренным образом изменилось взаимоотношение сил Руси и Южной России. В XI-XII вв. Киевская Русь была могучим государством, а половецко-печенежская Южная Россия была редконаселенной территорией, управляемой половецкими царьками, во многом зависимой от Руси. А к XIII веку могущество Руси было очень сильно подорвано. Вся ее южная и центральная часть были уничтожены демографическим кризисом и были полностью опустошены, о чем свидетельствует наступление «безмонетного периода» - еще за 100 лет до нашествия Батыя – и другие приведенные факты. Реальную силу, хотя и значительно меньшую, чем ранее, сохранили лишь Новгород, Псков, Северо-Восток Руси и, в некоторой степени, Запад Руси (Волынь и Галиция). Но и они были сильно ослаблены демографическим и экономическим кризисом. Так, крупных городов в это время мы уже не видим не только на Юге и в Центре, но и в других регионах: согласно исследованию М.Тихомирова, население самых крупных городов в этот период (за исключением Новгорода и Пскова) достигало всего лишь нескольких тысяч человек ([88] с.128). Поэтому появление новой силы в Южной России не могло не оказать огромного влияния на общую ситуацию на Русской равнине. Что же это была за сила, которая вошла в летописи под именем «татар»? Известно, что они впервые серьезно проявили себя в битве на Калке в 1223 году, разбив объединенную армию русских князей и половцев. И надо полагать, они никуда не исчезали после этого – с какой это стати армии победителей скакать обратно, да еще в Монголию. Тут у историков получается полный абсурд - выходит, что армия «татаро-монголов» только и делала, что куда-нибудь скакала в полном составе, исчезая в одном месте и сразу же появляясь в другом, за много тысяч километров от первого места. Прямо какие-то космические киборги, перемещающиеся на летательных аппаратах, имеющих форму лошади! В действительности, конечно, «татарская» армия никуда не исчезала: разгромив объединенную армию половцев и русских князей на Калке, она (или ее часть) просто осталась на месте, в районе нижнего Поволжья, постепенно все более подчиняя себе половцев. Об этом можно судить по многим фактам. Во-первых, имеется несколько русских и арабских летописных сообщений о присутствии татарских войск в районе Поволжья и даже об их войне с половцами в период 1230-1235 гг., которые приводит К.Пензев ([88] с.212). Во-вторых, как уже было сказано, подготовка военной кампании 1237-1241 гг. была очень основательной и требовала наличия серьезной военной, промышленной и транспортной базы в районе Поволжья, а также многолетней подготовки перед кампанией. В-третьих, ей предшествовали серьезные дипломатические переговоры и договоренности с русскими князьями (о чем будет сказано ниже), проводить которые, находясь в Монголии, «татарам» было бы весьма затруднительно. В-четвертых, об этом свидетельствует и тот факт, что половецкий каган Бастый стал, судя по всему, «татарским» каганом (царем) Батыем – то есть завоеванный правитель стал властвовать над своими завоевателями. Такое могло случиться только после достаточно долгого периода совместного проживания завоевателей и завоеванных бок о бок друг с другом, не иначе. Все это свидетельствует о том, что так называемые «татары» никуда не исчезали, а в течение 1223-1236 гг. обустраивались в нижнем Поволжье, наращивали военное присутствие и готовили плацдарм для дальнейших завоеваний. Последний из приведенных фактов (выдвижение половца Батыя в «татарские» цари) свидетельствует о том, что эти «татары», появившиеся в Южной России в 1223 г. и затем прогремевшие на всю Европу в 1237-1241 гг. – никакие не татары, а русские, то есть еще одна волна сибирско-уральских скифов-славян, прокатившаяся на запад спустя два столетия после половцев. Только этим можно объяснить их столь быстрое культурное сближение с половцами (о котором далее еще будет сказано). Но главным и неопровержимым доказательством этому служит археология. «Миф о “монголах из Монголии на Руси”, - пишут историки Ю.Петухов и Н.Васильева, - есть самая грандиозная и чудовищная провокация Ватикана и Запада в целом против России. Антропологические исследования могильников XIII-XV веков показывают абсолютное отсутствие на Руси монголоидного элемента. Это факт, который оспорить невозможно. Монголоидного нашествия на Русь не было. И монголоидной империи в истории Евразии не было… Чтобы понять, кто на самом деле осуществил вторжение на Кавказ, в Причерноморье, на Русь, а перед этим завоевал Китай и Среднюю Азию, кто сокрушал и подчинил русов-аланов, русов-половцев Великой Степи, а потом и русов Киевской Руси, надо просто определить тот народ, ту общность, которая обладала потенциалом для столь великих и трудных дел. В лесостепной полосе Евразии от Кавказа до Алтая и Саян, включая и Внутреннюю Монголию, никакой реальной силы, никакого народа, кроме поздних русов скифо-сибирцев… не было. Даже если бы такой народ появился, он был бы раздавлен скифо-сибирцами беспощадно. Сотни могучих родов, объединенных языком, бореально-арийскими традициями суперэтноса, единой языческой верой – сотни и сотни тысяч прекрасно вооруженных воинов, профессиональных витязей во многих поколениях, могучих русоголовых и светлоглазых русов-бореалов – вот кто был реальными “монголами”» ([89] с.215-216). Вышесказанное подтверждается как археологией, так и письменными источниками. Например, Г.Вернадский указывал на «присутствие сильного соединения русских войск в Китае» в составе завоевавшей его армии «монголов», а также на то, что «русские контингенты» составляли «часть армий» знаменитого полководца Хубилая, подчинившего себе весь Китай и едва не захватившего Японию. То же касается и армии другого знаменитого полководца - Тимура (Тамерлана), в которой были большие русские контингенты. Известно, что в оккупационных армиях, расквартированных в Китае в XIV в., были русские тумены (от русского слова «тьма» - 10 000 человек) – десятитысячные военные формирования, составленные целиком из русских ([88] с.300-301). То же самое можно сказать о составе войска Золотой Орды. «Половина, если не больше, воинов Орды были русскими», - пишет К.Пензев, ссылаясь на свидетельства ряда иностранных авторов ([88] с.306). Да и среди остальных преобладали те же русские или славянские народы (булгары и кипчаки-половцы). И что интересно – как таковых «татар» в этом войске также не было совсем (как и «монголов»). «А где среди перечисленных Шереф-ад-дином Али Иезди народов татары? – задает вопрос К.Пензев, - А? Где татары? Мы хотим татар, давайте нам татар, и пусть они учиняют свое злое татарское иго! А нету их, татар этих» ([88] с.306). На самом деле, пишет историк, татарами называли всех бойцов ордынского войска. А оно состояло в основном из русских, булгар и кипчаков-половцев, которые были по сути такими же этническими русскими, как и бывшие подданные Киевской Руси. Таким образом, татары первоначально не представляли собой какого-то отдельно взятого этноса , это слово использовали для того, чтобы обозначать подданных огромной евразийской империи Чингисхана и его преемников, сложившейся в XIII веке. Хорошо известно, как искусственным образом насаждалось это название. Так, по свидетельствам современников (например, венгерского монаха Юлиана), всех русских людей, которых пригоняли в Орду, обязывали именоваться татарами ([89] с.228). То же самое происходило и с коренным скифо-славянским населением Востока России. Например, в Западной Сибири (в Тюмени) среди русских коренных жителей сохранились семейные предания о том, что когда-то давно пришли люди и всем приказали именоваться татарами – после этого они долгое время и считали себя татарами, а потом выяснилось, что они на самом деле русские . Впрочем, данный курьез можно считать характерным для многих империй. Например, все подданные Византии гордо называли себя «римлянами» (или «ромэями», что одно и то же), хотя по своему этническому составу они были в основном греками, славянами и армянами, то есть с собственно римлянами не имели ничего общего, даже латинского языка – языка римлян - никто из них не знал. Точно так же и в империи Чингисхана было придумано специальное имя, которым должны были именоваться все подданные – татары. Если подданные «татаро-монгольской» империи были в действительности никакими не «татарами», а русскими, то кто же был во главе? Большинство военачальников в Золотой Орде, как уже говорилось, также были русскими – не зря же Батый требовал каждого десятого из числа русских князей идти к нему в армию в качестве командира. Они и командовали «татарскими» войсками. То же самое было и в других частях «татаро-монгольской» империи, о чем свидетельствуют имена военачальников. Вот, например, приводимые Ю.Петуховым и Н.Васильевой имена полководцев, которые возглавляли «монгольские» войска в Китае: Николай, Илие-багадур, Юваши, Арселан, Кюрджи (Георгий), Дмитрий. «Очевидно, - пишут историки, - что большинство имен – христианские, притом русские. Наиболее же из всех прославился полководец, носивший славянское языческое имя БАЯН, прозванный “Стоглазым”. Этот “Стоглазый” Баян, командовавший аланами во времена Кубилая, в 1280-х годах завоевал Южный Китай для империи Юань…» ([89] с.232). Известно, что Баян приходился внуком Субедею, одному из главных полководцев и соратников Чингисхана. Судя по китайским портретам, этот Субедей имел совершенно европейскую внешность ([20] 2, с.157, 166) . Согласно письменным свидетельствам, русские войска сыграли не только решающую роль в завоевании Китая так называемыми «монголами», но и составляли гвардию или личную охрану самого «монгольского» правителя ([89] с.234). То же относится и к самому Темучину (Чингисхану) и его семье. Еще Л.Гумилев указывал, что так называемые «монголы», к которым относился сам Темучин и его родня – вовсе не те монголы, которых мы знаем сегодня. Это были люди европейской расы. «Древние монголы были, - пишет историк, - согласно свидетельствам летописцев и находкам фресок в Маньчжурии, народом высокорослым, бородатым, светловолосым и голубоглазым» ([32] с.413). Прародительницей монголов считалась Алан-Гоа ([32] с.418) – в ее имени явно видны скифо-славянские корни . Мать Темучина (Чингисхана) звали Оэлун – в этом имени, произносимом на современный монгольский лад, безошибочно угадывается его первоначальное звучание – Елена. Отца его звали Есугей-багатур – явно скифо-славянское имя (аналоги – Елисей, Евсей, Алексей, Сергей), а «багатур» - просто искаженное слово «богатырь». Одного из братьев Темучина звали Куча ([32] с.468). Один из его преемников – знаменитый правитель Хубилай (или Кубилай) - имел младшего брата по имени Арикбог (которое также не требует перевода на русский язык). То же относится и к другим именам в окружении Темучина. «Имена Чемучин, Батый, Беркей, Себедай, Угадай, Мамай, Убиляй, Чагадай, Боро(н)дай и пр., - пишут Ю.Петухов и Н.Васильева, - тоже русские имена, только не православные, а языческие (позже в той же манере русские, и особенно русы-сибиряки, стали называть своих “меньших братьев” - Растерзай, Догоняй, Угадай…) ([89] с.232). Надо сказать, что такой тип имен был издавна типичен для скифов-славян. Так, правителя болгарского царства в VII-VIII вв. звали «каназ Убегей» - это имя и титул, написанные греческими буквами, были найдены на территории нынешней Болгарии ([137] 2, с.139). А одного из сыновей и преемников Темучина звали Угедей. Что касается титула правителя, то Батый выписывал ярлыки русским священникам по-русски и в них называл себя «царем», а вовсе не «ханом». Но наиболее распространенным среди «монголов» был другой славянский титул правителя – «каган». Как указывает Л.Гумилев, титул «каган» уже в III веке зафиксирован в истории Восточной Азии (Китая), а в течение I тысячелетия распространился по всей степной зоне Евразии ([32] с.460). Мусульманские авторы XIII века (например, Джувейни, Вассаф, Рашид-ад-Дин) называют Батыя, Угедея, Менгу и других «монгольских» правителей словом «каан», что, очевидно, является искаженным «каганом» ([88] с.201-219) - именно так им слышался этот титул (вполне вероятно, что звук «г» произносился не звонко, а глухо, как и сегодня его произносят на Юге России, поэтому он терялся при произнесении этого слова). Отсюда мы можем видеть, как в последующем возникло тюркское слово «хан»: каган – каан – хан. Использование историками титула «хан» применительно к Батыю и другим «монгольским» правителям XIII века является таким же искажением исторических фактов, как и все остальное, касающееся так называемой «монгольской» империи. Есть и другие факты, показывающие, что «монгольская» империя, созданная Темучином, была на самом деле русской (или скифо-славянской) империей. Так, например, любые завоеватели, захватившие какую-либо страну, как правило, всегда под корень уничтожали всю правящую верхушку, если, конечно, они были другой национальности. Например, норманны, захватив Англию в XI веке, полностью уничтожили прежнюю англо-саксонскую правящую верхушку и сформировали свою, норманнскую, куда англосаксов не допускали в течение 300 лет. Итальянские и французские крестоносцы, захватив Византию в 1204 году, выгнали или убили всю византийскую верхушку и во всех византийских областях сами расселись в качестве правителей, а во главе этой так называемой Латинской империи поставили «латинского императора» – француза со своей французской свитой. То же делали древние греки при Александре Македонском, захватив Персидскую империю, и древние римляне, захватывая окружавшие их страны. И то же самое делали сами «монгольские» правители. Захватив Китай, они под корень вырезали китайскую династию Сун и сформировали свою династию Юань, а захватив Иран, они под корень вырезали местную династию Аббасидов и установили вместо нее свою династию Хулагуидов ([88] с.6). Как писал венгерский монах Юлиан, «во всех завоеванных царствах они без промедления убивают князей и вельмож, которые внушают опасение, что когда-нибудь могут оказать сопротивление» ([89] с.226). Совсем другой была их политика по отношению к русским и половецким князьям – они их оставляли и инкорпорировали в свою империю, причем на уровне глав крупных государств, сохранявшихся в составе этой империи. Так, русский князь Ярослав, а затем Александр Невский были утверждены Батыем в качестве Великого князя (правителя) всея Руси. И все остальные князья на Руси оставались русскими, несмотря на формальное подчинение Золотой Орде. Да и сам Батый, как уже было сказано, первоначально был половецким (то есть русским) каганом, поднявшимся на одну из высших ступеней иерархии в якобы «монгольской» империи. Такое лояльное отношение к русским правителям и совершенно нетерпимое – ко всем остальным (китайским, иранским и т.д.) могло быть лишь в одном случае – если во главе этой империи стояли сами русские, правда, называвшие себя по-другому. Да и сама политика союза и сотрудничества Орды и Руси, о которой пойдет речь ниже, также об этом свидетельствует. «Если бы пришли захватчики-оккупанты, - пишут Ю.Петухов и Н.Васильева, - “лютые грабители и насильники”, “кочевые орды”, беспощадные “монголы из Монголии” … - они бы выжгли Русь дотла, завладели бы всеми сокровищами и скарбом, угнали бы все стада, весь скот, угнали бы все молодое здоровое население и продали бы его гуртом генуэзским, еврейским, арабским работорговцам – причем, без посредников… Но этого не было» ([89] с.224). Наконец, археологи обнаружили целый ряд артефактов, предметов, принадлежавших так называемым «монголам», а на самом деле скифам-славянам из Сибири. «По этим вещам, - пишут историки, - мы видим, кому они принадлежали. Скифский стиль, скифские орнаменты, изобразительные мотивы скифов-сибиряков Алтая (Пазырыка), Саян, Тувы… Именно они, роды “скифо-сибирского мира”, бореальные русы-язычники, и были теми “монголами-моголами” (Магог, могущий…), которые вернулись в Восточную Европу со своих “кочевий”» ([89] с.223). Что касается национальности самого Чингисхана, то сегодня все большее число историков высказывают сомнение в том, что он был этническим монголом. Например, казахский автор К.Данияров указывает, что современные этнические монголы никогда не использовали слово «хан» для обозначения своих правителей, а даже в XVII веке использовали для этого слово «контайшы». Да и численность всех монголов (ойратов), как он утверждает со ссылками на монгольских историков, составляла в XIII веке всего лишь 400-500 юрт [62]. Поэтому, по его мнению, Чингисхан в принципе не мог быть монголом. Есть уже несколько новых версий, кем Чингисхан был по национальности: казахи утверждают, что казахом, украинцы – что украинцем. Так, харьковский историк А.Зинухов утверждает, со ссылкой на древние летописи, что Темучин (Чингисхан) был славянином, родом с Украины, его мать была славянкой по имени Елена. Известно, что мать и отец Темучина принадлежали к разным племенам, враждовавшим между собой. Поэтому важно не то, какой именно он был национальности (вполне мог быть смешанной), а важно то, кто преобладал в составе его армии и в составе его окружения. Выше было доказано, что преобладали русские (скифы-сибирцы). Языковой анализ показывает, что это окружение говорило на языке, очень близком к славянскому. Основное военное формирование (10000 человек) называлась «тьма» или «тумен», что является производным от «тьмы». Это формирование – типично славянское, известное уже в VI-VII вв. Византия заимствовала этот термин у славян, когда ввела у себя в VII-VIII веках так называемое «фемное» (произносилось как «темное» - theme в английском варианте) военно-административное устройство, основанное на формировании 10-тысячных отрядов жителями каждой территориальной «фемы» (тьмы), на которые была разбита вся территория Византии. Причем, некоторые из этих первых «фем» (тем) были сформированы Византией именно на территории компактного проживания славян ([137] 2, с.149, 161). Далее, личная охрана Темучина, состоявшая из 80 человек ночной стражи и 70 человек дневной стражи, называлась «кешик» ([20] 2, с.150). Это слово того же происхождения, что и слово «кош» - стан у запорожцев и других казаков Южной России. Соответственно, все что имело отношение к стану, называлось у казаков словом «кошевой» - полная схожесть и по смыслу, и по корневой основе со словом «кешик» (кошевая стража) не вызывает сомнений. Далее – Темучин учредил привилегированное сословие, что-то типа дворянства, освободил его от налогов и дал другие привилегии; это сословие называлось «дархан» - то есть получившее дар от хана или кагана. Слово «дар» - славянское и соответствует значению слова «дархан». Как видим, основной язык, на котором говорил Чингисхан и его окружение, был славянским, и это соответствует всем остальным фактам, приведенным выше. Само слово «монголы» или «моголы», как потом они себя называли при завоевании Индии, лучше всего объясняется именно происхождением от славянского корня – от слова «могучие» или «могущественные». Ниже будут приведены примеры других славянских слов, которые употребляли «монгольские» правители. Судя по всему, и сам титул Темучина – Чингисхан – в оригинале звучал не так, а вполне по-русски, о чем далее будет сказано . 6.3. Грандиозная евразийская химера Итак, все имеющиеся факты говорят о том, что основу так называемой «монгольской» империи XIII-XIV вв. на самом деле составляли русские или скифы-славяне. Таким образом, перед нами – еще одна ранее неизвестная страница русской истории. Разумеется, нет смысла утверждать и доказывать, что абсолютно все правители или все воины в «монгольской» империи были русскими или скифами-славянами. Суть любой империи состоит в том, что в ней смешиваются самые разные народы, присутствуя как вверху, так и внизу. Поэтому, как говорится, чужого нам не надо, но и свое отдавать совершенно ни к чему. Тем более, что наша с Вами цель – не «отбирать» что-то у кого-то, а установить историческую правду. Все приведенные выше факты говорят о том, что и внизу, и вверху русские доминировали – и далее мы увидим еще большие подтверждения этому. Собственно говоря, по-другому и не могло быть: ведь среди того населения, которое в то время проживало к северу от Китая и Средней Азии, подавляющее большинство составляли русские (скифы-сибирцы); другим народам – бесчисленным «татаро-монгольским ордам» - сокрушившим полмира, в то время просто неоткуда было взяться. Это подтверждает как археология, так и письменные свидетельства. Например, Юлий Помпоний Лэт, римский автор XV в., совершивший путешествие по России, писал, что Скифия простирается далеко на Восток и граничит с Индией, упоминал также о «хане азиатских скифов», живущих близ Индии. При этом под «скифами» он определенно понимал славян, описав соответствующие славянские обычаи и приведя славянские слова ([89] с.230). В сочинении египетского историка XIV в. аль-Омари написано, что сибирские земли «прикасаются пределов Хатайских» (китайских), караванный путь через Сибирь до Китая занимает пять месяцев, что люди Сибирской земли красивы, замечательно сложены, отличаются белизной лиц, голубоглазы ([89] с.231-232). Как видим, население Сибири как было скифо-славянским (то есть русским) тысячелетия назад, таким оно и оставалось в XIII-XV вв. И об этом же говорит археология. Если все население севера Евразии было русоголовыми большеглазыми европейцами, то спрашивается - откуда было взяться двухсот- и трехсоттысячным армиям монголоидных черноволосых узкоглазых всадников, о которых пишут историки и которые показывают в фильмах про Чингисхана? И еще интересный вопрос – а куда потом делись все эти миллионы неизвестно откуда взявшихся «монголов»? Ведь если из Сибири и степей Монголии и Казахстана вышла полумиллионная монголоидная армия и отправилась на завоевание Евразии (см. ниже), то там должно было остаться, по меньшей мере, миллиона два населения – жены, дети и родители ушедших воинов. Куда же потом делись эти два миллиона «монголов»? Почему в последующие столетия мы видим там никаких не монголов, а русских, которые строят города по всей Сибири, осваивают побережье Тихого океана, колонизируют Аляску и Калифорнию. Представление о полчищах монголоидных всадников, вышедших из небытия и в небытие же канувших, является еще одним историческим мифом, который глубоко вколотили и продолжают вколачивать в головы миллиардов людей на планете. С учетом всего вышесказанного, можно считать, что этот миф не имеет никакого отношения к действительности. Что касается собственно монголов – в нынешнем понимании этого слова, то вот что по этому поводу пишет Ю.Петухов: «под псевдонимом “монголы” мы ни в коем случае не должны понимать реальных монголоидов, проживавших на землях нынешней Монголии. Самоназвание, подлинный этноним автохтонов нынешней Монголии – халху. Никогда они себя не называли монголами. И никогда не доходили ни до Кавказа, ни до Северного Причерноморья, ни до Руси. Халху, ойраты – антропологические монголы, беднейшая кочевая “общность”, состоявшая из множества разрозненных родов. Примитивные пастухи, находящиеся на чрезвычайно низком первобытно-общинном уровне развития ни при каких обстоятельствах не могли создать даже простейшее предгосударственное сообщество, не говоря уже о царстве и тем более империи… Уровень развития халху, ойратов XII-XIV веков был равен уровню развития аборигенов Австралии и племен бассейна Амазонки» ([89] с.215). Если слово «монголы» и «татаро-монголы», которым обычно называют воинов и правящую верхушку этой огромной евразийской империи XIII-XIV вв., совершенно не соответствует нашему сегодняшнему представлению о монголах и о татарах, то не лучше ли совсем избавиться от этих терминов, которые сегодня служат лишь еще большему превращению реальной истории в полнейший исторический абсурд? Ведь придумали же название «Византия», которой никогда не существовало – на самом деле с VI по XV вв. существовало государство под названием «Римская империя» или «Империя ромэев» со столицей в Константинополе. Можно было, конечно, придумать, название и получше, чем Византия (например, Греко-римская империя), но и название «Римская империя» не годилось, так как можно было перепутать это государство и со Священной Римской империей, и с империей католической церкви, возглавляемой римским папой, и с самой Римской империей эпохи античности, а подданных этой империи (римлян) можно было перепутать с жителями города Рим. То же самое получается и «монголами», а также с «монгольской» или «татаро-монгольской» империей. Лучше всего, пожалуй, ее было бы назвать Скифо-ордынской империей, а ее жителей – скифами-ордынцами. Это название отражало бы и основной состав ее армии и правящей верхушки (скифы-славяне), и основное самоназвание этого государства – Орда . Ведь в дальнейшем, когда империя развалилась на несколько частей (а это произошло сразу после смерти Темучина), те ее части, которые остались на территории России, стали называться Золотой Ордой, Синей Ордой и Белой Ордой, охватывая почти всю территорию Русской равнины, Сибирь и север Казахстана. Ну, а другие части империи либо приняли иностранные названия (империя Юань в Китае), либо назывались по имени правителей (империя Хулагидов в Персии). Что же из себя представляла эта империя, которая, как видим, охватывала более половины территории Евразии? Ее начало, как принято думать, связано с личностью самого Темучина (Чингисхана), который на территории нынешнего Забайкалья и Монголии основал некое подобие государства и ввел для подданных этого государства суровые, но справедливые законы – Ясу . Смысл своей деятельности, по словам арабского автора Рашид-ад-Дина, он объяснил следующим образом: «У степных народов, которых я подчинил своей власти, воровство, грабеж и прелюбодеяние составляли заурядное явление. Сын не повиновался отцу, муж не доверял жене, жена не считалась с волей мужа, младший не признавал старшего, богатые не помогали бедным, низшие не оказывали почтения высшим, и всюду господствовали самый необузданный произвол и безграничное своеволие. Я положил всему этому конец и ввел законность и порядок» ([32] с.463). «Законы Чингисхана, - пишет Л.Гумилев, - карали смертью за убийство, блуд мужчины и неверность жены, кражу, грабеж, скупку краденого, сокрытие беглого раба… невозвращение долга и невозвращение оружия, случайно утерянного владельцем в походе или в бою. Так же наказывался тот, кто отказал путнику в воде или пище. Неоказание помощи боевому товарищу приравнивалось к самым тяжким преступлениям ([32] с.472-473)». Мы видим, что суть этих законов состоит в борьбе с тем произволом и анархией, которые царили в данной местности, и в установлении справедливого и признаваемого всеми порядка. Именно эти цели и ставились всегда при создании государства (см. выше), и в данном случае мы видим еще одно подтверждение данной закономерности. Очевидно, это и была одной из главных причин, способствовавших росту популярности Темучина среди местного населения и его последующему возвышению до уровня великого правителя. Известно, что представители нескольких крупных родов или племен на совместном съезде признали его верховным правителем, взяли обязательство подчиняться Ясе и присвоили ему титул «Чингисхан», что означало «совершенный император-воин» ([20] 2, с.152; ([32] с.458-459). Но в дальнейшем его государственная деятельность приобрела несколько иную направленность. Фактически Темучин начал создавать на территории Сибири и Монголии централизованное феодальное государство со всеми феодальными атрибутами, которых раньше там не было. Во-первых, он ввел крепостное право. Формально это выразилось в прикреплении каждого взрослого мужчины к своей сотне и десятке и запрете на перекочевку и любой переход с одного места на другое. Но фактически таким путем вся основная масса населения была обращена в крепостное состояние и образовала две категории – государственных крепостных и частновладельческих крепостных, которых Чингисхан закрепил за своими родственниками и особо приближенными. Во-вторых, он выделил привилегированное «дворянское» сословие (дархан), которое было не только освобождено от налогов и податей, но для него стало не обязательным соблюдать ряд законов, записанных в Ясе ([20] 2, с.150-151). Таким образом, вскоре после принятия своих законов Темучин частично отменил их действие для привилегированной верхушки. Конечно, на такой редконаселенной территории, где обитали кочевники, никакого другого государства, кроме феодального, построить было невозможно. Таков закон функционирования государств на территориях с низкой плотностью населения (см.: [65] глава IX). Но в зависимости от того, какие цели преследуются правящей верхушкой такого государства, зависит то, будет ли оно развиваться, или его силы уйдут на что-то другое. В данном случае у этого государства, созданного Чингисханом, не было никакого последующего внутреннего развития. Мы не видим на территории Сибири, Монголии и Казахстана ни основания городов, ни развития ремесел, ни каких-то других признаков строительства цивилизации, которые бы позволили со временем отменить крепостное право и сословия и создать уже совершенно нормальное государство. Вместо этого все последующие усилия самого Темучина и его преемников направлены на внешние завоевания, захват все бoльших богатств и все большего расширения пределов своей империи. В течение первой половины XIII в. в состав Скифо-ордынской империи вошли огромные территории – от Кореи и Тайваня на востоке до Южной России и даже Малой Азии на западе, где скифы-ордынцы разгромили турок-сельджуков. Они покорили также всю Персию и Месопотамию, всю Среднюю Азию, весь Китай и Тибет. Причем, для осуществления этих завоеваний были задействованы огромные воинские контингенты. Так, армия Чингисхана, завоевавшая Хорезмское царство (территории Средней Азии, южного Казахстана и Афганистана) в 1218-1224 гг., насчитывала 200-240 тыс. человек. Армия, вторгшаяся в 1221-1223 гг. на Кавказ и в Южную Россию, насчитывала 40 тысяч. Армии, воевавшие в это же время против Китая, были, судя по всему, еще более многочисленными. Только для завоевания Западного Ся (государство тангутов в районе среднего течения реки Хуанхэ) в 1226 г. была задействована 180-тысячная армия Чингисхана. Но армии, противостоявшие Скифо-ордынской империи, были еще больше. В Западном Ся 180-тысячной армии Чингисхана противостояла 300-тысячная китайская армия, а в Хорезме 200-240 тысячной армии скифов-ордынцев противостояла 500-тысячная армия хорезмского правителя. Тем не менее, эти огромные армии были разбиты Чингисханом и его полководцами. На реке Калке в 1223 г. им также противостояла значительно превосходившая их в численности русско-половецкая армия – 80 тысяч человек, которая также была разбита ([20] 2, с.155-160). Как видим, армии Скифо-ордынской империи уже в самом начале ее завоеваний (в 1218-1226 гг.), при жизни Чингисхана, достигали совокупной численности полмиллиона человек. И это весьма консервативная оценка. Скорее всего, такое количество Чингисхану потребовалось только для завоевания северной половины Китая, закончившегося лишь к началу 1230-х годов, и для удержания контроля над этой территорией. Ведь все население Китая, согласно переписям, на конец XII в. составляло, по тем временам, огромную цифру - 120 миллионов человек ([167] pp.69-73) . Поэтому наиболее вероятно, что численность войск Чингисхана превышала 500 тысяч; согласно некоторым источникам она в 1219 г. достигала 700 тысяч человек ([21] 8, с.368). Как уже было сказано, собрать такую армию в 500 или 700 тысяч человек Чингисхан мог, лишь мобилизовав большинство мужского населения Сибири, годного для военной службы . Что же двигало этими огромными массами сибирских скифов-славян, как кочевников, так и оседлых жителей, которые, как мы выяснили, составляли основную часть армий Скифо-ордынской империи, и благодаря которым и смогли осуществиться все эти грандиозные завоевания? Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо разобраться с еще одним противоречивым мифом – мифом о крайней жестокости «монголов», то есть скифов-ордынцев, которые якобы уничтожали поголовно все население на завоеванных ими территориях. На Руси, как было показано, этот миф имеет мало общего с действительностью – так называемые «татарские нашествия» по своим последствиям не слишком сильно отличались от других междоусобных войн, ни о каком тотальном уничтожении населения не было и речи, хотя ранее существовало именно такое представление. А что было в других местах? Вот что пишут историки: «Нашествие монгольских войск характеризовалось… введенными Чингисханом и его полководцами приемами организованного опустошения культурных земель (здесь и далее выделено мною – Ю.К.), массового истребления способных к сопротивлению элементов населения… Нередко бывало, что полководцы Чингисхана поголовно истребляли не только жителей городов, но и население прилегающих сельских районов. Это делалось в тех случаях, когда завоеватели почему-либо опасались возможности восстания в этой местности. Если для этой резни не хватало воинов, в ней заставляли участвовать рабов, следовавших за войском. После “всеобщей резни” в городе Мерве (Средняя Азия), взятом монголами в 1221 году, подсчет убитых продолжался 13 дней. Эта террористическая система применялась только при Чингисхане и его ближайших преемниках. Войны монголов второй половины XIII и XIV века уже ничем не отличались от обычных феодальных войн, которые вели азиатские государства. Но в результате применения подобных методов в течение нескольких десятилетий Яньцзин и Бухара, Термез и Мерв, Ургенч и Герат, Рей и Ани, Багдад и Киев – крупнейшие в то время очаги цивилизации – лежали в развалинах. Исчезли цветущие сады Хорезма и Хорасана. С таким старанием и с таким трудом созданная народами Средней Азии, Ирана, Ирака и других стран ирригационная система была разрушена. Копыта многочисленных коней вытаптывали возделанные поля этих стран. Обезлюдели когда-то густонаселенные и культурные районы. “Не было от сотворения мира катастрофы более ужасной для человечества и не будет ничего подобного до скончания веков и до Страшного суда”, - так охарактеризовал это время один из современников – арабский историк Ибн аль-Асир» ([49] с.370-371). Вообще поголовное уничтожение населения в прошлом встречалось очень редко. Известно, что во время первого крестового похода крестоносцы поголовно вырезали все население Иерусалима, опасаясь, что они не смогут контролировать такой густонаселенный город. Персы в III веке полностью уничтожили и сравняли с землей сирийский город Антиохию. Римляне в свое время полностью уничтожили Карфаген и Коринф. Поляки в XVII веке уничтожили население ряда городов на Украине во время общеукраинского восстания. Американцы в 1945 году уничтожили Хиросиму и Нагасаки. Турки организовали геноцид армян, а немецкие фашисты – геноцид славян и евреев. Но другие примеры тотального уничтожения населения, пожалуй, вспомнить будет сложно. В целом таких примеров – буквально единицы по сравнению с тем огромным числом войн, которые велись за историю человечества. Тем более удивительно, если речь идет не только о поголовном уничтожении населения ряда городов и территорий, но и об организованном вредительстве – сознательном уничтожении ирригационных систем и вытаптывании конскими табунами полей с посевами. Ведь это могло привести к массовому голоду и как результат – ко всеобщему восстанию против завоевателей, чего им вряд ли хотелось. Может быть, все это – такие же выдумки, какие мы видим в отношении нашествия Батыя на Русь в 1237-1240 гг.? Вот что писал русский историк и географ Г.Грумм-Гржимайло по поводу уничтожения крупного среднеазиатского города Мерва, который упоминался выше: «В конце февраля 1221 г. монголы взяли Мерв, якобы частью перебив, частью уведя в плен его население; в конце того же года Мерв восстал, был взят, и погибло свыше 100 тыс. человек… а через несколько месяцев Мерв выставил 10 тыс. воинов для войны с монголами. Очевидно, сотни тысяч человек, будто бы избивавшихся монголами в Закаспии и Иране, существовали только в воображении восточных авторов» ([32] с.475). Как видим, данный случай очень похож на то якобы тотальное уничтожение Северо-Восточной Руси Батыем в 1238 г., о котором писали некоторые русские летописцы и после которого войска Северо-Восточной Руси, как ни в чем не бывало, шли громить Литву и одерживали победы над шведами и немцами в 1239-1242 гг. По-видимому, причина такого устойчивого мифа о «монголах», то есть скифах-ордынцах, очень простая. Летописцы не могут дать ответа на два ключевых вопроса – во-первых, почему их могучее и густонаселенное государство не способно дать отпор, в общем-то, не такой уж многочисленной армии завоевателей и вынуждено им покориться; во-вторых, почему их страна буквально на глазах пришла в сильный упадок и обезлюдела. В итоге и то, и другое они пытаются свалить на завоевателей, которые якобы а) применяют метод тотального уничтожения и террора, ввергая оставшееся в живых немногочисленное население в состояние смертельного ужаса и полностью парализуя его волю, б) не только уничтожают население, но и разрушают все сооружения, созданные руками людей, оставляя после себя пустыню и остатки населения, ввергнутого в почти первобытное состояние. В действительности причина упадка государств и их неспособности дать отпор завоевателям заключалась совсем не в том, о чем писали летописцы. Она была в целом такой же, что и причина упадка Киевской Руси и Византии в XII-XIII вв., и была связана с кризисом коррупции, охватившем в XI-XII вв. значительную часть территории Евразии. Об этом уже упоминалось в главе V, но более подробно – во второй книге трилогии ([65] п. 4.4). Это было следствием эпохи глобализации IX-XII вв. Мы уже видели в главе I, что каждый раз, когда к концу подходила эпоха глобализации, происходил упадок и даже гибель целого ряда цивилизаций. Например, в конце II тысячелетия до н.э. одновременно пришли в упадок и погибли все цивилизации восточного Средиземноморья – древнеегипетская, митаннийская, хеттская, ханаанская, крито-минойская и греко-микенская цивилизации. В конце эпохи античности погибла Западная Римская империя, одновременно с этим запустела вся Западная Европа и Западное Средиземноморье, но опустошение поразило также Центральную Европу и Южную Россию. То же самое произошло и в XI-XIII вв. с целым рядом государств Евразии – они тоже почти одновременно пришли в упадок. Как уже говорилось, в интенсивной морской и речной торговле IX-XII вв. участвовали не только Хазария, Русь и Византия, но и государства арабско-персидского мира и Средней Азии. Соответственно, они тоже пришли в упадок к концу этого периода: государства разваливались, на смену им приходили феодальные вотчины удельных князей, нередко подпадавших под власть кочевых народов. Так, власть над значительной частью Средней Азии, задолго до прихода «монголов», прочно установили кочевники ([21] 8, с.300). И разумеется, это сопровождалось массовым вымиранием населения – как уже говорилось, в густонаселенной стране кочевникам попросту нечего делать, а если все население такой страны перейдет в кочевое состояние, то оно просто сразу же вымрет. Нет никакого сомнения, что причины, приведшие к такой ситуации в Средней Азии, Персии, на Кавказе, в Месопотамии, Сирии и Палестине, были теми же, которые привели к таким же последствиям на Руси, в Хазарии и Византии (которые подробно описаны во второй и третьей книгах трилогии). Речь идет о кризисе коррупции, вызвавшем анархию, голодоморы, гражданские войны, и как следствие – резкое сокращение населения и его полную деморализацию. Этот момент всегда очень выгоден для того, кто такую страну хочет завоевать, потому что в стране, объятой гражданскими войнами, население которой умирает с голоду, слишком мало желающих проливать кровь ради защиты отечества. Что защищать-то? Богатства, наворованные олигархией? И какая разница нищему и голодному народу, от кого страдать – от иноземных правителей или от собственных, не менее жадных и жестоких? В такой же ситуации оказался к началу XIII века и Китай. Так получилось, что там к тому времени также подходил к концу очередной цикл коррупции. В сущности, это было простым совпадением. Предыдущие кризисы коррупции в Китае не совпадали с другими регионами. До этого такие явления там были во II-III вв. н.э. (крах империи Хань) и в VIII-IX вв. (крах империи Тан). Оба раза это сопровождалось сильным сокращением населения, запустением страны и подпадением ее под власть кочевников. Как видим, циклы коррупции в Восточной Азии представляли собой довольно постоянное и регулярное явление. Именно поэтому, надо полагать, в Корее существует народное предание, согласно которому каждые 500 лет на землю спускается страшный дракон, который уничтожает все живое и превращает землю в пустыню. Это и происходило на территории Китая и Кореи примерно раз в 500 лет. Трудно сказать точно, когда в Китае начался следующий кризис коррупции, но совершенно очевидно, что к началу XIII в. он уже был в самом разгаре. Империя Сун (X-XIII вв.) активно занималась внешней торговлей с самыми разными странами – сунские монеты найдены и в Малайзии, и в Индии, и даже в Сомали и на Занзибаре на территории Африки ([49] с.355). И столь же быстро империя разлагалась. Как раз незадолго до этого в Китае изобрели бумагу, и этим изобретением сразу же воспользовалась правящая верхушка. Как указывают историки, крупные банкирские дома в империи Сун выпускали в обращение бумажные деньги – а мы знаем, что с их помощью можно очень ловко обманывать население, устраивать инфляцию и различного рода финансовые пирамиды. О полном расстройстве денежного обращения и высокой инфляции в империи Сун говорит тот факт, что процент по ссудам, предоставлявшимся ростовщиками, составлял 200-300% годовых – совершенно немыслимый уровень процента, означающий, что экономика находится в глубоком кризисе. На этом фоне все более усиливалось влияние финансовых дельцов, которые, как пишут историки, старались захватить в свои руки общественные склады с зерном ([49] с.355, 357) - надо полагать, в целях спекуляции хлебом (т.к. такие склады служили как раз для борьбы с хлебными спекуляциями во избежание голодоморов). Столь же безответственной была внешняя политика правящей верхушки. Хотя китайцы сильно страдали от нападений своих северных соседей – киданей, тангутов и чжурчжэней, но империя Сун мало что предпринимала для борьбы с ними. Она предпочитала от них откупаться, уплачивая огромные суммы денег в качестве «дани» ([49] с.356-358). Несмотря на все возраставшие внешние угрозы, она ограничивалась содержанием малоэффективной наемной армии и боялась создавать добровольческую народную армию – из страха перед своим собственным народом. Все указанные государства, участвовавшие в глобализации (интенсивной внешней торговле), к XII-XIII векам пришли в упадок и разлагались на глазах ввиду раздиравших их социальных конфликтов и междоусобиц. И это разложение в первую очередь сказалось на их способности противостоять внешним вторжениям, чему имеется множество параллелей в истории. Так, Византия пала в 1204 г. перед 30-тысячным войском крестоносцев, располагая многократно превосходящей его армией. Только в самом Константинополе, осажденном этой небольшой армией захватчиков-грабителей, было 70 тысяч регулярного войска и еще 400 тысяч населения (в том числе не менее 100 тысяч здоровых боеспособных мужчин). Но из этих 170 тысяч воинов никто не захотел сражаться – и они сдались на милость горсти захватчиков-авантюристов. Причина состояла в том, что страна уже в течение трех десятилетий находилась в состоянии перманентного социально-классового конфликта, и никому не было дела до судьбы своей родины. И богатейший город мира - Константинополь, а также вся Византия стала добычей небольшой кучки жадных завоевателей, которые вели себя ничуть не лучше, чем «монголы» (а скорее всего – даже хуже, так как массово надругались над византийской православной религией и церковью, чего не делали скифы-ордынцы – см.: [65] глава IV). Еще ранее, в конце XI – начале XII вв., такой же небольшой кучке крестоносцев покорилась вся арабская Сирия и Палестина, которая также была объята социальными конфликтами и междоусобными войнами. И в таком же состоянии упадка, гражданских войн и междоусобиц находились другие страны, участвовавшие до этого в глобализации – Киевская Русь, Хазарский каганат, на месте которого к тому времени уже образовалось «дикое поле», а также Персия, Месопотамия и Средняя Азия. Летописцы сообщают о страшном массовом голоде и море, который в XI-XII вв. стал там постоянным явлением, упадке крупных городов, от которых остаются одни развалины . В эти же столетия мы видим здесь нескончаемые гражданские войны, в ходе которых уничтожается население целых областей . В XI веке за власть над этими огромными территориями (Месопотамия, Иран и Средняя Азия) воюют два кочевых народа (караханидские тюрки и сельджукские огузы) и местная тюркская династия Газневидов. Сельджуки в этой войне победили и установили свою власть над всеми этими территориями. Затем, в конце XII в. власть над ними захватил Хорезм, однако уже спустя 20-30 лет все они попали под власть Чингисхана и его армии. Та легкость, с которой эти огромные территории, где некогда существовали мощные государства и густое население, в течение всего лишь двух столетий по очереди покорились трем или четырем завоевателям, говорит о слабости этих стран и полной деморализации их армий, что является обычной картиной кризиса коррупции. А тот факт, что сельджуки и другие кочевники хозяйничали на всех этих территориях в течение полутора-двух столетий до Чингисхана (и продолжали при этом жить кочевой жизнью), свидетельствует о произошедшем уже тогда резком сокращении населения (в густонаселенной стране кочевникам просто нет места). Именно кризис коррупции, сопровождавшийся социальным, экономическим и демографическим кризисом - а вовсе не «террористическая система Чингисхана», о которой пишут историки - и привел к разрушению систем ирригации, исчезновению цветущих садов и обезлюдению городов. И поля Средней Азии, Персии и Месопотамии тоже не были «вытоптаны копытами монгольских коней» - хотя бы потому, что в течение двух столетий до Чингисхана их вытаптывали копыта сельджуков, кочевавших по этой территории. Так что к приходу «монголов» вытаптывать уже было нечего – все что можно, было вытоптано. Но еще до прихода сельджуков поля перестали обрабатывать, поскольку это некому стало делать – все три страны были поражены демографическим кризисом, который продолжал углубляться. Китай находился в таком же состоянии упадка. Еще до прихода «монголов» империя Сун стала разваливаться на части – весь север Китая был захвачен кочевниками-чжурчжэнями, северо-запад – кочевниками-тангутами, там образовались свои государства, а империя Сун превратилась в Южно-Сунскую империю, сократившись до размеров южного Китая ([49] с.358). Если часть страны подпадает под власть кочевников, то это уже свидетельствует о начавшемся демографическом кризисе. К тому же китайцы, жившие на севере и северо-западе страны, ненавидели своих новых иностранных правителей – чжурчжэней и тангутов – еще больше, чем старых китайских, и там не утихали восстания и гражданские войны, а это могло способствовать лишь дальнейшему сокращению населения. Как видим, все эти страны были идеальными объектами для иностранного завоевания. В свое время те же причины подтолкнули римского полководца Цезаря начать завоевание Галлии – страна была объята кризисом коррупции и острой социальной враждой, и галльская армия, некогда захватившая и сжегшая Рим, к этому времени совершенно разложилась и не была ни на что способна. Цезарь поспешил этим воспользоваться и не прогадал – со сравнительно небольшой армией за несколько лет ему удалось покорить огромную густонаселенную страну и присоединить ее к Римской империи. Такими же соображениями, надо полагать, руководствовались Чингисхан и скифы-ордынцы, начавшие завоевание соседних государств в начале XIII века. Они видели, что в армиях в окружавших их государствах царит низкий моральный дух ввиду всеобщего разложения и коррупции, и с ними относительно легко можно справиться. А уничтожив армии, легко будет установить полный контроль над всеми этими странами, так как народы этих стран объяты социальной враждой и ненавистью к верхушке, а верхушка полностью разложилась и думает лишь о личной шкурной выгоде – ни те, ни другие не будут проливать кровь за свою родину или думать о ее спасении. Именно это и объясняет столь феноменальные успехи, достигнутые армиями скифов-ордынцев в течение XIII века и приведшие к возникновению огромной империи, простиравшейся от Руси и Малой Азии до Кореи и Тайваня. И абсолютно такие же причины вызвали образование к западу от этой империи так называемых «латинских» государств – Латинской империи на территории Византии, а до этого – латинских государств крестоносцев на территории Сирии и Палестины. Таким образом, все те ужасы, которые многие древние авторы приписывали «монголам», объяснялись вовсе не действиями последних. Трудно себе представить, что скифы-ордынцы действительно начали везде поголовно вырезать местное население, разрушать ирригационные системы и специально вытаптывать поля. Это было совершенно не в их интересах, и это не соответствует приведенным выше фактам. Просто тот социально-экономический кризис, о котором идет речь (кризис коррупции), вел именно к таким последствиям. Население сокращалось в основном вследствие голодоморов, которые обычно всегда устраивала сама правящая верхушка в целях обогащения, а также вследствие гражданских и междоусобных войн, шедших уже в течение двух-трех столетий до прихода «монголов». А ирригационные системы сами приходили в упадок, поскольку для их поддержания требовалось сильное государство, думающее об общественном благе, а не о том, как обворовать собственный народ и набить потуже свой карман. Именно в этой деградации правящей верхушки и состоит одно из главных проявлений кризиса коррупции – это было показано на множестве примеров во второй книге трилогии, это видно и на примере Киевской Руси, Хазарского каганата, и на примере дальнейшей истории коррупции в России, которая будет описана в следующих главах. Вместе с тем, деградация страны, происходящая в период кризиса коррупции –демографическая, экономическая и социальная – не сразу становится очевидной, а лишь по прошествии длительного периода времени, обычно она происходит достаточно медленно и постепенно. Во всех описанных странах: в Киевской Руси, в Южной России, в Средней Азии, Месопотамии, Персии, Китае, - она продолжалась уже 2-3 столетия к моменту «монгольского» завоевания, но правящая верхушка во всех странах делала вид, что ничего не происходит (как это часто бывает и сегодня), и не обращала на эту деградацию никакого внимания. И чтобы не навлечь гнев своих правителей, летописцы и историки тоже об этом не писали, будто бы ничего этого не замечая. Обращали внимание, как правило, лишь тогда, когда было слишком поздно - после полного опустошения страны и ее захвата иноземными оккупантами – и тут же все на них и сваливали, обвинив их во всех смертных грехах. Но это обычная картина, характерная для большинства людей и, в особенности, для летописцев и историков, которые очень часто у одних правителей в глазу бревна не видят, а у других едва соринку в глазу заметят, то тут же изображают ее не как соринку, а как бревно. Давайте теперь вернемся к вопросу о том, что же двигало массами скифов-сибирцев. Имеющиеся данные говорят о том, что их численность к тому времени увеличилась, они не могли прокормиться кочевым скотоводством и охотой, как ранее; и это толкало их на поиск новых сфер деятельности. Но они вполне могли заняться земледелием – мы знаем, что земледелие на юге Сибири может быть вполне эффективным, а именно с развитием массового земледелия было связано в прошлом становление величайших государств планеты (см. Приложение к Разделу 1, п. 3). Однако это полностью зависело от политики правящей верхушки. После того как Чингисхан всех своих подданных фактически превратил в крепостных, уже окружавшая его правящая верхушка решала, займутся ли их люди земледелием или отправятся на завоевание всего мира. И она выбрала второе. Совершенно очевидно, что ею двигали те же мотивы, что и вождями крестоносцев, двинувших свое войско на захват и разграбление Константинополя и Византии – жажда богатства и власти. Вряд ли могла быть какая-либо другая причина. Ну, а подневольному населению при этом можно было, конечно, внушить все что угодно – начиная от того, что они должны грабить чужие страны, чтобы прокормить свои семьи, и кончая тем, что эти завоевания угодны Богу. В сущности, те же мотивы мы видели и в тех примерах, которые уже приводились в главах I и II. Глобализация и рост коррупции в государствах-лидерах (в Римской империи в эпоху античности, в Византии в эпоху раннего средневековья и т.д.) разжигали жадность у их менее развитых соседей, тем более что первые стремились подкупить правящую верхушку вторых, чтобы превратить их в своих послушных вассалов. Но затем эти «вассалы», видя, что государство-лидер все более погружается в кризис, начинали требовать от него все больше и больше, и уже не в виде подарков, а в виде дани, а вслед за ними приходили другие, и тоже хотели урвать свой кусок от разлагающейся империи. Так происходило с Западной Римской империей и «варварами» в V веке, затем с Византией и ее соседями (славянами – персами - арабами) в VI-VII веках; и то же самое случилось с Китаем и его северными соседями в XI-XIII вв. Китай уже в XI веке платил неслыханную дань киданям – ежегодно 100 тыс. лан серебра и 200 тыс. кусков шелковой материи. Но это лишь разожгло зависть других соседей – тангутов и чжурчжэней, которые не только захватили в XII веке северную часть страны, но и обязали Южно-Сунскую империю уплачивать еще более высокую дань – 250 тыс. лан серебра и 250 тыс. кусков шелковой материи ([49] с.356-358). Это, в свою очередь, разожгло зависть и жадность скифов-сибирцев, живших к северу от Китая. Они решили, что ничуть не хуже тангутов и чжурчжэней, которые купались в золоте и посмеивались над нищими степняками-кочевниками. И начали они с того, что разгромили и захватили их государства в северной части Китая, а затем уже принялись и за Южно-Сунскую империю. Главные барыши от всех этих завоеваний получили, разумеется, не рядовые скифы-ордынцы, завоевавшие полмира и победившие все армии на свете. Их получила правящая верхушка, которая поделила между собой крупные земельные поместья в захваченных странах и превратилась в латифундистов – крупных земельных собственников. Например, в Китае, как пишут историки, «монгольская» знать получила в собственность «огромное количество земель. Многие из владений занимали площадь более 6 тыс. га. Во владениях имелось до 80 тыс. крестьянских дворов. Сын Хубилая получил таких дворов 108 тыс. Крестьяне утрачивали даже остатки личной свободы» ([49] с.380). То же самое происходило в Средней Азии, Персии и других завоеванных странах. Причем, видные представители скифо-ордынской знати старались урвать себе земельную собственность не только на месте своего основного пребывания, а в самых разных местах. Согласно письменным источникам, Батый не только был правителем Золотой Орды, контролировавшей почти всю Русскую равнину, но и имел свою личную долю доходов со всех районов Персии, и его агенты наблюдали там за сбором налогов на выделенных территориях. Помимо этого, он имел земельные владения и в Китае, в провинции Шанси, от которых также получал доходы ([88] с.302). Во всех подвластных и зависимых государствах, включая Русь, была проведена перепись населения и установлены налоги, которые также поступали в личное распоряжение правителей этой гигантской феодальной империи. В результате мы видим огромную пропасть между верхушкой и простыми скифами-ордынцами. Если первая получила в собственность сказочные богатства, то вторые не получили ничего и при этом на первых порах сохраняли свои аскетические сибирские привычки. Китайские послы, посещавшие «монголов» в 1230-е годы, с восхищением рассказывали об их честности. «Обычаи татар поистине таковы, что они не подымут на дороге утерянных чужих вещей», - писали они ([10] с.271). «Первобытная честность степняков, - пишет историк Н.Борисов, - восхищала и владимирского епископа Серапиона (умер в 1275 году), который в одной из своих проповедей восклицал: “Погани бо, закона Божия не ведущее, не убивают единоверних своих, ни ограбляють, ни обадят (обвиняют – Н.Б.), ни поклеплют, ни украдут, ни запряться (желают – Н.Б.) чужаго; всяк поганый брата своего не продасть; но кого в них постигнет беда, то искупять его и на промысл дадуть ему; а найденная в торгу проявляют!”» ([10] с.271-272). Современники отмечали также глубокое отвращение степняков ко всякого рода торговле ([10] с.273). Разительный контраст этим привычкам и обычаям составляла правящая верхушка Скифо-ордынской империи, которая превратилась не только в крупных землевладельцев-латифундистов, но и в жадных вымогателей и торговцев. Известно, например, что очень часто в качестве сборщиков налогов и в Китае, и на Руси скифо-ордынская знать привлекала мусульман, которые со временем стали проникать в ряды этой знати и играть в ней все более заметную роль. Чем они так понравились правящей верхушке? Очевидно, своей хитростью и коварством, которые были совершенно не свойственны простым скифам-ордынцам. Например, по словам китайских авторов, мусульманские сборщики налогов нередко ложно заявляли, что их ограбили местные жители, и заставляли их по второму разу выплачивать одну и ту же сумму налогов ([10] с.274). То же самое происходило и на Руси. Как пишет Н.Борисов, «Алчность и произвол мусульманских купцов, откупавших у татар сбор дани в русских землях, были главной причиной восстаний против “бесермен” во многих городах Северо-Восточной Руси в 1262 году. Впрочем, среди откупщиков летописи отмечают и иудеев» ([10] с.274). В итоге верхушка и ее окружение постепенно перерождались в интернациональную химеру, которая ничего общего не имела не только с покоренным населением, но и с рядовыми скифами-ордынцами, прибывшими из Сибири, Забайкалья и Казахстана. Все преследуемые ею цели заключались в том, чтобы достичь еще большей власти и еще больше увеличить свои богатства. Так, Н.Арзютов в книге «Золотая Орда» называет золотоордынское государство «державой купцов» и пишет: «Настоящей главой государства было купечество, торговая буржуазия. Купцом же являлся, говоря по существу, сам хан. Вся военная политика сводилась к тому, чтобы удержать в своих руках такие торговые магистрали, как с севера на юг – Волгу, и с запада на восток – сухопутный» ([88] с.196). Ну, а раз речь шла о максимизации доходов от торговли, то новая ордынская знать не гнушалась никакими ее видами, в том числе работорговлей. Причем, в качестве рабов экспортировалось само население покоренных территорий, и все в бoльших и бoльших размерах, поскольку ордынской верхушке хотелось получать от нее все больше и больше денег. Так, экспорт русских рабынь из Южной России, преимущественно в Европу, начался уже вскоре после установления над нею власти татар, но наибольшего размаха достиг в XIV-XV вв. ([89] с.222), когда интернациональная химера полностью подчинила своему влиянию Золотую Орду (см. ниже). Эта трансформация правящей верхушки, включая самого Чингисхана и его окружение, превращение их из строителей сибирско-степного государства в жадных завоевателей, хапуг и торгашей, хорошо видна на примере некоторых слов, вошедших в русский язык. Но сначала давайте разберемся, как мог первоначально звучать тот титул, который был присвоен Темучину на общем съезде племен, и который сегодня звучит как «Чингисхан». Известно, что слово «Чингисхан» ничего не означает ни в монгольском, ни в каком-либо другом языке, поэтому совершенно очевидно, что оно было искажено иностранными авторами, плохо уловившими его оригинальное звучание. Казахский автор К.Данияров полагает, что в оригинале этот титул произносился по-тюркски и звучал как Шын-гияс-хан: шын – высокий, гияс – луч, получается – «высокий, лучезарный хан» [62]. Но как-то верится с трудом, что главе вновь образованного государства, да еще на общем съезде племен, могли дать такое название в качестве официального титула. Они что, там конкурс красоты проводили? Если бы они выбирали самую красивую девушку, тогда такой титул был бы уместен. Но они выбирали главу государства! К тому же известен перевод этого титула на другие языки – «совершенный император-воин» ([20] 2, с.152). Как видим, с «высоким, лучезарным ханом» этот перевод не имеет ничего общего. Полагаю, что этот титул звучал по-славянски, как и другие слова, употреблявшиеся окружением Темучина. И звучал он так: «Чистый каган», что по смыслу очень близко к «совершенному императору». Причина присвоения Темучину такого титула могла состоять в том, что его Яса и его высказывания сильно поразили всех людей, включая окружавших его племенных вождей. Ведь согласно Рашид-ад-Дину и другим авторам, главной заботой Темучина было наведение порядка и восстановление чистоты нравов (см. выше). Это хорошо видно и из его Ясы, согласно которой чрезвычайно сурово и беспрецедентно – смертной казнью – карались такие отклонения от норм морали, как прелюбодеяние, содомия, воровство и даже совсем незначительные нарушения нравственности, но важные с точки зрения культуры и чистоты быта . Другими словами, Темучин в начале своей государственной деятельности предстал перед всеми как ярый поборник чистоты нравов и непреклонный борец с любыми их нарушениями. Отсюда и этот титул – «Чистый каган», который у мусульманских и китайских летописцев трансформировал свое звучание и превратился в «Чингисхана». Но в дальнейшем в русском языке «Чистый каган» трансформировался в другое слово – «чистоган» (которое является синонимом слова «нажива», но с презрительным оттенком). Вообще происхождение слова «чистоган» по-другому никак невозможно объяснить. Такого слова в принципе не должно было быть, потому что «чистый» никак не вяжется с «чистоганом», это слова, противоположные по смыслу. «Чистоган» мог появиться в русском языке только вследствие каких-то чрезвычайных обстоятельств, и эти обстоятельства, как я полагаю, связаны с трансформацией «Чистого кагана», главы Скифо-ордынского государства, в нечто противоположное тому, кем или чем он представлялся выдвинувшим его племенам. Потому что основным смыслом деятельности правящей верхушки этого государства, в конечном счете, стала никакая не «чистота нравов» (которая была быстро забыта), и не забота о порядке и интересах своих подданных, а им стал чистоган – безудержное стремление к богатству любой ценой. Это слово и вошло в русский язык – так как народ все замечает и делает свои выводы, что отражается в народном языке. Ну, а титул первого правителя – «Чистый каган» - вскоре забыли, так как абсурдность этого титула была уже в дальнейшем всем очевидна. Так он и вошел в историю в искаженном звучании (Чингисхан), записанном мусульманскими и китайскими летописцами . Дальнейшая история Скифо-ордынской империи – это история почти непрерывного упадка и разложения. Вскоре после смерти Темучина его империя развалилась на несколько частей, и начались междоусобные войны между его преемниками; а в XIV веке на ее месте образовалось уже около десятка феодальных государств, непрерывно враждовавших и воевавших друг с другом. Причем, скифо-ордынская знать переняла худшие приемы своих предшественников по угнетению и ограблению местного населения, главным образом в целях личного обогащения, что имело следствием углубление кризиса коррупции во всех оккупированных странах. Вот что пишут российские историки о ее методах управления Китаем: «Страна была предоставлена произволу отдельных монгольских военачальников. Они не считались ни с законами, ни с указами великих ханов. Последствием такого беспредела было то, что ко времени изгнания монголов во многих местах совершенно не оставалось людей. Монголы ввели в обращение бумажные деньги. Постепенно контроль над их функционированием был утрачен, деньги обесценивались, товары резко дорожали» ([49] с.381). Численность населения Китая уже в течение XIII в. сократилась более чем вдвое: со 123 миллионов человек в конце XII в. до 54 миллионов во второй половине XIII в. ([167] pp.69-73), сокращение населения продолжалось и в XIV веке. И главной причиной массовой смертности было вовсе не преднамеренное уничтожение населения, а голодоморы, возникавшие вследствие жадности и безответственности правителей. Так, только в 1334 г. от голода в Китае умерло около 13 миллионов человек, такой же голод повторился в 1342 г. ([32] с.641) Примерно такая же картина была и в других странах. Южная Россия (включая Украину, Северный Кавказ и Поволжье), подпавшая под непосредственную власть Золотой Орды, все более опустошалась в результате голодоморов и работорговли. Население, особенно женщины и дети, просто вывозилось в качестве «живого товара» в другие страны. Как указывают Ю.Петухов и Н.Васильева, «нотариальные акты из генуэзских колоний в Причерноморье свидетельствуют, что в XIII в. русских женщин покупали в два раза чаще, чем мужчин, а в XIV-XV вв. – уже в четыре. На отдаленной Майорке 22% всего невольничьего рынка составляли “белые татарки” - русскими рабынями был переполнен юг Франции… Даже еще в 1465 г. некая флорентийская синьора рекомендовала в письме своему сыну приобрести русскую рабыню, поскольку русские женщины выделяются “красотой и сложением”» ([89] с.222). В итоге Южная Россия в течение XIII-XIV вв. была окончательно опустошена и превратилась в «дикое поле», в «украйну» - в дикую и необитаемую окраину России. То же самое происходило и с первоначальным государством или прообразом государства, созданного Темучином на территории Сибири и Монголии. В течение целого столетия Темучин и его преемники выжимали из скифов-сибирцев все что могли – почти все мужское население было рекрутировано в армию и послано на завоевание мира. Разумеется, это не могло способствовать процветанию Сибири и Монголии – такая убыль в мужском населении должна была сказаться и на рождаемости, и на экономическом благосостоянии населения. Известно, что на территории Монголии уже к концу XIII в. сильно сократилось поголовье скота, уменьшилось население и происходили непрерывные смуты ([20] 2, с.168). В последующем мы видим здесь такой же упадок, как и в других частях Скифо-ордынской империи. В Монголии и Забайкалье государство окончательно развалилось, и власть опять перешла к отдельным племенам и феодальным баронам. Лишь на территории западной и центральной Сибири и северного Казахстана формально сохранялось некое подобие государств в лице Белой и Синей орды. Но и они все больше приходили в упадок, пока наконец в XVI веке эти территории не были присоединены к Московскому царству. 6.4. Союз Руси и Орды – стратегия выживания Рассмотрим теперь вопрос о взаимоотношениях Северной Руси (включая Северо-Восточную Русь) и Орды и о том, можно ли их назвать «игом» или нет. Прежде всего, как было уже сказано, Русь к XIII веку сильно запустела. И хотя на Севере это было заметно в меньшей степени, чем на Юге, но это оказало огромное воздействие на всю ее жизнь. Как мы знаем, в условиях редкого населения единственной возможной формой существования государства является феодальное государство. А любое такое государство является в какой-то степени «игом» по отношению к населению, потому что в нем невозможен ни нормальный сбор налогов (хотя бы потому, что денег в обращении практически нет), ни другие цивилизованные методы управления. Кроме того, поскольку такие государства всегда слабы в военном отношении, для них часто бывает необходимым стать вассалом более сильного государства – для того, чтобы выжить. Именно это, как полагают Л.Гумилев, К.Пензев и другие историки, и произошло в случае с Северной Русью и Золотой ордой. Русь стала вассалом Орды, сохранив значительную самостоятельность, но обязавшись уплачивать регулярную дань. А Орда взяла обязательство защищать Русь от внешних врагов с Запада. Было ли такое вассальное соглашение выгодно Руси? Полагаю, что да, и покажу это в следующей главе. Но важно также понять, что у Руси не было иного выбора, это был лучшим из всех возможных на тот момент вариантов. Русь в то время была очень слаба, а Орда была необыкновенно сильна и могла раздавить ее довольно легко. Если Чингисхану и его преемникам удалось завоевать весь Китай, в котором на конец XII века проживало 120 миллионов человек населения, то что им стоило разгромить или даже полностью стереть с лица земли Северную Русь, где в то время проживало, наверное, порядка 1-2 миллионов человек? Конечно, как уже было сказано, этническое родство скифов-сибирцев и русских могло способствовать более лояльному отношению Орды к Северной Руси, чем к другим странам; но еще более важную роль в этом, надо полагать, сыграло личное доверие половецкого (то есть русского) царя Батыя и его окружения к русским князьям и заключение ими между собой взаимовыгодного соглашения. Официально решение о заключении вассального соглашения между Русью и Золотой Ордой было принято на съезде русских князей, созванном в 1243 г. владимирским князем Ярославом, который стал к тому времени Великим князем всея Руси ([32] с.648). Но, как полагает К.Пензев, фактически это соглашение было достигнуто еще до нашествия Батыя на Русь в 1237-1238 гг., и ключевыми фигурами в его осуществлении являлись, помимо Батыя, сам князь Ярослав и его сын Александр Невский. Историк также полагает, что главным мотивом в заключении такого соглашения являлась торговля. Торговый путь «из Варяг в Персы» проходил по Волге и далее по территории Северной Руси в Балтийское море, и, как он полагает, Батый мог быть заинтересован в возобновлении такой транзитной торговли ([88] с.191-192). Мне представляется, что роль этого фактора в то время уже не могла быть важной, так как торговля вдоль этого торгового пути фактически умерла в XII веке и не возобновлялась в сколько-нибудь значительном размере в последующие столетия (о чем свидетельствует археология). Фактически к XIII-XIV вв. вся торговля Руси с Балтикой свелась к торговле Новгорода с немецкими ганзейскими городами. И главная причина такого положения вещей состояла в резком сокращении населения Руси и всего региона Поволжья, которое с какого-то момента сделало всю эту торговлю неприбыльной. Однако вполне вероятно, что Ярославу и Александру Невскому удалось создать у Батыя иллюзию того, что он сможет со временем возобновить прибыльную торговлю по Волге и далее через Новгород с Германией, а создание иллюзии – очень важный элемент в любой дипломатии. В таком случае можно записать еще одно очко в пользу русских князей. Но я полагаю, что и помимо торговли, у Батыя был резон заключать подобное соглашение. Ведь он получал всю Северную Русь в качестве вассала, не затратив на это почти никаких усилий. Если же он захотел бы завоевать ее силой, то мог при этом потерять очень много людей. К тому же он видел, что с Ярославом и Александром можно иметь дело – они не увиливали от встреч и выполняли свои обещания. События зимней кампании 1237-1238 гг. хорошо вписываются в версию о том, что подобное соглашение было фактически заключено еще до этой кампании. Похоже, армия Батыя разгромила лишь те города, которые не хотели присоединяться к этому соглашению. Так, одна из русских летописей говорит, что Батый взял штурмом в 1237-1238 гг. лишь пять (а вовсе не 14) городов: Рязань, Пронск, Коломну, Владимир, Козельск, - и еще говорит о том, что татары «попленили» другие города в Суздальском княжестве ([88] с.220-221). А из других летописей следует, что татары брали многие города «обманными словами» - то есть, надо полагать, города добровольно соглашались стать вассалами-данниками Орды. В итоге, как указывает Л.Гумилев, Ярославль, Ростов, Углич, Тверь и другие города «вступили в переговоры с монголами и избежали разгрома» ([32] с.535). Все это очень похоже на действительный ход событий. Если только у Козельска Батый простоял семь недель, пытаясь взять его штурмом, если он также проводил интенсивные переговоры со многими городами, и если скорость передвижения его войска составляла всего лишь 15 км. в сутки, то трудно себе представить, каким образом он еще при этом за одну зимнюю кампанию мог бы взять штурмом и сжечь более 5 городов. Яростное сопротивление Козельска и убийство татарами Великого князя Юрия II также хорошо вписываются в эту версию. Ведь князь Юрий сопротивлялся любому соглашению с Ордой, а после его смерти Ярослав должен был стать Великим князем всея Руси, исходя из принятого у Рюриковичей закона старшинства. Поэтому, полагает К.Пензев, ордынцы и убили князя Юрия. Козельцы же убили в свое время татарского посла, и татары за это жестоко мстили, считая это самым страшным преступлением. Это объясняет, почему они так жестоко поступили с Козельском, который был полностью уничтожен. В свою очередь, жители Козельска знали, что пощады им не будет, потому так отчаянно сопротивлялись (это – объяснение, данное Л.Гумилевым). В то же время, если бы поход Батыя действительно был массовым «нашествием» с участием 30 и более тысяч воинов, то он в первую очередь пошел бы на Новгород - уж там-то было чем поживиться, это был богатейший русский город того времени. Но на Новгород Батый не пошел, хотя находился от него всего в 100 километрах. Это тоже не укладывается в схему «грабительского нашествия», но укладывается в ту схему, которая объяснена выше. В целом поход Батыя на Северную Русь в 1237-1238 гг. следует считать не «нашествием» и даже не грабительским набегом, а карательной операцией с участием ограниченного воинского контингента (несколько тысяч человек), «операцией по принуждению к миру» - конечно, к вассальному, но все же к миру. Последующие «нашествия» татар на Русь – а таких было 14 в течение второй половины XIII века ([10] с.85) – как полагают К.Пензев и другие историки, также следует рассматривать не как нашествия, а как карательные операции, призванные обеспечить выполнение указанного соглашения, в первую очередь, конечно, сбор дани в пользу Золотой Орды ([88] с.36). Что касается непосредственных выгод и потерь сторон от этих вассальных отношений, то потерей Руси была уплачиваемая Орде дань (деньгами и рекрутами), а выигрыш состоял в использовании ордынского войска для отражения нападений с Запада. Известно много примеров, когда Орда присылала свое войско на помощь Руси, что позволило русским армиям выиграть целый ряд сражений, а еще чаще – предотвратить нападение, в особенности со стороны Литвы, а в некоторых случаях – со стороны немцев. Л.Гумилев, который первым выдвинул гипотезу о том, что взаимоотношения Руси и Орды не были «игом», а были взаимовыгодным сотрудничеством, полагал, что такое сотрудничество продлилось до середины XIV века. А затем ситуация изменилась – внутри Орды произошла серия междоусобиц, и к власти пришла совсем другая группировка, нацеленная не на сотрудничество с Русью, а, наоборот, на ее уничтожение. Вот тогда власть Орды начала действительно восприниматься как «иго». Но об этом мы поговорим в следующей главе. 6.5. Причины возникновения мифа А в заключение настоящей главы давайте постараемся понять, как же так могло случиться, что вся история России была вывернута наизнанку, и ее народу был навязан миф о «татаро-монгольском иге», который ничего общего не имеет с действительностью. Как было показано во второй книге трилогии ([65] глава XVIII), подавляющее большинство исторических мифов либо целенаправленно насаждалось олигархией, либо служило ее интересам. Причем, главные направления фальсификации истории состояли ранее и состоят сегодня в том, чтобы скрыть от общественности, во-первых, истинные причины краха цивилизаций и, во-вторых, ту роль, которую в прошлом в истории, в том числе в истории краха цивилизаций, играли гражданские войны и социальные конфликты. Миф о «Батыевом нашествии» и о «татаро-монгольском иге» служит обеим этим целям. К чему искать объяснения причин гибели цивилизации Киевской Руси, если можно все свалить на полчища «татаро-монголов», уничтоживших страну и ее население? И зачем заниматься изучением ее социальной истории, когда все можно списать на иго злых и кровожадных дикарей? Если же признать реальность – что не было никаких «татаро-монголов», а были одни русские, сражавшиеся друг с другом, то из этого неизбежно следует вывод о том, что все события XIII-XIV вв., как и XI-XII вв., имели социальную природу и состояли в основном из серии гражданских войн, а вовсе не из войн сначала с «извергами-половцами», а затем с «извергами-татарами». Из чего неизбежно следует и то, что всю официальную историю России с XI по XIV век надо переписывать заново. Миф о «монголах», завоевавших в XIII веке Китай, Среднюю Азию, Персию, Россию и другие страны, навязанный всей мировой общественности, служит в целом тем же целям, что и миф о «татаро-монгольском иге» на Руси. Полная фантастичность и абсурдность этого мифа играет роль дымовой завесы, отвлекающей от серьезного анализа событий. Когда укоренился такой фантасмагорический сюжет о непонятно откуда взявшихся и еще менее понятно куда потом исчезнувших полчищах монголов - «терминаторов» и «маньяков-убийц» - то ошалевшая публика готова поверить любым другим сказкам, связанным с этими «монголами». И никто уже не задается серьезными вопросами – например, где монголы-ойраты (насчитывавшие в то время всего лишь 500 юрт) могли собрать такую армию в 500-700 тысяч человек; как вообще даже с такой армией «монголы» могли завоевать и контролировать страны с совокупным населением порядка 200 миллионов человек; не говоря уже о том, куда делись потом их столь замечательные военные способности и почему завоевавшие весь мир «монголы» потом как сквозь землю провалились, и о них больше ничего не слышно. Совершенно игнорируются историками факты об упадке и развале всех этих государств задолго до прихода «монголов». Зачем всему этому искать объяснения, если все можно списать на полчища безумных и кровожадных варваров, «киборгов-терминаторов», уничтожавших все и вся на своем пути – население, поля, системы ирригации, города и дома вместе с их обитателями. И чем менее они сами и их мотивы понятны, тем лучше – тем меньше вероятность того, что кто-то докопается до истины. Если бы не было так удобно подвернувшейся путаницы с монголами и татарами, то придумали бы что-нибудь еще – например, что на самом деле все эти страны были захвачены инопланетянами, обладавшими сверхмощным оружием, которые организовали массовый геноцид и разрушение всех этих цивилизаций. И тогда у ошарашенной публики тоже отпали бы все вопросы. Примеров навязывания подобных фантастических сюжетов в последнее время становится все больше. Например, в США отсняты десятки так называемых «научно-исторических» фильмов о минойской цивилизации на Крите, которые очень часто транслируются по телевизионным каналам по всему миру и в которых пропагандируется одна и та же версия – о гибели этой цивилизации в результате извержения вулкана в Эгейском море и в результате последовавших за этим цунами и землетрясений. Обычно эту версию еще пытаются привязать к мифу об исчезнувшей Атлантиде, что придает ей особую «романтичность» и привлекательность. Таким образом делается попытка насадить очередной миф, который уже давно был опровергнут археологией. Она уже давно и однозначно установила, что ни извержение, ни цунами, ни землетрясение не могли явиться причиной гибели минойской цивилизации, а следовательно все эти фильмы и все эти версии не имеют никакого отношения к действительной истории (см.: [65] глава VI). Многие историки, выступившие с опровержением официальной версии о «нашествии» и «татаро-монгольском иге» (Ю.Петухов, Н.Васильева и другие), полагают, что она явилась результатом сознательного плана по дискредитации, подрыву и унижению России и русского народа со стороны Запада (см. выше), который был задуман уже много веков назад (и надо полагать, до сих пор осуществляется с неизменной последовательностью). Полагаю, это преувеличение. Во-первых, на Западе до недавнего времени существовала в какой-то степени объективная историческая наука, которой не просто было навязать явную ахинею. Во-вторых, ненавидят Россию там лишь определенные круги (хотя, конечно, обладающие большой властью), но большинство населения относится к ней вполне нормально. В-третьих, речь идет о переписывании не только русской истории (как, например, в случае с «норманнской теорией» происхождения русского государства), а истории всего мира. Только ради того, чтобы насолить России, там бы не стали переворачивать с ног на голову всю мировую историю и придумывать миф о «монголах», захвативших полмира. Причины всего этого намного глубже, и они были изложены выше. Именно в силу этих причин создание мифа о «монголах» и «монголо-татарах» было в интересах как западной, так и российской олигархии, и он был результатом их коллективного «творчества», начавшегося очень давно и продолжающегося до сих пор. Но, безусловно, больше всех пострадал от этого мифа русский народ, так как был нанесен колоссальный удар по его национальному самосознанию, да еще искусственно насаждалась вражда по отношению к казанским татарам и ко всем другим народам, которых можно было по тем или иным признакам отнести к «потомкам монголо-татар» (монголы, казахи, башкиры, калмыки и т.д.). Поэтому возвращение исторической правды в этом вопросе имеет огромное общественное и политическое значение для России. Раздел 2. Коррупция в эпоху Московской Руси Глава VI. Русь и Орда (XIII-XIV вв.) Как и в предыдущих главах, прежде чем перейти к собственно проблемам коррупции, придется начать с установления истины в некоторых базовых исторических вопросах эпохи XIII-XIV вв., которые в прошлом были донельзя запутаны, но сегодня, благодаря работе современных историков, начинают проясняться. 6.1. Было ли на Руси «татаро-монгольское иго»? Ранее было принято считать, что на Руси с середины XIII в. и до второй половины XV в. установилось «татаро-монгольское иго», владычество «татаро-монгольских завоевателей», которые сначала опустошили страну, а затем обратили ее в рабство. Такой взгляд на события XIII-XV вв. установился еще в «дворянскую» эпоху (XVII-XVIII вв.) и до недавнего времени считался официально признанным исторической наукой. Так, в учебнике для вузов под ред. А.Сахарова и А.Новосельцева, изданном в 2001 г., написано, что «несметные полчища» монголов прибыли в районе 1236-1237 гг. из Монголии на Русскую равнину, устроили погром в землях волжских булгар, буртасов, мордвы в Поволжье, и зимой 1237-1238 гг. «обрушились на Северо-Восточную Русь», а затем, в 1240-1241 гг., на Южную Русь и на Центральную Европу – на Молдавию, Валахию, Венгрию, Польшу, Трансильванию и Чехию. После этого войска Батыя повернули обратно в Поволжье, где он и основал город Сарай-Бату, столицу могучей Золотой Орды. «Смерч Батыева нашествия, - написано в учебнике, - отбросил далеко назад Русь в ее развитии, хозяйственном и культурном… Русь своей трагической борьбой и подвигом спасла Западную Европу от погрома, подобного тому, что потерпела сама. Когда русские земли лежали в развалинах, там, далеко на западе, продолжали накапливать богатства…» ([50] с.242-247), и т.д. В прошлом фигурировали самые разные оценки «несметных полчищ» монголов, обрушившихся на Северо-Восточную Русь в 1237-1238 гг. – от 30 до 150 тысяч всадников. Однако последние исследования, проведенные рядом историков, показали, что этот взгляд целиком и полностью ошибочен. Сегодня это признают многие ведущие историки. Как пишут, например, Ю.Петухов и Н.Васильева, «традиционное изложение “татаро-монгольского” нашествия есть ложь, это ясно всем» ([89] с.214). Примерно такого же мнения придерживался и Л.Гумилев, который первым выступил с опровержением традиционной версии о «татаро-монгольском иге» [32]. Еще более категоричен К.Пензев, который пишет: «В общем и целом официальная версия истории Батыева нашествия… явно не в ладах со здравым смыслом и в конечном итоге базируется на презрении к русскому народу» ([88] с.276). Дело, конечно, не в том, сколько историков придерживаются сегодня старой и новой точки зрения, дело в сущности вопроса. Историкам свойственно ошибаться, даже если речь идет о единодушном мнении всех историков, и очень часто такие коллективные заблуждения историков объясняются сознательной ложью, навязанной (в прошлом или в настоящем) правящей верхушкой. Поэтому давайте, как и ранее, рассмотрим кратко основные факты, а уже на их основе (и только на их основе) можно будет делать какие-то выводы. Итак, какие же новые факты известны сегодня, которые опровергают традиционную версию? Во-первых, никаких монголов на самом деле на Руси не было, а если и были, то их количество было ничтожным. Это вытекает из массы неопровержимых фактов и логических аргументов, которые были собраны и сформулированы Л.Гумилевым, К.Пензевым, Ю.Петуховым и другими историками. Прежде всего, никаких воинов монголоидной расы применительно к эпохе XIII-XV вв. на территории Русской равнины археологией не обнаружено ([89] с.215-216), о чем далее будет сказано подробнее. А если археология приходит к подобному выводу, то это очень серьезно – он является неопровержимым вещественным доказательством, опровергающим любые письменные и устные свидетельства, будь таких свидетельств даже миллион. Поэтому все рассказы о том, что в каждом русском есть доля монгольской крови, являются нелепой выдумкой и ложью. И все представления о том, что предки нынешних монголов или казахов в том виде, в каком мы их знаем сегодня, завоевали Русь, или вообще находились там в сколько-нибудь заметном количестве, не соответствуют действительности. Но даже если предположить, что так называемые «татаро-монголы» были не теми монголами, которых мы знаем сегодня, а были индоевропейцами или тюрками европеоидного типа - имеется множество других фактов, неопровержимо доказывающих, что никакого нашествия непосредственно из Монголии, закончившегося зимним нападением 1237-1238 гг. на Русь, не могло быть в принципе: (1) Путь из Монголии на лошадях с необходимыми дневками даже теоретически занял бы от 240 до 300 дней ([32] с.547). (2) Практически конному войску в пути, особенно зимой, обязательно потребовалось бы большое количество фуража, которое взять было неоткуда, и поэтому все лошади в пути просто бы перемерли, как это произошло в 1812 году с лошадьми армии Наполеона ([88] с.73-88). (3) Даже если предположить, что монгольским лошадям каким-то чудесным образом удалось в один прыжок преодолеть огромное расстояние от Монголии до Русской равнины и не умереть в пути от голода, они бы все равно ни на что не годились. Дело в том, что для передвижения зимой по глубокому снегу в России лошадям обязательно требуются подковы. По расчетам К.Пензева, для того чтобы подковать лошадей, требующихся для армии из 30 000 всадников (с учетом также двух запасных лошадей) потребовалось бы задействовать кузницы порядка 50 русских городов, которые должны были трудиться безостановочно целый месяц, и иметь в наличии порядка 300 тонн железа ([88] с.134). В противном случае лошади, прибыв из Монголии, немедленно бы вышли из строя. (4) Само представление о том, что армия Батыя была почти исключительно конной, в корне ошибочно. Из летописей точно известно, что скорость передвижения армии Батыя во время военной кампании 1238 года составляла в среднем 15 км в день ([88] с.135). Таким образом, значительная часть армии Батыя была пешей! В таком случае, если предположить, что она прибыла из Монголии, то ее путь должен был занять несколько лет, и эта армия должна была иметь базы снабжения на всем своем пути, иначе она в дороге просто умерла бы с голоду. (5) Армия Батыя в войне летом 1237 года с кыпчаками-половцами очень ловко и быстро передвигалась по Волге и ее притокам на больших судах (используя 200 судов). При этом она управляла судами с удивительным умением и знанием речных путей и столь же умело и ловко осуществляла высадку десанта с уничтожением противника ([88] с.129-130). Спрашивается, где «кочевники-монголы» уже в 1237 году взяли эти 200 судов, где научились ими управлять, откуда смогли почерпнуть глубокие знания местности и где обучились водным десантным операциям? Этот факт также полностью исключает версию о прибытии армии Батыя в 1236-1237 гг. из Монголии. (6) Для осады городов армия Батыя использовала пороки – громоздкие стенобитные машины, которые физически не могли быть привезены из Монголии. Вес одного порока составлял более 10 тонн, да еще для их использования требовались десятки тонн каменных глыб, которые редко встречаются на Русской равнине ([88] с.167-168). Для доставки пороков из Монголии посуху понадобились бы уже не годы, а десятилетия, и это совершенно исключено. Использование пороков также предполагает наличие очень серьезной базы для подготовки войны 1237-1241 гг. на территории Русской равнины: необходимо было иметь инженеров (и не в Монголии, а в России), нужно было заранее изготовить пороки и затем заблаговременно доставить их по воде (по Волге и ее притокам), вместе с каменными глыбами, поближе к предполагаемому театру зимних военных действий 1237-1238 гг. А для этого надо было сначала установить полный контроль над Волгой. Как видим, переход сколько-либо крупного отряда войск непосредственно из Монголии на Русь был в принципе либо невозможен, либо возможен лишь при наличии у «монголов» полного контроля над всеми территориями к востоку от Руси, которые позволили бы обеспечить базы снабжения на пути следования. Кроме того, невозможно было не только осуществить, но даже спланировать военную кампанию 1237-1241 гг., располагая основными базами лишь к востоку от Русской равнины. Ее можно было спланировать и осуществить только из самой Южной России и располагая мощной военной и промышленной базой именно здесь, а не где-нибудь еще. И есть целый ряд дополнительных фактов, подтверждающих вышесказанное и показывающих, как именно планировалась и готовилась эта кампания: (7) Сам Батый был, судя по всему, никаким не монголом, а половецким каганом Бастыем, который упоминался в летописях незадолго до указанных событий. Это подтверждает, например, такой факт, что Бастый, согласно летописям, принял христианство – и Батый также был христианином в течение всей жизни, что хорошо известно ([88] с.213-214). Очень сложно представить, что в одном и том же месте (в районе южного Поволжья) в одно и то же время было два правителя с одним и тем же именем и одними и теми же фактами биографии (обращение в христианство). Совершенно очевидно, что это было одно и то же лицо. Кроме того, известно, что Батый хорошо и бегло читал документы на славянском языке ([88] с.224), так что по всем признакам он не мог быть «монголом-кочевником», явившимся нежданно-негаданно на Русь прямо из монгольской степи. Что касается того факта, что он считался внуком Чингисхана (сыном Джучи, приходившегося тому сыном), так это объясняется очень просто. Стоило только побрататься с каким-то человеком – и по кочевым обычаям ты мог уже считаться его братом и сыном его отца. Например, Александр Невский побратался с Сартаком, сыном Батыя – и стал также считаться сыном Батыя ([32] с.563). (8) Как указывали очевидцы (и арабские, и западноевропейские), в армии Золотой Орды было много русских, аланов и булгар, всех их называли «татарами». А кто еще состоял в армии, непонятно – судя по всему, все остальные национальности были представлены в очень незначительном количестве, а по меньшей мере половину армии составляли русские ([88] с.300, 306, 116). По данным Л.Гумилева, выходцев с Дальнего Востока в армии Золотой Орды, составлявшей до 200 тысяч человек, было всего лишь 2000 человек, которых Батый получил в качестве наследства от Чингисхана ([88] с.31). Кроме того, так называемый знаменитый «монгольский чудо-лук саадак», не уступавший английским лукам, на поверку оказался русским луком сагайдаком, образцы которого были найдены на Руси во время археологических раскопок ([88] с.178-181). Да и военачальники в так называемой «монгольской» армии тоже были русские – Батый требовал от Руси в качестве дани не только 1/10 от всех воинов, но и 1/10 всех «князей», то есть полководцев ([88] с.129). Итак, почти вся «татаро-монгольская армия» состояла из русских или славян (половцев-аланов-булгар), с русскими военачальниками и с половецким каганом, христианином Батыем, во главе (которого официально называли либо каган, либо царь). И по всем признакам она была русской армией, так как ни один признак не указывает на то, что она была действительно какой-то «татаро-монгольской армией». (9) Город Сарай, ставка Батыя, представлял собой крупный город с каменными и деревянными зданиями, с дворцами и большим населением. Известны и ряд других «монгольских» городов – также с каменными и деревянными зданиями. Получается, что так называемые «монголы» жили вовсе не в юртах, как утверждают историки, а в обычных домах. Кроме того, известно, что в Каракоруме, при дворце «монгольского» императора, постоянно находились священники русской православной церкви. И по их собственным свидетельствам, записанным итальянским путешественником Плано Карпини, они при ставке татар постоянно находились уже в течение 20-30 лет, то есть начиная с 1216 года или с еще более раннего времени и в течение этого времени выполняли роль своего рода консультантов и наставников татар ([88] с.250). Известно, что церковь в то время играла важную идеологическую, политическую и дипломатическую роль, и пребывание контингента русских священников и епископов указывает на выполнение ими этой роли при дворе «монгольских» правителей с очень давних времен. К тому же Батый освободил православную церковь и ее людей от любых налогов и сборов и запретил своим сборщикам налогов под страхом смерти требовать чего-либо от церкви, и эти неслыханные льготы для русской церкви действовали по меньшей мере до смерти Батыя ([88] с.222). Поэтому если придерживаться версии о тотальном опустошении Руси «татаро-монголами» в 1237-1240 гг., то историки, придерживающиеся такой версии, должны признать, что оно было подготовлено с ведома или при активном участии русской православной церкви, являвшейся наставником «изверга Батыя». Но я полагаю, что подобное обвинение в адрес церкви было бы столь нелепо, и столь сильно противоречит ее последующей роли в возрождении Руси в XIV-XV вв., что сами приведенные факты являются еще одним сильным аргументом в пользу того, что ни «опустошения Руси» Батыем в 1237-1240 гг., ни «татаро-монгольского ига» не было, все это – чистейшей воды выдумка. Можно было бы приводить и другие факты, но думаю, и сказанного выше достаточно, для того чтобы согласиться с тем, что официальная версия и о «нашествии», и о «татаро-монгольском иге» совершенно не соответствует действительности. К тому же, как уже указывалось, археология и письменные свидетельства (если не учитывать фальшивки ) опровергают версию о масштабном нашествии в 1237-1240 гг. По всем данным получается, что армия Батыя была не очень большой – по оценке К.Пензева, в зимнюю кампанию 1237-1238 гг. на Северо-Востоке Руси она насчитывала не более 2-3 тысяч кавалерии и порядка 5 тысяч пехоты ([88] с.137) - и урон, понесенный русскими городами за время всей кампании 1237-1240 гг., был не слишком велик. Действительно, было сожжено несколько городов – но они были затем отстроены заново, действительно, часть населения уводилась в Орду – но основная масса населения во время летнего нашествия 1240 г. заблаговременно попряталась в лесах (см. п. 5.3.). К тому же в Орду русских уводили не для того, чтобы перерезать как баранов, а чтобы поселить на новом месте или записать в армию. Явно преувеличены и рассказы о запустении Северо-Восточной Руси после нашествия Батыя. Так, уже на следующий год (в 1239 г.) войско из Северо-Восточной Руси, которая была перед этим якобы «опустошена Батыем», под началом Великого владимирского князя Ярослава выступило в Литву и разгромило литовское войско, а князь Литвы был при этом взят в плен ([88] с.257). Значительная часть войска Александра Невского как в битве со шведами на Неве в 1240 г., так и в знаменитой битве с немцами на Чудском озере в 1242 г., состояла из полков, пришедших из Владимира и Суздаля. «Новгород, - пишет Л.Гумилев, - был спасен “низовыми” полками, пришедшими из Владимирского княжества – страны, якобы выжженной и вырезанной татарами. Уже сам факт такого похода заставляет думать, что рассказы о полном разрушении Руси в 1238 г. страдают преувеличением» ([32] с.551). Скажем так – урон от двух военных кампаний Батыя (1237-1238 гг. и 1240 г.) для Руси был вполне сравним всего лишь с одним походом Андрея Боголюбского на Киев или с походом Владимира Мономаха на Минск в XII веке, в которых участвовало до 50 тысяч человек войска и в ходе которых было уничтожено поголовно население этих тогда еще очень крупных городов (см. выше). Он также вполне сравним по своим последствиям с голодомором 1230 года, от которого только в Смоленске погибло 32 тысячи человек. А во время нашествия Батыя на Галичину, как указывал Л.Гумилев, погибло лишь 12 тысяч человек. «Исходя из этих данных, - писал известный историк, - следует признать, что поход Батыя по масштабам произведенных разрушений сравним с междоусобной войной, обычной для того неспокойного времени. Но впечатление от него было грандиозным, ибо выяснилось, что Древняя Русь, Польша, поддержанная немецкими рыцарями, и Венгрия не устояли перед кучкой татар» ([32] с.548). Соответственно, нашествия Батыя на Русь в 1237-1238 и 1240 гг. никак не могли послужить основной причиной опустошения Руси, которое произошло уже до них, чему имеются неопровержимые доказательства, приведенные выше, и с чем уже давно согласились ведущие историки. Что касается данных и свидетельств о сокращении населения на Руси в XIII веке , то это было продолжением того же явления, что происходило и в XI-XII вв. Основной причиной массовой смертности были, судя по всему, голодоморы, происходившие в течение 2-3 столетий – именно о них идет речь в «Слове о погибели Русских земель» (так называемая «болезнь крестьян») и в других летописях, именно они были основной причиной масштабных демографических кризисов в прошлом. Ну, а на втором месте стояли, конечно, гражданские и междоусобные войны. Но причиной этих войн вовсе не были какие-то мифические «татаро-монголы». Никаких «татаро-монголов» на самом деле не было, а были русские, воевавшие между собой – то есть продолжавшие бесконечную братоубийственную войну, начавшуюся еще в XI в. после смерти Ярослава Мудрого и шедшую практически без перерывов как в период 1054-1236 гг., так и после этого. Если лживость официальной версии не вызывает сомнения, тогда возникает еще несколько вопросов. Первый - что представляла собой Золотая орда и в целом империя Чингисхана и в чьих интересах осуществлялись «татарские нашествия»? Второй вопрос - если взаимоотношения Руси и Орды не были «татаро-монгольским игом», то что тогда это было? Третий - против кого русские сражались в Куликовской битве 1380 года? Наконец, четвертый вопрос - с чем связано возникновение мифа о «татаро-монголах» и создание жуткого образа их господства над Русью? Ответы на эти вопросы я постараюсь дать ниже, и они уже связаны с основной темой настоящей книги – с темой коррупции в России. 6.2. Что представляли собой Золотая Орда и «татаро-монголы»? Как уже говорилось, до образования Золотой Орды на территории южного Поволжья и Северного Кавказа в VII-X вв. существовало государство, называвшееся Хазарский каганат (см. главу III). В конце X в. оно прекратило свое существование после разгрома русским князем Святославом крупнейших торговых городов Хазарии Итиля и Семендера. Формально можно считать, что территории Хазарского каганата после этого были присоединены к Киевской Руси, о чем пишут Ю.Петухов и Н.Васильева ([89] с.194). Но фактически это было не совсем так – эти территории к тому времени столь сильно запустели, что вряд ли Русь была в состоянии их реально контролировать. Согласно Л.Гумилеву, проводившему археологические исследования на юге Поволжья и в Северном Кавказе, в VII-IX вв. эти территории были населены не меньше, чем в конце XX в. ([33] с.136, 109) - когда плотность населения там была порядка 30-40 чел./кв.км. А уже к XI веку там образовалась дикая степь. Кроме того, опустошение постигло к тому времени и южную окраину Киевской Руси. Как указывалось выше, археологи обнаружили около 300 городов и городищ так называемой Салтово-Маяцкой культуры – речь идет о поселениях аланов-болгар VIII-IX вв. на правобережье Дона (современная Ростовская область). В ту же эпоху (VIII-IX вв.) на территории обитания славянских народов тиверцев и уличей (Молдавия, Одесская и Николаевская области Украины), согласно очевидцам, было около 500 городов. А уже к XI веку ничего этого не было – повсюду на Юге Руси была дикая степь, по которой кочевали странные народы со странными русскими названиями - половцы, печенеги и казаки-бродники . Ранее уже говорилось о том, что краху государств и цивилизаций во все времена сопутствовало одно и то же явление – появление кочевников. Но кочевники могут существовать лишь в очень малых количествах, больших масс кочевников в принципе не может существовать - или если они в какой-то момент возникнут, то подавляющая их часть очень быстро погибнет. Это вытекает из простой экономической логики. Для того чтобы иметь возможность свободно пасти скот на открытых пастбищах и заниматься охотой и рыболовством, нужны свободные пространства. А где их взять в условиях высокой плотности населения? Выше приводились данные о том, что плотность населения в Италии в античности достигала 100 чел./кв. км. и более, а в Галлии (современной Франции) – порядка 30 чел./кв. км. И конечно, никаких кочевников там в то время не существовало. Более того, ни в Италии, ни в Галлии даже не было открытых пастбищ для скота – все земли были засеяны какими-нибудь культурами, а скот кормили фуражом, который специально выращивали (см.: [64] глава III). В частности, из Записок о галльской войне Юлия Цезаря определенно следует, что Галлия в I веке до н.э. была густо населена и все свободные земли были засеяны либо зерном, либо кормами для скота. В результате этого армия Цезаря, доходившая до 100 тысяч человек, всегда вдоволь имела и продовольствия, и фуража. Но и кочевникам там делать было совершенно нечего, так как свободной земли для них не было. Однако к началу IV века н.э. плотность населения в Галлии упала до 2 чел./кв.км. и продолжала быстро сокращаться. И уже спустя столетие, в начале V века, мы видим здесь кочевников (готы, вандалы, аланы, свевы), которые кочуют со своими кибитками, семьями и стадами по территории Галлии. Количество их совсем невелико – всех вандалов и аланов вместе с семьями оказалось всего лишь 80 тысяч человек – ровно столько их было погружено затем на корабли для отправки в Африку. Но все они – бывшие оседлые жители (что хорошо известно и в отношении готов, и в отношении других народов той эпохи), которые в V веке, под влиянием изменившихся обстоятельств, перешли в кочевое состояние. Точно такую же картину мы видим и на Юге Руси в XI-XII вв. Печенеги, половцы и казаки-бродники есть не что иное, как само русское население, но перешедшее в кочевое состояние. Можно лишь обсуждать вопрос о том, кто из них представлял собой остатки прежнего населения Хазарии, а кто мигрировал с Востока (с Урала, из Сибири и северного Казахстана), но это существенно дела не меняет. Все имеющиеся факты подтверждают вышесказанное. Как пишут Ю.Петухов и Н.Васильева, «о печенегах известно, что они были европеоидны по внешнему облику… Археологически НИКАКИХ СЛЕДОВ ПРЕБЫВАНИЯ “ПЕЧЕНЕГОВ” КАК ОСОБОГО ЭТНОСА В ЮЖНОРУССКИХ СТЕПЯХ НЕ ОБНАРУЖЕНО» ([89] с.201-202) (выделено авторами). Даже хоронили печенеги умерших, указывают историки, абсолютно так же, как это делало до того алано-болгарское население Южной России. Кроме того, как писал арабский автор Ибн-Хаукаль, печенеги – «шип русиев и их сила» ([89] с.202-203), то есть фактически те же русские, их передовые отряды. Поэтому печенеги (как и казаки-бродники, о чем писал Л.Гумилев) есть не что иное, как прежнее алано-болгарское население Южной России, но перешедшее в кочевое или полукочевое состояние. То же самое относится и к половцам (которых также называли куманами и кипчаками). Половцы, пишут Ю.Петухов и Н.Васильева, ссылаясь на имеющиеся свидетельства, «были светлыми европеоидами…, мало чем отличаясь в этом смысле от современных русских» ([89] с.206). Археология показывает, что они мигрировали с Востока, из приуральских степей, и постепенно расселились по всей Южной России . Имеются многочисленные свидетельства древних авторов XV-XVII вв., доказывающих родство половцев и печенегов со славянами. Об этом писали, например, польские историки Мартин Бельский и Матвей Стрыйковский, московский историк Андрей Лызлов, архиепископ Рагузский Мавро Орбини ([89] с.207-208). В то же время, «нет никаких свидетельств, - указывают историки, - ни в северо-русских летописях, ни в других источниках – что половцы как народ были тюркоязычны. Их тюркоязычность – ничем не подтвержденный миф русофобского характера» ([89] с.207) (выделено авторами). Имена половцев (Буняк, Кончак) также подтверждают их скифо-славянское происхождение ([89] с.207). Не говоря уже о том, что половецкие девушки на Руси считались очень красивыми («красны девки половецки»), что, как отмечает К.Пензев, также свидетельствует в пользу скифо-славянского происхождения половцев ([88] с.18). Итак, «единственно правильный вывод…», - пишут Ю.Петухов и Н.Васильева, - половцы = русские» ([89] с.208) (выделено авторами). Таким образом, мы видим, что и в эпоху Киевской Руси Южная Россия, как и в предшествующие тысячелетия, выступала в качестве главной «фабрики по уничтожению населения» (см. главу I), а главной «фабрикой по производству населения» по-прежнему являлся Восток России (Урал и Сибирь), откуда и происходило переселение в Южную Россию сначала половцев, а затем, в XIII веке – других скифо-славянских народов, названных «татарами» (см. далее). Что касается Севера Руси, то он к XI-XIII вв. уже потерял эту функцию, которая сохранилась лишь за Востоком, поскольку он и сам уже теперь подвергся сильному демографическому кризису. Во всяком случае, в течение XI-XIII вв. никакого переселения с Севера на запустевший Юг Руси мы не видим, скорее наоборот, мы видим примеры бегства крестьян-смердов и холопов с Юга на Север, из-под власти киевской рабовладельческой верхушки в свободную и демократическую среду Северной Руси (см. предыдущую главу). Очевидно, именно миграция половцев в Южную Россию в XI-XII вв. позволила несколько сгладить последствия демографического кризиса и страшного опустошения, поразившего весь этот регион. Далеко не все половцы были кочевниками, многие из них селились в городах, в том числе в городах Киевской Руси. Как говорили русские князья в середине XII в., в городах Юга Руси живут «одни псари да половцы» ([55] XVI). «Сообщениями о “половецких городах”, - пишут Ю.Петухов и Н.Васильева, - пестрят русские летописи» ([89] с.209). Арабский автор Идриси (середина XII в.) также писал о половецких городах и крепостях в Южной России, перечисляя и подробно описывая несколько таких городов и крепостей ([89] с.209-210). Так что мы можем в любом случае констатировать факт повторного заселения в XI-XII вв. Южной России новыми скифо-славянскими переселенцами, пришедшими с Востока, которые не позволяли этому региону уже тогда окончательно превратиться в «дикое поле». Конечно, половцев было не слишком много – иначе они бы перестали заниматься кочевым скотоводством, что было их преобладающим занятием, и перешли бы к оседлости. По оценке Л.Гумилева, всех половцев, включая женщин и детей, было лишь 300-400 тысяч человек ([32] с.349), а печенегов было, по-видимому, и того меньше. По данным Ф.Успенского, вся печенежская орда (род) была уничтожена 29 апреля 1091 г. в одном единственном сражении в районе Дуная войском византийского императора Алексея Комнина, который перебил и всех взятых в плен печенегов ([137] 4, с.111). После этого печенеги как самостоятельная сила исчезли и в дальнейшем присутствуют в летописях лишь в качестве небольших групп, живших вместе с половцами. Что касается самих половцев, то, как мы выяснили, это были скифы-сибиряки (а по существу русские), организованно мигрировавшие в Южную Россию. И согласно всем имеющимся данным, они не были врагами Руси, а были скорее ее союзниками, как и печенеги. Многие из них крестились в православную веру и селились в русских городах и селах. Совместно с другим русским союзником - Грузией – они разгромили турок-сельджуков, совместно с русскими князьями сражались в битве на Калке против татар в 1223 г. Что касается половецких набегов на Русь, то они ничем не отличались от тех бесконечных военных нападений и грабительских походов, которые предпринимали друг против друга русские князья. По сведениям, приводившимся Л.Гумилевым, за 180 лет (1055-1236 гг.) половцы нападали на Русь 12 раз, русские на половцев – 12 раз, а совместных русско-половецких операций в междоусобных войнах было 30 ([32] с.509). Исходя из всего вышеизложенного, представление о половцах как о некой «беде», обрушившейся на Русь еще за два столетия до татар, представляется совершенно неверным и предвзятым. Дело было не в половцах, а в тотальной коррупции власти в Киевской Руси, приведшей к нескончаемой гражданской и междоусобной войне, к грабительским походам и работорговле, в чем половецкие каганы принимали участие ничуть не большее, чем русские князья. Как уже говорилось, сами русские князья и их окружение активно занимались грабительскими походами и работорговлей, а среди половцев, конечно, также всегда находились желающие в этом поучаствовать. Именно поэтому, как отмечал Л.Гумилев, партия работорговцев в Киеве во главе с князем Святополком выступала против усмирения половцев, так как вялотекущая «война» с половцами их кормила - они наживались на угоне в рабство и русских, и половцев ([32] с.339). Вместе с тем, когда Владимир Мономах действительно решил положить конец такой разбойничьей «войне», то он это сделал довольно быстро – в ходе нескольких военных кампаний в начале XII века. После этого, по данным Л.Гумилева, за 120 лет, с 1116 по 1236 гг., было всего лишь 5 половецких набегов на Русь ([32] с.495). Вся эта предыстория очень важна для понимания того, что на территории Южной России происходило в последующие два столетия (XIII-XIV вв.), в эпоху расцвета Золотой Орды. История последней чем-то напоминает эту ее предысторию: Южная Россия как была малонаселенной уже в XI-XII вв., так и осталась в XIII-XIV вв., как была под властью кочевых народов, пришедших с Востока, так под ней и осталась. Главное различие состояло в том, что коренным образом изменилось взаимоотношение сил Руси и Южной России. В XI-XII вв. Киевская Русь была могучим государством, а половецко-печенежская Южная Россия была редконаселенной территорией, управляемой половецкими царьками, во многом зависимой от Руси. А к XIII веку могущество Руси было очень сильно подорвано. Вся ее южная и центральная часть были уничтожены демографическим кризисом и были полностью опустошены, о чем свидетельствует наступление «безмонетного периода» - еще за 100 лет до нашествия Батыя – и другие приведенные факты. Реальную силу, хотя и значительно меньшую, чем ранее, сохранили лишь Новгород, Псков, Северо-Восток Руси и, в некоторой степени, Запад Руси (Волынь и Галиция). Но и они были сильно ослаблены демографическим и экономическим кризисом. Так, крупных городов в это время мы уже не видим не только на Юге и в Центре, но и в других регионах: согласно исследованию М.Тихомирова, население самых крупных городов в этот период (за исключением Новгорода и Пскова) достигало всего лишь нескольких тысяч человек ([88] с.128). Поэтому появление новой силы в Южной России не могло не оказать огромного влияния на общую ситуацию на Русской равнине. Что же это была за сила, которая вошла в летописи под именем «татар»? Известно, что они впервые серьезно проявили себя в битве на Калке в 1223 году, разбив объединенную армию русских князей и половцев. И надо полагать, они никуда не исчезали после этого – с какой это стати армии победителей скакать обратно, да еще в Монголию. Тут у историков получается полный абсурд - выходит, что армия «татаро-монголов» только и делала, что куда-нибудь скакала в полном составе, исчезая в одном месте и сразу же появляясь в другом, за много тысяч километров от первого места. Прямо какие-то космические киборги, перемещающиеся на летательных аппаратах, имеющих форму лошади! В действительности, конечно, «татарская» армия никуда не исчезала: разгромив объединенную армию половцев и русских князей на Калке, она (или ее часть) просто осталась на месте, в районе нижнего Поволжья, постепенно все более подчиняя себе половцев. Об этом можно судить по многим фактам. Во-первых, имеется несколько русских и арабских летописных сообщений о присутствии татарских войск в районе Поволжья и даже об их войне с половцами в период 1230-1235 гг., которые приводит К.Пензев ([88] с.212). Во-вторых, как уже было сказано, подготовка военной кампании 1237-1241 гг. была очень основательной и требовала наличия серьезной военной, промышленной и транспортной базы в районе Поволжья, а также многолетней подготовки перед кампанией. В-третьих, ей предшествовали серьезные дипломатические переговоры и договоренности с русскими князьями (о чем будет сказано ниже), проводить которые, находясь в Монголии, «татарам» было бы весьма затруднительно. В-четвертых, об этом свидетельствует и тот факт, что половецкий каган Бастый стал, судя по всему, «татарским» каганом (царем) Батыем – то есть завоеванный правитель стал властвовать над своими завоевателями. Такое могло случиться только после достаточно долгого периода совместного проживания завоевателей и завоеванных бок о бок друг с другом, не иначе. Все это свидетельствует о том, что так называемые «татары» никуда не исчезали, а в течение 1223-1236 гг. обустраивались в нижнем Поволжье, наращивали военное присутствие и готовили плацдарм для дальнейших завоеваний. Последний из приведенных фактов (выдвижение половца Батыя в «татарские» цари) свидетельствует о том, что эти «татары», появившиеся в Южной России в 1223 г. и затем прогремевшие на всю Европу в 1237-1241 гг. – никакие не татары, а русские, то есть еще одна волна сибирско-уральских скифов-славян, прокатившаяся на запад спустя два столетия после половцев. Только этим можно объяснить их столь быстрое культурное сближение с половцами (о котором далее еще будет сказано). Но главным и неопровержимым доказательством этому служит археология. «Миф о “монголах из Монголии на Руси”, - пишут историки Ю.Петухов и Н.Васильева, - есть самая грандиозная и чудовищная провокация Ватикана и Запада в целом против России. Антропологические исследования могильников XIII-XV веков показывают абсолютное отсутствие на Руси монголоидного элемента. Это факт, который оспорить невозможно. Монголоидного нашествия на Русь не было. И монголоидной империи в истории Евразии не было… Чтобы понять, кто на самом деле осуществил вторжение на Кавказ, в Причерноморье, на Русь, а перед этим завоевал Китай и Среднюю Азию, кто сокрушал и подчинил русов-аланов, русов-половцев Великой Степи, а потом и русов Киевской Руси, надо просто определить тот народ, ту общность, которая обладала потенциалом для столь великих и трудных дел. В лесостепной полосе Евразии от Кавказа до Алтая и Саян, включая и Внутреннюю Монголию, никакой реальной силы, никакого народа, кроме поздних русов скифо-сибирцев… не было. Даже если бы такой народ появился, он был бы раздавлен скифо-сибирцами беспощадно. Сотни могучих родов, объединенных языком, бореально-арийскими традициями суперэтноса, единой языческой верой – сотни и сотни тысяч прекрасно вооруженных воинов, профессиональных витязей во многих поколениях, могучих русоголовых и светлоглазых русов-бореалов – вот кто был реальными “монголами”» ([89] с.215-216). Вышесказанное подтверждается как археологией, так и письменными источниками. Например, Г.Вернадский указывал на «присутствие сильного соединения русских войск в Китае» в составе завоевавшей его армии «монголов», а также на то, что «русские контингенты» составляли «часть армий» знаменитого полководца Хубилая, подчинившего себе весь Китай и едва не захватившего Японию. То же касается и армии другого знаменитого полководца - Тимура (Тамерлана), в которой были большие русские контингенты. Известно, что в оккупационных армиях, расквартированных в Китае в XIV в., были русские тумены (от русского слова «тьма» - 10 000 человек) – десятитысячные военные формирования, составленные целиком из русских ([88] с.300-301). То же самое можно сказать о составе войска Золотой Орды. «Половина, если не больше, воинов Орды были русскими», - пишет К.Пензев, ссылаясь на свидетельства ряда иностранных авторов ([88] с.306). Да и среди остальных преобладали те же русские или славянские народы (булгары и кипчаки-половцы). И что интересно – как таковых «татар» в этом войске также не было совсем (как и «монголов»). «А где среди перечисленных Шереф-ад-дином Али Иезди народов татары? – задает вопрос К.Пензев, - А? Где татары? Мы хотим татар, давайте нам татар, и пусть они учиняют свое злое татарское иго! А нету их, татар этих» ([88] с.306). На самом деле, пишет историк, татарами называли всех бойцов ордынского войска. А оно состояло в основном из русских, булгар и кипчаков-половцев, которые были по сути такими же этническими русскими, как и бывшие подданные Киевской Руси. Таким образом, татары первоначально не представляли собой какого-то отдельно взятого этноса , это слово использовали для того, чтобы обозначать подданных огромной евразийской империи Чингисхана и его преемников, сложившейся в XIII веке. Хорошо известно, как искусственным образом насаждалось это название. Так, по свидетельствам современников (например, венгерского монаха Юлиана), всех русских людей, которых пригоняли в Орду, обязывали именоваться татарами ([89] с.228). То же самое происходило и с коренным скифо-славянским населением Востока России. Например, в Западной Сибири (в Тюмени) среди русских коренных жителей сохранились семейные предания о том, что когда-то давно пришли люди и всем приказали именоваться татарами – после этого они долгое время и считали себя татарами, а потом выяснилось, что они на самом деле русские . Впрочем, данный курьез можно считать характерным для многих империй. Например, все подданные Византии гордо называли себя «римлянами» (или «ромэями», что одно и то же), хотя по своему этническому составу они были в основном греками, славянами и армянами, то есть с собственно римлянами не имели ничего общего, даже латинского языка – языка римлян - никто из них не знал. Точно так же и в империи Чингисхана было придумано специальное имя, которым должны были именоваться все подданные – татары. Если подданные «татаро-монгольской» империи были в действительности никакими не «татарами», а русскими, то кто же был во главе? Большинство военачальников в Золотой Орде, как уже говорилось, также были русскими – не зря же Батый требовал каждого десятого из числа русских князей идти к нему в армию в качестве командира. Они и командовали «татарскими» войсками. То же самое было и в других частях «татаро-монгольской» империи, о чем свидетельствуют имена военачальников. Вот, например, приводимые Ю.Петуховым и Н.Васильевой имена полководцев, которые возглавляли «монгольские» войска в Китае: Николай, Илие-багадур, Юваши, Арселан, Кюрджи (Георгий), Дмитрий. «Очевидно, - пишут историки, - что большинство имен – христианские, притом русские. Наиболее же из всех прославился полководец, носивший славянское языческое имя БАЯН, прозванный “Стоглазым”. Этот “Стоглазый” Баян, командовавший аланами во времена Кубилая, в 1280-х годах завоевал Южный Китай для империи Юань…» ([89] с.232). Известно, что Баян приходился внуком Субедею, одному из главных полководцев и соратников Чингисхана. Судя по китайским портретам, этот Субедей имел совершенно европейскую внешность ([20] 2, с.157, 166) . Согласно письменным свидетельствам, русские войска сыграли не только решающую роль в завоевании Китая так называемыми «монголами», но и составляли гвардию или личную охрану самого «монгольского» правителя ([89] с.234). То же относится и к самому Темучину (Чингисхану) и его семье. Еще Л.Гумилев указывал, что так называемые «монголы», к которым относился сам Темучин и его родня – вовсе не те монголы, которых мы знаем сегодня. Это были люди европейской расы. «Древние монголы были, - пишет историк, - согласно свидетельствам летописцев и находкам фресок в Маньчжурии, народом высокорослым, бородатым, светловолосым и голубоглазым» ([32] с.413). Прародительницей монголов считалась Алан-Гоа ([32] с.418) – в ее имени явно видны скифо-славянские корни . Мать Темучина (Чингисхана) звали Оэлун – в этом имени, произносимом на современный монгольский лад, безошибочно угадывается его первоначальное звучание – Елена. Отца его звали Есугей-багатур – явно скифо-славянское имя (аналоги – Елисей, Евсей, Алексей, Сергей), а «багатур» - просто искаженное слово «богатырь». Одного из братьев Темучина звали Куча ([32] с.468). Один из его преемников – знаменитый правитель Хубилай (или Кубилай) - имел младшего брата по имени Арикбог (которое также не требует перевода на русский язык). То же относится и к другим именам в окружении Темучина. «Имена Чемучин, Батый, Беркей, Себедай, Угадай, Мамай, Убиляй, Чагадай, Боро(н)дай и пр., - пишут Ю.Петухов и Н.Васильева, - тоже русские имена, только не православные, а языческие (позже в той же манере русские, и особенно русы-сибиряки, стали называть своих “меньших братьев” - Растерзай, Догоняй, Угадай…) ([89] с.232). Надо сказать, что такой тип имен был издавна типичен для скифов-славян. Так, правителя болгарского царства в VII-VIII вв. звали «каназ Убегей» - это имя и титул, написанные греческими буквами, были найдены на территории нынешней Болгарии ([137] 2, с.139). А одного из сыновей и преемников Темучина звали Угедей. Что касается титула правителя, то Батый выписывал ярлыки русским священникам по-русски и в них называл себя «царем», а вовсе не «ханом». Но наиболее распространенным среди «монголов» был другой славянский титул правителя – «каган». Как указывает Л.Гумилев, титул «каган» уже в III веке зафиксирован в истории Восточной Азии (Китая), а в течение I тысячелетия распространился по всей степной зоне Евразии ([32] с.460). Мусульманские авторы XIII века (например, Джувейни, Вассаф, Рашид-ад-Дин) называют Батыя, Угедея, Менгу и других «монгольских» правителей словом «каан», что, очевидно, является искаженным «каганом» ([88] с.201-219) - именно так им слышался этот титул (вполне вероятно, что звук «г» произносился не звонко, а глухо, как и сегодня его произносят на Юге России, поэтому он терялся при произнесении этого слова). Отсюда мы можем видеть, как в последующем возникло тюркское слово «хан»: каган – каан – хан. Использование историками титула «хан» применительно к Батыю и другим «монгольским» правителям XIII века является таким же искажением исторических фактов, как и все остальное, касающееся так называемой «монгольской» империи. Есть и другие факты, показывающие, что «монгольская» империя, созданная Темучином, была на самом деле русской (или скифо-славянской) империей. Так, например, любые завоеватели, захватившие какую-либо страну, как правило, всегда под корень уничтожали всю правящую верхушку, если, конечно, они были другой национальности. Например, норманны, захватив Англию в XI веке, полностью уничтожили прежнюю англо-саксонскую правящую верхушку и сформировали свою, норманнскую, куда англосаксов не допускали в течение 300 лет. Итальянские и французские крестоносцы, захватив Византию в 1204 году, выгнали или убили всю византийскую верхушку и во всех византийских областях сами расселись в качестве правителей, а во главе этой так называемой Латинской империи поставили «латинского императора» – француза со своей французской свитой. То же делали древние греки при Александре Македонском, захватив Персидскую империю, и древние римляне, захватывая окружавшие их страны. И то же самое делали сами «монгольские» правители. Захватив Китай, они под корень вырезали китайскую династию Сун и сформировали свою династию Юань, а захватив Иран, они под корень вырезали местную династию Аббасидов и установили вместо нее свою династию Хулагуидов ([88] с.6). Как писал венгерский монах Юлиан, «во всех завоеванных царствах они без промедления убивают князей и вельмож, которые внушают опасение, что когда-нибудь могут оказать сопротивление» ([89] с.226). Совсем другой была их политика по отношению к русским и половецким князьям – они их оставляли и инкорпорировали в свою империю, причем на уровне глав крупных государств, сохранявшихся в составе этой империи. Так, русский князь Ярослав, а затем Александр Невский были утверждены Батыем в качестве Великого князя (правителя) всея Руси. И все остальные князья на Руси оставались русскими, несмотря на формальное подчинение Золотой Орде. Да и сам Батый, как уже было сказано, первоначально был половецким (то есть русским) каганом, поднявшимся на одну из высших ступеней иерархии в якобы «монгольской» империи. Такое лояльное отношение к русским правителям и совершенно нетерпимое – ко всем остальным (китайским, иранским и т.д.) могло быть лишь в одном случае – если во главе этой империи стояли сами русские, правда, называвшие себя по-другому. Да и сама политика союза и сотрудничества Орды и Руси, о которой пойдет речь ниже, также об этом свидетельствует. «Если бы пришли захватчики-оккупанты, - пишут Ю.Петухов и Н.Васильева, - “лютые грабители и насильники”, “кочевые орды”, беспощадные “монголы из Монголии” … - они бы выжгли Русь дотла, завладели бы всеми сокровищами и скарбом, угнали бы все стада, весь скот, угнали бы все молодое здоровое население и продали бы его гуртом генуэзским, еврейским, арабским работорговцам – причем, без посредников… Но этого не было» ([89] с.224). Наконец, археологи обнаружили целый ряд артефактов, предметов, принадлежавших так называемым «монголам», а на самом деле скифам-славянам из Сибири. «По этим вещам, - пишут историки, - мы видим, кому они принадлежали. Скифский стиль, скифские орнаменты, изобразительные мотивы скифов-сибиряков Алтая (Пазырыка), Саян, Тувы… Именно они, роды “скифо-сибирского мира”, бореальные русы-язычники, и были теми “монголами-моголами” (Магог, могущий…), которые вернулись в Восточную Европу со своих “кочевий”» ([89] с.223). Что касается национальности самого Чингисхана, то сегодня все большее число историков высказывают сомнение в том, что он был этническим монголом. Например, казахский автор К.Данияров указывает, что современные этнические монголы никогда не использовали слово «хан» для обозначения своих правителей, а даже в XVII веке использовали для этого слово «контайшы». Да и численность всех монголов (ойратов), как он утверждает со ссылками на монгольских историков, составляла в XIII веке всего лишь 400-500 юрт [62]. Поэтому, по его мнению, Чингисхан в принципе не мог быть монголом. Есть уже несколько новых версий, кем Чингисхан был по национальности: казахи утверждают, что казахом, украинцы – что украинцем. Так, харьковский историк А.Зинухов утверждает, со ссылкой на древние летописи, что Темучин (Чингисхан) был славянином, родом с Украины, его мать была славянкой по имени Елена. Известно, что мать и отец Темучина принадлежали к разным племенам, враждовавшим между собой. Поэтому важно не то, какой именно он был национальности (вполне мог быть смешанной), а важно то, кто преобладал в составе его армии и в составе его окружения. Выше было доказано, что преобладали русские (скифы-сибирцы). Языковой анализ показывает, что это окружение говорило на языке, очень близком к славянскому. Основное военное формирование (10000 человек) называлась «тьма» или «тумен», что является производным от «тьмы». Это формирование – типично славянское, известное уже в VI-VII вв. Византия заимствовала этот термин у славян, когда ввела у себя в VII-VIII веках так называемое «фемное» (произносилось как «темное» - theme в английском варианте) военно-административное устройство, основанное на формировании 10-тысячных отрядов жителями каждой территориальной «фемы» (тьмы), на которые была разбита вся территория Византии. Причем, некоторые из этих первых «фем» (тем) были сформированы Византией именно на территории компактного проживания славян ([137] 2, с.149, 161). Далее, личная охрана Темучина, состоявшая из 80 человек ночной стражи и 70 человек дневной стражи, называлась «кешик» ([20] 2, с.150). Это слово того же происхождения, что и слово «кош» - стан у запорожцев и других казаков Южной России. Соответственно, все что имело отношение к стану, называлось у казаков словом «кошевой» - полная схожесть и по смыслу, и по корневой основе со словом «кешик» (кошевая стража) не вызывает сомнений. Далее – Темучин учредил привилегированное сословие, что-то типа дворянства, освободил его от налогов и дал другие привилегии; это сословие называлось «дархан» - то есть получившее дар от хана или кагана. Слово «дар» - славянское и соответствует значению слова «дархан». Как видим, основной язык, на котором говорил Чингисхан и его окружение, был славянским, и это соответствует всем остальным фактам, приведенным выше. Само слово «монголы» или «моголы», как потом они себя называли при завоевании Индии, лучше всего объясняется именно происхождением от славянского корня – от слова «могучие» или «могущественные». Ниже будут приведены примеры других славянских слов, которые употребляли «монгольские» правители. Судя по всему, и сам титул Темучина – Чингисхан – в оригинале звучал не так, а вполне по-русски, о чем далее будет сказано . 6.3. Грандиозная евразийская химера Итак, все имеющиеся факты говорят о том, что основу так называемой «монгольской» империи XIII-XIV вв. на самом деле составляли русские или скифы-славяне. Таким образом, перед нами – еще одна ранее неизвестная страница русской истории. Разумеется, нет смысла утверждать и доказывать, что абсолютно все правители или все воины в «монгольской» империи были русскими или скифами-славянами. Суть любой империи состоит в том, что в ней смешиваются самые разные народы, присутствуя как вверху, так и внизу. Поэтому, как говорится, чужого нам не надо, но и свое отдавать совершенно ни к чему. Тем более, что наша с Вами цель – не «отбирать» что-то у кого-то, а установить историческую правду. Все приведенные выше факты говорят о том, что и внизу, и вверху русские доминировали – и далее мы увидим еще большие подтверждения этому. Собственно говоря, по-другому и не могло быть: ведь среди того населения, которое в то время проживало к северу от Китая и Средней Азии, подавляющее большинство составляли русские (скифы-сибирцы); другим народам – бесчисленным «татаро-монгольским ордам» - сокрушившим полмира, в то время просто неоткуда было взяться. Это подтверждает как археология, так и письменные свидетельства. Например, Юлий Помпоний Лэт, римский автор XV в., совершивший путешествие по России, писал, что Скифия простирается далеко на Восток и граничит с Индией, упоминал также о «хане азиатских скифов», живущих близ Индии. При этом под «скифами» он определенно понимал славян, описав соответствующие славянские обычаи и приведя славянские слова ([89] с.230). В сочинении египетского историка XIV в. аль-Омари написано, что сибирские земли «прикасаются пределов Хатайских» (китайских), караванный путь через Сибирь до Китая занимает пять месяцев, что люди Сибирской земли красивы, замечательно сложены, отличаются белизной лиц, голубоглазы ([89] с.231-232). Как видим, население Сибири как было скифо-славянским (то есть русским) тысячелетия назад, таким оно и оставалось в XIII-XV вв. И об этом же говорит археология. Если все население севера Евразии было русоголовыми большеглазыми европейцами, то спрашивается - откуда было взяться двухсот- и трехсоттысячным армиям монголоидных черноволосых узкоглазых всадников, о которых пишут историки и которые показывают в фильмах про Чингисхана? И еще интересный вопрос – а куда потом делись все эти миллионы неизвестно откуда взявшихся «монголов»? Ведь если из Сибири и степей Монголии и Казахстана вышла полумиллионная монголоидная армия и отправилась на завоевание Евразии (см. ниже), то там должно было остаться, по меньшей мере, миллиона два населения – жены, дети и родители ушедших воинов. Куда же потом делись эти два миллиона «монголов»? Почему в последующие столетия мы видим там никаких не монголов, а русских, которые строят города по всей Сибири, осваивают побережье Тихого океана, колонизируют Аляску и Калифорнию. Представление о полчищах монголоидных всадников, вышедших из небытия и в небытие же канувших, является еще одним историческим мифом, который глубоко вколотили и продолжают вколачивать в головы миллиардов людей на планете. С учетом всего вышесказанного, можно считать, что этот миф не имеет никакого отношения к действительности. Что касается собственно монголов – в нынешнем понимании этого слова, то вот что по этому поводу пишет Ю.Петухов: «под псевдонимом “монголы” мы ни в коем случае не должны понимать реальных монголоидов, проживавших на землях нынешней Монголии. Самоназвание, подлинный этноним автохтонов нынешней Монголии – халху. Никогда они себя не называли монголами. И никогда не доходили ни до Кавказа, ни до Северного Причерноморья, ни до Руси. Халху, ойраты – антропологические монголы, беднейшая кочевая “общность”, состоявшая из множества разрозненных родов. Примитивные пастухи, находящиеся на чрезвычайно низком первобытно-общинном уровне развития ни при каких обстоятельствах не могли создать даже простейшее предгосударственное сообщество, не говоря уже о царстве и тем более империи… Уровень развития халху, ойратов XII-XIV веков был равен уровню развития аборигенов Австралии и племен бассейна Амазонки» ([89] с.215). Если слово «монголы» и «татаро-монголы», которым обычно называют воинов и правящую верхушку этой огромной евразийской империи XIII-XIV вв., совершенно не соответствует нашему сегодняшнему представлению о монголах и о татарах, то не лучше ли совсем избавиться от этих терминов, которые сегодня служат лишь еще большему превращению реальной истории в полнейший исторический абсурд? Ведь придумали же название «Византия», которой никогда не существовало – на самом деле с VI по XV вв. существовало государство под названием «Римская империя» или «Империя ромэев» со столицей в Константинополе. Можно было, конечно, придумать, название и получше, чем Византия (например, Греко-римская империя), но и название «Римская империя» не годилось, так как можно было перепутать это государство и со Священной Римской империей, и с империей католической церкви, возглавляемой римским папой, и с самой Римской империей эпохи античности, а подданных этой империи (римлян) можно было перепутать с жителями города Рим. То же самое получается и «монголами», а также с «монгольской» или «татаро-монгольской» империей. Лучше всего, пожалуй, ее было бы назвать Скифо-ордынской империей, а ее жителей – скифами-ордынцами. Это название отражало бы и основной состав ее армии и правящей верхушки (скифы-славяне), и основное самоназвание этого государства – Орда . Ведь в дальнейшем, когда империя развалилась на несколько частей (а это произошло сразу после смерти Темучина), те ее части, которые остались на территории России, стали называться Золотой Ордой, Синей Ордой и Белой Ордой, охватывая почти всю территорию Русской равнины, Сибирь и север Казахстана. Ну, а другие части империи либо приняли иностранные названия (империя Юань в Китае), либо назывались по имени правителей (империя Хулагидов в Персии). Что же из себя представляла эта империя, которая, как видим, охватывала более половины территории Евразии? Ее начало, как принято думать, связано с личностью самого Темучина (Чингисхана), который на территории нынешнего Забайкалья и Монголии основал некое подобие государства и ввел для подданных этого государства суровые, но справедливые законы – Ясу . Смысл своей деятельности, по словам арабского автора Рашид-ад-Дина, он объяснил следующим образом: «У степных народов, которых я подчинил своей власти, воровство, грабеж и прелюбодеяние составляли заурядное явление. Сын не повиновался отцу, муж не доверял жене, жена не считалась с волей мужа, младший не признавал старшего, богатые не помогали бедным, низшие не оказывали почтения высшим, и всюду господствовали самый необузданный произвол и безграничное своеволие. Я положил всему этому конец и ввел законность и порядок» ([32] с.463). «Законы Чингисхана, - пишет Л.Гумилев, - карали смертью за убийство, блуд мужчины и неверность жены, кражу, грабеж, скупку краденого, сокрытие беглого раба… невозвращение долга и невозвращение оружия, случайно утерянного владельцем в походе или в бою. Так же наказывался тот, кто отказал путнику в воде или пище. Неоказание помощи боевому товарищу приравнивалось к самым тяжким преступлениям ([32] с.472-473)». Мы видим, что суть этих законов состоит в борьбе с тем произволом и анархией, которые царили в данной местности, и в установлении справедливого и признаваемого всеми порядка. Именно эти цели и ставились всегда при создании государства (см. выше), и в данном случае мы видим еще одно подтверждение данной закономерности. Очевидно, это и была одной из главных причин, способствовавших росту популярности Темучина среди местного населения и его последующему возвышению до уровня великого правителя. Известно, что представители нескольких крупных родов или племен на совместном съезде признали его верховным правителем, взяли обязательство подчиняться Ясе и присвоили ему титул «Чингисхан», что означало «совершенный император-воин» ([20] 2, с.152; ([32] с.458-459). Но в дальнейшем его государственная деятельность приобрела несколько иную направленность. Фактически Темучин начал создавать на территории Сибири и Монголии централизованное феодальное государство со всеми феодальными атрибутами, которых раньше там не было. Во-первых, он ввел крепостное право. Формально это выразилось в прикреплении каждого взрослого мужчины к своей сотне и десятке и запрете на перекочевку и любой переход с одного места на другое. Но фактически таким путем вся основная масса населения была обращена в крепостное состояние и образовала две категории – государственных крепостных и частновладельческих крепостных, которых Чингисхан закрепил за своими родственниками и особо приближенными. Во-вторых, он выделил привилегированное «дворянское» сословие (дархан), которое было не только освобождено от налогов и податей, но для него стало не обязательным соблюдать ряд законов, записанных в Ясе ([20] 2, с.150-151). Таким образом, вскоре после принятия своих законов Темучин частично отменил их действие для привилегированной верхушки. Конечно, на такой редконаселенной территории, где обитали кочевники, никакого другого государства, кроме феодального, построить было невозможно. Таков закон функционирования государств на территориях с низкой плотностью населения (см.: [65] глава IX). Но в зависимости от того, какие цели преследуются правящей верхушкой такого государства, зависит то, будет ли оно развиваться, или его силы уйдут на что-то другое. В данном случае у этого государства, созданного Чингисханом, не было никакого последующего внутреннего развития. Мы не видим на территории Сибири, Монголии и Казахстана ни основания городов, ни развития ремесел, ни каких-то других признаков строительства цивилизации, которые бы позволили со временем отменить крепостное право и сословия и создать уже совершенно нормальное государство. Вместо этого все последующие усилия самого Темучина и его преемников направлены на внешние завоевания, захват все бoльших богатств и все большего расширения пределов своей империи. В течение первой половины XIII в. в состав Скифо-ордынской империи вошли огромные территории – от Кореи и Тайваня на востоке до Южной России и даже Малой Азии на западе, где скифы-ордынцы разгромили турок-сельджуков. Они покорили также всю Персию и Месопотамию, всю Среднюю Азию, весь Китай и Тибет. Причем, для осуществления этих завоеваний были задействованы огромные воинские контингенты. Так, армия Чингисхана, завоевавшая Хорезмское царство (территории Средней Азии, южного Казахстана и Афганистана) в 1218-1224 гг., насчитывала 200-240 тыс. человек. Армия, вторгшаяся в 1221-1223 гг. на Кавказ и в Южную Россию, насчитывала 40 тысяч. Армии, воевавшие в это же время против Китая, были, судя по всему, еще более многочисленными. Только для завоевания Западного Ся (государство тангутов в районе среднего течения реки Хуанхэ) в 1226 г. была задействована 180-тысячная армия Чингисхана. Но армии, противостоявшие Скифо-ордынской империи, были еще больше. В Западном Ся 180-тысячной армии Чингисхана противостояла 300-тысячная китайская армия, а в Хорезме 200-240 тысячной армии скифов-ордынцев противостояла 500-тысячная армия хорезмского правителя. Тем не менее, эти огромные армии были разбиты Чингисханом и его полководцами. На реке Калке в 1223 г. им также противостояла значительно превосходившая их в численности русско-половецкая армия – 80 тысяч человек, которая также была разбита ([20] 2, с.155-160). Как видим, армии Скифо-ордынской империи уже в самом начале ее завоеваний (в 1218-1226 гг.), при жизни Чингисхана, достигали совокупной численности полмиллиона человек. И это весьма консервативная оценка. Скорее всего, такое количество Чингисхану потребовалось только для завоевания северной половины Китая, закончившегося лишь к началу 1230-х годов, и для удержания контроля над этой территорией. Ведь все население Китая, согласно переписям, на конец XII в. составляло, по тем временам, огромную цифру - 120 миллионов человек ([167] pp.69-73) . Поэтому наиболее вероятно, что численность войск Чингисхана превышала 500 тысяч; согласно некоторым источникам она в 1219 г. достигала 700 тысяч человек ([21] 8, с.368). Как уже было сказано, собрать такую армию в 500 или 700 тысяч человек Чингисхан мог, лишь мобилизовав большинство мужского населения Сибири, годного для военной службы . Что же двигало этими огромными массами сибирских скифов-славян, как кочевников, так и оседлых жителей, которые, как мы выяснили, составляли основную часть армий Скифо-ордынской империи, и благодаря которым и смогли осуществиться все эти грандиозные завоевания? Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо разобраться с еще одним противоречивым мифом – мифом о крайней жестокости «монголов», то есть скифов-ордынцев, которые якобы уничтожали поголовно все население на завоеванных ими территориях. На Руси, как было показано, этот миф имеет мало общего с действительностью – так называемые «татарские нашествия» по своим последствиям не слишком сильно отличались от других междоусобных войн, ни о каком тотальном уничтожении населения не было и речи, хотя ранее существовало именно такое представление. А что было в других местах? Вот что пишут историки: «Нашествие монгольских войск характеризовалось… введенными Чингисханом и его полководцами приемами организованного опустошения культурных земель (здесь и далее выделено мною – Ю.К.), массового истребления способных к сопротивлению элементов населения… Нередко бывало, что полководцы Чингисхана поголовно истребляли не только жителей городов, но и население прилегающих сельских районов. Это делалось в тех случаях, когда завоеватели почему-либо опасались возможности восстания в этой местности. Если для этой резни не хватало воинов, в ней заставляли участвовать рабов, следовавших за войском. После “всеобщей резни” в городе Мерве (Средняя Азия), взятом монголами в 1221 году, подсчет убитых продолжался 13 дней. Эта террористическая система применялась только при Чингисхане и его ближайших преемниках. Войны монголов второй половины XIII и XIV века уже ничем не отличались от обычных феодальных войн, которые вели азиатские государства. Но в результате применения подобных методов в течение нескольких десятилетий Яньцзин и Бухара, Термез и Мерв, Ургенч и Герат, Рей и Ани, Багдад и Киев – крупнейшие в то время очаги цивилизации – лежали в развалинах. Исчезли цветущие сады Хорезма и Хорасана. С таким старанием и с таким трудом созданная народами Средней Азии, Ирана, Ирака и других стран ирригационная система была разрушена. Копыта многочисленных коней вытаптывали возделанные поля этих стран. Обезлюдели когда-то густонаселенные и культурные районы. “Не было от сотворения мира катастрофы более ужасной для человечества и не будет ничего подобного до скончания веков и до Страшного суда”, - так охарактеризовал это время один из современников – арабский историк Ибн аль-Асир» ([49] с.370-371). Вообще поголовное уничтожение населения в прошлом встречалось очень редко. Известно, что во время первого крестового похода крестоносцы поголовно вырезали все население Иерусалима, опасаясь, что они не смогут контролировать такой густонаселенный город. Персы в III веке полностью уничтожили и сравняли с землей сирийский город Антиохию. Римляне в свое время полностью уничтожили Карфаген и Коринф. Поляки в XVII веке уничтожили население ряда городов на Украине во время общеукраинского восстания. Американцы в 1945 году уничтожили Хиросиму и Нагасаки. Турки организовали геноцид армян, а немецкие фашисты – геноцид славян и евреев. Но другие примеры тотального уничтожения населения, пожалуй, вспомнить будет сложно. В целом таких примеров – буквально единицы по сравнению с тем огромным числом войн, которые велись за историю человечества. Тем более удивительно, если речь идет не только о поголовном уничтожении населения ряда городов и территорий, но и об организованном вредительстве – сознательном уничтожении ирригационных систем и вытаптывании конскими табунами полей с посевами. Ведь это могло привести к массовому голоду и как результат – ко всеобщему восстанию против завоевателей, чего им вряд ли хотелось. Может быть, все это – такие же выдумки, какие мы видим в отношении нашествия Батыя на Русь в 1237-1240 гг.? Вот что писал русский историк и географ Г.Грумм-Гржимайло по поводу уничтожения крупного среднеазиатского города Мерва, который упоминался выше: «В конце февраля 1221 г. монголы взяли Мерв, якобы частью перебив, частью уведя в плен его население; в конце того же года Мерв восстал, был взят, и погибло свыше 100 тыс. человек… а через несколько месяцев Мерв выставил 10 тыс. воинов для войны с монголами. Очевидно, сотни тысяч человек, будто бы избивавшихся монголами в Закаспии и Иране, существовали только в воображении восточных авторов» ([32] с.475). Как видим, данный случай очень похож на то якобы тотальное уничтожение Северо-Восточной Руси Батыем в 1238 г., о котором писали некоторые русские летописцы и после которого войска Северо-Восточной Руси, как ни в чем не бывало, шли громить Литву и одерживали победы над шведами и немцами в 1239-1242 гг. По-видимому, причина такого устойчивого мифа о «монголах», то есть скифах-ордынцах, очень простая. Летописцы не могут дать ответа на два ключевых вопроса – во-первых, почему их могучее и густонаселенное государство не способно дать отпор, в общем-то, не такой уж многочисленной армии завоевателей и вынуждено им покориться; во-вторых, почему их страна буквально на глазах пришла в сильный упадок и обезлюдела. В итоге и то, и другое они пытаются свалить на завоевателей, которые якобы а) применяют метод тотального уничтожения и террора, ввергая оставшееся в живых немногочисленное население в состояние смертельного ужаса и полностью парализуя его волю, б) не только уничтожают население, но и разрушают все сооружения, созданные руками людей, оставляя после себя пустыню и остатки населения, ввергнутого в почти первобытное состояние. В действительности причина упадка государств и их неспособности дать отпор завоевателям заключалась совсем не в том, о чем писали летописцы. Она была в целом такой же, что и причина упадка Киевской Руси и Византии в XII-XIII вв., и была связана с кризисом коррупции, охватившем в XI-XII вв. значительную часть территории Евразии. Об этом уже упоминалось в главе V, но более подробно – во второй книге трилогии ([65] п. 4.4). Это было следствием эпохи глобализации IX-XII вв. Мы уже видели в главе I, что каждый раз, когда к концу подходила эпоха глобализации, происходил упадок и даже гибель целого ряда цивилизаций. Например, в конце II тысячелетия до н.э. одновременно пришли в упадок и погибли все цивилизации восточного Средиземноморья – древнеегипетская, митаннийская, хеттская, ханаанская, крито-минойская и греко-микенская цивилизации. В конце эпохи античности погибла Западная Римская империя, одновременно с этим запустела вся Западная Европа и Западное Средиземноморье, но опустошение поразило также Центральную Европу и Южную Россию. То же самое произошло и в XI-XIII вв. с целым рядом государств Евразии – они тоже почти одновременно пришли в упадок. Как уже говорилось, в интенсивной морской и речной торговле IX-XII вв. участвовали не только Хазария, Русь и Византия, но и государства арабско-персидского мира и Средней Азии. Соответственно, они тоже пришли в упадок к концу этого периода: государства разваливались, на смену им приходили феодальные вотчины удельных князей, нередко подпадавших под власть кочевых народов. Так, власть над значительной частью Средней Азии, задолго до прихода «монголов», прочно установили кочевники ([21] 8, с.300). И разумеется, это сопровождалось массовым вымиранием населения – как уже говорилось, в густонаселенной стране кочевникам попросту нечего делать, а если все население такой страны перейдет в кочевое состояние, то оно просто сразу же вымрет. Нет никакого сомнения, что причины, приведшие к такой ситуации в Средней Азии, Персии, на Кавказе, в Месопотамии, Сирии и Палестине, были теми же, которые привели к таким же последствиям на Руси, в Хазарии и Византии (которые подробно описаны во второй и третьей книгах трилогии). Речь идет о кризисе коррупции, вызвавшем анархию, голодоморы, гражданские войны, и как следствие – резкое сокращение населения и его полную деморализацию. Этот момент всегда очень выгоден для того, кто такую страну хочет завоевать, потому что в стране, объятой гражданскими войнами, население которой умирает с голоду, слишком мало желающих проливать кровь ради защиты отечества. Что защищать-то? Богатства, наворованные олигархией? И какая разница нищему и голодному народу, от кого страдать – от иноземных правителей или от собственных, не менее жадных и жестоких? В такой же ситуации оказался к началу XIII века и Китай. Так получилось, что там к тому времени также подходил к концу очередной цикл коррупции. В сущности, это было простым совпадением. Предыдущие кризисы коррупции в Китае не совпадали с другими регионами. До этого такие явления там были во II-III вв. н.э. (крах империи Хань) и в VIII-IX вв. (крах империи Тан). Оба раза это сопровождалось сильным сокращением населения, запустением страны и подпадением ее под власть кочевников. Как видим, циклы коррупции в Восточной Азии представляли собой довольно постоянное и регулярное явление. Именно поэтому, надо полагать, в Корее существует народное предание, согласно которому каждые 500 лет на землю спускается страшный дракон, который уничтожает все живое и превращает землю в пустыню. Это и происходило на территории Китая и Кореи примерно раз в 500 лет. Трудно сказать точно, когда в Китае начался следующий кризис коррупции, но совершенно очевидно, что к началу XIII в. он уже был в самом разгаре. Империя Сун (X-XIII вв.) активно занималась внешней торговлей с самыми разными странами – сунские монеты найдены и в Малайзии, и в Индии, и даже в Сомали и на Занзибаре на территории Африки ([49] с.355). И столь же быстро империя разлагалась. Как раз незадолго до этого в Китае изобрели бумагу, и этим изобретением сразу же воспользовалась правящая верхушка. Как указывают историки, крупные банкирские дома в империи Сун выпускали в обращение бумажные деньги – а мы знаем, что с их помощью можно очень ловко обманывать население, устраивать инфляцию и различного рода финансовые пирамиды. О полном расстройстве денежного обращения и высокой инфляции в империи Сун говорит тот факт, что процент по ссудам, предоставлявшимся ростовщиками, составлял 200-300% годовых – совершенно немыслимый уровень процента, означающий, что экономика находится в глубоком кризисе. На этом фоне все более усиливалось влияние финансовых дельцов, которые, как пишут историки, старались захватить в свои руки общественные склады с зерном ([49] с.355, 357) - надо полагать, в целях спекуляции хлебом (т.к. такие склады служили как раз для борьбы с хлебными спекуляциями во избежание голодоморов). Столь же безответственной была внешняя политика правящей верхушки. Хотя китайцы сильно страдали от нападений своих северных соседей – киданей, тангутов и чжурчжэней, но империя Сун мало что предпринимала для борьбы с ними. Она предпочитала от них откупаться, уплачивая огромные суммы денег в качестве «дани» ([49] с.356-358). Несмотря на все возраставшие внешние угрозы, она ограничивалась содержанием малоэффективной наемной армии и боялась создавать добровольческую народную армию – из страха перед своим собственным народом. Все указанные государства, участвовавшие в глобализации (интенсивной внешней торговле), к XII-XIII векам пришли в упадок и разлагались на глазах ввиду раздиравших их социальных конфликтов и междоусобиц. И это разложение в первую очередь сказалось на их способности противостоять внешним вторжениям, чему имеется множество параллелей в истории. Так, Византия пала в 1204 г. перед 30-тысячным войском крестоносцев, располагая многократно превосходящей его армией. Только в самом Константинополе, осажденном этой небольшой армией захватчиков-грабителей, было 70 тысяч регулярного войска и еще 400 тысяч населения (в том числе не менее 100 тысяч здоровых боеспособных мужчин). Но из этих 170 тысяч воинов никто не захотел сражаться – и они сдались на милость горсти захватчиков-авантюристов. Причина состояла в том, что страна уже в течение трех десятилетий находилась в состоянии перманентного социально-классового конфликта, и никому не было дела до судьбы своей родины. И богатейший город мира - Константинополь, а также вся Византия стала добычей небольшой кучки жадных завоевателей, которые вели себя ничуть не лучше, чем «монголы» (а скорее всего – даже хуже, так как массово надругались над византийской православной религией и церковью, чего не делали скифы-ордынцы – см.: [65] глава IV). Еще ранее, в конце XI – начале XII вв., такой же небольшой кучке крестоносцев покорилась вся арабская Сирия и Палестина, которая также была объята социальными конфликтами и междоусобными войнами. И в таком же состоянии упадка, гражданских войн и междоусобиц находились другие страны, участвовавшие до этого в глобализации – Киевская Русь, Хазарский каганат, на месте которого к тому времени уже образовалось «дикое поле», а также Персия, Месопотамия и Средняя Азия. Летописцы сообщают о страшном массовом голоде и море, который в XI-XII вв. стал там постоянным явлением, упадке крупных городов, от которых остаются одни развалины . В эти же столетия мы видим здесь нескончаемые гражданские войны, в ходе которых уничтожается население целых областей . В XI веке за власть над этими огромными территориями (Месопотамия, Иран и Средняя Азия) воюют два кочевых народа (караханидские тюрки и сельджукские огузы) и местная тюркская династия Газневидов. Сельджуки в этой войне победили и установили свою власть над всеми этими территориями. Затем, в конце XII в. власть над ними захватил Хорезм, однако уже спустя 20-30 лет все они попали под власть Чингисхана и его армии. Та легкость, с которой эти огромные территории, где некогда существовали мощные государства и густое население, в течение всего лишь двух столетий по очереди покорились трем или четырем завоевателям, говорит о слабости этих стран и полной деморализации их армий, что является обычной картиной кризиса коррупции. А тот факт, что сельджуки и другие кочевники хозяйничали на всех этих территориях в течение полутора-двух столетий до Чингисхана (и продолжали при этом жить кочевой жизнью), свидетельствует о произошедшем уже тогда резком сокращении населения (в густонаселенной стране кочевникам просто нет места). Именно кризис коррупции, сопровождавшийся социальным, экономическим и демографическим кризисом - а вовсе не «террористическая система Чингисхана», о которой пишут историки - и привел к разрушению систем ирригации, исчезновению цветущих садов и обезлюдению городов. И поля Средней Азии, Персии и Месопотамии тоже не были «вытоптаны копытами монгольских коней» - хотя бы потому, что в течение двух столетий до Чингисхана их вытаптывали копыта сельджуков, кочевавших по этой территории. Так что к приходу «монголов» вытаптывать уже было нечего – все что можно, было вытоптано. Но еще до прихода сельджуков поля перестали обрабатывать, поскольку это некому стало делать – все три страны были поражены демографическим кризисом, который продолжал углубляться. Китай находился в таком же состоянии упадка. Еще до прихода «монголов» империя Сун стала разваливаться на части – весь север Китая был захвачен кочевниками-чжурчжэнями, северо-запад – кочевниками-тангутами, там образовались свои государства, а империя Сун превратилась в Южно-Сунскую империю, сократившись до размеров южного Китая ([49] с.358). Если часть страны подпадает под власть кочевников, то это уже свидетельствует о начавшемся демографическом кризисе. К тому же китайцы, жившие на севере и северо-западе страны, ненавидели своих новых иностранных правителей – чжурчжэней и тангутов – еще больше, чем старых китайских, и там не утихали восстания и гражданские войны, а это могло способствовать лишь дальнейшему сокращению населения. Как видим, все эти страны были идеальными объектами для иностранного завоевания. В свое время те же причины подтолкнули римского полководца Цезаря начать завоевание Галлии – страна была объята кризисом коррупции и острой социальной враждой, и галльская армия, некогда захватившая и сжегшая Рим, к этому времени совершенно разложилась и не была ни на что способна. Цезарь поспешил этим воспользоваться и не прогадал – со сравнительно небольшой армией за несколько лет ему удалось покорить огромную густонаселенную страну и присоединить ее к Римской империи. Такими же соображениями, надо полагать, руководствовались Чингисхан и скифы-ордынцы, начавшие завоевание соседних государств в начале XIII века. Они видели, что в армиях в окружавших их государствах царит низкий моральный дух ввиду всеобщего разложения и коррупции, и с ними относительно легко можно справиться. А уничтожив армии, легко будет установить полный контроль над всеми этими странами, так как народы этих стран объяты социальной враждой и ненавистью к верхушке, а верхушка полностью разложилась и думает лишь о личной шкурной выгоде – ни те, ни другие не будут проливать кровь за свою родину или думать о ее спасении. Именно это и объясняет столь феноменальные успехи, достигнутые армиями скифов-ордынцев в течение XIII века и приведшие к возникновению огромной империи, простиравшейся от Руси и Малой Азии до Кореи и Тайваня. И абсолютно такие же причины вызвали образование к западу от этой империи так называемых «латинских» государств – Латинской империи на территории Византии, а до этого – латинских государств крестоносцев на территории Сирии и Палестины. Таким образом, все те ужасы, которые многие древние авторы приписывали «монголам», объяснялись вовсе не действиями последних. Трудно себе представить, что скифы-ордынцы действительно начали везде поголовно вырезать местное население, разрушать ирригационные системы и специально вытаптывать поля. Это было совершенно не в их интересах, и это не соответствует приведенным выше фактам. Просто тот социально-экономический кризис, о котором идет речь (кризис коррупции), вел именно к таким последствиям. Население сокращалось в основном вследствие голодоморов, которые обычно всегда устраивала сама правящая верхушка в целях обогащения, а также вследствие гражданских и междоусобных войн, шедших уже в течение двух-трех столетий до прихода «монголов». А ирригационные системы сами приходили в упадок, поскольку для их поддержания требовалось сильное государство, думающее об общественном благе, а не о том, как обворовать собственный народ и набить потуже свой карман. Именно в этой деградации правящей верхушки и состоит одно из главных проявлений кризиса коррупции – это было показано на множестве примеров во второй книге трилогии, это видно и на примере Киевской Руси, Хазарского каганата, и на примере дальнейшей истории коррупции в России, которая будет описана в следующих главах. Вместе с тем, деградация страны, происходящая в период кризиса коррупции –демографическая, экономическая и социальная – не сразу становится очевидной, а лишь по прошествии длительного периода времени, обычно она происходит достаточно медленно и постепенно. Во всех описанных странах: в Киевской Руси, в Южной России, в Средней Азии, Месопотамии, Персии, Китае, - она продолжалась уже 2-3 столетия к моменту «монгольского» завоевания, но правящая верхушка во всех странах делала вид, что ничего не происходит (как это часто бывает и сегодня), и не обращала на эту деградацию никакого внимания. И чтобы не навлечь гнев своих правителей, летописцы и историки тоже об этом не писали, будто бы ничего этого не замечая. Обращали внимание, как правило, лишь тогда, когда было слишком поздно - после полного опустошения страны и ее захвата иноземными оккупантами – и тут же все на них и сваливали, обвинив их во всех смертных грехах. Но это обычная картина, характерная для большинства людей и, в особенности, для летописцев и историков, которые очень часто у одних правителей в глазу бревна не видят, а у других едва соринку в глазу заметят, то тут же изображают ее не как соринку, а как бревно. Давайте теперь вернемся к вопросу о том, что же двигало массами скифов-сибирцев. Имеющиеся данные говорят о том, что их численность к тому времени увеличилась, они не могли прокормиться кочевым скотоводством и охотой, как ранее; и это толкало их на поиск новых сфер деятельности. Но они вполне могли заняться земледелием – мы знаем, что земледелие на юге Сибири может быть вполне эффективным, а именно с развитием массового земледелия было связано в прошлом становление величайших государств планеты (см. Приложение к Разделу 1, п. 3). Однако это полностью зависело от политики правящей верхушки. После того как Чингисхан всех своих подданных фактически превратил в крепостных, уже окружавшая его правящая верхушка решала, займутся ли их люди земледелием или отправятся на завоевание всего мира. И она выбрала второе. Совершенно очевидно, что ею двигали те же мотивы, что и вождями крестоносцев, двинувших свое войско на захват и разграбление Константинополя и Византии – жажда богатства и власти. Вряд ли могла быть какая-либо другая причина. Ну, а подневольному населению при этом можно было, конечно, внушить все что угодно – начиная от того, что они должны грабить чужие страны, чтобы прокормить свои семьи, и кончая тем, что эти завоевания угодны Богу. В сущности, те же мотивы мы видели и в тех примерах, которые уже приводились в главах I и II. Глобализация и рост коррупции в государствах-лидерах (в Римской империи в эпоху античности, в Византии в эпоху раннего средневековья и т.д.) разжигали жадность у их менее развитых соседей, тем более что первые стремились подкупить правящую верхушку вторых, чтобы превратить их в своих послушных вассалов. Но затем эти «вассалы», видя, что государство-лидер все более погружается в кризис, начинали требовать от него все больше и больше, и уже не в виде подарков, а в виде дани, а вслед за ними приходили другие, и тоже хотели урвать свой кусок от разлагающейся империи. Так происходило с Западной Римской империей и «варварами» в V веке, затем с Византией и ее соседями (славянами – персами - арабами) в VI-VII веках; и то же самое случилось с Китаем и его северными соседями в XI-XIII вв. Китай уже в XI веке платил неслыханную дань киданям – ежегодно 100 тыс. лан серебра и 200 тыс. кусков шелковой материи. Но это лишь разожгло зависть других соседей – тангутов и чжурчжэней, которые не только захватили в XII веке северную часть страны, но и обязали Южно-Сунскую империю уплачивать еще более высокую дань – 250 тыс. лан серебра и 250 тыс. кусков шелковой материи ([49] с.356-358). Это, в свою очередь, разожгло зависть и жадность скифов-сибирцев, живших к северу от Китая. Они решили, что ничуть не хуже тангутов и чжурчжэней, которые купались в золоте и посмеивались над нищими степняками-кочевниками. И начали они с того, что разгромили и захватили их государства в северной части Китая, а затем уже принялись и за Южно-Сунскую империю. Главные барыши от всех этих завоеваний получили, разумеется, не рядовые скифы-ордынцы, завоевавшие полмира и победившие все армии на свете. Их получила правящая верхушка, которая поделила между собой крупные земельные поместья в захваченных странах и превратилась в латифундистов – крупных земельных собственников. Например, в Китае, как пишут историки, «монгольская» знать получила в собственность «огромное количество земель. Многие из владений занимали площадь более 6 тыс. га. Во владениях имелось до 80 тыс. крестьянских дворов. Сын Хубилая получил таких дворов 108 тыс. Крестьяне утрачивали даже остатки личной свободы» ([49] с.380). То же самое происходило в Средней Азии, Персии и других завоеванных странах. Причем, видные представители скифо-ордынской знати старались урвать себе земельную собственность не только на месте своего основного пребывания, а в самых разных местах. Согласно письменным источникам, Батый не только был правителем Золотой Орды, контролировавшей почти всю Русскую равнину, но и имел свою личную долю доходов со всех районов Персии, и его агенты наблюдали там за сбором налогов на выделенных территориях. Помимо этого, он имел земельные владения и в Китае, в провинции Шанси, от которых также получал доходы ([88] с.302). Во всех подвластных и зависимых государствах, включая Русь, была проведена перепись населения и установлены налоги, которые также поступали в личное распоряжение правителей этой гигантской феодальной империи. В результате мы видим огромную пропасть между верхушкой и простыми скифами-ордынцами. Если первая получила в собственность сказочные богатства, то вторые не получили ничего и при этом на первых порах сохраняли свои аскетические сибирские привычки. Китайские послы, посещавшие «монголов» в 1230-е годы, с восхищением рассказывали об их честности. «Обычаи татар поистине таковы, что они не подымут на дороге утерянных чужих вещей», - писали они ([10] с.271). «Первобытная честность степняков, - пишет историк Н.Борисов, - восхищала и владимирского епископа Серапиона (умер в 1275 году), который в одной из своих проповедей восклицал: “Погани бо, закона Божия не ведущее, не убивают единоверних своих, ни ограбляють, ни обадят (обвиняют – Н.Б.), ни поклеплют, ни украдут, ни запряться (желают – Н.Б.) чужаго; всяк поганый брата своего не продасть; но кого в них постигнет беда, то искупять его и на промысл дадуть ему; а найденная в торгу проявляют!”» ([10] с.271-272). Современники отмечали также глубокое отвращение степняков ко всякого рода торговле ([10] с.273). Разительный контраст этим привычкам и обычаям составляла правящая верхушка Скифо-ордынской империи, которая превратилась не только в крупных землевладельцев-латифундистов, но и в жадных вымогателей и торговцев. Известно, например, что очень часто в качестве сборщиков налогов и в Китае, и на Руси скифо-ордынская знать привлекала мусульман, которые со временем стали проникать в ряды этой знати и играть в ней все более заметную роль. Чем они так понравились правящей верхушке? Очевидно, своей хитростью и коварством, которые были совершенно не свойственны простым скифам-ордынцам. Например, по словам китайских авторов, мусульманские сборщики налогов нередко ложно заявляли, что их ограбили местные жители, и заставляли их по второму разу выплачивать одну и ту же сумму налогов ([10] с.274). То же самое происходило и на Руси. Как пишет Н.Борисов, «Алчность и произвол мусульманских купцов, откупавших у татар сбор дани в русских землях, были главной причиной восстаний против “бесермен” во многих городах Северо-Восточной Руси в 1262 году. Впрочем, среди откупщиков летописи отмечают и иудеев» ([10] с.274). В итоге верхушка и ее окружение постепенно перерождались в интернациональную химеру, которая ничего общего не имела не только с покоренным населением, но и с рядовыми скифами-ордынцами, прибывшими из Сибири, Забайкалья и Казахстана. Все преследуемые ею цели заключались в том, чтобы достичь еще большей власти и еще больше увеличить свои богатства. Так, Н.Арзютов в книге «Золотая Орда» называет золотоордынское государство «державой купцов» и пишет: «Настоящей главой государства было купечество, торговая буржуазия. Купцом же являлся, говоря по существу, сам хан. Вся военная политика сводилась к тому, чтобы удержать в своих руках такие торговые магистрали, как с севера на юг – Волгу, и с запада на восток – сухопутный» ([88] с.196). Ну, а раз речь шла о максимизации доходов от торговли, то новая ордынская знать не гнушалась никакими ее видами, в том числе работорговлей. Причем, в качестве рабов экспортировалось само население покоренных территорий, и все в бoльших и бoльших размерах, поскольку ордынской верхушке хотелось получать от нее все больше и больше денег. Так, экспорт русских рабынь из Южной России, преимущественно в Европу, начался уже вскоре после установления над нею власти татар, но наибольшего размаха достиг в XIV-XV вв. ([89] с.222), когда интернациональная химера полностью подчинила своему влиянию Золотую Орду (см. ниже). Эта трансформация правящей верхушки, включая самого Чингисхана и его окружение, превращение их из строителей сибирско-степного государства в жадных завоевателей, хапуг и торгашей, хорошо видна на примере некоторых слов, вошедших в русский язык. Но сначала давайте разберемся, как мог первоначально звучать тот титул, который был присвоен Темучину на общем съезде племен, и который сегодня звучит как «Чингисхан». Известно, что слово «Чингисхан» ничего не означает ни в монгольском, ни в каком-либо другом языке, поэтому совершенно очевидно, что оно было искажено иностранными авторами, плохо уловившими его оригинальное звучание. Казахский автор К.Данияров полагает, что в оригинале этот титул произносился по-тюркски и звучал как Шын-гияс-хан: шын – высокий, гияс – луч, получается – «высокий, лучезарный хан» [62]. Но как-то верится с трудом, что главе вновь образованного государства, да еще на общем съезде племен, могли дать такое название в качестве официального титула. Они что, там конкурс красоты проводили? Если бы они выбирали самую красивую девушку, тогда такой титул был бы уместен. Но они выбирали главу государства! К тому же известен перевод этого титула на другие языки – «совершенный император-воин» ([20] 2, с.152). Как видим, с «высоким, лучезарным ханом» этот перевод не имеет ничего общего. Полагаю, что этот титул звучал по-славянски, как и другие слова, употреблявшиеся окружением Темучина. И звучал он так: «Чистый каган», что по смыслу очень близко к «совершенному императору». Причина присвоения Темучину такого титула могла состоять в том, что его Яса и его высказывания сильно поразили всех людей, включая окружавших его племенных вождей. Ведь согласно Рашид-ад-Дину и другим авторам, главной заботой Темучина было наведение порядка и восстановление чистоты нравов (см. выше). Это хорошо видно и из его Ясы, согласно которой чрезвычайно сурово и беспрецедентно – смертной казнью – карались такие отклонения от норм морали, как прелюбодеяние, содомия, воровство и даже совсем незначительные нарушения нравственности, но важные с точки зрения культуры и чистоты быта . Другими словами, Темучин в начале своей государственной деятельности предстал перед всеми как ярый поборник чистоты нравов и непреклонный борец с любыми их нарушениями. Отсюда и этот титул – «Чистый каган», который у мусульманских и китайских летописцев трансформировал свое звучание и превратился в «Чингисхана». Но в дальнейшем в русском языке «Чистый каган» трансформировался в другое слово – «чистоган» (которое является синонимом слова «нажива», но с презрительным оттенком). Вообще происхождение слова «чистоган» по-другому никак невозможно объяснить. Такого слова в принципе не должно было быть, потому что «чистый» никак не вяжется с «чистоганом», это слова, противоположные по смыслу. «Чистоган» мог появиться в русском языке только вследствие каких-то чрезвычайных обстоятельств, и эти обстоятельства, как я полагаю, связаны с трансформацией «Чистого кагана», главы Скифо-ордынского государства, в нечто противоположное тому, кем или чем он представлялся выдвинувшим его племенам. Потому что основным смыслом деятельности правящей верхушки этого государства, в конечном счете, стала никакая не «чистота нравов» (которая была быстро забыта), и не забота о порядке и интересах своих подданных, а им стал чистоган – безудержное стремление к богатству любой ценой. Это слово и вошло в русский язык – так как народ все замечает и делает свои выводы, что отражается в народном языке. Ну, а титул первого правителя – «Чистый каган» - вскоре забыли, так как абсурдность этого титула была уже в дальнейшем всем очевидна. Так он и вошел в историю в искаженном звучании (Чингисхан), записанном мусульманскими и китайскими летописцами . Дальнейшая история Скифо-ордынской империи – это история почти непрерывного упадка и разложения. Вскоре после смерти Темучина его империя развалилась на несколько частей, и начались междоусобные войны между его преемниками; а в XIV веке на ее месте образовалось уже около десятка феодальных государств, непрерывно враждовавших и воевавших друг с другом. Причем, скифо-ордынская знать переняла худшие приемы своих предшественников по угнетению и ограблению местного населения, главным образом в целях личного обогащения, что имело следствием углубление кризиса коррупции во всех оккупированных странах. Вот что пишут российские историки о ее методах управления Китаем: «Страна была предоставлена произволу отдельных монгольских военачальников. Они не считались ни с законами, ни с указами великих ханов. Последствием такого беспредела было то, что ко времени изгнания монголов во многих местах совершенно не оставалось людей. Монголы ввели в обращение бумажные деньги. Постепенно контроль над их функционированием был утрачен, деньги обесценивались, товары резко дорожали» ([49] с.381). Численность населения Китая уже в течение XIII в. сократилась более чем вдвое: со 123 миллионов человек в конце XII в. до 54 миллионов во второй половине XIII в. ([167] pp.69-73), сокращение населения продолжалось и в XIV веке. И главной причиной массовой смертности было вовсе не преднамеренное уничтожение населения, а голодоморы, возникавшие вследствие жадности и безответственности правителей. Так, только в 1334 г. от голода в Китае умерло около 13 миллионов человек, такой же голод повторился в 1342 г. ([32] с.641) Примерно такая же картина была и в других странах. Южная Россия (включая Украину, Северный Кавказ и Поволжье), подпавшая под непосредственную власть Золотой Орды, все более опустошалась в результате голодоморов и работорговли. Население, особенно женщины и дети, просто вывозилось в качестве «живого товара» в другие страны. Как указывают Ю.Петухов и Н.Васильева, «нотариальные акты из генуэзских колоний в Причерноморье свидетельствуют, что в XIII в. русских женщин покупали в два раза чаще, чем мужчин, а в XIV-XV вв. – уже в четыре. На отдаленной Майорке 22% всего невольничьего рынка составляли “белые татарки” - русскими рабынями был переполнен юг Франции… Даже еще в 1465 г. некая флорентийская синьора рекомендовала в письме своему сыну приобрести русскую рабыню, поскольку русские женщины выделяются “красотой и сложением”» ([89] с.222). В итоге Южная Россия в течение XIII-XIV вв. была окончательно опустошена и превратилась в «дикое поле», в «украйну» - в дикую и необитаемую окраину России. То же самое происходило и с первоначальным государством или прообразом государства, созданного Темучином на территории Сибири и Монголии. В течение целого столетия Темучин и его преемники выжимали из скифов-сибирцев все что могли – почти все мужское население было рекрутировано в армию и послано на завоевание мира. Разумеется, это не могло способствовать процветанию Сибири и Монголии – такая убыль в мужском населении должна была сказаться и на рождаемости, и на экономическом благосостоянии населения. Известно, что на территории Монголии уже к концу XIII в. сильно сократилось поголовье скота, уменьшилось население и происходили непрерывные смуты ([20] 2, с.168). В последующем мы видим здесь такой же упадок, как и в других частях Скифо-ордынской империи. В Монголии и Забайкалье государство окончательно развалилось, и власть опять перешла к отдельным племенам и феодальным баронам. Лишь на территории западной и центральной Сибири и северного Казахстана формально сохранялось некое подобие государств в лице Белой и Синей орды. Но и они все больше приходили в упадок, пока наконец в XVI веке эти территории не были присоединены к Московскому царству. 6.4. Союз Руси и Орды – стратегия выживания Рассмотрим теперь вопрос о взаимоотношениях Северной Руси (включая Северо-Восточную Русь) и Орды и о том, можно ли их назвать «игом» или нет. Прежде всего, как было уже сказано, Русь к XIII веку сильно запустела. И хотя на Севере это было заметно в меньшей степени, чем на Юге, но это оказало огромное воздействие на всю ее жизнь. Как мы знаем, в условиях редкого населения единственной возможной формой существования государства является феодальное государство. А любое такое государство является в какой-то степени «игом» по отношению к населению, потому что в нем невозможен ни нормальный сбор налогов (хотя бы потому, что денег в обращении практически нет), ни другие цивилизованные методы управления. Кроме того, поскольку такие государства всегда слабы в военном отношении, для них часто бывает необходимым стать вассалом более сильного государства – для того, чтобы выжить. Именно это, как полагают Л.Гумилев, К.Пензев и другие историки, и произошло в случае с Северной Русью и Золотой ордой. Русь стала вассалом Орды, сохранив значительную самостоятельность, но обязавшись уплачивать регулярную дань. А Орда взяла обязательство защищать Русь от внешних врагов с Запада. Было ли такое вассальное соглашение выгодно Руси? Полагаю, что да, и покажу это в следующей главе. Но важно также понять, что у Руси не было иного выбора, это был лучшим из всех возможных на тот момент вариантов. Русь в то время была очень слаба, а Орда была необыкновенно сильна и могла раздавить ее довольно легко. Если Чингисхану и его преемникам удалось завоевать весь Китай, в котором на конец XII века проживало 120 миллионов человек населения, то что им стоило разгромить или даже полностью стереть с лица земли Северную Русь, где в то время проживало, наверное, порядка 1-2 миллионов человек? Конечно, как уже было сказано, этническое родство скифов-сибирцев и русских могло способствовать более лояльному отношению Орды к Северной Руси, чем к другим странам; но еще более важную роль в этом, надо полагать, сыграло личное доверие половецкого (то есть русского) царя Батыя и его окружения к русским князьям и заключение ими между собой взаимовыгодного соглашения. Официально решение о заключении вассального соглашения между Русью и Золотой Ордой было принято на съезде русских князей, созванном в 1243 г. владимирским князем Ярославом, который стал к тому времени Великим князем всея Руси ([32] с.648). Но, как полагает К.Пензев, фактически это соглашение было достигнуто еще до нашествия Батыя на Русь в 1237-1238 гг., и ключевыми фигурами в его осуществлении являлись, помимо Батыя, сам князь Ярослав и его сын Александр Невский. Историк также полагает, что главным мотивом в заключении такого соглашения являлась торговля. Торговый путь «из Варяг в Персы» проходил по Волге и далее по территории Северной Руси в Балтийское море, и, как он полагает, Батый мог быть заинтересован в возобновлении такой транзитной торговли ([88] с.191-192). Мне представляется, что роль этого фактора в то время уже не могла быть важной, так как торговля вдоль этого торгового пути фактически умерла в XII веке и не возобновлялась в сколько-нибудь значительном размере в последующие столетия (о чем свидетельствует археология). Фактически к XIII-XIV вв. вся торговля Руси с Балтикой свелась к торговле Новгорода с немецкими ганзейскими городами. И главная причина такого положения вещей состояла в резком сокращении населения Руси и всего региона Поволжья, которое с какого-то момента сделало всю эту торговлю неприбыльной. Однако вполне вероятно, что Ярославу и Александру Невскому удалось создать у Батыя иллюзию того, что он сможет со временем возобновить прибыльную торговлю по Волге и далее через Новгород с Германией, а создание иллюзии – очень важный элемент в любой дипломатии. В таком случае можно записать еще одно очко в пользу русских князей. Но я полагаю, что и помимо торговли, у Батыя был резон заключать подобное соглашение. Ведь он получал всю Северную Русь в качестве вассала, не затратив на это почти никаких усилий. Если же он захотел бы завоевать ее силой, то мог при этом потерять очень много людей. К тому же он видел, что с Ярославом и Александром можно иметь дело – они не увиливали от встреч и выполняли свои обещания. События зимней кампании 1237-1238 гг. хорошо вписываются в версию о том, что подобное соглашение было фактически заключено еще до этой кампании. Похоже, армия Батыя разгромила лишь те города, которые не хотели присоединяться к этому соглашению. Так, одна из русских летописей говорит, что Батый взял штурмом в 1237-1238 гг. лишь пять (а вовсе не 14) городов: Рязань, Пронск, Коломну, Владимир, Козельск, - и еще говорит о том, что татары «попленили» другие города в Суздальском княжестве ([88] с.220-221). А из других летописей следует, что татары брали многие города «обманными словами» - то есть, надо полагать, города добровольно соглашались стать вассалами-данниками Орды. В итоге, как указывает Л.Гумилев, Ярославль, Ростов, Углич, Тверь и другие города «вступили в переговоры с монголами и избежали разгрома» ([32] с.535). Все это очень похоже на действительный ход событий. Если только у Козельска Батый простоял семь недель, пытаясь взять его штурмом, если он также проводил интенсивные переговоры со многими городами, и если скорость передвижения его войска составляла всего лишь 15 км. в сутки, то трудно себе представить, каким образом он еще при этом за одну зимнюю кампанию мог бы взять штурмом и сжечь более 5 городов. Яростное сопротивление Козельска и убийство татарами Великого князя Юрия II также хорошо вписываются в эту версию. Ведь князь Юрий сопротивлялся любому соглашению с Ордой, а после его смерти Ярослав должен был стать Великим князем всея Руси, исходя из принятого у Рюриковичей закона старшинства. Поэтому, полагает К.Пензев, ордынцы и убили князя Юрия. Козельцы же убили в свое время татарского посла, и татары за это жестоко мстили, считая это самым страшным преступлением. Это объясняет, почему они так жестоко поступили с Козельском, который был полностью уничтожен. В свою очередь, жители Козельска знали, что пощады им не будет, потому так отчаянно сопротивлялись (это – объяснение, данное Л.Гумилевым). В то же время, если бы поход Батыя действительно был массовым «нашествием» с участием 30 и более тысяч воинов, то он в первую очередь пошел бы на Новгород - уж там-то было чем поживиться, это был богатейший русский город того времени. Но на Новгород Батый не пошел, хотя находился от него всего в 100 километрах. Это тоже не укладывается в схему «грабительского нашествия», но укладывается в ту схему, которая объяснена выше. В целом поход Батыя на Северную Русь в 1237-1238 гг. следует считать не «нашествием» и даже не грабительским набегом, а карательной операцией с участием ограниченного воинского контингента (несколько тысяч человек), «операцией по принуждению к миру» - конечно, к вассальному, но все же к миру. Последующие «нашествия» татар на Русь – а таких было 14 в течение второй половины XIII века ([10] с.85) – как полагают К.Пензев и другие историки, также следует рассматривать не как нашествия, а как карательные операции, призванные обеспечить выполнение указанного соглашения, в первую очередь, конечно, сбор дани в пользу Золотой Орды ([88] с.36). Что касается непосредственных выгод и потерь сторон от этих вассальных отношений, то потерей Руси была уплачиваемая Орде дань (деньгами и рекрутами), а выигрыш состоял в использовании ордынского войска для отражения нападений с Запада. Известно много примеров, когда Орда присылала свое войско на помощь Руси, что позволило русским армиям выиграть целый ряд сражений, а еще чаще – предотвратить нападение, в особенности со стороны Литвы, а в некоторых случаях – со стороны немцев. Л.Гумилев, который первым выдвинул гипотезу о том, что взаимоотношения Руси и Орды не были «игом», а были взаимовыгодным сотрудничеством, полагал, что такое сотрудничество продлилось до середины XIV века. А затем ситуация изменилась – внутри Орды произошла серия междоусобиц, и к власти пришла совсем другая группировка, нацеленная не на сотрудничество с Русью, а, наоборот, на ее уничтожение. Вот тогда власть Орды начала действительно восприниматься как «иго». Но об этом мы поговорим в следующей главе. 6.5. Причины возникновения мифа А в заключение настоящей главы давайте постараемся понять, как же так могло случиться, что вся история России была вывернута наизнанку, и ее народу был навязан миф о «татаро-монгольском иге», который ничего общего не имеет с действительностью. Как было показано во второй книге трилогии ([65] глава XVIII), подавляющее большинство исторических мифов либо целенаправленно насаждалось олигархией, либо служило ее интересам. Причем, главные направления фальсификации истории состояли ранее и состоят сегодня в том, чтобы скрыть от общественности, во-первых, истинные причины краха цивилизаций и, во-вторых, ту роль, которую в прошлом в истории, в том числе в истории краха цивилизаций, играли гражданские войны и социальные конфликты. Миф о «Батыевом нашествии» и о «татаро-монгольском иге» служит обеим этим целям. К чему искать объяснения причин гибели цивилизации Киевской Руси, если можно все свалить на полчища «татаро-монголов», уничтоживших страну и ее население? И зачем заниматься изучением ее социальной истории, когда все можно списать на иго злых и кровожадных дикарей? Если же признать реальность – что не было никаких «татаро-монголов», а были одни русские, сражавшиеся друг с другом, то из этого неизбежно следует вывод о том, что все события XIII-XIV вв., как и XI-XII вв., имели социальную природу и состояли в основном из серии гражданских войн, а вовсе не из войн сначала с «извергами-половцами», а затем с «извергами-татарами». Из чего неизбежно следует и то, что всю официальную историю России с XI по XIV век надо переписывать заново. Миф о «монголах», завоевавших в XIII веке Китай, Среднюю Азию, Персию, Россию и другие страны, навязанный всей мировой общественности, служит в целом тем же целям, что и миф о «татаро-монгольском иге» на Руси. Полная фантастичность и абсурдность этого мифа играет роль дымовой завесы, отвлекающей от серьезного анализа событий. Когда укоренился такой фантасмагорический сюжет о непонятно откуда взявшихся и еще менее понятно куда потом исчезнувших полчищах монголов - «терминаторов» и «маньяков-убийц» - то ошалевшая публика готова поверить любым другим сказкам, связанным с этими «монголами». И никто уже не задается серьезными вопросами – например, где монголы-ойраты (насчитывавшие в то время всего лишь 500 юрт) могли собрать такую армию в 500-700 тысяч человек; как вообще даже с такой армией «монголы» могли завоевать и контролировать страны с совокупным населением порядка 200 миллионов человек; не говоря уже о том, куда делись потом их столь замечательные военные способности и почему завоевавшие весь мир «монголы» потом как сквозь землю провалились, и о них больше ничего не слышно. Совершенно игнорируются историками факты об упадке и развале всех этих государств задолго до прихода «монголов». Зачем всему этому искать объяснения, если все можно списать на полчища безумных и кровожадных варваров, «киборгов-терминаторов», уничтожавших все и вся на своем пути – население, поля, системы ирригации, города и дома вместе с их обитателями. И чем менее они сами и их мотивы понятны, тем лучше – тем меньше вероятность того, что кто-то докопается до истины. Если бы не было так удобно подвернувшейся путаницы с монголами и татарами, то придумали бы что-нибудь еще – например, что на самом деле все эти страны были захвачены инопланетянами, обладавшими сверхмощным оружием, которые организовали массовый геноцид и разрушение всех этих цивилизаций. И тогда у ошарашенной публики тоже отпали бы все вопросы. Примеров навязывания подобных фантастических сюжетов в последнее время становится все больше. Например, в США отсняты десятки так называемых «научно-исторических» фильмов о минойской цивилизации на Крите, которые очень часто транслируются по телевизионным каналам по всему миру и в которых пропагандируется одна и та же версия – о гибели этой цивилизации в результате извержения вулкана в Эгейском море и в результате последовавших за этим цунами и землетрясений. Обычно эту версию еще пытаются привязать к мифу об исчезнувшей Атлантиде, что придает ей особую «романтичность» и привлекательность. Таким образом делается попытка насадить очередной миф, который уже давно был опровергнут археологией. Она уже давно и однозначно установила, что ни извержение, ни цунами, ни землетрясение не могли явиться причиной гибели минойской цивилизации, а следовательно все эти фильмы и все эти версии не имеют никакого отношения к действительной истории (см.: [65] глава VI). Многие историки, выступившие с опровержением официальной версии о «нашествии» и «татаро-монгольском иге» (Ю.Петухов, Н.Васильева и другие), полагают, что она явилась результатом сознательного плана по дискредитации, подрыву и унижению России и русского народа со стороны Запада (см. выше), который был задуман уже много веков назад (и надо полагать, до сих пор осуществляется с неизменной последовательностью). Полагаю, это преувеличение. Во-первых, на Западе до недавнего времени существовала в какой-то степени объективная историческая наука, которой не просто было навязать явную ахинею. Во-вторых, ненавидят Россию там лишь определенные круги (хотя, конечно, обладающие большой властью), но большинство населения относится к ней вполне нормально. В-третьих, речь идет о переписывании не только русской истории (как, например, в случае с «норманнской теорией» происхождения русского государства), а истории всего мира. Только ради того, чтобы насолить России, там бы не стали переворачивать с ног на голову всю мировую историю и придумывать миф о «монголах», захвативших полмира. Причины всего этого намного глубже, и они были изложены выше. Именно в силу этих причин создание мифа о «монголах» и «монголо-татарах» было в интересах как западной, так и российской олигархии, и он был результатом их коллективного «творчества», начавшегося очень давно и продолжающегося до сих пор. Но, безусловно, больше всех пострадал от этого мифа русский народ, так как был нанесен колоссальный удар по его национальному самосознанию, да еще искусственно насаждалась вражда по отношению к казанским татарам и ко всем другим народам, которых можно было по тем или иным признакам отнести к «потомкам монголо-татар» (монголы, казахи, башкиры, калмыки и т.д.). Поэтому возвращение исторической правды в этом вопросе имеет огромное общественное и политическое значение для России. Глава VIII. Два русских апокалипсиса, их причины и последствия 8.1. Демографический и экономический кризис XVI-XVII вв. Если Вы захотите прочитать про демографический и экономический кризис XVI-XVII вв. в современных учебниках истории, то Вас ждет разочарование: в лучшем случае Вы там сможете найти несколько мимоходом брошенных фраз и мало о чем говорящих непосвященному человеку цифр. Например, в уже упоминавшемся учебнике для исторических вузов: «История России. С древнейших времен до конца XVII века», 2001 года издания, под редакцией А.Сахарова и А.Новосельцева, - из 250 страниц, посвященных XVI-XVII векам, демографическому и экономическому кризису уделено всего несколько предложений. Там, в частности, написано, что в 1580-е годы «убыль тяглого населения в Новгородчине составила по сравнению с началом XVI в. около 80% и еще больше в сопоставлении с серединой столетия… Столь же печальное зрелище являли собой центральные, восточные и западные уезды». А в предыдущем абзаце написано: «кризис, открытым проявлением которого стала Смута, имел структурный характер. Он охватил главные сферы жизни государства…» ([50] с.460). Еще несколько предложений можно найти применительно к началу XVII века, где тоже говорится об «обезлюдении» городов и сел, «запустении» пашенных земель, «крайнем упадке» земледелия ([50] с.518). Но это уже авторы учебника преподносят в качестве последствий Смуты 1605-1612 гг. Итак, о чем идет речь? Население новгородской области к 1580-м годам сократилось в 5 раз по сравнению с началом XVI в. и еще больше по сравнению с серединой XVI столетия, в других областях было «столь же печальное зрелище». И этой демографической катастрофе уделено лишь несколько фраз! Причем, это бедствие в учебнике, по существу, никак не объясняется – сначала оно преподносится как причина Смуты 1605-1612 гг., а потом как ее следствие, что не очень вяжется логически. Хочется представить – если бы, например, сегодня население России сократилось в 5 раз за несколько десятилетий – со 140 до всего лишь 25-30 миллионов человек, то есть примерно до такого количества, какое сегодня проживает где-нибудь в Бенилюксе или Румынии, могло бы это пройти столь же незамеченным историками, как тот демографический апокалипсис, который произошел на рубеже XVI-XVII вв.? Надо сказать, что, в отличие от той демографической катастрофы, которая произошла в XI-XIII вв., в отношении аналогичного события XVI-XVII вв. есть очень много письменных свидетельств: прежде всего, писцовые книги, в которых велись подробные записи о крестьянских наделах и количестве крестьян, есть также свидетельства очевидцев и другие источники информации. Не буду утомлять читателей описанием всех этих данных, тем более что они уже давно были описаны в специальных исследованиях. Приведу лишь некоторые из них и общие выводы о размерах и сфере распространения демографического кризиса. Во-первых, кризис развивался в два этапа, что хорошо видно на представленной ниже диаграмме. Первый этап (1570-е-1580-е годы) совпал по времени со второй половиной правления Ивана Грозного, второй этап (1600-е-1610-е годы) совпал по времени со Смутой, и сокращение населения к концу кризиса было значительно бoльшим, чем к концу его первого этапа. Если на первом этапе сельское население Северо-запада и Центра Московской Руси сократилось в разных областях в размере от 2 до 5 раз, то на втором этапе оно уже почти совсем исчезло, сократившись в 10-20 раз. При этом в промежутке между этими двумя катастрофами (в 1590-е годы) произошел значительный прирост населения, и оно почти восстановилось до прежнего уровня: очевидно, в этот период значительная часть крестьян, покинувших ранее свои дома, вернулась обратно. Но на втором этапе кризиса сельское население снова исчезло – теперь уже полностью и окончательно. Известный советский историк Б.Греков, анализировавший указанные явления, пришел к выводу о том, что «абсолютно такая же динамика», какая представлена на диаграмме, повторялась повсеместно в северо-западных и центральных областях. И точкой максимального запустения он считает 1610 г. ([30] с.19) Примерно такого же мнения придерживались известные русские историки М.Покровский и Н.Рожков, считая 1610-е годы «моментом наибольшего упадка» ([107] 4, с.195; ([98] 2, с.218). Во-вторых, указанная катастрофа затронула в основном Северо-запад и Центр, включая Москву и ее окрестности, и в меньшей мере затронула или совсем не затронула восточные области Московской Руси, а также северо-восточные области и районы Крайнего Севера. К такому выводу пришли как Б.Греков, так и ранее проводившие изучение этого вопроса Рожков, Ключевский, Платонов, Соколовский, Ильинский, Чечулин ([107] 4, с.12). Данные по разным районам Новгородской губернии (включая современную Ленинградскую область) свидетельствуют о том, что бесхозными оказались в 1580-е годы от 80% до 97% всех крестьянских дворов, и такими же были размеры сокращения обрабатываемых земель, лишь иногда эти цифры ниже 80%; в Псковской области пустовало 85% ранее обрабатывавшихся земель ([107] 4, с.14; [30] с.12-18). В Московской области размеры сокращения были почти такими же: по разным оценкам, в среднем от 2/3 до 83% ранее обрабатывавшихся земель, в соответствии с писцовыми книгами, в середине 1580-х годов оказались заброшенными ([96] с.37; [156] p.153). В Тверской области пустовало около 50% обрабатываемых земель ([107] 4, с.12). В то же время, например, в Костромской области, расположенной примерно в 300 км к северо-востоку от Москвы, ничего подобного не происходило – заброшенных земель практически не было ([55] XXXVI). В-третьих, запустение и исчезновение населения происходило в указанных областях повсеместно, независимо от того, кому принадлежала земля и были там военные действия или нет, шла ли речь о селах или о больших городах. На диаграмме представлены данные о территории, расположенной к югу от реки Свирь (современная Ленинградская область), где, как отмечает Б.Греков, военных действий в указанный период не было ([30] с.19). Следовательно, войной или Смутой объяснить эту катастрофу невозможно. Точно так же, и примерно в той же пропорции, исчезло на Северо-западе и в Центре население городов. Население Новгорода к 1581-82 гг. сократилось в 5 раз ([30] с.15). Но в городах вокруг Москвы ситуация была хуже, чем в сельской местности. В Коломне в 1578 г. пустовало 95% всех домов, в Можайске (в 1573 г.) – 90%, в Муроме (в 1577 г.) – 85% всех домов ([156] p.153). Многие небольшие города вообще исчезли, после того как там совсем не осталось жителей. В то же время, в городах к востоку, северо-востоку и юго-востоку от Центра (вологодская, костромская, ярославская, нижегородская, рязанская и другие области) никакого опустошения не было. Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что там, наоборот, могло происходить даже некоторое увеличение населения, за счет иммиграции из северо-западных и центральных областей. Как указывает Н.Рожков, в этот период там основывались новые города, монастыри, что свидетельствует о наплыве туда переселенцев с запада ([107] 4, с.14-16). Имеется много летописных и других письменных свидетельств такой миграции. Так, в одном из них сказано: «много множество разыдеся людей из Можайска и из Волока на Рязань и в Мещеру и в понизовые города в Нижний Новгород» ([107] 4, с.13). Но основной поток миграции направлялся в пограничные земли к югу от Москвы, «на украйну» , где в этот период начался бурный рост поселений ([107] 4, с.17-18). Однако до этого там было «дикое поле» и жили в основном казаки, воевавшие с татарами и занимавшиеся исключительно охотой и рыболовством ([107] 4, с.21-22). Поэтому именно там мы видим в последующем огромные массы неприкаянных бродяг и буйных казаков: должно было пройти определенное время, прежде чем там сложился земледельческий уклад жизни, а до этого всем вновь прибывшим надо было как-то выживать в новых условиях. И выживали – разбойничали у себя и в соседних русских областях, время от времени отправлялись с экспедициями и на юг к татарам, и на запад к полякам. Кстати говоря, последующие исторические события хорошо согласуются, и не только согласуются, а и объясняются именно такой демографической динамикой. В период Смуты 1605-1612 гг., как будет показано далее, Центр и Северо-запад были совершенно неспособны оказывать какое-либо сопротивление ни внешним вторжениям, ни внутреннему бандитизму. Москва несколько раз переходила из рук «воров» (бродяг и казаков, пришедших с «украйны» и исчислявшихся десятками тысяч) в руки поляков. Новгород был захвачен шведами – впервые в истории этого неприступного ранее города. И лишь прибытие народного ополчения из восточных областей (Ярославля, Нижнего Новгорода и других) и с Севера (из Поморья), не опустошенных в такой степени демографическим кризисом, помогло восстановить порядок в стране. Историки и исследователи, изучавшие указанные выше явления и пытавшиеся оценить его последствия, не стеснялись в выражениях. Н.Яницкий писал о «громадном, ужасном по своим размерам бедствии». С.Платонов писал о «громадной катастрофе, пережитой московским обществом… с массовым выселением трудового народа из московского центра и с гибелью хозяйственной культуры в наиболее культурных областях страны». Согласно В.Ключевскому, Москве угрожала «опасность, уже испытанная ее предшественником Киевом, опасность превратиться в столицу пустыни…» ([30] с.8-10). Б.Греков пришел к выводу о том, что это был «ураган, пронесшийся над русской землей» ([30] с.21). Причем, Н.Яницкий, подробно исследовавший это явление, пришел к выводу о том, что многие крестьяне никуда не переселялись, а просто массами умирали на месте, и лишь часть из них уходила на юг или восток ([30] с.13). В чем же причины указанного явления? Поскольку понять их было не так-то просто, то большинство историков пошли по самому легкому пути: всю вину за первый этап кризиса свалили на Ивана Грозного, а за второй этап кризиса – на Смуту. При этом никто из них не попытался объяснить или хотя бы задуматься, каким это образом действия Ивана Грозного могли вызвать такое выборочное тотальное исчезновение населения в одной половине русских земель (на Северо-западе и в Центре), совсем не затронув другую половину. Причем, поскольку в действиях Ивана Грозного не было ничего, способного вызвать такую катастрофу (подробнее см. предыдущую главу), то решили все свалить на введенную им в 1565-1572 гг. опричнину. Кому первому пришла в голову эта «блестящая идея», точно не известно, так же как не известно, кому из историков первому пришла в голову другая «блестящая идея» – свалить всю вину за аналогичный кризис XI-XIII веков на «татаро-монгольское нашествие» (см. выше). Но этот миф укоренился настолько прочно, что, например, в начале XX века академик С.Платонов гневно обличал опричнину Ивана Грозного, которая якобы привела к опустошению русских земель ([96] с.35). И примерно такая же версия излагается в указанном выше учебнике истории, в котором написано, что сокращение населения страны к концу царствования Ивана Грозного и ее опустошение – это результат «безумного эксперимента царя с целью определить, существуют ли на земле пределы его самодержавной власти» ([50] с.438). Между тем, современные историки Р.Скрынников, В.Манягин, Н.Пронина, И.Снычев и другие доказали, что число казненных или убитых Иваном Грозным людей составляет всего лишь порядка 4 тысяч, и при этом за время его правления было раскрыто около 10 боярских заговоров с целью свержения царя ([111] с.329; [100] с.148-413). Помимо этого, имеется целый ряд доказанных примеров предательства ряда бояр во время войны с Польшей и Ливонским орденом. Поэтому большинство казней в правление Ивана Грозного из числа этих 4 тысяч представляло собой не что иное, как наказание за государственную измену. Для сравнения: при Алексее Романове только во время медного бунта в Москве в 1662 г., по данным Н.Рожкова, было убито, казнено и сослано с отрубанием конечностей 22 тысячи человек ([107] 5, с.63). А за 36 лет царствования Петра I, по данным историка А.Буровского, было казнено и репрессировано по политическим мотивам более 60 тысяч человек ([11] с.408). И это не считая ряда других случаев, когда массовые убийства стали прямым следствием приказов Петра I. К ним можно отнести, например, ряд самосожжений староверов, когда люди, загнанные царскими отрядами и страшась репрессий и каторги, запирались в храме и сжигали себя. По данным Г.Вернадского, только за семь или восемь лет - с 1684 г. по 1691 г. (царствование Софьи и Петра I) - в огне погибло не менее 20 тысяч староверов ([16] 2, с.228). А в общей сложности массовые репрессии против них продолжались целое столетие - до конца XVIII века. Как указывает М.Покровский, в правление Анны Иоанновны в 1735-1741 гг. произошло восстание башкир, при подавлении которого было перебито, казнено, умерло в тюрьме, сослано на каторгу и вывезено на поселения 28,5 тысяч человек. Другое крупное восстание башкир произошло в правление Елизаветы в 1754 г., тогда было перебито и вывезено около 30 тысяч населения ([98] 4, с.144). А самый крупный «террор Ивана Грозного» - подавление боярского заговора в Новгороде в 1570 г. – сопровождался убийствами и казнями всего лишь 2 тысяч человек - которые входят в число тех 4 тысяч, которые были убиты или казнены Иваном IV за все годы его царствования. Поэтому если опираться на факты, а не выдумки, то масштаб репрессий при Иване Грозном был на порядок меньшим, чем при царях XVII-XVIII вв. А тут получается, если верить излагаемой историками версии о причинах демографического кризиса, что Иван Грозный и его несколько тысяч опричников за 7 лет опричнины частично уничтожили, а частично изгнали бoльшую часть населения Северо-запада и Центра Руси, то есть порядка 1,5 миллионов человек . Во-первых, это просто физически невозможно – несколько тысяч опричников не справились бы с такой задачей, если они, конечно, не были какими-то фантастическими киборгами-убийцами. Во-вторых, непонятна сама задача – зачем выборочно уничтожать население Северо-запада и Центра. Тем более, что на Северо-западе было очень мало земель, конфискованных у бояр при Иване Грозном: там еще при Иване III и Василии III значительная часть земель была отобрана у местных бояр и передана московским дворянам. Что касается Центра, то и там катастрофа коснулась не только боярских земель, она не пощадила никого – даже в любимой московскими патриархами Троице-Сергиевой лавре под Москвой к 1593-94 гг. крестьянами обрабатывалось лишь 30% от прежнего количества пахотных земель. И такая же картина была на других землях Троице-Сергиевой лавры вокруг Москвы ([156] p.156). Это что, тоже Иван Грозный приехал туда со своими опричниками и часть крестьян московского патриарха поубивал, а другую выселил на юг или на восток? Спрашивается, зачем? И как это согласуется с тем, что московские патриархи поддерживали царя во всех его начинаниях, а его опричнина никогда не была направлена против церкви? В-третьих, если в самых густонаселенных областях страны царь, по версии историков, за два десятилетия уничтожил более половины населения, то как это сочетается с тем, что, как указывает Н.Пронина, за время правления Ивана IV не было ни одного значимого народного восстания или бунта, в отличие от тех массовых восстаний и бунтов, которые происходили в Смутное время и далее в течение XVII-XVIII веков? ([100] с.402) В-четвертых, как указывал известный историк Н.Рожков, в числе руководителей опричнины были Романовы – основатели будущей царской династии: по словам историка, «во времена Ивана Грозного Романовы стали во главе опричного боярства…» ([107] 4, с.190, 179). Интересный факт, не правда ли, причем, тщательно скрываемый остальными историками . Что же получается? «Опричное чудовище», как об этом написано в упомянутом учебнике истории, организовало «вакханалию расправ», «смерч репрессий», «опричные пляски смерти», «опричные безумства», «тотальное разрушение» Новгорода, казнило и убивало людей «самыми разнообразными способами» ([50] с.434-435). То есть, устроило настоящий геноцид русского народа. А далее выясняется, что народ не только не заметил этого геноцида, якобы устроенного опричниками, но как указывал В.Ключевский, Никита Романов (брат царицы Анастасии, первой жены Ивана Грозного) оставил о себе добрую память в народе, который даже сложил о нем былину, как о защитнике народа и помощнике Ивана Грозного ([55] XLIII). И благодаря этой доброй памяти о семье Романовых в народе и был избран в 1613 г. всенародно царем Михаил Романов. А поскольку ему при этом было еще лишь 16 лет, то при его избрании должно было быть ясно, что править он будет по совету своего отца, патриарха всея Руси Филарета, сына того самого «опричного чудовища» Никиты Романова, сына «главного душегуба», который, по мнению историков, уничтожил половину страны. Значит, если верить последним, то народ не только слагал былины об извергах, уничтожавших народ, но и добровольно выбирал их себе в правители. То есть, цинизм историков по отношению к русскому народу просто не знает предела! Наконец, в-пятых, указанная версия не подтверждается никакими имеющимися фактами. Ни фактами о самом демографическом кризисе, часть которых уже были приведены, ни фактами о действиях Ивана Грозного. А последние свидетельствуют, прежде всего, о том, что репрессии Ивана Грозного и опричников всегда были направлены против бояр и их слуг и сторонников, но никогда не были направлены против крестьян. Как указывает Н.Пронина, во время разгрома вотчин князя Федорова-Челяднина (руководил вооруженным заговором против Ивана Грозного с намерением выдать его польскому королю) в 1567 г. было убито 369 человек, в том числе 293 боярских слуг и 50-60 дворян – сторонников князя, но ни один крестьянин не пострадал ([100] с.252). Во время другого известного события - знаменитого «погрома» Ивана Грозного в Новгороде в 1570 г. (когда речь шла о попытке боярской верхушки Новгорода и Пскова уйти из-под Москвы под власть польского короля) - погибло всего лишь около 2000 человек, а в Пскове – 40 человек, и там, и здесь преимущественно бояре, дворяне, их слуги и сторонники . Но даже если погибло не две, а, к примеру, три тысячи (как оценивают некоторые историки), все равно это не могло вызвать опустошения такого большого города как Новгород, в котором, по оценкам, было до 100 тысяч жителей ([156] p.62). Для сравнения: во время похода Ивана III на Новгород в 1471 г. (когда был аналогичный заговор – см. выше) в битве при Шелони погибло 12 000 новгородцев ([17] с.61). Таким образом, Иван III нанес Новгороду в 6 раз более тяжкий урон, чем Иван IV – и никакой демографической катастрофы в городе это не вызвало. Но авторы упомянутого выше учебника истории, определив цифру новгородского «погрома» Ивана Грозного в 3000 человек, тем не менее, авторитетно утверждают: «От этого погрома Новгород не оправился» ([50] с.434). Спрашивается, какое отношение подобные «авторитетные высказывания» имеют к исторической науке? А ведь учебник предназначен для студентов-историков! Факты свидетельствуют о том, что сокращение населения Новгорода в 5 раз к 1581-1582 гг. произошло не в результате какого-то «погрома»: население там сокращалось постепенно в течение ряда лет, что было уже давно доказано несколькими специальными исследованиями ([96] с.41). А многотысячные захоронения в Новгороде этого периода, которые пытались также приписать «погрому» Ивана Грозного, как указывает В.Манягин, возникли вследствие массового голодомора, и не во время пребывания в городе царя с его опричниками, а совсем в другое время ([73] с.38). То же самое в отношении крестьянского населения: везде шло его постепенное сокращение. Например, по сравнению с 1550-ми годами в Шелонской пятине (район Новгородской области) население сократилось на 56% к 1571 г., на 66% к 1576 г. и на 84% к 1582-83 гг. ([30] с.12) Такое же постепенное сокращение было и в других районах. Надо полагать, если верить уважаемым историкам, что опричники Ивана Грозного работали не просто с дьявольской скоростью, изводя своим небольшим отрядом от 100 до 200 тысяч человек в год, но и по четкому дьявольскому плану – к такому-то году уничтожить еще такой-то процент населения в каждом районе, городе, селе во всех вышеуказанных областях! Перед такой изощренной машиной уничтожения, нарисованной историками, меркнет даже Гитлер со всеми его лагерями смерти и с его гигантским аппаратом Гестапо и СС! Конечно, версия о том, что во всем случившемся виноват Иван Грозный, возникла не сегодня и не вчера, а очень давно. Множество фактов, собранных историками, свидетельствуют о том, что миф о «кровавом тиране Иване Грозном» явился совместным произведением Ватикана, иезуитов, польских магнатов и русских бояр и создавался вполне сознательно, о чем свидетельствует анализ произведений боярина Курбского и других «трудов», появившихся на Западе еще при жизни Ивана Грозного. Дело в том, что в дискредитации и устранении Ивана Грозного в равной мере была заинтересована и боярская олигархия, усиливавшаяся на Руси, и «католическая химера» в лице империи Габсбургов, Речи Посполитой, Ватикана и ордена иезуитов, вынашивавшая в то время планы по установлению мирового господства и мечтавшая подчинить своей власти также и Россию. Все это было достаточно подробно изложено во второй книге трилогии ([65] главы XI и XVIII). Ну, а для «дворянских» историков XVIII-XIX веков миф о кровавой вакханалии, устроенной Грозным и его опричниками, тоже оказался весьма удобен – надо же было как-то объяснять то разорение и запустение Руси, которое началось в конце его правления, а в нахождении действительных причин этого явления ни историки, ни дворянская верхушка совершенно не были заинтересованы. Ситуация изменилась лишь в конце XIX в. – начале XX в., когда появилась целая плеяда замечательных русских историков, впервые занявшаяся настоящим анализом и переосмыслением русской истории. Они и провели впервые подробные исследования причин демографического кризиса конца XVI – начала XVII вв., чем фактически опровергли прежние обвинения в адрес Ивана Грозного и опричников. Поэтому можно было ожидать, что миф о «кровавом тиране Грозном» уже тогда будет пересмотрен. Но этого не произошло – сделать этого не успели. А после разгрома российской исторической науки в конце 1920-х – начале 1930-х годов органами ГПУ-НКВД у историков надолго отбили охоту подвергать сомнению существующие взгляды на те или иные события. Поэтому не стоит винить историков XX века за то, что они были вынуждены делать под давлением сложившихся обстоятельств. Но на дворе XXI век, и те объяснения или версии, которые не вяжутся с фактами, должны быть отвергнуты. 8.2. Основная причина кризиса Действительная причина описанной выше катастрофы – глобализация, докатившаяся до России в XVI веке из Западной Европы. Механизм данного явления уже был описан в двух первых книгах трилогии, но сейчас давайте остановимся на нем подробнее в контексте конкретных исторических событий. Прежде всего, что дает основания утверждать о связи описанных явлений с глобализацией, то есть с резким ростом внешней торговли? Во-первых, сама динамика этой внешней торговли. Англичанин Д.Флетчер в своей книге, написанной в 1589-1590 гг., утверждал со ссылкой на «людей знающих», что объемы русской внешней торговли еще несколько лет до этого были очень большими, а к моменту написания им книги сократились во много раз. По его данным, льном и пенькой в Нарве раньше ежегодно нагружали 100 судов, а к концу 1580-х годов не более 5 судов – сокращение в 20 раз. По другим позициям (экспорт сала, воска, кожи) объемы торговли к моменту написания его книги сократились в 3-5 раз ([142] с.24-26). Причины такого сокращения вполне очевидны, и Флетчер о них пишет. Главная – это утрата Россией в 1581 г. порта Нарвы и всего побережья Финского залива. Шведы, установившие контроль над этими территориями, обложили торговлю такими налогами, что торговать стало невыгодно ([142] с.27). Но до этой утраты Русью прямого выхода в Балтику в течение нескольких десятилетий происходил бурный рост внешней торговли. Об этом свидетельствует не только Флетчер, к такому выводу пришел, например, Н.Рожков на основе анализа массы различных фактов, в том числе целого ряда письменных источников ([107] 4, с.28-30). Далее – отметим одно важное обстоятельство. Побережье Финского залива, то есть то самое «окно в Европу», через которое шла внешняя торговля, Русь несколько раз захватывала и потом опять теряла в течение XVI-XVII вв. Прямой выход в Балтику Русь имела и при предшественниках Ивана Грозного. Еще Иван III построил крепость и порт Иван-город в устье реки Нарвы. Но этот порт был не очень удобным для торговых судов, кроме того, Ливонский орден, контролировавший выход из Финского залива в Балтийское море, проводил блокаду русской морской торговли. Поэтому настоящий подъем балтийской торговли наступил после взятия Иваном Грозным балтийского порта Нарва в 1558 г. и завоевания в последующие годы почти всего побережья Прибалтики. Именно с этого времени начался тот невероятный рост внешней торговли, о котором пишет Флетчер: вывозилось 100 кораблей с льном и пенькой, 50 тыс. пудов воска, 100 тыс. пудов сала и столько же – кожи. И в этот же период мы видим все усиливающееся запустение земель, прилегающих к Финскому заливу, или, если быть точнее, в треугольнике между северо-западной границей Московской Руси, Онежским озером и Центром, то есть на территориях, которые наиболее активно участвовали в экспортно-импортной балтийской торговле (см. карту). И это запустение, как было показано, по всем имеющимся данным, достигло первого пика к началу 1580-х годов. Можно упомянуть еще одну любопытную деталь, на которую указывают исследователи и которая вытекает из имеющихся фактов: большему опустошению подверглись города и населенные пункты, расположенные вдоль основного движения торговых караванов от Финского залива до Москвы и далее на восток до Владимира. И почти не пострадали местности, расположенные хотя и ближе к Балтике, но лежавшие в стороне от основных торговых путей, как, например, районы, прилегающие к Белому озеру и современному Рыбинскому водохранилищу (Пошехонь), которые к тому же сильно заболочены и потому в ту эпоху были плохо доступны для подвоза и вывоза товаров. Поэтому область распространения демографического кризиса напоминала не правильную геометрическую фигуру, а скорее «язык», начинавшийся у Нарвы и заканчивавшийся в районе Владимира и Мурома (см. карту) . После ряда неудач в Ливонской войне Русь в период с 1581 г. по 1595 г. потеряла выход в Балтику. Все побережье было оккупировано Швецией, установившей для купцов высокие пошлины. Именно тогда мы видим резкое, до 20 раз, сокращение внешней торговли, о котором пишет Д.Флетчер, и одновременно с этим улучшение демографической и экономической ситуации в стране (см. приведенную выше диаграмму). Об этом улучшении и временном исцелении от кризиса к началу 1590-х годов говорят все исследователи и историки, специально изучавшие это явление ([30] с.11-12). Таким образом, опять мы видим, теперь уже не только географическую взаимосвязь между внешней торговлей и демографическим кризисом, но и временнyю. Однако в начале 1590-х гг. Русь отвоевала у Швеции часть балтийского побережья (Копорье и Иван-город), и после достигнутого в 1595 г. мирного договора со Швецией снова стала наращивать балтийскую торговлю. И с конца 1590-х или начала 1600-х годов мы опять видим те же признаки опустошения и исчезновения населения в Московской Руси. Но теперь кризис поразил уже не только районы, пострадавшие в XVI веке. В начале XVII века обозначенный на карте «язык» передвинулся еще дальше на восток, «слизывая» население по мере своего перемещения. Теперь уже серьезно пострадали области, расположенные к востоку от Центра. По данным Н.Рожкова, в Костромском, Суздальском, Муромском, Шуйском уездах площади обрабатываемых земель к 1610-м годам сократились в размере от 51% до 78%. Но внутри «языка» (отмеченного на карте) ситуация была просто катастрофической: так, в Троицких вотчинах в 20 центральных уездах Руси в 1610-е годы обрабатывалось лишь 2% (!) от всех прежде обрабатываемых земель. Лишь в некоторых районах внутри «языка» ситуация была получше, но не намного: например, в Повельском стане Дмитровского уезда (Новгородская земля) этот процент составлял 7% ([107] 4, с.195-196). Таким образом, к востоку от «языка» от 1/4 до 1/2 прежнего сельского населения еще сохранилось к 1610-м годам, в то время как в самом Центре и на Северо-западе его уже практически не осталось – оно сократилось в 10-20 раз и более. Жирная линия на карте показывает, таким образом, не только границу демографического кризиса в 1570-1580-х годах, но и очерчивает области, где население к 1610-1620-м годам практически исчезло. Наконец, в 1611-1612 гг. шведы опять захватили балтийское побережье, и по договору с ними от 1617 г. Русь опять (теперь уже окончательно) потеряла выход к Балтике . Таким образом, после 1611 г., когда Балтика была отрезана от Руси войной и шведами, балтийской торговле окончательно пришел конец, и где-то в период с 1612 по 1620 гг. наступил конец кризиса. Как уже говорилось, Б.Греков, М.Покровский и Н.Рожков считают пиком кризиса 1610-е годы, и все исследователи отмечают начавшееся медленное исцеление страны, начиная с 1620-х годов, продолжавшееся теперь уже безостановочно в течение всего XVII в. Таким образом, мы видим, что в течение 50 лет (1570-е – 1620-е годы) демографическая и экономическая ситуация на указанных территориях успела измениться 4 раза (кризис – оздоровление – кризис – оздоровление), и все 4 раза эти изменения совпадали с активизацией или затуханием балтийской торговли. Во-вторых, мы можем утверждать о взаимосвязи этих явлений (роста внешней торговли и демографического кризиса) потому, что речь идет о знаменитом «кризисе XVII века», охватившем все страны Европы. Он был описан в первой и второй книгах трилогии, где была доказана его связь с глобализацией ([65] глава X). Везде этот кризис сопровождался значительным сокращением населения. В Польше с середины XVI в. по начало XVIII в. население сократилось в 2 раза, в Германии, Испании, Франции, Италии и других странах - в среднем на 25-30%. Польский историк Я.Топольский признал, что этот демографический кризис в Польше был связан с внешней торговлей ([177] pp.133-139), признают это и некоторые другие историки. Что касается аналогичных событий в Московской Руси на рубеже XVI-XVII веков, то, например, английский экономический историк Ф.Спунер проводит прямую параллель между этими событиями и «кризисом XVII века» в других европейских странах, утверждая, что они имели одну и ту же природу и причину ([197] pp.69, 73). Однако Россию указанный кризис поразил во много раз сильнее, чем любую другую страну. Если в других странах Европы сокращение населения составило от 25 до 50% в течение полутора-двух столетий, то в России в наиболее развитых и густонаселенных областях Центра и Северо-запада (внутри обозначенного на карте «языка»), население практически исчезло в течение 10-20 лет (1600-1610-е годы). Наконец, в-третьих, взаимосвязь между глобализацией и демографическим кризисом была разобрана в первой и второй книгах трилогии на таком количестве фактического материала, что данную теорему можно считать полностью доказанной. И описанный выше случай применительно к России XVI-XVII вв. является лишь одним примером, вытекающим из данной теоремы, и еще раз ее подтверждающим. Почему столкновение Московской Руси с глобализацией вызвало столь катастрофические последствия? Ответ на этот вопрос будет понятен после того, как Вы прочтете эту и две следующие главы, охватывающие все бурные события, происходившие в эти годы, вплоть до окончания Смуты в 1612-1613 гг. Но забегая вперед, постараюсь его сформулировать уже сейчас. Столь катастрофические последствия для России были связаны с несколькими причинами, но наиболее важной из них являлась следующая. Как уже выше отмечалось, подавляющая часть населения России проживала (и проживает сегодня) в экстремальных условиях для жизни человека. В Канаде и сегодня на широте Москвы и Новгорода почти никто не живет, а Скандинавию, расположенную на той же широте, обогревает Гольфстрим. Поэтому для поддержания простого существования населения Московской Руси требовалось очень многое. В жарких странах толпы нищих могут существовать без крыши над головой, практически без одежды и обходиться минимумом еды; в России такое невозможно – смерть массы людей произойдет почти моментально. И если условия жизни населения резко ухудшались и начиналось его массовое обнищание, что всегда являлось следствием глобализации, да еще если государство переставало выполнять свои функции по защите интересов населения (что как мы увидим далее, и произошло в период с 1600 г. по 1612 г.), то люди просто не могли в таких условиях выжить. Историк Н.Яницкий, подробно исследовавший произошедшую катастрофу, пришел к выводу, что многие крестьяне массами умирали на месте, и лишь некоторые уходили на юг и восток ([30] с.13). И это естественно – отправиться бродяжничать в условиях средней полосы России могли решиться здоровые крепкие мужчины, в надежде поддержать свое существование где грабежом и воровством, где охотой и рыбалкой, а где – случайным заработком и ночлегом. Но идти бродяжничать всей семьей, с женщинами и детьми, означало с очень большой вероятностью обречь их всех на смерть. По свидетельству современников, по всей России в те годы бродили толпы таких бродяг, которые умирали без числа, и повсюду валялись их трупы. По данным летописцев, только в Москве за два года и четыре месяца в 1601-1603 гг. от голода умерло 127 000 человек, в том числе бoльшая часть тех, кто пришел в столицу бродяжничать и попрошайничать ([16] 1, с.198-199). Были и другие обстоятельства, обусловившие особенную остроту демографического и экономического кризиса в Московской Руси на рубеже XVI-XVII веков. Одно из них связано с тем фактом, что волна западноевропейской глобализации впервые докатилась до Московской Руси лишь в XVI веке. А ведь, как указывает американский историк И.Валлерстайн, в Западной Европе она началась уже в середине XII в. ([211] pp.18, 15), и, таким образом, к середине XVI в. западноевропейские страны уже 400 лет жили в условиях постепенно нараставшей глобализации. Это привело к постепенному сближению их экономик и к выработке целого ряда государственных мер по регулированию рыночной экономики, позволявших уменьшать отрицательные последствия глобализации. Кроме того, это привело к значительному обесценению за 400-500 лет золота и серебра и соответствующему росту золотых и серебряных цен – процесс, неизбежно в прошлом сопровождавший глобализацию. Согласно имеющимся данным, этот процесс начался в середине XII в. и развивался также постепенно, в итоге к середине XVII века золотые и серебряные цены в Западной Европе выросли примерно в 10 раз (см.: [64] комментарии к главе VIII). А в России, впервые столкнувшейся с глобализацией в этот период, золото и серебро обесценилось не за 500 лет, а за 20-30 лет, в течение жизни одного поколения. По данным, приводимым Н.Рожковым и Д.Блюмом, цены на рожь, выраженные в серебре, по отношению к 1500 г. выросли в России в 3-6 раз в 1560-е годы и в 6-8 раз в 1580-1590-е годы. И примерно в той же пропорции вырос к концу правления Ивана Грозного размер денежных налогов, уплачиваемых крестьянами государству и землевладельцам за пользование землей ([156] pp.222-223; [107] 4, с.36, 63). А теперь давайте представим, о чем идет речь. Золото и серебро, в чем все население привыкло хранить все свои сбережения, начинает со страшной скоростью обесцениваться, буквально на глазах. Все прежние усилия людей по накоплению каких-то сбережений идут прахом, так как на них можно купить все меньше и меньше товаров. С другой стороны, интенсивная внешняя торговля приводит к наплыву такого количества разных товаров, какое раньше никому и не снилось. И здесь мы видим то явление, которое всегда возникает в эпоху глобализации и которое можно назвать «ножницами глобализации» - ножницами между быстро убывающим богатством, которое невозможно сохранить, оно утекает из рук как вода - и быстро растущим желанием богатства. Везде, как следствие этих «ножниц», у «элиты» просыпается страшная неумеренная жадность. «Обогащайся любой ценой!» - вот главный лозунг «элиты», который мы видим во все эпохи глобализации: не является исключением и современная глобализации, докатившаяся до России в 1990-е годы. То же самое происходило и в XVI в., когда русские бояре, как говорится, пустились во все тяжкие: занялись «свозом» крестьян («рейдерством»), начали как «львы» или «злодеи» грабить русские города (которыми были поставлены управлять) и не погнушались даже тем, чтобы украсть шубы и ценную посуду у ребенка - царя Ивана IV (см. выше). Фактов, подтверждающих резкий рост грабежей и насилия со стороны бояр на Руси в течение XVI века имеется с избытком. Например, в 1599 г. боярский сын Федор Соболев нагрянул в отсутствие крестьянина Ивана Сокурова в его дом со своими людьми, не имея на то никаких законных оснований, и просто все забрал, что смог найти, включая деньги, запасы зерна и т.д. у его жены и детей. А в дальнейшем отобрал и его дом ([107] 4, с.51). В 1552 г. Никольский монастырь судился со своими соседями – помещиками Арбузовыми, и выиграл тяжбу в суде. А после этого Арбузовы со своими людьми приехали в монастырь, жестоко избили всех монахов и старцев, ограбили и увезли ценное имущество монастыря ([98] 1, с.93). Имеется множество подобных описаний боярского насилия, чинимого населению в ту эпоху. Известный историк М.Покровский считал эти грабежи со стороны бояр и дворян, стремление любой ценой выжать деньги из населения, главной и единственной причиной экономического и демографического кризиса ([107] 4, с.52). Во многом эта точка зрения верна, что подтверждают приведенные выше факты. Но по-видимому, дело было не только в грабежах и насилиях, чинимых боярами. Давайте рассмотрим, как осуществлялась в то время торговля, поскольку, как было показано, кризис был связан именно с ней. Как указывает Н.Рожков на основе анализа многочисленных письменных источников, во второй половине XVI в. появилось огромное количество купцов и торговцев, путешествовавших по городам, деревням и селам, особенно Северо-запада и Центра, и скупавших различные товары крестьянского и ремесленного производства. При этом скупали преимущественно сырьевые и продовольственные товары: пшеницу, гречиху, лен, коноплю, кожи, масло, сало, соленое мясо, свинину, щетину, шерсть, меха, мед, воск ([107] 4, с.28-30). Ряд купцов и торговцев вели самостоятельный бизнес, но многие работали на бояр или на монастыри, по поручению которых и вели скупку. Все эти товары доставлялись в балтийские порты (в основном, в Нарву) и вывозились торговыми судами на Запад. Вообразите, какие необыкновенные возможности для спекуляции открылись у этих русских купцов и торговцев после открытия «окна в Европу»: взятия Нарвы в 1558 г. и завоевания русской армией в последующие годы почти всего побережья Прибалтики, входившей тогда в Ливонский орден . Все они или их непосредственные партнеры теперь начали совершать регулярные морские рейсы в Западную Европу – в Германию, Голландию, Англию. Они быстро увидели, что все серебряные цены там намного выше, чем на Руси. И, сообразив, что местное русское население об этом даже не подозревает, начали быстро скупать по низким ценам все сырье и продовольствие в местностях, прилегающих к Балтике и к основным идущим от нее трактам, стремясь побыстрее затем его доставить в Нарву и вывезти на судах в Западную Европу. Надо полагать, именно этим и объясняется тот необыкновенный наплыв купцов и торговцев в российскую «глубинку» в этот период, о котором пишет Н.Рожков. Как уже говорилось, из Нарвы в те годы ежегодно отгружались сотни судов с товарами и отправлялись на Запад. А теперь представим, что происходило потом. Первыми почувствовали перемену города Северо-запада и Центра. Перед этим на городские ярмарки всегда приезжала масса крестьян и купцов, привозивших крестьянские товары и продовольствие на продажу. А теперь почти никто не приезжал, кроме немногих спекулянтов, назначавших цены в несколько раз выше прежних (как мы видели, серебряные цены уже в 1560-е годы выросли в 3-6 раз). Изредка приезжали крестьяне с товарами, но и тех, по свидетельствам очевидцев, торговцы и опекавшие их бояре и дворяне не пускали в город, заставляя им все тут же продать, чтобы, не дай Бог, крестьяне не сбили цену на городском рынке. О том, что вовсе не неурожаи, а именно бояре и дворяне были ответственны за периодические дефициты хлеба и продовольствия в русских городах, резкие взлеты цен на хлеб (и как следствие – голодоморы), писал в своей книге Д.Флетчер, не считая нужным даже давать подробности. Видимо, это было настолько очевидным, что не требовало специальных комментариев . Он лишь привел пример, когда даже в 1588 г. (когда внешняя торговля уже замерла) цены на пшеницу вследствие действий бояр и дворян повысились в 6-7 раз (!) против нормального уровня ([142] с.23). Он же писал, что крестьяне все-таки приезжают в город со своими товарами, но все время озираются, боясь, что появится какой-нибудь боярин или дворянин со своими людьми и отберет у них товары силой. И что он такую картину видел много раз ([142] с.80). Таким образом, в городах Северо-запада и Центра возник острый дефицит продовольствия в результате действий торговцев, вывозивших его за границу, и действий бояр-спекулянтов, прятавших продовольствие и мешавших крестьянам продавать его в городах. Этот дефицит, возникавший то в одном городе, то в другом, вызывал там голодоморы и эпидемии. С конца 1560-х годов голодоморы следуют один за другим, часто поражая сразу множество городов. В 1569 г. в Москве умирало от голода и болезней ежедневно по 600 человек в день. В 1570 г. был страшный голод и мор в Новгороде и Пскове, так что, по словам Карамзина, в Новгороде «иереи в течение шести или семи месяцев не успевали погребать мертвых: бросали их в яму без всяких обрядов». По некоторым оценкам, только в 1570 г. в Новгороде от голодомора умерло 10 тысяч человек ([73] с.130). Англичанин Д.Горсей, живший в России в 1570-х годах, пишет о том, что в 1575 г. также был повсеместный голодомор. При этом «города, улицы, дороги были забиты мошенниками, праздными нищими и притворными калеками; в такое трудное время нельзя было положить этому конец» (курсив мой – Ю.К). По его словам, несколько тысяч таких нищих и голодных людей по приказу Ивана Грозного были распределены по монастырям и больницам ([26] с.92-93). Отмечу, что голод и мор начинались почти всегда в конце зимы или в начале весны, когда заканчивались те немногочисленные запасы продовольствия, которые оставались от осеннего урожая, и которых теперь все время не хватало для внутреннего потребления. Поскольку именно в городах, не производивших продовольствия, голодоморы свирепствовали сильнее всего, именно в них мы видим уменьшение числа жителей в 10 раз и более уже ко второй половине 1570-х годов, намного более резкое, чем в сельской местности. Но голод и мор охватил не только города: большинство крестьян на Северо-западе никогда не выращивали хлеб для себя в достаточном количестве из-за неблагоприятных климатических условий, его привозили с юга. А местные крестьяне в основном занимались промыслами, чаще всего связанными с производством натуральных продуктов (воск, мед, конопля, лен и т.д.). Но теперь оказывалось, что, продав свои товары купцам по прежним ценам, то есть по дешевке, крестьянам хронически не хватало денег на продовольствие, цены на которое подскочили во много раз. Отсюда – голод, вследствие которого «крестьяне массами умирали на месте» ([30] с.13). Поскольку имеются многочисленные описания грабежей со стороны бояр и дворян, то мы видим, что какая-то часть продовольствия и сырья даже не покупалась у крестьян по дешевке торговцами, а просто отбиралась силой боярами и дворянами, с целью их последующего экспорта или внутренних спекуляций. Поэтому теорию М.Покровского о «разбойничьей торговле» можно отчасти считать верной, но лишь отчасти. Ведь опричнина Ивана Грозного и была направлена против произвола, чинимого боярами и дворянами, но эти меры могли лишь немного улучшить ситуацию и не были в состоянии полностью остановить голодоморы. Последние порождались тем безумным разгулом спекуляции, который начался после открытия «окна в Европу» и перед которым крестьяне и горожане были бессильны что-либо сделать: они стали заложниками спекулятивной стихии рынка, которая их разоряла и лишала средств к существованию (так как все цены скакали то вверх, то вниз в разы, а то и в десятки раз). А в тогдашних условиях для большинства людей разорение и нищета означали почти неминуемую смерть. Пострадала не только внутренняя торговля продовольствием. Вымирание городов неизбежно привело к тому, что негде стало взять важнейшие товары – соль, инструменты, предметы одежды, обувь. А если что-то продавалось, то по спекулятивным ценам. Естественно, некоторые крестьяне и горожане, не выдержав невзгод, решались на переселение – на Восток, Юг, Северо-восток, подальше от злосчастного Северо-запада и Центра, благо территория Руси за время правления Ивана Грозного необычайно расширилась. Уходили даже на Крайний Север – в район Архангельска и Мурманска, а также в Сибирь. Но как уже было сказано, такое переселение могли осуществить только крепкие люди с недюжинным здоровьем и не обремененные семьей. Многие же разорившиеся крестьяне просто шли в ближайший город в надежде на случайный заработок или милостыню. Как свидетельствуют приведенные слова Д.Горсея, толпы «мошенников, праздных нищих и притворных калек» были обычным явлением для «трудного времени» 1570-х годов, явлением, которому «нельзя было положить конец», даже если тысячами отправлять этих людей в монастыри и больницы. Разумеется, толпы этих несчастных изможденных и голодных людей создавали идеальные условия для возникновения и быстрого распространения массовых эпидемий . Кризис коснулся не только крестьян и горожан, но и дворян. Крестьяне стали массами умирать и разбегаться, перестали платить оброк за пользование землей (который был в то время еще по своей сути арендной платой); в результате доходы дворян резко упали. С другой стороны, серебряные цены всех товаров стали безумно расти – как было показано выше, к 1580-1590-м годам они выросли в 6-8 раз. Начались обнищание и мор среди дворян. Большинство дворянских родов на Северо-западе и в Центре этот период вымерли, и некому было даже унаследовать дворянское поместье. По данным Н.Рожкова, в Московском уезде за 25 лет 76,5% всех поместий сделались владением лиц, совершенно чужых прежним владельцам. В Коломенском уезде по истечении 16 лет в чужих руках оказалось более 50% поместий. В Шелонской пятине Новгородских земель, пишет историк, в одной ее половине в течение 12 лет 61% поместий перешли к «чужеродцам», в другой половине в течение 10 лет то же самое произошло с 78,5% всех поместных земель ([107] 4, с.50). Как видно из приведенных цифр, в Центре (в Московском уезде) за 25 лет вымерло порядка 3/4 всех прежних дворянских и боярских родов, а на Северо-западе то же самое произошло всего лишь за 10-15 лет. Естественно, дворяне стали повышать денежный оброк с крестьян, а царь – налоги, так как казна тоже оскудела. Причем, по данным Н.Рожкова и Д.Блюма, до конца 1580-х годов налоги повышались лишь в той мере, в какой росли цены, не более того ([107] 4, с.63; [156] pp.222-223). Но это не помогало – ведь в самых до этого богатых и процветающих областях Руси почти не осталось населения, и платить эти налоги было некому. А та небольшая часть населения, которая здесь оставалась, и эти налоги не в силах была платить, так как была разорена спекуляцией и разрухой. Н.Рожков, специально исследовавший экономическое положение крестьян в этот период, пришел к выводу, что наихудшим оно было на Северо-западе. Здесь основных доходов крестьян хватало лишь на то, чтобы расплатиться с налогами, а для того чтобы заработать себе хотя бы на еду, им приходилось заниматься побочными видами деятельности: транспортом, мелкой торговлей, рыболовством и т.д. ([105] с.259-265) Таким образом, сложившийся в этот период спекулятивный механизм привел к появлению изощренных «ножниц цен»: крестьян обманом, силой или создавая для них препятствия заставляли продавать продукты их труда по дешевке или «по старым ценам», а покупать продовольствие и платить налоги они должны были уже «по новым ценам», более высоким. А между тем, цены все росли и росли, и крестьяне оказывались в вечном проигрыше – вырученных ими денег не хватало даже на еду, чтобы дотянуть до следующего урожая. Как уже было сказано, в период 1581-1595 гг. «окно в Европу» захлопнулось, что привело к резкому свертыванию внешней торговли. И к концу этого периода мы видим значительное улучшение ситуации. Как свидетельствует приведенная выше диаграмма, к 1600 году число крестьянских дворов восстановилось до уровня 1566 года. Следовательно, демографический урон, понесенный страной во второй половине царствования Ивана Грозного, еще не был катастрофой для России. По-видимому, части крестьян в эти годы удалось как-то «перекантоваться» в близлежащих областях на Востоке (Кострома, Нижний Новгород и т.д., куда шла миграция), и после окончания кризиса она вернулась обратно домой; а другая часть крестьян, очевидно, пересидела кризис в приютах, организованных Иваном Грозным, и затем тоже вернулась домой. Таким образом, первый, самый сильный удар глобализации, сопровождавшийся резким ростом серебряных цен (в 6-8 раз), не был катастрофой для страны. Она его пережила сравнительно легко, и в этом, судя по всему, была немалая заслуга Ивана Грозного. Потому что, борясь с боярским произволом, он спасал часть крестьян от разорения, а для тысяч разорившихся крестьян и горожан организовывал приюты: тем самым он спас от гибели хотя бы часть населения, и это позволило стране избежать серьезного демографического урона. Но с конца 1590-х годов опять стала бурно развиваться спекулятивная балтийская торговля, и началась новая волна кризиса. Этот период совпал с правлением Бориса Годунова, и в эти годы мы видим страшнейшие голодоморы, которые намного превзошли те, что были при Иване Грозном. Историки обычно пишут, что с 1601 года началась сплошная полоса неурожайных лет, голод и мор не прекращались. Но мы с Вами уже видели, что точно такая же «полоса неурожайных лет», о которой пишут историки, началась с конца 1560-х годов. И никто из них ни в том, ни другом случае не привел данных об урожайности, следовательно, эти их утверждения голословны. Во второй книге трилогии было показано, что голодоморы всегда в истории являлись результатом сознательных действий торговцев и спекулянтов. И здесь мы видим ту же причину. Это подтверждают, например, слова Д.Флетчера, писавшего, что дефициты продовольствия – дело рук бояр и дворян; это подтверждают и специальные исследования Н.Рожкова, которые не выявили взаимосвязи между урожаями и изменением хлебных цен в ту эпоху ([98] 2, с.73). Кроме того, сама картина демографического кризиса (явный контраст на обоих этапах кризиса между областью внутри «языка» и областью за его пределами), опровергает то, что его причиной могли быть неурожаи или какие-то иные природно-климатические явления. Не бывает такого, чтобы 40 лет подряд в Новгороде и Москве сыпал снег посреди лета или стояла страшная засуха, а совсем рядом, в Костроме и Нижнем, все эти 40 лет была нормальная погода, с солнцем и теплым дождичком. Поэтому версию о «сплошной полосе неурожаев» можно отмести напрочь как еще одну выдумку историков. Имеется еще целый ряд фактов, свидетельствующих о том, что страшные голодоморы начала XVII века были делом рук вполне конкретных личностей – купцов, бояр и самого Бориса Годунова, ставшего к тому времени царем. Например, в указах Годунова в эти годы упоминалось, что спекулянты и их подручные в эти годы не давали возможности крестьянам доставлять хлеб в голодающие города ([16] 1, с.198). Далее, как свидетельствовал один автор того времени, во время этих страшных голодоморов «имелись большие запасы хлеба», которые «не пускали из рук хлебные спекулянты, во время голода, чтобы поддержать цены». И этих запасов, по его словам, было так много, что впоследствии, после Смуты, «вся Россия питалась этими залежами» зерна, сохранившегося со времен голодоморов ([98] 2, с.133). Наконец, имеется важный факт, свидетельствующий о той роли, которую сыграл в организации голодоморов сам царь Борис Годунов. Как указывает Н.Пронина, во время голодоморов 1601-1604 гг. в Нарву приходило много судов с импортным хлебом, достаточным, чтобы накормить сотни тысяч людей, что, конечно, могло сильно уменьшить остроту кризиса. Но царь Борис Годунов запретил ввозить хлеб и все корабли, груженные хлебом, отправлял обратно. Он якобы (по его утверждению) не хотел такого бесчестья (!), чтобы в его богатой хлебом стране покупался и продавался иноземный хлеб. Как писал современник, немец Конрад Буссов, «русским под страхом смерти запрещалось покупать» импортный хлеб ([100] с.479). Поэтому корабли с хлебом не разгружались, а отправлялись обратно в Европу. Такими своими действиями Борис Годунов, по-видимому, действовавший заодно с торговой мафией, спрятавшей запасы хлеба, приговорил к голодной смерти сотни тысяч людей в голодающих городах и селах. Как уже говорилось, только в Москве умерло за два с небольшим года более 120 000 человек. Массы голодных крестьян шли в Москву в надежде хоть на какую-то помощь от царя и государства, но их судьба никого не интересовала. И не получив помощи или какого-либо внимания, эти люди тысячами лежали на обочинах дорог и умирали, и никому до них не было дела ([197] p.73). Вот каков был новый царь-олигарх, взошедший на трон. Он сразу понял, на чем можно заработать деньги, и сразу включился в ту вакханалию спекуляций и голодоморов, которая до того времени разворачивалась стихийно. Теперь он начал ею лично управлять, чтобы умножить свои богатства. И не беда, что бoльшая часть населения страны перемерла, зато новый царь, как писал англичанин Д.Горсей, «обладал теперь огромным богатством, которое увеличивалось ежедневно, и он не знал даже, как его использовать, чтобы показать свою славу» ([26] с.105). О Борисе Годунове и его роли в той катастрофе, которая постигла нашу страну в начале XVII века, ниже будет сказано отдельно. И еще раз отдельно мы вернемся к вопросу о причинах катастрофы и ее последствиях для России. А теперь давайте рассмотрим похожее явление, произошедшее на Руси несколькими столетиями ранее, о котором имеется намного меньше информации, но механизм которого, вне всякого сомнения, аналогичен тому, что было описано выше. 8.3. Причины «погибели Русских земель» в XI-XIII веках Те же причины, которые вызвали описанный выше демографический и экономический кризис, несколькими столетиями ранее привели к той самой «погибели Русских земель» XI-XIII веков, о которой говорилось в главе V. Но в те времена основная русская торговля шла по Черному морю и впадавшим в него рекам – Днепру, Днестру и Бугу и их притокам. Торговля на Балтике, судя по имеющимся данным, испытала лишь кратковременный взлет на рубеже VIII-IX веков, но в последующие столетия ее объемы были довольно незначительные, а следовательно – и ее влияние на прилегающие к Балтике области . Именно поэтому Новгород и Псков, равно как и Владимиро-Суздальские и Рязанские земли, а также частично Галицко-Волынские земли, сравнительно легко пережили глобализацию эпохи Киевской Руси: они находились слишком далеко от Черного моря, где шла основная торговля, с которым у них не было прямого водного, и следовательно, интенсивного торгового, сообщения. Чтобы быть более конкретным в этом вопросе, я могу сослаться на М.Покровского, который писал, что русские торговые суда той эпохи вмещали до 100 тонн грузов. Но они могли перемещаться только по воде. Посуху (волоком или на колесах) переправить большие суда, даже грузоподъемностью 30 тонн, в эпоху Киевской Руси было невозможно ([98] 1, с.99-100). Поэтому по знаменитому торговому пути «из Варяг в Греки» (с волоком между Ловатью и Днепром) могли перемещаться лишь небольшие суда – судя по всему, там плавали именно те ладьи (вмещавшие 20 человек и всего лишь несколько тонн груза), на которых русские князья и совершали свои военные экспедиции. Но основной товарооборот обеспечивали не они, а большегрузные торговые суда, о которых пишет М.Покровский и которые могли плавать лишь в пределах рек, впадавших непосредственно в Черное море. Именно поэтому все золотые клады применительно к X-XII вв. ограничены на севере бассейном Днепра (то есть самим Днепром и его притоками), на что указывал исследовавший этот предмет историк В.Кропоткин. Севернее истоков Днепра золотых кладов той эпохи нет совсем, тогда как к югу их довольно много, что свидетельствует о резкой разнице в объемах торговли на Юге и Севере Киевской Руси и подтверждает выводы М.Покровского. Совершенно не удивительно поэтому, что наиболее сильно демографический кризис XI-XIII веков поразил именно бассейны указанных рек, по которым и шла основная торговля. Если очертить бассейн Днестра, Южного Буга и Днепра с его притоками, то есть зону интенсивной торговли (см. карту), то по ее периметру будут находиться Смоленское и Полоцкое княжества (на севере), Турово-Пинское, Волынское и Галицкое (на западе), Переяславское и Киевское (на юге), Черниговское и Северское княжества (на востоке). Эта линия, очерчивающая бассейн указанных рек, совпадает с границей распространения золотых кладов: Пинск – Смоленск – Курск, на которую указывает В.Кропоткин ([59] с.17), что лишь подтверждает, что речь идет о реальной границе распространения глобализации (интенсивной внешней торговли) в X-XII вв. О том, что демографический кризис поразил именно территории, лежащие внутри области, очерченной жирной линией («розочкой»), а не территории внутри нее, говорят многочисленные факты, оценки и свидетельства, часть которых уже приводилась. В сущности, сама дальнейшая история XIII-XIV вв., в которой именно Новгородское, Ростово-Суздальское (Московское), Рязанское, Галицко-Волынское княжества, а также отделившиеся от них Тверское и Псковское княжества, сохранились, а княжества, находившиеся внутри «розочки», исчезли или превратились в «дикое поле», позволяет сделать такой вывод. Мы видели, что в конце XVI – начале XVII вв. демографический кризис распространялся от моря (где протекала внешняя торговля) вглубь территории Московской Руси. На первом этапе наибольший удар принял Северо-запад, в меньшей степени – Центр, а Восток совсем не пострадал; а на втором этапе в равной мере пострадали уже Северо-запад и Центр, но досталось и Востоку. Точно такую же картину: распространение кризиса от моря вглубь страны, - мы видим и в эпоху Киевской Руси. Как известно, юг Русской равнины запустел уже к XI веку и превратился в «дикое поле», хотя ранее был густо заселен: только на правом берегу Дона археологами обнаружено около 300 городов и «городищ», а на территории Молдавии, Одесской и Николаевской областей, по данным летописей, было до 500 городов и «городищ». Однако уже в XI веке все эти территории оказались во власти кочевников – печенегов и половцев. В итоге к XII веку, как видно на карте, в территорию Киевской Руси не входила широкая полоса (несколько сотен километров), прилегающая к Черному морю, где оседлого населения фактически не оставалось, а жили только кочевники. Причем, по мере обезлюдения территорий на юге Русской равнины под властью кочевников оказывались все новые и новые территории, и эта полоса «дикого поля» продолжала расширяться. В XII-XIII веках этот процесс вымирания населения продолжился на землях, расположенных еще далее от моря, и затронул уже непосредственно земли и города, лежавшие вокруг Киева, а также к северу от него. И к концу XIII века «дикое поле» охватило уже все пространство, очерченное «розочкой», а в княжествах, расположенных по краям этой зоны (Галицкое, Волынское на Западе, а также княжества на Севере и Северо-востоке) сохранилось и оседлое население, и города . Таким образом, опустошение земель, как и в Московской Руси на рубеже XVI-XVII веков, происходило от морского побережья, где торговля была наиболее интенсивной, вглубь Русских земель, постепенно захватывая все новые и новые территории, лежавшие вдоль течения крупных рек с их притоками, впадавшими в Черное море. Механизм данного явления был описан выше применительно к событиям XVI-XVII веков, которые были, в сущности, повторением апокалипсиса Русских земель, произошедшего в XI-XIII вв., включая и земли, входившие до 965 г. в Хазарский каганат, где демографический кризис начался, очевидно, еще раньше. Конечно, конкретные особенности этих событий могли и даже должны были различаться. Но оставались неизменными главные характерные черты глобализации, которые мы встречаем во всех эпохах – резкая нестабильность цен и спроса на отдельные товары, дезориентирующая производителей и всю массу населения, небывалая спекуляция чем придется (включая продовольствие, соль и другие необходимые товары), массовая скупка товаров по дешевке у обманутого, доверчивого или запуганного князьями и боярами населения и вывоз этих товаров за границу, а также прямой грабеж населения представителями господствующих классов, которых жадность заставила потерять человеческий облик. А в итоге – страшное обнищание простых людей, массовые голодоморы, демографический кризис и бегство тех немногих, которым удалось уцелеть, на новые, дикие и необжитые территории, находящиеся вне зоны влияния глобализации и кризиса коррупции. Единственными учеными, кто до сих пор попытался дать серьезное объяснение указанным выше явлениям в истории России, были известные русские историки М.Покровский и Н.Рожков. Они объясняли произошедшее грабежом или «разбойничьей торговлей» со стороны русских князей и бояр ([98] 1, с.134-136; ([106] с.24-25). По их мнению, у населения просто систематически отбирали продукты их труда, деньги и продовольствие, а в результате население вымирало от голодоморов или вывозилось на экспорт в качестве рабов. В принципе, это все действительно имело место. Вместе с тем, как уже было сказано, это лишь часть объяснения. В правление Ивана Грозного русские купцы и бояре не занимались работорговлей как в X-XII вв., и государство пыталось бороться с боярским произволом, тем не менее, результат был близким к тому, что мы видим в Киевскую эпоху – население «куда-то исчезало». Очевидно, помимо прямого грабежа и угона в рабство, в эпоху Киевской Руси, как и в эпоху Московского царства, немалую роль играли спекуляция и нестабильность цен, которые всегда сопутствуют глобализации, приводившие к обнищанию населения, голодоморам и низкой рождаемости . Судя по всему, последнее также в обоих случаях имело место. Именно об этом свидетельствует такое явление, порожденное кризисом конца XVI в. – начала XVII в., как резкий рост числа бобылей. По имеющимся данным (а они имеются практически по всем уездам Руси), бобыли как явление появились лишь в 1570-е годы, то есть одновременно с началом экономического и демографического кризиса, а к 1620-м годам, то есть к его окончанию, их число выросло так значительно, что в большинстве уездов составляло около половины всех взрослых крестьян мужского пола ([107] 4, с.213-214). Как писал М.Покровский, «всюду бобыли из ничтожного меньшинства превращаются в группу, по крайней мере равночисленную настоящему крестьянству» ([98] 2, с.220). Кто такие бобыли? М.Покровский считал их явлением, аналогичным античным пролетариям – то есть разорившимися крестьянами, превратившимися в люмпенов. И в подтверждение своей точки зрения ссылался на эпитеты, которые «на каждом шагу встречаются в писцовых книгах»: «безместные бобыли», «увечные, бродячие бобыли», и т.д. ([98] 2, с.220-221) Эта точка зрения, по-видимому, наиболее близка к истине, во всяком случае, в отношении основной массы бобылей. Подобное же явление описывал живший в то время в России англичанин Д.Горсей, называя эту массу обнищавших людей «праздными нищими и притворными калеками» (см. выше). Но все же русское слово «бобыль» не носило того же смысла, как слово «пролетарий» в античности. Это видно хотя бы из того, что были отдельные примеры сравнительно зажиточных крестьян, занимавшихся торговлей, которых тоже называли бобылями. Слово «бобыль», таким образом, не ограничивалось лишь одной социальной группой (люмпен-пролетариата), а распространялось на совершенно разные по имущественному положению социальные слои. И отражало это слово не социальную группу и не имущественное положение человека, а определенное социальное явление. Это видно, например, по тому значению слова «бобыль», которое сохранилось в русских поговорках. «Жить бобылем» - означает жить без семьи, то есть без жены и без потомства. Об этом свидетельствуют и все имеющиеся данные о бобылях: они почти ничего не засевали, предпочитали заниматься случайными заработками или столь же непостоянной в то время торговлей. А можно ли было позволить большой многодетной семье полагаться лишь на случайный заработок и не выращивать для себя продовольствия? Можно не сомневаться, что подобное массовое явление, как бобыли конца XVI в. – начала XVII в., было и в Киевской Руси, поскольку такое явление всегда сопровождает глобализацию. Не является исключением и нынешняя глобализация: мы также наблюдаем повсеместный рост числа «бобылей», то есть людей, не собирающихся заводить семью и растить детей. И следствием появления такой массы «бобылей» во все времена было резкое падение рождаемости. Но все же та быстрота, с которой наступила «погибель Русских земель» в XI-XIII вв., указывает на то, что низкая рождаемость могла быть лишь ее второстепенной причиной, а основной причиной являлась высокая смертность. Ранее уже говорилось, что весь период второй половины XI в. – начала XIII в. (как и период конца XVI - начала XVII вв.) на Руси отмечен чередой небывалых голодоморов. В летописях отмечается голод в 1070, 1127, 1137, 1161, 1188, 1215, 1230 гг., летописцы писали о людях, поедающих листья, траву, солому и мох и о трупах, заполнявших улицы и площади крупных городов. Помимо голодных лет, в летописях упоминаются еще и эпидемии, в частности, в 1092, 1158, 1187, 1203 гг. ([15] с.337) О крестьянской «болезни», то есть голоде, говорится и в летописи («Слово о погибели Русской земли»). В Смоленске 1230 г. умерло от голода и эпидемий 32 000 человек ([156] p.60); и в том же 1230 году в Новгороде был такой сильный голод, что были зафиксированы случаи каннибализма ([15] с.337). Голодоморы, таким образом, приобрели общенациональный масштаб, как и на рубеже XVI-XVII вв. Тем не менее, как свидетельствуют имеющиеся факты, основной удар демографического кризиса в киевскую эпоху пришелся по Югу страны, где к XIII-XIV вв. образовалось «дикое поле», а на Севере население сохранилось. И наоборот, на рубеже XVI-XVII вв. демографический кризис поразил как раз Север страны: от Новгорода до Москвы и Владимира, а сколько-либо значительное население на этот раз сохранилось лишь далее к востоку (на Юге же по-прежнему было «дикое поле» - см карту XVI века). Таким образом, границы области вымирания русского населения и в XI-XIII вв., и на рубеже XVI-XVII вв., которые совпадают с границами распространения интенсивной внешней торговли, безошибочно указывают на конечную причину произошедшей катастрофы. Глава IX. Конец славной эпохи 9.1. Почему на русской почве не привилась демократия Мы видим теперь, почему усилия Ивана Грозного и его предшественников по слому феодальных порядков, борьбе с коррупцией и развитию демократии и законности в Московском царстве не увенчались успехом. То русское население, которое пережило апокалипсис XI-XIII веков и сохранило на Северо-западе (Новгород и Псков) и в Центре (Москва, Тверь, Владимир) представления о законности и демократии и традиции этой законности и демократии, было практически уничтожено в ходе нового апокалипсиса на рубеже XVI-XVII веков. А остатки этого населения разбежались по огромной территории – от Белого моря и украинских степей до Тихого океана. И немалая их часть превратилась в бродяг, в «воров» или, в лучшем случае, казаков, осевших по окраинам вновь приобретенных территорий. Всякий, кто представляет себе климат и условия жизни в разных регионах России, понимает, насколько жизнь на Крайнем Севере, а также на Урале и в Сибири, суровее и тяжелее, чем в средней полосе Русской равнины. Тем не менее, по данным имеющихся письменных источников, некоторая часть населения эмигрировала в этот период именно в эти неблагоприятные для жизни районы ([107] 4, с.202, 16-18). В частности, в период массового вымирания населения и опустошения европейских территорий Московской Руси (1570-е – 1610-е годы) были основаны города Уфа (1586 г.), Тюмень (1586 г.), Тобольск (1587 г.), Сургут, Пелым, Верхотурье, Тара, Нарым (1590-е гг.), Томск (1604 г.), Енисейск (1618 г.). Ряд городов и монастырей были основаны на Крайнем Севере Русской равнины, но особенно много - в южных областях (центральное Черноземье и Поволжье). Здесь были основаны в указанный период, например, Воронеж (1586 г.), Курск (1587 г.), Царицын (ныне Волгоград – 1589 г.), Саратов (1590 г.), Елец (1592 г.), Белгород (1593 г.), Оскол (1598 г.), Валуйки (1599 г.). Основание новых городов всегда означает прирост населения, что, как правило, представляет собой явление положительное. Но в данном случае это было не совсем так, поскольку эмиграция на юг, восток и север явилась результатом того страшного экономического и демографического кризиса, который охватил Центр и Северо-запад Московской Руси. Л.Гумилев отмечал не только массовость русской эмиграции в Сибирь в этот период, но и тот факт, что туда отправились необыкновенно сильные и энергичные люди, такие как Ермак или Павел Бекетов, которых он называет «пассионариями». Он полагает, что Сибирь была освоена во многом благодаря такому массовому исходу «пассионариев», и проводит параллель с исходом в этот же период испанских конкистадоров в Новый свет ([35] с.397-398). Но он умалчивает о причинах этого исхода, а причины следуют из вышеизложенного. Как и испанские конкистадоры, русские землепроходцы бежали в Сибирь и на юг России в силу вынужденных обстоятельств. Они вовсе не собирались сидеть на месте и ждать голодной смерти или продаваться в кабалу боярам за кусок хлеба, что делали многие их соотечественники. Так же как конкистадоры, они предпочли такой постыдной судьбе покорение новых земель и борьбу за выживание в суровых условиях Сибири и «дикого поля» южных степей. Именно поэтому эти «пассионарии», цвет русской нации, и бежали на окраины страны, вместо того чтобы способствовать развитию ее центра, и этот центр после этого на несколько столетий погрузился во мрак или, во всяком случае, откатился далеко назад в своем развитии по сравнению с тем, что он представлял собой до того (см. далее). В последующем «дворянские» историки, для того чтобы найти какое-нибудь простое объяснение указанному феномену (и для того чтобы скрыть истинные причины произошедшего), придумали миф о «склонности русского народа к бродяжничеству». Но точно такую же «склонность» приобретали любые другие народы, столкнувшиеся с глобализацией и кризисом коррупции, о чем уже говорилось выше (см. п. 4.1). В этот же период (XVI-XVII вв.) произошла массовая эмиграция испанцев и португальцев, главным образом в Латинскую Америку. А в следующую эпоху глобализации, наступившую в XIX веке, в Америку из Европы эмигрировало в общей сложности более 50 миллионов человек. И все они бросали свою родину и отправлялись неизвестно куда не от хорошей жизни. Вот и в Московской Руси на рубеже XVI-XVII вв. люди убегали не от хорошей жизни – можно сказать, они спасались от неминуемой голодной смерти и эпидемий в периоды голодоморов, от которых умерла значительная часть населения Руси за эти полстолетия. Это – факт, подтверждаемый всеми имеющимися письменными источниками (см. выше). Поэтому миф о «склонности русского народа к бродяжничеству» не только неверен, но и столь же циничен и нелеп по отношению к истории этого народа, как циничны и нелепы другие объяснения историков, о которых было сказано. Но результатом этого массового бегства, конечно, стало появление на окраинах Руси большого числа бродяг. Ведь бoльшая часть новых переселенцев представляла собой разорившихся крестьян, не имевших никаких сбережений для обустройства. Да и те места, куда они подались, во многих случаях представляли собой «дикое поле», не приспособленное для оседлой жизни и для ведения сельского хозяйства. Именно этими, и, по-видимому, только этими обстоятельствами можно объяснить тот факт, что в период Смуты в южных областях Руси, непосредственно примыкавших к Москве и ее окрестностям, мы видим неизвестно откуда взявшиеся огромные массы бродяг, «воров» и казаков, сыгравшие ключевую роль в политических событиях Смутного времени. Есть достаточно точная оценка сельского населения Центра Руси в 1620-х годах, сделанная историком Ю.Готье на базе подробного анализа писцовых книг – 400-500 тысяч человек ([98] 2, с.269). В этот Центр (Замосковье) Ю.Готье включил очень большую территорию – от Москвы и Твери на западе до Белоозера и Вологды на севере и до Костромы, Ярославля и Мурома на востоке. Если исходить из того, что там, как и в последующий период, проживала 1/3 населения страны , то все население Московской Руси в 1620-е годы составляло всего лишь порядка 1,5 миллионов человек; и оно теперь было рассеяно на огромной площади - около 9-10 миллионов кв. км ([117] с.153). По сравнению, например, с Францией, население России в 1620-е годы было меньше приблизительно в 15 раз, а территория - раз в 20 превышала территорию Франции. О какой демократии, то есть власти народа, могла идти речь, если сам народ этот исчез, растворился в огромном безбрежном евразийском пространстве? И бoльшая его часть превратилась либо в бродяг и «воров», вынужденных скитаться по диким и необжитым местам в поисках лучшей жизни, либо была вконец разорена и превратилась в бобылей, «праздных нищих и притворных калек». Крупных городов в стране практически не осталось, их население сократилось в 10-20 раз. Новгород, имевший до кризиса до 100 000 жителей, к 1630 г. переместился на 11 место, на один уровень с Калугой, в которой было всего 700 жителей ([107] 4, с.198). Таким образом, если исходить из тех строгих мерок, которые историки предъявляют к славянским городам раннего средневековья, то Калуга и Новгород перестали являться городами и превратились в крупные села, то же самое произошло со всеми другими городами, за исключением, возможно, лишь Москвы. Поэтому горожане как социальный слой фактически перестали существовать, как перестал существовать и средний класс. С тех пор за Россией в Западной Европе прочно закрепилась репутация «большой деревни», как ее там будут называть даже два столетия спустя, в середине XIX века. Что касается размеров сокращения населения с 1600 по 1620 гг., то в предыдущей главе приводились оценки (сделанные на основе анализа писцовых книг), согласно которым внутри «языка», обозначенного на карте, население сократилось в размере от 12-15 до 50 раз, то есть практически исчезло, а к востоку от «языка» сократилось в размере от 2 до 4 раз. Но основное население в ту эпоху и проживало в основном на этих территориях – внутри «языка» и к востоку от него. Именно там были в то время крупные города: к югу от Тулы начиналось «дикое поле» и никаких городов не существовало; к востоку от Нижнего Новгорода, Костромы и Казани тоже не было крупных городов, и следовательно, не было и сколько-либо существенного населения (см. карту в п. 8.2). Поэтому в целом можно заключить, что на европейской территории, входившей в Московскую Русь, население с 1600 по 1620 г. сократилось примерно в 5 раз. В.Ключевский писал о том, что русский народ в XVII в. «стал чувствовать недостаток материальных и духовных средств» для поддержания своего древнего государства ([55] LXVIII). Но глядя на данные о сокращении численности населения к 1620-м годам, вызывает удивление то, что после всего произошедшего русское государство и нация вообще не перестали существовать, рассыпавшись на мелкие, не связанные между собой осколки. Можно сказать, что в данном случае произошло явление, не поддающееся объяснению в рамках материалистического понимания истории. Его можно объяснить только духовной силой русского народа, успевшего до этого превратиться в нацию. Это объединение русских земель в единую нацию было столь долгим и мучительным и стоило стольких усилий, что народ не собирался просто так теперь расставаться с достигнутым. Большинство населения слишком ценило выстраданное единство и было готово его отстаивать даже с оружием в руках, что показали события Смуты 1605-1612 гг. К чести русского народа, необходимо отметить, что даже в условиях такой катастрофы он смог сохранить не только свою национальную идентичность и единство страны, но и сильное государство, основанное на самодержавии (наследственной царской власти). И в этом последнем – немалая заслуга Ивана Грозного, который в условиях тяжелейшего кризиса смог противостоять боярской анархии и попыткам бояр и дворян ввести на Руси олигархический режим, аналогичный тому, что к тому времени сложился в магнатско-шляхетской Речи Посполитой. И который, как было показано во второй книге трилогии, в дальнейшем привел к распаду Польши и ее исчезновению как самостоятельного государства ([65] глава VIII). Но все это не могло спасти те основы демократии, справедливого государства и власти закона, которые в XVI в., как мы видели выше, не только существовали в Московской Руси, но в этих областях Русь в ту эпоху превосходила Западную Европу. Теперь же, имея такую огромную территорию с таким слабым населением, с плотностью населения в среднем менее 0,2 человек на кв. км (по сравнению с 30-80 чел/кв. км. в странах Западной Европы), да еще превратившись в совершенно разоренную и нищую страну, в которой отсутствовало какое-либо подобие среднего класса, Россия была обречена не просто на отсталость, а на хроническую отсталость и на движение вспять, в сторону, обратную прогрессу, поскольку все скудные народные силы теперь уходили на страшную неподъемную задачу освоения огромного евразийского пространства, а также на сохранение целостности государства. В этих условиях ей пришлось пожертвовать не только демократией и законностью, но и самым ценным, что удалось сохранить после предыдущего кризиса (XI-XIII вв.) – личной свободой большинства населения: сразу после смерти Ивана Грозного в России было введено крепостное право. Если первый апокалипсис Русских земель (XI-XIII вв.) привел к введению крепостного права лишь в западной их части, на территории современной Западной Украины и Белоруссии, то второй апокалипсис (XVI-XVII вв.) привел к введению не просто крепостного права, а фактически рабства, теперь уже для большинства русского населения. Возникает вопрос – можно ли обвинять в произошедшем Ивана Грозного? Ведь как может заметить просвещенный читатель, от глобализации в принципе есть защита – это высокие импортные (и экспортные) пошлины. После 1611 года, когда Швеция захватила все побережье Финского залива и установила высокие пошлины за провоз товаров из России и в Россию, она фактически на целое столетие защитила ее от негативного влияния глобализации. Именно этому обстоятельству Россия в основном обязана своим выздоровлением после окончания периода Смуты, в течение XVII века. Но такого же результата может добиться и само государство, если установит высокие ввозные и вывозные пошлины, с той разницей, что эти пошлины пойдут в его казну, а не в казну другого государства, как в данном случае. Да, это так, но нельзя обвинять Ивана Грозного в том, чего он, скорее всего, просто не знал, поскольку с глобализацией Московская Русь столкнулась впервые. Конечно, вскоре после смерти Ивана IV, в течение XVII века, в Западной Европе разовьется концепция (меркантилизм), которая, наконец, объяснит причину происходящей деградации населения и наций и пропишет необходимое средство от этой напасти в виде высоких экспортно-импортных пошлин. А также она будет признана большинством европейских государств в качестве политики, необходимой для сохранения населения и благосостояния нации. Этим европейским рецептом будут в дальнейшем время от времени пользоваться и русские цари. Но Западная Европа додумается до этого лишь в XVII веке, после 500 лет глобализации, которая будет развиваться постепенно, давая время подумать и попробовать различные варианты государственной политики. Нигде в пределах Западной Европы за эти 500 лет глобализация не вызвала даже что-то близкое по своим последствиям к той катастрофе, которая произошла в России на рубеже XVI-XVII веков. Поэтому у Ивана Грозного не оставалось времени на раздумье, ему надо было спасать тонущий корабль, или, если корабль было уже невозможно спасти, и не находился способ его спасения, надо было спасать то, что можно: людей и само государство от поднявшейся волны грабежей и насилия. И он учреждает опричнину, чтобы бороться с боярскими «вывозами» и грабежами крестьян, во время голодомора помогает голодным, распределяет нищих и больных по монастырям и больницам (см. выше). Кроме того, я полагаю, была важная причина, не позволившая царю додуматься до этой, в сущности, простой истины. Как представляется, в самом начале своего правления Иван Грозный, как и многие русские люди в то время, находился в плену ложных иллюзий, порожденных глобализацией. Он видел нарастающий поток товаров и кажущегося изобилия, связанного с торговлей, идущей с Запада. В то же время он, как и многие другие, видел, что Ливонский орден пытается отрезать Русь от этого потока товаров. Это было действительно так: Ливонский орден (как позднее Польша и Швеция) пытался стать посредником или перевалочным звеном в торговле Руси и Запада, чтобы получать с этой торговли постоянные дивиденды. Более того, он пытался ограничить прямые контакты между Русью и Западом, препятствовал отправке технических специалистов из немецких городов в Москву. Это сильно раздражало московское правительство. Еще за 7 лет до начала Ливонской войны Москва слала ультиматумы Ливонскому ордену, угрожая ему войной, если он не перестанет проводить негласную блокаду торговле и техническому сотрудничеству Руси и Западной Европы ([107] 5, с.3). Можно предположить в этой связи, что у Ивана Грозного и значительной части русской элиты сложилось ложное представление, что, если устранить препятствие в торговле, техническом и культурном сотрудничестве между Русью и Западом в лице Ливонского ордена, то начнется такое изобилие и процветание государства, что все будут довольны и счастливы. Примерно такие же ожидания были у большинства жителей СССР в конце 1980-х годов, связанные с падением железного занавеса, введением рыночной экономики и открытия страны для сотрудничества с Западом (см. ниже). Многие полагали, что в страну хлынет поток изобилия и наступит всеобщее благоденствие. А вместо этого начался разгул спекуляции, преступности, воровства и анархии, с обнищанием массы населения. И так же, как во времена Ивана Грозного, открытие внутреннего рынка для внешней торговли привело не столько к притоку хороших товаров из-за границы, который ощутили лишь немногие состоятельные граждане, сколько к росту дороговизны и оттоку сырья. В итоге даже вполне конкурентоспособные российские предприятия разорялись либо из-за спекуляции и нестабильности цен и валют, либо из-за нехватки сырья, вывезенного полностью за границу, либо их захватывала и разоряла торговая мафия, с тем чтобы дешевая местная продукция не создавала помех ее прибылям от дорогой импортной торговли. Но и спустя два десятилетия, после всего этого горького опыта и имея целую армию экономистов и прочих советников, российское правительство еще не убедилось в пагубности тотальной либерализации внешней торговли и по-прежнему стремилось к вступлению России в ВТО. Данная иллюзия – о том, что внешняя торговля способствует богатству – вообще очень распространена и уходит в незапамятное прошлое; поэтому совсем не удивительно, что Иван Грозный, как и значительная часть русской элиты, в середине XVI века, когда Русь начинала Ливонскую войну, находились в ее плену. О широкой распространенности этой иллюзии в то время свидетельствует, например, один документ, составленный в Польше после начала Ливонской войны. В нем написано: «О пользе иметь гавань в государстве засвидетельствуют все знатные фамилии в Польше: необыкновенно увеличилось благосостояние частных людей с тех пор, как королевство получило во владение прусские гавани, и теперь народ наш [выделено мной – Ю.К.] немногим европейским народам уступит в роскоши относительно одежды и украшений, в обилии золота и серебра…» ([98] 2, с.109). Прочитав этот документ, можно подумать, что все поляки сильно разбогатели после перехода к Польше прусских гаваней в 1466 г. и начала активной торговли с Западом. Так ли это? Во второй книге трилогии приводились данные польского историка Рутковского о том, что именно в этот «золотой» период, о котором с таким пафосом и восторгом говорится в указанном документе, происходило катастрофическое обнищание польских крестьян. Если до XV в. подавляющая часть крестьян была собственниками полных наделов земли (около 50 га), то в XVI в. таких уже не осталось, около 50% владели половинным наделом, остальные были либо совсем без своей земли, либо с 1/4 надела или менее. А к середине XVII в. безземельные крестьяне составляли уже 2/3 всех польских крестьян ([206] pp.22, 112, 119). В этот же период польские крестьяне и горожане фактически перестали жить в нормальных домах и переселились в «халупы» и «каморки» - это также хорошо известный факт, описанный историками . Кроме того, почти сразу после перехода к Польше прусских гаваней, в конце XV – начале XVI вв., польские крестьяне потеряли свою свободу, став в своей массе крепостными. Но об этом польский автор, составивший указанный документ, как будто не знал, хотя он жил в то время в Польше. В 1560-е годы, через сто лет после начала интенсивной балтийской торговли, когда уже налицо было массовое обнищание польского населения, он продолжал утверждать, что его благосостояние «необыкновенно увеличилось» и что «народ наш немногим европейским народам уступит в роскоши относительно одежды и украшений, в обилии золота и серебра». Совершенно очевидно, что он писал не о народе, а об очень небольшой части общества, и прежде всего о тех «знатных фамилиях в Польше», которых при этом упоминал. Очевиден и источник обогащения этих «знатных фамилий» – жестокое ограбление крестьян и горожан Польши, а вовсе не сама внешняя торговля, которая якобы, как по волшебству, вдруг из ничего наполнила Польшу роскошными изделиями, золотом и серебром. Но это очевидно нам сейчас, когда мы сопоставили два бесспорных факта – резкое обогащение верхушки общества параллельно страшному обнищанию народа. А автору это совершенно не очевидно. Более того, он искренне уверен в обратном, о чем свидетельствуют его следующие слова: «если упустить Ливонию, то все это [то есть возможности “необыкновенного увеличения благосостояния” народа – Ю.К.] перейдет к опасному соседу» [то есть к Московской Руси] ([98] 2, с.109). Отсюда главная идея документа – надо не дать Москве захватить Ливонию (современную Прибалтику), чтобы она не обогатилась за счет внешней торговли. Идея, которая как мы знаем, нашла полное понимание среди польской правящей верхушки – Польша вступила в Ливонскую войну на стороне Ливонского ордена и против Москвы. Без сомнения, Иван Грозный вместе с большей частью русской элиты также был в плену этой иллюзии. Именно поэтому он и начал войну, и именно поэтому, сразу после завоевания Нарвы, он предоставил нарвским купцам право беспошлинной торговли по всему Московскому царству, равно как и право беспрепятственно торговать с Германией (чем они не замедлили воспользоваться) – полагая, что торговля увеличит благосостояние страны ([100] с.174). Последующий страшнейший экономический и демографический кризис стал, конечно, сильным шоком и для царя, и для всей элиты, которая, как было показано выше, начала со страшной скоростью разоряться или просто вымирать вместе с окружающим населением. Обогатилась лишь очень небольшая часть дворянства. Но само наличие этой иллюзии, возможно, и было той причиной, которая не позволила Ивану Грозному и его окружению начать протекционистскую политику (введение высоких таможенных пошлин). Для этого требовалось, чтобы прежние представления о том, что внешняя торговля приносит благоденствие, перевернулись вверх дном. Требовалось признать, что в экономике, как и в физике, материя и богатство не возникают ниоткуда, если кто-то один сильно богатеет на торговле, то кто-то другой не менее сильно от этого страдает . Требовалось признать, что внешняя торговля не несет благоденствие, а, наоборот, разрушительна, если она не регулируется мудрой государственной протекционистской политикой. К сожалению, такого сильного переворота в прежних взглядах Иван Грозный совершить не смог. Переворот во взглядах и в идеологии – это вообще самое сложное, намного легче совершить любой другой, даже государственный, переворот, чем переворот во взглядах и идеологии. 9.2. Откуда взялся «новый феодализм» XVII-XVIII веков? Как уже говорилось, многие историки просто игнорируют или замалчивают факты наличия в Московской Руси XVI в. демократического государства с развитым местным самоуправлением и прогрессивной системой судопроизводства. Точно так же в прошлом игнорировалось и замалчивалось наличие в Древней Руси демократических городов-государств, которые называли, а по инерции продолжают и сегодня называть «племенами». Причину этого искажения истории понять несложно: для историков XIX века, да и двадцатого тоже, было очень сложно признать тот факт, что до XVII в. в России было и местное самоуправление, и свобода личности, и ее неприкосновенность без решения суда, и суд присяжных, и Земский собор, и многие другие вещи, от которых в течение XVII-XVIII вв. не осталось и следа. Зато они появились к тому времени в Западной Европе и считались поэтому исключительно западноевропейскими достижениями. Если же признать их существование в России до XVII в., то сразу возникал вопрос – а куда это потом все исчезло, в период царствования Петра I, Екатерины II и прочих «великих» дворянских царей. И откуда взялось крепостное право, произвол помещиков и вельмож, управлявших своими поместьями как удельными княжествами, и прочие типично феодальные черты России XVII-XVIII вв. Другими словами, откуда взялся «новый феодализм» дворянской России, по всем своим признакам не оставляющий сомнения в том, что он и был настоящим феодализмом, в отличие от того, что существовало в Московской Руси до XVII века. Поскольку ответа на этот вопрос историки нам так и не дали, то придется разбираться самим. В первой и второй книгах трилогии было доказано, что обязательной предпосылкой феодализма является низкая плотность населения. Впрочем, эту закономерность, применительно и к крепостному праву, и к феодальным системам сбора налогов (кормлению), и к другим чертам феодализма уже много раз обосновывали историки и экономисты (см.: [64] главы V, XIII, а также см. выше п. 7.4). Но на все их обоснования мало кто до сих пор обращал внимания - в отличие, например, от тех глупостей, который написал о феодализме Маркс и которые вдалбливались в сознание историков на протяжении всех 70 лет существования СССР . С учетом указанной закономерности, наступление эры «нового феодализма» в России в XVII-XVIII вв. было, по существу, неизбежно: после такого опустошения и обезлюдения страны, которое произошло к 1620-м годам, ничего другого, кроме феодализма, просто не могло существовать в принципе. Страной с плотностью населения порядка 0,2 человека на кв. км., в которой самые крупные города сократились до размеров крупных сел, никакими другими методами, кроме феодальных, управлять было невозможно. Однако наступивший феодализм принципиально отличался от того, который мы видели в Московской Руси в XIII-XIV вв. В предыдущей книге трилогии ([65] глава IX) говорилось о том, что существуют два разных типа феодализма: классический и грабительский (торговый). Повторю кратко суть этих понятий. Об этих двух типах феодализма писал еще в начале XX в. известный русский историк Н.Рожков, который различал «обычный» феодализм, существовавший в средние века во Франции и Англии и в XIII-XIV вв. в России, и еще один, совершенно другой тип феодализма. Этот последний, по его словам, «в хозяйственном отношении характеризуется преобладанием транзитной, передаточной внешней торговли, которой подчиняются и ремесло, и земледелие или другие отрасли сельского хозяйства» ([107] 2, с.415-417). Таким образом, этот тип феодализма отличается от классического его варианта именно наличием интенсивной торговли с внешним миром, то есть глобализацией. Поэтому было предложено его назвать грабительским (или торговым) феодализмом, с учетом того, что интенсивная внешняя торговля при феодализме всегда приобретала форму грабежа. В той же главе IX было приведено много примеров грабительского феодализма: Испания и Галлия в раннем средневековье (V-VII вв.), Византия в последние столетия своего существования (XIII-XV вв.), колонии западноевропейских государств в колониальную эпоху (XVI-XVIII вв.). Еще одним примером грабительского феодализма, наиболее близким России, являются страны Восточной Европы в XVI-XVIII вв. Во всех этих странах: на территории современной Польши, Венгрии, Восточной Германии, Прибалтики, Чехии и Украины, - приблизительно с конца XV вв. было введено крепостное право – один из важных признаков феодализма. И, как полагают историки, основными причинами введения крепостного права в этих странах были низкая плотность населения в сочетании с резко возросшим экспортом зерна и различных видов сырья в свете резкого увеличения объемов европейской торговли ([167] pp.274-275; [156] p.608). Другими словами, именно желание местной элиты увеличить свои доходы от экспорта, в связи с начавшейся глобализацией, с одной стороны, и нехватка рабочих рук, с другой, и стимулировали введение крепостного права и феодальных порядков. Нет сомнения, что грабительский феодализм всегда приводил к образованию олигархии, очень богатой верхушки феодального общества, аккумулировавшей у себя все основные доходы от прибыльной внешней торговли. И в этом также его коренное отличие от классического феодализма, при котором олигархии не возникало, а была земельная аристократия, жившая исключительно на доходы от земли и от местной торговли. Именно такая аристократия существовала в эпоху классического феодализма в большинстве стран Западной Европы в X-XII вв., а также в Северо-Восточной Руси в XIII-XIV вв. И совсем иных «феодалов» мы видим во всех примерах грабительского феодализма, приведенных выше – феодалов-крепостников, которые одновременно являлись и торговцами-капиталистами, а в ряде случаев еще и работорговцами. С учетом вышеизложенного, на Руси неизбежно должен был возникнуть грабительский феодализм при ее первом же столкновении с Западом, то есть сразу после начала активной торговли Московской Руси с Западной Европой в XVI в. Причина – довольно низкая плотность населения, которая, при территории Московской Руси в первой половине XVI в. около 2,2 млн. кв.км ([117] с.153) и населении порядка 5 миллионов человек, составляла всего около 2-2,5 чел./кв. км. И даже если исключить малонаселенные территории на Севере и Северо-востоке, то и тогда плотность населения – в Центре и на Северо-Западе страны – была, очевидно, не более 4-5 чел./кв. км. при плотностях в Западной Европе, составлявших в то время от 30 до 80 чел/кв. км. Как было показано в предыдущей книге ([65] глава VIII), в Польше, где плотность населения была также довольно низкой (порядка 10 чел./кв.км), грабительский феодализм и крепостное право возникли сразу после начала морской торговли с Западной Европой (конец XV в.), то же самое произошло повсеместно в Восточной Европе. И причина была одна и та же – глобализация, то есть активно развивавшаяся в то время торговля между разными странами, особенно расположенными вдоль побережья Балтики, Северного моря и Атлантики. Но несмотря на то, что эти процессы вызвали сильную коррупцию, охватившую в XVI в. значительную часть русской боярской и дворянской знати, Московская Русь, с ее народной монархией, демократическим самоуправлением и самым передовым в то время в Европе законодательством и судопроизводством, в течение целого столетия пыталась противостоять этой коррупции. Лишь полное уничтожение, в результате демографического апокалипсиса, 90-95% населения в наиболее развитых областях страны (Центр и Северо-запад), которое было основной опорой демократического устройства Московского государства, привело фактически к краху этого государства и к началу формирования грабительского феодализма. 9.3. Конец московской династии Рюриков Была еще одна причина, способствовавшая краху демократического проекта в России и усилению коррупции государства, причина также немаловажная – конец московской династии Рюриков. Как бы ни пытались историки исказить историю, но факт остается фактом: пока была жива династия, существовала и народная монархия, а также демократия и свобода личности, как только династия исчезла (что фактически произошло со смертью Ивана Грозного в 1584 г. ), все это исчезло вместе с ней, и наступил феодализм и крепостное право. В дальнейшем, как мы увидим дальше, будут разные цари – цари-олигархи, боярские цари, цари-«воры», дворянские цари, но не будет больше народных царей, какими были Иван III и Иван IV. Во время знаменитого стояния на Угре против войск хана Ахмата в 1480 г. Иван III на некоторое время покинул войско и вернулся в Москву. Когда он въехал в столицу, его обступили простые горожане и начали его упрекать за то, что он испугался татар и бросил войско. Некоторые даже хватали его за бороду. А престарелый ростовский архиепископ Вассиан, по словам В.Ключевского, «встретил его еще более резкими упреками, начал “зло говорить ему”, называя его бегуном, трусом и грозя, что на нем взыщется кровь христианская, которая прольется от татар» ([55] XXVI). Если бы москвичи устроили такое в XVIII веке в отношении Петра I или Екатерины II, то всех их назвали бы бунтовщиками и немедленно сослали на каторгу в Сибирь, кого-то из них, наверное, за это казнили. А в эпоху народной монархии XV-XVI вв. такие простые искренние отношения были в порядке вещей. О том, что Иван Грозный, как и его дед Иван III, был народным царем, говорят лучше всего его действия по борьбе с коррупцией, развитию местного самоуправления, демократии и законности и устранению рабовладельческих и феодальных пережитков, которые были описаны в главе VII, говорят лучше, чем все выдуманные истории про его «злодейства». Во второй книге трилогии (МИК, п.18.3) были достаточно подробно рассмотрены основные «обвинения» в адрес Грозного, которые на поверку оказались несостоятельными, а также приемы, использованные Курбским и целым рядом авторов на Западе при создании мифа о «кровавом тиране», которые не оставляют сомнения в лживости этих произведений. Это была оголтелая «геббельсовская пропаганда» врагов России против ее царя – причем открытых и явных врагов, воевавших с ней, жаждавших установить над ней власть и ее расчленить, подобно тому, что планировал Гитлер в 1941 году. Поэтому нет смысла еще раз останавливаться на рассмотрении этой «геббельсовской пропаганды», намного важнее является изучение того, что было сделано Иваном Грозным за время его царствования, за что он снискал себе всенародную любовь. Эту всенародную любовь констатируют не только летописцы и историки ([100] с.494), об этом свидетельствуют также народные былины, о которых выше говорилось. Это вытекает и из того факта, что народ во время Смуты дважды посадил на трон его предполагаемого сына Дмитрия, не веря тому, что настоящего Дмитрия уже нет в живых. Потом поддержал Ивана Болотникова, шедшего на Москву в качестве воеводы «настоящего царя Дмитрия» . А потом избрал на царство представителя семейства Романовых, ближайших соратников и родственников Ивана Грозного и руководителей его опричнины. Вот какое доверие народа было ко всему, что было связано с именем Ивана Грозного! Так что он может по праву считаться народным царем. Историки отмечают, что за время правления Ивана IV не было ни одного значимого народного восстания или бунта ([100] с.402) – и это несмотря на тот страшнейший кризис, который в этот период поразил русские земли. Но народ не обманешь – он понимал (в отличие от современных историков), что царская власть не повинна в этом кризисе, и не устраивал социальных протестов. Даже академик С.Платонов, осуждавший «кровавую опричнину» Ивана Грозного и обвинявший ее во всех смертных грехах, был вынужден признать, что народная толпа «спокойно смотрела… на то, как Грозный рубил головы сотнями» ([96] с.103), и не устраивал никаких протестов. Однако народ знал, что это были головы изменников бояр и дворян. Зато последующий период (первые пять-семь десятилетий XVII в.), когда Русью правили то цари-олигархи, то боярские, то дворянские цари, отмечен таким числом революций и массовых бунтов (восстания Лжедмитрия I и Лжедмитрия II, восстания Хлопка и Болотникова, соляные и медные бунты, восстание Степана Разина и т.д.), что этот период может по числу и массовости социальных протестов поставить рекорд в истории. И головы цари рубили уже не сотнями, а тысячами и десятками тысяч, и не боярам-предателям, а ни в чем не повинному простому народу. Как уже говорилось, количество людей, казненных и загубленных царями XVII и XVIII веков, измеряются многими десятками тысяч человек, то есть на порядок превосходит количество казненных и убитых при Иване Грозном. Такую же разницу мы видим и по отношению к числу казненных и замученных западноевропейскими правителями эпохи Ивана Грозного (XV-XVII вв.). Как пишет, например, писатель-историк А.Горянин, «По подсчетам историка Р.Г.Скрынникова, знатока эпохи Ивана Грозного, при этом царе было… казнено и убито от трех до четырех тысяч человек… Однако если всмотреться в европейскую историю, то рядом с Людовиком XI, Ричардом III, Генрихом VIII, Филиппом II, герцогом Альбой, Чезаре Борджиа, Екатериной Медичи, Карлом Злым, Марией Кровавой, лордом-протектором Кромвелем и массой других симпатичных европейских персонажей наш Иван Грозный будет выглядеть вполне кротким. В центре Лондона вы можете полюбоваться на памятник Кромвелю. А Ивану Грозному русское сознание вынесло приговор… Среди 109 фигур на памятнике Тысячелетию России в Новгороде… места царю Ивану не нашлось. Мы можем гордиться своей нравственной планкой: англичане легко простили своей Елизавете I умерщвление 89 тыс. человек, а мы не прощаем… царю Ивану загубленные 4 тысячи» ([153] 22/2005, с.71). Высокая нравственная планка – это, конечно, хорошо, но в данном случае речь идет не о ней, а о чудовищных двойных стандартах историков – о кривом зеркале русской истории, которое до сих пор нам преподносится в учебниках и «научных трудах». Потому что если считать Ивана Грозного «кровавым тираном», то в таком случае большинство последующих русских царей даже и за людей считать невозможно, в таком случае это были нелюди, змеи и рептилии, принявшие человеческий облик, в чем читатель сам сможет убедиться на основе фактов, которые будут приведены в следующих главах. Гибель московской династии Рюриков сыграла огромную роль в том трагическом повороте русской истории, какой произошел в XVII-XVIII вв. Прежде всего, как свидетельствуют приведенные факты, государство при московских Рюриках, включая Ивана IV, выступало защитником народа. Наиболее страшный удар глобализации Московская Русь получила именно в правление Ивана Грозного: серебряные цены в стране за короткий период выросли в 6-8 раз, а объемы торговли – в десятки раз. Тем не менее, после двух десятилетий глобализации (1560-1570-е гг.) Русь очень быстро (к 1590-м гг.) восстановилась, что говорит о том, что демографические потери были невелики. А после второго удара глобализации (1600-1611 гг.), который был короче и намного слабее (цены уже выровнялись с Западной Европой и расти им дальше было вроде бы некуда), последствия были катастрофическими. Центр России был настолько опустошен, что для восстановления в нем более или менее нормальной плотности населения потребовалось два столетия. Причина состояла в том, что при Иване Грозном государство защищало население, а при его преемниках: Годунове, Шуйском и Семибоярщине, - оно его изводило и уничтожало ради удовлетворения жажды власти и богатства небольшой кучки правителей (подробности см. ниже). Помимо этого, гибель московской династии Рюриков отразилась и на изменении характера монархической власти, который мы видим в России в эпоху царствования Романовых (1613-1917 гг.). Если московские Рюрики были династией народных царей, и эта традиция передавалась от отца к сыну, то Романовы были династией дворянских царей. В течение всех 300 лет их правления, за редкими исключениями, цари-сыновья в основном продолжали дело царей-отцов. И никто из них, даже лучшие из Романовых, как будет показано далее, не изменил тому духу «дворянской монархии», который каждый унаследовал вместе с царством от своего отца. Поэтому пресечение московской династии Рюриков, династии народных царей, конечно, не могло не сыграть своей роли в крахе демократического проекта в России в XVII веке. Сегодня имеется достаточно оснований утверждать, что все члены правящей царской династии Рюриков во второй половине XVI века были убиты. Это следует, прежде всего, из результатов работы специальной комиссии по изучению останков царской семьи Рюриков, работавшей в Кремле в 1963 г. В останках всех членов царской семьи была обнаружена концентрация ртути и мышьяка, во много раз превышающая норму. В останках Ивана Грозного превышение по ртути составляло 32 раза, по мышьяку – 1,8 раз, в останках его сына Ивана – соответственно 32 раза и 3,2 раза, в останках его дочери Марии (умершей во младенчестве) – 5 и 45 раз, царицы Анастасии, первой жены Ивана Грозного – 3-10 раз по ртути и 10 раз по мышьяку. В останках сына Ивана Грозного царя Федора Ивановича и матери Ивана Грозного великой княгини Елены Глинской содержание мышьяка превышало норму в 10 раз, а в останках его последней жены царицы Марии Нагой в 15 раз выше нормы было содержание ртути ([73] с.167). Вывод, который делает на основе этих данных историк В.Манягин: «потомков Рюрика на русском престоле целенаправленно уничтожали» ([73] с.166). Факт отравления Ивана Грозного признают даже авторы упомянутого выше учебника, которые ставят под сомнение существование против него заговоров, что еще раз говорит об их «замечательной логике» ([50] с.440, 434-435). Об отравлении же всех членов царской семьи в учебнике для историков нет ни слова – очевидно, для авторов учебника, включая его ответственных редакторов А.Сахарова и А.Новосельцева, этот факт, изменивший всю русскую историю, не является важным и заслуживающим упоминания. Зато ими по-прежнему выдвигается обвинение Грозного в убийстве своего сына ([50] с.439), что после всех приведенных выше фактов можно назвать вопиющей ложью. Если медицинская экспертиза установила, что сын Грозного Иван был отравлен смертельной дозой яда (то есть причина смерти установлена), и нет прямых свидетелей, утверждающих обратное (а есть кем-то сделанные приписки в «свидетельских показаниях»), то как можно обвинять Ивана Грозного в этом убийстве, тем более столь безапелляционно, как это делается в упомянутом учебнике? Во второй книге трилогии было фактически доказано, что в отравлении семьи Ивана Грозного активное участие приняли иезуиты. Повторю еще раз, что только иезуиты в то время обладали технологией отравления (о чем точно известно), позволявшей медленно и постепенно травить не только царя, но и всю его семью, больше ни у кого такой технологии не имелось. Речь идет о свечах, пропитанных мышьяком и ртутью. Установлен факт, что иезуиты пытались при помощи таких свечей в XVII веке отравить австрийского императора Леопольда I, но заговор удалось раскрыть. Вот тогда-то это иезуитское ноу-хау по отравлению царственных особ было раскрыто и получило огласку ([31] с.370-371). До этого оно держалось в строжайшем секрете. Никаким другим способом (из числа известных) отравить при помощи мышьяка и ртути всю царскую семью, включая даже дочь Ивана Грозного Марию, умершую в младенческом возрасте, в то время не представлялось возможным. Ведь вся еда царской семьи тщательно проверялась, ну а грудные младенцы и вовсе питались грудным молоком. К тому же надо учесть, что царскую семью травили на протяжении 60 лет, и следовательно, в этом принимали участие не просто отдельные индивидуумы, а некая тайная и могущественная организация. Никаких масонов в то время еще не было, поэтому такой организацией в то время могли быть только иезуиты. Кроме того, важным доказательством причастности иезуитов служит тот факт, что иезуитский генерал А.Поссевино, отвечавший за работу с Россией в ордене, еще в августе 1582 г., то есть за полтора года до смерти Ивана Грозного, в отчете Венецианской синьории писал, что «московскому государю жить не долго» ([73] с.149). Следовательно, он был в курсе тайной операции по отравлению царя. Известно и множество других фактов о подрывной деятельности иезуитов против Ивана Грозного и вообще против Московской Руси, что являлось частью общего плана мировой олигархии Запада той эпохи по уничтожению Русского государства и установлению над ним власти католических держав (плана, частично удавшегося и реализованного в период Смуты). Конечно, иезуиты действовали не одни. Они, судя по всему, доставляли в Россию отравленные свечи, но должны были найтись лица, вхожие в царский дворец, которые могли либо самостоятельно, либо подкупив кого-то из слуг, поставить эти свечи в покоях царя и его семьи. Скорее всего, такими лицами были бояре, рассчитывавшие устранить неугодного им царя, без их деятельного участия вряд ли что-то могло произойти. Что же толкало этих богатейших членов общества на такое тяжкое преступление? Очевидно, причины были те же, которые толкнули сенаторов в Древнем Риме на убийство Цезаря.. Большинство убийц Цезаря, включая Кассия и Брута, задолго до убийства получили от него видные должности и стали наместниками самых лучших римских провинций и видными чиновниками. И потом, объясняя мотивы своего поступка, они жаловались на то, что он «не предоставлял им власти», то есть не давал им воровать у государства и грабить провинции, чем они с большим удовольствием и занялись после убийства Цезаря (см.: [65] глава I). И в России мы видим то же самое. Правившая по малолетству Ивана его мать Елена Глинская была отравлена, когда ему было лишь 8 лет, и дорвавшиеся до власти князья и бояре стали «аки львы» и «злодеи» грабить русские города. Когда Иван IV вырос и стал бороться с княжеско-боярской коррупцией, он в течение всей своей жизни вызывал страшную злость и негодование многих представителей как старой княжеско-боярской знати, так и новых людей, выдвинувшихся в его правление, которым введенные им принципы управления не давали возможности сполна воспользоваться полученной ими властью в целях обогащения. Как уже говорилось, безудержная жадность и стремление к приобретению богатства подстегивались начавшимся процессом вовлечения Руси в европейскую глобализацию, в частности, вызвавшим резкое обесценение золота и серебра, а также небывалую спекуляцию и экономический кризис, разоривший многих представителей русской знати. Эта жадность и ненависть к царю, боровшемуся с боярско-дворянской коррупцией, и были первопричиной заговоров против царя. В целом за время правления Ивана Грозного было, по меньшей мере, 10 заговоров, о которых сегодня известно, причем некоторые из них были очень крупными, в них участвовали сотни бояр и дворян ([100] с.177-413). В некоторых заговорах участвовали и представители новой знати, поднявшейся при Иване IV, как говорится, «из грязи в князи», в том числе видные опричники А.Басманов и А.Вяземский. В конце концов результатом этих заговоров стала гибель всех членов семьи Ивана Грозного и его самого. Причем, финальная часть этого злодейства (подобно убийству Цезаря Брутом) была осуществлена человеком, к которому царь был более всего расположен в последние годы своего правления и который получил от царя большие почести и высокое положение в государстве – Борисом Годуновым. В конце правления Ивана Грозного Годунов был самым богатым человеком в стране, получая около 100 тысяч рублей ежегодного дохода ([142] с.53). Но всего этого богатства ему было мало – ему была нужна еще и царская власть, для захвата которой он не останавливался ни перед чем. Судя по всему, Годунов не только отравил сына Грозного Ивана, в останках которого нашли наивысшую среди всех членов царской семьи концентрацию ртути и мышьяка, и не только отравил самого Ивана Грозного, но и (для верности) еще его и задушил вместе со своим помощником Богданом Бельским. Во всяком случае, именно так описывает обстоятельства гибели Грозного англичанин Д.Горсей, много лет проживший на Руси и вернувшийся в Москву после поездки в Англию сразу после смерти царя ([26] с.87). Поднявшийся народ стал требовать казни убийц царя, и Годунов, чтобы замять дело, сослал в ссылку Бельского, свалив всю вину на него. Несмотря на то, что царский трон перешел к сыну Ивана IV Федору Иоанновичу, но, по причине слабоумия последнего, правил страной фактически Борис Годунов, приходившийся ему тестем, которого Горсей уже применительно к тому времени называет то «князем-правителем», то «царем», то «узурпатором» и «тираном-душегубцем». На нем же, судя по всему, лежит вина и за убийство царевича Дмитрия в Угличе, последнего представителя московской династии Рюриков. Это тоже следует из записок Д.Горсея, который находился в то время в Ярославле и слышал обстоятельства смерти царевича от очевидцев, свидетельствовавших, что Дмитрий был убит людьми Годунова ([26] с.130). Впоследствии у 200 жителей Углича по распоряжению Годунова вырвали языки, очевидно, чтобы уже никому ничего не смогли рассказать, многие жители города были сосланы в Сибирь ([100] с.446-447). А несколькими годами спустя Василий Шуйский, возглавлявший следственную комиссию по углическому делу, подтасовавшую факты и следственные выводы, признал, что убийство царевича Дмитрия было организовано Годуновым. Поскольку это убийство также было выгодно в первую очередь последнему, который устранил тем самым законного претендента на царский трон (то есть, имеются не только свидетельства очевидцев, но и мотив убийства), то у большинства историков фактически нет сомнений в том, что это убийство было организовано Борисом Годуновым ([100] с.441). 9.4. Царь-олигарх Борис Годунов Феномен правителя-олигарха – не единственный в истории, они встречались и среди императоров Древнего Китая, и среди императоров Византии (Юстиниан I), и среди князей Киевской Руси (Святополк II), и в ряде других случаев в истории. Отличие такого правителя от всех других состоит в том, что он действует не в интересах массы своих подданных, как это делают народные цари, и даже не в интересах какого-то сословия, как это делали, например, дворянские цари. В отличие от них, правитель-олигарх действует в основном в своих собственных интересах, в интересах накопления своего собственного богатства и власти. А все остальные действия, будь то забота о благе народа или забота об интересах аристократии, являются той ширмой или той искусно созданной дымовой завесой, за которой он прячет свои истинные действия. Даже выдвижение или предание опале тех или иных людей, как правило, производится правителем-олигархом исключительно по тем же принципам, исходя из того, насколько выгодно это не для интересов страны, народа или сословия, а для личных интересов правителя. О том, насколько мало заботили Бориса Годунова интересы народа, говорят следующие факты. Во-первых, в его правление было введено крепостное право. Первые шаги в этом направлении были сделаны в царствование слабоумного царя Федора Иоанновича (1584-1598 гг.), когда фактически правил Годунов, а затем закреплены после смерти Федора самим Борисом Годуновым, официально ставшим после этого царем. Как подытожил В.Ключевский, «на этого правителя падает вся ответственность… он – первый виновник крепостного права, крепостник – учредитель» ([55] XXXVII). Конечно, поскольку крепостное право всегда в истории возникало в условиях редкого населения и нехватки рабочих рук, то опустошение Руси, начавшееся уже в последней трети XVI в., могло способствовать этому явлению. Но в 1590-е годы, когда началось введение крепостного права, ситуация улучшилась – количество крестьянских дворов восстановилось до прежнего уровня, поэтому во введении данных мер на тот момент не было никакой необходимости . Кроме того, как показывает исторический опыт (включая опыт самой Московской Руси в XIII-XV вв., где, несмотря на редкое население, не было крепостного права), введение данной меры свидетельствует об усилении коррупции государства, так как она приводит к поражению в правах значительной части населения. В реальности введение крепостного права сразу перечеркнуло всю прежнюю работу, проделанную Иваном Грозным и его предшественниками в области народного (крестьянского) самоуправления и в области самого передового в Европе законодательства. Как отмечает Д.Блюм, в момент ужесточения режима в отношении крестьян не существовало и не было введено никаких законов, которые бы защищали крестьян от произвола помещиков, не говоря уже о какой-либо фактической их защите государством. Поэтому результатом, указывает историк, было быстрое ухудшение положения крестьян ([156] p.265). Наступивший правовой беспредел и произвол помещиков в отношении крестьян, несомненно, усугубил демографический и экономический апокалипсис начала XVII в. Кроме того, Годунов фактически воссоздал холопство, уже почти уничтоженное окончательно при Иване Грозном. Как указывает Г.Вернадский, законом от 1597 г. было установлено, что любой работник, служивший хозяину более 6 месяцев, автоматически становился его холопом (рабом) ([16] 1, с.219). Таким образом, все население, работавшее по найму (!), было одним росчерком пера обращено в положение рабов, не имевших вообще никаких прав. Во-вторых, именно в правление Годунова резко выросли налоги. Н.Рожков, изучавший их динамику, пришел к выводу, что до конца правления Ивана Грозного налоги росли лишь в той мере, в какой обесценивалось серебро (в связи с глобализацией). То есть, говоря нынешним языком, налоги изменялись лишь в номинальном выражении, в соответствии с темпом инфляции, но не изменялись в реальном выражении, поскольку покупательная способность серебряного рубля все время падала. Поэтому, как отмечает историк, рост налогов в правление Ивана IV нельзя считать причиной экономического кризиса. А вот после его смерти, то есть во второй половине 1580-х и в течение 1590-х годов налоги выросли почти в 4 раза (с 42 до 151 рубля с сохи ), и именно этот рост налогов, делает вывод Н.Рожков, означал резкое повышение «реального обложения» населения налогами ([107] 4, с.63-64). Этот 4-кратный рост реального обложения налогами мог стать одной из причин, усугубивших экономический и демографический кризис и, в частности, страшные голодоморы 1601-1604 гг. В-третьих, Иван Грозный все деньги из казны (то есть из госбюджета) всегда тратил на всевозможные государственные нужды, и в его правление мы всегда видим, что казна пуста. Интересно, что и это некоторые историки рассматривают как негативный момент в его правлении, хотя любому современному человеку ясно, что государство, которое в условиях экономического кризиса накапливает деньги в казне, вместо того, чтобы тратить их на поддержку населения и экономики, совершает преступление в отношении этого самого населения. Так вот, именно это и делал Борис Годунов, который, будучи уже фактически царем при слабоумном Федоре, накапливал несметные богатства. Как писал в начале XX века академик С.Платонов, «Борис успел сосредоточить в своем обладании громадные материальные средства – земли, доходы с оброчных статей, жалованье по различным должностям», и далее историк чуть ли не хвалил его за это (!), отмечая его «большой правительственный талант» и то, что «исключительное богатство и тысячи лиц, зависимых от него, как землевладельца» ставили его «вне опасности боярской конкуренции и козней» ([96] с.61). Однако в дальнейшем все это богатство не спасло Годунова ни от того, ни от другого (см. ниже), подняв помимо этого народную бурю, уничтожившую все семейство Годуновых. Но сам факт примечателен: самый богатый человек страны, сколотивший свое состояние за короткий период и став правителем огромной страны, и далее продолжает в том же духе, думая по-прежнему лишь о личном обогащении, как будто ему мало той власти, которую и так уже имеет как правитель. Как писал Д.Горсей, Борис Годунов «обладал теперь огромным богатством, которое увеличивалось ежедневно, и он не знал даже, как его использовать, чтобы показать свою славу» ([26] с.105). И здесь мы видим принципиальную разницу в менталитете правителя-олигарха и правителя, действующего в интересах своей страны и народа. Первый, и став правителем, думает только о личном богатстве, а не об общественном благе. В целях личного обогащения и накопления богатства в казне (что в тех условиях было по сути одно и то же, казна принадлежала формально недееспособному царю, а фактически – его тестю-«правителю») Годунов использовал все средства – и 4-кратное повышение налогов, и введение госмонополий на многие виды торговли, и даже уже упоминавшийся выше запрет на ввоз иностранного хлеба в периоды страшных голодоморов, введенный, очевидно, для того, чтобы не допустить падения цен на хлеб. Что касается госмонополий, то англичанин Д.Флетчер писал, что «царь отправляет нарочных в области производства меха, воска, меда и т.д. и забирает или захватывает целиком какой-либо один товар или два или более по дешевым ценам, какие сами назначат, а потом продают по высоким ценам своим и иностранным купцам». И далее указывал, что в 1589 г. царь забрал себе весь произведенный в стране воск, запретив кому-либо еще им торговать ([142] с.75). Таким образом, мы видим совершенно явный пример «княжеской разбойничьей торговли», о которой писали М.Покровский и Н.Рожков, но в исполнении Бориса Годунова. И если бояре или дворяне во времена Ивана Грозного могли лишь время от времени себе позволить прямой грабеж населения, но потом, по свидетельству Флетчера, часто попадали под царский суд и их лишали награбленного ([142] с.72), а торговцы, судя по всему, действовали в основном хитростью и обманом, то здесь мы видим ничем не обузданный грабеж со стороны самого царя. Он просто отбирает целиком весь произведенный населением товар, давая за него чисто символическую цену, и затем наживается на его перепродаже. Причем, каждый год выбирает новый товар (какой выгоднее отобрать), так чтобы население не знало заранее, какой товар будут отбирать и не сократило его производство. Интересно, читал ли об этом грабеже населения, организованном Годуновым, у Флетчера академик С.Платонов, который писал о «большом правительственном таланте» Бориса? Не мог не читать, книга Флетчера широко известна. Что говорить, талант у Годунова действительно был, но отнюдь не «правительственный», а талант грабителя-олигарха. Не зря один современник, городской житель, хорошо разбиравшийся в экономической политике правительства (в отличие от академика Платонова), писал с осуждением о «злосмрадных прибытках» Годунова ([98] 2, с.158). По сути, Борис Годунов предвосхитил меры большевиков, которые в период Гражданской войны ввели продразверстку. Но если те вводили эти меры в условиях военного времени в целях снабжения голодающих городов, то Годунов – исключительно в целях личного обогащения. Этот организованный грабеж населения, организованный Годуновым, а также его запрет на ввоз иностранного хлеба, безусловно, были в числе причин, вызвавших массовые голодоморы в период его правления. По данным М.Покровского, в период голодоморов 1602-1604 гг., когда люди умирали десятками и сотнями тысяч, цены на хлеб выросли в 80 раз (!), что можно считать беспрецедентным случаем в мировой истории ([98] 2, с.160). Города в таких условиях фактически превратились в «лагеря смерти» - поскольку ни у кого не было таких денег, чтобы покупать хлеб по цене золота, а больше хлеба взять было негде – вся торговля в стране оказалась под контролем Годунова и боярско-дворянской «торговой мафии». Поэтому именно Борис Годунов в значительной мере несет ответственность за массовое вымирание русского населения на рубеже XVI-XVII вв. Нет никакого сомнения, что его действия: введение принудительных госмонополий, запрет на импорт иностранного хлеба, 4-кратное повышение налогов, введение крепостного права и рабства, - спровоцировали страшнейший экономический и демографический кризис или в любом случае, резко его усилили . Согласно летописям, люди по всей стране поедали траву, кору деревьев и даже друг друга и массами умирали ([156] p.161). Ко всему вышесказанному можно добавить ряд примеров жестоких расправ и зверств Годунова по отношению к народу, которых никогда не позволял себе ни Иван Грозный, ни его предшественники. Так, у 200 жителей Углича были вырваны языки, а для усмирения восстания крестьян в Комарицкой волости он послал туда татарскую конницу, которая поголовно убивала всех жителей, а уцелевших продавала в рабство за пределы страны ([100] с.475). Не случайно действия Годунова летописцы (в частности, дьяк Иван Тимофеев) называли «бесовскими», намекая на его связь с Сатаной ([100] с.473). Помимо того, что деятельность Годунова носила ярко выраженный антинародный характер, Борис Годунов не был ни боярским, ни дворянским царем. Как отмечал С.Платонов, он не принадлежал ни к боярской группировке, ни к группировке дворян, сформировавшейся вокруг «двора» Ивана Грозного, и не выражал интересы ни тех, ни других. Похоже, что он думал исключительно о своих собственных интересах. Поэтому в течение его правления против него был организован целый ряд покушений и заговоров – со стороны бояр и дворян ([96] с.59). Да и его смерть в 1605 г., по мнению Г.Вернадского, явилась следствием отравления ([16] 1, с.209), по-видимому, организованного теми же боярами и дворянами. Но если бы Годунова не отравили бояре и дворяне, то он бы был уничтожен народом, который уже собирался в тот момент вокруг Лжедмитрия на Юге Руси, поэтому его дни как царя в любом случае были сочтены. Как писал М.Покровский, Борис Годунов «был первым русским царем, которому пришлось бороться с революцией» (с восстанием Лжедмитрия I) ([98] 1, с.257). Спустя всего лишь 1-2 месяца после его смерти все бояре, дворяне и их армия, испуганные размахом этой народной революции, отказались признать царем Федора Годунова, сына Бориса, и присягнули Лжедмитрию I, который уже шел своим триумфальным шествием на Москву. При этом сам новоиспеченный царь Федор и его мать, вдова Бориса, были убиты разъяренным народом и дворянами. Вот каков был конец семейства Бориса Годунова, самого богатого человека на Руси в конце XVI в. – начале XVII в., а также, по выражению историка Н.Прониной, «клятвопреступника, убийцы и вора» ([100] с.474). Для завершения картины необходимо указать еще на одну черту Годунова, которая очень характерна для олигархии. Эта черта – крайнее лицемерие. Примеров его можно приводить бесчисленное множество, и я приведу лишь несколько. Так, Борис всячески старался внешне показать, что он действует в интересах народа. Во время голодоморов 1601-1604 гг. он издал несколько указов, порицавших действия спекулянтов, которые препятствовали доставке продовольствия крестьянами на городские рынки, и раздавал зерно наиболее нуждающимся из городских хранилищ. Но, как отмечает Г.Вернадский, эти меры были неэффективны. По данным летописцев, за два года и четыре месяца только в Москве от голода умерло 127 000 человек, в том числе большая часть тех, кто пришел в столицу в надежде на какую-то помощь ([16] 1, с.198-199). А в это же самое время царь под страхом смерти (и под надуманным предлогом) запретил ввозить в страну импортное зерно, которого в Нарве скопилось огромное количество. Значит, можно сделать вывод, что он сам участвовал в прибылях торговцев, спекулирующих зерном, и препятствующих его подвозу в города, и вовсе не был заинтересован реально в том, чтобы искоренить этих спекулянтов. Отсюда и неэффективность мер борьбы с ними – разве можно было с ними бороться какими-то указами, любому очевидно, что с этим можно было бороться только с помощью полицейских мер или даже армии. Но этими показными указами, которые глашатаи зачитывали на площадях, и небольшими, и столь же показными, раздачами бесплатного хлеба, Годунов хотел создать себе имидж царя, радеющего о благе народа. Очевидно, этому же имиджу должен был, по его замыслу, служить и указ от 28 ноября 1601 г., принятый вскоре после официального провозглашения Бориса царем, который отменил крепостное право , но только на один год, потом был восстановлен прежний порядок, введенный при Федоре Иоанновиче. И он коснулся лишь части крестьян – только тех, которые были на землях мелкого дворянства и исключая Московский уезд ([100] с.480). Дескать, вот царь Федор Иоаннович ввел крепостное право, а царь Борис Годунов его отменил. Правда, не для всех крестьян и всего на один год, но уж не обессудьте, чем смог, услужил народу. Еще один пример – Годунов хотел создать себе имидж скромного человека, не претендующего на власть и принимающего эту власть по просьбе народа. После смерти царя Федора он в течение нескольких недель или месяцев разыгрывал «спектакль», притворно отказываясь стать царем, хотя его усиленно уговаривали, с криком и плачем. Был даже пущен слух, что он уходит в монастырь. Причем, его уговаривали принять царство и какие-то люди перед толпой, и целая толпа приходила к дому его сестры Ирины просить о том же, а в заключение этого «спектакля» был устроен целый крестный ход, освященный церковью, требовавший «Бориса на царство». Ряд свидетелей показали, что все это было организовано самим Годуновым, а многих людей насильно или под угрозой штрафов и наказаний заставляли принять участие в крестном ходе и других мероприятиях. А кто плохо кричал и слезы лил, требуя «Бориса на царство», того тут же люди Годунова «подбадривали» ударом палки ([100] с.462-463; [55] XLI). Еще один показной имидж, который о себе создавал Годунов, состоял в том, что он якобы был равнодушен к деньгам и ценным дарам. После своего избрания царем он больше месяца оставался в Новодевичьем монастыре, а 1 апреля 1598 г., когда стало теплее, устроил еще один «спектакль» - въезд новоиспеченного царя в Москву. Целая толпа встречала его в поле за стенами города, несли ему золоченые кубки, соболей и другие ценные подарки. Но он (публично) от всего отказался, и с глубоким поклоном принял лишь хлеб да соль ([100] с.465). А теперь прочтем воспоминания людей, действительно хорошо знавших Годунова. Англичанин Д.Горсей, который по специальному заказу последнего во второй половине 1580-х годов привез ему из Англии огромный список всевозможных предметов роскоши, пишет (пунктуация моя – Ю.К.): «Правитель Борис Федорович провел целый день (!) в пересмотре драгоценностей, цепей, жемчуга, блюд, золоченого оружия, алебард, пистолей и самопалов, белого и алого бархата и других изумительных и дорогих вещей, заказанных и столь любимых им» ([26] с.104). Это уже что-то, сильно напоминающее гоголевского Плюшкина или бальзаковского Гобсека . Для сравнения – до этого Горсей возил для Ивана Грозного из Англии только медь, свинец, порох, селитру и серу, которые требовались для изготовления оружия и ведения военных действий. И не зря возил – при обороне Пскова от 100-тысячной армии польского короля Батория у обороняющихся оказалось столько пушек и пороха, что они буквально крошили все вокруг день и ночь без остановки. А Баторий, несмотря на свою огромную армию, испытывал нехватку пороха и вскоре был вынужден уйти из-под Пскова ни с чем. Что же касается Годунова, то, судя по списку заказанных им товаров, который включал также львов, декоративных собак, белого быка с позолоченными рогами, органы и клавикорды ([26] с.79, 100, 103), интересовали услуги Горсея вовсе не для государственных нужд, и вовсе не для доставки необходимых стране товаров, а для доставки из Западной Европы «столь любимых им» предметов роскоши и других символов богатства. Зато на публике он старательно создавал образ бессребреника, пекущегося лишь о благе государства, публично отказываясь от ценных подарков, предлагаемых ему, очевидно, специально подосланными им самим же людьми. Как видим, уже в то время олигархия активно прибегала к массовым пиар-кампаниям для создания себе благородного и даже народного имиджа, который нисколько не соответствовал содержанию. Надо сказать, что эти ухищрения во многом были эффективными. Они не только обманули многих простых людей, но даже обманули некоторых историков. Так, М.Покровский считал его «крестьянским царем» , ссылаясь на свидетельства некоторых летописцев о милосердии царя Бориса к нищим и сирым и его бесплатные раздачи хлеба ([98] 2, с.141, 157). Но большинство историков, привыкших делить общество на общеизвестные социальные группы (крестьяне, горожане, дворяне, бояре) действительно встали в тупик, пытаясь определить принадлежность царя Бориса той или иной социальной группе. Некоторые все же считали его «дворянским» царем, несмотря на отсутствие поддержки со стороны «двора» Ивана Грозного, другие вообще затруднились его отнести к какой-то группе ([107] 4, с.175). Как представляется, его можно отнести лишь к одной социальной группе, вернее класса, о котором почти все время забывают – к олигархии, о чем свидетельствуют приведенные факты. А представителям этого класса, как свидетельствует история, вовсе не обязательно входить в какие-либо политические группировки или социальные группы. Конечно, может вызвать сомнение правомерность использования термина «царь-олигарх», ведь олигархия – это власть немногих, а не власть одного. Действительно, олигархия всегда предпочитает управлять через какой-либо привилегированный коллегиальный орган: «совет 104» в Карфагене, Сенат в Риме, «совет двадцати» в Венецианской республике, магнатский сенат в Польше XVII-XVIII вв. и т.д.; и при этом все эти советы стараются как можно больше ограничить власть монарха или правителя, как это было во всех указанных примерах. Но в ряде случаев олигархии не удается навязать обществу такой тип коллегиального олигархического правления. В частности, на Руси было очень сильное противодействие со стороны народа и части аристократии любому такому типу правления. В малолетство Ивана IV страной фактически правила Боярская дума, и это вызвало народные восстания. После смерти Федора Иоанновича опять были попытки Боярской думы править страной без царя, но это вызвало резкое недовольство народных масс, требовавших нового царя ([100] с.458). То же повторилось и в период Смуты, когда страной опять пыталась править Боярская дума без царя. Каждый раз, когда после падения очередного царя или самозванца бояре пытались править самостоятельно, начинались такие же массовые выступления: народ слишком хорошо помнил предыдущие случаи, когда страной управляла боярская олигархия. Поэтому на Руси она была вынуждена подстраиваться под монархический тип правления. А это означало, в отсутствие законного наследника, что олигархи должны были биться в смертельной схватке за царский трон, что и произошло, когда сцепились Годунов, Шуйские и другие олигархические кланы. Дело дошло даже до драки между Годуновым и Шуйским прямо на заседании Боярской думы ([100] с.426). В итоге победил Годунов, который был самым богатым, смог подкупить больше всего сторонников, вплоть до создания своей «дворянско-холопской» гвардии (см. ниже), и который был самым лицемерным и сумел создать о себе самое благопристойное мнение среди тех, кто не знал его близко. Как писал летописец Иван Тимофеев, «он казался ко всем добрым, тихим и щедрым, и был всеми любим», но после, «когда достиг царского сана… он обманул ожидания всего народа, который с надеждой и сердечной верой ждал от него лучшего. Он тотчас переменился и оказался для всех нетерпимым, ко всем жестоким и тяжким» ([100] с.483). В целом, феномен Годунова и трагедия Руси накануне Смуты состояли в том, что олигарх стал царем, но по своему менталитету и своей жизненной установке остался олигархом. Как отмечает Н.Пронина, достигнув высшей власти, он не осознал, что эта высшая власть предполагает и высокую ответственность по отношению к обществу ([100] с.483). А это как раз то, что олигархия в принципе не может и не хочет принимать и осознавать. Смерть последних народных царей династии Рюриков и приход к власти царя-олигарха очень символичны. Эти события отмечают важный рубеж в русской истории: конец славной эпохи – эпохи вечевой демократии, народных монархий и народного самоуправления, и начало новой эпохи – эпохи рабства и деспотизма. Весьма символично, что именно в этот момент на трон взошел Борис Годунов, «клятвопреступник, убийца и вор», моривший голодом русские города и, можно сказать, собственными руками осуществлявший тот апокалипсис, который разразился на Русской земле. Раздел 3. Коррупция в эпоху «нового феодализма» (XVII в. - начало XIX в.) С правления Бориса Годунова (конец XVI – начало XVII вв.) начинается новая эпоха в социальной истории России, которую русские историки называли «дворянской эпохой» или «эпохой дворянской революции», а также эпохой «нового феодализма». В советское время было принято начало новой эпохи обязательно связывать с царствованием Петра I. Но я полагаю, дореволюционные русские историки были более правы, рассматривая эпоху Петра как продолжение «дворянской эпохи» ([107]; [98]). И основной причиной, по которой началом новой эпохи следует считать именно правление Годунова, а не Петра I, является введение крепостного права. Потому что для социальной и политической истории России XVI-XVIII вв. ничто не имело большего значения. Именно этот шаг является водоразделом, отделяющим свободу, законность и демократию Московской Руси от беззакония, произвола и деспотии России «дворянской эпохи» или эпохи «нового феодализма» . Глава X. Семнадцатый век – век революций и социальных потрясений Семнадцатый век начался с того, что царю Борису Годунову впервые в истории Московского царства пришлось, по словам М.Покровского, «бороться с революцией»; он продолжился целой серией восстаний и бунтов «низов», а закончился революцией «верхов», начатой Петром I в конце столетия. Поэтому он по праву может считаться веком революций и социальных потрясений. Но особое место в истории этого века занимают события первых полутора десятилетий – события Смуты. 10.1. Смутное время – «Великая разруха», «Апокалипсис» и «Шабаш воров» Историки называют период после смерти Годунова (1605 г.) и до восшествия на трон Михаила Романова (1613 г.) Смутой или Смутным временем, хотя некоторые из них полагают, что Смутное время началось уже в 1584 г., сразу после смерти Ивана Грозного ([96] с.56), а другие полагают, что оно не закончилось с восшествием на трон Романова, а продолжалось до 1618 г. ([16] 1) Но почему они так называют этот период, и откуда взялось это название, совершенно непонятно. Дело в том, что, как указывает Н.Рожков, современники называли это время «Великой разрухой», и ни о каком «Смутном времени» или «Смуте» не говорили ([107] 4, с.176). Почему возникло название «Великая разруха», читателю, думаю, понятно, после той информации, которая была приведена в предыдущих главах: большей разрухи в России не было никогда в ее истории, во всяком случае, в период с XIV по XIX век. Как представляется, еще больше подходит для этого времени слово «Апокалипсис», поскольку на европейской территории Московской Руси численность населения к концу данного периода сократилась примерно в 5 раз, а в наиболее густонаселенной ее части (Центр и Северо-запад) – в 10-20 раз. Ни одного другого подобного случая в истории Европы за последнюю 1000 лет не зафиксировано, поэтому это название представляется вполне уместным. Слово «Смута» означает, с одной стороны, «мятеж, народные волнения» (устаревшее значение), с другой стороны, «раздоры, ссоры, беспорядок». Словосочетание «Смутное время» означает «беспокойное тревожное время», но также означает «неясное или темное время» [83]. Таким образом, эти названия никому ничего не говорят (в отличие от «Великой разрухи») и призваны засвидетельствовать, что речь идет о каких-то беспокойных временах, о которых нет почти никакой информации. Что-то типа гибели таинственной Атлантиды, произошедшей, согласно Платону, около 11000 лет назад, о которой нет никакой другой информации, кроме предания, записанного древнегреческим философом. Но на самом деле это не так: как было показано выше, есть подробная информация и о демографии, и об экономике, и о социальном составе населения, равно как и о всех событиях Смутного времени. Поскольку термин «Смутное время» не употреблялся самими современниками, то он, судя по всему, был придуман историками, взявшимися за описание этих событий намного позднее. Спрашивается, зачем нужно было менять всем понятное и отражавшее суть явления название «Великая разруха» на малозначащее название «Смута» или совсем уже двусмысленное название «Смутное время»? Конечно, можно предположить, что историки не сразу разобрались в экономической и демографической подоплеке происходившего, а сконцентрировали свое внимание лишь на череде событий, откуда и пошло переименование. Тогда можно винить историков в недобросовестности: писцовых книг и других источников об экономике и демографии того периода предостаточно. Но почему в таком случае не дали этому времени название, например, «Гражданские войны», которое намного лучше и четче, чем «Смутное время», передает происходившие в тот период события: «Смутное время» вообще их почти никак не передает. Поэтому более вероятно, что речь идет не о недобросовестности, а о вполне сознательной и умышленной попытке историков, или тех, кто направлял их действия, «замутить воду». Ведь термины «Великая разруха» или «Гражданские войны» слишком недвусмысленно говорят о сути происходившего, а термин «Смутное время» можно трактовать, кому как вздумается, и под это дело можно писать любые басни и небылицы, повествующие об этом то ли «смутном», то ли «мутном», в общем, никому не понятном, времени. Итак, вкупе с огромным количеством вымыслов об Иване Грозном и с сознательным сокрытием и искажением фактов об Апокалипсисе и Великой разрухе, которые действительно произошли в начале XVII в., но о которых до сих пор историки умалчивают или говорят невнятно, скрывая их действительные размеры, можно говорить о вполне сознательном, созданном в прошлом и продолжающемся до сих пор, грандиозном искажении правды о великой катастрофе, произошедшей в то время на Руси. Поскольку тема данной книги лежит в области социальной истории, то я позволю себе дать указанному периоду еще одно название, которое, на мой взгляд, также намного лучше названия «Смутное время» отражает суть происходившего, во всяком случае, с точки зрения социальной истории. Это название – «Шабаш воров». «Ворами» на Руси в те времена называли как воров в нынешнем понимании этого слова, так и разбойников, причем, не только мелких воров и разбойников, промышлявших где-то «на большой дороге», но и крупных, облаченных высокой властью. Например, всю армию так называемых «казаков», посадивших на трон сначала Лжедмитрия I, затем Лжедмитрия II, а также составлявших основную массу войска Болотникова, оседлое население Центра и других районов страны называло «ворами», что действительно отражало род их занятий. В основной массе это были бывшие крестьяне, убежавшие на юг России в ходе демографического и экономического кризиса, и не имевшие там постоянных средств к существованию, а посему вынужденные заниматься разбоем и воровством. Как уже говорилось, земледелия на территориях к югу от Москвы и Тулы, где было «дикое поле», к началу XVII в. практически не существовало. Более того, оно было запрещено казацкими уставами и правилами, поскольку любое земледелие было слишком заметным и привлекало татар и грабителей ([16] 2, с.130). Но прокормиться охотой и рыболовством, как это делали казаки до XVII в., по-видимому, можно было лишь до тех пор, пока не началось массовое бегство на юг обнищавшего и разоренного населения Центра и Северо-запада. Не обнаружив на юге никакого земледелия, эти нищие люди были не в состоянии им заниматься, во-первых, боясь нарушать казацкие правила, во-вторых, не имея ни семян, ни орудий труда, и, в третьих не имея даже минимальных гарантий безопасности. В итоге они были вынуждены промышлять, чем придется. Кроме того, подавляющее большинство этих людей в начале XVII в. (в отличие от периода правления Ивана Грозного) по своему статусу были беглыми крестьянами и холопами, и если бы они вновь начали оседлую жизнь на территориях, столь близких от Москвы, то они рисковали очень скоро быть найденными своими бывшими помещиками . Разумеется, все это накладывало отпечаток и на психологию, и на интересы этой в то время очень большой социальной группы «воров». Вместе с тем, данный термин («воры») применим не только к указанной категории, но и к целому ряду других персонажей, которых мы видим в эту эпоху. Например, Лжедмитрия II, который больше года царствовал в Москве (в Тушино) целый год, оседлое население, когда разобралось в сути его действий, стало называть Тушинским Вором. А суть этих действий состояла в том, что, по словам С.Платонова, «тушинская власть презирала особенности местного строя и жестоко мучила и грабила занятые ею города и волости» ([96] с.126). Исходя из тех же соображений, «вором», причем самым крупным, можно назвать и Бориса Годунова, который по-крупному организовал грабеж населения в целях личного обогащения. Помимо них, мы видим еще целую толпу «средних» воров: спекулянтов, мешавших подвозу хлеба в города, бояр и дворян, грабивших крестьян и организовывавших дефицит хлеба в городах. Как отмечал С.Платонов, «бесстыдной спекуляцией хлебом… занимались не только рыночные скупщики, но и весьма почтенные люди, даже игумены монастырей и богатые землевладельцы» ([96] с.85). Таким образом, мы видим, что в этот период - период «Шабаша воров» - повылазили самые разнообразные «воры», крупные и мелкие, с хвостами и копытами и без оных, а масса простого народа была вынуждена стать «ворами» против своего желания. Список «воров» можно продолжить. Борису Годунову и другим крупным «ворам» требовались надежные подручные, которые бы беспрекословно выполняли данные им поручения. И он находит таких подручных среди беглых крестьян и холопов, которых, как указывал Н.Рожков, массами в его правление принимали в дворяне ([107] 4, с.178). Заметим, что в дворяне принимали не оседлых, а беглых крестьян и холопов, которые формально являлись преступниками, нарушившими закон. Причем, Годунов даже ввел поощрения и награды для холопов, доносивших на своих хозяев: за это их самих производили в дворяне (в служилые люди) и давали им награду, а также жалование и землю. Таким образом, Годунов сначала сам создал огромную армию холопов указом от 1597 г., по сути превратив в холопов (рабов) всех слуг и работников по найму, а затем тут же стал поощрять их доносительство на своих хозяев, давая им за это свободу и привилегированный статус. Очевидно, он хотел таким образом создать целую сеть холопов-стукачей, чтобы своевременно раскрывать заговоры среди бояр и дворян, предвосхитив методы сталинского НКВД и гитлеровского Гестапо. Надо полагать, царь-олигарх полагал, что все эти люди, которых он из преступников и рабов сделал привилегированной группой, будут служить ему как преданные псы, поскольку лишь его покровительство могло их спасти от преследований их бывших хозяев или от тюрьмы. Именно из этих людей, очевидно, и набирались те «многочисленные приставы» ([55] XLI, с.278), которые палками сгоняли целые толпы народа требовать «Бориса на царство» и выполняли другие сомнительные поручения. И он их подкармливал: так, едва став официальным царем, Годунов «служилым людям на один год вдруг три жалованья велел дать» ([107] 4, с.176). Может быть, поэтому некоторые историки считают Годунова «дворянским царем». Но правильнее сказать по-другому: он не был «дворянским царем», дворяне его изначально не поддерживали, но он создавал свою, дворянско-холопскую или дворянско-воровскую гвардию. Как писал В.Ключевский, «была сплетена сложная сеть тайного полицейского надзора, в котором главную роль играли боярские холопы, доносившие на своих господ, и выпущенные из тюрем воры, которые, шныряя по улицам, подслушивали, что говорили о царе, и хватали каждого, сказавшего неосторожное слово… Доносы сопровождались опалами, пытками, казнями и разорением домов. “Ни при одном государе таких бед не бывало”, по замечанию современников… Всех подозревая, мучаясь воспоминаниями и страхами, он [Годунов] показал, что всех боится, как вор, ежеминутно опасающийся быть пойманным…» ([55] XLI, с.282). Как видим, под конец правление Годунова стало уже совершенно тираническим. Однако в преданности своей дворянско-воровской армии он несколько ошибся: частично до его смерти, и еще более после нее, эти «служилые люди по прибору, недавно наверстанные на службу из беглых крестьян и холопов», как писал о них Н.Рожков, переметнулись к Лжедмитрию, не захотев служить Годунову и его сыну ([107] 4, с.178). Кроме отечественных, повылазили и «воры» иностранные. В походе Лжедмитрия на Москву участвовало несколько тысяч польских авантюристов, рассчитывавших на богатую наживу от московского похода. Во главе этого войска стоял Юрий Мнишек, сандомирский воевода, который, по словам Г.Вернадского, «был чрезвычайно состоятелен, однако всегда нуждался в деньгах из-за расточительного образа жизни… Известно, что в последние годы правления короля Сигизмунда Августа Мнишек снискал расположение развратного и суеверного монарха, поставляя ему соблазнительных дам… Подозревали, что в ночь смерти короля Сигизмунда Августа (7 июля 1572 г.) Мнишек опустошил его личную казну» ([16] 1, с.205-206). Вот какой человек встал во главе польских «воров». Обманутый пропагандой Лжедмитрия I и веривший в то, что он действительный сын Ивана Грозного , народ не сразу разобрался в сути происходящего и поддержал самозванца. Оказавшись в Москве (в 1605 г.), поляки стали себя вести, как в завоеванной стране. Как писал современник указанных событий, англичанин Д.Горсей, «поляки – высокомерная нация, и весьма грубые, когда им выпадает счастье: они стали главенствовать, показывая свою власть над русскими знатными, вмешиваться в их религию и извращать законы, тиранить, угнетать и притеснять, расхищать казну, истреблять родственников и приближенных Бориса, приговаривая многих к позорной казни, и вообще вели себя как завоеватели…» ([26] с.136). А Лжедмитрию, ставшему русским царем, пришлось выполнять ранее взятые обязательства перед поляками: в том числе жениться на дочери Мнишека Марине, выплатить ему из русской казны один миллион злотых, а также передать Марине в полное владение Псков и Новгород вместе со всеми их территориями ([16] 1, с.207). Подсчитано, что за первые полгода своего правления он растратил 7,5 миллионов рублей из царской казны, так долго и любовно накапливаемой в течение ряда лет Годуновым, в основном в виде жалований и денежных раздач полякам и «казакам». Как писали летописцы, «при сего царстве мерзостного Расстриги от многих лет собранные многочисленные царские сокровища истощились» ([98] 2, с.169). В конце концов, народу и русской знати надоели Лжедмитрий с его поляками, и менее чем через год после их прибытия в Москву произошло восстание. Лжедмитрий был убит, поляки – большей частью перебиты, остальные посажены под арест . Но это не остановило других польских авантюристов, которые были поражены той легкостью, с которой увенчалась успехом авантюра Лжедмитрия I, и решили повторить этот успех. В войске Лжедмитрия II было уже не 3 тысячи поляков, а значительно больше. И их не смущала конечная судьба предыдущего похода. Во главе польского войска, как и в предыдущий раз, стояли польские магнаты: Роман Рожинский, Ян Сапега и Александр Лисовский, которые, по словам Г.Вернадского, «рассматривали этот поход как доходное предприятие» ([16] 1, с.221). К ним, так же как и в прошлый раз, присоединились толпы «воров» с Украины и юга Руси. Правда, в Москву (в 1608 г.) их не пустили, где уже царствовал Василий Шуйский, и никто не собирался короновать второго самозванца, как это удалось проделать с первым. Но ни поляков, ни Лжедмитрия II это не смутило. Они остановились в Тушино под Москвой и воспроизвели спектакль, устроенный тремя годами ранее (свадьбу «московской царицы» Марины Мнишек и очередного «царя Дмитрия»), а затем начали грабительские экспедиции по русским областям. Как писал Г. Вернадский, «все они, собирая дань (по сути, конфисковывая все, что попадало в их поле зрения) терроризировали население, насиловали женщин и девушек, совершали бессмысленные злодеяния. Население особенно ненавидело поляков за осквернение церквей, но во многих случаях и казаки, особенно запорожцы, делали то же самое» ([16] 1, с.223). Но оседлое население Руси не сразу отвернулось от Лжедмитрия II и его польских «воров», первоначально оно его даже поддерживало. Причина состояла в том, что и в Москве в то время тоже сидели «воры» - бояре-олигархи, которые перед этим «келейно» (по словам В.Ключевского) избрали царем своего ставленника Василия Шуйского ([55] XLII). Надо полагать, что методы управления Шуйского, правительство которого С.Платонов называл «олигархическим» ([96] с.102), походили на те, что практиковал ранее Годунов . На это указывает, например, «яростное выступление против бояр и богатых купцов», произошедшее во Пскове (летом 1608 г.), после чего город открыл ворота представителю Лжедмитрия II ([16] 1, с.224). Об этом говорит и «непрерывная вереница площадных волнений», которая, по словам С.Платонова, «длилась все царствование царя Василия» ([96] с.104-105). Как писали очевидцы о причине этих народных волнений и мятежей в период царствования Шуйского, «хлеб дорогой, а промыслов никаких нет и ничего взять негде и купити нечем» ([96] с.138). В результате после четырех лет царствования во время очередного народного волнения Шуйский в 1610 г. был свергнут самими боярами и дворянами, и власть на короткое время перешла к Семибоярщине. В период царствования Шуйского (1606-1610 гг.) мы во второй раз (первый раз – при Годунове) видим пример, когда царь уничтожает население без разбору, призвав на помощь татарскую конницу. По словам летописцев, «по повелению царя Василья велено татарам и черемисе Украинных и Северских городов и уездов всяких людей (курсив мой – Ю.К.) воевать и в полон имать и живот их грабить за их измену и за воровство, что они воровали, против Московского государства стояли и царя Василья людей побивали» ([96] с.112). Другими словами, татарской и черемисской коннице ставится цель уничтожить все население Юга Руси (к югу от Тулы), которое Шуйский поголовно считает «воровским» и посему не имеющим право на существование. Надо отметить, что в мировой истории примеров подобного уничтожения населения целых областей собственными правителями очень мало, и характерно, что в русской истории оба подобных действия были организованы царями-олигархами . Эти меры Шуйского были предприняты в ответ на восстание Болотникова (1606-1607 гг.), которое произошло в перерыве между двумя нашествиями польских «воров», и смертельно напугало боярско-олигархическое правительство Шуйского. Войско Болотникова, достигавшее 80 тысяч человек ([20] 3, с.405) (почти столько, сколько собралось со всей Руси на Куликовскую битву в 1380 г.), было почти целиком составлено из тех самых «воров», о которых говорилось выше, то есть в основном из обнищавших крестьян, считавшихся беглыми. Разумеется, крепостное право было ненавидимо ими более всего. Поэтому Болотников ставил целью не только свержение боярско-олигархического режима Шуйского, но и устранение крепостного права. Тем более, что Шуйский предпринял дальнейшие шаги по его усилению: если раньше крепостной крестьянин переставал считаться беглым по истечении 5 лет после бегства, то теперь этот срок был увеличен до 15 лет ([16] 1, с.219). Восстание Болотникова было своего рода революцией, которая ставила целью свергнуть крупных «воров», засевших в Москве, и улучшить положение народа, освободив его от крепостного рабства. Но основными движущими силами этой революции была масса мелких «воров» (как их называло оседлое население), правда, ставших вынужденно таковыми, в силу экономического кризиса, лишившего их всего имущества и вынудившего бежать на юг страны. «Воры» Болотникова также грабили, правда, преимущественно богатых, но от этого они не переставали быть «ворами». Сам Болотников призывал «холопов избивать своих господ, за что они получат в награду жен и имения убитых, избивать и грабить торговых людей; ворам и мошенникам обещали боярство, воеводство, всякую честь и богатство» ([55] XLII). Как видим, мелкие «воры» выступили против крупных. Но именно их «воровское» поведение и «воровской» менталитет отвратили от них массу оседлого населения и дворян, которые сначала примкнули к Болотникову, привлеченные его демократической программой и недовольные олигархическим режимом Шуйского. А затем, разочаровавшись в мелких «ворах» Болотникова, все же перешли на сторону крупных «воров» Шуйского ([96] с.110), что фактически и решило дело в этом противостоянии «низов» и «верхов» в пользу последних. То же самое произошло и с польскими «ворами» и их ставленником (Лжедмитрием II). Население, которое сначала поддерживало Лжедмитрия II, все же в итоге склонилось на сторону Шуйского и его боярских «воров», которые, по крайней мере, не насиловали женщин и не разоряли церкви, как польские и казацкие «воры». Только в 1610-1612 гг. можно говорить о начале интервенции государств Польши, Литвы и Швеции в Московскую Русь, поскольку те поляки, которые до этого участвовали в походах самозванцев на Москву, делали это в порядке своей частной инициативы, хотя и с согласия или благословления польского короля. Лишь в этот период события приобрели действительно характер национально-освободительной войны. Решающую роль в этой войне сыграло народное ополчение Минина и Пожарского, которое разбило войско поляков и освободило от них Москву. Эта дата – освобождение Москвы от поляков народным ополчением – отмечается сегодня в России 4 ноября. Интересна в этих событиях роль «верхов». Так, С.Платонов отмечает, что Романовы (в период правления Годунова) и другие боярские кланы, враждебные царю Борису, сыграли решающую роль в появлении Лжедмитрия I. Лжедмитрий (Григорий Отрепьев) задолго до указанных событий был на службе у Романовых, а затем они, судя по всему, и создали легенду о спасшемся царевиче Дмитрии, подговорили Отрепьева сыграть эту роль и отправили затем самозванца в Польшу ([96] с.80-81). В дальнейшем многие бояре и дворяне (включая Романовых) примыкали как к Лжедмитрию I, так и к Лжедмитрию II, участвовали в правительстве и того, и другого, и, надо полагать, принимали участие в их грабежах населения ([16] 1, с.211, 228-229). То есть, были прямыми и активными участниками «шабаша воров». А в 1610 г. речь идет о прямом предательстве со стороны боярской олигархии. Так, еще до свержения Шуйского с престола ряд бояр обратился к польскому королю Сигизмунду с предложением прислать его сына Владислава на царство в Москву. А после свержения Шуйского, когда стала править Семибоярщина, бояре (17 августа 1610 г.) подписали договор с польским королем, в котором оговаривались условия царствования Владислава. В число бояр, подписавших этот договор, входил и Филарет Романов, отец будущего царя Михаила Романова. Как пишет С.Платонов, «с Филаретом в Москву внедрилась и сама идея унии с Речью Посполитой» ([96] с.135). Король Сигизмунд договор подписал, но тут же стал его нарушать: во-первых, он хотел царствовать сам и стал требовать от московских бояр и дворян присяги ему самому, а не его сыну, во-вторых, он присоединил к Польше Смоленск, несмотря на то, что по договору Смоленск оставался русской территорией ([16] 1, с.229-233). Фактически речь шла о присоединении Руси к Польше. По словам С.Платонова, «в конце 1610 г. в Московском государстве своей власти уже не было, а была иноземная диктатура» ([96] с.148). А чтобы русские бояре и дворяне не возражали, Сигизмунд тут же начал их «покупать», раздавая им поместья. Точно известно о более 8000 таких поместьях, пожалованных Сигизмундом поддерживавшим его московским боярам и дворянам, но, как утверждает Г.Вернадский, «их количество было, несомненно, больше» ([16] 1, с.234). Как писал С.Платонов, «польская диктатура бросила на бояр тень “измены”. Казалось, что бояре работали на чужую власть… Население так и считало одних бояр страдальцами, а других изменниками и понимало, что боярская дума перестала быть руководительницей страны…» ([96] с.149). В целом мы видим логичный финал. Олигархия не смогла выдвинуть достойного царя из своей среды. Кроме того, цари-олигархи Годунов и Шуйский использовали свое положение для умножения личного богатства, чем вызывали злобу и зависть других олигархов. Годунова страшно ненавидели остальные бояре, о чем свидетельствует несколько раскрытых им боярских заговоров и поддержка боярами Лжедмитрия I. Многие бояре, включая Романовых, так же ненавидели Шуйского, поддерживая воевавшего с ним Лжедмитрия II; оба царя были устранены в итоге теми же боярами. Недовольные предыдущим правлением двух царей-олигархов, бояре – члены правившей в 1610 г. Семибоярщины, в то же время, понимали, что они не смогут долго править таким образом: народ требовал царя. Отсюда – план по призванию в цари иностранца. Как можно видеть на примере Польши (см.: [65] глава VIII), олигархия всегда предпочитает иметь на троне правителя-иностранца, который мало что понимает в местных реалиях, как правило, не имеет особенной поддержки от народа, а, следовательно, от его имени обычно правит сама олигархия. Такой вариант позволяет и сохранить видимость монархии, и осуществить заветную мечту олигархии – коллегиальное правление, при котором легко поделить сферы влияния, то есть поделить страну на вотчины отдельных бояр-олигархов. Для осуществления этой заветной мечты, которую бояре видели осуществленной в Польше, они пренебрегли даже здравым смыслом, заключив соглашение с врагом – король Сигизмунд уже начал к тому времени военную интервенцию против Руси (осадил Смоленск), и, совершенно естественно, рассматривал данное соглашение как путь к легкому завоеванию страны. Руководствуясь своими шкурными интересами, бояре-олигархи фактически передали власть в стране в руки иностранного интервента. Только русский народ оказался на высоте – спас и от иностранных интервентов, и от предателей-бояр, выгнав первых и заставив вторых избрать в 1613 г. нормального, не иностранного, царя . И тем спас страну от анархии, а государство – от развала или полного уничтожения. В этом, собственно говоря, и заключается смысл праздника, отмечаемого в России 4 ноября. Как писал И.Солоневич, простой русский мужик пришел с севера и востока, выкинул поляков из страны, посадил на трон царя, и отправился назад пахать землю ([117] с.356-362). Для полноты картины о «Шабаше воров» следует еще упомянуть о дальнейшей судьбе Марины Мнишек. Побывав два раза «царицей Московии», она настолько вошла во вкус свалившейся на нее славы и власти, что отказалась в 1609 г. уехать вместе с отцом в Польшу и, как писал Г.Вернадский, «по-прежнему намеревалась отстаивать свои права царицы» ([16] 1, с.230). Это решение, ввиду того, что теперь уже польский король Сигизмунд претендовал на Московское царство, делало ее врагом польского короля, равно как и врагом правившего тогда царя Шуйского. Главнокомандующий польской армии Сапега даже пригрозил, что ее арестует, если она не вернется в Польшу (ibid). Но это ее не остановило. Она надела гусарскую форму и последовала за Лжедмитрием II. Но и после его смерти она не оставила свои намерения стать царицей Московии и решила попытать счастья в третий раз. Она сошлась с южно-русскими «ворами» (и даже вышла замуж за их атамана Заруцкого), и те в 1611 г., в период анархии и польской интервенции, выдвинули ее сына от брака с Лжедмитрием в качестве кандидата на царствование. Разумеется, предполагалось, что по малолетству сына фактически править страной будет Марина с Заруцким и поддерживавшие их «воры». Когда же этот план был отвергнут оседлым населением, Марина Мнишек вместе с «ворами» занялась разбоем, они жестоко грабили местное население, воевали против правительственных войск, посланных против них в 1613-1614 гг. Затем (в 1614 г.) она была схвачена, привезена в кандалах в Москву, ее сын и муж (Заруцкий) были казнены, а сама она умерла в тюрьме от горя и страданий ([16] 1, с.240, 260-261). Так окончилась жизнь дочери польского магната и одной из богатейших женщин Польши, которой страшно хотелось (в третий раз) стать русской царицей. Возвращаясь к теме, которая ранее уже затрагивалась – о причинах событий, произошедших в начале XVII в. и называемых историками «Смутное время», необходимо отметить следующее. Нет никаких сомнений, что основной причиной этих событий была та страшная демографическая и экономическая катастрофа, которая началась еще в 1570-е годы и которая с особенной силой развернулась в начале XVII в. Как писал Н.Рожков, который посвятил экономическому исследованию этого периода целый ряд трудов, в экономическом отношении Смута была завершающим этапом того кризиса, который начался во второй половине XVI века ([107] 4, с.192). К такому же выводу пришел академик Б.Греков и целый ряд других историков и исследователей, специально изучавших этот вопрос и отмечавших также, что опустошение произошло и на тех территориях, где никаких военных действий не происходило ([30] с.19). Поэтому не нужно искажать основную причинно-следственную связь, что делает ряд современных историков: не Смута стала основной причиной демографического и экономического кризиса, а этот последний вызвал Смуту. Безусловно, она его усилила, но уже в самом конце, и это не очень многое меняло: демографическая и экономическая катастрофа уже произошла, и она кардинально изменила страну. До 1570-х годов была одна страна – процветающая и благополучная в демографическом, экономическом, социальном и политическом отношении, и в сущности, она таковой еще оставалась в 1590-е годы; а уже в течение 1600-1605 гг. страна во всех этих смыслах изменилась кардинально в сторону резкого ухудшения, чему способствовали описанные выше события. И в обратное состояние она уже не сможет вернуться, она будет оставаться теперь такой - «нищей Россией», «большой деревней», «страной рабов» и т.д., как ее будут называть - в течение последующих 300 лет. Что касается ситуации в 1605 г. (начало Смуты), то уже к тому времени на Юг убежали, спасаясь от голодоморов и кабального рабства огромные массы разоренных, нищих людей, которые не имели возможности там чем-либо заняться, а поэтому им нечего было есть. Как бы ни пытались историки спрятаться от скучных и неприятных экономических тем, но никуда от них не деться – когда народным массам, извините, нечего жрать, возникают революции и гражданские войны. Это – бесспорный исторический факт и, если хотите, один из основных законов социальной истории. Поэтому совершенно не случайно, что именно эти массы голодных «казаков» или «воров», которых мы видим сначала в войске Лжедмитрия I, затем в войске Болотникова, потом в войске Лжедмитрия II и т.д., и явились основной движущей силой Смуты. И настолько раздражающей движущей силой, что царь Шуйский сделал даже попытку целиком истребить все население к югу от Тулы, чтобы сразу решить и проблему революций, и проблему снабжения страны продовольствием. Таким образом, если мы говорим о «Великой разрухе» и об «Апокалипсисе», то их начало следовало бы датировать не 1605 годом, а 1600-1601 гг., когда начались небывалые голодоморы, а города превратились в «лагеря смерти». Но даже если придерживаться термина «Смута» (народный мятеж, бунт) то эта Смута началась не после смерти Годунова в 1605 году, как принято считать историками, а еще при его жизни. Уже в 1603 г. произошло крупное крестьянское восстание во главе с Хлопком, оно охватило почти весь Центр страны, а армия восставших крестьян насчитывала, судя по всему, десятки тысяч человек. Восстание удалось подавить лишь с помощью дворянско-стрелецкой армии, которой пришлось выдержать настоящее сражение под Москвой с армией восставших крестьян. Как указывают историки, в дальнейшем остатки этой разгромленной крестьянской армии участвовали в восстании Болотникова ([21] 11, с.284-285). С учетом указанных причин Смуты, и ее окончание, судя по всему, является лишь отчасти заслугой Романовых, которые начали восстанавливать порядок в стране. В основном же ее окончание является следствием того, что перестала существовать главная причина, вызывавшая страшные спекуляции хлебом и другими товарами и усугублявшая демографический и экономический кризис – интенсивная морская торговля, исчезнувшая после захвата Швецией побережья Балтики в 1611-1612 гг. После этого сразу прекратились и голодоморы – как писали современники, в городах вдруг появилось такое количество хлеба, припрятанного ранее в целях экспорта за границу и хлебных спекуляций, что этим хлебом вся страна питалась много лет, а часть его даже сгнила в начале царствования Михаила Романова ([98] 3, с.87), поскольку в таком количестве его некуда было деть. 10.2. Начало династии Романовых Если считать началом или первым периодом правления династии Романовых 1613-1688 годы, то есть период до воцарения Петра I, и если попытаться подытожить это правление, то картина получается не очень радостная. Конечно, налицо демографический рост: население страны выросло в 4-5 раз – с порядка 1,5 млн. чел. в районе 1620 года (см. выше) до 6,5 млн. чел. в 1688 г. ([107] 5, с.3) ,в соответствии с этим улучшились и все экономические и финансовые показатели развития страны. Разумеется, в результате значительного прироста населения страна стала намного сильнее, опять вернула Смоленск, Брянск и даже приняла в свой состав часть Украины. Но заслуги в этом новой династии нет. Как отмечают историки, почти все военные операции этого периода были неудачными для России. Просто демографический, экономический и социальный кризис в Польше («кризис XVII века») достиг такой степени, что она начала сама по себе распадаться, а ее отпавшие территории, в частности, Украина, присоединяться к России. В то же время для развития России после Смуты, как уже говорилось, чрезвычайно важную роль сыграло закрытие «окна в Европу», через которое шла интенсивная внешняя торговля: с окончанием глобализации закончился страшный экономический и демографический кризис, и началось медленное оздоровление. А вот в социальном плане ситуация была совсем иной. Здесь налицо был усиливавшийся в течение XVII века разлад между царем и народом. Так, с середины XVII в., когда, казалось бы, демографический и экономический кризис, вызвавший Смуту, был давно позади, и причин для новых социальных волнений не должно было быть, вдруг начинается целая серия народных восстаний. В 1648 г. в целом ряде городов (Москва, Сольвычегодск, Великий Устюг, Козлов, Томск и другие) произошли так называемые соляные бунты, в 1650 г. - бунты в Пскове и Новгороде, в 1662 г. - бунт в Москве из-за медных денег. Причем, только по итогам московского медного бунта более 7 000 человек было казнено и более 15 000 было наказано отсечением рук и ног, ссылкой, конфискацией имущества ([55] LI; [107] 5, с.63). В 1666 г. произошло восстание Василия Уса, а в 1670-71 гг. - восстание Степана Разина, под контролем которого оказалось почти все Поволжье от Симбирска (Ульяновска) до Каспийского моря. Большинство городов, к которым подходил Разин со своим войском, не оказывало никакого сопротивления, включая и гарнизоны стрельцов, после чего он, как правило, убивал всех дворян и представителей царской власти и устанавливал казацкое (демократическое) правление. Подавить восстание удалось лишь при помощи регулярной 60-тысячной дворянско-наемной армии, в серии настоящих сражений с восставшими. В 1668 г. началось восстание в Соловецком монастыре, которое было подавлено царскими войсками лишь через 6 лет (в 1676 г.) - шла длительная осада монастыря. В 1682 г. произошло восстание стрельцов в Москве. Как писал В.Ключевский, «в этих мятежах резко вскрылось отношение простого народа к власти», в котором не было «ни тени не то что благоговения, а и простой вежливости и не только к правительству, но и к самому носителю верховной власти» ([55] LII). А начиная с 1630-х годов и вплоть до конца столетия во многих селах в массовом числе распространились проповедники, утверждавшие, что на царском троне воссел Антихрист. Сторонники этого учения исчислялись тысячами, в дальнейшем, после раскола церкви в середине века, это учение разделяли и староверы. Кузьма Косой, поднявший восстание в 1686 г., призывал разрушить столицу Антихриста Москву; и несколько попыток такого рода (пойти маршем на Москву – царство Антихриста) предпринималось в ходе других восстаний в последующие годы ([107] 4, с.304-327; [98] 2, с.304-305). Возникает вопрос: в чем причина такого острого разлада между царем (и его правительством), с одной стороны, и народной массой, с другой стороны? Разлада, которого, как уже отмечалось, не было в XIV-XVI вв. Так, в течение этих веков мы почти не видим народных восстаний: единственными исключениями являются несколько случаев, совпавших с правлением боярской олигархии (в малолетство Ивана Грозного). Можно ли такое резкое изменение отношения народа к царской власти объяснить личностями царей династии Романовых по сравнению с Рюриками? Или это объясняется более глубокими причинами? Ответ на этот вопрос будет дан в конце главы. Если же опираться на мнение историков, то, например, В.Ключевский полагал, что такой резкий сдвиг нельзя объяснять личностями царей новой династии. По его словам, «XVII век был в нашей истории временем народных мятежей. Это явление тем неожиданнее, что обнаруживается при царях, которые своими личными качествами и образом действий, по-видимому, менее всего его оправдывали» ([55] XLIV). Если внимательно разобраться в причине бунтов и восстаний, то окажется, что они были связаны в основном либо с олигархическими методами управления, аналогичными тем, которые мы уже видели, либо с протестом против усиления крепостничества. Так, соляные бунты 1648 г., произошедшие в целом ряде городов по всей стране, были направлены против резкого удорожания соли (в несколько раз), произошедшего после установления царем Алексеем I (1645-1676 гг.) монополии на ее продажу. Из-за этого «тысячи пудов дешевой рыбы, которой питалось простонародье в постное время, сгнили на берегах Волги, потому что рыбопромышленники не были в состоянии посолить ее» ([55] LI). Фактически этой соляной монополией, а также введенной одновременно табачной монополией, заправлял один из первейших богачей страны боярин Борис Морозов, который и был их инициатором. Нет никакого сомнения, что значительную часть прибыли от этих «предприятий» он клал в свой карман, а не в казну. Участники соляных бунтов требовали устроить расправу над Морозовым, но он был отправлен лишь в короткую ссылку, и то, возможно, лишь для того, чтобы спасти его от расправы со стороны толпы. Медный бунт 1662 г. стал следствием финансовой аферы, организованной тестем царя Алексея боярином Милославским и мужем тетки царя думным дворянином Матюшкиным, которым было поручено медное дело. Суть этого «предприятия» состояла в том, что были выпущены медные деньги, которые приравнивались к серебряным по принудительному курсу, что объяснялось нехваткой серебра в казне. Сначала обмен действительно производился в соотношении 1 : 1, но очень быстро появились фальшивомонетчики, которые начали выпускать такие же медные деньги, причем деятельность этих фальшивомонетчиков покрывали, и очевидно, организовали, сами Милославский и Матюшкин. В итоге медные деньги обесценились в 17 раз против номинала, от чего очень сильно пострадало все население. А на рынках стали исчезать товары, поскольку крестьяне перестали их возить в город (из-за нежелания принимать медные деньги), и цены на все предметы потребления (в серебре) поднялись вдвое ([107] 4, с.62-63). В ответ на народное недовольство правительство начало хватать медных мастеров и приказных людей, подпольно выпускавших медные деньги, отсекать им руки и ноги и ссылать. Но эти люди чаще всего были подневольными и лишь выполняли чужие приказы. А главным виновникам аферы все сошло с рук: «на тестя царь посердился, а дядю отставил от должности» ([55] LI). Народ, видя такую безнаказанность, продолжающийся рост цен и беспредел с денежным обращением, пошел толпой к царю. Тот пообещал разобраться, но ничего так и не сделал, медный беспредел продолжался. Тогда народ поднялся второй раз, что, как видим, закончилось массовыми казнями и ссылками. В итоге медные деньги запретили, обменяв их на серебро в соотношении 1 к 20, под конец ограбив население еще раз ([55] LI). Таким образом, мошенники во главе с самим царем Алексеем, смогли в 20 раз умножить свои капиталы, помещенные в это медное «предприятие» - разумеется, за счет ограбления всего населения. Это не единственные олигархические методы управления в период царствования Алексея I. Мы видим, например, опять принудительную скупку царем целого ряда товаров, впервые применявшуюся в период правления Годунова. Так, на наиболее ценные виды пушнины – в частности, соболиные меха – существовала царская монополия: как указывает Г.Вернадский, эти меха «покупались царскими чиновниками по низкой установленной цене для личной сокровищницы царя» (выделено мной – Ю.К.) ([16] 2, с.69). Если же кто-то пытался реализовать ценные меха самостоятельно, то они считались контрабандой и конфисковывались для царя. Речь, конечно, не шла о том, что царь собирал «коллекцию» мехов, как кто-нибудь наивно мог бы подумать. В то время это был наиболее ценный экспортный товар. По данным Котошихина, работавшего в то время чиновником Посольского приказа в Москве, общие доходы от продажи пушнины (600 тысяч рублей) были лишь в 2 раза меньше годового дохода государственной казны (1,3 миллиона рублей), но шли они, судя по всему, мимо казны ([16] 2, с.66-68). При этом львиная часть всех доходов от реализации пушнины за границу и внутри страны поступала в «личную сокровищницу царя» . Не случайно была выбрана царем и льняная монополия в районе Пскова. Лен – еще один экспортный товар, а Псков – территория, наиболее близко прилегающая к основным рынкам сбыта, где больше всего в этот период была развита внешняя торговля. Заставив землевладельцев и крестьян продавать лен по принудительно низкой цене, царь получал огромную маржу от экспорта льна – но фактически за счет ограбления населения. Не зря псковский летописец горько жаловался на эту льняную монополию: «и цена невольная, и купля нелюбовная, и во всем скорбь великая, и вражда несказанная, и всей земли ни купити, ни продати не сметь никому же помимо» ([55] LI). По данным Н.Рожкова, учрежденные царем монополии в середине и второй половине XVII века распространялись на внутреннюю торговлю вином, икрой, рыбным клеем, мехами, моржовыми клыками, нефтью, шелком, медью, ревенем, а также на внешнюю торговлю хлебом, то есть, как видим, охватывали значительную часть экономики страны ([107] 5, с.26-27). Особенный расцвет монополий пришелся на царствование Алексея I, но некоторые из них существовали уже при Михаиле I (1613-1645 гг.), в частности, упомянутая льняная монополия. Характерно, что все эти методы управления вели лишь к разорению экономики страны. Соляная монополия привела к расстройству всей заготовки рыбы и мяса и продовольственному кризису, еще худшее расстройство экономики и дороговизна возникли вследствие махинаций с медными деньгами. Хищническая эксплуатация пушных ресурсов привела к их истощению в Западной Сибири уже к концу XVII в. А принудительная скупка льна могла иметь следствием лишь такой же результат – в следующие годы помещики и крестьяне, скорее всего, начали сворачивать его производство, ставшее невыгодным. Кто-нибудь может заметить, что похожие монополии на отдельные товары (газ, нефть, золото и т.д.) есть и сегодня в России и в ряде других стран. Но методы установления этих монополий отличаются. Такого грабежа производителей, которых обязывают весь произведенный продукт отдавать царю по произвольным искусственно заниженным ценам, сегодня нигде нет. Кроме того, одно дело, когда речь идет о монополии государства, использующего соответствующий доход в интересах собственной страны и населяющего ее народа, и другое дело, когда эти монополии созданы в интересах олигархии, присвоившей себе само это государство и его доходы. При Романовых мы видим именно такую картину: государство стало вотчиной царя и его окружения. Часть денег от царских монополий поступает в государственную казну, часть – в его «личную сокровищницу», часть – в карманы его родственников, которые при этом не гнушаются и прямым воровством, например, в виде производства избыточного количества медных монет. Где доходы царя и его окружения, а где казенные доходы, уже не разберешь, по существу, казна воспринимается ими как часть собственного кармана. По описанию современников, при Михаиле I и при Алексее I состояла большая группа так называемых «гостей» (дворян, купцов и даже иностранцев), то есть уполномоченных представителей царя, которые имели своих помощников во всех уголках страны. Они следили за существующими царскими монополиями и, при необходимости «накладывали лапу» на всякие другие виды прибыльного бизнеса, какой только оказывался в их поле зрения. Львиная доля доходов от этих монополий, судя по всему, поступала в их собственный карман. Как писал немец Кильбургер, «день и ночь они стараются о том, чтобы совершенно подавить торговлю на Балтийском море и нигде не допускать свободной торговли, чтобы тем прочнее было их господство и тем легче они могли наполнять собственные кошельки» ([98] 3, с.98). По данным М.Покровского, именно эти «гости», привыкшие пускать львиную часть казенных доходов себе в карман, во многом способствовали тому безудержному выпуску медных денег, который привел к медному бунту 1662 г. Они просто приходили на царский монетный двор со слитками меди и заставляли медных мастеров из этих слитков чеканить все новые и новые партии медных монет. Двор одного из этих царских «гостей», Шорина, был разгромлен народом во время медного бунта ([98] 3, с.113). Наряду с таким беспардонным разворовыванием казны, мы видим в течение XVII века беспрецедентную приватизацию, вернее, бесплатную раздачу государственной собственности среди узкого круга лиц, что также во все времена являлось характерным признаком олигархического режима. Ранее Иван III и Иван IV провели гигантскую работу по национализации земель у бояр. И к концу опричнины (1572 г.) вотчин, то есть земель, которыми бояре и дворяне владели как собственностью, уже почти не осталось. Например, в Тульском уезде вотчины уже в конце XV в. составляли лишь 2% всех земель ([107] 4, с.206). Основную массу земель составляли дворянские и боярские поместья, передававшиеся не в собственность, а во временное пользование дворянам и боярам, а также земли, переданные в прямое пользование крестьянам - так называемые «черные земли». Но уже цари, правившие в период Смуты, а особенно первые Романовы (Михаил I и Алексей I), начали массовую приватизацию - раздачу государственных земель в виде вотчин. В результате вотчины уже в 1620-е годы в Центре страны составляли около 30% всех нецерковных земель, а в 1671 г. они составляли уже 60% ([156] p.186). Причем, в первую очередь были отняты и переданы в вотчины «черные» земли, то есть государственные земли, которыми пользовались (фактически на правах аренды) крестьяне. Одновременно с этим во второй половине XVII века распространилась практика перехода поместий, формально считавшихся государственным имуществом, из одних частных рук в другие, то есть продажи поместий, что в XVI веке было запрещено ([156] p.184). Таким образом, фактически в XVII веке государственные земли, причем, совершенно бесплатно, начали переходить в частную собственность бояр и дворян, включая и поместья, которые они стали рассматривать уже не как государственную, а как свою частную собственность. Разумеется, львиная доля раздаваемых Романовыми земель приходилась на их ближайших родственников и друзей. Так, в списке самых богатых землевладельцев в середине XVII века на первом и втором местах (по числу крестьянских дворов) были И.Н.Романов, дядя царя, и Б.И.Морозов, ближайший друг семьи Романовых, далее по списку встречается также немало друзей и родственников царя и его семьи ([107] 4, с.208-209). Разумеется, если государство раздавало земли, от которых получало доход (в частности, «черные» земли, напрямую арендованные крестьянами), а все выгодные виды торговли и добычи сырья также были «приватизированы» либо царем, либо его окружением, то откуда в казне возьмутся деньги на выплату солдатского жалованья и на прочие расходы? Конечно, их там вечно не будет хватать. К тому же, несмотря на то, что бояре и дворяне активно занимались торговлей, государство с них за это не брало налоги – в отличие от обычных городских купцов и торговцев, с которых царь Михаил, в дополнение к пошлинам, уже с первых лет правления начал собирать 20%-й налог с оборота, и аналогичная практика продолжилась при Алексее I . Горожане не раз обращались с жалобами и к царю Михаилу, и к царю Алексею на то, что дворяне, а также «архиереи, монастыри, попы, всякие служилые и приказные люди торгуют "в тарханах беспошлинно", отчего чинится государству немалая тщета, а казне в пошлинах и во всяких податях великая убыль» ([55] L). При этом, разумеется, больше всего страдали именно городские купцы и торговцы, которые должны были платить государству огромные пошлины и налоги и проигрывать в конкуренции дворянству и духовенству, которые ничего не платили. Но их жалобы игнорировались: царю не было дела ни до их интересов, ни до справедливости в налогообложении, ни до интересов государственной казны. Более того, мы видим, что царь совершенно равнодушно взирает на другие случаи, когда речь идет о неуплате в казну налогов богатыми и сильными. В частности, в XVII веке широко распространился такой способ ухода от налогов богатыми, как закладничество. Он напоминает способы ухода от налогов, применяемых польскими магнатами в отношении евреев, которым они покровительствовали (см.: [65] глава VIII). Примерно то же самое было и здесь: под видом крепостных крестьян дворяне селили в городе своих людей, которые занимались торговлей, не платя никаких налогов ([55] XLVIII). Еще целый ряд злоупотреблений этого периода был связан с деятельностью иностранных купцов. В челобитной царю 1646 г. горожане горько жаловались на деятельность английских купцов, указывая, что они «опутали все Московское государство своей торговой организацией… скупают при помощи своих скупщиков русские товары для вывоза, везут тайно и государеву пошлину крадут… оголодили русскую землю тем, что вывозят в Англию всякий харч и хлеб» ([98] 2, с.280). Но царю опять дела нет ни до интересов горожан, ни до интересов казны, из которой англичане крадут «государеву пошлину». Как пишет М.Покровский, царь «не обратил никакого внимания на челобитную», и объясняет это влиянием «западника» Бориса Морозова ([98] 2, с.280) . Между тем, ситуация с казной была, по-видимому, критической, и именно для повышения доходов в казну в 1646-1647 гг., по совету того же «западника» Морозова, царь и ввел монополию на соль. И лишь после бунтов 1648 г., когда народ чуть не расправился сам с его другом-«западником», царь обратил внимание и на злоупотребления англичан и в 1649 г. ввел ограничения на деятельность английских купцов. И здесь, наряду с полным равнодушием к интересам страны и государства, мы видим также крайнее лицемерие власти. Введение соляной монополии и многократное повышение цен на соль, равно как и введение медных денег, царь лицемерно обосновывает оскудением казны. При этом казну разворовывают все, кому не лень, включая самого царя, его родственников и агентов («гостей»), которые пускают доходы от пушной, соляной и прочих монополий мимо казны, и кончая дворянами, духовенством и иностранными купцами, уклоняющимися от уплаты каких-либо налогов со своего бурно развивающегося бизнеса. Земельную собственность государства вместе со всеми причитающимися с нее доходами сами цари бесплатно раздают направо и налево. А царь при этом жалуется на бедность государства и вводит для населения все новые налоги, монополии и прочие «изобретения» своих советников-олигархов. Еще один пример лицемерия: во время первой вспышки медного бунта царь Алексей ласково говорил с народом и обещал «разобраться». А сам тем временем прятал главного виновника Милославского в покоях (то есть в спальне) царицы и стягивал верные ему войска. И вторую вспышку бунта в буквальном смысле утопил в крови – число убитых, покалеченных и сосланных достигло 22 000 человек. Как пишет В.Ключевский, «при старой династии [Рюриков] Москва не переживала таких бурных проявлений народного озлобления против правящих классов, не видывала такой быстрой смены пренебрежения к народу заискиванием перед толпой (выделено мной – Ю.К.), не слыхала таких непригожих речей про царя, какие пошли после мятежа: “Царь глуп, глядит все изо рта у бояр Морозова и Милославского, они всем владеют, и сам государь это знает да молчит, черт у него ум отнял”» ([55] XLVII). Не случайно мы видим в течение XVII века также дальнейшее усиление крепостного гнета и свертывание остатков демократии и законности. Как отмечает Д.Блюм, в начале царствования Михаила Романова еще не поздно было отменить крепостное право – оно существовало пока в виде так называемых «запретных лет», в течение которых был запрещен переход крестьян от одного помещика к другому. Кроме того, этот переход был запрещен только главе семьи, и не был запрещен, например, его повзрослевшим сыновьям и дочерям. Но вместо отмены или облегчения принимаются законы, ужесточившие и окончательно узаконившие прикрепление крестьян к земле ([156] p.259). Причем, были прикреплены к своему месту жительства не только крестьяне, но и горожане, и за их отъезд из города в 1658 г. была даже введена смертная казнь ([156] p.270). Поэтому если Годунов несет ответственность за введение крепостного права как института угнетения крестьян, то первые Романовы несут ответственность как за его ужесточение, так и за придание ему постоянного характера и утверждение его законом. Причем, уже в XVII в. появляются первые признаки торговли крепостными крестьянами, как рабами, не говоря уже о случаях жестоких издевательств над ними, чему способствовала полная законодательная и фактическая бесконтрольность за действиями помещиков в отношении крестьян, установленная законами первых Романовых. Более того, сами Романовы и их приближенные больше других повинны лично в распространении произвола в отношении к крестьянам и другим слоям населения. Как указывал Д.Блюм, «И.Н.Романов, дядя царя и крупнейший земельный собственник, фактически организовал вооруженные банды, которые нападали на деревни других помещиков и уводили их крестьян» ([156] p.260-261). Такие же приемы рейдерства применял и лучший друг царской семьи, «западник» Б.И.Морозов, на которого было много жалоб со стороны помещиков (ibid). Еще один царский родственник, Леонтий Плещеев, возглавлявший Земский приказ, завел сеть доносчиков, которые оговаривали безвинных, но состоятельных людей, сажал их по такому фиктивному доносу в тюрьму и вымогал у них деньги за освобождение. Другой родственник царя, Петр Траханиотов, присваивал жалованье массы служилых людей (дворян), которое они подолгу не получали совсем ([11] с.103). О какой законности можно было говорить, если сами Романовы и наиболее приближенные к царю персоны выступали в роли самых крупных бандитов и воров? И о какой можно было говорить демократии, если царь и его окружение менее всего были заинтересованы в сохранении демократии, которая лишь мешает воровать и грабить? Поэтому и земские соборы, и земское самоуправление, развившиеся при Иване Грозном, в течение XVII века были свернуты. Отношение к демократии можно иллюстрировать следующим примером. Дворянин прогрессивных взглядов А.Ордын-Нащокин, будучи наместником в Пскове, в целях борьбы с злоупотреблениями немецких купцов, сходных с теми, что творили английские (включая уклонение от уплаты пошлин и налогов, скупку сырья по дешевке и вывоз его за границу ), выдвинул программу реформ. Они должны были положить конец этим злоупотреблениям, а также вражде между крупными и мелкими русскими торговцами в Пскове, и их суть состояла в расширении прав местных городских властей (земств), избираемых населением. Ордын-Нащокин полагал, и совершенно справедливо, что контроль со стороны местных выборных органов может не только положить конец злоупотреблениям и вражде, но и в итоге резко повысить доходы казны, прекратив воровство и уклонения от уплаты налогов. Однако, несмотря на выгоды для казны и для псковских купцов и торговцев, сама мысль о контроле за торговлей со стороны горожан показалась настолько страшной для московской олигархии, что проект зарубили, а самого Ордын-Нащокина срочно отозвали из Пскова и подвергли опале, после чего он постригся в монахи ([55] LVII). В результате того, что крестьяне были поставлены в полную юридическую и фактическую зависимость от помещиков и в результате полной приватизации государственных земель последними, очень резко выросла в течение XVII века эксплуатация крестьян и ухудшились условия их жизни, особенно в вотчинах крупных олигархов. Так, вскоре после начала своего царствования Алексей Романов подарил магнату Б.Морозову много земли, находившейся ранее в собственности государства. Морозов тут же повысил крестьянам оброк в 2-3 раза, против того, что они до этого платили государству, и еще заставил их отрабатывать дополнительно барщину и оказывать прочие услуги ([156] p.269). Таким образом, условия существования крестьян сразу после приватизации земли ухудшились в несколько раз. А в одной из личных вотчин царя Алексея условия жизни крестьян были настолько тяжелыми, что к 1675 г. из этой вотчины убежали почти 3/4 из всех проживавших там крестьян вместе с семьями ([156] p.267). К описанной выше картине отчуждения государства от населения остается добавить лишь еще один штрих – реформу церкви середины XVII в. Не вдаваясь в подробности, остановлюсь лишь на сухом остатке этой реформы. Церковь, как указывал М.Покровский, перестала быть народной, а стала «дворянской» ([98] 2, с.266). Усвоив пышность и богатство церковных ритуалов, церковного убранства и расшитые золотом наряды священнослужителей, православная церковь в XVII веке стала не столько домом для общения с Богом, сколько пышным дворцом для важных персон, в который простому человеку и зайти было страшно. К тому же, сама церковь (вернее, ее руководство) стала крупнейшим олигархом. В ее владении в 1678 г. находилось около 15% всех крепостных крестьян страны ([55] LI), а духовенство, наряду с дворянством, как ранее говорилось, активно занималось всевозможной торговлей, не платя при этом налогов. Известно и о злоупотреблениях: так, Троице-Сергиева лавра силой принуждала мелких помещиков отдавать ей крестьян, ушедших от нее даже 20 лет назад, хотя по закону срок возврата беглых крестьян был лишь 5 лет ([156] p.260). Поэтому и движение староверов стало не столько движением за сохранение прежних церковных ритуалов, сколько социальным движением против отчуждения церкви и государства от нужд и интересов народа. И на староверов поэтому устроили настоящую охоту, в которой участвовали и царские войска, и духовенство новой «дворянской» церкви, прочесывая в их поисках леса и травя их как диких зверей. А они в ответ, когда их настигали, устраивали массовые самосожжения, чтобы не попасть в лапы к «царю-антихристу» или к крепостникам-мучителям в золоченых рясах, отъевшим себе брюхо на народных страданиях. В одном из таких эпизодов, возле реки Березовка в Западной Сибири в 1679 г., в огне погибли 1700 человек ([16] 2, с.222). Причем, особенно усилились гонения на староверов, именно по причине социальной, а не религиозной, направленности этого движения, в период правления Софьи (1682-1689), и в дальнейшем суровые репрессии продолжались в годы правления Петра I (1689-1725) ([98] 2, с.299). Подсчитано, что только за период с 1684 г. по 1691 г. в огне погибло не менее 20 000 мужчин и женщин ([16] 2, с.228). Как пелось в одной песне раскольников-староверов того времени, все прежние устои жизни разрушены, на седалище власти оказались сластолюбцы и лихоимцы, мир - во власти темных сил, и в нем теперь правит Антихрист ([98] 2, с.288). В целом можно констатировать, что XVII век был тем веком, когда история Западной Европы и России развивались в прямо противоположных направлениях. Если в Западной Европе в XVII веке и государство, и церковь становились ближе к человеку – в результате Реформации, носившей характер социальной революции - то в России они становились дальше от него, а что касается государства, то оно совсем удалилось от человека на недосягаемое расстояние. Коррупция государства, таким образом, достигла крайней степени, когда правящая олигархия уже в большинстве случаев даже не считала нужным, как при Годунове, скрывать свои антинародные действия под плотной маской лицемерия, а откровенно и открыто предавалась сладострастному грабежу. 10.3. О роли классов в истории России XVI-XVII вв. Мы с Вами рассмотрели ключевые вехи истории коррупции в России более чем за 1000 лет: с V-VI вв. по XVII в., - не считая ее древнейшей истории, рассмотренной в главе I. На протяжении этого времени и политический строй, и социальные группы, и уклад жизни в стране не раз очень сильно менялись. Тем не менее, мы все время натыкались на один и тот же феномен. Этому феномену каждый раз давали новое название, но он всегда обладал безошибочными отличительными чертами, которые совершенно не менялись по прошествии столетий и даже тысячелетий. Во второй книге трилогии было показано, что этот феномен по всем признакам может рассматриваться в качестве класса. Давайте еще раз вернемся к этому вопросу и рассмотрим, как формировался этот класс в России. Понятие «класс» и «классы» было введено в употребление задолго до Маркса, и первоначальный смысл этих терминов был очень близок к их действительной сущности. В некоторой степени это домарксовое понимание классов сохранилось и до настоящего времени, что видно в формулировках «имущие классы», «неимущие классы» и «средний класс». Марксизм извратил всю первоначальную идею, придумав совершенно искусственные классы – рабов и рабовладельцев, крепостных крестьян и феодалов, пролетариат и буржуазию. Можно привести множество фактов, показывающих, что и эти классы, и сама классовая теория Маркса - искусственные и не имеют ничего общего с действительностью. Например, придуманный Марксом «класс пролетариата» к середине XX века во всех капиталистических странах фактически исчез. Это противоречит классовой теории Маркса – если «пролетариата» нет, то кого тогда эксплуатирует «буржуазия»? Ведь «эксплуатация буржуазией пролетариата», по Марксу, является сущностью «капиталистического способа производства». То же касается, например, «класса рабовладельцев», придуманного Марксом. К этому «классу» можно отнести и римских сенаторов эпохи античности, и киевских князей и бояр X-XII вв., и генуэзских купцов XIV века, и американских плантаторов XIX века, и современную албанскую мафию, контролирующую самую большую сеть сексуального рабства в Европе. Всех их можно считать рабовладельцами и работорговцами. Но что это за «класс», который то появляется, то исчезает? Это опять противоречит самому Марксу, согласно которому класс – это устойчивая социальная группа. Да и чем все эти «рабовладельцы» отличаются от «капиталистов»? То же самое относится к «классу феодалов», придуманному Марксом. Изучение истории показывает, что так называемые «феодалы» во многих случаях одновременно выступали и в качестве «капиталистов», что очень часто ставило в тупик историков. М.Покровский, поддавшись в начале XX века марксистским веяниям, попытался разделить боярско-дворянскую верхушку в России XVII века на «феодалов» и «буржуазию». Он исходил из того, что бояре – это феодалы, старая аристократия, сохранившаяся с прежних времен, а дворяне – новая буржуазия, образовавшаяся в XVI-XVII вв. Но оказалось, что это не имело ничего общего с действительностью. Это видно как по характеру их деятельности, так и по употреблению самих эпитетов «бояре» и «дворяне». И те, и другие владели поместьями, торговали, стремились расширить товарное производство, в том числе на экспорт, грабили и воровали друг у друга крестьян и обращали их в холопов. Современники практически не делали между ними различия. Например, Д.Флетчер в своем сочинении называл их то «дворянами», то «боярами и дворянами», а один раз написал «дворяне, включая бояр» ([142] с.52). Как указывал Н.Рожков, в так называемой Семибоярщине (Боярской думе, правившей в 1610 г.) лишь четверых следовало бы называть боярами, то есть потомственными аристократами, а троих - дворянами, новыми людьми ([107] 4, с.185), но современники их всех без исключения называли «боярами». Путались в этих терминах не только современники, но запутались и сами историки, пытавшиеся их применять в соответствии с марксистской теорией. Н.Рожков называл руководство опричнины «опричным боярством», хотя опричнина состояла будто бы из одних дворян и была направлена против бояр ([107] 4, с.190, 179). А, например, Алексей Адашев, которого Иван Грозный поднял с самых «низов» и сделал служилым, то есть дворянином, как пишет М.Покровский, «весьма быстро обоярился», и уже через несколько лет был официально принят в бояре ([98] 2, с.106). Что имелось в виду под «официальным принятием в бояре», да еще в отношении человека безродного, вышедшего из низов, еще менее понятно, чем все остальное. Единственное, что это могло означать – это то, что Адашева приняли в круг богатейших и влиятельнейших людей, то есть, говоря современным языком, в круг олигархов. Как видим, между боярами и дворянами не было никакой разницы ни в плане их происхождения (так как среди бояр мы видим много людей, поднявшихся из низов), ни, тем более, в плане рода их деятельности - в боярах не было ничего более «феодального», а в дворянах – ничего более «капиталистического», и те, и другие владели поместьями, торговали, спекулировали и т.д. Единственное различие, которое просматривается, состоит в том, что бояре – это крупные феодалы-капиталисты, а дворяне – феодалы-капиталисты помельче. И поэтому бояре намного лучше подходят под определение «олигархия». Ведь экономическая власть олигархии над обществом заключается в монополизации разных видов экономической деятельности и концентрации собственности – и то, и другое было под силу только крупным феодалам-капиталистам, то есть боярам. Потому они и вызывали наибольшую ненависть всего общества и состояли в антагонизме с основной массой населения – а это и есть признаки классовой вражды. Таким образом, все так называемые «классы», придуманные Марксом, являются искусственно созданными конструкциями, не имеющими никакого отношения к реальной жизни и к реальной истории. Это было показано во второй книге трилогии на иностранных примерах, и это также хорошо видно на примерах, взятых из российской истории. Единственным устойчивым социальным феноменом, то есть классом, который мы видим на протяжении столетий и тысячелетий, является олигархия, что было показано на множестве примеров во второй книге трилогии, и подтверждение этому мы видим в русской истории. Именно этот класс почти всегда скрывается под видом тех «рабовладельцев», «капиталистов» и «феодалов», о которых пишут историки-марксисты. Но помимо этих определений олигархии, ей в течение человеческой истории были придуманы десятки других. Ниже приводятся некоторые из этих определений: 1. В зарубежной и мировой истории: - олигархия и плутократия (в Древней Греции) - судьи (в Карфагене) - сенаторы и латифундисты (в Древнем Риме) - сильные семьи (в Древнем Китае) - рабовладельцы (в древнем мире, в терминологии марксистских историков) - игемоны и архонты (в Византии в VI-VII вв.) - динаты (в Византии в XI-XII вв.) - бароны (в Англии в XIII-XIV вв.) - жирные горожане и большие семьи (в Италии в XIII-XIV вв.) - гранды (в Испании в XV-XVI вв. и во Франции в XVII-XVIII вв.) - паны (в Польше в XV-XVIII вв.) - кавалеры и (королевский) двор (в Англии в эпоху Английской революции) - аристократия (во Франции в эпоху Французской революции) - компрадоры (в Индии в XVIII-XIX вв.) - набобы (в Англии в XVIII-XIX вв.) - большой бизнес и финансовые воротилы (в США и Западной Европе в XX в.) - магнаты (в современном мире) - космократия (современная мировая олигархия) 2. В русской и славянской истории: - гунны (IV-V вв.) - волохи и авары (обры) в Аварском каганате (VI-VII вв.) - казары («судьи-правители») в Хазарском каганате (VII-X вв.) - русы и варяги (применительно к VIII-IX вв.) - бояре (применительно к XI-XII и XVI-XVII вв.) - властели - верховники (применительно к XVIII в.) - вельможи (применительно к XVIII-XIX вв.) - капиталисты (применительно к концу XIX - началу XX вв., в марксистской терминологии) - иудо-масоны (применительно к олигархической группе, захватившей власть в феврале 1917 г.) - нэпманы (в 1920-е годы) - новые русские (в 1990-е годы) - «семья» и «семибанкирщина» (применительно к олигархической верхушке, правившей при президенте Ельцине в 1990-е годы) - олигархи (в современном мире) Как видим, человечество во все исторические эпохи повсеместно сталкивалось с этим классом и всякий раз давало ему новые названия, поскольку старые забывались, а сама олигархия очень не любит афишировать себя не то что как класс, а даже как отдельную группу. Вместе с тем, как видно из приведенного списка, именно она является устойчивой социальной группой, которая все время себя воспроизводит, вне зависимости от особенностей данного общества и данной исторической эпохи. Поэтому речь идет не о социальной группе, а о классе. Есть еще один очень важный смысл, вкладываемый в слово «класс», помимо того, что это устойчивая социальная группа. Классы еще задолго до марксизма стали неизменно ассоциироваться с классовой борьбой, антагонизмом, то есть с непримиримым противоречием между разными группами общества. Если внимательно изучить мировую историю, отбрасывая насаждаемые мифы, и разобраться, между кем и кем существовали антагонистические противоречия, то мы все время видим одну и ту же (по своим признакам) группу людей, которой нередко было присвоено специальное название (см. список), но чаще не присваивалось никакого названия, и которая находилась в антагонистическом противоречии со всем остальным обществом. И независимо от того, присваивалось ли ей специальное название или нет, но антагонизм все равно существовал, даже если он скрывался под другими названиями и именами. Например, в период Великой депрессии 1930-х гг. всеобщую ненависть населения на Западе вызывали банкиры. В Германии раздавались призывы вешать банкиров на фонарных столбах. В США необычайной популярностью пользовался радио-проповедник Чарльз Кафлин (его постоянная аудитория достигала 45 млн. чел.), который в своих проповедях по радио утверждал, что банкиры являются исчадием зла, а кризис – следствие международного заговора банкиров. Сенатор США Вилер предлагал схватить всех руководителей американских банков и посадить за решетку. А в штате Вирджиния линчевали одного банкира, который имел наглость посвататься к местной белой женщине ([65] п. 17.6). Разумеется, эта ненависть населения была направлена не против простых банковских клерков, а против финансовых воротил, спекулянтов и мошенников, которые в основном и представляли собой олигархию той эпохи. В ту же эпоху Ленин сделал вывод о том, что власть в странах Запада перешла в руки финансовой олигархии. Простые немцы и американцы не читали трудов Ленина, но это не мешало им ненавидеть финансовую олигархию, которую они называли «банкирами». Итак, мы видим одну и ту же социальную группу, которая все время возникает вне зависимости от эпохи, расы, цивилизации и уровня развития технологии и которая вызывает ненависть со стороны основной массы населения. Таким образом, по всем признакам данный феномен не является социальной группой, которая просто не может обладать такими устойчивыми характеристиками, а является классом – классом олигархии. Согласно самому определению слова «олигархия» (власть немногих), этот класс никогда не может быть большим, по-видимому, лишь в редких случаях он может превышать 1% от всего населения. Но он создает вокруг себя или подкупает различные социальные слои и группы, которые его поддерживают. Интересы этого класса всегда объективно, то есть независимо от желания его представителей, противоречат интересам остального общества. Именно поэтому усиление олигархии всегда сопровождается обострением социальных конфликтов. Мы уже видели на приведенном историческом материале и увидим на том материале, который будет приведен в следующих главах, что все наиболее острые и сильные социальные конфликты (революции, восстания, гражданские войны) явились результатом антагонизма между олигархией и остальным обществом. Характерным примером в этом отношении могут служить гражданские войны в Киевской Руси XI-XIII вв., которые велись между княжеско-боярской олигархией Юга Руси и населением Севера и Северо-востока Руси (см. главу V). Другим примером может служить Смута 1603-1613 гг. Здесь самые крупные и массовые сражения развернулись между боярской олигархией и народом. Так, в крестьянско-казачьем войске Болотникова, сражавшемся в 1606-1607 гг. против боярского царя Василия Шуйского, было 80 тысяч человек, почти столько же, сколько в войске Дмитрия Донского во время знаменитой Куликовской битвы 1380 года ([20] 3, с.405). Крестьянская армия Хлопка в 1603 г. была также очень большой и приняла крупное сражение с армией царя-олигарха Бориса Годунова. А в якобы «польской» армии Лжедмитрия II, разгромившей в 1608 г. армию Шуйского, основную силу составляли никакие не поляки, которых было совсем немного (не более нескольких тысяч вместе с литовцами), а восставшие русские казаки и «воры» в количестве 45 тысяч человек ([20] 3, с.409) - такие же, какие годом ранее входили в армию Болотникова. Войско Лжедмитрия I, грозившееся свергнуть Годунова в 1605 г., также в основном состояло из восставших казаков и крестьян. Для сравнения: в армии польского короля, захватившей в 1610 г. Смоленск и Москву, а затем изгнанной оттуда ополчением Минина и Пожарского, было всего лишь 23 тысячи человек ([20] 3, с.413). Соответственно, в тех обществах, где нет класса олигархии: а нет его при классическом феодализме, - там нет и классового антагонизма. Как было показано во второй книге трилогии, классы «феодалов» и «крепостных крестьян» применительно к классическому феодализму Западной Европы (IX-XII вв.) – это еще одна сказка, или антинаучная категория, внедренная Марксом. За все это время между этими двумя так называемыми «классами» в Западной Европе не было ни одной классовой битвы. Не видим мы классовых битв и в эпоху классического феодализма Московской Руси XIII-XV вв. Наоборот, мы видим в этот период всенародную любовь и преданность народа по отношению к московским царям, а до этого – московским князьям и их окружению. Поэтому ни о каких классах там не было и речи, это были бесклассовые общества . Что касается грабительского феодализма, который возник в Московской Руси в конце XVI в. - начале XVII в., то при нем всегда устанавливается олигархическая форма правления, и правящая верхушка практически целиком состоит из олигархии. Та часть верхушки, которая не соответствует критериям олигархии по своим личным качествам, в этих условиях просто вымывается или вымирает. Мы видели, с какой скоростью исчезали помещики в Московской Руси в конце XVI в.: каждые 10-15 лет лишались своего имущества или исчезали совсем от 1/2 до 3/4 помещичьих семей, и их поместья оказывались в чужих руках (см. п. 8.2) – в руках тех, кто оказался хитрее и беспринципнее, кто умел лучше спекулировать, обманывать, грабить или даже убивать. И этот процесс продолжился теми же темпами в начале XVII века – вплоть до конца 1610-х годов . Одновременно с этим массовым разорением и вымиранием прежней знати, составлявшей основу бесклассового общества Московской Руси эпохи Рюриков, шло формирование новой знати, представлявшей собой уже новый класс – класс, резко отличавшийся от остального общества по своему мировоззрению, моральным принципам и богатству. Так, историки указывают на чрезвычайную бедность дворян в начале царствования Ивана Грозного, ссылаясь на циркулировавшие в это время памфлеты, подчеркивавшие данный факт, и на конкретные примеры бедности дворян ([98] 2, с.92; [156] p.202). А уже в отношении периода Смуты, в условиях «Великой разрухи», страшного обнищания населения и его массового вымирания от голода, мы встречаем совершенно другое описание дворянства. По словам современника (в пересказе М.Покровского), в это время «даже и провинциальное дворянство обилием золотой и серебряной посуды, лошадей на конюшнях и челядинцев во дворе “подобилось первым вельможам и сродичам царевым” - и не только дворянство, “но и от купцов сущие и от земледельцев”. По роскошным нарядам их жен и дочерей и не узнать было, чьи они: так было на них много золота, серебра и всяких иных украшений – “вси бо боярствоваху ” в это время» ([98] 2, с.133). И этот же автор указывает на один из главных источников этого богатства: «во время больших голодов при Борисе Годунове многие не только деньги, но и всю свою движимость, до носильного платья включительно, пускали в оборот – “и собирали в житницы свои всякого жита”, наживая таким путем до 1000 процентов…» (выделено мной – Ю.К.) ([98] 2, с.133). Но наживали, по-видимому, даже больше, поскольку, по данным М.Покровского, в период голодов 1602-1604 гг., когда люди умирали десятками и сотнями тысяч, цены на хлеб выросли в 80 раз ([98] 2, с.160). Таким образом, города превратились в огромные «морильни» или «лагеря смерти», где хлеб был буквально на вес золота и куда был перекрыт путь и крестьянам, вырастившим хлеб, и иностранным купцам, привозившим импортный хлеб на кораблях. И при этом огромные запасы хлебы лежали в закромах этой новой знати, этой торговой мафии, искусственно поддерживавшей по всей стране страшный хлебный дефицит и заоблачные цены на хлеб, запасы настолько огромные, что после Смуты «вся Россия питалась этими старыми залежами» ([98] 2, с.133). Вот каким образом так быстро появился тот новый класс, класс олигархии, о котором пишет современник – «боярствующий» класс, соперничавший богатством с «вельможами», в который вошли, помимо дворян, и некоторые занявшиеся торговлей крестьяне, а также сами торговцы – короче все, кому хватило совести нажить свое богатство на голоде и смерти. Вот кто на самом деле организовал те «пляски смерти», о которых пишут историки. Только они были не «опричные», а как раз наоборот, их устроил тот самый класс, против которого и была направлена опричнина, и которому после смерти Ивана Грозного уже никто не мог помешать. Вся страна, точнее, почти вся ее европейская часть, в первые годы XVII века была превращена в огромный «лагерь смерти». В городах умирали десятками и сотнями тысяч, а деревни, по свидетельству современников, вымирали от голода целиком, и путешественники ни в одном доме и ни в одной избе не могли остановиться на ночлег. Даже зимой приходилось ночевать под открытым небом, поскольку во всех домах валялись смердящие трупы, распространявшие невыносимый запах. Спекуляция хлебом – конечно, самый яркий пример, но к схожим последствиям в тех условиях приводила и спекуляция другими товарами, примеры которой также приводились, не говоря уже о методах по принудительной скупке товаров, применявшихся царями-олигархами и их подручными (учреждение «царских монополий»), или методах прямого грабежа крестьян, применявшихся помещиками. А те дворяне и бояре, которые оказались слишком совестливыми или щепетильными, и не захотели грабить, воровать и заниматься спекуляцией, наживаясь на смерти окружающего населения, очень быстро разорились и были вымыты из этой новой «элиты» . Именно в силу этого бесспорного факта – неслыханного обогащения новой знати на фоне вымирания за два десятилетия 90-95% населения наиболее развитых и густонаселенных областей страны (Центр и Северо-запад), о чем свидетельствует статистика народонаселения – можно говорить о формировании в России в этот период класса олигархии, и о начале периода грабительского феодализма. Новый класс делал свое богатство в буквальном смысле на костях русского народа, и все представители знати, которые не хотели в этом участвовать, вымывались из нее или попросту были уничтожены. И уже в течение XVII века новый класс показал почти все, на что он был способен, показал весь свой звериный оскал, оставив, правда, кое-какие дьявольские «изобретения» еще и для следующего столетия. В свете сформулированного выше понимания классов, а именно такое понимание вытекает из исторических фактов, мы можем теперь сделать выводы о сути тех процессов, которые происходили в период правления последних царей династии Рюриков и первых царей династии Романовых. Суть той борьбы, которую мы видим, начиная с Ивана III и до конца правления Ивана Грозного, состояла в борьбе царя и поддерживавшего его народа с нарождающимся классом олигархии. Первоначально олигархия возникла преимущественно среди бояр – потомственной феодальной аристократии, у которой была основная власть. Как указывалось выше, произвол начался в XV-XVI вв. именно со стороны бояр (вывозы крестьян, грабежи и т.д.), и уже потом эти методы заимствовало дворянство. Еще до начала царствования Ивана Грозного, в первой половине XVI в., бояре начали все с бoльшим размахом практиковать такие изощренные методы грабежа, которые вряд ли можно было ожидать от потомственной аристократии. По данным М.Покровского, один из таких типичных приемов состоял в следующем. Боярин-кормленщик, разумеется руками своих подручных, раскапывал свежую могилу, вынимал труп, обливал его кровью и подбрасывал в дом к какому-нибудь зажиточному человеку. Этого человека тащили в суд, где тут же находился истец, который под клятвой его оговаривал. Мнимого убийцу, но теперь уже по закону официально осужденного, сажали в тюрьму, а его имущество забирал себе тот самый боярин-кормленщик, в пользу которого, в соответствии с законом, поступали все судебные сборы ([98] 2, с.81). Произвол бояр-кормленщиков вызывал такое негодование всех слоев общества, включая горожан и помещиков (дворян), что, как отмечает М.Покровский, который приводит много примеров такого негодования, «судьба кормлений к 1550 г. [то есть третьему году царствования Ивана Грозного], по-видимому, была решена» ([98] 2, с.93). Итак, Иван Грозный, выступив против кормления и за развитие демократического процесса управления и судопроизводства, действовал в интересах всех слоев населения. Но это, разумеется, вызвало массовое противодействие со стороны бояр-кормленщиков, произвол с их стороны усиливался, и для борьбы с этим произволом была учреждена опричнина. О том, сколь массовым было противодействие бояр, можно заключить хотя бы по тому факту, что на Земском Соборе 1566 года 300 бояр протестовали против опричнины, устроив настоящий бунт. Почти все они были арестованы, но казнены были лишь трое из 300 бояр ([100] с.249). Итак, можно ли сказать, что Иван Грозный хотел уничтожить бояр? Нет, иначе он бы воспользовался этим случаем и казнил всех, к тому же и казну бы изрядно пополнил при этом. Можно ли вообще говорить, что он боролся именно с боярами? Нет, нельзя. Например, в своем завещании он поручил опеку над своими детьми (Дмитрием и Федором) трем представителям старых боярских фамилий – Ивану Шуйскому, Ивану Мстиславскому и Никите Юрьеву. Но, правда, как отметил М.Покровский, это были «самые покладистые рода старой знати» ([98] 2, с.138). Итак, некоторые «покладистые» бояре, которые были согласны с новыми правилами, ограничивавшими боярский произвол, сохранили полное доверие царя. Более того, представители старых боярских фамилий были и среди опричников. Это показывает, что Иван Грозный боролся не с боярами - потомственными аристократами, а с нарождающимся среди бояр классом олигархии. К сожалению, дальнейший план царя оказался неверным. Он полагал, что Ливонская война, которая прорвет торговую блокаду и откроет свободную торговлю с Западом, создаст новые возможности роста благосостояния для населения и поможет сформировать зажиточный средний класс, а средний класс во все времена являлся единственной реальной силой, способной противостоять олигархии. Но вместо этого необузданная внешняя торговля привела к уничтожению среднего класса и быстрому усилению олигархии – теперь уже не только за счет выходцев из старой аристократии (бояр), но и за счет выходцев из дворян, торговцев и даже крестьян. Поэтому дворянство, которое выжило и разбогатело в период Смуты – это уже совсем не то дворянство, которое было в начале правления Грозного. Так, в эпоху молодости Ивана Грозного князь Александр Горбатый, один из видных военачальников и руководителей его опричнины, для того чтобы собрать деньги для своей военной экипировки, был вынужден заложить в ломбард одежду своей жены. И уехал в поход. А когда его жену пригласили посетить царский дворец, выяснилось, что ей не в чем туда идти. И Иван Грозный лично прислал ей одежду и распорядился выкупить ее собственную одежду из залога ([156] p.202). Совсем иную картину мы видим в период Смуты, когда дворянство начало купаться в золоте и «боярствовать», наживаясь на голоде и смерти массы простых людей. Поэтому к концу Смуты верхи окончательно превратились в олигархию. И если о руководителе опричников Никите Романове народ сложил былину как о народном защитнике, то его внук И.Н.Романов, самый богатый человек России середины XVII в. (не считая самого царя Алексея), предстает перед нами уже в самом деле почти тем Антихристом, о сошествии которого на землю говорили в народе: ближайший родственник (дядя) царя и его правая рука, всесильный магнат, который руководит разбойничьими бандами, похищающими крестьян и разоряющими соседей-помещиков. Несмотря на то, что планы этой олигархической верхушки по призванию на царство иностранного короля (дважды) и по коллегиальному правлению без царя (трижды или четырежды) провалились, тем не менее, она могла потерпеть только такого царя, который бы действовал в ее интересах. Любой другой царь был бы ею устранен, и соответствующие примеры мы увидим в следующих главах. Все цари, начиная с самого первого Романова, это прекрасно понимали, и были вынуждены учитывать в первую очередь интересы олигархии, и уже во вторую очередь – интересы народа. Именно поэтому крупнейшие бояре-олигархи перед избранием Михаила Романова на царство заставили его подписать клятву, по которой он обязывался согласовывать свои действия с ними – что В.Ключевский называет «негласной придворной сделкой за кулисами земского собора» ([55] XLIV). Именно поэтому современники «с негодованием рассказывают, как по избрании Михаила бояре хозяйничали в Русской земле, царя ни во что не ставили и не боялись его» ([55] XLIV). Именно поэтому и царь Алексей потакал самым гнусным аферам окружавших его олигархов, не замечал открытого воровства и произвола со стороны влиятельных лиц или группировок, да и сам пускался во все тяжкие – взять хотя бы царские монополии. Именно поэтому Михаилом и Алексеем игнорировались петиции и обращения со стороны народа, лишь народные восстания и бунты, вызывавшие страх богачей, были способны заставить царя принять какие-то меры. И, наконец, именно поэтому цари усиливали и ужесточали крепостное право и разрушали последние остатки демократии в лице Земского собора и земского самоуправления. Глава XI. Коррупция в период царствования Петра I 11.1. Роль Петра I в социальной истории России Все знают, что в царствование Петра I (1689-1725 гг.) произошел крутой поворот в русской истории; однако взгляды на сущность этого поворота и его значение для России - самые разные. Официальная советская историография считала Петра чуть ли не гением, такого же мнения придерживалась и «дворянская» историография: еще в XVIII веке он был назван «Петром Великим». Но всякий раз, когда русские историки становились свободными в выражении своих взглядов: первый раз на рубеже XIX-XX вв., когда они освободились от «дворянской» цензуры предшествующих веков, и второй раз после 1985 г., когда началась политика гласности, и они освободились от советской цензуры, то бoльшая или даже подавляющая часть серьезных (то есть не прячущихся от фактов) историков начинала высказывать очень сильные сомнения не только в том, что Петр I был «великим», но и в том, что его деяния были хоть в чем-то положительными для развития страны. К числу положительных моментов в деятельности Петра I обычно относили то, что он прорубил «окно в Европу» и наладил с ней сотрудничество, создал русскую промышленность, современную армию и флот, способствовал распространению знаний, почерпнутых с Запада и, наконец, построил Петербург, один из красивейших городов мира. Однако целый ряд историков: М.Покровский, В.Ключевский, Н.Рожков, И.Солоневич, А.Буровский и другие, - доказали на огромном количестве фактов, что большинство этих заслуг ему приписывают необоснованно. В действительности его заслуги в создании современной армии и флота более чем скромны, а во многих отношениях его деятельность в этой области была разрушительной. Так, И.Солоневич и А.Буровский указывают на то, что военная реформа в основном была проведена уже до Петра, а петровский флот (плохая копия голландского) был скверного качества и сгнил очень быстро и бесследно. Зато Петр, например, уничтожил флот поморов, состоявший из сотен крупных судов ледового класса, и после этого на два столетия было утрачено превосходство России в Арктике ([117] с.452, 470; [11] с.262-265, 335-336, 387). Заслуг в создании промышленности также нет: во-первых, она существовала и до Петра, во-вторых, она насаждалась силовыми методами, вопреки рыночным принципам, и, в-третьих, как указывает М.Покровский, до 90% созданных им предприятий перестали существовать в течение 2-3 десятилетий ([98] 3, с.123). Историки также с полным основанием утверждают, что при Петре разрушалась русская культура, через прорубленное «окно» улетучивалось богатство России (резкий рост экспорта сырья), и, наконец, что петровские реформы и завоевания сопровождались усилением деспотии и стоили жизней сотен тысяч русских людей, да и Петербург построен «на костях»: одних пленных шведов погибло 40 тысяч при его строительстве, а русских, судя по всему, намного больше ([11] с.429; [55] LXIV). По-видимому, следует согласиться с выводами этих историков, так как приводимые ими факты – весьма убедительные, а факты, как говорится, упрямая вещь. Но прежде чем приходить к каким-либо выводам, необходимо рассмотреть всю совокупность фактов. Поэтому давайте сначала рассмотрим результаты деятельности Петра I в социально-экономической области - самой важной для развития общества и государства и непосредственно связанной с темой настоящей книги. К сожалению, результаты деятельности царя в этой области были не просто отрицательными или нейтральными, а были катастрофическими для России: 1. Трансформация роли государства в обществе, полная коррупция государства. При Петре I процесс отчуждения государства от общества, начавшийся при Борисе Годунове и продолжившийся в течение XVII в., достиг своего апогея. Государство окончательно перестало отражать интересы общества, а стало служить исключительно узкому меньшинству, занимаясь грабежом населения в интересах (или по поручению) этого меньшинства. Что дает основание так говорить? Ведь сам Петр I в своих указах и посланиях часто указывал на «государственный интерес», «благо общее», «пользу всенародную», о которых он якобы неустанно пекся. Однако на самом деле это были пустые слова. Например, В.Ключевский писал о том, что царь «оставался туг к пониманию нужд народа», И.Солоневич указывал на полный отрыв Петра от народа и полное незнание им и непонимание жизни этого народа, а Н.Рожков отмечал, что «общее благо» понималось Петром в действительности как благо дворянской верхушки ([55] LXI; [117] с.466; [107] 5, с.203). Уже на примере Бориса Годунова и первых Романовых (см. предыдущую главу) мы видели, что царь и окружавшее его олигархическое правительство в XVII в. занимались не регулированием деятельности своих подданных в целях создания равных условий конкуренции между ними, как это делает нормальное государство, а они запретили этим подданным заниматься целым рядом наиболее прибыльных видов деятельности, сделав их своей исключительной привилегией. Поэтому Коллинс, долго живший в России (середина XVII в.), писал: «царь - первый купец в своем государстве» ([98] 3, с.91). При Петре I ничего в этом отношении принципиально не изменилось: всеми интересными и прибыльными видами бизнеса, как и ранее, ворочали царь и его фавориты. Как писал английский посланник в 1706 г., «здешний двор совсем превратился в купеческий: не довольствуясь монополией на лучшие товары собственной страны… которые покупаются по низкой цене и перепродаются с большим барышом англичанам и голландцам, так как никому торговать ими, кроме казны, не позволяется, они захватывают теперь иностранную торговлю…» ([98] 3, с.149-150). Но при первых Романовых вмешательство в хозяйственную деятельность своих подданных со стороны царя и окружавшей его верхушки держалось в неких пределах, когда же оно выходило за эти пределы, то кончалось терпение и у народа, и после очередного бунта (медного, соляного и т.д.) все возвращалось в прежнюю колею. Поэтому поддерживался некий баланс. А при Петре I этот баланс был резко нарушен. Царь и окружавшие его персоны резко расширили свое вмешательство в хозяйственную деятельность своих подданных (в виде запретов и прямого принуждения), а также очень сильно залезли им в карман. В итоге государство (или то, что им называлось) превратилось в гигантскую машину перераспределения общественных благ от народа в пользу небольшой кучки высокопоставленных лиц, а также в пользу дворянства, составлявшего всего лишь около 1% населения. Так, сбор налогов при Петре I вырос в реальных ценах (с учетом обесценения рубля) в 3,5 раза, что было, по словам Н.Рожкова «достигнуто ценою разорения страны, точнее, главной массы трудящихся, большинства населения» ([107] 5, с.161). Причем, кроме увеличения существующих налогов и введения нового подушевого налога, в его царствование началась настоящая вакханалия со всевозможными поборами, напоминающая то, что творилось в XVII-XVIII вв. в магнатской Польше, где было порядка 50 различных налогов и поборов. Как указывал В.Ключевский, начиная с 1704 г. один за другим Петр I вводил всевозможные налоги: на хомуты, шапки, сапоги, кожи, с извозчиков, посаженный, покосовщинный, пчельный, банный, мельничный, пролубной, ледокольный, погребной, водопойный, трубный, с плавных судов, с дров, с продажи съестного, с арбузов, огурцов, орехов и т.д. Налогами облагались и религиозные верования (со староверов требовали налоги в двойном размере), и культурные традиции (налог на бороду, усы и русскую одежду)» ([55] LXV). Но подавляющая часть этих резко возросших налоговых поступлений в казну расходовалась не на общественные нужды, и даже не на военные нужды, а попросту разворовывалась или присваивалась тем или иным способом теми, кто стоял у «кормушки». Например, у Александра Меншикова, у которого до начала его карьеры не было ни гроша (он был сыном придворного конюха), как указывает И.Солоневич, к концу царствования его благодетеля было спрятано только в английских банках 5 миллионов рублей, что примерно равнялось среднему годовому бюджету Российского государства за период царствования Петра I ([117] с.457). Помимо этого, по данным историка Н.Павленко, он владел 100 000 крепостных, большим количеством заводов и торговых предприятий, несколькими роскошными дворцами и большой сокровищницей золота и драгоценных камней ([86] с.99-100). Согласно свидетельству Лефорта, в ходе работы следственных комиссий в последние годы жизни Меншикова (когда он подвергся опале и ссылке) было подсчитано, что он за свою жизнь присвоил из казны от 51 до 66 миллионов рублей, то есть сумму, примерно в 10 раз превышавшую годовой бюджет казны в петровскую эпоху ([86] с.151). А при описи его имущества лишь в одном из его дворцов было обнаружено несколько тысяч изделий из золота, драгоценных камней и бриллиантов ([86] с.149). Немало обогатились и другие «птенцы гнезда петрова» . Например, перед началом царствования Петра I Б.П.Шереметеву, тогда еще юноше, принадлежало лишь 2910 дворов (то есть порядка 15 тысяч крестьян), в 1708 г. – уже 6282 двора и 36 000 крестьян; а его сыну в 1765 г. принадлежало уже около 150 000 крепостных крестьян, и он был самым крупным помещиком страны ([86] с.254). Значительная часть денег, которые всеми правдами и неправдами выколачивались из населения при помощи армии, попросту не доходила до казны. По оценкам современников, из собранных 100 податных рублей только 30 попадали в казну, остальное чиновники делили между собой ([55] LXV) . Но и из тех денег, что туда попадали, бoльшая часть разворовывалась на казенных подрядах или просто пропадала самым бездарным образом. Огромное количество солдат в период царствования Петра умерло от голода, то есть оттого, что куда-то исчезло продовольствие. Иностранцы постоянно отмечали нехватку нормального обмундирования и вооружения в петровской армии (тоже куда-то исчезли), из-за чего она больше походила на сборище оборванцев, чем на регулярное войско. В итоге, по оценке Вебера, хорошо знавшего положение дел в петровой армии, на одного погибшего в бою приходилось двое или трое погибших от голода или холода ([11] с.373). А общее число потерь в армии только за первые 10 лет Северной войны, по оценке В.Ключевского, составило более 300 000 человек ([55] LXI). Историк приводит также многочисленные примеры бесхозяйственности. Два склада с конской сбруей сгнило в Новгороде (потому что про нее забыли) и «эту гниль потом выгребали оттуда лопатами». По той же причине сгноили горы ценного дубового леса, перевезенного для строительства флота на Ладожское озеро. Было построено 120 верст дороги от Петербурга в сторону Москвы, после чего строительство было заброшено, а построенный участок оказался бесполезным, так как дорога из Петербурга заканчивалась в новгородских болотах ([55] LXIV). Солдатам и офицерам при Петре годами не выплачивалось жалование, по-видимому, по причине того, что его также кто-то своровал, как и продовольствие, и военное обмундирование. Значительная часть казенных денег уходила на строительство различных заводов, которые затем также передавались (на условиях откупа или на базе долгосрочной ссуды, но фактически безвозмездно) в руки немногих приближенных к власти. Воровство казенных денег продолжалось и после этого: заводам предоставлялись казенные заказы, а затем в счет этих заказов поставлялись товары низкого качества по завышенным ценам ([98] 3, с.127-128). Помимо заводов, Петр (бесплатно) раздавал своим фаворитам, или, как их потом называли, «припадочным людям», деньги и государственные земли с крепостными крестьянами. Так, только за 11 лет (1700-1711 гг.) он подарил таким образом 340 тысяч десятин пахотных земель и 27,5 тысяч крестьянских дворов ([98] 2, с.236). Но бесплатная приватизация госимущества при Петре I осуществлялась не только в пользу петровых «птенцов» и более мелких чиновников, оказавшихся у «кормушки». Своим указом о единонаследии 1714 г. он одним махом бесплатно передал дворянам в собственность все поместья ([107] 5, с.170-171). Тем самым он окончательно перечеркнул всю работу, когда-то проделанную Иваном III и Иваном IV, по преобразованию феодальных вотчин в поместья, для чего, в частности, и была создана опричнина. Со времен Ивана III и Ивана IV все поместья, а они в конце XVI в. составляли до 90-98% всех нецерковных земель, находились в государственной собственности и за владение ими дворяне были обязаны нести государственную службу. Передача поместий в собственность дворянам лишило эту обязанность всякого смысла и стала важным шагом на пути превращения дворян из «служилых», государственных людей, в трутней, ярким примером которых могут служить известные персонажи русской литературы более позднего времени (Обломов, Манилов, Онегин и т.д.). Именно поэтому, например, Н.Рожков пишет об эпохе Петра I как о последнем этапе «дворянской революции» ([107] 5, с.269), а многие историки сходятся на том, что после правления этого царя власть перешла в руки дворянства, и само государство стало «дворянским». Факты говорят о том, что Петр I прекрасно знал о масштабах коррупции среди своего окружения и среди дворянской «элиты», но не предпринимал никаких решительных мер для борьбы с ней. На Меншикова за время своего царствования Петр получил сотни доносов, и в отношении него Тайной канцелярией были заведены десятки дел о взятках, растрате казенных денег и воровстве денег из казны (в частности, на казенных подрядах). Только по одному из этих дел он обвинялся в присвоении более 1,5 миллионов рублей. Но позиции Меншикова как второго человека в государстве ничуть не пошатнулись. Петр заставил его лишь заплатить штраф по одному или двум полностью доказанным делам о воровстве из казны (сравнительно небольшим по украденным суммам), а остальные дела так и не были завершены до смерти Петра: пользуясь своим могуществом, Меншиков то затягивал следствие, то в конечном счете добился отставки и отправки в ссылку начальника Тайной канцелярии Василия Долгорукого. Как указывает Н.Павленко, аналогичные дела, в том числе доказанные, имелись и в отношении других «птенцов»: Апраксина, Головкина и других. Но кроме штрафов, а в иных случаях и просто требования вернуть украденные деньги в казну, никаких санкций со стороны Петра не последовало ([86] с.93-99). А ведь в любом нормальном государстве не то, что вынесения заключения суда о воровстве, а даже одного возбуждения такого дела было бы достаточно для лишения чиновника государственных должностей и отстранения от государственных дел. Зато мы видим совсем другой пример заботы Петра о «государственном интересе», когда речь идет о простых людях: солдата, взявшего себе кусок меди из горевшего дома во время пожара (который, скорее всего, пропал бы в огне) Петр, не раздумывая, убил прямо на месте ([98] 3, с.188). Такую же заботу о «пользе всенародной» мы видим и в организации торговли и хозяйственной деятельности: торговля большинством товаров (водкой, солью, дегтем, мелом, рыбьим жиром, салом, щетиной и т.д.) населению была запрещена, якобы в интересах государства. По словам М.Покровского, «система монополий никогда еще не достигала такого развития, как в первые годы XVIII столетия» ([98] 3, с.148). Но здесь же мы видим Меншикова, который (в своих личных интересах) скупил большое количество лавок, погребов, харчевень, торговых мест и торгует там беспрепятственно, экспортирует в больших количествах пеньку, воск, сало, кожи и другие ценные виды сырья через своих агентов, владеет монополией на рыбную ловлю в Белом море и на Волге, соляными промыслами, лесопильными, кирпичными заводами, производством хрусталя, выпускает на своих заводах алкогольную продукцию и ее продает (несмотря на царскую монополию), производит чеканку царских монет (!) с уменьшенным содержанием серебра ([98] 3, с.218). При этом, разумеется, он кладет разницу между стоимостью и серебряным содержанием монеты себе в карман - что обычно всегда является доходом государственного бюджета (казны). Помимо этого он, подобно И.Н.Романову, дядьке царя Алексея, выступает и в качестве главного бандита, занимаясь захватами крестьян. Но, правда идет еще дальше: тот воровал крепостных крестьян у других помещиков, а Меншиков хватает свободных крестьян и казаков в Малороссии и превращает их в рабов (холопов), заставляя работать на своих латифундиях. И Петр, которому об этом донесли, даже после вынужденного признания Меншикова, все равно его не трогает, оставляя все по-прежнему ([86] с.100-102). С учетом вышеизложенного, образ Петра I как государственника, который создавался советской историографией, по-видимому, по политическому заказу Сталина , не имеет ничего общего с действительностью. Рассуждая непрестанно о «государственном интересе» и «пользе всенародной» (о чем далее будет сказано подробнее), Петр просто усиленно создавал себе имидж государственника, или даже «играл» в царя-государственника, отсюда и пошел соответствующий миф. Но даже один его указ по бесплатной передаче всех государственных поместий в личную собственность дворянам, перечеркнувший все, что до этого было создано действительными царями-государственниками Иваном III и Иваном IV, делает невозможным причисление к таковым Петра I. Если государство бесплатно передает бoльшую часть принадлежащих ему земель маленькой группе людей, и при этом даже не пытается, хотя бы ради приличия, установить некоторую компенсацию за передаваемые земли, то о какой государственности может вообще идти речь? 2. Окончательное уничтожение остатков демократии (самоуправления). Ограбление народа в пользу узкого круга лиц и одного маленького сословия (а именно таким образом можно подытожить все приведенные выше факты) – не единственное, что делает государство Петра антинародным. Как указывает Н.Рожков, Петр I окончательно уничтожил последние остатки самоуправления и демократии, которые еще до него оставались, в частности, земства. Он уничтожил не только сельское самоуправление, которое и так уже почти исчезло с введением крепостного права, но и городское самоуправление ([107] 5, с.177). Вкупе с другими реформами Петра это привело, как отмечал русский историк-монархист Л.Тихомиров, к «исключительному бюрократизму разных видов и полному отстранению нации от всякого присутствия в государственных делах» ([117] с.29). 3. Усиление крепостного рабства. Если до Петра крепостные крестьяне еще сохранили какие-то гражданские права, в частности, право жить и работать на своем участке земли, от которого по закону их нельзя было отделить , то при Петре и это право у них отняли. При нем широко распространилась практика купли-продажи крестьян без земли, в частности, в целях принудительного труда на заводах и в целях принудительной службы в армии, что он сам и поощрял своими указами или даже своим участием в такой купле-продаже. Сотни тысяч крестьян, нередко целыми деревнями, были таким образом проданы и принуждены к рабскому труду на заводах, в качестве так называемых «приписных» крестьян. Население целых регионов России, в частности, всего Урала, которое было до этого свободным, вследствие такой «индустриализации» было превращено в рабов и было вынуждено работать в самых нечеловеческих условиях. Поощрение свободной купли-продажи «приписных» крестьян и рекрутов привело к началу регулярной торговли «живым товаром», которая уже не ограничивалась указанными двумя категориями. Продавали и детей отдельно от родителей, и молодых девушек для любовных утех. Но государство не обращало внимания на эти (с юридической точки зрения) нарушения закона, и своим молчанием фактически узаконило свободную куплю-продажу крепостных. Лишь в конце жизни Петр, будучи неизлечимо болен и, судя по всему, сильно мучимый совестью, издал два указа, которые пытались как-то ограничить торговлю крепостными, но которые из-за весьма противоречивых и невнятных формулировок оказались совершенно бесполезными. Согласно этим указам, купля-продажа крепостных была разрешена только в случае нужды (?!) и если продается вся семья целиком: дети вместе с родителями. Но, как отмечает Д.Блюм, несмотря на эти благочестивые указания, торговля крепостными продолжалась, и детей продолжали продавать отдельно от родителей, без каких-либо действий со стороны государства ([156] p.424). Другими словами, и это отмечает множество историков (Д.Блюм, И.Солоневич, Л.Гумилев и т.д.), в царствование Петра крестьяне из крепостных превратились, или начали превращаться, в самых настоящих рабов, а государство начало превращаться в рабовладельческое – процесс, который окончательно завершился при Екатерине II во второй половине XVIII в. ([156] p.476, 25; [34] с.165) Причем, в отличие от древней Греции и Рима и других древних государств, которых с легкой руки Маркса стали называть «рабовладельческими», в России в XVIII веке рабами стало абсолютное большинство населения. Так, подсчитано, что даже в период пика рабовладения в поздней Римской республике число рабов там составляло всего лишь порядка 3 миллионов человек, при том, что на всех подвластных Риму территориях проживало примерно 50-70 миллионов человек. То есть, число рабов там даже в самый пик рабства было лишь порядка 5% населения, и почти все они были пленные иностранцы. А в России к концу правления Петра I крепостные, уже почти превратившиеся в рабов - коренные жители страны - составляли 55% всего населения ([156] p.420). 4. Создание режима террора, уничтожение личных прав и свобод. Как отмечали Н.Рожков и И.Солоневич, Петр I установил в России режим террора и устрашения ([107] 5, с.205; [117] с.437); В.Ключевский указывал, что «реформа Петра была борьбой деспотизма с народом»; и даже либерально-дворянский историк В.Соловьев, хваливший Петра I, называл его «деспотом» ([55] LXVIII; [98] 3, с.104а). И действительно, тот режим, который установил этот царь, иначе как «террористическим» или «деспотическим», никак не назовешь. Если при Иване IV смертная казнь применялась лишь в отношении трех видов преступлений, при Алексее I – уже в отношении 60 видов, то при Петре I – в отношении 200 видов преступлений ([117] с.433). Именно при нем были введены такие одиозные казни как колесование и четвертование, которыми потом Россия «прославилась» на всю Европу. Были широко распространены также такие публичные наказания как вырывание ноздрей, отсечение рук, ног, клеймение ([107] 5, с.206). В армии была введена палочная дисциплина; избиение плетьми или батогами вообще применялось ко всем сословиям повсеместно за самые мелкие проступки. По словам Л.Гумилева, Петр «установил на Руси рабство, ввел порку и продажу людей» ([34] с.165). Петр I отменил даже право помещиков освобождать своих крестьян. Как указывает Д.Блюм, по указу от 31 марта 1700 г. все крестьяне, освобожденные своими помещиками, были обязаны немедленно явиться на призывные пункты в качестве рекрутов; а если их находили негодными для воинской службы, то их направляли в качестве крепостных к новому хозяину ([156] p.415). Таким образом, при Петре у русских крестьян, превращенных в рабов, было отнято даже то право, которое было у рабов в Древнем Риме и у холопов в Киевской Руси – право надеяться когда-нибудь получить вольную от хозяина; а у помещиков было отнято право оказать такую милость своим крестьянам. Окончательно при Петре I были забыты прежние принципы судопроизводства, включая неприкосновенность личности без решения суда, использование суда присяжных и т.д., которые могли обеспечить какое-то подобие справедливого суда. Более того, эти принципы искоренялись самым решительным образом: прежнее судопроизводство было запрещено под страхом каторги ([107] 5, с.205). А новое судопроизводство и законы, введенные Петром, по существу узаконили и сделали нормой произвол над любым человеком со стороны помещика, чиновника и гвардейского офицера, которые теперь и вершили суд. В частности, гвардии, состоявшей из дворян, были предоставлены исключительные карательные права в отношении любых категорий населения, но, судя по всему, никто не объяснил ей ни ее обязанностей, ни ее ответственности. В итоге мы видим вопиющие примеры, когда гвардейские офицеры или солдаты, присланные для «надзора» и наведения порядка, сплошь и рядом используют свою власть либо для шантажа и выколачивания денег с тех, у кого эти деньги можно было получить, либо для того, чтобы, как писали современники в своих жалобах, просто «упиваться» своей властью над окружающими. Один из таких гвардейцев, присланный в Вятку, заковал в кандалы и держал в тюрьме десятки уважаемых людей, всячески издеваясь над ними и получая с них взятки, другой то же самое вытворял в Москве ([98] 3, с.195-196). А в Пскове гвардейцы забили до смерти главу города и члена городского совета ([11] с.400). Следует отметить, что этот произвол и террор насаждался не только подручными царя, но и им самим. Самый известный пример в этом отношении – так называемый «стрелецкий бунт» 1698 г. Как выяснили историки, никакого бунта стрельцов на самом деле не было ([11] с.402-405) Стрельцы были, по выражению Н.Рожкова, «полурегулярной мелкодворянской пехотой» ([107] 5, с.50). Как и у других полурегулярных войск в допетровский период, служба в армии никогда не отнимала у них 365 дней в году: в перерывах между военными походами и сборами они возвращались домой и занимались хозяйством или торговлей. А Петр их погнал в Азовские походы (1695-1696 гг.), организованные из рук вон плохо, большинство участников которых умерло от голода и болезней. И затем, не дав отпуска, перевел их с юга на северо-западную границу, где намечалась война со Швецией. Но и здесь стрельцов продолжали морить голодом, так как армейское продовольствие в царствование Петра все время кто-нибудь воровал - В.Ключевский даже называет петровские казармы «морильнями». В итоге большая группа стрельцов, устав от голода и безделья, решила зайти домой в Москву к своим семьям и побыть тем некоторое время, что Петром было расценено как «бунт». Даже по самым строгим меркам такая самовольная отлучка вряд ли заслуживала большее наказание, чем несколько месяцев (в крайнем случае, лет) тюрьмы. Тем более, что ранее, в течение XVI-XVII вв., отлучки домой в перерывах между военными походами были священным правом стрельцов. Так и решил первоначально начальник петровской полиции (Преображенского приказа) Ромодановский, занимавшийся усмирением «бунта». Он наказал лишь 56 зачинщиков, а остальных отправил по месту расположения частей. Но приехавший в это время из-за границы Петр рассудил иначе: он казнил 1600 стрельцов ([86] с.181), а также двух священников, приписанных к стрелецкому полку, ушедшему в «самоволку», причем, казнил самым жестоким и устрашающим образом. Им ломали кости рук и ног, и положив на колеса, установленные на Красной площади, оставляли там почти на сутки, в течение которых они стонали и охали посреди собравшегося вокруг народа. А ведь почти у всех стрельцов среди этого народа были семьи или родственники, наблюдавшие за их мучениями. И после этого им отрубали головы: Петр собственноручно отрубил головы пятерым стрельцам, а затем головы им рубили его «птенцы»: Меншиков (хвастался потом, что отрубил 20 голов: [86] с.181), Ромодановский и другие ([98] 3, с.72a). Такое впечатление, что Петр таким образом «проверял» преданность своих помощников и их готовность идти за ним до конца, а заодно хотел их всех замазать кровью. Как известно, к такому приему широко прибегают в преступном мире: повязать всю банду, особенно новичков, соучастием в одном кровавом преступлении, чтобы уже не сомневаться в дальнейшем в их преданности. К такому приему, как будет показано ниже, Петр прибегал не единожды. Очевидно, что стрелецкие казни были направлены на тот же результат, что и другие действия Петра – на насаждение режима террора и устрашения. Вряд ли случайно и то, что насаждать этот террористический режим начали именно в Москве, где еще сохранился свободолюбивый московский посад (свободные горожане), требующий уважения своих человеческих прав. Нужно было растоптать, утопить в крови и ужасе все остатки этой московской городской свободы – вот в чем был главный и единственный смысл стрелецких казней. 11.2. Кто осуществлял реформы Петра I и в чем смысл этих реформ? Итак, мы выяснили результаты деятельности Петра I в социальной области. Они оказались поистине дьявольскими, ибо вряд ли было в истории что-либо более дьявольское, чем государство, грабящее и терроризирующее собственное население и превращающее его в рабов. В сущности, это и не было государством вовсе, это было фикцией государства: мы выяснили выше, что государство существует для защиты интересов подавляющего большинства населения. А здесь эти интересы полностью игнорировались ради интересов узкой группы и маленького сословия. Но миф о Петре как о царе-государственнике оказался настолько живуч, что сохранился до сих пор. Во многом это произошло благодаря сознательному насаждению такого образа Петра в СССР (книга А.Толстого «Петр I», фильм «Петр I» и еще много фильмов и книг, старательно рисовавших этот образ). Однако сам этот миф первоначально возник не в советское время, он начал создаваться еще при жизни Петра I и окончательно утвердился при его преемниках. Что касается советского руководства, то оно, надо полагать, руководствовалось простыми соображениями. Существовавший миф о царе-государственнике его устраивал, сохранять его было выгоднее, чем разрушать. Кроме того, строителям советского государства нужны были примеры русских правителей-государственников, но не из числа последних Романовых, которые, согласно марксистской идеологии, совершали ужасные вещи: строили капитализм и эксплуатировали пролетариат. Поскольку к Петру I у советских марксистов таких претензий не было, то было решено сохранить миф о нем в том виде, в каком он существовал в «дворянскую эпоху». Поэтому при Советской власти Петр I опять стал «гением» (именно таковым его считало большинство советских историков), несмотря на то, что его «гениальность» была развенчана историками еще в конце XIX – начале XX вв., и тогда же была доказана полная его бездарность как правителя. Но Петра считали «гением», конечно, не за его деятельность в социальной области, на которую просто закрывали глаза (или оправдывали некой необходимостью), а за его реформы: военную, культурную, промышленную, административную, а также за завоевание выхода в Балтийское море и строительство Петербурга. И хотя проведены эти реформы были из рук вон плохо (см. выше), но все же проведены. Поэтому возникает два вопроса - сам ли Петр задумал и осуществил все эти реформы или он был лишь исполнителем, и в чем был смысл этих реформ? Историки, глубоко и серьезно изучавшие реформы Петра I: В.Ключевский, М.Покровский, Н.Рожков, - уже давно пришли к однозначному выводу по первому вопросу: все основные элементы петровских реформ были задуманы, начаты или частично осуществлены еще до начала его царствования ([55] LXVIII; [107] 5, с.273). Более того, в осуществлении большинства этих реформ сам Петр принимал лишь мимолетное участие. Так, по мнению М.Покровского, роль Петра в административной реформе 1698 г. ограничилась лишь тем, что он предложил переименовать глав областей из «воевод» в «бурмистров» - слово, которое он привез из Голландии ([98] 3, с.149). Военная реформа, как уже отмечалось, была в значительной мере осуществлена еще до Петра, а в его царствование, при всем произведенном им шуме и самовосхвалении, продвинулась очень слабо. Кроме того, Петр и не мог реально руководить осуществлением большинства своих реформ, поскольку не имел никаких способностей к систематическому управлению государством. К такому выводу пришли И.Солоневич, А.Буровский и ряд других историков ([117] с.486). Так, в течение своего царствования Петр выпустил 20 000 одних только указов, большей частью совершенно нелепых или недоступных для понимания (в том числе с примесью голландских слов или просто написанных неразборчиво). Причем, его почти никогда не интересовала их дальнейшая судьба; большую их часть видело только его ближайшее окружение, лишь малая часть этих указов рассылалась, и уже совсем немного попадало в глубинку. Таким образом, делает вывод А.Буровский, «деятельность Петра есть лишь имитация деятельности государственного человека» ([11] с.339). Кроме того, он полагает и доказывает, что у Петра с детства проявился и развился так называемый синдром гиперактивности и дефицита внимания ([11] с.341) – болезнь, которая исключает способности к осуществлению каких-либо последовательных реформ. И.Солоневич указывает, что Петр всю свою жизнь куда-нибудь ехал, так как принципиально не мог усидеть больше нескольких дней на одном месте; а управлять государством, будучи все время в дороге, во всяком случае, в то время, было просто невозможно. Это подтверждают иностранцы, путешествовавшие с Петром: они писали, что не понимают, когда русский царь управляет государством, они целыми днями или даже неделями неотлучно находились возле него и ни разу не видели, чтобы он занимался какими-то государственными делами ([98] 3, с.207). Если Петр был не в состоянии реально управлять государством и осуществлять реформы, то кто это делал? Дворянство? Но, например, А.Буровский указывает, что дворянство больше всех страдало от этих реформ, осуществлявшихся самым нелепым и бездарным образом: за все промахи в реформах дворяне расплачивались побоями, ссылкой, а то и конфискацией имущества или даже казнью ([11] с.492). Казненные Петром стрельцы, кстати говоря, тоже были «мелким дворянством», по определению Н.Рожкова. Совершенно очевидно, что эти реформы осуществлялись не каким-то широким кругом дворян, а тем узким кругом чиновников, в первую очередь чиновников-олигархов, которые окружали Петра. Так, М.Покровский писал, что «верховные господа» сразу стали хозяевами созданных Петром коллегий, и что «коллегиальность» петровских учреждений была пустой формой, за которой скрывалась вертикаль власти от «верховных господ» к их подчиненным-членам коллегии. Да и сами упразднения и появления тех или иных коллегий, как он отмечал, означали всего-навсего отставку или выдвижение того или иного «верховника» и ничего общего не имели с действительной реформой правительства ([98] 3, с.164-167). Следовательно, по мнению М.Покровского, введенная Петром система коллегий была не чем иным, как советом олигархов : каждая коллегия возглавлялась одним из них (Меншиковым, Апраксиным, Головкиным, Голицыным, Петром Толстым, Мусиным-Пушкиным, Долгоруким и т.д.), а члены коллегии были просто слугами олигарха или зависимыми от него людьми. Вот что из себя представляло то «правительство», которое правило страной: совет олигархов и их агентов или слуг при бездарном и неспособном к управлению царе . Как отмечал М.Покровский, все государственные дела «решались “верховными господами” совершенно самостоятельно, Петр… вмешивался в них лишь спорадически» ([98] 3, с.207). Даже если допустить, что А.Буровский, М.Покровский и И.Солоневич преувеличили степень бездарности Петра I и его неспособность к управлению и что Петр во второй половине своего царствования, повзрослев и набравшись жизненного опыта, все-таки пытался реально управлять страной, то факты все равно говорят о том, что правившее страной олигархическое «правительство» не давало ему этого делать. Так, указом царя от 1711 г. были учреждены фискалы – следователи-ревизоры в количестве 500 человек, которые должны были выявлять случаи воровства казенных денег и привлекать к ответственности виновных ([86] с.129). В последующие годы они действительно завели немало дел против чиновников и, видимо, доставили немало хлопот олигархическому «правительству». Но в 1714 г. вся деятельность фискалов была по сути свернута другим указом Петра, по которому в случае ошибочно заведенного дела фискалы должны были из своего кармана платить штраф, а в случае доказанного злого умысла с их стороны (?) подлежали такому же уголовному наказанию (!), какому подлежало бы обвиняемое ими лицо. Как писал М.Покровский, «это значило превратить фискальный сыск в своего рода дуэль между изыскателями злоупотреблений и “злоупотребителями”: либо ты меня, либо я тебя. А герои, фанатики своего фискального долга… и здесь были такой же редкостью, как и везде» ([98] 3, с.160). Посмотрел бы я, как сегодня работала бы налоговая полиция, если самим налоговым полицейским в случае неудачного завершения следствия или суда над чиновниками или предпринимателями грозил бы штраф или уголовное наказание – причем, такое же, как обвиненному ими лицу (то есть, к примеру, длительное тюремное заключение). Из этого указа 1714 г. также со всей очевидностью следует, что государства как такового при Петре не существовало, а была лишь его видимость или фикция. Царь этим указом лишил государство возможности выполнять свою важнейшую функцию – бороться с воровством государственного имущества и другими экономическими преступлениями против государства и общества. А мы видели, что именно экономические преступления правителей, чиновников и правящей верхушки в целом стали основной причиной демографического апокалипсиса, произошедшего в России в начале XVII века. В том же 1714 году Петр I выпустил еще один указ, в котором он как бы извинялся (!) за то, что проявлял излишний деспотизм (в течение предыдущих трех лет), но извинялся не перед всеми подданными, а судя по тексту указа, лишь перед окружавшими его чиновниками. И чтобы отвести упреки в деспотизме, он объявлял в этом указе о создании коллегий ([98] 3, с.164) – руководство которыми, как мы видели, он поручил тем самым «верховникам», которые его и упрекали в деспотизме. Таким образом, Петр попытался в 1711 г. при помощи созданной им армии фискалов предпринять кавалерийскую атаку на олигархию, но к 1714 г. эта атака была полностью отбита, олигархи занялись прежним воровством, а, чтобы лучше контролировать царя и чтобы он в дальнейшем уже, как говорится, не рыпался, помимо существовавших ранее приказов, окружили его еще и коллегиями. Известно, что незадолго до своей смерти Петр I совместно с начальником службы фискалов Мякининым готовил новую «кавалерийскую атаку», жертвой которой могли стать Меншиков, жена царя - будущая императрица Екатерина I, которая поддерживала последнего и, надо полагать, участвовала в его «бизнесе», - и другие «верховные господа». Но, не успев даже начать эту атаку, Петр I внезапно умер в январе 1725 г. Некоторые историки полагают, что его отравила Екатерина, которой в связи с этими планами Петра угрожала реальная опасность ([11] с.484). Тот факт, что при таком олигархическом «правительстве» в стране царили грабеж населения, воровство и небывалый произвол, вряд ли может вызывать удивление: именно это и происходило во всех странах при олигархических режимах. Но возникает вопрос: почему столь последовательно осуществлялись реформы, которые принято было ассоциировать с личностью Петра I и которые в действительности, как мы выяснили, внедрялись кучкой олигархов. Так, военная реформа начала осуществляться вскоре после Смуты, наполовину была осуществлена до Петра, продолжена при нем и завершена уже после него – в течение XVIII в. Сословная реформа, в частности, создание института особых привилегий дворянству и поражение в правах всего остального населения, была начата еще при Михаиле I (1613-1645 гг.): он освободил дворян от уплаты налогов и пошлин, начал раздавать государственные поместья дворянам и ужесточил, а также оформил законодательно, крепостное право. Раздача поместий продолжилась при Алексее I (1645-1676 гг.); при нем же было окончательно юридически зафиксировано поражение в правах всего населения: крестьян и горожан, - которое было жестко прикреплено к вотчинам помещиков и месту проживания (см. п. 10.2). Всеми этими мерами еще выше был поднят статус дворянства. При Петре I (1689-1725 гг.) были сделаны дальнейшие шаги: указом 1714 г. все государственные земли и поместья, оказавшиеся тем или иным образом в распоряжении дворян и помещиков, были одним махом переданы им в собственность . А крестьяне при нем из крепостных превратились в рабов. И эта сословная реформа была завершена указами Петра III (1762 г.) и Екатерины II (1762-1796 гг.), полностью освободившими дворян от государственной службы. Таким образом, в правление Екатерины (и Александра I) статус дворянства поднялся на максимально высокую высоту во всей русской истории, и тогда же до самого низкого уровня упал статус крестьян, которых уже и в официальных документах называли «рабами». И даже в области насаждения иностранных обычаев и одежды петровская реформа не была оригинальной: при царе Федоре (1676-1682 гг.) всем чиновникам запретили носить русское платье и обязали носить польское, а также заставили их сбрить бороды ([11] с.253) . Поэтому новые запреты на ношение русской одежды и бороды для дворян, введенные Петром, не несли ничего принципиально нового. И они также были безоговорочно приняты после его смерти и сохранялись в течение одного или двух столетий, как и другие его реформы. Всему этому можно дать только одно объяснение: данные реформы осуществлялись классом олигархии, который совершенно четко осознавал себя как класс, противостоящий остальному обществу. Отсюда последовательность и неуклонность в осуществлении всех главных реформ и мероприятий. Надо полагать, в немалой степени этому способствовало постоянство внутри той группы, которую можно считать олигархией данной эпохи. Так, если рассмотреть персональный состав группы самых крупных олигархов в XVII-XVIII вв., то, хотя внутри нее и была непрерывная ротация, но в каждый конкретный момент число «старых» ее членов, по-видимому, всегда превышало число «новых». Даже среди руководителей коллегий Петра и его видных чиновников преобладали не новые люди из «низов» типа Меншикова, а старые: например, многочисленные представители богатых и знатных семейств Долгоруких и Голицыных, богачи Шереметев и Мусин-Пушкин, предки которых числились среди первых богачей страны еще в середине XVII в. ([107] 4, с.208-209) Такую же картину мы видим и после смерти Петра I. В Верховном тайном совете, созданном при Екатерине I, до половины, а в иные годы (например, в 1730 г.) - до 3/4 его состава занимали представители тех же самых богатейших фамилий, что, по словам В.Ключевского, придавало ему «прямо олигархический характер» ([55] LXX). И не случайно, например, именно князь В.Голицын, представитель одного из этих олигархических семейств, еще в правление Софьи (1682-1689 гг.) разработал проект реформ, во многом совпадавший с теми, которые осуществлялись впоследствии в период царствования Петра ([55] LVIII). Но еще задолго до Голицына, в правление Алексея I (1645-1676 гг.), ряд аналогичных проектов или предложений реформ высказывали западники-олигархи Б.Морозов, Н.Романов и А.Матвеев, выступавшие в качестве ближайших советников царя ([55] LVIII). Именно эта относительная устойчивость класса олигархии, при периодическом его обновлении, по-видимому, и позволила ему столь последовательно и неуклонно, в течение приблизительно полутора столетий, осуществлять указанные реформы. И отвергать те реформы, даже основанные на западном опыте, которые были неугодны этому классу – как, например, предложения реформатора-западника А.Ордын-Нащокина по контролю горожан за внутренней и внешней торговлей (см. предыдущую главу), за которые он был смещен с поста псковского наместника и был затем вынужден постричься в монахи. Итак, все факты говорят о том, что так называемые петровские реформы на самом деле были разработаны и реализованы той самой новой знатью, которая сформировалась в период экономического и демографического кризиса конца XVI – начала XVII вв., укрепилась в течение XVII века, и которую мы с Вами ранее отнесли к классу олигархии (см. п. 10.3). Петр I был в лучшем случае простым исполнителем, а в худшем – «свадебным генералом», создававшим вокруг этих реформ много шума и грохота и лишь при крайней необходимости ускорявшим их внедрение при помощи кулака и дубины. В чем же состояли интересы олигархии при реализации указанных реформ? Наиболее очевидны ее интересы в сословной реформе, которая копировала польский опыт: поражались в правах все основные слои населения (крестьяне, горожане), что позволяло их беспрепятственно эксплуатировать и грабить, и возвышалось дворянство, которому предоставлялись все новые и новые привилегии и которое теперь, дорожа своими привилегиями, должно было защищать олигархию от народа. При Петре во всех указах и официальных бумагах это новое сословие так и стали называть по-польски – шляхетство – и лишь позднее переименовали в дворянство. Поэтому даже факт заимствования этого опыта у польской панской олигархии (см.: [65] глава VIII) в данном случае не вызывает сомнения. Не менее очевидны интересы олигархии и в завоевании Прибалтики, ради которого 20 лет шла Северная война и было загублено полмиллиона русских солдат и, наверно, близкое к этому количество крестьян - на строительстве морского флота, каналов и дорог, связывавших Балтику с Центром, а также на строительстве самого Петербурга, что А.Буровский называет «петровским Гулагом» ([11] с.428). В результате завоевания Прибалтики объемы торговли России с Европой выросли в 9-10 раз, почти исключительно за счет резкого увеличения экспорта сырья ([107] 5, с.144). Как и в предыдущем случае (конец XVI- начало XVII вв.) это привело не только к обогащению олигархии, но и к обнищанию населения, а также вызвало сокращение населения страны. Причем, как и в предыдущем случае, наибольшее сокращение произошло в регионах, наиболее близких к Балтике (до 40%), а в среднем по стране к 1710 г. это сокращение населения, согласно переписи, составило порядка 20% ([107] 5, с.127). И.Солоневич, не будучи экономистом, тем не менее, прекрасно сформулировал экономические последствия завоевания Прибалтики и открытия «окна в Европу»: «и в это окно русское барство понесло русские рубли, выколоченные из русского мужика» ([117] с.429). Если же сформулировать этот вывод в политико-экономических терминах, то можно сказать, что с открытием «окна в Европу» превращение России в сырьевой придаток или экономическую колонию Запада стало неизбежным, как стало неизбежным и формирование в стране грабительского феодализма. Что касается цены, уплаченной за это «достижение» Петра, то, по мнению В.Ключевского, потери для страны от Северной войны были столь огромны, что они не окупились бы даже в том случае, если бы вдобавок к Прибалтике Петр завоевал бы за это время еще пять Швеций ([55] LXV). К тому же само мнение о том, что Петр I завоевал Прибалтику, не совсем верное – на самом деле он всего лишь добился у Швеции права купить ее, и за немалые деньги. Как пишет известный российский историк В.Кожинов (выделено им), «в 1721 году, Петр I по условиям Ништадского мирного договора купил эти территории у владевшей ими тогда Швеции за громадную по тем временам сумму – 2 миллиона талеров (по-русски – «ефимков»), притом купил их вместе с так называемым Карельским перешейком между Финским заливом и Ладожским озером» ([57] с.651). Таким образом, русскому народу пришлось своим трудом и кровью оплачивать не только бездарную двадцатилетнюю войну со Швецией, но еще и такое весьма сомнительное приобретение как Прибалтика. Ведь с точки зрения национального строительства присоединение Прибалтики не имело никакого смысла. Как указывает В.Кожинов, даже спустя двести лет после ее вхождения в состав России, на рубеже XIX-XX вв., в Риге издавалось 18 газет на немецком языке, 5 – на латышском и всего лишь 8 – на русском ([57] с.652). Присоединение Прибалтики было первым шагом антинационального строительства в русской истории, превращения России в империю. Но именно это во все времена и являлось одной из целей, преследуемых олигархией. На первый взгляд может быть непонятно, в чем для олигархии заключались выгоды от военной реформы, но это только на первый взгляд. Суть ее состояла в переходе от полупрофессиональной армии, формируемой из широкой массы населения, к полностью профессиональной рекрутско-дворянской армии, что и было осуществлено окончательно в течение XVIII в. Выгоды от этой реформы для боеспособности русской армии далеко не столь очевидны, как об этом принято говорить. В действительности все великие войны и бoльшая часть просто крупных войн в истории были выиграны не профессиональными, а полупрофессиональными армиями. И причина этого состоит в том, что в составе полупрофессиональной армии при необходимости может воевать весь народ, поскольку она предполагает широкую подготовку резервистов – солдат и офицеров запаса. Рим завоевал все Средиземноморье именно полупрофессиональной армией, при этом в отдельные периоды (например, во время 1-й и 2-й Пунических войн) воевало до половины его мужского населения, способного держать оружие. Куликовская битва также была выиграна полупрофессиональной армией: подавляющую часть русской армии составляло ополчение, - причем это единственное крупное сражение за всю историю, в котором европейское оружие одолело армию Золотой Орды. СССР победил Германию (а фактически – всю Европу) в Великой Отечественной войне также полупрофессиональной армией: подавляющее большинство советских солдат до отправки на фронт имело сравнительно небольшие навыки в военном деле. А вот судьба военной кампании 1812 г. висела на волоске. Если бы Кутузов и Барклай оказались менее искусными и менее ответственными полководцами, или более искусными оказались бы маршалы Наполеона, и им удалось бы догнать и разбить русскую армию и уничтожить и взять в плен ее личный состав (а при пятикратном превосходстве Наполеона это было неизбежно, главное было – догнать русскую армию ), то Александру I ничего бы не оставалось, как признать свое поражение и согласиться на еще более унизительный мир, чем Тильзитский мир 1807 г. Именно поэтому Кутузов отдал Москву врагам в 1812 г., чего не допустили Сталин и Жуков в 1941 г. И причина такой ситуации была очень простой: если есть только профессиональная армия, то при ее уничтожении страну больше защищать некому. Поэтому для ведения действительно большой войны профессиональная армия не годится. Кроме того, ее содержание требует намного бoльших средств, чем содержание полупрофессиональной армии, основная часть которой в мирное время распускается по домам. Зато у профессиональной армии есть большой плюс: ее можно очень хорошо использовать для подавления восстаний и народных волнений. Рекрутам, проводящим всю жизнь в казармах и оторванным от народной жизни, трудно понять, насколько справедливы требования толпы народа, а палочная дисциплина за долгие годы службы атрофирует способность свободно мыслить. Поэтому ничто не мешает такой армии стрелять в собственный народ. Именно эти качества профессиональной армии и оценила олигархия; и сразу после Смуты, устав от своеволия казацкой армии и ополчения Минина и Пожарского (настоявших, в частности, в пику Боярской Думе на избрании царя), она начала ее формировать. В дальнейшем рекрутско-дворянская армия сыграла большую роль в подавлении народных восстаний: известно, например, что в последние несколько десятилетий существования крепостного права в России в XIX веке каждое второе крестьянское восстание удавалось подавить лишь с помощью регулярной армии, при том, что число и размах этих восстаний неуклонно росли ([156] p.558). А в разгроме Пугачевского восстания участвовал сам Суворов со своей профессиональной армией, которая всего под его началом выиграла около 100 сражений и ни одного не проиграла. Можно с уверенностью сказать, что не будь профессиональной рекрутской армии, вся история России пошла бы по-другому; вполне возможно, что и крепостное право было бы отменено уже в XVIII столетии. Но существование такой армии было возможно лишь в той исключительно благоприятной внешнеполитической обстановке, в которой оказалась Россия к концу XVII века. У нее не осталось серьезных внешних врагов. На востоке и юго-востоке враги были ликвидированы еще Иваном Грозным, с завоеванием Казанского и Астраханского царства, а также Белой и Синей орды. Вся Европа после «кризиса XVII века», вызванного глобализацией, лежала в руинах: все европейские страны настолько ослабли демографически и экономически, что потребовалось еще целое столетие, пока они набрали прежнюю силу. Панско-шляхетская Польша полностью погрузилась в анархию и перестала представлять какую-либо опасность для своих соседей. Силы Турции были сильно подорваны демографическим и экономическим кризисом, шел ее дальнейший упадок. Картину того времени хорошо передал Монтескье, который писал в 1718 г., то есть в конце этого страшного для Европы периода: «Почему Мир так мало населен в сравнении с тем, каким он когда-то был? … Хотя [в Италии] все живут в городах, но они полностью опустошены и обезлюдели… В Испании, ранее такой многолюдной, сегодня можно видеть лишь необитаемые деревни; и Франция – ничто по сравнению с той древней Галлией, о которой писал Цезарь. В Польше и европейской части Турции почти не осталось людей… Вот… самая ужасная катастрофа, которая когда-либо случалась в Мире» ([194] CXII). Именно этими обстоятельствами и объясняется та легкость, с которой Российская империя расширялась на запад и юго-запад в течение XVIII в. Только в XIX веке картина изменилась. Первый «удар колокола» прозвучал в 1812 г., когда выявились недостатки рекрутской армии: ее малочисленность для ведения действительно большой войны. Но российская дворянская верхушка так боялась вооружить свой народ, что даже на Бородинское сражение отправляла его безоружным: порядка 20 тысяч ополченцев приняло участие в битве, имея лишь деревянные колья – уникальный случай в военной истории Европы. Очевидно, французская армия не была столь страшна для олигархии, как вооруженные крестьяне и горожане. Но окончательно недостатки рекрутской армии выяснились в ходе Крымской войны 1854-1855 гг. И тогда же стало ясно: у России, наконец, появились серьезные враги на Западе, надо кончать рекрутские «бирюльки» и переходить к всеобщей воинской повинности (что и было вскоре сделано), только так можно защитить страну в случае большой войны. Вот реальные, а не выдуманные, причины петровской военной реформы! А тот миф, что эта реформа от чего-то там спасла Россию и позволила ей успешно воевать в XVIII веке, является не более чем мифом, придуманным олигархией для сокрытия реальных мотивов и причин военной реформы. В действительности, как отмечают многие историки, именно при Петре и произошло завоевание России Западом. И связано это было не только с превращением ее в сырьевой придаток или экономическую колонию последнего, но и с сознательной политикой подчинения всего русского всему иностранному, начиная от насильственного бриться бород и кончая уничтожением русских «ноу-хау», как, например, всех судов ледового класса в Белом море, которые имели «неправильные» формы, не те, что были приняты в Голландии. Мотивы этой петровской «культурной революции», пожалуй, наиболее интересны. Выше уже указывалось, что она фактически была начата еще при царе Федоре, когда всех чиновников обязали сбрить бороды и усы и надеть польское платье, а всем остальным дворянам – рекомендовали это сделать. Церковную реформу середины XVII в., которая насаждала в русской православной церкви каноны и обряды зарубежной греко-католической церкви в ущерб русским церковным традициям, также можно считать предтечей петровской «культурной революции», на что указывают многие историки. Поэтому мероприятия, проводившиеся Петром I в этом направлении, невозможно в целом объяснить, например, его сумасбродством или его личными вкусами и предпочтениями. Мотивы этой реформы видны по ее результатам: поскольку обязательность принятия иностранной культуры существовала лишь для дворянства, а за другими сословиями сохранялось право жить по-прежнему, то, как отмечает А.Буровский, нация разделилась чуть ли не на два разных народа ([11] с.437). А по словам И.Солоневича, «принятие иностранной культуры было необходимо не для того, чтобы поднять или спасти Россию – она в этом не нуждалась – а для того, чтобы дворянство могло отгородиться от всех носителей русской культуры: от купечества, духовенства и крестьянства» ([117] с.483). Таким образом, олигархия прикрепила к себе дворянство не только привилегиями, но и полностью разорвав связь между ним и народом, так что они фактически перестали друг друга понимать и считали друг друга фактически разными народами. Многие крестьяне в XVIII в. вполне серьезно считали всех дворян «немцами», а, по описанию Л.Толстого в «Войне и мире», для русских дворян, говоривших между собой по-французски и боготворивших все иностранное, интересы русского мужика были совершенно далеки и непонятны. В результате, как писал В.Ключевский, никакие живые насущные интересы не привязывали русского дворянина к действительности, но и за границей он был чужаком; поэтому «на Западе, за границей в нем видели переодетого татарина, а в России на него смотрели, как на случайно родившегося в России француза» ([55] LXXXI). Можно с полной уверенностью утверждать, что во все эпохи, когда к власти приходила олигархия, она стремилась насадить в верхах общества пренебрежение к национальной культуре и почитание какой-то новой культуры, которая объявлялась более «высокой» по сравнению с «низкой» культурой собственного народа. В период поздней республики в Риме такой «высокой» стала культура Греции, а, соответственно, «низкой» стала своя латинская культура. Вся римская знать вдруг стала считать латинскую поэзию, латинскую архитектуру, латинское изобразительное искусство, музыку и т.д. грубыми и недостойными подлинного ценителя, а достойными разве лишь неотесанных крестьян или нищих пролетариев. Знание греческого языка, греческой поэзии, прозы стало обязательным для всех представителей высших слоев римского общества, а восхищение всем греческим стало нормой. «Элита» таким образом отделилась от «презренной толпы», вернее – позволила олигархии себя отделить. Надо отметить, что в Риме с незапамятных времен, с VI в. до н.э. или даже с еще более древней эпохи, существовала потомственная аристократия - сначала патриции, позднее к ней относились также и плебеи. Но до начала господства олигархии на рубеже III-II веков до н.э. она и не думала отказываться от культуры своего собственного народа или говорить о ней с пренебрежением. Таким образом, и олигархия, и это пренебрежение в Риме возникли практически одновременно. Можно даже конкретно указать, когда и как это происходило. Первым, кто занялся пропагандой всего греческого в Риме (на рубеже III-II веков до н.э.), был кружок Сципионов, в который входили самые богатые и знатные римляне. Сципионам же в 187-184 гг. до н.э. были предъявлены обвинения в коррупции – присвоении контрибуции, полученной от царя Антиоха. Но подоплекой дела о коррупции явился тот факт, что члены кружка Сципионов в течение многих лет занимали все ведущие государственные посты, что, по словам известного историка С.Ковалева, «дает основание говорить о фактической диктатуре той части нобилитета, которая была связана со Сципионом» ([56] с.326). Как видим, первое олигархическое правительство в Риме занялось и пропагандой чужой (греческой) культуры. Ничем другим (например, стремлением к прогрессу) указанное выше явление в римской истории объяснить невозможно. Так, известный немецкий историк Т.Моммзен отмечал, что римская знать перенимала у греков «только развлечения, по возможности не заставляющие работать ум», и это «национальное разложение» вызывало горечь римских патриотов: по словам Марка Цицерона (конец II - начало I вв. до н.э.), отца известного оратора, римлянин «тем хуже, чем больше он понимает по-гречески» ([79] 2/4, с.450). В значительной мере это высказывание можно было бы применить и к русскому обществу XVIII-XIX вв.: подавляющее большинство дворян, несмотря на свое знание западноевропейской культуры и языков, и не думали применить его с какой-либо пользой для страны или для какого-либо практического занятия или бизнеса, а использовали исключительно для развлечений. Отсюда появление в XVIII в. такого явления, как «петиметр» Елизаветинской эпохи (1741-1762 гг.), который сохранился как типичный представитель русской знати вплоть до 1917 года. По определению В.Ключевского, «петиметр – великосветский кавалер, воспитанный по-французски, русское для него не существовало или существовало только как предмет насмешки и презрения; русский язык он презирал… о России он ничего не хотел знать» ([55] LXXXI). Еще одним примером заимствования чужой культуры могут служить государства, возникшие на развалинах Римской империи. В ряде этих государств, возникших в V в. н.э. на территории Галлии, Испании и Италии и основанных соответственно франками, вестготами и остготами, латинская культура получила более высокий статус, чем собственная культура этих народов, их правящая верхушка стала говорить и писать (даже между собой) на латинском языке, стала восхищаться римской культурой, некоторые из франкских королей даже писали стихи на латыни. А в то же самое время другие «варварские» народы, осевшие в Британии: англы, саксы и юты, - вели себя совершенно по-другому. Они не хотели ни воспринимать латинскую культуру, ни тем более язык, ни даже учиться римским техническим достижениям: в течение столетий после высадки в римской Британии они продолжали жить в своих землянках и лепить посуду из грубой глины без гончарного круга. Откуда произошло такое различие? Никаких видимых причин для такого разного отношения к римской культуре не существовало. В Британии римская культура к V в. уже успела достаточно укорениться, как и в Галлии, и там существовали такие же великолепные римские города и виллы римских аристократов, где могли бы поселиться и англосаксы с их знатью, как это сделали франки и готы, но они этого почему-то не сделали. Причина такого разного отношения к римской культуре может быть только одна : в отличие от Британии, в Галлии, Испании и Италии образовалась олигархия, прежде всего из числа новой франкской и готской знати, что было описано во второй книге трилогии ([65] глава IX). В том, что государствами готов и франков в V-VI вв. правила олигархия, вряд ли приходится сомневаться, если принять во внимание известные факты: введение крепостного права для франков и вестготов, активный экспорт рабов, в которых обращались сами жители Галлии и Испании, вызывающая роскошь франкской и вестготской знати, их участие в спекуляциях различными товарами, грабежи знатью собственного населения, народные восстания. Таким образом, франкская и готская олигархия не только превратила собственное население в крепостных и экспортировала его на Восток в качестве рабов, евнухов и наложниц, не только грабила его и наживалась на спекуляции товарами, но и сделала то же самое, что и всякая другая олигархия – стала приобщаться к «более высокой» латинской культуре в ущерб культуре собственного народа. В итоге все эти «культурные» нации на много веков погрузились во мрак феодализма и смогли создать свои государства лишь в середине II тысячелетия н.э., спустя тысячу лет после своего расселения на землях Римской империи. А «некультурные» англосаксы ничего этого не делали, зато создали свое национальное государство уже в XI веке, да и феодализма как такового (с крепостным правом) у них практически не было. И в своем последующем развитии они тоже обогнали всю Европу. Еще несколько примеров «культурной революции» дает нам древняя история России. Ранее уже приводились примеры принятия в VIII в. иудаизма правящей верхушкой Хазарского каганата и насаждения ислама и католицизма правителями Золотой орды в XIV веке. О целях, которые при этом преследовались, также выше было сказано. Но то же самое можно сказать и о первых попытках насаждения на Руси православия. Как мы видели, киевская княгиня Ольга и князь Владимир I были первыми русскими правителями, насаждавшими рабовладение, они сами были крупными рабовладельцами, таким образом, к ним более всего подходит определение «князья-олигархи». И они же начали насаждать на Руси византийскую культуру и религию. Это спустя несколько веков православие стало действительно частью русской народной культуры. А тогда это представляло собой такое же явление, как и петровская «культурная революция», и ее целью было насаждение новой культуры среди верхов и среди населения крупных городов, которое использовалось князьями-рабовладельцами для формирования своих грабительско-карательных экспедиций. В итоге смерды, то есть крестьяне, презирались горожанами еще и потому, что они продолжали следовать «низким» языческим обычаям и не приобщились к «высокой» византийско-православной культуре. Историки удивляются, почему это, когда через два десятилетия после крещения Руси, войско новгородского князя Ярослава Мудрого пришло в Киев, то оно стало жечь там православные церкви, что явно было спонтанным действием самих новгородцев, а не следствием указания князя Ярослава ([32] с.290). И это повторилось не раз в дальнейшем: в ходе гражданских войн XI-XII вв. захватившие Киев провинциалы жгли и уничтожали там церкви. А удивляться здесь, собственно говоря, нечему. Первоначально распространение византийской культуры и византийской религии (православия) имело ту же цель, что и петровская «культурная революция»: вселить верхним слоям общества презрение к культуре своего народа, а следовательно, и к самому народу, оторвав их друг от друга. Соответственно, это насаждение иностранной культуры и религии, сопровождавшееся разделением общества и усилением гнета «низов», в Киевской Руси не могло не вызвать массовых протестов и против самого православия, что выразилось в массовом сожжении провинциалами православных храмов в Киеве и в избиении православных священников. Можно также вспомнить, что еще до принятия православия при Ольге и Владимире, уже в IX в. олигархическая верхушка русов, то есть торговцев-воинов, занимавшихся работорговлей и грабежами славянского населения, приняла христианство. Правда, если быть точнее, то они начали с другого «эксперимента»: сначала они попытались ввести в Киеве человеческие жертвоприношения, по-видимому, по образцу скандинавского язычества. А когда эта попытка введения человеческих жертвоприношений не удалась, вызвав возмущение народа, то они решили принять христианство. Точно так же Владимир I в X веке начал свои религиозные реформы с того, что стал реформировать язычество. Он ввел в качестве официальной государственной религии культ главного языческого бога Перуна и обязал свое окружение, а также горожан Киева и Новгорода, поклоняться только ему, а не другим языческим богам. Позднее он вдруг от этого отказался и стал насаждать христианство. Такие странные «метания», приводящие в смущение историков, нас с Вами не должны удивлять: смысл принятия новой религии олигархической верхушкой – не в том, что она вдруг «услышала глас божий» и прониклась духовным смыслом этой религии, на духовный смысл ей, как правило, глубоко наплевать. Единственный смысл состоит в том, чтобы отделить верхушку и примкнувшие к ней слои общества от всего народа – чтобы этот народ было проще грабить и обращать в рабов. Показателен в этом отношении также рассказ летописцев о том, как князь Владимир перед крещением Руси делал выбор из четырех религий (мусульманства, иудейства, католицизма и православия), в который многие историки прямо-таки отказываются верить – ввиду кажущейся бессмысленности и нелепости такого подхода к принятию новой религии. Но этот рассказ подтверждает, что Владимиру было абсолютно все равно, какую религию насаждать среди своих дружинников и городской верхушки, лишь бы достичь указанных выше целей . Поэтому за то, что Россия получила все-таки православие, религию, наиболее близкую славяно-арийским культурным и философским традициям, а не какую-то другую религию, ей абсолютно чуждую, она должна быть благодарна не столько Владимиру, сколько самому Богу. В последующие столетия, как уже было сказано, православие превратилось в подлинно народную религию и стало частью народной культуры. Поэтому новая олигархия, сформировавшаяся в XVII веке, направила свой удар против этой народной религии и культуры. Сначала церковная реформа Никона привела к тому, что создались две церкви и две религии – одна, «высокая», реформированная, для господ, и другая, преследуемая и гонимая, для «подлой черни». Наибольшего размаха, как уже говорилось, преследования староверов достигли в правление Софьи и в первые годы правления Петра I, когда только за семь лет (1684-1691 гг.) в огне погибло не менее 20 000 староверов ([16] 2, с.228). Но Петру этого показалось мало – в последующем он перешел к политике оголтелого глумления и издевательств над православной церковью и ее служителями, примеров которых известно бесчисленное множество. Огромное количество колоколов по всей России было при Петре сброшено с колоколен и просто валялось на земле, лишь малую их часть действительно перелили в пушки . Кроме того, как отмечает А.Буровский, в его царствование были такие репрессии в отношении священнослужителей, что они по своим масштабам вполне сопоставимы с репрессиями церкви при большевиках ([11] с.329). Как писал историк Л.Тихомиров, «за первое десятилетие после учреждения Синода [Петром I], большая часть русских епископов побывала в тюрьмах, была расстригаема, бита кнутом и прочее. В истории Константинопольской церкви после турецкого завоевания мы не находим ни одного периода такого разгрома епископов и такого бесцеремонного отношения к церковному имуществу» ([117] с.472). Частью петровской «культурной революции», то есть уничтожения русской национальной культуры, стала его кампания по уничтожению русской истории, то есть исторической памяти русского народа. И это было также частью общей кампании, проводившейся царями династии Романовых до Петра I, самим Петром I, и после него. Как пишет писатель-краевед В.Путенихин, «по распоряжению Романовых уничтожались (сжигались, рубились, закапывались) древние книги, манускрипты, государственные акты и документы, разрядные и родословные книги. Подчищались и фальсифицировались рукописи, постоянно следовали указы о “свезении” исторических книг со всей Руси в Москву якобы для ревизии, где они бесследно исчезали. Со стен соборов, в том числе московских, смывали надписи и изображения, сбивали фрески» ([102] с.90). В числе прочего, пишет В.Путенихин, Романовыми были уничтожены все упоминания о древнерусской системе летоисчисления, которая действовала до 1700 года н.э. и в соответствии с которой возраст русской нации к этому времени составлял 7208 лет . После Петра I этот вандализм в отношении русской истории был продолжен. Как уже говорилось, немецкие историки-норманисты, нанятые Екатериной II, писали в своих «научных трудах», что раньше русские жили «как звери и птицы» и что русскую нацию создали скандинавы. А Ломоносов, вздумавший утверждать обратное, был за это привлечен к суду и приговорен к тюремному заключению. К числу петровских реформ можно отнести также перенос столицы из Москвы в Петербург, мотивы которого во многом совпадают с теми, которые обусловили его «культурную революцию». Как отмечал И.Солоневич, еще во время Смуты поляки вынашивали планы перенести столицу из Москвы куда-нибудь еще, чтобы оторвать царя и его окружение от окружавшего их народа и его духовной среды. В итоге, по его словам, Петр реализовал «план врагов России» ([117] с.487): он перенес столицу в Петербург, который должен был стать городом для «избранных», а не для «подлого» сословия городской черни. «Вот именно из этого генерального штаба, - пишет И.Солоневич, - созданного Петром и удаленного от неприятельских позиций Москвы: купечества, крестьянства и прочего, можно было править страной в свое собственное удовольствие, в удовлетворение своей собственной похоти» ([117] с.486). Этот шаг Петра также имеет исторические параллели. Незадолго до этого, в конце XVII века, французский король Людовик XIV перенес свою резиденцию из Парижа с его беспокойными и вечно голодными народными массами в Версаль. Там был создан целый город или даже целый сказочный мир с дворцами, парками и искусственными озерами, с бесконечными фейерверками и увеселениями для богатой аристократии, которая также поселилась в Версале и его окрестностях . Французская аристократия и французские короли таким образом избавились от необходимости даже вспоминать о большинстве своих подданных, которые перестали надоедать им свои присутствием. То же самое решил сделать и Петр I. Петербург при нем и его преемниках представлял собой примерно то же самое, что Версаль в столетие, предшествовавшее Французской революции. Но примеры имеются и в более далеком прошлом. Так, еще в середине II тысячелетия до н.э. египетский фараон Рамсес II, представлявший тогдашнюю египетскую олигархию, основал новую столицу в дельте Нила – город Пер-Рамсес, где стал насаждать культ бога Сета, бога пустыни, зла и хаоса с рогами и хвостом, от которого, как полагают историки, и произошло современное представление о Сатане, а также само слово «Сатана» (см.: [65] глава V). Как видим, главный смысл всех культурных реформ Петра I, как и его исторических предшественников, состоял в том, чтобы насадить среди верхушки общества совершенно новую культуру, создать у нее презрение к культуре своего народа, растоптав и уничтожив ее, и полностью оторвать верхушку от народа, чему должно было способствовать строительство новой роскошной столицы, удаленной от скоплений народных масс. Итак, разобравшись в сути петровых реформ и их реальных мотивах, мы теперь можем ответить и на тот вопрос, который мучил И.Солоневича и других историков и на который они не могли найти ответа: почему эти реформы удержались в России в течение полутора или двух столетий после смерти Петра I ([117] с.483). Все эти реформы, равно как и установление режима террора в стране, были частью хорошо продуманного плана олигархии по установлению своей власти над народом. Воспрепятствовать укоренению этих мер мог лишь сам народ, а в России того времени, вследствие событий, о которых говорилось в предыдущих главах, как раз существовал недостаток народа, то есть населения. Даже при общей численности населения России 12-14 миллионов человек в эпоху Петра I средняя плотность населения страны составляла всего лишь около 0,5 человек/кв. км., а плотность населения в европейской части России – по-видимому, порядка 1-2 чел./кв. км. Какое реальное противодействие политике правительства со стороны населения могло быть при такой его редкости? Ведь даже для того, чтобы собрать небольшую повстанческую армию в несколько тысяч человек, необходимо было охватить огромную территорию. А дальше неизбежно возникал вопрос: как ее снабжать продовольствием, если в радиусе 10 км от любого места можно было найти лишь несколько десятков изб? Самая большая повстанческая армия этого периода – Степана Разина – насчитывала лишь несколько тысяч человек, и не шла ни в какое сравнение, например, с армией Болотникова периода Смуты, в которой было 80 тысяч. Единственным массовым видом протеста населения в эту эпоху стало его бегство, которое в период царствования Петра I приняло повальный характер. Как писал В.Ключевский, «Бежали не только отдельными дворами, но и целыми деревнями: из некоторых имений убегали все без остатка; с 1719 по 1727 г. числилось беглых почти 200 тысяч - официальная цифра, обычно отстававшая от действительности. Самая область бегства широко раздвигалась: прежде крепостные бегали от одного помещика к другому, а теперь повалили на Дон, на Урал и в дальние сибирские города, к башкирам, в раскол, даже за рубеж, в Польшу и Молдавию. В Верховном тайном совете при Екатерине I рассуждали, что если так пойдет дело, то до того дойдет, что взять будет не с кого ни податей, ни рекрутов…» ([55] LXXII). Но эта угроза в то время воспринималась довольно абстрактно, поскольку, как уже было сказано, России не от кого было защищаться и незачем было держать большую армию. Совсем иная ситуация сложилась к середине XIX в., когда население России выросло по сравнению с петровской эпохой многократно, и восстания стали серьезно угрожать не только благосостоянию, но и физическому существованию представителей «верхов». Первым серьезным сигналом о таком изменении ситуации стало восстание Пугачева (1773-1775 гг.), которому удалось установить контроль над половиной европейской территории России и разгромить несколько профессиональных царских армий. А.С.Пушкин назвал это восстание «бессмысленным бунтом», и с его легкой руки историки чуть ли не все бунты на территории России теперь называют «бессмысленными». Но это совсем не так. Например, как указывает Д.Блюм, именно после пугачевского восстания, в котором приняло участие много уральских крепостных рабочих, впервые началась кампания по улучшению условий труда на уральских заводах и были запрещены практиковавшиеся там ранее суровые наказания. И поскольку те самые якобы «бессмысленные» бунты на Урале продолжались, то уже в 1807 г. почти двум третям (!) всех крепостных рабочих на Урале была предоставлена свобода ([156] p.314). В правление Александра I (1801-1825 гг.) были приняты и другие законы, облегчавшие положение крестьян. Таким образом, после 200 лет непрерывного ухудшения положения народных масс, впервые началось движение в обратную сторону, и единственной видимой причиной этого является увеличение давления на правящую верхушку со стороны народных масс. Можно утверждать, что «бессмысленность» восстания Пугачева проявилась совсем в ином, чем принято думать. Это восстание впервые показало бессмысленность тех реформ, которые осуществлялись правящими кругами в течение XVII-XVIII вв. и которые были описаны выше, равно как оно показало и бессмысленность самого института дворянства и основных существовавших в России в то время законов. Оно также продемонстрировало неспособность даже режима террора и деспотии, введенного Петром и сохранившегося до XIX века, и даже профессиональной рекрутско-дворянской армии, обеспечить безопасность правящих кругов: пугачевцы поубивали около 2000 дворян, их жен и детей ([156] p.557); многие полки и гарнизоны складывали оружие и отказывались воевать против Пугачева, а некоторые в полном составе вливались в его армию. Вот в чем была «бессмысленность» восстания Пугачева и нараставшей в последующие десятилетия крестьянской войны: все более бессмысленным становилось само существование дворянства, как исключительного и привилегированного сословия, к которому принадлежал и сам Пушкин. Как образно писал М.Покровский, «здание дворянской России» было окончательно построено к царствованию Екатерины II; «но в тот момент, когда, казалось, остается только “увенчать здание”, обнаружилось, что под ним уже нет фундамента. Пугачевский бунт наметил первый сдвиг почвы – и с тех пор непрерывно тряслось то там, то сям» ([98] 4, с.38). Помимо восстания Пугачева, только в начальный период правления Екатерины II в восстаниях участвовало, по оценкам, около 150 тысяч крестьян; в дальнейшем вплоть до 1860-х годов шло неуклонное увеличение числа и размаха восстаний. Вот данные о количестве крупных крестьянских восстаний в XIX в.: 1826-1834 гг.: 148 восстаний 1835-1844 гг.: 216 восстаний 1845-1854 гг.: 348 восстаний 1855-1861 гг.: 474 восстания. Причем, как указывает Д.Блюм, число участников отдельных восстаний в XIX веке достигало десятков и даже сотен тысяч человек ([156] pp.557-558). Война народа с олигархией: протестные социальные движения и реакция на них правящего класса, 1603-1861 гг. Наиболее крупные социальные протесты в 1603-1861 гг. Реакция правящего класса Какие именно меры последовали Народные восстания периода Смуты (1603-1612 гг.) Смягчение Выборы в 1613 г. царя, устраивавшего народные массы. Регулярный созыв Земских Соборов и осторожная политика в первые годы правления Михаила Романова Соляные бунты 1648 г. Нейтральная позиция Отмена соляной и табачной монополии царем Алексеем, казнь одного из высших чиновников; но в Уложении 1649 г. окончательно узаконено крепостное право, продолжено свертывание Земских Соборов Медный бунт 1662 г. Ужесточение Казнь или репрессии в отношении 22000 участников бунта, но не виновников злоупотреблений, обман населения при обмене выпущенных медных денег Рост социальных протестов в 1670-е – 1680-е годы (восстание Разина, Соловецкое, Косого, стрелецкий бунт, движение староверов) Резкое ужесточение Жестокие преследования староверов при Софье и Петре I. Массовые казни стрельцов Петром I за незначительный проступок. Начало режима террора и репрессий в отношении населения. Ликвидированы остатки местной демократии (земства). Дальнейшее ужесточение крепостного права Восстание Пугачева (1773 г.), рост крестьянских восстаний в конце XVIII в. - начале XIX в. Смягчение Введение запретов в отношении наиболее одиозных форм крепостничества на уральских заводах при Екатерине II и Павле I, указы Александра I, направленные на смягчение крепостничества, освобождение крестьян Прибалтики Резкий рост числа и массовости крестьянских восстаний в первой половине XIX в. Сильное смягчение Подготовка Николаем I освобождения крестьян в правительстве и комиссиях в течение его правления, принятие решительных мер против помещичьего произвола, улучшение положения государственных крестьян; и, наконец, официальная отмена крепостного права в 1861 г. Как видно из приведенной таблицы, реакция правящих кругов на рост социальных протестов во второй половине XVII в. и на рубеже XVIII-XIX вв. оказалась прямо противоположной. В первом случае произошло резкое ужесточение режима, во втором случае – столь же резкое его смягчение. И причина, по-видимому, состоит в том, что правящие круги не увидели для себя опасности в тех выступлениях народа, которые были во второй половине XVII в., и посчитали, что при помощи профессиональной дворянско-рекрутской армии и «закручивания гаек» они легко справятся с народным недовольством. Совсем иной была ситуация в XIX в., когда, судя по всему, правящие круги действительно испугались размаха восстаний . Как говорил Александр II, агитируя помещиков за отмену крепостного права, лучше отменить его сверху, чем ждать, пока оно будет уничтожено снизу. Анализируя возможные причины отмены крепостного права, Д.Блюм пришел к выводу, что, помимо чисто гуманитарных причин, наибольшую роль сыграл именно страх перед народными восстаниями, а также Крымская война ([156] pp.612-618). Эта последняя, как уже отмечалось, показала наличие у России серьезных врагов на Западе, для противодействия которым прежняя рекрутская армия уже не годилась. А строить армию на базе широкого призыва крепостных рабов для правящих кругов было бы равносильно самоубийству. Но с ликвидацией крепостнических порядков, произошедшей в течение XIX в., действие бомбы, заложенной олигархическими реформами XVII-XVIII вв., не закончилось. Они укоренились настолько глубоко в русском обществе и настолько сильно его исковеркали, что во многом предопределили ход и исход Русской революции начала XX века - и в частности, тот факт, что дворянско-интеллигентская верхушка России оказалась неспособной понять нужды народа и возглавить эту революцию, а была вышвырнута этим народом за пределы своей страны. Но об этом – в следующих разделах. К сожалению, некоторые историки, пытаясь разобраться в реформах XVII-XVIII вв., чуть ли не делают вывод о тотальной неспособности русских как нации к каким бы то ни было реформам. Например, историк Ф.Разумовский в своей серии исторических телепередач («Реформы по-русски», «История русского абсурда» и другие) в 2005-2008 гг. фактически показал (хотя может быть и не ставил такой цели): за что бы ни брались русские цари и их правительства, все оканчивалось провалом или просто валилось из рук. На самом деле, как следует из проведенного выше анализа, это не так: те реформы, которые были задуманы правящим классом в XVII веке, были доведены до их полного логического завершения в следующем столетии. Другое дело, что эти реформы, задуманные и осуществленные олигархией, были абсолютно антинародными реформами, и это сыграло свою роковую роль в последующих событиях XIX – начала XX вв. Ко всем вышеуказанным реформам следует добавить еще одну, осуществленную именно Петром I и тоже сыгравшую роковую роль в истории России. Это отмена им в 1722 году прежнего порядка престолонаследия, который ранее четко предусматривал переход царской власти от отца к сыну по старшинству. Взамен же Петр не установил вообще никакого порядка наследования трона. Данная «реформа», подорвавшая монархические основы власти и сделавшая русских царей и императриц, вплоть до конца XVIII в., игрушкой олигархии, как нельзя более соответствовала ее интересам. И этой «реформе» тоже можно привести много исторических параллелей. Самой близкой параллелью является Польша XVII-XVIII вв., где короли выбирались магнатами и шляхтой; и в своем большинстве это были иностранные короли, совершенно не думавшие об интересах польского народа, что, конечно, польскую панско-шляхетскую олигархию вполне устраивало (см.: [65] глава VIII). По-видимому, единственной реформой Петра I, которая могла сыграть какую-то положительную роль в истории России, можно считать внедрение им ближе к концу своего царствования мер таможенного протекционизма. Речь идет о введении вскоре после 1710 года запрета на экспорт ряда сырьевых товаров и о введении в дальнейшем высоких пошлин по импорту и экспорту. После этих мер демографический спад в стране, отмеченный переписью населения 1710 г., прекратился, и возобновился рост населения – самое необходимое, что было нужно в то время для России. Впрочем, протекционизм (или как его тогда называли, меркантилизм) был в то время на Западе господствующей идеологией, и слава Богу, что, наряду со всем тем безобразием, что Петр заимствовал с Запада, он заимствовал хоть что-то полезное. Не совсем понятно, как ему удалось внедрить эти протекционистские меры: ведь все его «птенцы» делали огромные барыши на экспорте и импорте, которые могли сильно от этих мер пострадать. Возможно, это был тот единственный случай, когда деспотический характер Петра оказался нужным и сработал в правильном направлении. К сожалению, эти протекционистские меры просуществовали недолго: они были отменены олигархией вскоре после смерти Петра I, и в течение последующих ста лет, с небольшими перерывами, Россия жила в основном в условиях либерального внешнеторгового режима. Это опять привело к замедлению роста населения и к уничтожению русской промышленности (или даже всякого подобия того, что можно было бы ею назвать) – процесс, достигший своего апогея к правлению Александра I. Лишь в конце его царствования и в течение всего царствования Николая I Россия опять, уже вполне сознательно, начала прибегать к протекционизму, что способствовало как ускорению роста населения, так и началу формирования отечественной промышленности, теперь уже не на основе методов грабежа и террора (как при Петре), что было обречено на неудачу, а на основе нормальных экономических методов (см. далее). Глава XII. «Столетие публичного дома» Как писал И.Солоневич, после смерти Петра I в России наступило «столетие публичного дома» ([117] с.489). Строго говоря, это «столетие» чуть было не началось веком раньше - в период Смуты, когда в стране хозяйничали «воры» разных мастей, а бояре-олигархи продавали ее полякам. Но затем наступил перерыв – до конца XVII в., в течение которого Россия постепенно начала было обретать утраченное достоинство. И лишь Петр I, прорубив «окно в Европу», в которое сразу же полезли похотливые гости, и разрушив те основы, на которых цари-государственники московской династии Рюриков построили Русское государство, создал предпосылки для регулярной продажи страны, ее сырьевых богатств, ее армии, ее чиновников и даже ее императриц Западу. С того времени Россия, вернее ее развращенная верхушка, уже не могла жить без экспорта сырья и связанного с ним притока серебра и заграничных тряпок и безделушек – любая приостановка этого экспорта могла вызвать настоящую дворянскую революцию и даже цареубийство . С того времени российские армии воевали за интересы иностранных держав: иногда за интересы Австрии и Пруссии, но чаще всего за интересы Англии и на английские же деньги. С того времени получение взяток или денежных «подарков» от иностранных государств стало обычным делом не только для высших чиновников, но даже для претенденток на царский престол . А некоторые высшие чиновники XVIII века в течение долгого времени получали два жалованья: одно в российском правительстве, другое – в иностранном . 12.1. От Екатерины I до Екатерины II Как было показано выше и подтверждено фактами и мнением целого ряда историков, Петр I был бездарным правителем, не способным управлять государством, кроме того, почти все реформы и меры, предпринимавшиеся в его царствование (им самим или за его спиной), осуществлялись в интересах узкого круга лиц, сконцентрировавших всю реальную власть в стране. Но вместе с тем, Петр был жестоким деспотом, к тому же припадочным – он страдал нервными припадками. Сгоряча он мог и убить кого-нибудь прямо на месте, о чем имеется не одно свидетельство. Кроме солдата, убитого за взятый кусок меди на пожаре, он, например, чуть было не убил сгоряча боярина Шеина – то ли за взяточничество, то ли за мягкость в подавлении стрелецкого «бунта». Поэтому даже «верховники»-олигархи, исключая Меншикова, который считал, что ему все сойдет с рук, при жизни Петра I побаивались воровать слишком много и слишком открыто (а то царь, не ровен час, убьет под горячую руку). Но и Меншиков, разворовавший половину государства, никогда не торговал российскими внешнеполитическими интересами - эту сферу Петр считал своим основным делом и никому бы не простил измены. Поэтому когда Меншиков в конце жизни (в 1728 г.) попал в опалу и на него завели дела о воровстве и государственной измене, то все дела об измене рассыпались: никаких следов таковой найдено не было ([86] с.156-158). Зато после смерти Петра I в январе 1725 г. ничто уже не мешало олигархии окончательно «пуститься во все тяжкие». Как писал В.Ключевский, на следующий же день после смерти царя, наиболее влиятельные люди, в руках которых оказались судьба страны, «принялись торговать Россией, как своей добычей» ([55] LXIX). Вскоре после возведения на престол Екатерины I (1725-1727 гг.), вдовы умершего царя, был сформирован Верховный тайный совет из 6 членов, и страной, по словам М.Покровского начала править уже «формальная олигархия». В то же время, отмечает историк, изменилось не слишком много: «принято говорить… о “верховниках”, как о некотором новом явлении, свойственном царствованиям Екатерины I и Петра II, тогда как, в действительности, членами Верховного Совета стали именно те, кто управлял государством при Петре I» ([98] 3, с.219, 209). К деятельности «верховников», правда, плохо подходит слово «управляли», больше подходит определение, данное В.Ключевским: «торговали» - своим положением, властью, страной. Как писал историк, «никакого важного дела нельзя было сделать, не дав им взятки; всем им установилась точная расценка с условием, чтобы никто из них не знал, сколько перепадало другому» ([55] LXIX). «Верховники» очень быстро сообразили, что петровский протекционизм мешает им разворовывать страну и начали его сворачивать и вводить принципы свободной торговли. Уже в 1727 г. по проекту Д.Голицина, но, как отмечает М.Покровский, в результате «компромисса между “верховниками”», импортные пошлины были понижены в 2 раза; одновременно были ликвидированы внутренние пошлины, а также были приватизированы целый ряд царских монополий и казенных заводов, которые передавались в частные руки ([98] 3, с.220-222). В последующие годы это привело к страшному обвалу государственных финансов и почти полному банкротству государства. Екатерина I, правившая после Петра I, была очень «удобной» императрицей, как нельзя более устраивавшей «верховников». Как отмечают историки, почти все ночи напролет она «веселилась», просыпалась каждый день в лучшем случае лишь к обеду, и «состояние хронического винного угара, в котором она находилась, исключало всякую возможность ее занятия государственными делами» ([98] 3, с.207; [86] с.118). Она, без сомнения, являлась частью сформировавшейся к тому времени новой феодальной знати, не имевшей никаких особых принципов: ни моральных, ни патриотических, - и потому совсем не удивительно, что именно с ее правления начинаются первые попытки торговать внешнеполитическими интересами страны или подстраивать эти интересы под мелкие сиюминутные капризы власть предержащих. Будучи немкой, Екатерина имела близких родственников в Голштинии – маленьком немецком герцогстве – и в угоду родственным интересам стала угрожать войной Дании за ее некорректность по отношению к Голштинии. Голштинский герцог, разумеется, был в восторге от такой поддержки и был бы очень рад получить в свое распоряжение русскую армию – одну из крупнейших армий Европы. Но до этого пока дело не дошло – помешало противодействие Меншикова и других «верховников», у которых, по словам М.Покровского, не было к плану Екатерины «никакого сочувствия» ([98] 3, с.209). Однако мы можем констатировать, что попытка использовать русскую армию для ведения войны, никоим образом не связанной с Россией, впервые была предпринята при Екатерине I. Господство олигархии и безудержное разворовывание страны продолжались в течение всего правления Екатерины I и малолетнего Петра II, то есть с 1725 г. по 1730 г. Как указывал М.Покровский, в результате политики свободной торговли Д.Голицина, раздачи казенных заводов и «приватизации» финансовых потоков государства частными лицами, поступления в казну резко сократились. Лефорт за 2 месяца до смерти Петра II писал, что ни военные, ни гражданские не получают жалованья – в полках уже по меньшей мере год, а гражданские чины по 8-10 лет сидят без жалованья. Причину этого, по словам историка, все прекрасно понимали: «деньги раскрали верховники» ([98] 3, с.228). Несмотря на установившийся в стране олигархический режим, который всегда в истории был основной причиной социальных катаклизмов, в России серьезных общественных потрясений или революций не было, вплоть до восстания Пугачева. Причинами этого, как уже было сказано, являлись слишком редкое население и огромная территория России, ввиду чего никакое выступление «низов» не могло принять общероссийский характер, какой приняло впервые лишь восстание Пугачева. Тем не менее, и до него были крупные восстания (регионального масштаба), которые безжалостно подавлялись и топились в крови. Например, в правление Анны Иоанновны в 1735-1741 гг. произошло восстание башкир, при подавлении которого было перебито, казнено, умерло в тюрьме, сослано на каторгу и вывезено на поселения 28,5 тысяч человек – при том, что всех башкир было всего лишь 100 тысяч человек. Другое крупное восстание башкир произошло в правление Елизаветы в 1754 г., тогда было перебито и вывезено около 30 тысяч населения ([98] 4, с.144). Как видим, при подавлении только одного локального восстания в правление «доброй матушки» Елизаветы было убито и репрессировано в 7 раз больше людей, чем за все 37 лет правления «тирана» Ивана Грозного. Несмотря на это, башкиры приняли активное участие и в восстании Пугачева в 1773-1775 гг., которое было подавлено с еще большей жестокостью. Но в целом в течение всего указанного столетия роль народа в происходивших в России событиях была не очень значительной. Народ был задавлен жестоким террором, введенным при Петре I и продолжавшимся в последующем, и был полностью отстранен от политической жизни. Распространенным взглядом на рассматриваемый период является мнение о нем как об «эпохе гвардейских переворотов». Именно при поддержке гвардии на трон воссела и Екатерина I (1725-1727 гг.), что противоречило любым существовавшим тогда правилам и законам о наследовании престола, и Елизавета (1741-1762 гг.), которая свергла правившую в тот момент императрицу Анну Леопольдовну. Как известно, в гвардии в ту эпоху служили почти исключительно дворяне, из чего можно было бы сделать вывод о важной роли дворян в политическом процессе. Однако в действительности это не так. Как указывали В.Ключевский и М.Покровский, дворяне как социальная группа не имели никакой политической организации и четко выраженных интересов, которые в чем-то существенном отличались бы от интересов магнатов ([98] 4, с.653; [55] LXXI). Поэтому в основном дворяне и гвардейцы лишь выполняли отведенную им роль, защищая чужие интересы. При этом, конечно, искусно разжигались патриотические чувства или недовольство дворян (гвардейцев) тем или иным правлением. Так, Меншиков настраивал гвардейцев на провозглашение Екатерины императрицей, говоря им, что она, как жена Петра I, будет блюсти введенные им привилегии для гвардии, а любой другой царь может их отменить. Провозглашение Елизаветы императрицей преподносилось гвардейцам как «революция» против засилья немцев и вообще иностранцев в период правления Анны Иоанновны (1730-1740 гг.) и Анны Леопольдовны (1740-1741 гг.). Таким образом, эти «гвардейские перевороты» не отражали никакого самостоятельного политического движения дворянства, а сами их участники были лишь игрушкой в руках «сильных мира сего». Об этом свидетельствует сама случайность, с какой они происходили, и незначительность числа их участников. Так, стоило всемогущему Меншикову, который имел после смерти Петра I почти неограниченную власть, несметные богатства и поддержку гвардии, заболеть лишь на месяц, - и он немедленно был низвергнут с вершины на самый низ, лишен всего имущества, сослан с семьей в Сибирь, где ему пришлось жить в мужицкой избе, одеваться как мужику и работать на тяжелых работах вместе с мужиками (и где он вскоре умер) . И никакая дворянская гвардия ему не помогла. Другой пример: Елизавету в 1741 г. посадили на трон, свергнув Анну Леопольдовну, всего лишь 30 гвардейцев, к которым по мере их движения к Зимнему дворцу спонтанно примкнули еще 300, включая стражу дворца ([86] с.591). Все это – свидетельства того, что вся борьба за власть происходила среди совсем немногих, чаще всего между несколькими могущественными персонами, и стоило кому-то из них ослабнуть или потерять бдительность, как власть у него тут же выхватывали остальные члены олигархической группы, если, конечно, раньше них ее не выхватывали какие-нибудь отчаянные авантюристы, тоже жаждущие прорваться на вершину богатства и власти (как, например, братья Орловы, которые свергли Петра III и посадили на трон Екатерину II, не имевшую на это никаких прав). Такова же и история возведения на трон Анны Иоанновны (1730-1740 гг.). Правивший после смерти Петра II олигархический Верховный тайный совет в составе 8 человек, после долгих колебаний, решил, что племянница Петра I Анна будет «удобной императрицей», не менее удобной, чем была Екатерина I. Она уже много лет жила в курляндской глухомани, постоянно нуждалась в деньгах и не помышляла о троне, на который было много других претендентов, имевших бoльшие права на него, чем она сама. По-видимому, именно это дало основание Верховному тайному совету полагать, что Анна окажется покладистой императрицей, и при ней фигура российского монарха и дальше будет оставаться такой же чисто номинальной величиной, какой она была в правление Екатерины I и Петра II, а фактически власть будет в руках членов Совета. В сущности, «верховники» и не скрывали этих намерений. Так, князь Д.Голицын, который и предложил кандидатуру Анны Иоанновны в качестве государя на заседании Совета, объяснил свой выбор тем, что «надобно себе полегчить», «чтобы воли себе прибавить», то есть чтобы увеличить власть 8-членного Совета ([55] LXX). Для того чтобы обеспечить именно такое правление, был подготовлен документ (так называемые «кондиции»), что-то типа договора, о добровольной уступке Анной ряда важных царских прав и полномочий в пользу Верховного совета. Он был подписан 7 из 8 членов Совета, и первоначально Анна его подписала, но впоследствии от него отказалась и даже публично его порвала. Причина заключалась в том, что «верховники» переоценили свою власть и недооценили значение других олигархических групп, посчитав, что не обязательно делиться с ними властью. Можно сказать, что восьмерых «верховников» в данном случае подвели их неуемная жадность и жажда власти. Как полагает Н.Павленко, их план по ограничению полномочий императрицы мог бы сработать, если бы они с самого начала привлекли к его обсуждению также церковных иерархов, Сенат (составленный в основном из крупного купечества и генералов) и генералитет, и если бы права императорской власти ограничивались не в пользу 8-членного тайного совета, а в пользу более широко представленного органа, включавшего интересы этих групп ([86] с.532). А поскольку они этого не сделали, то эти влиятельные силы стали действовать против них и сделали все, чтобы разрушить их план. Как указывал В.Ключевский, среди противников этой «закулисной сделки императрицы с верховниками» оказались многие богатейшие и знатнейшие фамилии: Черкасские, Трубецкие, Шереметевы, Куракины, Бутурлины, Одоевские, Барятинские, которых «Верховный тайный совет не пустил в свой состав», поэтому они вместе с церковными иерархами и генералами и сформировали оппозицию ([55] LXXI). Таким образом, само выдвижение Анны Иоанновны на престол и последовавшие события являются результатом действий и амбиций отдельных олигархов типа Голицына и Долгоруковых, выдвинувших идею выдвижения и заключения договора с Анной, а также олигархических групп, сцепившихся в борьбе за власть и сферы влияния. Разумеется, каждая из противоборствующих групп привлекла на свою сторону зависимых от нее простых дворян и офицеров, что создавало видимость массовости движения. Но это была лишь видимость. По словам В.Ключевского, «шляхетство рядовое выступало в деле не деятелем, а статистом, выводимым на сцену, чтобы произвести впечатление количественной силы… В этом дворянстве, темном и бедневшем, нуждавшемся в высокостойных милостивцах, привычное холопье родопочитание еще дружно уживалось с зарождавшимся рабьим чинопочитанием» ([55] LXXI). В итоге Анна, воспользовавшись расколом в рядах местной олигархии и пассивностью дворянства и простого народа, быстро отняла власть у «верховников», но лишь для того, чтобы сразу же делегировать ее своим собственным фаворитам, привезенным из Германии, в первую очередь Бирону, а также тем представителям местной олигархии (Остерману), которые смогли втереться ей в доверие. Царствование Анны Иоанновны (1730-1740 гг.) историки В.Ключевский и Н.Павленко называют одной их самых мрачных страниц русской истории, а также периодом «немецкого ига» и «террора» ([55] LXXI; [86] с.541). Привезенные Анной немцы «облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении». Тайная розыскная канцелярия «работала без устали», всего за 10 лет было сослано в Сибирь более 20 тысяч человек. Усиливались репрессии против всех слоев населения, в провинции регулярно снаряжались «вымогательные экспедиции», организованные императрицей и ее немецкими фаворитами, которые В.Ключевский называет «татарскими нашествиями» ([55] LXXI). Торговали Россией «как своей добычей» теперь уже не «верховники», которые в своем большинстве оказались в тюрьме, ссылке или были четвертованы, а новые временщики-олигархи, занявшие места старых, преимущественно иностранцы: Бирон, Левенвольде, Остерман, Миних и другие. Причем, как указывает М.Покровский, речь вовсе не шла о преследовании ими каких-то «немецких» интересов: «иностранцы, в жертву которым немецкое правительство приносило русские интересы, были как раз не немцы, а англичане (выделено Покровским). Бирон служил не тем, кто говорил на одном с ним языке, а тем, кто ему больше и лучше платил» ([98] 4, с.12). Он приводит этому подтверждения. Так, Бирон предоставил английской «Персидской компании» возможность «расположиться на Волге и Каспийском море как у себя дома». Англичане построили свой корабль, который плавал по Волге и Каспию. Кроме того, таможенный контроль за их деятельностью был сведен к минимуму, поэтому они могли торговать с Персией и переправлять оттуда товары в Европу фактически беспошлинно ([98] 4, с.16). О привилегированном положении англичан в царствование Анны говорит и такой факт. В мае 1732 г. фельдмаршал Миних вдруг велел внезапно провести обыск в домах иностранных купцов в Петербурге в поисках контрабанды. При этом у прусских, голландских и других западноевропейских купцов было обнаружено много контрабандных товаров, ввезенных без уплаты пошлин. Лишь все английские купцы оказались, по выражению М.Покровского, «чисты, как голуби», о чем они с явным удовольствием сообщали в своих письмах ([98] 4, с.14). Таким образом, немцы, правившие Россией при Анне Иоанновне, давали «зеленый цвет» (хорошо платившим им) английским купцам и ставили палки в колеса другим западноевропейцам, включая своих соотечественников немцев. Причина, по которой именно Англия стала в XVIII в. главным «покупателем» российских интересов и российских чиновников, состоит в том, что она как раз в этот период стала выдвигаться на роль «мастерской мира» и ведущего центра глобальной европейской экономики. И этому центру было необходимо сырье, которое все в большей мере начинала ей поставлять Россия, превращаясь постепенно в экономическую колонию Англии. Как указывает М.Покровский, при Анне больше половины, а иногда и более 3/4 русского сырья вывозили англичане ([98] 4, с.12). Именно поэтому Англия стала главным клиентом «немецких временщиков», которые, как пишет Н.Павленко, занимались «торговлей интересами страны» и «разграблением ее богатств». При этом историк указывает, помимо прочего, и на подписанный в этот период торговый договор России с Англией, дававший беспрецедентные льготы англичанам и явно невыгодный для русских купцов и промышленников ([86] с.790), который позволил англичанам беспрепятственно скупать по дешевке сырьевые ресурсы страны и вывозить их за границу. Торговали, впрочем, не только экономическими интересами России, но и русскими армиями: то, что еще только было задумано при Екатерине I, было осуществлено при Анне. В царствование последней 30 000 русских солдат были переданы в распоряжение австрийскому императору, а после ее смерти целый русский корпус был передан в распоряжение английского короля Георга II, без указания, против кого он будет использоваться ([98] 4, с.21-22). Десятилетие правления Анны явилось апогеем коррупции государства и падения нравов и морали общества, возможно, за всю историю России. Тем не менее, многие историки отмечают, что данный период не так уж сильно отличался и от предшествующего, и от последующего периода. Ряд историков вообще не видит никаких принципиальных различий между эпохой Петра I и эпохой его ближайших преемников. И даже Н.Павленко, который (возможно, «по советской традиции») видит больше положительного в первой эпохе, чем во второй, вынужден признать, что «при Петре казней было во много крат больше, чем при Анне» ([86] с.791). Многие также отмечают, что массовый приток иностранцев в верхушку русского общества начался при Петре I, и «немецкое засилье» в последующие десятилетия – во многом результат именно его действий. По меньшей мере, два немца, выдвинувшиеся на первые роли в правление Анны – Остерман и Миних – были привлечены еще Петром I и являлись в прошлом его сотрудниками. Пожалуй, единственное важное различие между этими эпохами состоит в том, что при Петре I не было такой явной торговли российскими внешнеполитическими интересами, как при его преемниках. Но различие это не принципиальное. При Петре Россию разворовывали русские временщики-олигархи типа Меншикова, при Анне – немецкие типа Бирона; при Петре вывозили сырье на экспорт и опустошали сельскую местность русские, голландские и немецкие купцы, при Анне – преимущественно английские. Но для страны и народа результат был один и тот же, тем более что русские олигархи и купцы предпочитали хранить свои деньги в зарубежных банках и тратить деньги за границей, поэтому наворованные или награбленные деньги как при Петре, так и при Анне работали не на экономику страны, а на иностранную экономику. Что касается внешнеполитических интересов, то и здесь различие не было большим. При Анне русские армии воевали за австрийские и английские интересы. Но и Петр воевал не в интересах страны и ее народа, для которых совсем не нужно было завоевание немецкой Прибалтики и шелковых плантаций в Персии , эти завоевания нужны были лишь правящей олигархии, стремившейся прибрать к рукам и пустить в свой карман доходы с этих территорий. И уж совсем эти войны не стоили тех потерь для населения и экономики, которые Россия испытала. Что касается самого завоевания Прибалтики, то его следствием стало десятикратное увеличение экспорта сырья из России и превращение ее в экономическую колонию Запада и, прежде всего, Англии. Это предопределило и всю последующую политическую картину для России на все «столетие публичного дома». А самым близким политическим результатом завоевания немецкой Прибалтики Петром I стало то, что сразу после его смерти немецкая Прибалтика сама завоевала Россию – Анна Иоанновна приехала царствовать из Курляндии, и оттуда же с собой привезла Бирона и целую свору других прибалтийских немцев. Поэтому царствование Анны не только мало отличается от царствования Петра I, но и является прямым результатом его действий. Что касается правления Елизаветы (1741-1762 гг.), то, как писал М.Покровский, «в известном смысле – и притом в главном ее смысле – “бироновщина” непрерывно продолжала существовать во все царствование Елизаветы». Вся разница состояла в том, что «при Анне “немцы” продавали русские интересы и русские штыки англичанам и другим, по мере спроса», а при Елизавете тем же самым занимались «чисто русские», окружавшие Елизавету ([98] 4, с.39). Главным взяточником был сам глава елизаветинского «правительства» канцлер граф А.Бестужев-Рюмин. Он регулярно получал деньги от англичан за предоставляемые им единовременные услуги. Причем, иногда сам назначал цену или даже мелочно торговался: в одном случае, когда англичане ему давали 8000 рублей, ему показалось маловато, и он потребовал добавить еще 1500 ([98] 4, с.41). Фактически в течение своего правления Бестужев проводил явно проанглийскую политику: противодействовал сближению России и Австрии, «свалил» французского посланника в России Шетарди, пользовавшегося благосклонностью императрицы, очернив его в ее глазах. Разумеется, и то, и другое было в интересах Англии: и Австрия, и Франция были ее конкурентами во внешней политике и в торговле. Как отмечал В.Ключевский, «пенсия» от англичан в размере 12 тысяч рублей хорошо «подкрепляла» 7-тысячный русский канцлерский оклад Бестужева ([55] LXXV). С учетом такого соотношения, непонятно, на кого он больше работал – на Россию или на Англию. Судя по размерам оплаты, скорее на Англию. Елизавета знала, что Бестужев берет взятки от англичан, и один раз сказала ему это в глаза, но ничего не предпринимала против этого ([98] 4, с.42). Лишь в конце ее царствования (в 1758 г.) он был смещен со всех своих постов и сослан в ссылку. Но к тому времени его деятельность в пользу Англии стала все больше походить на государственную измену: Россия воевала с Пруссией в Семилетней войне, а Англия поддерживала в этой войне Пруссию, фактически являясь врагом России. Бестужев был не единственный, кто при дворе Елизаветы получал взятки от англичан. Они платили французу Лестоку, врачу Елизаветы, за услуги по его протекции, и брали с него за это расписки. Неоднократно получала от них деньги и Екатерина, будущая императрица, в том числе и за раскрытие Англии секретов русской военной кампании в Семилетней войне, которые тут же передавались Пруссии ([98] 4, с.40, 46). В правление Елизаветы английская «Персидская компания» продолжала свою торговлю внутри России и транзит из Персии через ее территорию, лишая русских купцов их законных прибылей от транзитной персидской торговли, и скупая по дешевке русское сырье. Опять, как при Петре I и Алексее I, расцвели всевозможные монополии: соляная, смоляная, поташная, табачная, рыбная, сальная, китобойная. Была прокручена очередная афера с медными деньгами, похожая на ту, что была при Алексее: выпускались медные деньги с низким содержанием меди, которые быстро потеряли 60% своей стоимости. Приватизировались, вернее, передавались бесплатно или за бесценок олигархам Уральские заводы, а те, что уже были ранее приватизированы немецкими временщиками, отбирались у них и передавались новым, русским. Так, самые лучшие на Урале Горноблагодатские заводы были отняты у немца Шемберга, который получил их при Анне Иоанновне, и переданы фактическому главе елизаветинского «правительства» П.Шувалову ([86] с.710, 790). Разница по отношению к XVII – началу XVIII вв. состояла лишь в том, что основные выгоды от этих монополий и раздачи казенного имущества получали представители теперь уже других олигархических семейств (не тех, что «рулили» при Петре и Алексее), которым удалось протиснуться поближе к кормилу власти: Шуваловы, Бестужев, Воронцовы, Черкасские, Трубецкие, Куракины и другие. В то же время, мы по-прежнему видим среди них и фамилии из числа ближайшего окружения Петра I: Нарышкины, Голицын, Головин, Ягужинский, Репнин, которые продолжают «оставаться на плаву» и при Елизавете ([98] 4, с.53-54, 39; [86] с.710, 722-723). В правление Елизаветы окружавшая ее олигархия освоила новый механизм разворовывания государственных финансов, до тех пор широко не применявшийся - через получение банковских ссуд. По инициативе П.Шувалова, возглавившего елизаветинское «правительство» после Бестужева, были созданы Медный (в 1758 г.) и Артиллерийский (в 1760 г.) банки, которые обанкротились и прекратили свое существование уже в 1763 г. И одна из главных причин банкротств этих государственных кредитных учреждений состояла в том, что их средства были разворованы крупными вельможами. Так, банковская задолженность самого П.Шувалова достигла 680 000 рублей, канцлера М.Воронцова – 180 000, крупных чиновников А.Нарышкина, А.Глебова, П.Репнина – по 100 000, при том что весь изначальный капитал Медного банка составлял 2 000 000 рублей, а ранее учрежденного государством Дворянского банка – всего лишь 750 000 рублей ([86] с.724). Таким образом, суммы кредитов, выданные 5 крупным чиновникам елизаветинского «правительства», составляли почти половину капитала двух крупных банков, из существовавших тогда в России трех банков. В условиях установившегося в стране олигархического режима и режима британской экономической колонии вряд ли можно говорить о существовании у России в ту эпоху своей собственной внешней политики, а можно говорить лишь о политике, отвечавшей интересам либо Англии, либо Австрии, либо какой-то еще европейской страны. И многие войны, которые она вела в течение этого «столетия публичного дома», были также в интересах не самой России, а в интересах иностранных государств. В частности, Семилетняя война (1756-1762 гг.) велась Россией не в своих интересах, а в интересах Австрии, и строго в соответствии с военными директивами австрияков . За это Австрия заплатила Елизавете 2 миллиона флоринов - правда, та просила у австрияков 4 миллиона ([98] 4, с.44). Семилетняя война вызвала такое недовольство и возмущение среди дворянства и в народе, что когда Петр III, воцарившийся в 1762 г., начал строить планы новой войны, на этот раз против Дании, в защиту интересов Пруссии, то его участь как царя была окончательно решена - он был свергнут и убит . При всем этом, однако, следует отметить, что Елизавете, недолюбливавшей англичан, удавалось в течение своего царствования балансировать между Англией и Австрией, выторговывая себе наилучшие условия и у той, и у другой; в отличие от нее Екатерина II окончательно и бесповоротно ориентировала внешнюю политику на Англию и к концу своего правления фактически превратила Россию в ее сателлита (см. далее). Елизавета пыталась бороться с влиянием Англии не только в области внешней политики, но и в области экономики. В 1757 г. был установлен добавочный 13%-й сбор от стоимости товаров, ввозимых и вывозимых из России ([21] 15, с.456). Хотя его размер и не был очень значительным, но он был протекционистской мерой и больше всего бил по англичанам, выступавшим основными скупщиками русского сырья. Эта и другие меры Елизаветы, например, запрет на вывоз хлеба за границу, введенный примерно в то же время, и высокая (до 100%) импортная пошлина на предметы роскоши ([98] 4, с.106; [198] p.338), показывают, что она, подобно Петру I в последний период его царствования, начала осознавать негативные последствия для России от безудержного роста внешней торговли (носившей колониальный характер), и пыталась с ним бороться протекционистскими мерами. Вряд ли случаен в этой связи возникший в то же время (1757-1758 гг.) заговор с целью возведения на русский трон Екатерины, в котором были замешаны английские ставленники – Бестужев и сама Екатерина и который спонсировался англичанами (см. ниже). Англии, ставшей теперь центром глобальной мировой экономики, совсем не нужна была самостоятельная Россия с протекционистской экономической политикой, ей нужна была послушная колония, открывавшая английским купцам свободный доступ к ее ресурсам. И она была готова ради этого пойти даже на организацию убийства царя и возведение своего ставленника на русский трон. Попытка свержения Елизаветы не удалась, но англичане не унимались – уж очень заманчива была та легкость, с которой можно было свергать и сажать на трон русских царей. Далее мы увидим, что в течение второй половины XVIII века им это удастся сделать дважды – первый раз спонсировав свержение Петра III, второй раз - Павла I. 12.2. Царствование Екатерины II Екатерина II (1762-1796 гг.), урожденная немка, в 15 лет приехала в Россию в качестве невесты наследника русского престола, будущего Петра III, и провела 18 лет при дворе императрицы Елизаветы. За это время она много раз получала деньги от английского посланника в России Уильямса, выполняя для англичан различные поручения, что совершенно точно установлено историками. Особенно большую сумму – 44000 рублей, как указывает М.Покровский, она от них получила в ноябре 1756 г. (начало Семилетней войны), когда узнала от русского главнокомандующего и своего приятеля Апраксина все подробности плана русского наступления на Пруссию и сообщила их Уильямсу. Тот немедленно передал эти сведения в Лондон, и уже через 2 недели русский операционный план был известен и прусскому королю Фридриху II, и его фельдмаршалам ([98] 4, с.46). Так Екатерина совершила государственную измену, поскольку уже в то время была членом российской царской семьи и состояла при дворе императрицы России. А спустя год или полтора Екатерина вместе с Бестужевым была заподозрена в заговоре по возведению ее самой на трон, в котором были замешаны англичане. Как было установлено историками, Екатерина получила «спонсорскую помощь» от Уильямса в размере 10 тысяч фунтов - фактически на организацию дворцового переворота, а возможно, убийства императрицы, поскольку при передаче денег Уильямс предлагал ей захватить трон в случае смерти Елизаветы (!), а она обещала «действовать в общих англо-русских интересах» и потратить эти деньги на подарки и подкупы ([55] LXXV; [198] p.333). Известно также, что она вступила в сговор с К.Разумовским, командиром одного из гвардейских полков (возможно, подкупив его). При Елизавете переворот не удался, поскольку был раскрыт. Узнав о заговоре, Елизавета отправила Бестужева в ссылку, а Екатерину, которая была женой ее племянника и проявила раскаяние, она либо пожалела, либо против нее у Елизаветы не оказалось улик. Зато удался следующий переворот, при Петре III в 1762 году. И здесь не обошлось без участия англичан. Как указывает французский историк А.Труайя, Екатерина обратилась к ним за деньгами, не скрывая своих планов по свержению царя, и получила 100 тысяч рублей - правда, не от английского правительства, что было бы слишком неосмотрительно со стороны последнего, а от некоего английского купца ([134] с.165). Эту «спонсорскую помощь» Екатерина не забыла, отплатив англичанам сторицей в течение своего царствования. Таким образом, историками документально установлены, по меньшей мере, три случая получения Екатериной взяток от англичан, и каждый из них в соответствии с общепринятыми нормами квалифицируется как государственная измена. Большинство российских и советских историков упорно обходило и обходит до сих пор эти факты молчанием. Ну, а поскольку они для широкой публики остаются неизвестными, то историки продолжают при характеристике царствования Екатерины с «невинным неведением» их не замечать. Упоминания этих (безусловно важных) фактов Вы не найдете даже у тех современных авторов, которые сильно критикуют ее царствование [12]. По-видимому, историки при этом искренне считают себя «патриотами»: дескать, своим молчанием на этот предмет я спасаю Россию от позора. Но боюсь, что этим молчанием они оказывают России медвежью услугу: знать отрицательные исторические примеры не менее (а может быть и более) важно для будущего страны, чем знать примеры положительные. И не менее важно для ее граждан знать настоящих антигероев, равно как и настоящих героев. Поэтому мне пришлось и в этом вопросе прервать «заговор молчания» современных российских историков. Конечно, причина этого «заговора молчания» может объясняться еще проще – очень трудно дать взвешенное и логичное объяснение приведенным фактам. Сразу возникает вполне естественный вопрос: каким образом немка, английская шпионка и английская ставленница – а по-другому данные факты трактовать невозможно (или, если хотите, государственная изменница – выбирайте, что Вам больше нравится) – стала русской императрицей, не имея к тому же абсолютно никаких прав на русский престол . Ответить на этот нелегкий вопрос можно, лишь поняв сущность олигархических режимов. Во все времена, когда у власти находилась олигархия, если она была вынуждена мириться с существованием монархической власти, то она стремилась к тому, чтобы монархом стал либо недееспособный правитель, либо иностранец. И в том, и в другом случае олигархия гарантировала себе сохранение своей власти. Такие же положительные моменты, с точки зрения олигархии, состояли и в продажности правителя, поскольку его можно было просто купить, не тратя времени на политические интриги и идеологические споры. Именно по указанным выше причинам в «столетие публичного дома» в России было так много монархов-женщин, чего не было ни в какой другой период русской истории: олигархия охотно выдвигала женщин, поскольку они воспринимались обществом как недееспособные монархи . И так в большинстве случаев и было: ни Екатерина I, ни Анна Иоанновна, ни Елизавета, не говоря уже об Анне Леопольдовне, не имели способностей к управлению или желания управлять, и фактически страной не управляли. Многие современники (Бестужев, Шетарди) писали об отвращении или даже «ненависти» Елизаветы к любым государственным делам ([86] с.609, 613). Известен случай, записанный французским послом Брейтелем. Когда Елизавета ставила свою подпись на договоре России с Австрией, и успела уже написать 3 буквы своего имени, то в этот момент на кончик пера села оса. Она в ужасе бросила перо и закончила подписывать договор лишь полтора месяца спустя; в течение всего этого времени две страны оставались без договора ([86] с.608). Что касается Анны Иоанновны, то она сама выпустила ряд указов, которыми освободила себя от повседневного участия в управлении, и передала ведение всех дел своему окружению: Бирону, Остерману и другим ([86] с.569). А в правление Екатерины I вообще правила, по выражению М.Покровского, «формальная олигархия» в лице Верховного тайного совета, а сама императрица проводила время в основном в ночных кутежах. Причины выдвижения иностранцев в монархи – как правило, те же самые: их ограниченная дееспособность ввиду незнания местных нравов и обычаев и отсутствия доверия к ним со стороны народа. Существует множество примеров выдвижения иностранцев в монархи, причем, если речь не идет о переходе трона по наследству, то все или почти все известные случаи относятся к олигархическим режимам. Наиболее ярким примером является панская Польша, где, начиная с избрания польским королем французского принца Генриха Валуа в 1573 г., почти все польские короли были иностранцами. Во время Смуты и правления боярской олигархии бояре дважды пытались посадить на русский трон иностранца – сначала польского принца, потом шведского. Екатерина I также была урожденной немкой, прожила значительную часть жизни вне России и не имела никаких прав на российский престол. С учетом вышесказанного, в повторном выдвижении в монархи в XVIII в. женщины-иностранки, не имевшей на это никаких прав, нет ничего удивительного: это следствие все той же закономерности. Олигархическая верхушка хотела быть уверенной в том, что никто не посягнет на ее власть, а императрица-иностранка была на это способна менее всего, поскольку она не слишком хорошо разбиралась в местных нравах и обычаях, не могла рассчитывать на популярность в народе, которого не понимала, и поскольку, как считалось, она не могла иметь таких способностей к управлению и к установлению сильной личной власти, как монарх-мужчина. То, что выдвижение в монархи иностранки, да еще находящейся на содержании у англичан, могло нанести ущерб интересам страны, олигархическую верхушку волновало менее всего: она и сама активно занималась продажей интересов страны, и поэтому видела в таком монархе хорошего помощника или подельника в этом процессе. Кроме того, выдвижение в монархи человека, не имеющего на это никаких прав, имело для олигархии еще один привлекательный момент – такой человек будет всю жизнь бояться за свою власть, которую получил незаконно (что и последовало в случае с Екатериной II), и, следовательно, станет послушным орудием в руках «сильных мира сего», поскольку только от них будет зависеть сохранение им своей власти . Но даже и при таком раскладе, на всякий случай, власть императрицы-иностранки попытались сразу же формально ограничить: уже на следующий день после переворота 25 июня 1762 г. ей был вручен документ, ограничивавший ее власть в пользу дворянской верхушки, который Екатерина подписала. И хотя позже под влиянием критики со стороны ее фаворитов она его порвала, но, как отмечает М.Покровский, дело было не в том, сохранял ли формально этот документ свое действие или нет, дело было «в существовании той социальной группы, которую при Петре называли “верховными господами”, и в олигархических тенденциях этой группы» ([98] 4, с.62). В случае с Екатериной, в отличие от аналогичного случая с Анной Иоанновной, никаких формальных договоров и не требовалось. Екатерина как нельзя более подходила для той роли, которая ей предназначалась. Как писала хорошо знавшая ее княгиня Дашкова, отличительной ее чертой было то, что она «хотела нравиться всем и всегда, считая это своим ремеслом» ([55] LXXV). Но, как указывал В.Ключевский, основываясь на мемуарах самой Екатерины, это не было даже чертой ее характера, а это была целенаправленная жизненная позиция, выработанная 15-летней девушкой ради осуществления своей цели – получения власти и богатства в России. «Она решила, - писал историк, - что для осуществления честолюбивой мечты, глубоко запавшей ей в душу, ей необходимо всем нравиться, прежде всего мужу, императрице и народу. Эта задача сложилась уже в ее 15-летней голове в целый план, о котором она говорит приподнятым тоном, не без религиозного одушевления, как об одном из важнейших дел своей жизни…» ([55] LXXV). Но она быстро поняла, что не муж и не народ могут помочь ей в осуществлении ее мечты, а те, у кого есть большие деньги и реальная власть. Поэтому ее целью было понравиться вовсе не всем подряд, а, как писал историк, именно «надобным людям независимо как от их достоинств, так и от своего внутреннего к ним отношения… она рано усвоила себе мысль, что лучшее средство пользоваться обстоятельствами и людьми – это плыть до времени по течению… и служить не слепым, но послушным орудием» в руках сильных мира сего ([55] LXXV). Итак, «товар» как нельзя более подходил «покупателю» и был готов к удовлетворению самых изощренных его желаний – и «столетие публичного дома» получило свое продолжение в виде новоявленной императрицы Екатерины II. Что касается ее желания понравиться народу – то, скорее всего, его у нее никогда не было, даже в 15 лет, вопреки тому, что она сочинила для своих мемуаров. Как писал один иностранный дипломат о Екатерине II, «она нисколько не любит своего народа и не приобрела его любви», ей движет «безграничная жажда славы; приобрести эту славу для нее гораздо важнее истинного блага той страны, которою она управляет» ([98] 4, с.121). Умение «плыть по течению» и «служить послушным орудием» в руках «надобных людей» пригодилось Екатерине в течение всего ее царствования. Она во всем угождала интересам и желаниям олигархической верхушки, не забывая и об интересах своих прежних спонсоров - англичан. Историки любят писать о трансформации взглядов Екатерины: дескать, сначала она была «хорошей», хотела освободить крестьян и провести другие полезные для страны реформы, но потом, столкнувшись с непониманием со стороны дворянства, от всего этого отказалась. Однако это не так, дело совсем не в трансформации взглядов Екатерины, которых, можно сказать, и не было вообще, поскольку она всегда придерживалась тех взглядов, которые были в тот момент для нее наиболее выгодны. Как указывает М.Покровский, многие дворяне в 1760-е годы поддерживали проект освобождения крестьян без земли и их перевод на самостоятельную аренду земли у помещиков с выплатой арендной платы ([98] 4, с.114). Надо полагать, что именно поэтому и Екатерина высказалась за освобождение крестьян – и так же быстро переменила свое мнение, как только изменились обстоятельства, и как только настроение дворян по поводу крестьянской свободы стало меняться. А обстоятельства изменились ввиду резкого поворота от политики протекционизма, проводившейся в период царствования Елизаветы , к политике свободной торговли, начавшейся сразу же после восхождения на трон Екатерины II. Разумеется, этот поворот был в интересах, прежде всего, крупных вельмож и Англии, которая теперь, за счет неограниченного и бесплатного доступа к русскому сырью, предоставленного по новому русско-английскому договору от 1766 г., с лихвой окупила себе все затраты на спонсорство молодой претендентки на русский престол. Политика свободной торговли, начатая Екатериной, привела к новому столкновению России с глобализацией, что не замедлило сказаться на всех сторонах русской жизни. Прежде всего, резко вырос экспорт сырья и продовольствия из России. Как указывает М.Покровский, экспорт пеньки и чугуна к концу правления Екатерины II вырос в 1,5 раза, а экспорт зерна вырос практически с нуля до 1,3 млн. рублей к концу ее царствования ([98] 4, с.102, 103, 107), чему способствовало получение Россией прямого выхода в Черное море. В целом же по сравнению с началом XVIII в. объемы внешней торговли страны выросли в десятки раз. Так, в начале столетия российские порты ежегодно посещали около 100 торговых судов, и годовой товарооборот внешней торговли составлял 1,5 млн. рублей; к концу царствования Екатерины II в российские порты заходили ежегодно почти 2500 торговых судов, а ежегодный товарооборот составлял почти 100 млн. рублей ([205] p.687). В этот же период произошло резкое повышение внутренних цен на все товары, особенно на хлеб – феномен, который, как было показано выше, всегда сопутствовал глобализации, но в данном случае, по-видимому, был усилен в связи с массовым вывозом хлеба за границу. Цены на хлеб в центре России (Москва, Смоленск, Калуга) выросли с 86 коп. в 1760 г. до 2,19 руб. в 1773 г. и до 7 руб. в 1788 г., то есть более чем в 8 раз ([98] 4, с.113). Одновременно с этим начались и другие явления, хорошо нам знакомые по 1570-м и 1600-м годам (см. главу VIII), а также вообще по всем периодам глобализации. Как писал Кашинский корреспондент Вольного экономического общества , с 1762 года (то есть с года воцарения Екатерины II) начались сплошные неурожаи, дождливые лета, хлеба крестьянам стало не хватать, они перебили весь скот и начали впадать в нищету. И так продолжалось много лет, хотя до начала царствования Екатерины в 1762 г. все было хорошо, и крестьяне жили в достатке. Во всем корреспондент винил (разумеется!) леность крестьян и погодные условия, резко изменившиеся после начала царствования Екатерины ([98] 4, с.91-92). Повсеместно начались голодоморы – в течение 1760-х, 1770-х и 1780-х годов народ постоянно ел солому, мякину, листья и лебеду вместо хлеба. На этом фоне то там, то здесь вспыхивали эпидемии, в том числе оспы (в 1764 г.) и чумы (в 1770-1772 гг.), которые обычно всегда начинались весной, когда заканчивалось продовольствие. Из отдельных регионов приходили известия о массовом разорении крестьян ([98] 4, с.112-113). Как видим, картина в точности повторяла то, что происходило в периоды резкого роста внешней торговли в 1570-е (при Иване Грозном), 1600-е (при Борисе Годунове) и 1700-е годы (при Петре I). И главная причина этих явлений теперь, как и раньше, была вполне банальна: после отмены высоких елизаветинских таможенных тарифов и елизаветинского запрета на вывоз продовольствия значительная его часть была вывезена за границу или припрятана в ожидании спекулятивного роста цен, что и вызвало опять резкий рост цен на хлеб, голодоморы и эпидемии. На фоне всех этих событий настроение дворянства резко изменилось: если в самом начале царствования Екатерины оно было в пользу освобождения крестьян и перевода их на аренду, то теперь стало резко против этого. Причина, как указывает М.Покровский, состояла в том, что помещики начали активно экспортировать продовольствие и сырье и наращивать соответствующие производства, в связи с чем стала остро ощущаться нехватка рабочей силы ([98] 4, с.114-117). Они теперь не только не желали освобождать крестьян и переводить их на денежную аренду, но, наоборот, стали искать способы, как обратить в крепостное рабство тех крестьян, которые еще оставались свободными. А поскольку таковых в центральных областях России уже почти не оставалось, то жадные взоры помещичьей олигархии обратились к югу России и Уралу, где основная масса крестьян пока оставалась свободной. Характерно, что, продолжая еще рассуждать о необходимости освобождения крестьян, Екатерина уже в 1763 г., то есть на следующий год после начала царствования, издала указ, запрещавший малороссийским крестьянам уходить со своих земель без письменного разрешения помещиков ([55] LXXX). Поскольку на практике такое разрешение получить было невозможно, то фактически это уже означало «тихое» введение крепостного права, которое формально было введено в Малороссии (включая Киевскую, Черниговскую, Новгород-Северскую, Харьковскую, Полтавскую, Курскую и Воронежскую губернии) лишь в 1783 г. Таким образом, как только помещичья олигархия пожелала начать экспорт хлеба с юга России по Черному морю, и не успела даже еще начать этот экспорт , как Екатерина своим указом обеспечила для этого плана рабочие руки, обратив все местное население в крепостное рабство. А позднее крепостное право было введено и в Новороссии (на Северном Кавказе и юге Украины) ([107] 7, с.76). На Урале с крестьянами поступили еще проще – формально все они считались свободными, а фактически их целыми деревнями «приписывали» (то есть силой заставляли работать, с применением армейских подразделений) к металлургическим заводам, число которых во второй половине XVIII века быстро росло. Крестьяне постоянно бунтовали и жаловались, заезжие чиновники соглашались с тем, что они не крепостные, а свободные, но ничего от этого не менялось – с ними продолжали обращаться как с рабами и заставляли работать вместе с каторжниками ([98] 4, с.129-131). И государство взирало на это с полнейшим равнодушием, потакая заводчикам-рабовладельцам и продолжая присылать войска для усмирения бунтующих крестьян. В дальнейшем, указывает М.Покровский, для того чтобы держать в повиновении этих уральских рабов, на Урале постоянно находился специальный драгунский полк, который только и делал, что занимался усмирением крестьян, передвигаясь от одной деревни к другой. При этом чинились страшные насилия и злоупотребления, вплоть до того, пишет историк, что драгунские офицеры «заставляли крестьян всевозможными наказаниями отдать своих дочерей на жертву страстям разнузданной солдатчины», но восстания в итоге лишь усиливались ([98] 4, с.133). Историки любят сообщать о том, что при Екатерине происходил бурный рост уральской металлургической промышленности, поэтому необходимо сказать несколько слов об этой «промышленности». Технологический процесс выплавки железа из руды екатерининской эпохи широко применялся еще в Древнем Риме в эпоху античности, и с тех пор остался практически неизменным (за исключением того, что были увеличены размеры печей). Причем, историки - специалисты по периоду античности - упорно называют эти античные производства «ремесленными», хотя как раз для античности это был очень даже современный и прогрессивный процесс. А тот же самый процесс, но уже спустя два тысячелетия в России, российские историки гордо называют «промышленностью». Суть его состояла в том, что вместе с рудой в печь закладывалось огромное количество дров, за счет чего и достигалась необходимая температура для плавки металла. Полученные чугунные чушки низкого качества затем с Урала вывозились за границу. Их транспортировка была настолько медленной и трудоемкой, что, как указывает Д.Блюм, занимала 2 года, и обходилась так дорого, что чугун на побережье Балтийского моря стоил в 2,5 раза дороже, чем на Урале ([156] p.286). Подавляющее число работников, занятых в данном производстве, работали не на самой выплавке чугуна, где были заняты единицы, а на добыче и доставке железной руды и топлива (дров), а также на последующей транспортировке чугуна до западной границы. Именно там, в качестве бурлаков, на лесоповале и в железных рудниках, то есть на самой тяжелой физической работе, и было занято подавляющее число «приписных» уральских крестьян, а, вернее, уральских рабов. Таким образом, под громким словом «промышленность» в действительности мы видим железные рудники с применением рабского труда и рабовладельческие латифундии, занятые примитивным обогащением руды с использованием в буквальном смысле слова допотопных методов выплавки железа . Поэтому как только в Англии в начале XIX века начал внедряться новый металлургический процесс с использованием кокса, то, как указывает И.Валлерстайн, вся екатерининская металлургическая «промышленность» почти сразу же умерла, хотя во второй половине XVIII века Россия была главным экспортером чугуна в Европу ([213] p.142). В целом, в царствование Екатерины II резко увеличилось использование принудительного труда, прежде всего, связанное с производством разных видов сырья на экспорт. Отсюда – вывод: при Екатерине, как ранее при Петре I, и как еще ранее при Годунове, произошел резкий сдвиг в сторону грабительского феодализма , который каждый раз сопровождался резким увеличением экспорта сырья и резким усилением крепостного права. Если и были какие-то шансы на ослабление или отмену крепостного права накануне царствования Петра, а затем накануне царствования Екатерины, то они были похоронены, прежде всего, потому, что открывшиеся новые возможности экспорта сырья и продовольствия разожгли жадность правящей верхушки и привели к еще большему порабощению русского населения олигархией. Применительно к эпохе Екатерины речь уже идет даже не о крепостном праве, а о самом настоящем классическом рабовладении, что признает большинство историков. Так, В.Ключевский пишет о том, что в эту эпоху помещики «превратили свои деревни в рабовладельческие плантации, которые трудно отличить от североамериканских плантаций до освобождения негров» ([55] LXXX). М.Покровский сравнивает русских крепостных крестьян того времени с античными рабами и неграми на американских плантациях, Д.Блюм пишет, что «к концу XVIII в. русский крепостной ничем не отличался от раба на плантации» ([98] 3, с.120; [156] p.422). Собственно говоря, и само дворянство в екатерининскую эпоху перестало использовать термин «крепостной» и стало крепостных крестьян называть «рабами», что особенно отмечает, например, историк С.Пушкарев [103]. Да и сама Екатерина постоянно называла крепостных «рабами». Так же как в другие эпохи расцвета рабовладения, в России при Екатерине хозяева имели право по своему усмотрению наказывать своих крепостных рабов, составлять гаремы из крепостных девушек и даже вводить в своих деревнях «право первой ночи» . Никак не ограничивалась ни принудительная работа на хозяина, ни привлечение к тяжелому труду женщин и детей, что очень широко практиковалось. Помещики, правда, не имели права убить крепостного – но, как отмечает Д.Блюм, они могли его запороть до смерти, и это не считалось убийством, а считалось, что он не выдержал наказания, и в этом не было вины помещика ([156] p.441). Известен случай, когда у орловского помещика Шепшина (в период царствования Екатерины II) был настоящий застенок с дыбой, клещами и другими орудиями пыток, где работало до 30 палачей и их помощников ([98] 4, с.58). А как указывает А.Буровский, у помещика Струйского был не только застенок, но и тир, в котором он развлекался стрельбой из настоящего ружья по настоящим живым мишеням – собственным крестьянам ([12] с.429). Широкое распространение получила торговля крепостными, на которую при Екатерине не было уже никаких ограничений. Государство за 34 года царствования «матушки-императрицы» не только не защищало интересы народа, но предпринимало все меры к тому, чтобы сделать его еще более бесправным и ухудшить его положение, что поражает не только бесчеловечностью, но и недальновидностью такой политики. Даже Меншиков, известный вор и крепостник, и другие члены Верховного тайного совета после смерти Петра I разработали ряд мер для того чтобы облегчить положение крестьян (снизили размеры введенной Петром подушной подати, простили крестьянам накопившиеся недоимки по уплате налогов), потому что, как писали они в подготовленном ими документе, «если без армии государству стоять невозможно, то и о крестьянах надобно иметь попечение, потому что солдат с крестьянином связан, как душа с телом, и если крестьянина не будет, то не будет и солдата» ([55] LXXII). Вот примеры политики Екатерины II по отношению к народу. В 1765 г. был принят закон, разрешивший помещикам ссылать крепостных в Сибирь на каторгу с зачетом сосланных в счет рекрутской повинности. Как писал В.Ключевский, «с помощью этого закона помещики старались ослабить невыгоды, соединенные для них с отбыванием рекрутской повинности их крестьянами. Перед каждым набором помещики ссылали в Сибирь неисправных или слабосильных крестьян, получая за них рекрутские квитанции. Таким образом они спасали от рекрутской повинности исправных и здоровых своих работников, разумеется, с большим ущербом для русской армии. Сиверс в письме к Екатерине писал, что во время набора 1771 г. русская армия благодаря этому праву лишилась по крайней мере 8 тыс. хороших солдат. Сиверс высказывал сомнение, дошла ли хотя четвертая часть этого числа сосланных до места» ([55] LXXX). К этому надо добавить, что многие сосланные таким образом крестьяне были старше 45 лет и у них дома оставалась жена и дети (хотя формально закон не разрешал ссылать таких крестьян), шли они в Сибирь пешком, никто не обеспечивал их в пути ни едой, ни ночлегом, большинство умирали в пути и число их измерялось десятками или, возможно, даже сотнями тысяч ([156] p.430). Государство, таким образом, изобрело способ, помогавший помещикам избавляться как от неудобных «бунтарей», так и от немощных и больных крестьян и стариков, обрекая их на смерть или одиночество вдали от дома, да еще за счет снижения рекрутского набора в армию. Поскольку от крестьян поступало много жалоб на помещиков, рассмотрение которых отнимало много времени, то Екатерина решила эту проблему раз и навсегда. Указом от 22 августа 1767 г. крестьянам было запрещено жаловаться на помещиков, а нарушителей наказывали кнутом и ссылали на пожизненную каторгу в Сибирь ([55] LXXX). В 1771 г. Екатерине показалось «неприличным», что крестьян продают на публичных торгах «с молотка», и она выпустила закон, запрещавший публичные торги. Но поскольку на этот закон никто не обращал внимания, а добиваться его исполнения ни сама императрица, ни Сенат не удосужились, то, как указывает В.Ключевский, в 1792 г. публичные аукционы опять были разрешены, запрещалось лишь употребление молотка аукциониста (!), что, по-видимому, показалось Екатерине особенно «неприличным» ([55] LXXX). С другой стороны, императрица делала все, чтобы только «ублажить» окружавших ее фаворитов и представителей богатых дворянских семейств. Выше уже приводились примеры таких явно «заказных» указов: введение крепостного права на юге России фактически началось с того момента (1763 г.), когда у вельмож еще только возник план наращивания экспорта зерна через Черное море; явно «под заказ» было введено и право ссылать крестьян на каторгу в Сибирь с зачетом в счет рекрутской повинности (1765 г.). Но «ублажала» Екатерина свое окружение и прямыми раздачами земель и государственных крестьян, которые автоматически при этом становились крепостными рабами. За время своего царствования она раздала таким образом более 800 000 крестьян, что является абсолютным рекордом среди всех правивших в России монархов. Причем, подавляющая часть этих земель и крестьян были подарены лишь нескольким десяткам человек – крупным вельможам. Щедро одарила императрица и своих любовников. Гвардейский офицер Александр Васильчиков, пробывший ее любовником 22 месяца, получил 7000 крестьян, 100 тысяч рублей и дворец стоимостью 100 тысяч, еще драгоценностей и фарфора на 100 тысяч и пенсию в размере 20 тысяч рублей. Братья Орловы, помогавшие ей захватить русский трон, один из которых был ее любовником, получили 45 000 крестьян. Потемкин, который был ее любовником намного дольше, чем Васильчиков, только на свое 40-летие получил от нее 900 тысяч рублей землей и крестьянами - абсолютно неслыханная по тем временам сумма, сопоставимая, например, с ежегодными поступлениями от всего российского экспорта зерна к концу правления Екатерины. А всего он получил от государства 37 000 крестьян ([21] 15, с.458; [156] p.357). Интересная «комбинация» была проделана с принадлежавшим Потемкину Таврическим дворцом в Петербурге. Как указывает историк О.Сухарева, он был сначала приобретен у него в казну за 460 тысяч рублей, а спустя некоторое время опять ему подарен Екатериной, да еще ему было вручено 200 тысяч рублей в придачу ([125] с.405). Другому своему любовнику, Григорию Орлову, императрица подарила знаменитый дворцовый комплекс в Гатчине, да и не только там ([125] с.363). Орлову Екатерина была обязана больше, чем кому бы то ни было – именно он возглавил вооруженный переворот, приведший ее к власти, и организовал убийство Петра III. Поэтому ему она не могла ни в чем отказать – Григорий Орлов получил от государства столько земли, крестьян и прочего, что, в конце концов, пишет О.Сухарева, стал хозяином «огромных владений» ([125] с.363). Раздаривали и воровали у государства не только дворцы, деньги и крестьян, но и рекрутов. Историк Е.Юркевич приводит характерный пример такого воровства. В 1795 году по рекрутскому набору набрали 50 тысяч рекрутов, которые до армии так и не дошли – они осели у генералов и вельмож на хозяйственных работах и на частных предприятиях [135]. Таким образом, «сильные мира сего» только в одном году украли у государства 50 тысяч солдат. Как уже говорилось, в 1783 г. вельможам был преподнесен очередной подарок - в Малороссии (Восточная Украина и российское Черноземье) было официально введено крепостное право ([107] 7, с.76). До этого, в течение ряда лет, Малороссия, наряду с Сибирью, была единственным регионом Российской империи, формально свободным от крепостного рабства. Но, как указывал в своей книге писатель-декабрист Н.Тургенев, вельможи задолго до 1783 года знали о предстоящем окончательном изменении статуса этого региона. Они захватили прекрасные черноземные земли Малороссии в собственность и активно зазывали туда крестьян из других регионов, предлагая им поселиться на этих землях в качестве свободных арендаторов ([156] p.418). И очень многие крестьяне из разных регионов поверили этим обещаниям свободы и переехали в Малороссию. И вот тогда императрица одним росчерком пера подарила всех этих свободных крестьян своим вельможам в качестве рабов, введя в 1783 году в Малороссии крепостное право. Можно сказать, что в царствование Екатерины II коррупция государственной власти в России достигла абсолютного пика, которого она не достигала ни до, ни после этого. Государство превратилось в элитную проститутку, которая по первому желанию была готова удовлетворять похоть всех своих богатых и могущественных клиентов, и которая ко всем остальным людям относилась с тем большим презрением, чем меньше у них было денег и власти. Результатом этого царствования, как пишет В.Ключевский, стало резкое увеличение социального неравенства и рабства ([55] LXXXI). По данным, приводимым Н.Рожковым, в предшествовавшие 40 лет, с конца правления Петра I до начала правления Екатерины II, увеличение числа крепостных в стране почти в 2 раза отставало от прироста всего населения России, то есть шел процесс постепенного увеличения доли свободных крестьян. А в период ее правления все стало наоборот – увеличение числа крепостных в эти 34 года в 1,5-2 раза опережало прирост общего населения страны. Соответственно, в начале XIX в. число крепостных рабов составило абсолютный максимум – почти 60% всего населения России ([107] 7, с.7-8; [156] p.420). Однако ухудшилось не только положение крестьян, но и значительной части дворянства. Новые возможности для быстрого обогащения путем экспорта сырья, порабощения крестьян и получения бесплатных денег и поместий от государства открылись лишь для узкого слоя богатейших семейств, влиятельных вельмож и фаворитов императрицы. Не меньшие возможности для обогащения получили и англичане, которые развили бурную торговую деятельность и скупали по дешевке русское сырье. А большинство дворян никаких выгод не получило, зато оно вплотную столкнулось с невиданным ростом цен, вызванным глобализацией. В итоге резко возросло имущественное неравенство среди дворян. Если в начале XVIII в., отмечает Д.Блюм, богатым считался помещик, владевший более 500 крепостных, то в эпоху Екатерины такой помещик считался просто зажиточным, а богатыми считались владельцы нескольких тысяч душ. Ряд крупных вельмож и помещиков владели уже десятками тысяч и даже сотнями тысяч крепостных; а в то же самое время большинство дворян к концу XVIII в. впали в совершенную нищету. Так, в 1777 г. почти 2/3 помещиков имели менее 30 крепостных душ мужского пола, а 1/3 помещиков – менее 10 душ, то есть по понятиям той эпохи были практически нищими. Представитель провинциального дворянства в 1771 г. докладывал в Сенате, что в его области более 200 молодых дворян имеют желание поступить на государственную службу, но не могут, поскольку не имеют средств на приобретение соответствующей одежды и обуви ([156] pp.367, 376). Необычайно расцвел при Екатерине произвол со стороны крупных вельмож и чиновников, с которым сталкивались не только крепостные крестьяне, а представители всех сословий. Когда Павел I начал разбирать дела, заведенные в царствование его матери, то с удивлением обнаружил, что многие из них не рассматривались в течение 20-25 лет. А по одному делу двое обвиняемых из рязанской губернии ждали своей участи целых 40 лет, все это время (почти всю свою жизнь!) находясь под арестом [135]. Как видим, действительно привилегированным сословием при Екатерине II (как и при Петре I) были вовсе не дворяне, как это принято считать, а значительно более узкий слой (указанный выше), который вполне можно было бы назвать «колониальной элитой». Вся Россия с ее населением для нее фактически была колонией, из которой они стремились выжать наибольшую прибыль. Именно в интересах этого слоя и осуществлялись все меры, принимаемые Екатериной II, начиная от введения режима свободной торговли и заканчивая превращением основной массы своих подданных в рабов. Эти же интересы обслуживала и политика императрицы в области идеологии. Так, в царствование Екатерины расцвели всевозможные масонские ложи и прочие тайные общества, главным образом те, что спонсировались из Лондона и других зарубежных центров. Среди них были и собственно масонские ложи, такие как английская ложа Parfait Union, основанная в Петербурге в 1771 году, и такие организации как Вольное Экономическое общество, и даже Орден иезуитов (Общество Иисуса), которому Екатерина разрешила перенести свою штаб-квартиру в Россию после того как его запретили повсюду в Европе ввиду полнейшей его одиозности ([31] с.485). Многие из этих обществ занимались не чем иным как «воспитанием» русского дворянства и навязыванием ему идеологии, обслуживавшей интересы «колониальной элиты» – идеологии презрения к своему народу, любви ко всему иностранному, преданности идеям свободной торговли и просто стремлению к наслаждениям и непристойным развлечениям. В этом отношении политика Екатерины также была преемственна по отношению к Петру I, который, согласно масонским преданиям и некоторым письменным свидетельствам, учредил первую масонскую ложу в России и сам был посвящен в масоны ([66] с.213; [2]). Но подлинный расцвет масонских лож, как указывает историк В.Курбатов, произошел именно при Екатерине, в 1770-е годы, причем, особенно расцвели английские масонские ложи ([66] с.219). У Екатерины были предшественники не только в распространении «дела масонов», но и в распространении «дела иезуитов». Князь В.Голицын во второй половине XVII века, тот самый, что составил план реформ, почти один к одному предвосхитивший будущие петровские реформы, занимался, помимо них, еще и насаждением иезуитского образования среди русского дворянства. При его покровительстве были открыты иезуитские школы для московских детей. Лишь по настоянию православного патриарха Иоакима в 1688 г. они были закрыты, а позднее деятельность иезуитов в России была совсем запрещена, и возобновлена лишь при Екатерине ([2] с.47-48). Как видим, попытки насадить в России «колониальную» систему образования начали предприниматься очень давно, еще до Петра I . Разумеется, юноши, прошедшие школу иезуитов, могли рассматривать окружавшее их православное население лишь как второй сорт, а свою главную цель могли видеть в служении тем принципам и той морали, которую проповедовали иезуиты (см.: [65] глава XI). Что касается английских масонских лож, распространившихся в России в конце XVIII века, то, согласно свидетельствам современников, их собрания не представляли собой ничего особенного, если не считать того, что у их участников, по словам В.Курбатова, складывалось «отрицательное мнение о нравственной стороне масонства: все в ложе казалось… игрой людей желающих иногда неблагопристойно забавляться» ([66] с.216). Такое же впечатление от масонских лож той эпохи вынес Лев Толстой, описывавший их в «Войне и мире». Но это также было частью «воспитания» дворянства, организованного «колониальной элитой». Цель была проста - превратить русское дворянство в тупую массу, участвующую в сомнительных увеселениях и повинующуюся иностранным «магистрам», воспрепятствовать его увлечению «вредными вольнодумными» идеями и созидательной творческой деятельностью, которая была совершенно лишней для страны, позиционировавшей себя как сырьевой придаток Запада. Ну а в дальнейшем эту тупую дворянскую массу можно было легко использовать в интересах «колониальной элиты» для различных политических акций, примеры которых будут приведены ниже. Результатом этой системы «колониального воспитания» и явились те Обломовы и Маниловы, которыми заполнена русская литература XVIII-XIX веков и которые являлись типичными представителями дворянства той эпохи. Спустя столетие, незадолго до Революции 1917 года, писатель Михаил Катков напишет свою знаменитую фразу: «Истинное варварство ходит у нас не в армяке, а во фраке и белых перчатках». Но этот «варвар во фраке и белых перчатках» появился в России не сразу, он рос и формировался постепенно, под воздействием того социального устройства и той идеологической и воспитательной системы, которая сложилась при Петре и особенно при Екатерине. На фоне расцвета всевозможных иностранных обществ – англо-масонских, вольно-экономических, иезуитских, насаждавших «колониальное воспитание», поражают те суровые репрессии и гонения, которым Екатерина подвергла русские дворянские общества, которые пытались заниматься какой-либо конструктивной деятельностью в интересах своего народа. Среди них можно отметить московские дворянские общества, возглавлявшиеся Новиковым и Шварцем и занимавшиеся народным просвещением. Эти общества также считались и называли себя масонскими, но носили иной характер, чем те, о которых выше говорилось. С их деятельностью, пишет В.Курбатов, связан «самый блестящий период существования» масонства в России ([66] с.222). И в чем же они «провинились»? Оказывается, вся их «вина» состояла в том, что они занимались просветительской деятельностью и выпускали книги, которые казались императрице и ее окружению «странными и непонятными, а потому и пугающими». Другими словами, страх перед народом и мракобесие «колониальной элиты» достигли уже такой степени, что любые книги, издаваемые в России, даже чисто просветительские, казались опасными и «пугающими». «Вследствие этого, - продолжает историк, - многие выдающиеся просветители Екатерининской эпохи в лице ее главного представителя Н.И.Новикова были осуждены на тюремное заключение. Несправедливое обвинение, павшее на головы виднейших общественных деятелей произвело тяжкое впечатление на общественное сознание» ([66] с.227). Созданные Новиковым общества были закрыты и запрещены, посажен в крепость еще один дворянский просветитель – Ф.Кречетов, писателю Д.Фонвизину было приказано прекратить свое творчество. Еще более суровое наказание понес дворянин Радищев – он был приговорен к смертной казни, замененной ссылкой в Сибирь, лишь за то, что правдиво написал в своей книге «Путешествие из Петербурга в Москву» о том, как живут простые крестьяне. Сигнал, посланный этими мерами всему дворянству, был ясным и недвусмысленным: не сметь писать и печатать вообще, и уж подавно не сметь писать и печатать ничего, что может не понравиться правящей верхушке. Возможно, эти суровые репрессии, затронувшие самую прогрессивную часть дворянства и лишившие его возможностей даже к вполне безобидному писательскому и просветительскому творчеству, стали результатом того шока и испуга, в котором находилось окружение Екатерины и она сама после восстания Пугачева (о котором уже говорилось). Как указывает М.Покровский, «пугачевщина потрясла до основания империю Екатерины» и повергла ее саму «в панику». Когда стало известно о восстании, она даже распорядилась задержать на 3 дня всю почту из Петербурга во внутренние губернии. А когда один купец предложил через него подкупить окружение Пугачева, то Екатерина и ее помощники согласились и, судя по всему, дали купцу на это денег. Потом выяснилось, что он был просто мошенником, но эта история, как пишет историк, свидетельствует о «размерах паники наверху» ([98] 4, с.124, 149-150). Хотя восстание Пугачева в итоге было подавлено, но оно с такой ясностью показало близорукость екатерининской политики, или, как пишет М.Покровский, «отсутствие фундамента» под возведенным ею зданием, что в последующий период она и ее помощники занимались мучительными поисками того, как сохранить это здание и не дать ему рухнуть. Восстание Пугачева ясно показало, что даже рекрутско-дворянская армия – не очень надежный помощник в борьбе с массовым народным недовольством, поскольку основную ее часть составляли те же самые крепостные рабы. Поэтому Потемкин, который был главой «правительства» Екатерины в последний период ее царствования, проводил политику явного задабривания солдат. Как говорил он сам, солдат надо любить как детей, для того чтобы сделать их более надежными, если понадобиться встретиться с «домашним врагом». Он пытался задобрить и другие группы населения: резко улучшил отношение к староверам, на юге России уравнял церкви староверов с православными церквями ([98] 4, с.162-163). Впервые власти также занялись, как уже отмечалось, проблемой уральских заводских крестьян и запретили наиболее одиозные формы их эксплуатации. Потемкин пытался решить проблему создания внутренней карательной армии не только путем «задабривания» солдат, но и другим способом. Он начал создавать подразделения, составленные целиком из инородцев – албанцев, болгар, кабардинцев, башкир, которых предполагал использовать для подавления крестьянских восстаний. Как писал в этой связи М.Покровский, «иноземные наемники – любимое прибежище всякого деспотизма XVIII в.» ([98] 4, с.62). Надо, правда, отметить, что не столько «всякого деспотизма», сколько всякого господства олигархии, и не только в XVIII в., но и во все другие эпохи. Например, то же самое происходило в VIII-X вв. в Хазарском каганате, где правящая олигархия создала карательные армии, составленные из мусульман-хорезмийцев и прочих иноземцев и иноверцев, то же самое мы видели и в XVII в., когда цари-олигархи Годунов и Шуйский при помощи татар и черемисов пытались уничтожить русское население к югу от Тулы, а польские магнаты в середине XVII в. при помощи крымских татар опустошили всю центральную и восточную Украину. А в XIX-XX веках такие же методы формирования полиции и армии из числа иностранцев и национальных меньшинств будут использовать в своих колониях британцы. Такие метания власти – начавшееся «задабривание» отдельных слоев и групп населения в сочетании с дальнейшим «завинчиванием гаек» (введение крепостного права в Малороссии и Новороссии, создание карательных отрядов из инородцев, гонения на дворянских писателей и просветителей) – свидетельствуют о растерянности власти, которая начала осознавать, что ее собственная политика завела ее в тупик, но как из него выбираться, она еще не решила. Такой же недальновидностью и беспринципностью, как внутренняя политика, характеризовалась и внешняя политика Екатерины II или, вернее, правившей олигархической верхушки, которой сама императрица верно и преданно служила до конца своего царствования. Прежде всего, это относится к разделам Польши, в результате чего это огромное государство перестало существовать совсем, и значительная его часть была присоединена к России. В результате этого присоединения Россия окончательно перестала быть мононациональным государством и стала многонациональной империей, но произошло это не путем добровольного присоединения, как в случае с восточной и центральной Украиной при Богдане Хмельницком, а путем насильственной аннексии, особенно после третьего раздела Польши в 1795 г., когда присоединялись исконные польско-литовские территории. Россия в результате этого присоединения получила в качестве новых подданных около 3/4 всех проживавших в то время в Европе евреев ([155] p.40) и большинство проживавших в Европе поляков. И те, и другие оказались в Российской империи не по своей воле, но при этом составили ощутимый процент от ее общего населения. В дальнейшем эти две проблемы – польская и еврейская – станут, возможно, самыми серьезными национальными проблемами для России и во многом определят, в негативном плане, ход дальнейших событий, вплоть до XX века. За возникновение этих проблем несет ответственность Екатерина II и окружавшая ее олигархия, которые в момент принятия соответствующих решений, очевидно, вряд ли думали о возможных последствиях для страны, а думали в основном об удовлетворении жажды к увеличению своей власти, славы и богатства. К этому следует добавить, что Екатерина привлекла в Россию щедрыми субсидиями много немецких колонистов и создала на Волге на деньги, выколоченные из русских крестьян, целые области, заселенные свободными и процветающими немецкими бюргерами. В общей сложности в ее царствование в Россию иммигрировало 75 000 иностранных колонистов, в основном немцев, которые получили 1,5 млн. десятин земли и 5,7 млн. рублей, в основном в виде безвозмездных субсидий. Помимо этого, их освободили от любых налогов на 30 лет (!), им гарантировали свободу вероисповедания, все они были свободными и весьма зажиточными ([156] p.483; [134] с.214). С учетом этого можно констатировать, что в царствование Екатерины началась активная политика дискриминации коренного населения России. Подавляющая часть этого населения была фактически обращена в рабов, при том, что другие национальные группы, образовавшиеся в составе России в эту эпоху (поляки, немцы, евреи) были свободными и пользовались значительными политическими и экономическими привилегиями. Эта была та мера (привлечение и возвышение национальных меньшинств), при помощи которой олигархия, так же как ранее в Речи Посполитой, и еще ранее в Хазарском каганате, а до этого, например, в античном Карфагене, пыталась обеспечить свою власть над порабощенным основным населением страны. Но, как показывает опыт этих государств, мера недальновидная, способная в конечном счете вызвать лишь еще бoльшие социальные потрясения и привести государство к полному краху (что и произошло во всех трех указанных исторических примерах). Поражает и совершенно близорукая внешнеэкономическая политика «великой императрицы». При Екатерине Россия впервые прибегла к внешним заимствованиям, и успела набрать столько долгов, что к концу ее царствования внешний долг России достиг астрономической суммы – 200 миллионов рублей [135]. Это примерно раз в десять превышало размер годового государственного бюджета страны. Каким образом государство в дальнейшем будет расплачиваться за эти гигантские долги, надо полагать, Екатерину совершенно не волновало: «После нас хоть потоп». Значительная часть этого долга была предоставлена Англией, и он еще вернее привязывал к ней Россию, и без этого уже превратившуюся де факто в английскую колонию. Английские купцы и моряки хозяйничали в России как у себя дома. Екатерина им предоставляла всяческие привилегии, расплачиваясь за ту поддержку, которые ей оказала Англия при ее восхождении на трон. Так, например, главный соперник Англии Франция была подвергнута дискриминации - французским кораблям в царствование Екатерины было запрещено заходить в российские порты. Своих же торговых кораблей у России почти не было совсем – они составляли лишь около 7% всех торговых кораблей в российских портах ([205] p.691). В результате в них хозяйничали иностранные, прежде всего английские, купцы. Они приезжали в Россию как в свою индийскую или африканскую колонию и вывозили сырье по тем ценам, которые сами же и назначали. На баснословные доходы от русской торговли англичане скупали дворцы, прочую недвижимость в Петербурге и других российских городах, открывали там магазины по продаже английских мануфактурных изделий и содержали за свой счет многих царских чиновников, которые уже не мыслили себе жизни без непрерывного потока взяток от англичан. Английские купцы и российские коррумпированные чиновники, наживавшиеся на вывозе русского сырья в Англию, являлись важной частью той «колониальной элиты», которой служила верой и правдой «матушка-императрица». Именно для этой «элиты», грабившей страну и ее население, она и являлась чем-то вроде родной матери, тем более что была связана с ней неразрывными, почти родственными, узами. По-видимому, единственной заслугой Екатерины перед Россией следует считать завоевание выхода к Черному морю и присоединение прилегающих к нему земель, издавна входивших в состав Руси (см. Раздел 1): Крыма, юга Украины, части Северного Кавказа. К тому же эти земли были в то время очень слабо населены и были фактически освоены или колонизированы вновь при Екатерине и ее преемниках. Однако и эти меры осуществлялись в основном в интересах екатерининских вельмож, которые захватывали земли вблизи Черного моря в целях развития там экспорта зерна, а крестьян, селившихся на этих землях, в дальнейшем превращали в своих крепостных рабов. Кроме того, не стоит преувеличивать роль императрицы и ее фаворитов в этом расширении территории России, чем злоупотребляет большинство историков. Как уже говорилось в предыдущей главе, основная причина легкости, с какой произошло это расширение, состояла в резком ослаблении в XVII-XVIII вв. Османской империи (равно как и Речи Посполитой), где в течение этого времени развивался глубокий демографический и экономический кризис (кризис коррупции), а в XVIII в. началась полная деиндустриализация страны и ее распад фактически на ряд независимых полуфеодальных государств ([213] pp.140-151, 169-174). Главной причиной всех этих явлений была глобализация (рост зависимости от интенсивной внешней торговли), оказавшая на Турцию (как и на Польшу с Литвой) похожее воздействие на то, какое она оказала на Россию времен Смуты. К концу XVIII в. Османская империя во всех отношениях была отброшена далеко назад и не имела ни демографических, ни экономических ресурсов для удержания за собой территорий к северу и востоку от Черного моря. Как писал Монтескье в 1718 году, «В Польше и европейской части Турции почти не осталось людей…» ([194] CXII). В последующем, в течение XVIII столетия, ситуация в этих странах становилась только хуже. Кризис коррупции в Османской империи привел не только к обезлюдению принадлежавших ей территорий к северу и востоку от Черного моря, но также к моральному разложению ее армии, которая совершенно потеряла свою былую боеспособность. Впрочем, то же самое произошло и с армией Речи Посполитой, и то же самое происходило всегда в истории с армиями государств, переживавших кризис коррупции. Примеры этому ранее уже приводились и можно еще приводить до бесконечности: всю Византию в 1204 завоевала горстка крестоносцев; такая же горстка поляков (20 тысяч человек) в 1610-1612 гг. завоевала пол-России, включая Москву, хотя до этого, при Иване Грозном, 100-тысячная польская армия под началом незаурядного полководца Батория не смогла взять даже Пскова; по этим же причинам в 1916-1918 гг. немцы без труда разгромили деморализованную русскую армию и оккупировали почти половину европейской территории России. В XVIII веке Речь Посполитая и Османская империя находились примерно в таком же состоянии, как Россия и Византия в приведенных выше примерах. И турецкая армия, которая в XVI-XVII веках наводила ужас на всю Европу и стояла у стен Вены, к XVIII веку превратилась в совершенно небоеспособный и деморализованный сброд. Что касается армий горских народов Кавказа, с которыми в то время пришлось воевать екатерининским генералам, то они и вовсе в то время находились на уровне армий индусов Индии или индейцев Америки. Поэтому войны России в этот период с поляками, турками и горскими народами Кавказа ничего общего не имели с теми европейскими войнами, которые ей придется вести спустя всего 10-20 лет, в эпоху Наполеона, не говоря уже о Крымской войне и войнах XX столетия. Тем более что русские армии были вооружены самым современным английским оружием, полученным от Англии взамен русского сырья. Отсюда и такие соотношения потерь в сражениях. Во время знаменитой Рымникской битвы (1779 г.) 25-тысячной русско-австрийской армии противостояла 100-тысячная турецкая армия. А после ее разгрома оказалось, что потери турок составили 15 тысяч убитыми и ранеными, а потери союзников – всего 650 человек. В другом сражении (1800 года) 15-тысячной армии горцев Омар-хана в Грузии противостояли всего 1200 русских егерей и мушкетеров, которые ее, тем не менее, разгромили. При этом потери горцев составили 2000 человек, потери русских – убит 1 мушкетер (!), ранен 1 офицер и 2 мушкетера ([21] 15, с.499, 506). Именно указанные выше причины объясняют тот странный феномен, который связан с эпохой Екатерины. Даже А.Буровский, который отрицательно оценивает правление императрицы, вынужден признать, что большинство людей вспоминают эту эпоху «с зарядом ностальгии». При Екатерине, пишет историк, «Российская империя достигла колоссального, почти неправдоподобного могущества» ([12] с.406). Это не совсем так, поскольку российское «могущество» второй половины XVIII века было временным, вызванным случайными обстоятельствами, а потому иллюзорным. И уж во всяком случае в этом «могуществе» не было никакой заслуги Екатерины и ее вельмож. Основной причиной этого временного «могущества» было счастливое стечение обстоятельств, в силу которых все прежние враги и соседи России в одночасье рухнули и превратились в обанкротившиеся государства. К сожалению, эти обстоятельства были использованы российской правящей верхушкой не столько во благо, сколько во вред. В то время как Англия, Германия, Австрия и другие страны Западной Европы занимались своим внутренним развитием, совершали Промышленную революцию, которая к началу XIX века превратит всю российскую «промышленность» в такую же иллюзию, как и российское «могущество», Россия захватывала соседние обанкротившиеся государства, распыляла свои демографические и экономические ресурсы на колонизацию и удержание новых территорий, хотя и с прежними огромными территориями не знала, что ей делать. При этом страна все более превращалась в экономическую колонию Англии, ее промышленное развитие становилось все более призрачным, ее дворянство отуплялось «колониальной системой воспитания» и террором в области просвещения и свободы слова, а все бoльшая часть крестьян превращалась в рабов. А между тем, глобализация, приведшая к краху Речи Посполитой и Османской империи, все далее забиралась уже и вглубь Российской империи. И если бы «мудрое руководство» в духе «великой Екатерины» продлилось бы еще хотя бы полвека после ее смерти, то Российская империя имела все шансы уже в середине XIX века испытать такой же демографический, экономический и социальный кризис, как и ее соседи-банкроты, и уже тогда погрузиться в полный хаос и рассыпаться на несколько государств. Почему этого не случилось, почему империя все-таки дожила до 1917 года, мы увидим в следующем разделе. Но в любом случае это случилось не благодаря, а вопреки тому, что делала Екатерина и правившая страной в ее царствование «колониальная элита». Глава XIII. Общество в эпоху «нового феодализма» 13.1. О времена, о нравы! Как следует из вышеизложенного, эпоха «нового феодализма» (XVII - XVIII вв.) характеризовалась постепенным ухудшением положения основной массы населения России и все более усиливавшейся коррупцией государства, так что в XVIII в. оно уже окончательно повернулось к населению спиной. Апофеозом коррупции государства можно считать указ Екатерины II, по которому основной массе населения (крестьянам) было запрещено жаловаться на местный произвол и беззакония, и за подачу жалоб было установлено самое суровое наказание – каторга на сибирских рудниках. Тем самым обычные жалобы, рассмотрение которых всегда было основной обязанностью и основной функцией государства с момента его возникновения, были приравнены к серьезным государственным преступлениям. Можно сказать, этим указом Екатерина заявила во всеуслышание, что государство в России не только не защищает свое население, но что оно существует именно для того, чтобы бороться с этим населением, мучить и угнетать его. Другими словами, что государства в России попросту нет. Но эпоха XVII-XVIII вв. поражает не только коррупцией государства, она поражает также все возраставшим в течение этого времени разложением нравов и морали верхушки русского общества, причем, разложением настолько полным, что эту эпоху невозможно сравнить ни с какой другой, она очень сильно отличается и от предшествовавшей, и от последовавшей за ней эпохи. Для сравнения можно взять самые скандальные примеры из других эпох и сравнить с примерами из эпохи «нового феодализма». Например, злые языки утверждали, что Николай II, его жена и Распутин занимались сексуальным развратом. А позднее историки установили, что в действительности ничего подобного не было, и что Николай II искренне любил свою жену и писал ей письма, проникнутые нежностью, теплотой и чуткостью. Считается, что Петр I тоже любил свою жену Екатерину. Но в своих письмах к ней он, помимо всего прочего, описывал подробности своих случайных связей, приключившихся с ним во время поездок, и как указывает Н.Рожков, без всяких стеснений делился с ней откровеннейшим образом своими ощущениями, испытанными от секса с продажными женщинами ([107] 5, с.225). О какой любви или хотя бы уважении к своей жене можно после этого говорить? Вот другое сравнение. Хорошо известно, что Иван Грозный был несколько раз женат. Некоторыми историками это преподносилось как факт, подтверждающий его «испорченность» или даже «порочность», несмотря на то, что он ни разу не женился вторично при живой прежней жене (теперь уже ясно, что его жены умирали от отравления ртутью и мышьяком, как и все остальные члены его семьи, включая его самого – см. п. 9.3). И хотя у него было несколько детей от разных жен, но все они были рождены в законном браке. А у Петра I, который отправил свою первую жену в монастырь, а вторую (гражданскую) жену посадил под арест, женившись затем еще раз, было, по оценкам историков, также более сотни незаконнорожденных детей, родившихся от разных женщин – начиная от прислуги и кончая женами его ближайших соратников. И как отмечает А.Буровский, всем этим детям он никогда не помогал, делая вид, что они вроде как и не его дети вовсе ([11] с.341). Еще одно сравнение. У Николая I, помимо официальной жены, была еще постоянная любовница. Но других связей у него не было, во всяком случае, о них ничего не известно. А у Екатерины I и Екатерины II были у каждой десятки любовников, причем, временами у них был не один, а, по меньшей мере, два любовника одновременно. И из всех их детей, судя по всему, ни один не был рожден от законного мужа . Чтобы прикрыть то распутство, которое происходило на самом верху в течение всей данной эпохи, историки придумали эвфемизм, назвав ее «эпохой фаворитов». Но правильнее было бы ее назвать «эпохой разврата», поскольку за словом «фаворит», как правило, скрывались совсем не платоническая привязанность или дружба, а самые разнузданные половые связи, причем, не только гетеросексуальные, но иногда и гомосексуальные. Впрочем, падение нравов в эту эпоху коснулось не только взаимоотношения полов, оно нашло выражение и в резком падении всех моральных ценностей: честности и чести, любви и родительских чувств, порядочности и ответственности, - и в презрении к любым моральным устоям. Об этом свидетельствует тот материал, который у меня накопился в ходе работы над данной книгой, часть которого я собираюсь изложить в настоящем разделе. Но об этом говорит не только собранный мною материал. Историки-культурологи Б.Успенский и Ю.Лотман проанализировали тенденции в московской культуре XVII века и пришли к выводу о том, что в течение XVII в. в этой культуре размывались понятия добра и зла, границы хорошего и плохого и возникал большой устойчивый пласт нейтрального ([136] 1). Таким образом, даже не прибегая к конкретным примерам, а анализируя тенденции развития культуры русского общества, они пришли к выводу о том, что мораль этого общества, вернее его верхушки, в течение XVII века падала, и это отразилось на состоянии культуры. Иного, впрочем, и не могло быть. Власть олигархии всегда в истории сопровождалась не только коррупцией, но и падением нравов и морали общества и, в первую очередь, нравов и морали «верхов» этого общества. Это было во все эпохи – от поздней республики в Риме до «старого режима» во Франции накануне Французской революции и до периода «дикого капитализма» в России в 1990-е годы. Как было показано выше, олигархический режим начал складываться в России в конце XVI – начале XVII вв., постепенно усиливался в течение XVII в. и достиг своего апогея в XVIII веке. Очевидно, одновременно с этим процессом или параллельно ему шел и процесс падения морали и нравов верхушки русского общества, который, в свою очередь, стимулировал дальнейший рост коррупции государственной власти. Тот ураган, который, по образному выражению историков, пронесся в конце XVI – начале XVII вв. по России, не только вызвал демографический апокалипсис, разруху и Смуту, он привел к тому, что все моральные «отстои» общества оказались наверху. Как мы видели, разбогатели в этот период в первую очередь те, кому хватило совести спекулировать продовольствием в период страшнейших голодоморов и вымирания большей части населения или попросту грабить это население. Именно эти люди и их потомки и сформировали ту верхушку, которая правила в течение всего XVII в. В последующем в эту верхушку периодически впрыскивалась «свежая кровь»: в нее попадали новые представители олигархии типа Меншикова, Остермана, Шувалова и Потемкина, которые обладали всеми необходимыми для этого качествами, то есть отсутствием моральных принципов. Но ядро этой верхушки оставалось во многом неизменным: многие из тех олигархических фамилий, которые были на слуху в XVII в., сохранили свое богатство и влияние и в течение XVIII века. Поэтому моральные нормы (вернее, их отсутствие) внутри этой верхушки не могли измениться в лучшую сторону: яблоко от яблони недалеко падает, дети в олигархических семействах воспитывались под влиянием своих родителей. А если моральные нормы и менялись, то в худшую сторону, за счет той «свежей крови», которая периодически приливала, принося на самый верх самых отъявленных подонков. Вот примерная схема, объясняющая, почему в России сформировалась и существовала такая верхушка, которую язык никак не поворачивается назвать «элитой», при всем даже обесценении значения этого слова в последнее время. Итак, давайте рассмотрим на конкретных примерах, какими же были представители верхушки русского общества в XVII-XVIII веках. Деятельность Бориса Годунова и Василия Шуйского (конец XVI - начало XVII вв.), сознательно моривших голодом целые города, убивавших законных царей и малолетних царевичей, вводивших крепостное право и кабальное холопство и пытавшихся уничтожить все население страны к югу от Тулы, была уже подробно описана в предыдущих главах, нет смысла еще раз все это повторять. Кто-то может возразить: им пришлось править в условиях жесточайшего кризиса, разрухи и Смуты, то есть «время было такое», требовавшее жестких мер. Но дело не в жестких мерах. Кризис и разруха начались уже при Иване Грозном, вследствие воздействия внешних факторов (глобализации), причем как было показано, разрушительное воздействие этих внешних факторов в течение его царствования было значительно сильнее, чем в период правления Годунова (1598-1605 гг.) и Шуйского (1606-1610 гг.). Но этот царь, как мог, пытался бороться с кризисом, в том числе посредством жестких мер по отношению к «беспредельщикам», чем спасал страну и ее население от гибели. А в случае с Годуновым и Шуйским речь идет не о «мерах», а о страшном злодействе. Эти цари выступали главными злодеями: на них кровь убитых членов царской семьи, они виновны в организации страшного дефицита хлеба в городах, превратившего их в «лагеря смерти», в принудительном изъятии товарных запасов у крестьян, приведшем к повальному мору в деревнях, в прямом уничтожении населения страны в результате террора, карательных экспедиций и войны с собственным населением (восстания Хлопка, Болотникова и другие). Именно они – главные виновники того размаха гражданских войн, которого те достигли в период Смуты и которые принесли неисчислимые бедствия населению. Иван Грозный своими жесткими мерами, в том числе опричниной, удержал страну от Смуты, а они эту Смуту, наоборот, разожгли и усиливали. Можно с полной уверенностью сказать, что если бы Годунов начал править страной не в 1598 году, а лет на 30 раньше, то Смута и демографический апокалипсис в России произошли бы уже тогда, потому что он своими (зло)действиями в течение своего царствования (1598-1605 гг.) многократно усиливал разрушительное воздействие того урагана, который гулял в этот период по нашей стране. Злодейства царя Бориса Годунова – одна из главных причин Смуты. Перейдем к Алексею I Романову (1645-1676 гг.). Каков был моральный облик этого царя, прозванного «тишайшим»? Именно к нему относятся слова В.Ключевского: «при старой династии [Рюриков] Москва… не видывала такой быстрой смены пренебрежения к народу заискиванием перед толпой» ([55] XLVII). В обоих случаях – во время соляного и медного бунта – поведение царя было, мягко говоря, не на высоте. Он обещал народу «разобраться», но даже и не пытался это сделать – например, организовать следствие и справедливый суд над виновниками злоупотреблений. Очевидно, что ему и так было все ясно, без всяких «разбирательств», и главная цель его «заискивания перед толпой» состояла в том, чтобы успокоить или обмануть ее, сделав вид, что он ничего не знает, с тем, чтобы дать возможность скрыться основным преступникам и стянуть верные войска. В первом случае (соляной бунт 1648 г.), когда у него таковых почти не оказалось (стрельцы примкнули к толпе мятежников, а немецкие наемники решили не вмешиваться и самоустранились), он все равно дал возможность главному вору Б.Морозову ускользнуть от возмездия, зато быстро нашел вора помельче – П.Траханиотова – и не взирая на то, что тот был его родственником, казнил его прямо тут же, на глазах у толпы, без всякого суда и следствия. А во втором случае (медный бунт 1662 г.) опять обещал народу «разобраться», тем временем принял все меры, чтобы от возмездия ускользнул главный вор Милославский (спрятал его от толпы в покоях царицы), а когда подошли верные войска, то утопил восстание в крови, перебив, казнив, покалечив и репрессировав 22 000 человек. Как видно из этих двух примеров, мораль и справедливость для царя Алексея – абсолютно пустой звук, имеет значение только сила. Пока толпа с кольями сильнее его, он готов ей кидать на растерзание даже своих родственников, но лучше начать с тех, кто помельче и не так ему дорог. Зато уж когда он сильнее толпы, он готов «оторваться по полной программе»: перебил и репрессировал половину московского городского населения, абсолютное большинство которого не было ни в чем виновато – просто отомстил ему за свой испуг. Характерен еще один эпизод, который был выразительно описан англичанином Коллинсом: царь Алексей убил железным посохом просителя, сунувшегося к нему не вовремя с челобитным письмом ([98] 3, с.113). Очевидно, что жизнь простых людей для царя не имела абсолютно никакой ценности. Не церемонился Алексей и с представителями старой аристократии, которые не хотели принимать мораль новой знати и ее новую идеологию и религию. Боярыню Морозову и ее сестру Авдотью Урусову подверг пытке, а затем посадил в земляную тюрьму, содержанием в которой они были быстро убиты. При этом, как указывали М.Покровский и В.Сторожев, вся их «вина» состояла в том, что они приютили у себя дома протопопа Аввакума (приверженца старой веры, отказавшегося от нее отступиться) и слишком редко выходили в «свет», тяготясь разнузданными нравами новой знати ([98] 3, Текстовые приложения, с.40а). Царя не смутило ни отсутствие состава преступления двух несчастных женщин, ни тот факт, что они были потомственными аристократками, в отношении которых действовали особые законы. Но мы уже убедились, что понятия справедливости и законности для него были чужды, судя по всему, единственный критерий, по которому он карал или миловал, состоял в том, выгодно это было ему самому и его ближайшему окружению или нет. Что касается ближайшего окружения царя Алексея, о котором уже говорилось, то оно также не отличалось наличием какой-либо морали и нравственности. Дядя царя И.Романов и его «наставник» Б.Морозов со своими бандами беззастенчиво увозили крестьян у окрестных помещиков, грабили и разоряли страну через механизм соляной, табачной и прочих монополий. Л.Плещеев (тоже родственник царя) вымогал деньги у зажиточных людей, посаженных им по ложному доносу в тюрьму. Еще один царский родственник, П.Траханиотов, воровал жалование служилых людей. Тесть царя Милославский и купец Шорин фактически выступали в качестве крупных фальшивомонетчиков, организовав целую сеть по выпуску фальшивой монеты (хотя официально чеканили медную монету как бы от имени государства). Отсутствие моральных принципов характерно не только для царя и его ближайшего окружения и касается не только их «профессиональной» деятельности. Таким же отсутствием морали характеризуется и семейный быт новой знати, сформировавшейся ко второй половине XVII в. В сочинении Котошихина, относящегося к данному периоду, по словам В.Ключевского, изображен «произвол родителей над детьми, цинизм брачного сватовства и сговора, непристойность свадебного обряда, грубые обманы со стороны родителей неудачной дочери с целью как-нибудь сбыть с рук плохой товар, тяжбы, возникавшие из этого, битье и насильственное пострижение нелюбимых жен, отравы жен мужьями и мужей женами, бездушное формальное вмешательство церковных властей в семейные дрязги» ([55] LII). Состояние семейной морали и нравственности во второй половине XVII в. хорошо иллюстрирует также следующий факт. Как указывает А.Буровский, в семье Нарышкиных, родственников Петра I по матери, были распространены близкородственные половые связи ([11] с.367), которые, судя по всему, были к тому же весьма беспорядочными. В частности, Петр I совсем не был уверен, что царь Алексей I был его настоящим отцом , ввиду отсутствия у Петра внешнего сходства с Алексеем и другими Романовыми и ввиду пересудов на эту тему. В один прекрасный день он решил, наконец, выяснить, кто же его настоящий отец: схватил своего дядю Федора Нарышкина (брата матери), которого заподозрил в своем «отцовстве», и стал его пытать на дыбе. А тот и говорит: много нас ходило к твоей матушке, черт тебя знает, чей ты сын ([11] с.363). Данный факт характеризует не столько самого Петра I, который стал жертвой распутства своей матери, сколько Алексея I, поскольку все это происходило в его царствование. Вряд ли он не знал или не подозревал о распутстве своей жены, но не обращал на это внимания и продолжал с ней жить – значит, он считал такое поведение своей жены и царицы Русского государства вполне допустимым! Как видим, уже в допетровскую эпоху в верхушке русского общества образовался не просто «устойчивый пласт нейтрального», как это научно-философски сформулировали Б.Устинов и Ю.Лотман, а я бы сказал, «устойчивый пласт аморального»: большая прослойка людей на самом верху с совершенно аморальным поведением, действиями и образом жизни. Перейдем теперь к эпохе Петра I (1689-1725 гг.). В первые годы его царствования страной фактически правил клан Нарышкиных, насчитывавший десятки человек, тот самый, к которому относились мать Петра Наталья и его дядя (или, возможно, отец?) Федор. Как пишет А.Буровский, они «вошли в историю как ворюги совершенно несказанные и к тому же люди низкие по своим душевным качествам»; историк полагает, что Нарышкины за несколько лет своего пребывания у «кормушки» просто целенаправленно разворовывали казну и присваивали казенное имущество ([11] с.367). Так, дядя Петра I, Лев Нарышкин, по словам историка, «”прихватизировал” ни много ни мало 8 каширских заводов», которые, в частности, производили оружие и другие ценные изделия – и в дальнейшем бoльшая часть этих заводов была им разорена и перестала существовать ([11] с.432-433). А В.Ключевский полагает, что именно за те 5 лет, пока Нарышкины были у власти, профессиональная армия, достигавшая до того половины всего воинского контингента, почти полностью развалилась или перестала существовать (помимо всего прочего, на ее содержание требовалось довольно много денег), и «комплектование войска Петр застал в полном расстройстве» ([55] LXI). Не лучше были и те новые люди, которых поднял, в иных случаях с самых «низов», и приблизил к себе Петр I. Но начнем с личности самого царя, потому что тот круг людей, который складывался вокруг него, во многом определялся его собственными моральными ценностями – друзей для досуга и помощников в работе он подбирал себе в соответствии с ними. Какими же были моральные ценности «великого» Петра? Выше уже говорилось о том, что сам этот царь рубил головы стрельцам – факт совершенно беспрецедентный за всю историю существования Русского государства. Но он не только сам рубил им головы – перед этим он собственноручно их пытал. Как пишет А.Буровский, именно за этим занятием его застала большая группа датчан, которая из любопытства решила посмотреть, что же происходит в стоящих особняком избах, про которые рассказывают страшные вещи. И «застукала» царя, собственноручно пытавшего несчастных стрельцов. Петр I был страшно потрясен и взбешен, увидев датчан, приказал своим помощникам препроводить их (в тайную полицию) к Ромодановскому ([11] с.404) - очевидно, чтобы как-то повлиять на нежелательных свидетелей или избавиться от них. Однако помощников в тот момент у него оказалось мало, а датчан - слишком много, им удалось благополучно ускакать, поэтому секрет выплыл наружу. Но что заставило Петра собственноручно заняться таким делом, которым у всех царей и до, и после Петра занимались специальные люди, специальные не только по роду своего занятия, но и по своим душевным качествам, способствующим такого рода занятию? По мнению А.Буровского, «Петру просто ХОТЕЛОСЬ пытать» стрельцов (выделено автором). Как он далее пишет, «Петру I, скорее всего, нравились страдания и смерть – возможно… от желания почувствовать свою власть» ([11] с.404, 124). Но что не менее страшно – его не смущали пытки и казнь невинных людей. Как указывает историк, «стрелецкий бунт» от начала до конца был выдуман Петром ([11] с.402), поэтому он сам не мог не понимать беспочвенности обвинений, выдвинутых против стрельцов. Другим очень похожим случаем, характеризующим те же качества Петра: садизм, жестокость и отсутствие чувства справедливости, - является «дело царевича Алексея», сына Петра I от первого брака. Это «дело», как выяснили историки (В.Сторожев, А.Буровский, Л.Анисов и другие), также от начала до конца было выдумано самим Петром ([11] с.462-469; [98] 3, с.184(а); [2]). Действительной причиной расправы над Алексеем, судя по всему, стали козни Меншикова и Екатерины, новой жены Петра I. А поводом для начала расправы над царевичем стало рождение у Петра I сына от Екатерины, а перед этим – внука (сына самого Алексея), в связи с чем царевич перестал быть единственным наследником престола. Показательно в этом отношении, что первое письмо Петра к Алексею, в котором он начал требовать его отречения от наследования престола, было вручено ему лично царем в день появления на свет второго сына Петра I, хотя датировано намного более ранним числом (очевидно, чтобы скрыть связь между этими событиями). А когда царевич письменно отрекся, Петру этого показалось мало, и он стал требовать, чтобы тот добровольно постригся в монахи. При этом, как указывает А.Буровский, в письмах не было ни слова о каком-то заговоре против царя – Петр просто хотел устранить Алексея как потенциального наследника ([11] с.465). Когда же, наконец, царевича доставили из-за границы в Петербург, Петр его сам несколько раз пытал и подвергал избиению плетьми, и после последнего такого избиения Алексей умер . Конечно, для того чтобы обосновать устранение царевича, необходимо было придумать «заговор», что и было сделано. А пытки нужны были, чтобы выбить из царевича признание в «заговоре». Однако, как отмечает А.Буровский, среди «заговорщиков» не оказалось ни одной серьезной фигуры – все какие-то слуги или мелкие дворяне, что указывает на смехотворность состряпанного обвинения ([11] с.467). Разумеется, отношения между Алексеем и Петром I в этот период не были теплыми: в этом виноват был, прежде всего, сам царь, насильно отправивший свою первую жену в монастырь и женившийся второй раз, чего Алексей, конечно, не мог забыть. Но вряд ли это объясняет действия Петра. Скорее всего, как полагают историки А.Буровский и М.Погодин, причина заключалась в стремлении устранить царевича со стороны новой знати: Меншикова, Екатерины и других «птенцов» ([11] с.462; [2] с.102). Они опасались, что, если Алексей станет царем (а он был умным, образованным и способным юношей), то их власти придет конец. Конечно, для них было бы намного лучше, если бы наследником стал малолетний сын Екатерины – тогда они могли продолжать беспрепятственно властвовать и воровать в свое удовольствие. В любом случае, каковы бы ни были мотивы самого Петра и его окружения в убийстве царевича Алексея, они ни в коей мере не могут оправдать этого чудовищного поступка и свидетельствуют о чрезвычайной моральной деградации царя. Как писал И.Солоневич, поведение Петра, замучившего своего сына пытками до смерти, а затем преспокойно певшего на его панихиде, указывает «на полное отсутствие всяких нравственных чувств вообще» ([117] с.467). Еще один факт, не вызывающий сомнения – чрезвычайная половая распущенность и безответственность Петра в вопросах личных взаимоотношений. Он в буквальном смысле не пропускал мимо себя ни одной симпатичной женщины. Как уже говорилось, известно о более чем 100 его незаконнорожденных детях, к которым он был совершенно равнодушен и никогда не оказывал им никакой помощи. Его сексуальные приключения не ограничивались придворными дамами и дворянскими женами и дочерьми, он не брезговал и прислугой, а также уличными девками, которых снимал в кабаках во время своих поездок в Западную Европу ([11] с.340-341). Подробности этих своих сексуальных приключений и свои ощущения от секса с уличными девками он описывал в письмах своей «любимой» жене Екатерине: такая вот «любовь» ([107] 5, с.225). Она ему, впрочем, платила той же монетой: известно о почти двух десятках ее мимолетных связей, иногда длившихся всего несколько недель; обе ее дочери считались большинством современников рожденными вне брака ([11] с.482; [98] 3, с.226). Но беспорядочные половые связи Екатерины, по-видимому, столь же мало волновали самого Петра, сколь мало ее волновали его связи c девками и чужими женами. Зато когда у Екатерины возникла более сильная или длительная привязанность к Вильяму Монсу, то Петр I тут же казнил последнего. Со своими женами и любовницами он вообще не церемонился. Первую жену Евдокию Лопухину в расцвете молодости заставил уйти в монастырь. Как пишет историк Л.Анисов, ее вины не было никакой, Петр заточил насильно в монастырь 22-23-летнюю женщину после 5-6 лет брачной жизни, мать двоих детей – это «жестоко, бесчеловечно и в высшей степени самоуправно» ([2] с.31-32). Связь со своей фактической второй (гражданской) женой красавицей Анной Монс Петр поддерживал 13 лет. В течение всего этого времени он держал ее в уединенном месте и иногда тайно от всех навещал. А когда через 13 лет выяснилось, что у нее была также связь с другим человеком, то так рассердился (как будто она была его законная жена, а не тайная любовница, которую он даже стыдился показывать другим!), что на три года посадил ее под арест, отобрал дом, который ей до этого подарил и чуть было не сослал ее в Сибирь ([125] с.319). Для полноты картины следует добавить, что, по данным М.Покровского и А.Буровского, Петр был еще и педерастом, спал со многими своими денщиками, которых наградил сифилисом, привезенным из Европы (как и Екатерину) ([11] с.341; [98] 3, с.210). С учетом этого не исключено, что и с Меншиковым его связывали в молодости не только дружеские отношения: в письмах к нему он в ожидании встречи с ним проявлял нетерпение, как будто в ожидании любовного свидания. Спустя несколько лет это нетерпение из писем исчезло, и сразу же резко изменились их отношения: Петр не отвечал на письма Меншикова, отказывал во встрече ([86] с.108). К сожалению, все изложенные выше факты подтверждены многими источниками и в них не приходится сомневаться. Окружавшие Петра персоналии подбирались соответственно его интересам и его морали и развлекались также соответственно. Швейцарец Лефорт был главным поставщиком доступных женщин для всей компании. Из других развлечений главными были пьянство и дебоширство. По описанию князя Куракина, в начале царствования Петра было «дебошество и пьянство такое великое, что невозможно и написать, что, по три дня запершись в дома, бывали так пьяны, что многим случалось оттого и умирать» ([117] с.458). То же самое продолжалось в течение всей жизни царя. За полгода до его смерти Лефорт писал: «Я не могу понять положения этого государства. Царь шестой день не выходит из комнаты и очень нездоров от кутежа… Уже близко маскарады, и здесь ни о чем другом не говорят, как об удовольствиях, когда народ плачет… Не платят ни войскам, ни флоту, ни коллегиям, ни кому бы то ни было…» ([98] 3, с.203). Во время царских приемов Петр всех заставлял пить сивуху, которую солдаты носили ведрами и предлагали по очереди гостям. А кто отказывался, тому вливали ее в рот силой, не щадя при этом ни женщин, ни священников, чем несказанно изумляли иностранцев. Боярин Головин ненавидел салат и уксус, о чем стало известно Петру I. На одном из приемов он решил позабавиться: велел держать боярина, а сам стал ему запихивать и лить в рот и в нос салат и уксус, до тех пор, пока тот сильно не закашлялся и у него не хлынула из носа кровь ([98] 3, с.178). Как писал И.Солоневич, комментируя эти развлечения царя и его «птенцов», «совершенно очевидно, что ни при какой оценке этих признаков ни порядочности, ни честности, ни приличию при Петре места не было… Никакой порядочный москвич… не мог пойти со своей женой, невестой или дочерью в петровский публичный дом, где ее насильно будут накачивать сивухой, а то и сифилисом снабдят. Петр шарахался от всего порядочного в России, и все порядочное шарахалось от него» ([117] с.460). Развлечения царя и его «птенцов» не ограничивались пьянством, дебошами и беспорядочными половыми связями, были и развлечения покруче, в которых тоже было принято участвовать всем «коллективом». Некоторые соратники Петра, как уже говорилось, участвовали в казни стрельцов в 1698 г. не только в качестве зрителей, они рубили головы стрельцам вместе с самим царем – подобно тому, как члены банды убийством доказывают свою преданность ее главарю. А как указывают В.Сторожев и Н.Павленко, посмотреть финальные пытки и экзекуции царевича Алексея с 19 по 26 июня 1718 г., после которых тот скончался, «птенцы» приходили как в театр каждый вечер и почти в полном составе: Меншиков, Долгоруков, Головкин, Апраксин, Мусин-Пушкин, Шафиров, Бутурлин, Толстой и другие, - надо полагать, присутствуя на этих ежевечерних «представлениях» в качестве «зрителей» ([86] с.337-338; [98] 3, с.200а). Роковую роль в деле царевича Алексея сыграл Петр Толстой, один из видных вельмож того времени. В отличие от новых людей в окружении царя, он был потомственным дворянином, имел родословную, известную с XIV века, причем уже в XVI в. его предки служили воеводами и занимали другие высшие государственные должности. Сам он, по определению Н.Павленко, был «образованный и начитанный человек, принадлежавший к духовной элите своего времени» ([86] с.262-263). Он много лет служил российским посланником в Турции, затем ему было поручено «дело царевича». И что же делает этот «представитель духовной элиты» для того, чтобы добиться расположения Петра? Обманом и подкупом окружающих он завлекает царевича Алексея в Россию из Европы, где тот жил под покровительством его родственника – австрийского императора Карла VI. Подкупив австрийских чиновников, которые начинают после этого врать Алексею, Толстой заставляет его поверить в то, что австрийский император его предал, что его вот-вот выдадут Петру и поэтому ему лучше самому явиться, убеждает его, что отец на него зла не держит и ему ничто не угрожает. Наконец, он, действуя грубой силой, препятствует встрече царевича с Карлом VI, когда они приезжают в Вену, хотя Карл передал свою настоятельную просьбу о личной встрече с царевичем – встрече, которая могла бы все изменить и спасти Алексея. А между тем, Толстой прекрасно понимает, что на самом деле ожидает царевича в России и называет его в письмах «нашим зверем», намекая на то, что он его обложил со всех сторон и травит как зверя ([86] с.327-333). И после приезда Алексея в Россию лично участвует в проведении над ним пыток и истязаний, ничуть не тяготясь тем, что в глазах царевича он выглядит теперь отъявленным подлецом и предателем, грубо и цинично его обманувшим. Главное для него – выслужиться перед царем и получить обещанную ему награду. И Петр не поскупился. Как пишет Н.Павленко, то, что получил Толстой до того, за долгие годы службы, «выглядит ничтожным по сравнению с тем, что он получил… в награду за блестяще завершенное дело царевича» ([86] с.336) - чин действительного тайного советника, 10 тысяч крепостных и прочие награды, которые посыпались на него золотым дождем. Несмотря на это, коварство и подлость Толстого, судя по всему, произвели сильное впечатление и на самого Петра I, и, возможно, вызвали опасение, что когда-нибудь тот может их применить и против него самого. По свидетельству очевидцев, однажды Петр I взял Толстого за голову и сказал: «Голова, голова, кабы ты не была так умна, я давно бы отрубить тебя велел» ([86] с.335). Благодаря упроченному таким образом положению и богатству, Толстой стал одним из «верховников»-олигархов, сохранив свое положение и после смерти Петра I. Но участие в расправе над царевичем в дальнейшем обернулось роковым для него образом. Так получилось, что второй сын Петра I умер еще в младенчестве, и единственным наследником по мужской линии стал Петр II, сын царевича Алексея. Толстой страшно боялся, что тот ему отомстит за смерть отца, и чем больше тот взрослел, тем больше он боялся. Именно этот страх, по мнению Н.Павленко, и заставил его принять активное участие в дворцовых интригах ([86] с.348-349). Толстой пытался помешать женитьбе Петра II на дочери Меншикова, опасаясь не без основания, что после этого Петр II с Меншиковым над ним расправятся, в итоге был арестован и вместе с сыном сослан на Соловки, где вскоре и умер. Так соучастие в преступлении, совершенном против царевича Алексея, привело сначала к возвышению, а потом к гибели вельможи. Мести Петра II за убийство его отца царевича Алексея боялся, кстати говоря, не только Толстой, но и многие другие соучастники этого преступления, включая, судя по всему, и самого Петра I. В 1723 г. французский дипломат Кампредон писал о том, что Петр I ненавидел «сына царевича», то есть будущего Петра II ([86] с.515). Спрашивается, за что дед мог ненавидеть своего собственного внука, невинного 8-летнего ребенка, каким тот был в 1723 году? Только за то, что Петр I сам, своими собственными руками, убил его отца, и за то, что внук, когда вырастет, не простит этого убийства деду! Толстой был не единственным вельможей в эпоху Петра, который не принадлежал к числу новых людей типа Меншикова и Екатерины, вылезших «из грязи в князи». Как уже отмечалось, среди правящей верхушки намного больше было как раз представителей потомственных знатных фамилий, выдвинувшихся намного ранее, на рубеже XVI-XVII вв. и имевших большую власть и влияние при Петре I. Одним из таких людей, помимо Петра Толстого, был также Борис Шереметев, потомок боярского рода, известного с XVI в., уже в юности унаследовавший немалое состояние от родителей. Он был одним из немногих в окружении царя, кто сохранял на него большое влияние и, тем не менее, умудрялся не участвовать в наиболее одиозных его мероприятиях (казни стрельцов, пытках царевича Алексея), равно как и в петровских запоях и дебошах, и потому в глазах петровских «птенцов» был «чистоплюем» и аристократом. Воровал, как пишет Н.Павленко, он также «умеренно», в отличие от других вельмож. Вместо этого он очень умело выпрашивал у царя подарки и награды, жалуясь ему на свою «нищету» и рассказывая ему, как много он сделал для царя за долгие годы верной службы ([86] с.174). Казалось бы, в лице Б.Шереметева мы видим одного из лучших представителей русской аристократии, действительной «духовной элиты» русского общества, заботившейся о том, чтобы не замарать свои руки и душу в крови и грязи, в которой погрязла новая «пена», всплывшая на поверхность при Петре. Но не тут-то было! Выясняется, что во время осады Риги, которой руководил Шереметев, он неожиданно взял отпуск на 2 месяца и уехал; а за время его отсутствия от голода в его армии умерло 10 000 солдат и офицеров (!), которых он оставил без продовольствия. А ведь перед отъездом он уверял царя, что провианта много и проблем в его отсутствие не будет ([86] с.229). Совершенно очевидно, что продовольствие было продано, скорее всего, за границу, где цены на него в то время были во много раз выше, чем в России, и что на этом сам Шереметев хорошо нажился. А чтобы не отвечать перед подчиненными, срочно уехал в отпуск – до того времени, пока не подошла следующая партия продовольствия. И что же царь? Посердился немного, да и только, даже не наказал, нельзя же наказывать своего любимца . Выясняются и другие нелицеприятные подробности, касающиеся аристократа Шереметева. Оказывается, под видом того, что армии требуются лошади, он реквизировал у крестьян и помещиков во время передвижения армии сотни или тысячи лошадей, часть которых на самом деле забирал в свою личную конюшню. А его адъютант поощрял среди подчиненных ему офицеров доносы, и с тех, на кого они поступали, требовал крупные взятки – за то, чтобы не давать хода расследованию в связи с поступившим доносом ([86] с.246-248). Разумеется, адъютант Шереметева не мог все это делать без ведома своего начальника. И крепостником он был жестоким и непреклонным. Как пишет Н.Павленко, он «проявлял неизмеримо больше заботы о лошадях, чем о людях» ([86] с.256). Когда его крестьяне умирали от голода ввиду неурожая и просили освободить их в этом году от уплаты оброка, он отказал и объявил, что за неуплату оброка запорет батогами. При этом был богачом уже в юности, имел много поместий и крепостных и сорил деньгами – во время одной поездки на Мальту потратил более 20 тысяч рублей – огромная сумма по тем временам ([86] с.254-255). Поэтому для того, чтобы жить в богатстве и славе, ему вовсе не требовалось ни морить голодом свою армию, ни мучить своих крестьян. Зато к концу жизни он многократно увеличил свое состояние, и его сын стал во второй половине XVIII в. самым крупным помещиком и одним из самых богатых людей страны – после революции 1917 года в его огромных дворцах сделали прославившиеся на весь мир музеи. Изложенные выше факты основаны на достоверных источниках. Именно эти люди правили страной в эпоху Петра I. Толстой и Шереметев – далеко не самые худшие, а, как следует из вышесказанного, одни из лучших представителей правящей верхушки того времени, которых историки причисляют к «аристократии» и «духовной элите». Описывать худших представителей, полагаю, не имеет смысла. Как писал в свое время русский историк и филолог князь Н.Трубецкой, «знаменитые “птенцы гнезда Петрова” были большей частью отъявленными мошенниками и проходимцами» ([34] с.52). Более категоричен в своих оценках И.Солоневич: «около Петра подбиралась совершеннейшая сволочь» (выделено автором) ([117] с.460). Перейдем теперь к царствованиям Екатерины I (1725-1727 гг.) и Анны Иоанновны (1730-1740 гг.). О самой Екатерине выше уже было много сказано. Историки называют ее «публичной девкой», воссевшей на царский престол, некоторые из них полагают, что именно она отравила Петра I ([11] с.442, 484). К этому надо добавить, что, как теперь выяснено, она была еще и двоемужницей. Она вышла замуж задолго до того, как оказалась в постели у Меншикова, потом перекочевала в постель к Петру I, который позднее на ней женился. Но старый ее брак никто не расторгал, и, будучи женой русского царя, а позднее русской императрицей, она формально продолжала оставаться и женой Иоганна Крузе, жителя Мариенбурга, о чем, кроме нее самой, по-видимому, никто в ее окружении не знал ([11] с.482). Что касается эпохи Анны Иоанновны, то здесь наиболее интересна личность самой императрицы, поскольку окружавшие ее иностранцы (Бирон, Остерман, Миних, Левенвольде и т.д.) являются не столько явлением русского общества того времени, сколько совершенно особенным явлением, на котором у меня нет возможности, да и желания, отдельно останавливаться. Племянница Петра I, из вечно нуждавшейся и почти нищенствовавшей бедной родственницы в одночасье превратившаяся во всесильную императрицу, она, как говорится, дорвалась до богатства, о котором даже и не могла до этого мечтать, и старалась за время своего царствования наверстать все упущенные ранее возможности жить в свое удовольствие. Самоустранившись от управления страной, она занялась исключительно тем, что утоляла свой ненасытный голод к роскоши, потехам и развлечениям. По словам Н.Павленко, она «проявляла болезненную страсть к роскоши» ([86] с.565). Анна приказала строить новый огромный и роскошный Зимний дворец, взамен того маленького и скромного, который в то время был. Она устраивала бесконечные иллюминации, фейерверки, балы, маскарады, торжественные обеды и ужины с сотнями гостей. Как писал англичанин Рондо в донесении английскому двору, «не могу выразить, до чего доходит роскошь двора в одежде. Я бывал при многих дворах, но никогда не видел таких ворохов золотого и серебряного галуна, нашитого на платья, такого изобилия золотых и серебряных тканей» ([86] с.565). Что касается личности Анны, то Н.Павленко дает ей следующую характеристику: «императрица жестока, груба, расточительна. Ее духовные запросы низки, а основная черта характера – лень» (ibid). Развлечения ее действительно отличались грубостью и были чрезвычайно примитивными. Например, она развлекалась медвежьей и волчьей травлей, которые в течение 1737 г. устраивались для нее чуть ли не ежедневно (!). Она держала при себе женщин, которые должны были без устали говорить, пока она готовилась ко сну и когда она просыпалась, развлекая ее таким образом. При ней также всегда была целая команда шутов, над которыми она всячески потешалась. Она особенно любила наблюдать, как они друг друга бьют. Например, все шуты выстраивались вдоль стены, а один бил остальных по очереди по поджилкам, заставляя упасть. Или устраивала между ними драку, да так, чтобы они таскали друг друга за волосы и царапались до крови ([86] с.566-568). Как пишет А.Буровский, «Анна Ивановна очень любила унижать. Ее шуты не только дрались между собой… но и дружно кидались на всякого свежего человека, с чем бы он ни входил к императрице. Был ли это царедворец, вошедший с докладом, гонец из действующей армии или иноземный посол, шуты оплевывали его, ругали, обзывали мерзкими словами, пугали неожиданными рывками или делая “козу” в нескольких сантиметрах от глаз. Когда человек шарахался, пугался, старался не запачкаться об шутов, игравших самыми натуральными какашками или делавших вид, что мочатся на вошедшего, императрицу это особенно радовало… случалось, шуты действительно мочились, и это вызывало просто судороги восторга у царицы и ее ближайших наперсников. То есть “смешным” было унижение человека, его отвращение и испуг» ([12] с.103). К указанным чертам характера Анны Иоанновны надо добавить и такую, как мстительность. За то, что члены Верховного тайного совета попытались ограничить ее власть в 1730 г., она жестоко расправилась с теми из них, кто проявил в этом наибольшую активность, прежде всего, с Голицыным и Долгорукими, которые были ею отправлены в ссылку. Но со временем ей показалось этого слишком мало, она решила им отомстить уже как следует – и за попытку ограничить ее власть, и, очевидно, за то пренебрежение, которое они выказывали к ней тогда, в момент переговоров с ней о выдвижении ее на трон. Спустя 9 лет, в 1739 г., по приказу императрицы Голицын и шестеро Долгоруких были привезены в Новгород, там их пытали, а затем подвергли мучительной казни ([86] с.244, 549). Историки однозначно расценивают это как акт мести Анны Иоанновны за события 1730 г., поскольку никаких новых серьезных прегрешений за ними не числилось . Судя по всему, Анна была и чрезвычайно завистлива. Она жестоко расправилась с еще одним представителем рода Голицыных, князем Михаилом Голицыным. Вся «вина» его заключалась в том, что он женился по сильной любви на итальянке, причем не знатного происхождения, которая приехала к нему в Россию, а сам князь, для того чтобы жениться, принял католичество. Когда Анна об этом узнала, брак по ее приказу был расторгнут, супруга князя была выслана из страны, а самого князя она сделала своим шутом, вместе с другими аристократами, которые ей чем-то не угодили: графом Апраксиным и князем Волконским. Затем, в назиданье Михаилу Голицыну (ишь чего выдумал – жениться по любви, да еще на иностранке!), она заставила его сыграть роль жениха на шутовской свадьбе в специально построенном для этого Ледяном доме. В роли невесты при этом выступала уродливая карлица-калмычка – приживалка императрицы ([86] с.566-568). Похоже, для Анны, которую никто по-настоящему не любил, и даже Бирон, похоже, ее лишь терпел, «работая» в качестве ее любовника в обмен на всевозможные блага , невыносима была сама мысль о том, что кто-то в ее окружении женился по сильной любви. За это и поплатился несчастный князь Голицын и его любимая жена-итальянка. И это был не единственный случай проявления такой мстительной зависти. Еще одной ее жертвой стал красавец Шубин, возлюбленный Елизаветы, будущей императрицы, у которых между собой случилась сильная любовь. Перенести такого в своем окружении императрица была не в состоянии, тем более что уродливая Анна завидовала красавице Елизавете. Шубин был схвачен и выслан – сначала в Ревель, затем в Сибирь – подальше от своей возлюбленной, где содержался в качестве тайного арестанта, без предъявления какого-либо обвинения ([86] с.605). Если попытаться охарактеризовать личность императрицы Елизаветы (1741-1762 гг.), то она может показаться прямо-таки ангелом по сравнению с описанными выше персоналиями. Из всех пороков ей были присущи лень и отвращение к делам, о которых уже выше говорилось, а также слишком сильное пристрастие к любовным увлечениям. Современники ей давали в этом плане достаточно резкие характеристики. Фельдмаршал Миних писал, что «она была чрезмерно сладострастна». Прусский император Фридрих II (пользуясь информацией своих дипломатов) утверждал, что «принцесса Елизавета доводила сладострастие до разврата». А Гельвиг отмечал, что Елизавета «при выборе своих любимцев руководилась в нем единственно телесною их красотою», а не внутренним содержанием человека ([86] с.527). Тем не менее, эти описания, по-видимому, относятся в основном к юности Елизаветы, когда известно о большом числе ее любовников ([86] с.605). Что касается более зрелого возраста, то после высылки Шубина, со своим новым возлюбленным Разумовским она прожила 25 лет, как говорится, душа в душу, и, даже, став императрицей, тайно с ним венчалась. В этот период не известно ни о каких других любовных увлечениях Елизаветы. При этом официально она приняла обет безбрачия, как полагают историки, для того чтобы замаскировать тайные брачные узы с фаворитом ([86] с.615). Объявить официально о своем браке с Разумовским она вряд ли могла – он был сыном простого казака и попал в столицу благодаря замечательному голосу и красивой внешности, из-за которых его направили в церковный хор в Петербург. К числу достоинств Елизаветы следует отнести то, хотя она и управляла государством лишь эпизодически (в силу своей лени), но все же она попыталась хоть немного улучшить управление страной, предприняв для этого такие шаги, которые ей казались правильными. В частности, она отменила смертную казнь и придерживалась этого правила до конца своей жизни – даже приговоренных к смертной казни в ее царствование не казнили, а ссылали в ссылку или на каторгу. О ее попытках улучшить экономическую ситуацию в стране – введение запрета на экспорт хлеба и протекционистских пошлин – ранее уже говорилось. Если в лице Елизаветы мы видим светлое пятно на фоне массы темных личностей, составлявших верхушку русского общества в эпоху «нового феодализма», то того же нельзя сказать об окружавших ее вельможах, которые в основном и правили страной . Канцлер Бестужев, фактический глава «правительства», всю жизнь работал на англичан и регулярно получал от них, в качестве «зарплаты», больше денег, чем на своей официальной работе. Это является уникальным примером не только в русской, но и, пожалуй, в мировой истории коррупции. Столь же беспринципным было все остальное его поведение. Например, после смерти Анны Иоанновны он хлопотал о назначении Бирона регентом при младенце Иоанне Антоновиче, а после падения Бирона – сразу же начал на него клеветать, чтобы выгородить себя. Как пишет Н.Павленко, «порядочность Бестужева оказалась ниже всякой критики» ([86] с.698). Таким же беспринципным человеком был и Петр Шувалов, занявший место Бестужева в конце царствования Елизаветы. Он стал автором целого ряда проектов, целью которых, как он утверждал, было увеличение доходов казны без усиления «тягости народной» ([86] с.708). Но на самом деле большинство этих предложений преследовали личную выгоду, как в случаях с учреждением новых банков и выпуском новых медных денег, которые фактически являлись новыми, более изощренными схемами разворовывания казны. В целом, было бы неправильным полагать, что нравы верхушки русского общества в царствование Елизаветы изменились сколько-нибудь существенно в лучшую сторону. Какой бы сама она ни была более привлекательной личностью по сравнению с ее предшественниками и ее окружением, она ничего не могла изменить, да она и не собиралась особенно ничего менять. Именно в ее царствование появилось такое явление русского общества, как петиметр – великосветский повеса, презирающий все русское и преклоняющийся перед всем иностранным. Именно в ее царствование помещица Салтыкова (Салтычиха) прославилась своими издевательствами над крепостными крестьянами, многих из них замучив до смерти. Роскошь императорского двора и петербургской знати не только не уменьшилась в период царствования Елизаветы и Екатерины II, но даже увеличилась, что еще более контрастировало с той нищетой, в которой погрязла подавляющая часть населения. Это не удивительно – при всех олигархических режимах разрыв между кучкой богачей, аккумулировавших богатство и власть, и основной массой нищего населения, достигал своего максимума, что было показано на множестве примеров во второй книге трилогии. Ниже приводятся факты, показывающие в какой роскоши жила петербургская верхушка второй половины XVIII в., включая самих императриц и их окружение. Петр Шувалов, по описанию французского дипломата Фавье, «возбуждал зависть азиатской роскошью в дому и в своем образе жизни: он всегда покрыт бриллиантами, как Могол, и окружен свитой из конюхов, адъютантов и ординарцев» ([86] с.710). Что касается самой императрицы Елизаветы, то, как указывают М.Покровский и Н.Павленко, она меняла туалеты по 4-5 раз в день, и после нее осталось 15 000 ее личных платьев, размещенных в 32 покоях Зимнего дворца в Петербурге, и еще 4 000 платьев в Москве, а также несколько тысяч пар обуви ([86] с.607; ([98] 4, с.33). А вот что пишет французский историк (русского происхождения) А.Труайя о временах Екатерины II: «столичная и провинциальная аристократия выставляет напоказ роскошь и беспечность, приводящую в изумление иностранцев… Жизнь не по средствам становится правилом. Гардеробы ломятся от нарядов. Маршал Апраксин сшил себе более трехсот камзолов. Новоиспеченные дворянки гордятся тем, что счет их чулок и туфель идет на сотни. Все соперничают в роскоши карет, породистости лошадей, блеске упряжек. Многие мелкопоместные дворяне влезают в долги и разоряются, лишь бы только сохранить привычный дом и прислугу. Желая удержаться на плаву, они продают или закладывают часть имений. Главная цель – казаться не хуже других» ([134] с.406-407). 13.2. Разврат государственного масштаба Екатерина II во всем мире уже давно стала символом развратной и лицемерной правительницы. Об этом написано много книг, снято фильмов, некоторые окружавшие императрицу персоны в связи с этими ее пороками также «прославились», и их имена стали нарицательными . Большинство фактов, используемых в этих книгах и фильмах, подтверждены многочисленными свидетелями и не вызывают сомнения в их достоверности, равно как и приводившиеся выше факты, свидетельствующие о том, что до того как стать императрицей, Екатерина была английской шпионкой и английской ставленницей при царском дворе. Лишь российские историки в абсолютном большинстве до сих пор предпочитали и предпочитают об этих фактах умалчивать или делать вид, что ничего такого как будто бы и не было. Делают ли они это из стыда за то, что у России была такая императрица или из патриотических побуждений, но таким подходом наносят лишь вред – вред исторической правде и настоящему патриотизму. Народ должен знать своих настоящих героев, а не тех, что были кем-то когда-то выдуманы, и должен знать героев как положительных, так и отрицательных. Это его святое право, и никто не вправе лишить его этого права. И настоящий патриотизм состоит не в том, чтобы скрывать все, что было в прошлом плохого или нелицеприятного, а в том, чтобы ценить то, что в прошлом было действительно хорошего и важного, в том, чтобы почитать настоящих, а не мнимых, героев и великих личностей. Это важно не столько для прошлого, сколько для будущего. Главным пороком Екатерины, как уже говорилось, было ее неуемное тщеславие. Все остальное, включая то, во что превратилось для страны ее царствование, и включая многие другие ее пороки, как, например, лицемерие и отсутствие моральных принципов, по существу вытекали из этого главного порока. Она осуществила переворот, свергла законного царя – своего мужа - и участвовала, прямо или косвенно, в его убийстве . Но очень многие не осуждали, а приветствовали этот шаг, поскольку Петр III своими глупыми действиями – бездумной поддержкой Пруссии и объявлением войны Дании – мог завести страну неизвестно куда. Однако большинство тех, кто поддерживал свержение Петра III, полагали, что царем станет законный наследник трона – его сын, малолетний Павел, а Екатерина будет при нем правительницей-регентшей. Поэтому, когда она вдруг объявила себя не регентшей, а императрицей и короновалась как императрица, то есть, по выражению Ключевского, «узурпировала власть дважды», тут же начались восстания. Уже в октябре 1762 г., то есть через 3 месяца после свержения Петра III, обнаружился заговор, в котором участвовали около 70 гвардейских офицеров. Они замыслили посадить на трон законного царя – Иоанна Антоновича (Ивана VI), который со времен Елизаветы содержался в тюрьме, а если это оказалось бы невозможным, то малолетнего Павла I. Заговор был подавлен. Вскоре после этого возник новый заговор во главе с молодым офицером Хитрово, который хотел убить братьев Орловых, присвоивших себе вместе с Екатериной роль вершителей судеб государства. Заговорщиков опять арестовали, в Москве начались волнения. Кто-то сорвал портрет императрицы, висевший на триумфальной арке ([134] с.207). В дальнейшем попытки переворотов будут происходить в течение всего царствования Екатерины, одних Петров Третьих и новоявленных дочерей Елизаветы будет, наверное, с десяток . А императрица, узурпировавшая власть, будет всю жизнь очень неуверенно себя ощущать на троне. Все эти проблемы можно было бы решить очень легко – объявить Павла императором и править от его имени много лет до его взросления, в соответствии со сложившимися традициями и законами. Но не для того Екатерина захватывала власть, чтобы ее кому-то отдавать, даже своему сыну и даже в далекой перспективе. Ради своего тщеславия она была готова на все, на любые жертвы и любые нарушения закона, лишь бы сохранить свалившиеся на нее власть, славу и богатство. Как пишет историк К.Писаренко, «Екатерина предпочла выглядеть в глазах современников и потомков преступницей, но с властью не рассталась» ([45] с.376). Барон де Бретель, хорошо знавший Екатерину, писал в марте 1763 г.: «страх императрицы потерять то, что она осмелилась захватить, настолько явен в ее повседневном поведении, что любой высокопоставленный сановник чувствует себя сильнее ее» ([134] с.210). Немного ранее он писал: «забавно наблюдать, как в дни приемов императрица старается понравиться всем своим верноподданным, как свободно многие обращаются к ней, назойливо надоедая своими разговорами, делами и идеями. Я знаю нрав этой правительницы и, когда вижу, как мягко и грациозно она выносит все это, могу представить себе, чего это ей стоит, насколько она считает себя обязанной выдерживать все это» ([134] с.209). Итак, мы видим, что своим собственным тщеславием Екатерина саму себя загнала в угол – вместо роли действительной правительницы, выстраивающей свою собственную стратегию управления страной, на что она, возможно, была способна в силу своих неординарных качеств: ума, силы воли, хорошей памяти и трудоспособности, - она превратила себя в болонку, все функции которой должны были сводиться к радостному повизгиванию в ответ на идеи и предложения окружавших ее вельмож, любой из которых в сложившейся ситуации «чувствовал себя сильнее ее». Как уже было сказано, все это Екатерина могла в корне изменить одним своим решением – статус регентши при законном сыне-императоре дал бы ей в десять раз больше уверенности в себе и в десять раз больше реальной власти, пусть даже всего на десяток лет – до взросления сына. Но для этого надо было побороть свое тщеславие, а это она была сделать не в состоянии. Все дальнейшее ее поведение в течение ее царствования в значительной мере объясняется той ролью, ролью болонки при вельможах, которую она сама для себя выбрала. Суть этого поведения заключалась в постоянной лжи и лицемерии, которые были необходимы для того чтобы скрыть тот разврат, воровство и пренебрежение интересами своего народа, которые были характерными чертами правящей верхушки. По словам А.Буровского, Екатерина начала свое правление со лжи и лицемерия и продолжала лгать при любом повороте своей политики, даже тогда, когда в этом не было особой необходимости. Он даже полагает, что вранье для нее было способом проведения всей государственной политики ([12] с.378-381). С этим согласны и многие другие историки. Как писал американский историк Д.Блюм, мало кто из великих мира сего когда-либо достигал того уровня лицемерия, какого достигла Екатерина II ([156] p.537). Примеров тому бесчисленное множество. Взять хотя бы ее знаменитый указ о запрещении пользоваться молотком на аукционах по продаже крепостных, который уже упоминался. Как будто от того, что аукционист перестал стучать молотком, а стал вместо этого кричать «продано!», процветавшая в ее царствование работорговля перестала быть таковой! Из той же серии другой ее указ. В то время широко распространилась практика, когда старым или больным крепостным крестьянам, от которых их хозяевам не было уже никакого дохода, помещики давали вольную и тут же выгоняли этих крестьян на улицу из их собственных домов, обрекая на верную смерть. Для борьбы с этой бесчеловечной практикой Екатерина издала указ, но, вместо того чтобы, например, прямо запретить лишать крова старых и больных крестьян и установить за это ответственность, она обязала помещиков, перед тем как это сделать, взять у крестьянина расписку, что он согласен на свое освобождение ([156] p.436). Как будто бы помещику, имевшему по закону право даже запороть крестьянина до смерти, было трудно заставить его подписать не то, что такую расписку, а подписать все, что угодно! При ее уме и способностях она должна была прекрасно понимать, что подобные указы не имели никакого (положительного) результата. Но реальные результаты этих указов ее, судя по всему, не волновали, ее волновал лишь произведенный внешний эффект: императрица проявляет заботу о народе. Составленный ею так называемый «Наказ», которым восторгалось все дворянство и за что представители этого дворянства ее назвали «Екатериной Великой» ([134] с.242) - пример такого же документа, не имеющего никакого отношения к реальности, а придуманного лишь для внешнего эффекта и шума. Как отмечал М.Покровский, «Наказ» Екатерины был фактически списан с наиболее известных произведений французских просветителей Монтескье и Беккариа, и был не чем иным, как «конспектом профессорского курса» ([98] 4, с.66). В нем Екатерина переписала идеи французских просветителей о свободе, равенстве и братстве и прочие их благородные идеи, но ни слова не сказала о том, когда хоть какая-то из этих идей, и главное, как и каким образом, будет реализовываться в России. В этом отношении «Наказ» Екатерины можно сравнить с программой коммунистической партии Советского Союза, принятой при Хрущеве, в котором провозглашалась цель построения коммунизма – светлого будущего человечества, но каким образом нужно было строить это светлое будущее, было абсолютно непонятно. Еще один пример: Екатерина сама в своей переписке и общении с придворными постоянно называла крепостных «рабами», это стало общеупотребительным словом среди дворянской верхушки в России, которое никого не смущало ([103]; [156] p.469). Но стоило французскому просветителю Дидро в переписке с ней употребить это слово, как она была страшно возмущена. В России нет рабов, написала она ему с возмущением, а есть крестьяне, прикрепленные к земле, и далее стала его уверять, что на самом деле все крестьяне в России – почти что свободные. Крепостные крестьяне в России, - писала Екатерина, - духом своим независимы, хотя телом и испытывают принуждение (!). «Странный эвфемизм! - восклицает А.Труайя, - Неужели она думает, что, делая дар фавориту в виде тысячи мужиков, она превращает их в свободных людей?» ([134] с.274). В переписке с Вольтером она тоже охотно и с большим воодушевлением рассуждала о свободе, равенстве и братстве, как и в переписке с Дидро, но когда Дидро и Вольтер предложили ей освободить крестьян в России, она даже не стала с ними обсуждать это предложение. Из той же серии целый ряд других примеров. Знаменитые потемкинские деревни ведь были тоже созданы для того, чтобы пустить пыль в глаза Западу, чтобы показать, что в России живут счастливые и процветающие крестьяне, а вовсе не рабы. Еще пример: Екатерина всячески старалась продемонстрировать Западу, что Россия – передовая и просвещенная держава, а она сама – просвещеннейшая монархиня. В этих целях огромные средства тратились на приобретение иностранных произведений живописи, на покровительство иностранным ученым, архитекторам, художникам, музыкантам, которые тучами приезжали в Петербург по приглашению императрицы. Все это должно было убедить Запад в том, в чем его хотели убедить, для этого и тратились средства и силы, для этого велась и переписка с тем же Дидро и Вольтером, которым императрица также оказывала спонсорскую поддержку. Но совсем другим было отношение императрицы к русским ученым, художникам, скульпторам, архитекторам. «Екатерина не оказывает им поддержки, - пишет А.Труайя, - и проявляет к ним чувство, среднее между снисходительностью и презрением. Живя в России, Фальконе возмущался грубостью царицы по отношению к отличному художнику Лосенко. “Бедняга, униженный, без куска хлеба, хотел уехать из Санкт-Петербурга и приходил ко мне изливать свое горе”, - пишет он. Путешествовавший по России Фортиа де Пилес удивляется, что Ее величество допускает, чтобы талантливый скульптор Шубин ютился в тесной каморке, не имея ни моделей, ни учеников, ни официальных заказов. За все свое царствование Екатерина сделала заказ или дала субсидии очень немногим русским художникам, зато не скупилась на закупки произведений иностранных авторов» ([134] с.456). Надо думать, что на самом деле ей было также абсолютно наплевать и на иностранных художников и писателей, они ее интересовали лишь как инструмент ее изощренной пропаганды – прежде всего, пропаганды ее самой в качестве «просвещенной монархини». Можно провести определенную параллель между пропагандистской политикой Екатерины и похожей пропагандистской политикой в СССР эпохи Брежнева. Сходство бросается в глаза – «Наказ» Екатерины, похожий на лозунги коммунистической партии о построении коммунизма, такое же стремление «пустить пыль в глаза» Западу, приукрасить российскую действительность, такая же беспомощность в устранении накопившихся внутренних проблем. В эпоху Брежнева тех, кто регулярно общался с иностранцами, даже специально учили тому, чтобы приукрашивать советскую действительность и скрывать нелицеприятные факты. Сходство налицо, однако разница состоит в том, что в СССР не было ни нищеты, ни рабства, ни массового голода, которые нужно было бы скрывать и которые были в России эпохи Екатерины. Поэтому Екатерина играла роль голого короля из сказки Андерсена, который, будучи абсолютно голым, делал вид, что он не просто одет, а одет изысканно и по последней моде. А советская пропаганда, при всем ее лицемерии, скрывала отсутствие у короля лишь отдельных элементов одежды – к примеру, носков или рубашки. Екатерина очень быстро поняла, что единственная возможность для нее сохранить захваченную власть – это хорошо и правдоподобно сыграть роль голого короля, особенно во всем, что касается взаимоотношений с Западом, а в вопросах управления страной, по выражению Ключевского, служить «послушным орудием» в руках правящей верхушки. И эта верхушка была столь довольна тем, что приобрела такого талантливого актера, способного и готового сыграть трудную роль, что спустя всего лишь 4 года после начала ее царствования, она наградила Екатерину титулом «великая» ([134] с.242). Это произошло задолго до завоевания Россией Крыма, Северного Кавказа и основания Одессы, задолго до первого раздела Польши – «великой» Екатерина стала не за это, а именно за свои достижения в области пропаганды - за «Наказ», который и является самым ярким образцом ее пропаганды. И в течение всей своей жизни Екатерина настолько сжилась со своей ролью, ролью голого короля, что совсем перестала уже обращать внимание на то, насколько мало создаваемая ею сказочка для иностранцев и русского «благородного общества» соответствует реальности. Отсюда и тот потрясающий разрыв между словом и делом, между провозглашенной и реальной политикой, между деланным имиджем Екатерины – «великой», «просветительницы», «благодетельницы», «гуманнейшей правительницы», «Минервы » - который усиленно создавался, особенно среди иностранцев, и тем, чем она была на самом деле - несусветной ханжой и поборницей рабства, деспотии, национального угнетения, мракобесия, пошлости и разврата. С ее лицемерием во многом связан и тот факт, что она прослыла самой развратной правительницей, по крайней мере, среди всех, когда-либо правивших в Европе. Этого бы, возможно, не произошло, если бы ее сексуальные похождения не сопровождались моральным развратом. По некоторым свидетельствам, Елизавета также в конце жизни имела, так сказать, одноразовых любовников или, по выражению А.Труайя, «атлетов», которых к ней иногда приводили ([134] с.125). Но при Елизавете это были эпизодические случаи, о которых никто ничего не знал и которые не достигли ни размеров того явления, ни того сопутствовавшего ему морального падения, какие были при Екатерине II. Особенно это проявилось в последние 20 лет ее жизни. До этого у нее было немало случайных связей, и порой случались странные жизненные ситуации, граничащие с развратом. В молодости, бывало, они проводили время вчетвером – она со своим любовником Понятовским, а ее муж Петр III – со своей любовницей Воронцовой . Но это был лишь краткий эпизод в жизни Екатерины. То, что было в последние 20 лет ее жизни, кратким эпизодом назвать никак нельзя. У нее в этот период постоянно были молодые любовники, даже тогда, когда ей перевалило далеко за 60 лет, а некоторым из них было лишь 20 с небольшим, и они годились ей во внуки. Разумеется, все эти молодые люди были ее любовниками не просто так, все они были осыпаны милостями и одарены необычайно щедро, так что за год-другой сожительства с императрицей составляли себе целое состояние и достигали блестящей карьеры. Причем, это «дело» было поставлено на поток, и заведовал этим «делом» сам князь Потемкин – «князь тьмы» (то есть Сатана или Дьявол), как его называли современники ([98] 4, с.159), который был бессменным первым вельможей и соратником Екатерины в течение всего этого периода. Как пишет А.Труайя, прежде чем представить Екатерине очередного любовника, он сам тщательно отбирал его из потенциальных кандидатов. Прекрасно зная ее вкусы, он мог без труда найти то, что ее всегда устраивало. Но на всякий случай, чтобы не оплошать, отобранный любовник должен был пройти дополнительную проверку. Сначала, конечно, молодого человека осматривал врач Ее величества, а затем – следовала проверка со стороны некой придворной дамы – госпожи Брюс, которую позже сменила госпожа Протасова. Эта дама проводила с молодым человеком общую беседу, чтобы проверить его культурный уровень и умственные способности, ну и самое главное – она должна была подвергнуть его интимному испытанию и проверить его мужские способности, чтобы решить, готов ли будущий любовник императрицы к тому, чтобы сожительствовать с царственной особой. После этого она писала подробное донесение Екатерине обо всем, что выявила проверка кандидата, и если та находила отчет удовлетворительным, то юношу селили на служебной квартире, и начиналась его жизнь в качестве любовника императрицы ([134] с.303). При всей той череде молодых любовников, сменявших друг друга периодически, в течение примерно 20 лет, до самой смерти Екатерины II, Потемкин продолжал считаться первым ее фаворитом и первым вельможей. Есть сведения о том, что он хорошо использовал это положение не только для того, чтобы регулярно получать от нее неслыханные по щедрости подарки и быть по сути хозяином всего Юга России (см. выше), но и помимо этого, воровать казенные деньги в крупных размерах, в частности, из армейского жалования и из денег, отпущенных казной на освоение новых территорий ([134] с.355). Его исключительным способностям брать взятки, невзирая ни на какие моральные принципы и законы, можно лишь поражаться. Он брал взятки с будущих любовников Екатерины, прежде чем допустить их, так сказать, к телу императрицы и ее милостям. И даже, как утверждает немецкий историк Т.Гризингер, он брал взятки с запрещенного в Европе Ордена иезуитов за право открывать и расширять свои учреждения в России ([31] с.487). Так что свое прозвище «князь тьмы» он получил не случайно. Потемкин имел также массу молодых любовниц, тем более, что, по словам А.Труайя, «женщины искали его расположения с такой же настойчивостью, с какой мужчины добивались от него должности» ([134] с.428). Между тем, известно, что он был тайно обвенчан с Екатериной II – их венчание состоялось в церкви, в присутствии свидетелей. В этой связи некоторые историки всерьез считают всемогущего вельможу мужем Екатерины ([45] с.128). Но если вдуматься - есть ли что-то более низкое и менее приличествующее мужу, чем та роль, которую играл Потемкин в описанном выше процессе подбора любовников для своей так называемой супруги? А.Труайя в этой связи называет его «поставщиком двора» ([134] с.300), но «товар», поставляемый им, настолько экзотичен, что правильнее было бы его назвать сутенером, а организованный им «бизнес» – публичным домом в покоях императрицы. Помимо всего прочего, каждый кандидат, допущенный к царственному телу и к посыпавшемуся на него золотому дождю, считал своим долгом сразу же отдать часть своего «жалованья» Потемкину. Установилась даже постоянная такса, которой все кандидаты, попавшие в любовники, в обязательном порядке придерживались – 100 000 рублей ([134] с.301). Таким образом, услуги Потемкина вознаграждались очень щедро, и для него это было настоящим, и очень прибыльным, бизнесом. Но спрашивается, о каком браке может идти речь? Или у них обоих, у Екатерины и Потемкина, не осталось уже совсем никакого чувства приличия, не говоря уже о вере в Бога, чтобы после этого венчаться в церкви и продолжать говорить о каком-то браке и супружеской жизни? Речь, конечно, не шла о действительном браке. Судя по всему, это «тайное» венчание, которое сразу же стало явным и всем известным, было не чем иным, как очередным шагом в создании имиджа «великой Екатерины», и столь же притворным и лицемерным. Очевидно, цель этого «тайного» венчания состояла в том, чтобы подправить пошатнувшуюся личную репутацию императрицы и создать видимость того, что она – порядочная женщина строгих правил, состоящая в браке, но тайно, поскольку не может по политическим мотивам объявить о нем открыто. Однако этот образ замужней женщины строгих правил никак не вязался с тем, что видели и придворные, и иностранные послы, жившие в Петербурге, и информация о тайном замужестве Екатерины и Потемкина лишь усиливала скандальность поведения императрицы. Молодые мальчики, с которыми она по очереди сожительствовала в течение 20 лет, были не просто «мальчики по вызову», она в них все эти 20 лет как бы влюблялась почти во всех, в одного за другим, или делала вид, что влюблялась, неизменно демонстрируя эту влюбленность всем окружающим . Все ее любовники получили положение при дворе, она им всем составляла протекцию, расхваливала их, и не только своим придворным, но и иностранным послам и императорам соседних государств (!). Но главное – все эти 20 лет она от них требовала пылкой любви и полагала (или делала вид, или делала вид что полагала), что они также ее искренне любят. Со стороны это не могло не вызвать удивления или даже отвращения. Так, цитируя одно из писем Екатерины II, в котором она расхваливает личные качества своего очередного любовника – Александра Мамонова – порядочность, вежливость, ум, и называет его «выдающейся личностью», А.Труайя не выдерживает и восклицает: «Как может эта пятидесятисемилетняя женщина, эта государыня, умудренная в хитростях политики, так наивно говорить о “порядочности” молоденького мужчины, которого она в приказном порядке уложила с собой в постель? Верит ли она, что он испытывает физическое влечение к ее обветшалым прелестям? … Один-единственный взгляд в зеркало мог бы ее отрезвить, но… она по-прежнему думает, что даже с морщинами, беззубой улыбкой и опустившимся бюстом она может быть желаннее, чем молодая жена». И далее заключает: «С возрастом она потеряла способность здраво судить о любви. Она все видит в розовом свете» ([134] с.358, 414, 417). Не меньшее удивление или раздражение вызывало такое поведение русской императрицы и у австрийского императора Иосифа II, которому довелось близко наблюдать взаимоотношения Екатерины и ее любовника во время их совместной поездки. «Вот уж не понимаю, - говорит он французскому послу Сегюру, - как такая гордая и заботящаяся о своей славе женщина может проявлять такую странную слабость к прихотям своего молодого адъютанта Мамонова, который на самом деле всего лишь балованный ребенок» ([134] с.385). Еще резче высказывался дипломат Харрис, живший в Петербурге и хорошо знавший обстановку при дворе императрицы: «Постепенно ее двор стал театром разврата и аморальности… Теперь уже нет надежды, что императрица выберется из этой трясины и, если только не случится какое-то чудо, не приходится ожидать, что в этом возрасте, когда уже поздно исправляться, произойдет какое-либо изменение к лучшему в поведении ее на людях и в интимной жизни» ([134] с.304). И, наконец, совсем резкие комментарии делал в своих ставших широко известными мемуарах Ш.Массон. Он утверждал, что после начала любовного романа Екатерины с Зубовым (ей уже 63 года) «она возобновила оргии и разнузданные пиршества, когда-то так пышно ею справлявшиеся», во время которых она занималась сексом по очереди с обоими братьями Зубовыми и с их приятелем Салтыковым ([134] с.429). И хотя А.Труайя подвергает этот факт сомнению, но бесспорный факт состоит в другом – слава, которой добивалась Екатерина на Западе, начинает там распространяться очень быстро, только совсем не та, о какой мечтала императрица. В дальнейшем в книгах за рубежом будут писать, что она занималась сексом даже со специально обученным конем и рассказывать прочие небылицы. А «мадам Протасова», которую на Западе назовут «испытательницей» (eprouveuse), так поразит воображение, что она станет там именем нарицательным, которое будет употреблять даже Байрон в своих поэмах ([134] с.303). Так реальный эффект от всех усилий Екатерины по созданию своего «благородного» имиджа на Западе оказался прямо противоположным тому, к чему она стремилась. Таким же был результат и от попытки создать лубочный образ России. Потемкинские деревни, по которым возили иностранные делегации, стали с тех пор также именем нарицательным. Историки сегодня спорят, было ли это на самом деле что-то вроде театра или лубочной картинки со слугами, переодетыми в крестьян или это были реальные деревни с настоящими крестьянами. Но дело не в этом. Сама поездка была организована как дешевая пропаганда, и иностранцы это сразу поняли. «Нас вели от одного миража к другому», - комментировал австрийский император Иосиф II эту поездку ([134] с.385). И вот уже эти потемкинские деревни стали обрастать невероятными слухами и небылицами: что дома в этих деревнях были сделаны из картона, что, за то время, пока иностранцев окольными путями везли от одной деревни к другой, переодетые «крестьяне» из прежней деревни успевали переместиться в новую раньше гостей, и т.д. Таким образом, пропагандистский эффект получился прямо противоположным ожидаемому. Не лучше было и с имиджем России как свободной страны, который Екатерина пыталась внушить Западу. Запад все равно не поверил и продолжал ее считать «страной рабов», что и было на самом деле. Зато Екатерина II прослыла на Западе не только самой развратной, но и самой лицемерной императрицей за всю историю Европы. Все дело в том, что любая пропаганда должна быть основана на реальности. Когда она от нее оторвана, как в случае с Екатериной, то это уже не пропаганда, а откровенная ложь и лицемерие, которые вряд ли кто-то способен всерьез воспринимать. Проблема Екатерины в конечном счете состояла в том, что она настолько сжилась с тем миром иллюзий, который сама усиленно создавала, что утратила чувство реальности. Это не единственный пример такого рода в истории. Руководство СССР к концу эпохи Брежнева тоже утратило чувство реальности – настолько оно было убаюкано теми сказками, которые само же распространяло. Известно, что тот, кто распространяет пропаганду, сам оказывается больше всего под ее влиянием. Но в случае с Екатериной ситуация была, скажем, патологическая. Она настолько привыкла жить в мире иллюзий, лжи и лицемерия, что уже не могла жить по-другому, и это касалось уже не только ее деятельности как правительницы, но и ее личной жизни. Она уже не замечала того, что ее поведение стало просто неприличным, а в случае, когда ее молодые любовники начинали докучать иностранным императорам, так и вовсе грозящим перерасти в международный политический скандал. Она не понимала, что весь двор и все иностранные дипломаты в течение 20 лет постоянно наблюдали ее выходы в свет с очередным молодым любовником и обсуждали между собой, как же он, наверное, ненавидит эту старую грымзу и как ему удается заниматься с ней любовью – а потом сообщали все эти сплетни своим правительствам. Живя так долго в постоянной лжи и лицемерии, она, возможно, просто перестала все это понимать, а может быть, все это перестало для нее иметь какое-либо значение – а стало важно лишь сохранять внешнюю маску приличия и слышать привычный хор славословия в свой адрес. Но дело не в одной личности императрицы. Такого разврата не могло быть в России ни в какую другую эпоху. Невозможно представить, чтобы такой разврат был при дворе Ивана III или Ивана Грозного, и так же невозможно представить, чтобы он мог быть при дворе Николая I и последующих царей – вплоть до Николая II. Этот разврат был отражением глубокого падения нравов, к тому времени уже произошедшего в верхах русского общества. Вместе с тем, тот факт, что сама императрица, отбросив всякий стыд, предавалась такому разврату, способствовал широкой пропаганде этого аморального стиля жизни правящей верхушки среди разных слоев населения. Поэтому, если до Екатерины II наиболее одиозные формы моральной распущенности иногда подвергались осуждению и даже наказанию со стороны царей , то она своим поведением, можно сказать, узаконила любые формы разврата и моральной распущенности. И это явление выходило за рамки просто ее личной жизни, а стало частью жизни всего Петербурга в эти 20 лет царствования, который не только наблюдал, но и приспосабливался к новым формам светской жизни, введенным императрицей. Так ее личный разврат стал по существу общественным явлением. Кроме того, расходы Екатерины на своих любовников, осуществлявшиеся за счет государства, также далеко вышли за рамки личной жизни. Вот калькуляция лишь известных подарков и подношений Екатерины ее фаворитам, составленная французским дипломатом Ж.Кастера: «Деньгами, крестьянами, землями, дворцами, бриллиантами, дорогой посудой и пенсиями получили: Пятеро братьев Орловых – 17 млн. рублей Высоцкий – 300 тыс. рублей Васильчиков – 1 млн. 110 тыс. рублей Потемкин – 50 млн. рублей Завадовский – 1 млн. 380 тысяч рублей Зорич – 1 млн. 420 тысяч рублей Римский-Корсаков – 920 тыс. рублей Ланской – 7 млн. 260 тыс. рублей Ермолов – 550 тыс. рублей Мамонов – 880 тыс. рублей Братья Зубовы – 3 млн. 500 тыс. рублей Текущие расходы фаворитов с начала царствования – 8 млн. 500 тыс. рублей Итого: 92 млн. 820 тыс. рублей» ([134] с.409) Если учесть, что годовой бюджет государства в начале царствования Екатерины составлял всего лишь 16 миллионов рублей ([55] LXXVII), то общие расходы императрицы на ее любовные потребности оказались сравнимыми с несколькими годовыми бюджетами государства. Поэтому по содержанию этого явления, по его влиянию на светское общество Петербурга, по резонансу, которое оно имело во всей Европе и по его финансовым результатам мы имеем дело с развратом государственного масштаба! 13.3. Народ и верхушка русского общества Вся русская история, относящаяся к периоду XVII-XVIII вв., была изначально написана дворянской верхушкой и отражала только ее мнение. Но эта верхушка составляла ничтожное меньшинство населения, которое ничего не хотело знать о том, как себя чувствует остальное население страны. Как пишет А.Буровский, «мы изучаем историю 1% населения России так, словно этот 1% и есть все 100%. Что и печально, и неправильно» ([12] с.454). Более того, самому этому ничтожному дворянскому меньшинству, составлявшему 1%, в свою очередь, были навязаны взгляды еще более ничтожного меньшинства – «колониальной элиты», включавшей всего лишь несколько десятков или сотен богатейших семейств, крупных вельмож и иностранных коммерсантов. Всем остальным представителям даже этого 1% населения, которые пытались писать что-либо другое, просто заткнули рот как Фонвизину или их репрессировали как Новикова и Радищева. Соответственно, вся история, которую мы на сегодняшний день имеем, отражает интересы и взгляды всего лишь этой ничтожнейшей кучки людей, которая, ко всему прочему, для сокрытия своих неблаговидных делишек, прибегала к постоянной лжи, воспроизводимой затем в трудах «дворянских» историков, получавших от нее жалование. Разумеется, все оценки деятельности царей и вельмож, данные этими историками, также учитывали в основном лишь мнение этой «колониальной элиты» (олигархии), и не учитывали мнение и интересы 99,99% населения страны. Именно так возникли те мифы о царях и те эпитеты – «великий Петр», «великая Екатерина», «тишайший Алексей Михайлович», «матушка императрица» и т.д. – которые до сих пор прочно засели в головах людей. Хотя историки конца XIX – начала XX вв. начинали избавляться от этого наследия, но затем началась советская историческая цензура, которая не внесла ясности, а лишь еще более все запутала. Все цари, согласно марксистско-ленинской идеологии, были «нехорошими», но более «плохими» для коммунистов стали цари XIX – начала XX вв., поскольку именно они «помогали капиталистам эксплуатировать рабочий класс» и пытались помешать «торжеству коммунистических идей». Именно их памятники в основном и были выкинуты коммунистами на свалку, в то время как памятники Петру I и Екатерине II остались нетронутыми. Так коммунистическая историческая пропаганда наслоилась на «дворянскую» пропаганду, а в итоге мы имеем печальное зрелище – чем хуже царь, тем больше ему памятников и славных эпитетов, и все наоборот, когда речь идет о царях, действительно сделавших что-то важное и полезное для страны. Но если имеющиеся факты, часть которых были приведены в настоящей книге, не являются для Вас достаточно убедительными для того, чтобы изменить Ваше мнение о тех или иных русских царях, то давайте спросим мнение того, о ком почему-то все забыли. Историки, ломающие сегодня копья и обвиняющие или, наоборот, защищающие тех или иных царей, забывают о том, что истинную оценку истории и царям может дать только народ, народ, живший в ту эпоху и тоже высказывавший свое мнение. И высказывавший его не потому, что ему так приказали или заплатили, как историкам приказывали и платили и в дворянский, и в советский периоды, за то, чтобы они все излагали «нужным образом»; а высказывавший вопреки этому - потому что наболело и нет сил молчать - и даже под угрозой каторги и смертной казни. Как уже говорилось, в народе начиная с 1630-х годов, то есть с правления Михаила Романова, начало распространяться убеждение, что царский трон захватил Антихрист. Это убеждение росло и находило огромное число сторонников. Его придерживались многие движения – староверы, странноприимцы (бегуны), духоборцы (молокане), сторонники нетовщины (Спасово согласие) и других течений. Несмотря на жестокие преследования, в этих движениях, которые были по существу не религиозными, а социальными, участвовали массы людей. В одних лишь массовых самосожжениях сгорело несколько десятков тысяч человек (см. выше). Только в керженских лесах Нижегородской области в 1724 г. находилось более 120 тысяч староверов, в городе Ветка в Малороссии в 1735 г. – 40 тысяч староверов. А с Дона после начала репрессий против староверов, когда их заставили отречься от старой веры под угрозой виселицы, в это же время 40 тысяч человек ушло за Дунай в Турцию ([107] 5, с.259-260; [98] 4, с.184-186). Это говорит о массовости этих движений даже в середине XVIII в., несмотря на жесточайшие репрессии против них и дискриминацию, которые осуществлялись, начиная с 1670-х годов и вплоть до Пугачевского восстания. Массовость не снижалась и в более позднее время: например, странноприимцы (бегуны) селились отдельными деревнями, и известно о многих таких деревнях даже в 1830-х – 1840-х гг. ([98] 4, с.225) В соответствии со взглядами этих раскольничьих движений, все цари от Алексея до Екатерины II являлись антихристами, или образами одного Антихриста. Кроме того, в большинстве проповедей народных проповедников, народных картинок, распространявшихся в народе листков, а также различных письменных произведений, подготовленных как раскольниками, так и просто различными представителями недворянских сословий, фигурируют три царя, особенно сильно обличаемых и называемых «злодеями», «зверьми», «сатанинскими исполнителями», «антихристами», «мучителями» и т.д. Эти цари – Алексей I, Петр I и Екатерина II ([107] 5, с.264-268; [98] 4, с.209). В отношении последующих царей ситуация меняется – уже о Павле I в народе сложилось мнение как о защитнике и друге бедных людей . Ну а о предшествовавших царях, в частности, Иване Грозном, как уже говорилось, были сложены народные былины, описывавшие их как защитников народа. Итак, у нас есть мнение народа, мнение, которое историки почему-то категорически не хотят учитывать. Они почему-то считают, что мемуары какого-нибудь боярина или вельможи, в которых тот только и думает о том, как бы получше написать о себе любимом, да еще о том царе, который дал ему хорошо наворовать, да очернить того царя, который не дал ему этого сделать, ценнее, чем произведения, составленные представителями народа, честно и без задних мыслей. Но проведенный выше анализ фактов показывает, что именно мнение этих народных произведений соответствует фактам и исторической правде. Если не считать ужасных царствований Годунова и Шуйского, которые были относительно кратковременными, то именно в царствование Алексея происходит дальнейшее усиление коррупции государства, политика царя начинает приобретать все более антинародный характер, начинается террор в отношении населения, мораль и нравы правящей верхушки падают. Сам этот царь проявляет отвратительные личные черты в своем отношении к народу, к представителям дворянства и даже к своей собственной семье. Дальнейшее резкое усиление коррупции государства, а также введение рабства, тотального террора и деспотии происходит при Петре I, который в народе был особенно ненавидим и однозначно воспринимался как главное воплощение Антихриста. Его личные качества и деяния, в соответствии с приведенными выше фактами, совершенно ужасны и отвратительны – от разврата до извращенного садизма, убийства и сыноубийства без всяких на то оснований. Ну и последней из трех воплощений Антихриста, согласно народным представлениям, была Екатерина II. Если до нее, при Елизавете, было некоторое улучшение ситуации (уменьшение доли крепостных в составе населения, мораторий на смертную казнь и т.д.), то при Екатерине мы видим дальнейшее усиление коррупции государства. Рабство достигло наивысшего расцвета, дворянство превратилось в трутней, воровство и произвол со стороны вельмож и помещиков достигли апогея – и все это на фоне ежегодных голодоморов, происходивших в ее царствование. К этому следует добавить и целый «букет» личных качеств Екатерины, среди которых безудержное тщеславие, отсутствие моральных принципов и вполне обоснованная слава самой лицемерной и развратной правительницы Европы. В этом совпадении проведенного выше анализа исторических фактов и оценки, уже давно данной этим правителям русским народом, нет ничего удивительного. Указанные цари, названные антихристами, как было показано, лучше других служили интересам олигархии, правившей в России в течение XVII-XVIII вв. Именно поэтому она отметила этих трех царей-антихристов особенными титулами – «Тишайший Алексей Михайлович» , Петр и Екатерина «Великие». Это вытекает из сути олигархии – класса, интересы которого полностью противоречат интересам всего общества. И это также вытекает из сущности олигархического режима. Она состоит в том, что определенная группа людей, характеризующаяся отсутствием моральных норм и принципов, захватывает власть над обществом, и в дальнейшем, если ей удается сохранить эту власть, то она диктует обществу уже свои правила жизни и постепенно расширяет круг людей, соответствующих ей по культурным и духовным запросам, воспитывает все новые и новые поколения этих людей. Как следствие – ЗЛО устанавливает свою власть над обществом, и власть этого ЗЛА и его масштабы постепенно расширяются. Антихрист и Сатана в христианском религиозном сознании – есть воплощения ЗЛА, поэтому нет ничего удивительного в том, что в народном сознании все цари, начиная от Алексея I и до Екатерины II, а особенно три обозначенных выше царя, считались антихристами и злодеями, а Россия XVII - начала XIX вв. в народном сознании считалась царством Антихриста или миром Сатаны . Между прочим, примерно таких же взглядов придерживались в XIX веке (когда стало возможным их высказывать) и наиболее прогрессивные представители дворянства. Декабрист Пестель называл сложившуюся к началу XIX века в России систему власти «зловластием». А ряд патриотических дворянских писателей и мыслителей середины столетия, как отмечает Н.Рожков, полагали, что именно Петр I виноват в создании той рабской, лживой и продажной России, о которой они с горечью писали в своих произведениях. Как, в частности, писал Константин Аксаков (сын известного русского писателя Сергея Аксакова) обращаясь к Петру, «Вся Русь, вся жизнь ее доселе тобою презрена была, и на твоем великом деле печать проклятия легла» ([107] 10, с.149, 337). Эти верования народных масс и взгляды прогрессивных представителей дворянства как раз и отражают мнение тех 99% населения России, которое до сих пор никак не учитывалось историками. Конечно, для того чтобы выносить окончательные суждения, недостаточно одних лишь мнений. Нужна объективная оценка исторических фактов, но не с позиций 0,01% населения, как это происходило до последнего времени, а с учетом интересов абсолютного большинства населения России той эпохи. Эту работу по переоценке роли и результатов деятельности отдельных царей и даже целой группы царей и вельмож все равно придется делать историкам, и она уже идет. Появляются все новые и новые исторические книги, в которых делаются попытки такого переосмысления; и в частности, в настоящей книге приводится множество фактов и цитат, взятых из таких книг. Здесь очень важно найти объективные, а не субъективные критерии, к которым, к сожалению, очень часто склоняются историки. Например, некоторые из них особенно не любят Петра I, и готовы на него одного свалить вину за все беды, постигшие Россию, другие особенно негодуют по поводу тех безобразий, которые творились в царствование Анны Иоанновны или Екатерины II. Однако факты говорят о том, что вина за установление и функционирование антинародного режима лежит на всех царях XVII-XVIII вв., начиная от Бориса Годунова и кончая Екатериной II. Конечно, на Годунове лежит самая большая вина перед Россией, потому что он своими действиями в период своего царствования (в том числе установлением морской хлебной блокады, приведшей к 80-кратному повышению цен на хлеб, и конфискациями продовольственных и сырьевых запасов) способствовал превращению всего Центра и Северо-запада страны в одну большую «морильню», в результате чего исчезло 90-95% населения этих самых на тот момент развитых и густонаселенных областей Московской Руси. Но Годунов был чуть ли не единственным царем XVII-XVIII вв., который пытался править единолично (и являлся не только царем-олигархом, но и царем-деспотом) – эта единоличная ответственность еще более усиливает его вину. При всех других царях: при Михаиле I, Алексее I, Петре I, Екатерине II и других, - страной управлял не царь, а олигархия, группа богатейших людей, называвшихся сперва боярами, затем верховниками, потом вельможами, которая и определяла всю политику государства и проводимые в нем реформы. Выше это было показано на целом ряде конкретных фактов и примеров. Что касается самих царей, то многие из них (обе Анны, Екатерина I и в значительной мере Елизавета) самоустранились от государственных дел, занимаясь в основном развлечениями. Другие цари (Михаил и Алексей) выступали в качестве члена правящей олигархии или, как писали иностранные дипломаты, в качестве «первого купца в своем государстве» среди других крупных купцов. Третьи цари: Петр I и Екатерина II, - в своей деятельности (внешние завоевания, реформы) руководствовались не столько своими личными интересами, сколько интересами всей указанной группы (олигархии), за что и были особо отмечены ею. Но главное, за что они были названы «великими», заключалось не в их действиях. Как было показано выше, большинство так называемых «петровых» реформ на самом деле осуществлялось без всякого участия его самого. Многие указы Екатерины явно делались под чей-то специальный заказ, а ее внешнюю политику и военные кампании проводила не она сама, а ее вельможи – Орлов, Потемкин и другие. Поэтому главной «заслугой» и Петра, и Екатерины в глазах правящей верхушки стали не их действия, и тем более не их «таланты» управления государством, а их действительно талантливая пропаганда, которую можно назвать скорее не пропагандой, а очковтирательством. Они смогли создать у окружающих иллюзию того, что государство не только существует, но что оно решительно действует в интересах своих подданных. Петр написал невообразимое количество указов (20 тысяч), большинство которых его окружение, правда, тут же успевало спрятать, но все же часть этого бесконечного потока указов доходила и до чиновников, и до широкой публики. Подавляющее их большинство, по мнению историков, было абсолютно бестолковыми и непонятными (см. выше), а потому эффект от них был равен нулю. Тем не менее, создавалась иллюзия того, что царь активно и неустанно работает, не покладая рук (разумеется, на благо народа). Такое же впечатление активной государственной деятельности со стороны Петра, должно быть, производили его бесконечные переезды с места на место и мелькания то тут, то там – хотя по свидетельству иностранных дипломатов, он в течение многих недель во время поездок ни разу не притрагивался к государственным делам. Безудержное славословие в адрес царя и самое бесстыдное лицемерие начались также при Петре, до этого ничего подобного не было. Именно при нем были введены в частый обиход такие высказывания как «забота о государственном благе», «о пользе всенародной», а также был создан миф о невежественной и отсталой России, которую Петр якобы реформировал «по западному образцу» и превратил в «передовое и прогрессивное» государство. Так самим Петром начал создаваться миф о царе-государственнике и о великом и могучем государстве, радеющем о своем народе, который усиленно раздувался и насаждался. При Екатерине возобновилось то же самое, но в еще бoльших размерах. Пропаганда стала для нее главным смыслом всей ее деятельности, или, как пишут историки, вранье стало для нее способом проведения государственной политики. Образно говоря, и при Петре, и при Екатерине Российское государство было превращено их стараниями в большую потемкинскую деревню, существовавшую не в реальности, а в сознании «образованной публики», и этот образ так умело и тщательно насаждался, что многие поверили в этот иллюзорный образ, а не в окружавшую их действительность. В итоге этот миф о двух царях-государственниках и о существовавшем при них сильном, могучем и «правильном» государстве (в отличие от того слабого, убогого и «неправильного», которое существовало при других царях, правивших до них, между ними и после них) живут в нашем сознании и по сей день – так как и по сей день историкам очень трудно ту ложь и славословие, которое они и их окружение наплели про свое царствование, отделить от реальных фактов. Но есть объективный подход, который позволяет оценить действительные результаты правления того или иного правителя. Этот подход очень простой. Любое государство должно существовать и действовать не абстрактно, неизвестно для кого и зачем, а в интересах подавляющего большинства населения соответствующей страны. Поэтому для начала надо понять, в чем состоят эти интересы. Понять эти базовые интересы несложно. Это: (1) Обеспечение свободы для всего населения (за исключением преступников, которые должны сидеть в тюрьме) (2) Обеспечение равенства прав (и обязанностей) всего населения (3) Защита общества и населения от различных преступлений и злоупотреблений и наказание преступников независимо от их положения (4) Защита от внешней агрессии и произвола армии (как чужой, так и своей собственной) (5) Обеспечение для подавляющей части населения нормальных условий жизни, труда, творчества или хотя бы обеспечение прогресса или улучшений в этих сферах. Вот – несколько совершенно элементарных базовых вещей, об обеспечении которых должно думать любое государство, если оно вообще существует как государство. К этому можно добавлять какие-то другие вещи типа государственной системы образования, медобслуживания, пенсий, пособий по безработице и прочего, но это уже касается более развитых государств, пока же речь идет о самых базовых и насущных интересах населения. И что же мы видим? Хоть один из указанных выше царей XVII-XVIII вв. проявлял действительную заботу об этих пяти базовых интересах своих подданных? Этой заботы не только не было, но ситуация по всем пяти пунктам в течение этого периода неуклонно ухудшалась. И в правление Екатерины II, а до этого – Петра I, эта ситуация достигала самого «дна». Об этом свидетельствуют имеющиеся объективные показатели по всем пяти указанным пунктам: (1) Ситуация в области свободы в эти периоды была наихудшей. Процент крепостных рабов в составе населения именно при Петре и Екатерине достигал рекордного для XVII-XVIII веков уровня 52-55%, а в перерыве между их царствованием этот процент существенно снижался ([156] p.420; [107] 7, с.7-8). Кроме того, именно в их царствование положение крепостных более всего приближалось к положению рабов. (2) Ни о каком равенстве прав и обязанностей разных слоев населения не было и речи. Наоборот, при обоих царях Россия семимильными шагами шагала к еще большему неравенству. Петр ввел ряд особых привилегий для дворян: например, при занятии государственных должностей, при налогообложении и т.д., - а в правление Екатерины дворян окончательно освободили от всех обязанностей, включая военную и государственную службу, а их права достигли немыслимого уровня – включая исключительное право владеть и распоряжаться по своему усмотрению крепостными рабами и землей, чего были лишены другие сословия. (3) В правление Екатерины государство не просто забыло о том, что оно должно защищать своих подданных от произвола и злоупотреблений, но публично об этом объявило – о чем свидетельствует указ императрицы о наказании крестьян каторгой за жалобы на помещиков. Как указывает Д.Блюм, за все 34 года ее царствования к ответственности за самоуправство были привлечены лишь 6 помещиков, да и то по совершенно вопиющим случаям типа Салтычихи, засекшей до смерти несколько сотен крепостных. Для сравнения - в правление Николая I в XIX веке было привлечено к ответственности за самоуправство более 200 помещиков, с конфискацией их поместий ([156] pp.439-440) . Судопроизводство в стране при Екатерине тоже фактически исчезло – государство самоустранилось в этой области, как и в области борьбы с произволом. Известен случай, когда люди, арестованные в царствование Екатерины, просидели 40 лет в тюрьме без суда и следствия, то есть всю свою жизнь, просто в ожидании суда. (4) Тот факт, что Россия не подвергалась внешним агрессиям в XVIII веке и успешно воевала, как уже было указано, не является «заслугой» ее царей, а есть результат исключительно благоприятных внешнеполитических обстоятельств – банкротства и краха всех соседних государств, ранее являвшихся главными противниками России. Что же касается произвола армии в отношении населения, то при Петре и Екатерине он достиг своего максимума, превратившись в настоящий террор – примеры выше приводились. (5) Поскольку бoльшая часть населения была превращена в рабов, то ни о каких нормальных условиях труда при Петре и Екатерине не могло идти и речи. Но условия эти были особенно тяжкими ввиду насаждения ориентированной на экспорт рабовладельческой системы рудников и плантаций, а также петровских «гулагов», многие из которых представляли собой просто бездарную растрату сил и средств: строительство «правильного голландского» флота в Архангельске (который не был способен плавать в северных широтах), строительство дороги из Петербурга в новгородские болота, строительства флота на Азове (который был отдан туркам), строительства флота на Балтике (который вскоре сгнил) и т.д. Кроме того, в оба царствования опять стали обычным явлением голодоморы, которые при Екатерине происходили практически ежегодно; а старых и нетрудоспособных крестьян, с благословления «матушки-императрицы», просто выгоняли на улицу или отправляли в Сибирь, и подавляющее их большинство при этом быстро умирало. Так что ни о каком нормальном труде или нормальных условиях жизни для населения, или об улучшении этих условий при Петре и Екатерине, не может идти и речи. Что касается условий творчества, то об этом лучше всего говорит судьба Радищева, Новикова и других писателей и просветителей екатерининской эпохи. Как видим, во всех отношениях деятельность государства при Петре и Екатерине, а также при других царях, правивших в течение почти всего периода «нового феодализма», была направлена против интересов подавляющей массы населения страны и приносила ей вред. Поэтому следует признать, что и деятельность этих царей не только не принесла пользу России, а принесла ей непоправимый вред. И этот вред отразился на дальнейшей судьбе России в XIX - начале XX веков. Что касается других «заслуг», обычно приписываемых Петру и Екатерине – расширение территории России и превращение ее в империю, то эта мера осуществлялась вовсе не в интересах ее населения, а потому не может считаться их заслугой. Превращение национального государства в империю – это всегда антинародный акт, результат проведения антинародной политики. Эта политика началась с присоединения Прибалтики при Петре и продолжилась присоединением большей части территории Речи Посполитой при Екатерине. В обоих случаях интересы коренного населения России очень сильно пострадали. К примеру, раздел Польши при Екатерине привел к тому, что: а) прежнее (русское) население, большей частью крепостное, превратилось в дискриминируемое по отношению к новому (польскому и еврейскому), поэтому скорее надо считать, что при Екатерине не Россия присоединила к себе Польшу, а Польша – Россию; б) экономически Польша в последующие десятилетия сильно выиграла от вхождения в Российскую империю: исконные польские территории были более развитыми и имели бoльшую плотность населения, чем российские, поэтому польская промышленность развивалась лучше и быстрее российской, имея в своем распоряжении весь российский рынок (см. далее); это замедляло развитие собственно российской промышленности; в) в состав России вошли огромные территории Польши, Белоруссии, Литвы, Западной и Центральной Украины с громадным количеством социальных, межнациональных, религиозных, сословных и прочих проблем, накопившихся за три столетия магнатско-шляхетского олигархического режима в Речи Посполитой, расхлебывать которые и нести ответственность за которые (зачем-то) пришлось России – включая, например, усмирение бунтов украинских, белорусских и польских крестьян против польских помещиков и против евреев-«арендаторов», что теперь пришлось осуществлять посредством русских войск (см.: [65] главу VIII); г) население и местная верхушка Польши, Прибалтики и Западной Украины получили хорошую возможность обвинять Россию в «завоевании» и «угнетении» и перекладывать на нее ответственность за все свои проблемы – и до сих пор они с большим удовольствием этим занимаются. Если бы кто-то хотел организовать самую страшную диверсию против России, грозящую ей полным уничтожением, то более страшной диверсии, чем присоединение к ней Речи Посполитой в конце XVIII века при Екатерине, представить себе невозможно. С тем же успехом Россия могла бы сегодня присоединить к себе, к примеру, половину Африки и принять на себя ответственность за все там происходящее. Это была вторая мощная бомба замедленного действия, заложенная под Российское государство (первая бомба – разделение общества на две «нации»), которая с этого момента начала свой отсчет времени… Раздел 4. Самодержавная Россия (начало XIX в. – начало XX в.) В первой половине XIX века произошли существенные изменения в характере государственной власти и в социально-экономической жизни России, которые очень часто недооцениваются историками. Эти изменения окончательно сформировались во время царствования Николая I (1825-1855 гг.), о котором речь пойдет в главе XV. Предыдущие царствования Павла I и Александра I можно рассматривать как некий промежуточный этап между эпохой «нового феодализма» и эпохой самодержавной России, в течение которого решался вопрос о дальнейшем пути, по которому пойдет развитие страны. Глава XIV. Первые попытки укрепления самодержавной государственной власти (1796-1825 гг.) Россия в эпоху Павла I (1796-1801 гг.) и Александра I (1801-1825 гг.) не слишком сильно отличалась от России эпохи Екатерины II. Но именно в этот период зародились те изменения, которые окончательно сформируют облик дореволюционной России. Для того чтобы понять причину и значение этих изменений, нам необходимо вернуться к вопросу о сущности того режима, который сложился в стране в эпоху «нового феодализма» и который еще продолжал существовать в России в начале XIX века. 14.1. Россия на распутье Как было показано выше, Россию в начале XVII века поразил страшнейший демографический кризис, ее население многократно уменьшилось, а его плотность сократилась до крайне малых величин, составлявших в течение почти всего периода XVII-XVIII вв. менее 1 чел./кв. км. Практически исчезла городская цивилизация: города превратились в крупные поселки, а все городское население даже в середине XVIII века составляло лишь 3% от общего населения страны ([55] LXV), при том что в странах Западной Европы в ту эпоху оно составляло уже от 20 до 40% населения. В этих условиях в России в XVII-XVIII вв. установился олигархический режим, который окончательно сложился в царствование Петра I и продлился до начала XIX века. Государство в условиях существования такого режима перестало выполнять свои основные функции по защите интересов населения, сконцентрировавшись лишь на интересах олигархической верхушки. Во всех известных исторических примерах, которые рассматривались во второй книге трилогии: Речь Посполитая в XVI-XVIII вв., Византия в XII-XV вв., государства франков и вестготов в раннем средневековье, Испанская империя в XVI-XVIII вв. и т.д., - такое сочетание олигархического режима и низкой плотности населения всегда приводило к установлению режима грабительского феодализма, и в последующем неизбежно вело к краху и распаду государства, а нередко и к исчезновению самих наций, составлявших основу этого государства. В России государство и нация смогли не только сохраниться и пережить этот период грабительского феодализма, но и окрепнуть. Таким образом, история России в XVII-XVIII вв. совершенно не укладывается в рамки мировой истории. В чем причина? В чем секрет России XVII-XVIII веков, которая в этот период не только не рухнула и не исчезла, как это произошло во всех других исторических примерах, но окрепла и даже существенно расширила свою территорию? Ряд историков и писателей полагают, что Россия смогла выжить и сохранить свое государство и нацию в эту эпоху исключительно благодаря ее народу и вопреки той политике, которую проводила ее правящая верхушка. Например, Л.Тихомиров писал, что государство при Петре I и его преемниках уцелело «только благодаря народу, продолжавшему считать законом не то, что приказал Петр, а то, что было в умах и совести… народа» ([117] с.472). Наверное, в этом есть большая доля правды. Русский народ многое выстрадал, прежде чем обрел, наконец, ко второй половине XVI века единое государство и осознал себя частью единой русской нации. Он еще слишком хорошо помнил страшные несчастья и беды XI-XIV веков (которые сохранились в народных преданиях) и слишком ценил, наконец, достигнутое счастье жить в рамках единого сильного государства, в составе единой сильной нации и под руководством справедливого царя. Надо полагать, в этом состоит важная причина того, что государство и нация в данную эпоху не развалились на множество враждующих между собой территорий и религиозно-этнических сообществ, как это происходило во всех других исторических примерах, а смогли сохраниться как единое целое. Русские даже на далеких окраинах страны ощущали потребность жить в составе Великой России, а не в составе какого-нибудь урюпинского княжества или бурятского ханства, и это, по-видимому, сыграло немалую роль в сохранении единого Русского государства. Но было бы неправильно приписывать все лишь необычайным качествам русского народа. Кроме того, нельзя все исторические явления объяснять субъективными факторами. Есть еще, по меньшей мере, две важные объективные причины, объясняющие данный феномен. Во-первых, это отсутствие у России внешних врагов в этот период. Всю Европу в XVII веке поразил так называемый «кризис XVII века» (кризис коррупции): сокращение населения в разных европейских странах в этот период составляло от 25% до 50% и более, это сопровождалось экономическим упадком, анархией и снижением военной мощи европейских государств. В течение XVIII века многим странам Западной Европы удалось преодолеть кризис, но это не коснулось ближайших соседей России: Речи Посполитой и Османской империи, где кризис коррупции продолжался. Эти две некогда могущественные империи пришли в полный упадок и начали разваливаться на феодальные квази-государства, в них царила полная анархия, армия потеряла боеспособность. Они уже не только не представляли более никакой угрозы для России, как это было ранее, но от них отваливались большие территории, которые сами добровольно входили в состав России. Так, например, в XVII веке центральная и восточная Украина, а в XVIII веке – Крымское ханство и Грузия вошли в состав России совершенно добровольно. Да и сами разделы Польши, то есть вхождение Польши, Белоруссии, части Украины, Литвы в состав Российской империи, в конце XVIII века происходили на добровольной основе: по решению польского сейма и польского короля Станислава Понятовского, а также с одобрения значительной части населения страны, которая видела во вхождении в Российскую империю шанс на установление хоть какого-то порядка взамен царившей анархии (см.: [65] глава VIII). Поэтому отличительной чертой XVIII века для России было то, что, во-первых, нашу страну никто не собирался завоевывать и расчленять, как это будет в последующие два столетия (и как это было в предыдущие столетия), и во-вторых, само ее расширение в этот период происходило при минимальных усилиях с ее стороны. Наконец, вторая важная объективная причина состоит в тех благоприятных обстоятельствах, которые по-прежнему продолжали действовать на территории страны, как они до этого там действовали в течение нескольких тысячелетий (см. главу I). Сама территория России, ее удаленность от морских торговых путей, отсутствие удобных рек для ведения внешней торговли (за исключением юго-запада и северо-запада страны), защищали ее от глобализации, а, следовательно, и от широкого распространения системы грабительского феодализма – системы бездумной и безудержной эксплуатации крепостного населения в целях увеличения доходов от экспорта. Особенно это было заметно в XVII веке, когда Россия вообще лишилась выхода к морю – и это был период необычайно быстрого заживления ран, полученных в период Смуты и Великой разрухи, а также период самого быстрого роста населения в истории страны и начала восстановления ее промышленности. Ситуация изменилась в XVIII веке, когда, вследствие стараний Петра I и Екатерины II Россия получила выходы к Балтийскому и Черному морям. Это разожгло жадность правящей верхушки, затормозило планы по освобождению крестьян (см. выше), способствовало распространению грабительского феодализма и рабства большинства населения. Соответственно, именно в этот период государство погрузилось в страшную коррупцию, оказавшись во власти верховников и вельмож, страна фактически превратилась в сырьевую колонию Англии и все более отставала от наиболее развитых стран Европы по своему экономическому, техническому, социальному и культурному развитию. Сама так называемая «промышленность» Петра и Екатерины в этот период, как уже говорилось, была полнейшей иллюзией, за которой скрывались либо рабовладельческие рудники и плантации, либо искусственно созданные предприятия, не умевшие нормально работать и жившие лишь за счет казенных средств – то есть являлись частью той кампании «пускания пыли в глаза» и очковтирательства, которую проводили эти два правителя. Как писал М.Покровский, «Основанные при Петре мануфактуры лопнули одна за другой, и едва ли десятая часть их довлачила свое существование до второй половины XVIII века… Самодержавие Петра и здесь, как в других областях, создать ничего не сумело – но разрушило многое…» ([98] 3, с.123-124). Примерно то же самое случилось и с екатерининской «промышленностью», которая представляла собой в основном добычу железной руды и выплавку из нее чугуна низкого качества для его экспорта на Запад. Основанная на рабском труде крепостных крестьян и на примитивнейших технологиях античной эпохи, эта «промышленность» обанкротилась и перестала существовать в начале XIX века, когда в английской металлургии появились новые технологии ([213] p.142). Но применение новых технологий, появившихся в то время на Западе как результат Промышленной революции XVIII века, в России было невозможно, так как требовало не рабов, а свободных грамотных и культурных работников, которые как раз были уничтожены установившейся системой рабского труда. В итоге мы видим, что при Петре и Екатерине промышленность не только не двигалась вперед, но сделала огромный шаг назад, так как была уничтожена культура нормального производства и управления нормальными, не рабовладельческими, предприятиями. Фактически строительство промышленности России пришлось начинать с нуля при Николае I (см. главу XV) – и наверстывать огромное отставание, накопившееся за полтора столетия. А между тем, наряду с разрушенной промышленностью, страна к концу правления Екатерины II подошла и с огромным внешним долгом – 200 миллионов рублей [135], эквивалент 10 годовых госбюджетов страны, потраченных неизвестно на что – на роскошь и развлечения правящей верхушки, на подарки любовникам «матушки-императрицы», а львиную часть этих внешних займов, за которые пришлось расплачиваться потомкам, судя по всему, просто положили себе в карман екатерининские вельможи. Медленнее всего в этот период росло и население страны. Вообще в демографической истории «дворянской» России четко выделяются три периода: 1) Период бурного демографического роста 1620-1700 гг. Население за эти 80 лет выросло с приблизительно 1,5 миллионов (см. п. 9.1) до 12 миллионов человек ([205] p.76), то есть в 8 раз. Темп прироста населения в этот период составлял в среднем около 30% за десятилетие (или 2,7% ежегодно). В некоторой мере это увеличение населения объяснялось присоединением новых территорий - Смоленска, Брянска, части территории Украины и Восточной Сибири, но в основном происходило благодаря естественному приросту . Надо полагать, такому феноменальному демографическому росту, происходившему в XVII веке, способствовало почти полное отсутствие войн и еще слабое распространение крепостничества и системы грабительского феодализма, для развития которого отсутствовала самая главная предпосылка – возможность участия в глобализации, интенсивной внешней торговле. 2) Период слабого демографического роста 1700-1834 гг. Резкое замедление демографического роста началось в царствование Петра I, и согласно данным переписей, в какой-то момент население страны даже начало сокращаться (см. главу XI). Период слабого роста населения продлился до царствования Николая I и совпал с эпохой наибольшего распространения крепостного рабства и грабительского феодализма (как будет показано в главе XV, и тому, и другому был положен конец в эпоху Николая I). В целом за 135 лет население выросло с 12 до 52 миллионов человек, то есть в 4,3 раза ([107] 10, с.274). Темп прироста населения в этот период составлял в среднем 12,5% за десятилетие. При этом значительная часть этого увеличения осуществлялась не за счет естественного прироста, а за счет присоединения огромного количества новых территорий – Прибалтики, Польши, Финляндии, Западной и Южной Украины, Южной России, Закавказья, сибирских территорий. Если исключить эти новые территории, то население старых территорий за 135 лет, согласно имеющимся данным, выросло всего лишь в 3 раза ([205] p.76; [107] 10, с.274) . Соответственно, темп его естественного прироста за десятилетие составлял всего лишь 8,5% (или 0,8% ежегодно). Надо полагать, такой слабый естественный прирост населения объясняется распространением системы рабства, грабительского феодализма и тотальной коррупции государственной власти, которая существовала в этот период. 3) Период высокого демографического роста 1835-1914 гг. В царствование Николая I (1825-1855 гг.) началось ускорение демографического роста, которое продолжалось 80 лет и лишь накануне Революции 1917 г. начало идти на убыль. Так, население в период с 1835 г. по 1900 г., то есть за 65 лет, выросло с 52 до 135 миллионов человек или в 2,6 раза ([205] p.76). А в целом за 80 лет (1835-1914 гг.) оно выросло с 52 до 170 млн. чел. или в 3,3 раза. Соответственно, средний темп прироста населения за десятилетие составлял в этот период 16% (или 1,5% ежегодно) - намного выше, чем в предшествующий период. Лишь в незначительной степени этот прирост был связан с присоединением новых территорий (Средняя Азия, Дальний Восток), удельный вес которых в общей массе населения тогдашней Российской империи был несопоставимо мал. Как отмечает современный российский историк О.Платонов, особенно быстрым в этот период был прирост православного населения, то есть коренного населения России ([93] с.12). Представленные данные подтверждают неоднократно высказывавшееся историками предположение о том, что система крепостного рабства вообще, и в частности, в России, не способствовала быстрому росту населения . Но возникает вопрос – а почему население страны вообще увеличивалось в течение XVIII - начала XIX вв.? Ведь как показывает история, в условиях грабительского феодализма население обычно вообще не растет, а сокращается. Это происходило во всех известных исторических примерах. И в Речи Посполитой в XVI-XVIII вв., и в Византии в XII-XV вв., и в других странах, где крепостничество соседствовало с широким распространением внешней торговли, население быстро сокращалось, и это способствовало развалу и краху государств. Как указывал, например, польский историк Ян Топольски, проводивший специальное экономико-демографическое исследование по Польше, именно широкое распространение там крепостного труда, применяемого в целях экспортного производства, привело к экономической деградации страны и резкому сокращению ее населения в течение XVI-XVIII вв. ([177] p.139) Причем, наибольшая убыль населения в Польше, согласно результатам его исследования, наблюдалась именно в областях, наиболее тесно связанных с внешней торговлей. Такая же картина наблюдалась в России в XI-XIII вв. и на рубеже XVI-XVII вв. (см. главу VIII), а также в более позднюю эпоху. В частности, в начале XVIII века, после резкого увеличения внешней торговли при Петре I, в областях, прилегающих к Балтике, население сократилось на 40% (см. главу XI). Но в XVIII веке это коснулось лишь небольшой части страны, активно вовлеченной во внешнюю торговлю, на других территориях население продолжало расти. В целом в указанный период демографический рост в России в отличие от Польши и Османской империи не прекращался, и причина этого была выше указана: значительная часть территории страны не имела удобных торговых путей, связанных с международным рынком, и потому не участвовала во внешней торговле. Именно поэтому большинство российских помещичьих хозяйств работали вовсе не на внешний рынок, а жили почти исключительно натуральным хозяйством. Как образно писал М.Покровский, многие российские поместья той эпохи вели свое существование вне всякой связи с внешним миром, и продолжали бы жить по-прежнему, наверное, даже в том случае, если бы весь внешний мир за пределами их территории провалился в преисподнюю. Кроме того, не всё крестьянское население было крепостным, сохранялся значительный слой государственных крестьян (порядка 40% населения), которые в основном вели собственное хозяйство и государству платили лишь налоги деньгами и натурой, без отработки барщины. Как видим, Россия в XVIII веке имела многоукладную экономику, и система грабительского феодализма, использовавшая рабский труд крепостных для производства экспортного сырья, охватывала относительно небольшую часть ее населения. Таким образом, важной причиной, способствовавшей продолжению демографического роста в России в эпоху «нового феодализма», стала закрытость большей части ее территории от внешней торговли и преобладание в многоукладной экономике страны натурального хозяйства. Другими словами, патриархальность России, удаленность ее основной территории от Европы, неразвитость дорог и торговых путей и отсутствие сколько-либо сильных внешних врагов и спасли ее от тех «реформ» и мероприятий, которые осуществляли Петр I и Екатерина II, и которые, не будь всего этого, неизбежно привели бы к краху русского государства и русской нации. Но такая ситуация не могла продолжаться до бесконечности. Рано или поздно развитие современных транспортных технологий должно было привести к тому, что вся территория страны должна была включиться в процессы глобализации, которые до того охватывали лишь ее часть. И переломным в этом отношении был как раз XIX век, в течение которого глобализация перестала быть региональным явлением, охватывавшим лишь несколько соседних стран и регионов, а переросла в явление планетарного масштаба. Резкое увеличение быстроходности и размеров морских судов, появление железных дорог, которые постепенно опутывали все бoльшие части суши, привели к тому, что разные страны и территории, жившие до этого своей внутренней жизнью, теперь начинали все больше зависеть друг от друга. Бурно развивавшаяся мировая торговля, которая за столетие выросла примерно в 40 раз ([162] p.1), крепко привязала эти страны к глобальной экономике. Все эти новые тенденции создавали необычайно благоприятные условия для товарных спекуляций и махинаций, даже в тех местах, где ранее в условиях закрытости местных рынков для этого не было никаких условий и стимулов. Например, в Индии строительство сети железных дорог в середине XIX века привело к хроническим голодоморам в течение почти всей второй половины столетия, от которых умирали миллионы индийцев (см.: [65] глава XIV). Причина состояла в том, что хозяйничавшие в Индии английские торговцы получили прекрасную возможность скупать продовольствие и сырье по дешевым ценам во внутренних районах страны и вывозить его по железной дороге на экспорт или просто создавать искусственные дефициты продовольствия в отдельных районах, манипулируя товарными потоками, перевозимыми железной дорогой. Таким образом, глобализация в XIX веке быстро распространялась по всему миру и проникала все глубже теперь уже и внутрь территории России, уничтожая те преимущества, которые страна имела ранее и ликвидируя тот «секрет», который помог России выжить и выстоять в условиях олигархического режима XVII-XVIII вв. Дальнейшее существование этого режима в сочетании с глобализацией неизбежно должно было привести к началу масштабного кризиса коррупции, похожего на тот, что произошел в России в период Смуты и Великой разрухи или до этого в последние столетия Киевской Руси, и это грозило полным крахом и распадом России и уничтожением ее населения, подобно тому как это произошло в двух предыдущих случаях. Резко изменились в XIX веке и внешние политические и военные факторы. В отличие от XVIII века, когда у России не было ни внешних врагов, ни серьезных противников, в XIX веке они появились. Небывалого экономического и военного могущества к тому времени достигла Британия. Ее колонии и зависимые от нее страны и территории к концу XIX столетия охватывали около половины земного шара, а моря и океаны планеты, по образному выражению английских историков, превратились в ее внутренние озера, где она хозяйничала по своему усмотрению. Поддерживаемая Францией, которая также имела много колоний, британская правящая верхушка вынашивала планы по установлению полного господства над всем земным шаром (см.: [65] глава XIV). Она захватила в течение XIX века контроль над такими крупными странами и регионами как Индия, Китай, Османская империя, Ближний Восток, Месопотамия. По ее африканским колониям можно было проехать всю Африку с севера на юг, ни разу не покидая территории Британской империи, и точно так же можно было по контролируемым ею территориям проехать всю Азию с востока на запад. Российская империя, занимавшая 1/6 часть земной суши и располагавшая большими запасами сырья, издавна привлекала внимание Британии, которая уже во второй половине XVIII в. пыталась любыми способами установить над ней свое господство. По мере роста силы, могущества и технического превосходства Британии в течение XIX века эта задача становилась еще более легкой. Поэтому продолжение в России той политики, которую ей навязывала правившая страной «колониальная элита», неизбежно должно было привести к усилению ее зависимости от Британии и окончательной утрате Россией перспектив индустриального развития, а также к утрате ею своей политической самостоятельности, что было бы равносильно национальной катастрофе. Таким образом, рассматриваемая эпоха (конец XVIII в. и первая треть XIX в.) была переломной. Именно в эту эпоху решался вопрос о том, по какому пути пойдет дальнейшее развитие России. В любом случае продолжение существования страны в прежнем состоянии было уже невозможным, резко изменившиеся внешние факторы не позволили бы ей долго в нем находиться. По существу у России было два варианта: либо продолжать двигаться по тому пути, на который ее толкала «колониальная элита», и это был путь в пропасть, либо отказаться от него и трансформироваться в такое состояние, которое позволило бы противостоять новым вызовам XIX века. Но для этого должна была найтись сила, которая могла бы осуществить такую трансформацию и которая была бы достаточно мощной, чтобы противостоять «колониальной элите». Была ли в России той эпохи такая сила, и что она из себя представляла? 14.2. Борьба за власть между олигархией и дворянской элитой Как мы выяснили в предыдущих главах, олигархия в лице верховников, вельмож и крупных помещиков-рабовладельцев захватила в XVIII веке все бразды правления в российском государственном аппарате, который использовала для безудержного разворовывания страны и ее ресурсов. Она также поставила под свой контроль царскую власть. Этому немало способствовал указ Петра I о престолонаследии, который, по словам В.Ключевского, «имел отрицательный характер», а по словам И.Солоневича, «подорвал монархию» и «подорвал престолонаследие» ([55] LXXXII; [117] с.473). Фактически данный указ устранил какие-либо правила при занятии престола и немало способствовал той бесконечной череде дворцовых переворотов, которые начались после смерти Петра. Кроме того, вследствие падения нравов и чрезвычайного распространения дворцовых интриг русские цари, начиная с Петра I, либо убивали своих законных наследников (как это произошло с царевичем Алексеем), либо попросту их не имели в законном браке, как это было с большинством последующих царей и цариц. Все это привело в XVIII веке к полному вырождению института наследственной монархии, которая превратилась в нечто противоположное – в институт недееспособных монархов, находившихся под контролем верховников и вельмож. Как писал М.Покровский, начиная с царствования Екатерины I (1725-1727 гг.) и кончая царствованием Александра I (1801-1825 гг.) «русский престол фактически был избирательным» ([98] 4, с.305). И «избирала» царя, то есть сажала его на трон, как правило, олигархия – группа богатейших вельмож, которые фактически и правили страной. Как уже было сказано, народ при Петре I и его преемниках был совершенно задавлен обрушившимися на него репрессиями, а низшее и среднее дворянство не являлось самостоятельной политической силой и не могло оказать сопротивление олигархии. Поэтому мы видим с его стороны лишь единичные выступления, но не более того. Нередко они принимали форму борьбы против узурпации законной царской власти. Так, дворяне предприняли несколько неудачных попыток свержения Екатерины II в течение ее царствования, о чем говорилось в главе XIII. В других случаях эти выступления носили патриотический характер – они были направлены против засилья немцев и прочих иностранцев, в которых простые дворяне видели «корень зла». Но поскольку приезжавшие в то время в Россию иностранцы в своем большинстве были либо купцами, вывозившими российские сырьевые ресурсы, либо активными помощниками правящей олигархии, то фактически эти выступления дворян можно считать формой протеста против сложившегося в стране олигархического (колониального) режима. Примером такого выступления можно считать события мая 1729 года, когда гвардия (которая формировалась из одних лишь дворян) устроила погром в Немецкой слободе в Лефортово, сопровождавшийся поджогом и грабежом немецких домов. Как указывает М.Покровский, гвардейцев подстрекали на эти действия их собственные офицеры, и погром производился весьма основательно - гвардейцы даже отрезали веревки у колодцев, чтобы помешать тушению пожара ([98] 3, с.224). Другим примером могут служить выступления дворянства против засилья иностранцев в царствование Анны Иоанновны и Анны Леопольдовны. Одна из попыток такого выступления при Анне Иоанновне закончилась репрессиями в отношении ряда дворян, другая попытка в 1741 году привела к свержению Анны Леопольдовны и восшествию на престол Елизаветы. Царствование Елизаветы можно считать первым примером, когда дворянство, пока еще не вполне осознанно и не совсем удачно, попыталось оттеснить олигархию от управления государством. Как писал М.Покровский, при Петре I утвердился торгово-крепостнический капитализм, а при Елизавете произошел возврат к феодализму ([98] 3, 129, 4, с.55). Выше уже говорилось о запрете на экспорт хлеба и о протекционистских пошлинах, введенных Елизаветой в конце ее царствования. Эти меры были направлены против системы грабительского феодализма, которая вела к быстрому обогащению «колониальной элиты», но была губительной для страны . Зато последующее царствование Екатерины II привело к еще большему расцвету этой системы. Выше приводились данные, свидетельствующие о резком росте экспорта сырья в эту эпоху, об увеличении масштабов крепостного рабства и бесправия населения, об увеличении социального неравенства среди дворян и помещиков. Как показывают эти данные, не только крестьяне, но и основная масса дворян в эпоху Екатерины все более впадала в нищету, обогащалась и процветала лишь «колониальная элита» - те самые 0,01% населения, ради которых и проводилась вся политика императрицы, ставшей для них «матушкой». Новая попытка противостоять власти олигархии была предпринята Павлом I (1796-1801 гг.), царствование которого продолжалось недолго – вплоть до его злодейского убийства 11 марта 1801 г. Крестьянская политика этого царя была довольно противоречивой . Однако целый ряд его указов и действий явно были направлены против олигархии и в сторону укрепления государства вообще и в особенности самодержавного государства. Во-первых, Павел попытался круто изменить внешнюю политику России – из послушного вассала Англии, которым являлась Россия при Екатерине II, он попытался сделать государство, самостоятельно формирующее свою внешнюю политику в соответствии со своими интересами. Такую же политику, как мы помним, пыталась проводить и Елизавета, вступившая в союз с Австрией, чтобы воспрепятствовать однобокой ориентации на Англию. Павел предпринял то же самое, но более решительно. Он начал активно сотрудничать со злейшим врагом Англии – с Францией в лице Наполеона Бонапарта, и даже не побоялся пойти на крайнее обострение отношений с Англией: на арест английских торговых судов в российских портах и на организацию экспедиции донских казаков в Индию в целях борьбы с британской гегемонией. Он также заключил в 1800 г. соглашение с Пруссией, Данией и Швецией о совместных действиях по борьбе с пиратскими действиями англичан в Балтийском море и поощрял строительство российского торгового флота [135]. В случае успеха такая политика могла привести к устранению гегемонии Англии в российской внешней торговле, улучшению условий торговли России с Западной Европой и разрушению однобокой колониальной зависимости от Англии. Но резкая смена политической ориентации ставила под удар благосостояние олигархической верхушки, которая черпала свои богатства от продажи сырья в Англию и от английских субсидий, а взамен закупала там требуемые ей предметы роскоши. Не случайно поэтому Зубов, один из убийц императора Павла, перед самой отправкой группы заговорщиков в Михайловский дворец 11 марта 1801 года произнес напутственную речь, в которой говорил о «безрассудности разрыва с Англией, благодаря которому нарушаются жизненные интересы страны и ее экономическое благосостояние», и ни слова не говорил о других «ошибках», совершенных Павлом ([98] 4, с.231). Разумеется, «жизненные интересы страны» в данном случае были совершенно ни при чем – речь шла о «жизненных интересах» верхушки, «колониальной элиты», все богатство которой зиждилось на русском сырьевом экспорте в Англию. Во-вторых, Павел сделал важный шаг в сторону укрепления российского самодержавия. Выпущенный им указ о престолонаследии устранил прежние недостатки, допущенные Петром I, и установил четкий порядок наследования трона. С этого момента российская монархия опять стала наследственной, не зависящей от произвола и предпочтений вельмож, что в дальнейшем сыграло огромную роль в русской истории. В-третьих, император своим указом отменил жалованную грамоту дворянству – и тем самым опять обязал дворян служить на государственной или военной службе, как это было до эпохи Екатерины II. Данный шаг, хотя и бил по дворянству, но служил укреплению государства, которое уже испытывало сильную нехватку офицеров и чиновников, формировавшихся из числа дворян. Да и среди дворян этот указ бил не по всему сословию, а лишь по той части дворянства, которое уже успело превратиться в трутней. В-четвертых, Павел в 1797 г. ввел ограничение барщины для крепостных крестьян 3 днями в неделю ([55] LXXXII). Это была попытка поставить предел распространению системы грабительского феодализма и нещадного угнетения крестьян, насаждавшейся «колониальной элитой». Так, некоторые помещики, активно занимавшиеся экспортом, обязывали своих крестьян отрабатывать барщину шесть, а то и семь дней в неделю, что фактически превращало этих крестьян в рабов на плантациях и вело к их деградации. Наконец, в-пятых, император попытался наладить общение со своим народом, которое совсем прекратилось в правление Екатерины. Он отменил запрет на жалобы и прошения крестьян, введенный императрицей, а также выделил место, где каждый мог лично к нему обратиться с письмом, бросив его в специальное окно во дворце. Кроме того, он прекратил преследования староверов и уравнял их в правах с православным населением ([98] 4, с.175). Как видим, перечисленные указы и мероприятия были весьма разумными и были направлены либо против олигархии, либо служили укреплению государства и самодержавной власти. Не случайно поэтому некоторые историки довольно высоко оценивают деятельность императора Павла, которого после его убийства правящая верхушка поспешила объявить умалишенным. Как писал М.Покровский, «Все, что делал “сумасшедший” Павел, делал бы и нормальный человек его умственного развития и склонностей» ([98] 4, с.177). По мнению современного российского историка М.Сафонова, миф о «безумном» императоре Павле был создан специально – дворянской верхушке нужно было оправдать его убийц, поэтому насаждалось мнение о том, что они спасали Родину, устраняя от власти душевнобольного человека [135]. С учетом вышеизложенного, убийство Павла I вовсе не было случайным. Все участники заговора – Пален, братья Зубовы, Волконский, Панин и другие – были крупными аристократами или чиновниками, прямо заинтересованными в сотрудничестве с Англией и получавшими от этого сотрудничества огромные деньги. Не обошлось и без прямого участия Англии, финансировавшей этот заговор. Конечно, никаких расписок в получении денег от англичан за участие в убийстве императора найдено не было, но целый ряд фактов указывает на то, что они сыграли в этом немалую роль. Так, по данным английских архивов известно, что Англия выделила своему послу в России Уитворту на подкуп русских чиновников непосредственно перед убийством Павла 40 тысяч рублей, которые были потрачены непонятным образом; а участие в заговоре самого Уитворта и его тесные личные связи с заговорщиками являются установленным фактом [135]. Кроме того, как отмечал М.Покровский, Уитворт готовил убийство Павла еще в 1800 году, за год до описанных событий. Но затем он должен был уехать из России, и заговор тогда не состоялся – «косвенный признак, что субсидии играли в движении бoльшую роль, чем допускает большинство мемуаристов, из патриотических соображений» ([98] 4, с.231-232). Однако у заговора была немалая поддержка и внутри России – его так или иначе поддерживала вся «колониальная элита». Известно, что многие крупные чиновники и аристократы, не участвовавшие в заговоре, с восторгом встретили известие об убийстве императора. Например, адмирал Чичагов писал: «Так погиб этот тиран, после того как он 5 лет держал Россию под своим унизительным игом и заставлял дрожать 45 миллионов людей при малейшем знаке его воли… Ненависть к тирану должна брать верх над всеми чувствами… и всякое средство хорошо, чтобы сломить этот бич» ([98] 4, с.229). В действительности и Зубов, который призывал убить Павла ради «жизненных интересов страны», и Чичагов, который восхвалял это убийство, прикрываясь заботой о 45-миллионном населении России, лгали и лицемерили. Ими двигала вовсе не забота о стране и ее населении, на которые им было глубоко наплевать, а свои собственные шкурные интересы. По словам современного российского историка Е.Юркевича, речь идет о «злодейском убийстве, которое является не выражением какой-то национальной идеи; это - грязное, подлое преступление, совершенное людьми, которые действовали не в интересах России, а исключительно в интересах самих себя, да еще и на иностранные деньги» [135]. Хорошо известен факт участия в заговоре против императора Павла его сына – будущего императора Александра I (1801-1825 гг.). Тень соучастия в убийстве отца ляжет темным пятном на все его царствование. Менее известны другие факты, о которых историки пишут с большой неохотой или вовсе скрывают – о соучастии в убийстве второго сына Павла I Константина, а также князя П.Волконского, приятеля Александра I и близкого родственника будущего декабриста Волконского. Между тем, как писал М.Покровский, «Участие в заговоре Константина Павловича – несомненно… Возглавлял убийство лучший личный друг Александра – Волконский» ([98] 4, с.233-234). Факт участия сыновей императора Павла в убийстве своего отца в компании со своими друзьями может служить еще одним свидетельством того страшного падения морали и нравственности правящей верхушки, которое мы видим в XVIII веке и которое позволяет все это столетие, включая и первые годы XIX века, называть «столетием публичного дома». 14.3. Коррупция и падение нравов в эпоху Александра I Приведенные выше факты свидетельствуют о том, что протесты русского общества против власти олигархии, которые выражались в росте крестьянских восстаний и в спонтанных выступлениях дворянства, в конце XVIII века нашли свое выражение также в противостоянии олигархии и царя – царя, который считал себя в первую очередь защитником дворянства, но также защитником интересов всего государства и всего населения. С этого времени цари все более начинают мешать олигархии, а олигархия все более начинает раздражать царей, хотя до этого они уживались между собой довольно неплохо – и при Екатерине I, и при Анне Иоанновне, и при Екатерине II. Да и Петр I за все 36 лет своего царствования лишь однажды предпринял реальную попытку борьбы с разворовыванием государства верховниками (при помощи учрежденного им института фискалов): эта попытка вскоре была пресечена, и царь признал свое поражение. Однако время от времени интересы и функции царя входили в острое противоречие с интересами олигархии, и тогда всякий раз мы видим покушения на жизнь русских царей. Так, вторая попытка Петра I пресечь безудержное воровство верховников при помощи фискалов, предпринятая в конце его царствования, судя по всему, стоила ему жизни – слишком странным совпадением является его неожиданная смерть, наступившая именно в этот момент. Политика Елизаветы, шедшая вразрез с интересами Англии и сырьевого экспортного лобби, также едва не стоила ей жизни и трона – во время заговора 1758 г., в котором принимала участие и будущая императрица Екатерина II. Наконец, политика Павла I стоила жизни последнему – он был жестоко и коварно убит. Короткое царствование этого императора можно в целом охарактеризовать как протест против того олигархического режима, который достиг своего апогея в правление его матери, Екатерины II, и против которого этот еще довольно молодой император восстал со всей своей пылкостью и решительностью. Как писал В.Ключевский, «это царствование органически связано как протест - с прошедшим, а как первый неудачный опыт новой политики, как назидательный урок для преемников - с будущим» ([55] LXXXII). И как мы увидим далее, его преемники усвоили этот урок – в течение всей первой половины XIX века мы не увидим более со стороны русских царей столь быстрых и решительных мер, которые дали возможность правящей верхушке обвинять Павла в безрассудстве и разжигать против него недовольство среди дворян и помещиков. Оба сына императора Павла – и Александр I, и Николай I – хорошо запомнят этот урок и будут крайне осторожными в своей политике в течение своего царствования. Что касается Александра I (1801-1825 гг.), то, хотя он начал свое правление с участия в олигархическом заговоре против собственного отца, но в дальнейшем, как будет показано ниже, его интересы и функции как царя-самодержца также столкнутся с интересами олигархии, и это приведет к существенной трансформации его взглядов и его политики в течение его царствования. В целом последнее можно охарактеризовать, пожалуй, как одно из самых бесплодных и по своему результату не соответствующее ожиданиям. Если Екатерина II лгала и лицемерила от начала до конца, и эта ложь была настолько явной для ее окружения, что от нее никто ничего особенного не ждал, то Александр I был, по-видимому, искренен в своих стремлениях по облегчению положения крестьян и по наведению порядка в государстве. Но ничего этого сделано не было, не считая некоторых мер, предпринятых в самом конце царствования – откуда и то разочарование, которое все более охватывало прогрессивную часть общества в течение этого периода. Крепостничество при нем не уменьшилось, а даже выросло. Так, численность крепостных, в основном в результате политики его предшественников, в его правление достигла абсолютного максимума – 57-58% от всего населения страны ([156] p.420). Во многом эпоха Александра являлась просто продолжением эпохи Екатерины II, не слишком сильно от нее отличаясь. Основой внешней политики по-прежнему оставалась однобокая ориентация на Англию и на экспорт сырья, в ущерб развитию собственной промышленности. Что касается положения крепостных, то никаких изменений не происходило. Как указывал Д.Блюм, статус крепостного в России в XVIII веке был сведен к положению раба, и в правление Александра I он сохранялся, не ухудшаясь, но и не улучшаясь. Сам император, подобно Екатерине II, продолжал называть в частных письмах крепостных крестьян «рабами» ([156] pp.468-469). То же касается коррупции государственной власти и падения нравов среди правящей верхушки - они в царствование Александра вряд ли улучшились, о чем далее будет сказано. Как писал В.Ключевский, «если бы сторонний наблюдатель, который имел случай ознакомиться с русским государственным порядком и с русской общественной жизнью в конце царствования Екатерины, потом воротился бы в Россию в конце царствования Александра и внимательно вгляделся бы в русскую жизнь, он не заметил бы, что была эпоха правительственных и социальных преобразований; он не заметил бы царствования Александра» ([55] LXXXIV). Во многом такое положение вытекало из личных качеств императора, который не проявлял ни слишком большого желания, ни слишком больших способностей к управлению страной и к реформаторской деятельности. Поэтому все его благие намерения оставались пустым звуком. Один из близко знавших его людей, граф П.Строганов, отмечал, что двумя его главными чертами являлись мягкость характера и леность. Другой его соратник, князь А.Чарторыйский, утверждал, что он не прочитал до конца ни одной серьезной книги. Как указывает Н.Рожков, все это свидетельствует об умственной лености Александра, отсутствии в нем постоянства и энергии, необходимых для того чтобы довести до конца начатое дело ([107] 10, с.87-88). Хорошо характеризует эти качества императора следующий случай, который описывает Д.Блюм. В 1820 году Александр I заявил, что крепостных в России не продают уже 20 лет. Но это было неправдой – крепостных не только продавали, но делали это совершенно открыто на публичных аукционах, проводившихся вблизи царской резиденции в Петербурге. И вскоре царь сам смог в этом убедиться, когда получил петицию от тех несчастных крестьян, которые были проданы на таком аукционе, и даже без своей земли. Тогда царь поручил выяснить, запрещена ли торговля крепостными. После долгих поисков чиновникам не удалось найти никакого запрещающего указа, из чего следовало, что торговля крестьянами была разрешена. А царь уже двадцать лет, то есть с самого начала своего царствования, полагал обратное ([156] pp.427-428). Вся политика Александра несет на себе печать этой оторванности от реальной жизни, недоделанности и непоследовательности. Его самого, пожалуй, можно сравнить с гоголевским Маниловым, но только в царском обличье. Все учрежденные им комиссии по освобождению крестьян не дали никакого результата. В начале своего царствования он начал было бороться со злоупотреблениями помещиков: последним было запрещено в качестве наказания высылать крестьян в Сибирь. Но вскоре это право было опять восстановлено, и даже права помещиков в этом вопросе были расширены ([156] p.431). В 1807-1811 годах Александр приблизил к себе Михаила Сперанского, выходца из народа, который выступал с программой обширных прогрессивных реформ. Некоторые из этих реформ действительно могли способствовать укреплению государства и уменьшению власти олигархии . Одно время Сперанский считался чуть ли не «вторым я» Александра, выразителем его мнений и намерений, сам император находился под сильным влиянием его идей. Но едва он только приступил к осуществлению намеченных реформ после их долгого обсуждения, как Александр, то ли испугавшись нараставшей оппозиции, то ли из ревности к растущему влиянию Сперанского, отправил его в отставку и сослал в Нижний Новгород, подальше от Петербурга и Москвы ([55] LXXXIII). Такая же непоследовательность проявлялась и во всех других областях. В начале своего царствования Александр благожелательно относился ко всякому расширению свободы для дворянства и прочих сословий. Он вернул дворянам их прежние привилегии, отмененные Павлом I, продвигал идею освобождения крепостных крестьян. А его ближайший соратник Чарторыйский пропагандировал идею о том, чтобы перенять у Французской революции идеи свободы и счастья народов и использовать их при проведении государственной политики ([98] 4, с.248). Но во второй половине царствования Александра все его прежние взгляды и устремления переменились на противоположные. Об освобождении крестьян перестали даже думать, вместо этого началась политика военных поселений Аракчеева, которая привела к лишь к ухудшению положения крестьян, согнанных в эти поселения. На смену идей свободы пришло удушение всякой свободной мысли и откровенное мракобесие. Так, Магницкий, назначенный Александром. попечителем Казанского университета, уволил большинство профессоров и настаивал на публичном разрушении (!) самого здания университета. Такой же разгром учинил в 1821-1822 гг. Рунич в Петербургском университете и другие чиновники, присланные императором в Московский и Харьковский университеты ([107] 10, с.96-98). Примером консерватизма и мракобесия может служить также «официальный» историк той эпохи Н.Карамзин. В своей «Записке о древней и новой России» он прославлял крепостное право и писал, что «от университетов, гимназий, школ более убытков для казны, чем пользы для отечества» ([107] 10, с.84). А его «История государства российского», по мнению Н.Рожкова, «отличается массой ложных прикрас и условностей» ([107] 10, с.102). Еще ярче по поводу этого произведения выразился Пушкин: В его истории изящность, простота Доказывают нам без всякого пристрастья Необходимость самовластья И прелести кнута ([107] 10, с.103) Как писал В.Ключевский об эпохе Александра I, «правительство во второй половине царствования стало постепенно отказываться от программы, которая так громко возвещена была в начале и к осуществлению которой были сделаны такие сильные приступы. Вследствие этого… правительство и общество, разошлись между собою, как никогда не расходились прежде. Благодаря такому разладу в обществе стало развиваться уныние, которое, питаясь все новыми, подбавлявшимися условиями, постепенно превратилось в глубокое недовольство» ([55] LXXXIII). Это недовольство, отмечает историк, стало важной причиной событий 14 декабря 1825 г. (восстания декабристов), о котором речь пойдет ниже. Непоследовательность Александра, его оторванность от жизни, его «маниловщина» не только не способствовали уменьшению воровства и падения нравов среди правящей верхушки, а также коррупции государственной власти, но, возможно, привели даже к усилению этих тенденций по сравнению со второй половиной XVIII века. Об этом свидетельствует целый ряд фактов. Фактически Александр своими действиями сам усиливал коррупцию. Например, сразу после восшествия на трон он учредил должности товарищей министров, которые, как отмечал А.Чарторыйский, были созданы специально для «молодых друзей» Александра, то есть без всякой надобности для дела. Как полагает М.Покровский, и образование министерств в 1802 г. также было сделано лишь для того, чтобы угодить интересам друзей и приятелей молодого царя ([98] 4, с.243). Историк сравнивает эти министерства с коллегиями Петра I, служившими прикрытием для разворовывания казны и ресурсов страны «верховными господами», и полагает, что при Александре I они выполняли ту же функцию ([98] 4, с.244). Опять возобновились на постоянной основе взятки чиновникам со стороны англичан. Некоторые из них предоставлялись на конкретные цели, но, как указывают английские историки, были и такие, которые расходовались в более общих целях – для формирования благожелательных проанглийских настроений и формирования проанглийского лобби [135]. Например, согласно сохранившейся отчетности, в 1803 году английский адмирал Уорен израсходовал на взятки придворным Александра I от 60 до 70 тысяч фунтов стерлингов ([98] 4, с.249). Как и ранее, англичане хозяйничали в российских портах, назначали цены на вывозимое ими русское сырье и грабили или захватывали в плен иностранные торговые суда на Балтике и по всему миру , и благодаря своей мировой торговой монополии получали баснословные прибыли от скупки по дешевке местного сырья и реализации по высоким ценам своих мануфактурных изделий и предметов роскоши для местной знати. Впервые в ту эпоху политика британской колонизации посредством режима свободной торговли была сформулирована английскими политиками как официальная и получила соответствующее «научное» обоснование. Вследствие свободной торговли, говорил представитель партии вигов в английском парламенте в 1846 г., Англия превратится в мастерскую мира, а «иностранные государства станут для нас ценными колониями, при том, что нам не придется нести ответственность за управление этими странами» ([207] p.8). Хотя это высказывание британского политика относится к середине XIX века, но фактически Англия начала проводить такую политику колонизации через свободную торговлю намного раньше. И Россия конца XVIII - начала XIX вв. была одной из первых жертв этой политики. Фактически она осуществлялась посредством распространения международной коррупции, причем в ее худшем виде – в виде тотальной коррупции местной власти, закрывающей глаза на разграбление ресурсов страны, разрушение ее промышленности и торговли и превращение ее в колонию иностранного государства. Возобновилась в царствование Александра I и коррупция в области ведения военных операций. Хорошо известно, что войну против Наполеона в 1805-1807 гг. на территории Австрии и Пруссии Россия вела на деньги, предоставленные Англией. И надо полагать, получение этих денег (часть которых очевидно попадала в карманы вельмож) и было главным мотивом ведения военных действий. Совершенно непонятно, ради чего еще надо было в то время вести войну с Наполеоном, который России вовсе не угрожал, а наоборот, настойчиво предлагал сотрудничество. Во всяком случае, Россия вполне могла в то время сохранить нейтралитет и избежать вообще участия в наполеоновских войнах, и ничего бы при этом не потеряла, сохранив жизни сотен тысяч своих солдат. Но конечно, в этом случае она бы не смогла получить того щедрого потока английских денежных субсидий, которого так жаждали русские вельможи и генералы и часть которого, судя по всему, оседала в их карманах. Так, на переговорах о начале войны против Франции в 1804 г. британский премьер-министр Питт обещал России огромные субсидии на ведение военных действий в размере 5 миллионов фунтов стерлингов или даже более того ([98] 4, с.249). Когда же спустя несколько лет английские субсидии были благополучно «проедены», а новых более не предвиделось, тогда-то, пишет М.Покровский, и был заключен Тильзитский мир 1807 года, «других мотивов перемирия с Наполеоном не было». Но об этой причине, конечно, умалчивали: «не мог же русский император, - пишет историк, - объявить во всеобщее сведение, что англичане его “разочли”» ([98] 4, с.249, 252). Этот мотив участия России в войне с Францией был настолько очевиден (ввиду отсутствия других сколько-либо серьезных мотивов), что Наполеон, обращаясь к своим солдатам в 1805 году перед Аустерлицким сражением, как о само собой разумеющемся говорил о русских войсках как о «наемниках Англии» ([131] 1; 3, XIII). Даже Отечественная война 1812 года не могла остановить коррупцию, глубоко укоренившуюся среди дворянской верхушки. Лев Толстой писал в «Войне и мире», что та толпа офицеров и придворных, которая находилась при дворе императора и при штабе русской армии во время движения Наполеона вглубь России, на 99% состояла «из людей, не желающих ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время» ([131] 3; 1, IX). И многие действительно преуспели. Примером наглого и безудержного воровства во время народного бедствия могут служить действия в 1812 году московского градоначальника Ростопчина. Его и раньше обвиняли в казнокрадстве. Как пишет Н.Рожков, «Коцебу и Панин обвиняли его в корыстном пользовании казенными деньгами еще в бытность министром при Павле» ([107] 10, с.75). Но анархия, установившаяся в Москве во время и после ее взятия Наполеоном открыла для московского градоначальника поистине безграничные возможности в набивании собственного кармана. «Возвратившись в Москву после ухода оттуда Наполеона, - пишет историк, - Ростопчин вместе со своими подчиненными брал себе дорогие вещи из французских магазинов». Как писал Кизеветтер, очевидец происходившего, «Административный грабеж производился под руководством Ростопчина так широко и непринужденно, что об этом тогда говорила вся Москва» ([107] 10, с.75). Вряд ли можно говорить в эпоху Александра и о каком-либо исправлении нравов. Свидетельством тому служит само начало его царствования, ознаменовавшееся участием в убийстве отца. В последующем мы также видим множество свидетельств низкой морали и нравственности среди дворянской верхушки. Ни в какой другой период, отмечает Н.Рожков, в Петербурге и Нижнем Новгороде не было такого количества балов, театральных представлений и прочих увеселений для богатой публики, как во время занятия Москвы Наполеоном в 1812 году ([107] 10, с.71). Приехавшие туда московские дворяне веселились и гуляли на широкую ногу вместе с местными дворянами, в то время как простые люди, убежавшие из Москвы и лишившиеся имущества, умирали с голоду. Само царское семейство, особенно младший брат царя Константин, также являлось примером падения нравов. Как пишет М.Покровский, «в кондуите этого великого князя был ряд инцидентов совершенно уголовного характера, которые всякого честного человека неминуемо привели бы на каторгу, и все это было известно в очень широких кругах» ([98] 4, с.317). В поведении и действиях самого Александра I, отмечают историки, движущими мотивами нередко было неуемное тщеславие, что отрицательно сказывалось на результатах его политики и на нравах окружавших его чиновников. Известно, что страшное поражение русской армии под Аустерлицем в 1805 г. стало результатом тщеславия Александра, который фактически отстранил Кутузова от командования и навязал ему свой никуда не годный план сражения, желая получить лавры победителя Наполеона. Испытав позор поражения, приведшего к гибели всей русской армии, он уже долго не отваживался повторить эту попытку. Лишь в 1814 году, когда у союзников было многократное превосходство в численности по сравнению с французской армией, от которой уже почти ничего не осталось, в битве под Фершампенуазом он опять взял на себя функции главнокомандующего. И гордо заявил генералу Ермолову после одержанной победы: «Двенадцать лет я слыл в Европе посредственным человеком, посмотрим, что она заговорит теперь» ([107] 10, с.92). В том же 1814 году, указывает Н.Рожков, он чуть было собственной шпагой не заколол мужика, который перебежал улицу перед его лошадью. Современники полагали, что и Сперанского Александр отправил в ссылку в марте 1812 г. из собственного тщеславия, заподозрив его в стремлении руководить его волей, что портило имидж императора среди его подданных. Наиболее вероятно, что это и было главным мотивом - тем более, что непосредственным поводом для отставки Сперанского стал донос на него, составленный двумя вельможами – Балашовым и Армфельдом, которые умело сыграли на тщеславии Александра ([107] 10, с.90-92). Разумеется, такое поведение царя не способствовало улучшению нравов при дворе, который кишел интригами, доносами и угодничеством. Раздача орденов, в том числе за военные заслуги, в ту эпоху тоже отражала тот процесс глубокого падения нравов, который поразил дворянское общество. У Льва Толстого в «Войне и мире» мы видим много примеров того, что ордена во время Отечественной войны 1812 года и во время других войн той эпохи давали вовсе не за действительный героизм, а руководствуясь совсем иными соображениями. Так, начальник артиллерийской батареи Тушин, оставшийся без прикрытия пехоты, своим геройским огнем ввел в заблуждение французскую армию, которая решила, что она наткнулась на главные силы русских, и остановила свой натиск. Это спасло от неминуемого разгрома арьергардный полк Багратиона, прикрывавший отступление армии Кутузова в 1805 году. Тушин заслуживал за свой героизм как минимум орден, но он не только не получил никакого поощрения, а получил суровый разнос от начальства за то, что не смог вывезти с поля сражения все пушки своей батареи. В то же самое время штабные офицеры, вовсе не принимавшие участие в боевых действиях, получили ордена. Этот и другие примеры, приводимые Л.Толстым в романе, взяты, как говорится, не с потолка, он хорошо знал и изучил ту эпоху, да и к тому времени, когда он сам молодым офицером поступил на военную службу, не слишком многое изменилось. Есть и конкретные примеры, приводимые историками – когда ордена давали людям, ничем себя не проявившим, а лишь оказавшимся вблизи театра военных действий или просто за выслугу лет, что бывало очень часто. Что касается вельмож в эпоху Екатерины II и Александра I, то они и вовсе были увешаны орденами как новогодняя елка - игрушками. Вот что об этом явлении писал в конце XVIII в. с язвительной иронией русский публицист и историк М.Щербатов: О муж почтенный, ты, украшенный звездами, Подобно — как корабль обвешан лоскутами, Скажи мне: для чего толико испещрен? Созвездьем на тебя какой знак наложен? Можно с полным основанием утверждать, что ордена в ту эпоху выполняли вовсе не ту функцию, которую они играют в современном мире или какую они играли, например, во время войн XX века, а были просто необходимым «довеском» к тому социальному статусу, который полагался вельможе или знатному и богатому аристократу в силу его положения при дворе или в силу его знатности и богатства. Да и простые дворяне и офицеры, надо полагать, получали ордена не за героизм или реальный вклад в какое-то дело, а за удачно выстроенную политику по отношению к своему начальству или за успешное участие в интригах. Вышесказанное иллюстрирует следующий пример. Крепостной рекрут генерала Кропоткина во время войны с Турцией проявил героизм и спас мальчика, которого вынес из огня во время пожара в деревне. За это его наградили орденом Анны – нет, вовсе не героя-рекрута, как следовало бы ожидать, а Кропоткина. И генерал искренне полагал, что получил награду справедливо (!) – ведь это его крепостной рекрут спас мальчика ([156] pp.438-439). Как видим, в данном примере ни у самого генерала Кропоткина, ни у тех, кто ему давал орден, нет ни малейшего понятия о том, что орден вообще-то полагается за личный героизм. Более того, и Кропоткина, и чиновников, ведающих раздачей орденов, исходя из данного примера, можно было бы назвать абсолютно аморальными типами, если бы этот пример не соответствовал обычной практике того времени. С учетом вышеизложенного можно лишь поразиться и умилиться наивности тех историков, которые подсчитывают ордена иных офицеров и генералов (в особенности представителей высшей знати), полученные во время войны 1812 года и в прочих войнах той эпохи и приводят их в подтверждение героизма и доблести этих офицеров. Это не значит, что не было героизма и доблести – но, как видим, ордена к ним имели весьма косвенное отношение. Можно констатировать, что в царствование Александра проявились результаты работы той «колониальной» системы воспитания и образования, которая насаждалась среди дворянства в течение второй половины XVIII века стараниями «матушки-императрицы» и ее вельмож. Масонские ложи, которые в обиходе чаще назывались «английскими клубами», стали к тому времени настолько популярными среди дворянства, что превратились в самое обычное явление. Исследователь масонства В.Курбатов приводит в своей книге список из примерно 200 масонских лож, которые были основаны в России в период с 1765 г. по 1822 г. и которые функционировали по меньшей мере в 50 городах страны ([66] с.265-270). Постоянные члены этих учреждений представляли собой весьма своеобразное явление в жизни русского дворянства. Вот что писал о них Вигель, который, будучи сам крупным аристократом консервативного толка, весьма негативно их оценивал: «Член московского английского клуба! О, это существо совсем особого рода… Главною отличительной чертою его характера есть уверенность в своем всеведении; при всем невежестве “необдуманное самолюбие”… члены клуба распространяли “нелепости, сплетни, и им верили, их слушали”, читались в английском клубе только “военные приказы о производстве или объявления о продаже просроченных имений или крепостных девок”» ([107] 10, с.72-73). Масонские ложи, указывает В.Курбатов, охватывали значительную часть чиновников: «Поступали они в ложи из побуждений карьеры и готовы были во всем повиноваться своим масонским начальникам. Один из таких масонов откровенно признавался, что заставляло чиновников вступать в тайные общества: “Желание иметь связи, как тогда уверяли, что без связей ничего не добьемся по службе и что большею частью либо масонством, либо другим каким мистическим обществом; люди, помогая друг другу на пути каждого пособиями, рекомендацией и прочее, взаимно поддерживали себя и достигали известных степеней в государстве преимущественно перед прочими”» ([66] с.270-271) (курсив В.Курбатова). О том же писал Л.Толстой в своем романе. Масонство той эпохи, по его определению, было «основано на одной внешности», а основную часть его членов составляли люди, «ни во что не верующие, ничего не желающие и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми, богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе» ([131] 2; 3, VII). Иностранная система образования среди дворянства к тому времени распространилась настолько широко, что почти все гувернеры и прочие учителя у детей дворян были иностранцы. Широко распространилась система иезуитского и католического образования. Как писал В.Ключевский, иезуиты открыли в Петербурге возле Фонтанки школу-пансион для детей богатых аристократов, и он стал необычайно популярным среди аристократических фамилий: «здесь видим Орловых, Меншиковых, Волконских, Бенкендорфов, Голицыных, Нарышкиных, Гагариных и т.д.». Более того, многие будущие декабристы, по данным историка, также получили иезуитское образование в этом аристократическом пансионе: «Значительная часть людей, которых мы видели в списке осужденных по делу 14 декабря, вышли из этого пансиона или воспитаны были такими [иезуитскими] гувернерами. Это очень любопытная черта, которой мы не ожидали бы в людях 14 декабря» ([55] LXXXIV). В этой связи следует отметить, что составной частью иезуитского воспитания была не только пропаганда католицизма в ущерб православию, но и особая иезуитская мораль, которая весьма вольно трактовала соответствующие христианские нормы . Модным среди аристократии стало не только иезуитское образование, но и переход в католичество. Как писал В.Ключевский, «целая толпа великосветских барынь стала прозелитками католицизма» ([55] LXXXIV). Ну и, конечно, совершенно особенным явлением среди русского дворянства было французское образование и любовь ко всему французскому. Это хорошо передал Лев Толстой в «Войне и мире» словами одного из своих героев: «И где нам, князь, воевать с французами! … Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж… Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье взашеи выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. – Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешению папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань…» ([131] 2; 5, III). Американский историк Д.Блюм отмечает, что расточительство и привычка к роскоши среди русского дворянства к началу XIX столетия дошли до такой степени, что поражали даже богатых иностранцев, приезжавших в Россию. Как писал в 1810 г. известный американский политик Джон Адамс в письме матери из Петербурга, где он в то время был послом, везде крайнее расточительство, чиновники тратят намного больше своего жалованья, многие из них никогда не платят по своим долгам и используют неблагопристойные способы поддержания своих расходов, которые ничуть не встречают осуждения, наоборот, осуждаемо стремление к экономии ([156] p.385). В некоторых московских дворцах, принадлежавших богатым помещикам, было более 1000 (!) крепостных слуг и лакеев – все это количество обслуживало лишь самого помещика и его семью ([156] p.390). Помещики победнее тоже старались за ними угнаться, соревнуясь в том, у кого больше слуг. У князя Александра Кропоткина было 1200 крепостных мужского пола. Из этого сравнительно небольшого количества крепостных у него было 50 слуг в городском доме и 75 слуг – в загородном имении, и это считалось немного. Приезжие из Западной Европы отмечали, что у российских дворян было в 3-6 раз больше слуг, чем у знатных людей на их родине, имевших такой же уровень богатства и положения ([156] pp.456-457). Л.Толстой в своем романе приводит популярный московский анекдот, характеризующий нравы той эпохи. Одна московская барыня не хотела тратиться на содержание двух лакеев, которые согласно «правилам хорошего общества» должны были ехать за ней на облучке кареты. Она нарядила в лакея свою служанку высокого роста. Но во время движения кареты ветер сдул с головы девушки шляпу, и длинные волосы разметались наружу. «И весь свет узнал…», - хохотали дворяне, пересказывая взахлеб эту историю и смакуя позор барыни, которая вела себя столь неприличным образом - решила сэкономить на содержании лакея ([131] 1; 1, IV). Для дворянства той эпохи не было худшего позора, чем неумение жить на широкую ногу и поддерживать «правила хорошего общества». Ради этого пускались во все тяжкие, закладывали и перезакладывали свои имения, широко распространились ссуды под залог крепостных и различного рода мошенничества. Сюжет «Мертвых душ» Гоголя, подсказанный ему Пушкиным, скорее всего, был взят последним из реальной жизни. И в жизни были подобные Чичиковы, закладывавшие умерших крестьян в обеспечение ссуд в банке и скупавшие такие мертвые души у своих соседей. Тем более что государство своими действиями всячески поощряло такие мошенничества и в целом расточительный образ жизни дворянства. Как указывает Д.Блюм, после образования Дворянского банка в 1754 г. под залог одной крепостной души в нем можно было получить 10 рублей ссуды, в 1766 г. этот уровень поднялся до 20 рублей, в 1786 г. – до 40 рублей, а в 1804 г. – уже до 60 рублей. Резко увеличились и сроки ссуд. Если первоначально они выдавались не более чем на 3 года, то в начале XIX века максимальный срок увеличился уже до 37 лет ([156] pp.384-385), то есть фактически государство согласилось с тем, что эти ссуды никогда не будут ему возвращены дворянами. Моральное разложение затронуло и армию. Еще при Екатерине II дворянские офицеры начали вместо военной формы ходить в дорогих шубах, шелковых чулках и модных нарядах, а также записывали своих малолетних детей в гвардейские полки, как бы для прохождения службы – чтобы к моменту совершеннолетия у них уже было офицерское звание, полученное за выслугу лет [135]. Процветало воровство, объектом которого нередко становился провиант, в результате чего солдаты голодали. Павел I резко все это пресек и ввел в армии жесткую дисциплину, за что его тут же обвинили в солдафонстве и в чрезмерной любви к прусским порядкам. Но как указывает М.Покровский, при Александре I, особенно после 1814 года, армия опять пришла примерно в такое же состояние, в каком она была при «матушке-императрице». Офицеры часто ходили во фраках, нередко они во фраках ездили даже на учения, сверху надевая шинель и форменный головной убор. В Семеновском полку солдаты занимались ремеслом и торговлей, а деньги сдавали в ротную кассу. Появились даже частные наемные полки, снаряженные на деньги отдельных магнатов, подобно тому, как это было ранее в шляхетской Польше. Один такой частный кавалерийский полк, сформированный магнатом Мамоновым, пишет историк, «прославился» разными безобразиями в России и за границей ([98] 4, с.312-321, 290). В дальнейшем, когда Николай I, подобно Павлу, опять начнет бороться с дворянской и гвардейской распущенностью и вводить дисциплину в армии, у него тоже появится много недоброжелателей, которые придумают ему прозвище – «Николай Палкин». Вполне возможно, прозвище заслуженное, но отнюдь не в отрицательном смысле – поскольку кроме как палкой, вышибать из дворян чрезмерную вольность, распущенность и презрение к законам, порядку и нормам морали не было уже никакой возможности. 14.4. Борьба олигархии и самодержавия в период царствования Александра I Имеющиеся факты свидетельствуют о том, что русские цари становились в рассматриваемую эпоху все большей помехой для олигархии, установившей свою власть над страной и потому взиравшей на институт самодержавия как на ненужное или вредное учреждение. А между тем в условиях отсутствия демократии и подавления прав абсолютного большинства населения лишь институт самодержавия мог противостоять олигархии. Но именно поэтому мы видим обострение ситуации всякий раз когда цари пытаются вершить самостоятельную политику, а не выступать в качестве ленивого недоросля или болонки в руках кучки вельмож. Мы видели, что против царей несколько раз составлялся вельможный заговор (Елизавета, Павел) или царь неожиданно умирал (Петр I), и это всякий раз совпадало с попыткой осуществления этим царем политики, неугодной крупным вельможам и англичанам. Мечтой любой олигархии является полное подчинение себе института монархии или президентства, причем не только фактическое, как это было в России в течение XVIII века, но и юридическое, какое было, к примеру, в панской Польше. Эту мечту она пыталась осуществлять в России и раньше. Например, в начале XVII г. бояре заставили сначала польского короля Сигизмунда, а затем Михаила I Романова, подписать договор, ограничивавший власть новоиспеченного царя в их пользу, в пользу бояр. В XVIII веке олигархия, называвшаяся теперь уже не боярами, а верховниками и вельможами, пыталась заключить подобные же договора сначала с Анной Иоанновной, затем с Екатериной II. И то же самое мы видим в царствование Александра I. Но ситуация здесь обострилась в связи с тем, что перед этим был введен в действие новый указ Павла I о порядке престолонаследия. Этот указ установил четкий порядок передачи царской власти по мужской линии и ликвидировал право аристократической верхушки сажать на трон угодных ей царей. Данная ситуация разумеется, сразу вызвала ее недовольство. Поэтому в начале XIX века мы видим целый ряд попыток ограничить самодержавную власть в пользу олигархии, которые предпринимаются все снова и снова и не прекращаются в течение всего царствования Александра I. Первая такая попытка была предпринята сразу же после убийства императора Павла. Как пишет Н.Рожков, «По смерти Павла вожди заговора, Пален и Панин, предложили Александру подписать аристократический конституционный акт… Один из видных гвардейских офицеров Талызин обещал царю поддержку и дал ему возможность ответить отказом, за это потом Талызин был отравлен, но и Пален и Панин были удалены» ([107] 10, с.89). Однако это было лишь началом противостояния царя и крупных вельмож, которое проходило через все царствование Александра. Как указывает М.Покровский, уже в первые годы его правления «английская партия», в которую входили крупные вельможи Новосильцев, Кочубей и Строганов, начала планировать заговор против царя, а также сочинила на него памфлет, сильно его оскорбивший. Это и оттолкнуло Александра от высшей аристократии, с которой он поддерживал тесную дружбу в первые годы царствования, и заставило искать помощников из другой среды – из низшего и среднего дворянства и из разночинной среды, откуда вышел, в частности, Сперанский. А своих прежних друзей из числа богатых помещиков и крупных аристократов царь отныне начал называть «грязными людьми» ([98] 4, с.257-260), из чего мы можем заключить, что он хорошо разобрался в нравах и методах действий этой «элиты» русского общества. Противостояние царя и крупных вельмож усилилось после заключения в 1807 г. Тильзитского мира с Францией, по которому Россия взяла обязательство присоединиться к континентальной блокаде Англии, организованной Наполеоном. Отныне Россия не имела права торговать с Англией. Тильзитский мир стал вынужденным шагом, следствием прежней политики, в чем не было никакой «вины» русского императора. Ведь перед этим Александр именно по наущению Англии и английского лобби начал войну с Наполеоном, и теперь, потерпев от него поражение, был вынужден принимать его условия. Но это настолько сильно разозлило «колониальную элиту», получавшую свои основные доходы именно от английской торговли и от английских субсидий, что царь для нее стал в этот период главным врагом, хотя в создавшемся положении ей следовало бы винить, прежде всего, саму себя и свою неуемную жадность, толкнувшую Россию на войну с Наполеоном. Тем не менее, сестра Александра I Екатерина Павловна, вращавшаяся в «высшем свете», писала ему в начале 1812 года, что его «презирают» и «все единодушно вас осуждают». В период с 1807 по 1812 гг. в аристократических кругах открыто обсуждались планы убийства царя. Как писал французский дипломат Коленкур, «о его убийстве говорили громко», а по образному выражению М.Покровского, в аристократических домах говорили об убийстве Александра I «как говорят о дожде или хорошей погоде» ([98] 4, с.273, 275, 284). В этот же период появился и обсуждался в «высшем свете» целый ряд проектов замены самодержавной власти царя неким подобием конституционной монархии или устранения монархии вообще, с передачей всей полноты власти некоему олигархическому совету, составленному из представителей богатейших дворян и помещиков. Все эти проекты были подготовлены крупными вельможами, судя по всему, без всякого обсуждения с Александром I: один из них был подготовлен графом Армфельдом, другой – знатнейшими аристократами Орловым, Дмитриевым и Мамоновым, потомками известных петровских и екатерининских вельмож ([98] 4, с.278, 285). Фактически к середине царствования Александра I сложилась реальная угроза, во-первых, его физического устранения, то есть повторения событий 11 марта 1801 года, и во-вторых, устранения в России монархии вообще и ее замены неким «польским вариантом» - правлением олигархии при возможном сохранении формальной конституционной монархии. В Польше, где ранее существовало подобное государственное устройство, королей в течение XVI-XVIII веков избирали на шляхетском «рокоше» - всеобщем сборе шляхты, на которые собиралось до 80 тысяч и более шляхтичей. И они, разбившись на группировки, вели переговоры с претендентами на трон – французскими, австрийскими, шведскими, немецкими принцами и королями. Как правило, побеждал тот претендент и становился польским королем, который имел больше всего денег и мог подкупить наибольшее число шляхтичей (см.: [65] глава VIII). Ну, а заняв польский трон, он приводил с собой большую иностранную свиту и иностранные войска, которые начинали выколачивать из Польши, польского населения и польской казны не только то, что было потрачено на приобретение «должности» польского короля, но во много раз больше – всё, что только можно было выколотить. При этом функции короля по реальному управлению страной были сильно ограничены – ни один серьезный указ не мог быть им принят без одобрения сената, составленного из крупных магнатов. В конце концов сами польские паны и шляхтичи за 200 с лишним лет настолько устали от этой ими же учрежденной системы, приведшей в Польше к полной анархии, непрерывным гражданским войнам и развалу государства, что с радостью отдались под власть соседних абсолютистских монархий – России, Австрии и Пруссии, между которыми в конце XVIII века и была разделена Речь Посполитая. Россия вполне могла пойти в первой половине XIX века по той же траектории развития, что и шляхетско-магнатская Польша. Можно с уверенностью утверждать, что в случае устранения самодержавной власти царя переход теперь уже к формальной власти олигархии, подобно тому, что произошло ранее в Польше, был неизбежен – поскольку в тех условиях лишь царь и самодержавие могли противостоять олигархии, никакие другие силы в русском обществе той эпохи на это способны не были. В какой-то момент Александр I осознал нависшую над ним опасность и стал бороться за сохранение института самодержавия. Этому сильно помог предыдущий опыт. Как пишет М.Покровский, «Александр не забывал 11 марта ни в один момент своей жизни, - а перед 1812 годом опасность была к нему ближе, чем когда бы то ни было» ([98] 4, с.265). По-видимому, этой же опасностью были продиктованы и следующие его шаги – создание военных поселений и запрет в России масонских лож и любых тайных обществ. Так, по мнению М.Покровского, военные поселения Аракчеева, придуманные Александром, куда набирались не крепостные рекруты, а государственные крестьяне, были попыткой создать войска, особо преданные императору, в противовес частным наемным полкам, которые были сформированы олигархией и могли быть использованы для свержения царя. Например, магнату Мамонову не только принадлежал один из таких полков, но сам он был автором проекта устранения монархии, ненавидел Александра I и в своем окружении называл его «скотиной» ([98] 4, с.286, 293-294). Так что при удобном случае он вполне мог при помощи своего полка попытаться свергнуть императора. Что касается закрытия и запрета масонских лож и тайных обществ Александром в 1822 году, то эта мера также была связана с той опасностью, которая существовала лично для него и для института самодержавия вообще: эти учреждения активно использовались для формирования среди дворянства взглядов, направленных против царя и самодержавия. Как пишет историк В.Курбатов, специально исследовавший деятельность масонов в России той эпохи, «начальный период существования масонского ордена в России вполне продемонстрировал его социальное значение как одного из инструментов консервативной вельможной оппозиции самодержавию», и эта вельможная оппозиция выступала «за реформы государственного управления, призванные упрочить преобладание высших слоев дворянства за счет определенного ограничения царской власти» ([66] с.238). По-видимому, те меры по введению жесткой цензуры в печати и запрету ряда печатных произведений, которые были осуществлены в конце царствования Александра, также отчасти объясняются его попыткой борьбы с олигархическим заговором и с распространением пропаганды, направленной против государства и самодержавия. В частности, как указывает Н.Рожков, после 1815 года в печати появилось множество критических произведений («Русский Жильблаз», «Трумф» и др.), высмеивавших императора и государственные учреждения ([107] 10, с.115). Вполне вероятно, что ряд этих произведений выпускался по заказу крупных вельмож, которые продолжали обсуждать планы по свержению самодержавия и введению того или иного варианта олигархического правления. Однако одновременно с запретом подобных сомнительных произведений, как уже было сказано, конец царствования Александра I ознаменовался также разгоном университетов, насаждением мракобесия и откровенно реакционных взглядов, что, конечно, вызвало протесты и негодование со стороны прогрессивной части общества, удрученной отсутствием обещанных реформ и какого-либо движения вперед. В целом приведенные выше факты позволяют сделать следующий вывод. Хотя Александр I и проявил себя в целом как бездарный правитель, но даже в таком качестве, борясь за собственное существование и совершая при этом то оправданные, а то и совершенно вредные и реакционные действия, Александр, тем не менее, способствовал сохранению (или возрождению) в России института наследственной абсолютной монархии - самодержавия. Тем самым он спасал Россию от формального установления олигархической формы правления, так как ни о какой демократической форме правления в России той эпохи не могло идти и речи. Лишь укрепление самодержавия могло в тех условиях стать альтернативой олигархическому правлению и могло спасти Россию от последующего сползания к анархии и развалу государства, подобного тому, как это произошло в течение XVI-XVIII вв. в Речи Посполитой и в других исторических примерах, упомянутых выше. Глава XV. Царствование Николая I Эпоха Николая I является важным поворотным пунктом в русской истории вообще и в истории коррупции в частности. Так сложилось, что ни «дворянские», ни марксистские историки не жаловали этого царя, и у них были на то свои идеологические соображения. Попробуем взглянуть на это царствование, как и на другие царствования в этой книге, не с позиций какой-либо идеологии, марксистской или «дворянской», а исключительно с позиций народа России, с точки зрения его интересов, что и должно являться единственно верным и приемлемым подходом для национальной историографии. 15.1. А если бы восстание декабристов удалось – что тогда? Царствование Николая I (1825-1855 гг.) началось с печального события – с подавления восстания декабристов 14 декабря 1825 г. и последовавших репрессий в отношении его участников. Хотя это событие представляет собой совершенно особый эпизод, но давайте все же на нем кратко остановимся, так как оно представляется важным. Взгляды историков на это событие очень сильно между собой расходятся. В советский период было принято считать декабристов революционерами, боровшимися за счастье народа, предшественниками народовольцев и социал-демократов. Однако у предыдущих историков на их счет были совсем другие взгляды. Например, В.Ключевский полагал, что «движение 14 декабря было последним гвардейским дворцовым переворотом; им кончается политическая роль русского дворянства» ([55] LXXXIV). М.Покровский высказывал похожее мнение: «психология участников» восстания декабристов, писал историк, очень близка убийству Павла I в 1801 году, а декабристы были «детьми заговорщиков 1801 г.» ([98] 4, с.228-229). То есть он усматривал в этом восстании заговор вельмож против неугодного им царя. Такие же взгляды высказывает И.Солоневич, который ставит восстание 14 декабря 1825 г. в один ряд с убийством Павла I и с отречением Николая II в феврале 1917 г. ([117] с.40) Резко негативные мнения о декабристах высказывали современники. Например, как указывает Н.Рожков, большинство дворян той эпохи считали декабристов либо преступниками, либо «проказниками, хотевшими пошуметь», либо фанатиками, желающими славы, либо «скопищем сволочи, шайкой» ([107] 10, с.225). Невысокого мнения о них были и прогрессивно мыслящие люди той эпохи. Известный писатель А.Грибоедов так высказался в 1826 году: «Сто прапорщиков хотят изменить весь государственный быт России. Я говорил им, что они дураки» [8]. Как представляется, столь разные мнения о декабристах объясняются одним фактом, на который почему-то не принято обращать большого внимания. Между тем, это факт – совершенно бесспорный, и он состоит в том, что декабристы, как указывают, например, Н.Рожков и современный историк Н.Стариков, не составляли лишь одну группу, а представляли собой несколько групп, сильно различавшихся и по образу мыслей, и по интересам, и по тем целям, которые они преследовали ([107] 10, с.139; [121] с.135). Отсюда и совершенно разные мнения историков, которые относятся не ко всему движению в целом, а к тем или иным течениям внутри него. Условно среди декабристов можно выделить три основные группы или течения. Первая группа, по-видимому, самая немногочисленная, включала в себя действительных революционеров, желавших осуществления прогрессивных реформ в интересах всего народа. Например, как пишет В.Ключевский, «Кюхельбекер на допросе верховной следственной комиссии откровенно признавался, что главной причиной, заставившей его принять участие в тайном обществе, была скорбь его об обнаружившейся в народе порче нравов как следствии угнетения» ([55] LXXXIV). Наиболее ярким представителем этой группы революционеров был П.Пестель, который выступал за уничтожение всех сословий, включая дворянское, за полное освобождение крестьян, за конфискацию земельной собственности у крупных помещиков и за введение народовластия – вместо того «зловластия», которое установилось в стране ([107] 10, с.149). Как видим, предложенную им программу можно сравнить с программой Робеспьера в 1793 году или с программой большевиков или эсеров в 1917 году. Но он был столь же одинок, как и Робеспьер во время Французской революции – его тоже по-настоящему поддерживала лишь небольшая группа людей. Хотя Пестель и был одним из создателей и руководителей сначала Союза спасения, затем Южного общества, но ему постоянно приходилось бороться с консервативным большинством дворян, входивших в эти общества . Что касается Северного общества, функционировавшего в Петербурге, то среди его членов проект реформ Пестеля не нашел никакой поддержки - они одобрили программу Муравьева-Апостола, в которой содержались совсем иные предложения реформ, чем в программе Пестеля. Более того, 13 декабря 1825 года, то есть за день до восстания, Пестель был арестован ([107] 10, с.126, 135). Вряд ли этот арест был случайным – таких случайностей просто не бывает. Пестель целых 10 лет, начиная с 1816 года, когда он возглавил Союз спасения, непрерывно занимался пропагандой своих революционных взглядов, подготовкой восстания, будущей программы реформ, конституции и пр. И за все эти 10 лет он не имел никаких проблем с властями. А тут, за день до выступления, его вдруг арестовывают. Да еще это происходит в период безвластия, воцарившегося после смерти Александра I, когда у полицейского начальства не было никаких стимулов арестовывать кого бы то ни было за политические взгляды (а вдруг арестуешь представителя той партии, которая завтра придет к власти). Совершенно очевидно, что кто-то «из своих» хотел таким образом вывести Пестеля из игры. Можно предположить, что для его ареста было необходимо организовать утечку важной компрометирующей его информации в полицию, а также при помощи каких-то веских аргументов убедить полицейское начальство в том, что Пестеля надо арестовывать немедленно, не дожидаясь присяги новому царю – Николаю I, назначенной на 14 декабря. Кто же мог это сделать? Скорее всего, это сделали представители второй группы декабристов – группы, представлявшей интересы крупной вельможной аристократии, на существование которой указывает М.Покровский (см. выше). О существовании такой группы свидетельствует целый ряд фактов. Как уже говорилось, со ссылкой на В.Ключевского, значительная часть активных участников движения получила иезуитское образование, которое было доступно только очень богатым аристократам. Стоимость обучения в иезуитской школе-пансионе, указывает историк, составляла 11-12 тысяч рублей в год – целое состояние, огромнейшая сумма по тем временам, совершенно недоступная для среднего и мелкого дворянства ([55] LXXXIV). Следовательно, среди декабристов было очень много детей крупной вельможной аристократии – того самого 0,01% населения, «колониальной элиты», о нравах и морали которой ранее приводилось много фактов. Сам С.Трубецкой, один из лидеров Северного общества, который по решению декабристов, должен был стать «диктатором» после свержения Николая I, был выходцем из одного из таких богатейших аристократических семейств ([107] 10, с.139). Да и конституция Муравьева-Апостола, еще одного руководителя Северного общества, одобренная большинством его членов, была типично аристократической, подобной тем, которые упоминались в предыдущей главе. В частности, согласно этой конституции, власть царя предполагалось ограничить посредством передачи части его функций Думе, при этом членами Думы и других органов власти могли быть только богатые люди, имевшие недвижимость на сумму не менее 30 тысяч рублей или движимое имущество на сумму 60 тысяч ([107] 10, с.142-143). Таким образом, реализация реформ, предложенных Муравьевым-Апостолом, привела бы не только к свержению самодержавия, но и к установлению формального правления олигархии – законодательно оформленной власти богатейших людей страны. Хотя все декабристы были молодыми людьми, но, очевидно, не обошлось и без влияния старшего поколения вельмож, издавна мечтавшего об устранении самодержавной власти в России. Это тем более очевидно, раз мы выяснили, что многие декабристы были детьми крупных вельмож и помещиков – то есть выросли и получили воспитание в тех самых семьях, в которых с давних пор, начиная с 1807 года, по образному выражению М.Покровского, говорили об убийстве царя «как говорят о дожде или хорошей погоде» ([98] 4, с.273, 275, 284). Предок декабриста С.Волконского сам был одним из активных участников убийства Павла I в 1801 г., то есть цареубийцей. Конституция Муравьева-Апостола по содержанию очень похожа на олигархическую конституцию Армсфельда, составленную десятилетием ранее, с которым многие декабристы были хорошо знакомы лично. Как писал об Армсфельде декабрист Волконский, «при встречах в общественном кругу с молодежью он старался с нами сближаться, и разговор его всегда клонился к тому, чтобы высказывать нам, что аристократия должна faire faisceau [собираться в пучок], что аристократия должна и может иметь вес в государственном управлении, что выскочки из демократического строя, вышедшие в люди, прямые враги значения аристократии…» ([98] 4, с.278). Влияние на декабристов со стороны вельможной оппозиции могло осуществляться и через масонские ложи. Известно, что из 121 декабриста 23 были масонами ([107] 10, с.118), а именно масонство в России той эпохи, согласно выводам историка В.Курбатова, стало «инструментом консервативной вельможной оппозиции самодержавию» ([66] с.238). Именно эта вторая группа декабристов, концентрировавшаяся в основном в Северном обществе со штаб-квартирой в Петербурге, обеспечивала, во-первых, основное идеологическое содержание восстания 14 декабря (олигархическая конституция Муравьева-Апостола), и, во-вторых, его политическое руководство как в ходе восстания, так и после планируемого захвата власти (власть в государстве должна была перейти к «диктатору» Трубецкому и другим руководителям Северного общества). И эта же группа, надо полагать, заранее позаботилась об устранении лидера конкурирующей группы – руководителя Южного общества Пестеля, арестованного накануне восстания. Во всяком случае, она была прямо заинтересована в аресте Пестеля накануне 14 декабря, так как он мог ей спутать все карты. Разумеется, эта группа могла скрывать до поры до времени свои истинные цели и прикрываться некоторыми идеями, популярными среди революционной части декабристов – типа идей освобождения крестьян, уравнения сословий и народовластия, заимствованных у Пестеля. Но это вовсе не означало, что, придя к власти, она действительно собиралась осуществлять подобные идеи, которые вовсе не поддерживало большинство дворян. Так, хорошо известно, что руководство Северного общества отвергло идеи Пестеля в апреле 1824 г., когда тот приезжал в Петербург с юга России . Тогда его предложения о выработке общей программы и об объединении Северного и Южного общества были отложены на два года ([58] с.65). А накануне 14 декабря 1825 г. (когда Пестель уже был арестован) руководство Северного общества вдруг переменило свое прежнее мнение. 13 декабря Трубецкой, Оболенский, Пущин и Рылеев составили короткий манифест, в который были включены некоторые наиболее привлекательные идеи Пестеля – в частности, об уравнении сословий и народовластии, которые до этого ими же были отвергнуты ([58] с.63-64) . Как видим, «диктатор» Трубецкой и его соратники заготовили накануне восстания как минимум две разные программы, которые они могли демонстрировать той публике, с которой в данный момент имели дело. Умная, конечно, тактика, но годная лишь для того чтобы морочить голову окружающим, а не для того, чтобы реально проводить в жизнь какие-то реформы. Необходимо также сказать о существовании третьей группы, которая, по-видимому, составляла значительную часть участников восстания, вышедших на Сенатскую площадь 14 декабря 1825 г. Эта группа была недовольна мерами по укреплению дисциплины в армии, которые Николай I предпринимал среди подчиненных ему частей задолго до 1825 года. И все дворяне, служившие в армии, прекрасно понимали, что, став царем, Николай серьезно займется наведением дисциплины и порядка во всей армии. Надо полагать, именно поэтому многих непосредственных участников восстания прельстило требование сделать царем не Николая, а его брата Константина, который благоволил дворянской вольнице в армии. Так, незадолго до событий 14 декабря петербургский генерал-губернатор Милорадович неоднократно говорил о том, что гвардия не любит Николая, а любит Константина, поэтому она не допустит коронации Николая, так как издавна привыкла устраивать дворцовые перевороты ([55] LXXXIV). Именно гвардия, в конечном счете, и обеспечила массовость восстания на Сенатской площади 14 декабря, и ее главное требование состояло вовсе не в революционных реформах, а в отречении Николая и его замене Константином. Далее будут показаны те приемы, с помощью которых эта масса простых дворян-гвардейцев была выведена на площадь. Таким образом, среди декабристов мы видим три разные группы. Первые две группы выступали с совершенно разными и противоречащими друг другу программами, причем есть основания полагать, что еще до 14 декабря между ними возникла вражда или конкуренция и желание «подставить друг другу подножку». Что касается третьей группы – группы недовольных дворян – то у нее и вовсе не было никакой программы, кроме лозунга устранения царя Николая и возведения на трон царя Константина. Если исходить из ситуации, сложившейся утром 14 декабря, то мы видим, что ключевую или даже исключительную роль в восстании играла вторая группа (вельможная аристократия), а первая группа была фактически «выведена из игры». Действительно, руководитель первой группы, Пестель, накануне восстания был арестован, а большинство его соратников служило на юге и вряд ли успело столь оперативно прибыть в Петербург. Поэтому хозяйкой положения была вторая группа, которая к 14 декабря успела заготовить даже не одну, а целых две программы будущих реформ, распределила между собой роли в будущем правительстве и развила массовую агитацию в гвардии с целью вывести ее в нужный момент на улицу. Но все же организация восстания или революции – вещь очень нетрадиционная для олигархии. История, в особенности русская история XVI-XVIII веков, свидетельствует, что у нее всегда намного лучше получались заговоры и убийства царей или, в крайнем случае, дворцовые перевороты с участием нескольких десятков преданных слуг или гвардейцев, нежели восстания и революции. Последние всегда были стихией обездоленных народных масс, которым было уже совершенно нечего терять. А молодым аристократам было чего терять – у них и так были деньги, влияние, власть. Да и массовости их движение не могло иметь никакой. Поэтому при организации восстания им требовалось уговорами, обманом или подкупом склонить на свою сторону и повести за собой массу простых дворян-гвардейцев, только тогда восстание могло приобрести какую-то массовость. Именно эти недостатки, присущие олигархии, сразу же и выявились в момент начала восстания 14 декабря. Во-первых, не все молодые аристократы оказались способны «поставить на кон» все что они уже имеют - против тех выгод, которые могут приобрести в случае успеха восстания. Как раз тот человек, которого выбрали на роль будущего «диктатора» - знатный аристократ князь Трубецкой - в последний момент струсил и не вышел на площадь 14 декабря. Как указывают историки, он в течение всего дня совершал круги вокруг Сенатской площади, но так и не смог побороть свой страх и примкнуть к тем, кто выдвинул его в свои лидеры. «Будучи офицером Главного штаба, - пишет Н.Стариков, - князь Трубецкой наблюдал за развитием событий из его здания, расположенного рядом. Пушечные выстрелы, ознаменовавшие поражение путчистов, застали Трубецкого лежащим без сознания в домовой церкви своей сестры Е.П.Потемкиной, куда он пришел во второй половине дня. Глава восстания лишился чувств, словно кисейная барышня. Сестра князя Трубецкого вспоминала: “Его подняли, положили на диван, привели в чувство”» ([121] с.146). Как видим, организованное вельможной аристократией восстание оказалось без лидера – лидер в последний момент передумал в нем участвовать. Но выяснилось, что и та «повстанческая армия», которую молодые вельможи собирались использовать для свержения царя, также ни на что не была годна: во-первых, гвардейцы совсем не были склонны никого свергать или проявлять какое-либо насилие, а во вторых, большинство их и вовсе было выведено на площадь обманом и плохо понимало зачем и для чего их туда вывели. «Члены Северного общества, - пишет В.Ключевский, - распространяли в некоторых казармах, где популярно было имя Константина, слух, что Константин вовсе не хочет отказаться от престола, что приготовляется насильственный захват власти и даже что великий князь арестован. Этими слухами и увлечены были некоторые гвардейские солдаты; значительная часть Московского гвардейского полка 14 декабря отказалась дать присягу. С распущенными знаменами в одних сюртуках солдаты бросились на Сенатскую площадь и построились здесь в каре…» ([55] LXXXIV). То есть, в сущности, все восстание было основано на ложных слухах и сознательной дезинформации, распространявшейся представителями той самой вельможной аристократии, руководившей Северным обществом, которая сама же (в лице «диктатора» Трубецкого) затем побоялась выйти на площадь. Это тоже очень характерно для данного слоя людей, о которых идет речь: подстрекать и подзуживать, оставаясь в тени, а в нужный момент захватить власть, когда революция уже сделана чужими руками. В дальнейшем, во время следствия и суда, пишет Н.Рожков, «Трубецкой вел себя в полном смысле постыдно. Он униженно ползал на коленях перед Николаем, целовал ему руки, со слезами молил даровать ему жизнь. А когда жизнь ему была дарована, он… дал детальнейшие показания о других, выдавая всех с головою, дошел даже до того, что донос возвел в нравственную обязанность…» ([107] 10, с.141). В.Ключевский приводит еще один интересный пример той лжи, при помощи которой руководители Северного общества убеждали простых и доверчивых дворян - гвардейских солдат - выйти на Дворцовую площадь: их «уверили, что они восстают за угнетенных - великого князя Константина и за его супругу "Конституцию" (великий князь был женат на польке, а польки-де иногда носят очень странные имена)» ([55] LXXXIV). Как видим, иезуитское образование, полученное в аристократическом пансионе на Фонтанке, не прошло даром – трудно представить себе более циничную и издевательскую ложь. Получается, что многих солдат-гвардейцев просто цинично обманули: они решили, что их ведут защищать законного царя (Константина) и его супругу («Конституцию») от чьей-то узурпации, а их повели на смерть ради прямо противоположных целей – ради устранения царской власти как таковой, которую хотели узурпировать вельможи. «Неграмотные солдаты, - пишет Н.Стариков, - не понимали ничего, кроме того, что законного царя обижают, так и будут потом говорить, что выступают они за “императора Константина и его жену Конституцию”» ([121] с.141). Давайте теперь вернемся к тому вопросу, который вынесен в название настоящего раздела: а если бы восстание декабристов удалось – что тогда? В целом, нет никакого сомнения, что свержение или устранение Николая I и возведение на престол слабого и безответственного Константина с уголовными наклонностями не способствовало бы укреплению государства, а привело бы, во-первых, к усилению анархии, которая и без того усиливалась в течение царствования Александра I, и, во-вторых, скорее всего, привело бы к ограничению власти царя и установлению формальной власти олигархии, группы богатейших людей, которые бы и сформировали новое правительство и Думу – аналог прежней боярской Думы и Семибоярщины Смутного времени. Это вытекает как из изложенных фактов, связанных с подготовкой восстания, так и из самого расклада политических сил в стране. Как уже отмечалось, в России той эпохи не было никакой политической силы, кроме царя, которая могла бы взять власть в свои руки и противостоять власти олигархии. Ни дворянство, ни другие сословия совершенно не были к этому готовы. Поэтому ограничение власти царя неизбежно вело к установлению олигархического режима, власти крупных вельмож и помещиков, что в свою очередь также неизбежно привело бы к усилению анархии в стране с перспективой распада и краха государства. Что касается возможности осуществления новой властью (в случае успеха восстания) каких-либо прогрессивных реформ, то никакой такой возможности не существовало, что вытекает из полной незаинтересованности знатных вельмож в осуществлении подобных реформ. Ни о каком народовластии и уравнении сословий, предлагавшемся Пестелем, не могло быть и речи – не только сами вельможи, но и абсолютное большинство дворян было бы резко против. Да и само руководство Северного общество в течение всего времени отвергало эти идеи; появление же этих идей в кратком популистском манифесте, наспех подготовленном 13 декабря, судя по всему, было «дымовой завесой», призванной обмануть революционную молодежь, примкнувшую к движению. То же касается и освобождения крестьян, которое не поддерживалось даже большинством декабристов, не говоря уже об остальном дворянстве. Как пишет Н.Рожков, «подавляющее большинство их [декабристов] не понимало всей необходимости отмены крепостного права, ставило эту реформу на второй план, а подчас и не простирало своих стремлений в крестьянском вопросе далее уничтожения “злоупотреблений” помещичьей властью…» ([107] 10, с.147). И хотя среди декабристов действительно была группа людей во главе с Пестелем, искренне желавших революционных реформ в интересах народа, однако эта группа была слишком мала, ее политический вес был слишком незначителен, а ее программа – слишком утопична. Именно к ним относятся слова Грибоедова о ста прапорщиках, которые хотели изменить весь государственный быт России. Интересно, что незадолго до восстания 14 декабря, как писала Елена Рерих в одном из своих писем, гималайские учителя – махатмы – пытались предупредить декабристов о «неверном задании» и призвать их отменить восстание ([58] с.48). Стало быть, утопичность их целей и опасность того, что восстание приведет к прямо противоположному результату, чем рассчитывали Пестель и его соратники, была очевидна не только для Грибоедова, и не только для нас с Вами. В целом, говоря о значении событий 14 декабря 1825 г. в истории России, можно придти к следующему выводу. Значение их состоит в том, что впервые за сто с лишним лет состоялся переход царской власти к преемнику (Николаю I) не в соответствии с выбором той или иной олигархической группы, как это было в течение всего XVIII века, а в соответствии с законом и монархическими принципами передачи власти; при этом была пресечена попытка захвата власти со стороны олигархической группировки в лице части руководства Северного общества. И это означало восстановление в России самодержавной государственной власти, которой в стране с XVII века фактически не существовало . В этом и состоит суть и значение событий 14 декабря. К сожалению, ради прикрытия своих истинных целей вельможная олигархия воспользовалась наивным революционным порывом дворянской молодежи, как, впрочем, она это делала много раз в истории и как это делает и сегодня. В результате пострадало немало хороших и благородных людей. В этом – суть трагедии той части декабристов, которая действительно руководствовалась идеей о счастье народа, не говоря уже о простых дворянах – гвардейских солдатах, большинство которых просто обманным путем вывели на площадь. 15.2. Что дало России царствование Николая I Давайте теперь рассмотрим конкретные действия власти за период царствования Николая I (1825-1855 гг.), так как только такой подход, а не перечень славословия или критики в адрес царя со стороны различных авторов, может дать объективную оценку результатов его деятельности. 1. Борьба с коррупцией. Как было показано в предыдущей главе, крупная коррупция в царствование Александра I не уменьшилась. В сущности, как и в XVIII веке, государством в начале XIX века по-прежнему управляли крупные воры – так как олигархия и есть не что иное, как власть крупных воров. Примеры этому выше были приведены. Так, война 1805-1807 гг. с Наполеоном совершенно не нужна была России и велась исключительно в интересах вельмож и генералов, деливших между собой огромные английские субсидии. Внешнеторговая политика страны, закреплявшая и усиливавшая сырьевую ориентацию страны, велась в интересах «колониальной элиты» и Англии, которая ради сохранения этой политики щедро раздавала взятки русским чиновникам и при необходимости организовывала убийства русских царей, несогласных с такой политикой. И даже в период народной беды и вражеского нашествия 1812 года крупные воры в лице московского генерал-губернатора Растопчина и его свиты открыто грабили и растаскивали казну и чужую собственность, хотя в их прямую обязанность входила, наоборот, охрана этой собственности. В царствование Николая I мы не видим больше у руля государства крупных воров – и это следует признать его безусловной заслугой. Как было показано, все российские цари: от Алексея I (1645-1676 гг.) до Александра I (1801-1825 гг.), - назначали в правительство своих друзей, родственников или любовников, как правило, из числа крупных бояр, помещиков и вельмож или просто из числа собутыльников, как Петр I. И эти друзья, родственники и любовники так разворовывали государство, что к концу их правления от его бюджета оставались одни лишь рожки да ножки, вместо денег в казне – одни долги, а значительная часть госимущества в виде земли, крестьян, дворцов, фабрик и прочего также «прихватизировалась» этими «правителями». Александр I тоже начал свое царствование с того, что создал специальные министерские посты и даже целые министерства для своих друзей из числа крупной аристократии, и эти друзья, судя по всему, воровали до того беззастенчиво, что он уже спустя несколько лет – и затем в течение всей своей жизни – называл их «грязными людьми». Николай I с самого начала не выдвигал на министерские посты ни своих друзей, ни своих родственников. Он подбирал чиновников, которые преданно и верно служили своему делу – выполняли свои государственные функции. Разумеется, эти чиновники получали достойное вознаграждение – деньгами, землями и «арендами» (правом пользования государственными землями). Но это представляло собой упорядоченную систему мотивации чиновников и ничего общего не имело с тем воровством и кумовством, которое царило в предшествующие полтора-два столетия. Более того, мы впервые видим среди крупных чиновников царя не хапуг, а честных и порядочных людей с государственным мышлением, и уже не как единичное и исключительное явление, каким был Сперанский в 1807-1811 гг. при Александре I. Таких людей при новом царе набралась целая группа. Вскоре после начала своего царствования Николай I вызвал из ссылки самого Сперанского, дал ему ответственный пост и поставил перед ним важную задачу – подготовить единый свод российских законов, что тот и выполнил в последующие годы. К таким людям можно отнести также Канкрина, который отвечал за финансы и экономическую политику государства, а также двух других крупных чиновников – Киселева и Воронцова. Об их деятельности на благо государства далее будет сказано, а сейчас надо сказать несколько слов об их честности и порядочности. Князь М.Воронцов в 1814 году командовал русским корпусом, оккупировавшим Францию. Пользуясь своим статусом оккупационных войск, и будучи избалованы дворянской вольницей в армии, русские офицеры имели обыкновение во время постоя во Франции гулять на широкую ногу и при этом не платить по своим счетам – так что к концу их пребывания накопилась огромная сумма задолженности в размере 1 миллион франков. И князь Воронцов, будучи человеком состоятельным, оплатил из своего кармана весь этот огромный долг ([107] 10, с.239). Разумеется, он не был обязан этого делать – ведь то были личные долги офицеров, получавших армейское жалование и довольствие. Но из-за них мог возникнуть международный скандал, могла пострадать репутация России и даже могли возникнуть дипломатические осложнения с ее союзниками. Поэтому мы видим в данном примере поступок не только исключительно порядочного и благородного человека, но и человека с государственным мышлением. В отличие от князя Воронцова, граф П.Киселев не был богатым человеком. Он в течение многих лет, и очень успешно, возглавлял министерство государственных имуществ. Однажды, пишет Н.Рожков, Николай I спросил у Киселева, почему он, будучи не богат, не попросит у него никогда «аренды или денег». «Я знаю, что вы охотно даете, государь, - отвечал Киселев, - но не уважаете тех, кто принимает от вас. Мне же уважение ваше дороже денег» ([107] 10, с.238). Как указывает историк, среди чиновников правительства Николая I было немало подобных честных и порядочных людей с государственным мышлением, которых он называет «консерваторами с прогрессом» и примеры которых он еще далее приводит ([107] 10, с.244-246). Но как мы ранее убедились, таких людей практически не было в царских правительствах со времен первых Романовых, и если такие люди появлялись, как, например, Ордын-Нащокин при Алексее I (см. главу X) или Сперанский при Александре I, то их быстро устраняли из правительства и отправляли в монастырь или в ссылку. В том, что теперь такие люди были призваны в правительство и составили целую группу, безусловная заслуга Николая I. С определенными оговорками можно причислить к числу этих людей и начальника III отделения А.Бенкендорфа, хотя в советский период его было принято ругать. Как следует из его биографии, написанной историком Д.Олейниковым, Бенкендорф был храбрым офицером и честным служакой [84]. Он геройски себя проявил во время русско-турецкой войны в 1811 г. и во время войны с Наполеоном в 1812-1814 гг., когда он лично водил в атаку кавалерийские полки и совершил немало других боевых подвигов. Что касается работы шефом полиции, то, как следует из книги Олейникова, он подходил к ней честно, не замечен ни в воровстве, ни в чрезмерном старании угодить царю. Надо отметить, что и III отделение, и в целом полицейско-репрессивные органы при Николае I были более мягкими, чем в XVIII веке, и чем они будут во время царствования преемников Николая I, о чем будет подробнее сказано в этой и последующих главах. Следует сказать, что даже те поощрения со стороны Николая I, о которых говорил Киселев в разговоре с царем, никогда не превышали пределов разумных поощрений чиновникам за их службу. Мы не видим больше при этом царе подарков ни в виде дворцов, ни в виде десятков тысяч крепостных, пожалованных какому-либо вельможе. Даже своей любовнице В.Нелидовой, которая родила от него троих детей, Николай не сделал ни одного по-настоящему крупного подарка, сравнимого с тем, какие делала Екатерина II и другие цари предшествующей эпохи ([58] с.193-194). Страшная коррупция при Александре I, как и до этого при Екатерине II, помимо всех прочих причин, порождалась также бездействием судов и контролирующих органов, которые просто не выполняли свои обязанности, в результате чего процветало казнокрадство, в то время как ни в чем не повинные люди много лет сидели в тюрьмах в ожидании суда. Николай сразу же постарался положить этому конец. Вот что пишет по этому поводу В.Ключевский: «В губернии он разослал доверенных сановников для производства строгой ревизии. Вскрывались ужасающие подробности; обнаруживалось, например, что в Петербурге, в центре, ни одна касса никогда не проверялась; все денежные отчеты составлялись заведомо фальшиво; несколько чиновников с сотнями тысяч пропали без вести. В судебных местах император [нашел] два миллиона дел, по которым в тюрьмах сидело 127 тыс. человек. Сенатские указы оставлялись без последствий подчиненными учреждениями. Губернаторам назначен был годовой срок для очистки неисполненных дел; император сократил его до трех месяцев, дав неисправным губернаторам положительное и прямое обещание отдать их под суд» ([55] LXXXV). Таким образом, уже само введение жесткого контроля сверху посредством регулярных проверок царскими ревизорами должно было способствовать снижению коррупции на местах и повышению эффективности и оперативности местных органов власти. Насколько новым такой контроль был в жизни русского общества, можно судить даже по комедии Гоголя «Ревизор», написанной как раз в то время - приезд одного такого ревизора в уездный город поверг всех местных чиновников в страшный шок и ужас, в котором они пребывают на протяжении всего действия, вплоть до немой сцены в конце спектакля. Разумеется, нет основания утверждать, что при Николае I совсем исчезла коррупция. Вполне вероятно, что с ростом чиновничьего аппарата, который был заметен в его царствование, происходил рост мелкой коррупции – мелких взяток со стороны чиновников и использования ими служебного положения. Мы видим множество примеров такого взяточничества и в гоголевском «Ревизоре» – в виде небольших денежных сумм, врученных псевдо-ревизору, в виде борзых щенков, врученных чиновнику в качестве подарка и т.д. Есть и конкретные примеры мелкой коррупции, приводимые историками. Например, начальник тайной полиции Бенкендорф имел слабость к красивым женщинам, особенно к французским актрисам, приезжавшим в Петербург, которые, как пишет А.Труайя, «были вынуждены защищаться от его преследований» ([58] с.93). Не исключено, что, добиваясь от них взаимности, шеф полиции использовал свое служебное положение. Но такого рода мелкая коррупция во все эпохи была, есть и будет также всегда, до тех пор, пока существуют человеческие пороки; и вряд ли любому правителю под силу полностью побороть это явление. Кроме того, в отличие от крупной коррупции, у нас нет критериев, которые бы позволили нам оценить масштабы мелкой коррупции при Николае I в сравнении с предыдущими эпохами. Судя по всему, разгул мелкой коррупции был и до Николая, и во время его царствования, и в последующие царствования, он был неизбежным явлением, вытекавшим из низкой морали и нравственности дворянской верхушки, и ни один правитель в мире, какими бы он необычайными качествами ни обладал, не смог бы быстро исправить это положение . 2. Развитие промышленности в России. Именно при Николае I началось действительное развитие российской промышленности, что признает, например, даже такой признанный авторитет в области экономической истории как И.Валлерстайн. Этому способствовала, отмечает американский историк, система протекционистских таможенных тарифов, введенная Канкриным, начиная с 1822 г., то есть в конце царствования Александра I. Согласно этой системе, высокие пошлины взимались по импорту около 1200 различных видов товаров, а импорт некоторых товаров (хлопчатобумажные и льняные ткани и изделия, сахар, ряд металлических изделий и т.д.) был фактически запрещен ([205] p.547). Заслугой Николая I можно считать то, что он не поддался давлению проанглийского лобби (которое, несомненно, оказывалось, как при Павле I и Александре I) и не отменил эту систему, а способствовал ее сохранению - она продолжала действовать с небольшими изменениями в течение всех 30 лет его правления. А сам Канкрин при Николае был повышен в статусе до уровня министра финансов, и еще провел очень удачную денежную реформу. Именно благодаря высоким таможенным тарифам, указывает И.Валлерстайн, в России в этот период была создана достаточно развитая и конкурентоспособная текстильная и сахарная промышленность (такого же мнения придерживается и Д.Блюм: [156] pp.402-403), и именно благодаря этому, полагает историк, дальнейшее развитие России пошло не по тому пути, по которому шло большинство стран Азии, Африки и Латинской Америки, а по иному пути – пути индустриального развития ([213] p.152). Иными словами, Россия именно в царствование Николая I перестала представлять собой в экономическом плане сырьевую колонию Англии и других стран Запада, а начала приобретать иные черты, черты более развитого государства. Необычайное развитие промышленности при Николае I подтверждается целым рядом статистических данных, собранных Н.Рожковым ([107] 10, с.174-176, 278, 286), которые я не буду приводить, чтобы не утомлять читателя. Приведу лишь мнение этого известного экономического историка о том, что в течение 1835-1855 гг. произошел «необычный расцвет промышленности и производства», в том числе производства хлопчатобумажных изделий, изделий из металла, одежды, деревянных, стеклянных, фарфоровых, кожаных и прочих изделий ([107] 10, с.286-288). Кроме развития промышленности, при Николае было начато строительство железных дорог и построено около 1000 верст железнодорожного полотна, что дало стимул к развитию собственной металлургии и машиностроения. При нем же, как указывает Д.Блюм, началось строительство крупных (шоссейных) дорог с твердым покрытием: были построены трассы Москва – Петербург, Москва – Иркутск, Москва – Варшава. А вот после Николая I это строительство резко затормозилось, несмотря на рост населения и потребностей страны. По данным американского историка, в 1893 г. в России было 7700 миль шоссейных дорог, из них 5300 миль (около 70%) было построено в период 1825-1860 гг. ([156] p.283) Бурное развитие промышленности привело к резкому увеличению городского населения и росту городов. Доля городского населения за период царствования Николая I выросла более чем в 2 раза - с 4,5% в 1825 г. до 9,2% в 1858 г. ([107] 10, с.7, 274-275) - и это при том, что общий рост населения также заметно ускорился (см. п. 14.1). Такого бурного роста городов в стране не было с XVI века. Россия буквально на глазах переставала быть «большой деревней», каковой она являлась в предшествующие два столетия, и начинала приобретать черты современной европейской цивилизации. 3. Крестьянский вопрос. Николай I не смог осуществить освобождение крепостных крестьян, хотя вопрос об этом им ставился в течение всего царствования, и для его решения было создано множество различных комиссий. За это все историки его критикуют. Но давайте разберемся в этом вопросе по существу, отбросив двойные стандарты, применяемые историками. А существо состоит в том, что никто из его предшественников даже не ставил этого вопроса. Лишь Александр I задавался такой целью в начале своего правления, но вскоре ее отбросил. Фактически при всех предыдущих царях, от Петра I до Александра I, положение крестьян лишь ухудшалось – и при последнем достигло самого худшего состояния (см. выше). При Николае же впервые произошло радикальное улучшение положения крестьян. Это вытекает из трех фактов, на которые историки почему-то не обращают внимания, и которые суммированы далее. Во-первых, число крепостных в процентах ко всему населению, по данным Д.Блюма, уменьшилось с 57-58% в 1811-1817 гг. до 44-45% в 1858 г. ([156] p.420), а по данным В.Ключевского – даже до 35% в 1857 г. ([55] LXXXVI) . А это означает, что крепостные крестьяне впервые за полтора столетия перестали составлять большинство населения страны и превратились в меньшинство. Во-вторых, улучшилось положение крепостных крестьян. Впервые при Николае государство в лице тайной полиции стало следить за тем, чтобы права крестьян не нарушались помещиками . Для этого, разумеется, прибегали и к негласному сбору информации о злоупотреблениях, чинимых тем или иным помещиком. Как указывает Д.Блюм, в результате применения наказаний по отношению к помещикам к концу царствования Николая I под арестом находилось около 200 помещичьих имений ([156] p.440). Разумеется, это очень сильно сказалось на положении крестьян и на помещичьей психологии. Помещики впервые за полтора столетия осознали, что крепостные не являются их вещью, что у них есть определенные права, которые они обязаны соблюдать. Кроме того, были введены строгие запреты на продажу крепостных без земли и поодиночке. Теперь объектом купли-продажи могли быть не крепостные как таковые, как это было ранее, а лишь все поместье или какая-то самостоятельная его часть с находившимися на этой земле крестьянскими дворами. И за выполнением этого закона государство теперь стало следить. Самим крестьянам также разрешили приобретать землю в частную собственность, на что они ранее не имели права. Все это привело к кардинальному изменению отношения к крестьянам. Как пишет В.Ключевский, из законов, принятых при Николае I, вытекало два совершенно новых вывода: во-первых, что крестьяне являются не собственностью помещика, а, прежде всего, подданными государства, которое защищает их права; во-вторых, что личность крестьянина не есть частная собственность землевладельца, что их связывают между собой отношения к помещичьей земле, с которой нельзя согнать крестьян ([55] LXXXV). Таким образом, само крепостное право при Николае изменило свой характер – из института рабства оно превратилось в нечто иное, в институт, который в какой-то мере защищал и права крестьян – прежде всего, от насильственного лишения их земли. Наконец, в третьих, в это царствование произошло сильное улучшение положения государственных крестьян, численность которых к тому же выросла и уже превысила численность крепостных. Это улучшение произошло в основном благодаря мерам, предпринятым графом Киселевым, о котором уже говорилось. Так, всем государственным крестьянам были выделены собственные наделы земли и участки леса, а также повсеместно были учреждены вспомогательные кассы и хлебные магазины, которые оказывали крестьянам помощь денежными ссудами и зерном в случае неурожая. В результате этих мер, указывает Н.Рожков, не только выросло благосостояние госкрестьян, но и доходы казны с них выросли на 15-20%, а недоимки по податям уменьшились вдвое ([107] 10, с.296-297). Это привело даже к тому, отмечает В.Ключевский, что, государственные крестьяне стали возбуждать зависть крепостных крестьян ([55] LXXXV). Поскольку некоторые историки приводят какие-то голословные утверждения о том, что, дескать, реформы Киселева не привели к улучшению положения государственных крестьян ([58] с.217), то привожу конкретные факты и экономические показатели, подтверждающие вышесказанное. Первое – недоимки по налогам с государственных крестьян к концу царствования Николая сократились вдвое ([107] 10, с.296-297), а это – бесспорный факт резкого улучшения их положения. Второе – как отмечает Д.Блюм, до реформ Киселева среди государственных крестьян было много безземельных батраков, влачивших нищенское и зависимое существование, а к середине 1850-х годов таковых практически не осталось, все получили землю от государства ([156] p.533). Третье - согласно расчетам русского экономического историка П.Шторха конца 1840-х годов, один крепостной крестьянин в среднем был обязан выплатить и отработать в виде оброка, налогов и барщины обязательств на сумму 12,8 рублей в год, а государственный крестьянин – лишь 5,43 руб., то есть почти в 2,5 раза меньше ([156] p.488). Ранее этот разрыв в положении двух категорий крестьян не был столь большим, да и самих государственных крестьян было немного. Так, при Петре I они составляли менее 20% всего населения страны, а к 1858 г. удельный вес этой категории превысил 50% ([156] p.476), в то время как удельный вес крепостных упал намного ниже 50% (по разным источникам - до 35-45%). Поэтому эти значительные улучшения в царствование Николая I коснулись большей части российского крестьянства. Многие крестьяне в этот период воспользовались предоставленной им возможностью выкупать землю в собственность – и в 1858 г. им принадлежало уже около 3,7 миллионов десятин земли в европейской части России ([156] p.489). Приведенные выше цифры показывают, что в действительности освобождение крестьян при Николае I шло полным ходом – так как удельный вес крепостных в численности населения довольно быстро сокращался . И это происходило одновременно со значительным улучшением положения как государственных крестьян, так и самих крепостных. Как указывает Д.Блюм, реформы Киселева в отношении государственных крестьян вызвали резкую критику со стороны крупных помещиков и богатых вельмож, которые увидели в них угрозу сложившемуся порядку ([156] p.570). Еще большее негодование вызвали его предложения в отношении крепостных крестьян, которые сводились к приближению их статуса к государственным крестьянам и усилению контроля за ними и за помещиками со стороны государства ([107] 10, с.299-300). Например, как заявлял в 1843 г. крупный вельможа граф Нессельроде, планы Киселева в отношении крестьян приведут к гибели дворянства, сами же крестьяне будут все больше наглеть и бунтовать ([156] p.570). Помещичье-вельможная олигархия оказывала в течение всего царствования Николая яростное сопротивление любым конструктивным предложениям по освобождению крестьян. Сам этот вопрос был намного более сложным, чем кажется на первый взгляд. Например, освобождение без земли крестьян Прибалтики, проведенное Александром I в конце его царствования, привело к резкому ухудшению положения прибалтийских крестьян, в одночасье ставших безземельными батраками, что признают практически все исследователи крестьянского вопроса ([156] p.544; [55] LXXXIV). Надо полагать, это стало одной из причин резкого снижения рождаемости в Прибалтике в течение XIX в.: к концу столетия рождаемость там упала до всего лишь 2,9% в год против 5,3% в центральной России ([205] p.74). Резкое обнищание прибалтийских крестьян и последовавшие массовые восстания в Прибалтике показали порочность указанного подхода и необходимость освобождения крестьян с землей. Однако это было в то время практически невозможно осуществить ввиду противодействия помещиков. Поэтому политика Николая I, которая значительно повысила статус крепостных и которая постепенно приучала помещиков, да и самих крестьян, к этому новому их статусу, была необходима как подготовка будущего окончательного освобождения крестьян. Отражением этого нового статуса крепостных является не только начавшаяся борьба государства с произволом помещиков, запрет на куплю-продажу крепостных и начало их владения землей, но и, например, их начавшееся участие в торговле и предпринимательской деятельности. Например, по данным Д.Блюма, из 130 хлопчатобумажных фабрик города Иваново в 1840-е годы 63 фабрики принадлежали крепостным крестьянам, ставшим предпринимателями, а почти все остальные фабрики – бывшим крепостным ([156] p.301). И это при том, что собственно крепостные (рабовладельческие) фабрики петровско-екатерининского типа (использовавшие принудительный, рабский труд крепостных) почти исчезли – их число сократилось с 35% в 1825 г. до 15% в 1830-е годы и продолжило уменьшаться в дальнейшем ([107] 10, с.180). 4. Развитие образования и культуры. Именно при Николае I была впервые начата программа массового народного образования, в основном касавшаяся государственных крестьян. В начале его царствования крестьяне были почти поголовно неграмотными, а к концу – значительная часть крестьянских детей уже была охвачена школьным образованием. Число крестьянских школ в стране, по данным Н.Рожкова, увеличилось с всего лишь 60 школ, где училось 1500 учеников, в 1838 году, до 2551 школы, где училось 111 000 учеников, в 1856 г. ([107] 10, с.297) В этот же период было открыто много технических училищ и вузов – по существу, была создана система профессионального высшего и среднего образования страны. Что касается литературы и искусства, то, несмотря на то, что как говорится, только ленивый советский историк не ругал Николая I за его реакционную цензуру и зажим свободного творчества писателей, но именно при этом царе произошел невиданный ранее расцвет русской литературы. Целая плеяда великих русских писателей появилась именно в это царствование – ничего подобного мы не видим ни в один другой период русской истории. И этому во многом способствовало как раз прекращение государственного террора в отношении писателей и иных творческих профессий в период правления Николая I. Если при Екатерине II даже Новикова за его безобидные книжки приговорили к 15 годам заточения в крепости, то Гоголя, Пушкина, Лермонтова и Некрасова за их сатиру и критику окружающей действительности при «матушке-императрице», наверное, просто бы расстреляли – сразу и без долгих судебных разбирательств. А при Николае им лишь иногда запрещали публикацию того или иного произведения, а самого автора при этом могли всего-навсего выслать из Петербурга – например, на черноморский курорт (как высылали Пушкина), где можно было с еще бoльшим удовольствием продолжать писать свои произведения. Более того, многие остро сатирические произведения, тот же «Ревизор» Гоголя, шли в театрах, и ими восторгалась публика. Как писал Пушкин, «видел я трех царей [Павла I, Александра I и Николая I]… но променять его [Николая I] на четвертого не желаю – от добра добра не ищут» ([58] с.105). Николаю же посвящены и следующие строки Александра Сергеевича: Нет, я не льстец, когда царю Хвалу свободную слагаю ([107] 10, с.251) Так что политика Николая I была огромным шагом вперед по сравнению с предыдущими царями. Что касается цензуры, то, как будет показано далее, она была необходима – прежде всего, ввиду подрывной деятельности со стороны Британии и контролируемой ею либеральной прессы в отношении России. Конечно, бывали и перегибы, и самодурство николаевских чиновников. Но в целом критику Николая I советскими историками, а ранее авторами либерального толка следует считать сильно преувеличенной и предвзятой. Приходится констатировать, что в этом вопросе мнение и тех, и других было сформировано по политическим соображениям. Особенно умиляет критика николаевской цензуры со стороны советских историков – ведь цензура в СССР была более суровой, чем во времена Николая I, а репрессии в отношении неугодных писателей были жестче даже во времена Брежнева. Но это как раз пример из той серии, когда историки у одних правителей бревна в глазу не замечают, а у других из соринки в глазу пытаются изобразить бревно. 5. Необходимо отметить и те изменения, которые произошли во внешнеполитической деятельности страны. Внешняя политика России в этот период впервые со времен Петра I стала полностью самостоятельной и независимой от чьего бы то ни было влияния извне. Другой вопрос, насколько верными были те или иные направления этой новой политики (см. далее), но в любом случае это была собственная политика, выработанная в Петербурге, а не продиктованная из Лондона или из Вены. Теперь уже никому не приходило в голову называть русских солдат «английскими наемниками», как это было во время войны с Францией в 1805 году. И русские войска уже не использовались в качестве «пушечного мяса», о котором тут же забывали, как только в нем не было более нужды – как, например, англичане и австрийцы забыли про посланные им на помощь армию Суворова в Швейцарии и русскую армию в Голландии в начале царствования Павла I, чем обрекли их на тяжелые потери, а множество русских солдат – на плен. В целом, характеризуя роль Николая I и его царствования в русской истории, можно прийти к следующему выводу. Никогда еще, со времен Ивана Грозного, во главе государства не стоял столь достойный правитель. И.Солоневич пишет, что Николай I был, подобно Александру Невскому и Ивану III, истинным «державным хозяином», с «хозяйским глазом и хозяйским расчетом» ([117] с.422) - и это действительно так. В действительности именно этот царь (а не Петр I, как было принято считать до сих пор) и был действительно первым царем-государственником, царем-хозяином среди всех монархов династии Романовых. Именно ему и его политике Россия должна быть обязана тем, что ее история пошла по пути строительства и укрепления государства, а не по пути развала и анархии, который был весьма вероятной альтернативой в середине XIX века. Именно ему она обязана тем, что, наконец, начала выкарабкиваться со дна той пропасти, пропасти тотального отчуждения между государством и основной массой населения, куда ее завела политика царей, правивших в предшествующие полтора-два столетия и обслуживавших интересы крупных бояр и вельмож. 15.3. Николай I – «дворянский царь» Говоря о Николае I, необходимо всегда помнить о том, что хотя он и был царем-государственником, но вместе с тем он был «дворянским царем» - то есть царем, который в первую очередь считал себя представителем дворянского сословия и действовал в его интересах, и уже во вторую очередь – в интересах всего остального населения России. Это относится и к последующим царям династии Романовых, откуда и вытекает основное внутреннее противоречие этих царей и их царствования. В отношении Николая I вышесказанное можно иллюстрировать целым рядом примеров. Так, раздача невозвратных ссуд дворянству при нем не прекратилась, а продолжилась с еще бoльшим размахом. Как указывает В.Ключевский, к концу царствования Николая 2/3 дворянских имений находились в неоплатных долгах государственным учреждениям, а сумма долгов приблизилась к миллиарду рублей ([55] LXXXV). Продолжилась и выдача ссуд под залог крепостных. Если в 1820 г. общий объем таких ссуд составлял 110 млн. руб., которые были выданы под залог 1,8 млн. душ (20% всего числа крепостных), то к 1859 г. объем этих кредитов вырос до 425 млн. руб. и заложено было уже 7,1 млн. душ (66% всего числа крепостных) ([156] p.380). При этом всем было совершенно очевидно, что речь шла о непроизводительных ссудах, которые расходовались на поддержание расточительного образа жизни дворянства. Кроме того, выдача таких ссуд противоречила самой политике Николая по повышению статуса крепостных и его законам о запрещении их купли-продажи. Получается, что продавать крепостных было запрещено, но можно было их спокойно заложить в банке, как простую вещь. Очевидно, Николай и его прогрессивные министры просто не могли пойти на запрет такого полюбившегося дворянам дополнительного источника пополнения их кошельков – иначе дворяне просто устроили бы революцию. В результате паразитический образ жизни дворян не уменьшался, а даже увеличивался. Так, если в 1830-е годы количество крепостных, состоявших в прислуге у дворян, составляло 915000 человек (4,1% всех крепостных), то к 1859 г. это число увеличилось до 1467000 человек или 6,8% всех крепостных ([156] p.460). Как отмечает Д.Блюм, положение этой части крепостных было особенно деморализующим. Они подвергались частым наказаниям со стороны капризных господ и их гостей, а крепостные служанки нередко бывали вынуждены оказывать своим хозяевам еще и сексуальные услуги ([156] p.457). Вместе с тем из-за огромного количества дворовых людей работы у них было немного, они предавались безделью, ссорам и участию в дворовых интригах. Эта довольно большая группа людей, которая значительно превышала численность всего дворянства, составляла целое прискорбное явление в жизни русского общества – о чем можно судить, например, по таким словам и словосочетаниям, родившимся в ту эпоху, как «лакейство», «лакейская душа», «лакейская психология» и т.д. В целях борьбы с этим злом Николай I в 1840-1844 гг. предпринял попытки сократить численность крепостной прислуги у дворян. Был образован комитет о дворовых людях и выпущены указы, которые должны были стимулировать дворян уменьшать их количество ([107] 10, с.302-303). Но это ни к чему не привело – судя по всему, по той причине, что никто не отваживался на радикальные меры против богатых дворян, имевших много прислуги, которые могли вызвать их сильное недовольство . Николай I неоднократно выступал перед дворянскими собраниями, обсуждая деликатные вопросы, касавшиеся дворянского сословия и его взаимоотношений с крестьянами. Здесь тоже хорошо просматривается роль самодержца не как правителя, равноудаленного от всех сословий, а именно как «дворянского царя», пекущегося в первую очередь об интересах дворян. Например, выступая перед петербургским дворянством 21 марта 1848 года (во время революционного всплеска в Европе) Николай I призывал дворян быть осторожнее с крепостной прислугой и не обсуждать политику в ее присутствии, чтобы не спровоцировать бунт. В другом своем выступлении перед дворянством он предостерегал от того, чтобы дворяне давали слишком хорошее образование своим крепостным, не соответствовавшее их статусу и роду деятельности – так как такое образование может сделать положение крепостных в их собственных глазах еще более невыносимым ([156] pp.459, 546). Но, пожалуй, никакая другая область не характеризует лучше позицию Николая I именно как «дворянского царя», чем его отношение к новым революционным идеям, пришедшим из Европы – о равенстве людей и о народовластии. Если идею необходимости освобождения крестьян он принял и старательно вбивал в головы дворянства в течение всей своей жизни, то эти идеи он категорически отвергал. Дело в том, что реализация идеи равенства неизбежно вела к уничтожению сословий и сословных привилегий дворянства. А этого Николай, как «дворянский царь», как раз и не мог допустить. Ну, а реализация идеи народовластия тоже означала ликвидацию исключительных прав дворянства при выборах в местные органы власти, а также содержала потенциальную угрозу самому самодержавию. Впрочем, в данной области взгляды Николая I полностью совпадали с настроениями основной массы дворян, которые за редкими исключениями типа Пестеля и подобных ему революционеров, совершенно не разделяли идей равенства и народовластия. 15.4. «Большая игра» против России и русского царя Выше было показано, что хотя в восстании 14 декабря 1825 г. участвовало несколько совершенно разных групп, в том числе группа революционеров-утопистов, но основной его движущей силой, представлявшей опасность для государственной власти в России, была вельможная аристократия или олигархия, в том понимании олигархии, которое сформулировано в настоящей книге. Подавление этого вельможного заговора с последующими репрессиями в отношении молодых богатых аристократов поставило Николая I в оппозицию к олигархии, и дальнейшие его шаги по отстранению от управления государством крупных воров и введение в правительство совершенно иного типа людей еще более усилили это противостояние. Это вылилось в настоящую кампанию против царя и института самодержавия вообще, которая проводилась в течение всего царствования Николая I, продолжалась затем и в отношении некоторых его преемников, и завершилась отречением Николая II в феврале 1917 г., которое также было организовано олигархической верхушкой. Впрочем, мы видели, что эта кампания против царя и самодержавия началась еще раньше – при Павле I и затем при Александре I. А в XVI в. подобная же кампания проводилась против Ивана Грозного. Причина данного явления заключается в конфликте интересов государства в лице царя, с одной стороны, и интересов олигархии, с другой, и она, как правило, отнюдь не связана с какими-то неправомерными действиями царя, которые намеренно раздуваются в ходе такой кампании. Наоборот, речь идет обычно как раз о достойных царях, желающих блага своей стране и своему народу, и потому вступивших в конфликт с олигархией. Но именно эти цари становились объектами преднамеренного очернения и были оболганы, а те цари, которые потакали крупным ворам и позволяли им разворовывать и грабить страну, всячески восхвалялись – этими же ворами и нанятыми ими писателями и историками. Имеется множество примеров подобных кампаний в истории. Во второй книге трилогии приводился ряд таких примеров ([65] глава XVIII). Так, в Древнем Риме сначала Цезарь, затем Август, Тиберий, Нерон и другие императоры сознательно очернялись сенаторами-олигархами, преподносились ими в виде «деспотов» и «тиранов», при этом использовались низкопробные приемы такого очернения, которые были достаточно подробно описаны. К таким же низкопробным приемам очернения прибегал Курбский и зарубежные авторы пасквилей против Ивана Грозного в XVI веке. Как указывает историк А.Филюшкин, в основу произведения Курбского был положен тезис об Иване Грозном как о «звере Апокалипсиса» и «предтече Антихриста», и все последующие факты, приводимые Курбским, были призваны это «доказать» ([141] с.73, 550). Таким образом, все факты в его произведениях подгонялись под заранее заготовленный тезис. Большинство из них сегодня опровергнуты историками, а целый ряд фактов даже и не требует опровержения – настолько нелепы эти «обвинения»: например, что бояр по приказу «антихриста Грозного» специально убивали возле алтаря в православном храме (не подтверждено никакими свидетельствами), что «антихрист Грозный» пытался заключить союз с нечестивым «измаильским псом» - крымским ханом Девлет-Гиреем (это также якобы является доказательством его «сатанинской сущности»), что «антихрист Грозный» со своей свитой совершал массовые изнасилования женщин, занимался содомией и т.д. [141] Ложь и преднамеренное очернение русского царя в произведениях Курбского до того очевидны, что мне непонятно, почему историки до сих пор не исключили их из списка достоверных источников и продолжают приводить факты, взятые из этих лживых произведений. Я могу объяснить это лишь одним – поддержание этой исторической лжи выгодно олигархии до сих пор, и она до сих пор оплачивает услуги таких «историков». В действительности произведения Курбского являлись частью той «геббельсовской пропаганды», которая в то время велась на Западе против России и ее царя и которая была организована врагами нашей страны, намеревавшимися подчинить ее западным государствам и католической церкви. Хорошо известно, что одновременно с произведениями Курбского на Западе появилось множество клеветнических книг и брошюр против Ивана Грозного. Вот некоторые примеры, которые приводит А.Филюшкин: «Александр Гваньини писал, что царь принуждал к сожительству с ним жен виднейших аристократов, причем силой держал их по нескольку недель. Датский посол Якоб Ульфельд передавал слух, будто бы Грозный содержал гарем («гиненкей») из 50 наложниц – пленных ливонских аристократок и возил его с собой во всех походах. Европейские авторы подробнейшим образом описывают убийства, изнасилования, похищения опричниками и самим царем понравившихся женщин у законных мужей… Надоевших наложниц нередко возвращали мужьям в виде трупов… Знатные женщины, встретившиеся на пути царю, подвергались поруганию: они должны были задрать подол и, выставив напоказ свою наготу, так стоять, пока не проедет вся государева свита. Широко распространен сюжет об охоте опричников, стреляющих из луков в бегающих по полю нагих девушек… [а также] тщательные описания свадеб Грозного, с выбором невест, осмотром нагих девушек, надругательством над женщинами и т.д.» ([141] с.544). Все эти многочисленные сочинения являются полнейшим вымыслом и не подтверждены ни одним реальным свидетельством, но они, безусловно, внесли свою лепту в очернение Ивана Грозного – одного из величайших русских царей. В XIX веке приемы сознательного очернения правителей-государственников и возвеличивания вельмож и послушных им правителей, стали намного изощреннее, чем они были ранее. Например, кардинал Ришелье фактически спас Францию от анархии и развала на ряд мелких государств, который уже начался при его предшественниках. Другими словами, Франция обязана кардиналу тем, что она осталась Францией, а не превратилась в некое подобие Бенилюкса или Югославии. А у Дюма в «Трех мушкетерах» Ришелье выведен в качестве деспота и тирана, с которым боролись все благородные французские дворяне, а он якобы опирался лишь на платных наемных убийц. Или другой пример. Герцог Бекингем в жизни был вором и казнокрадом, разворовавшим английскую казну и вызывавшим в Англии всеобщую ненависть. Смерть Бекингема вызвала восторг и ликование народа, а убивший его офицер Джон Фелтон стал в Англии чуть ли не национальным героем: его имя произносили с восторгом, а некоторые даже заявляли, что это они убили Бекингема, пытаясь взять его вину на себя ([65] глава XII). А у Дюма в «Трех мушкетерах» Бекингем представлен в виде благородного рыцаря, пекущегося о благе своей страны, а Фелтон – в виде зомбированного фанатика, который действовал по наущению Миледи – агента кардинала Ришелье. Как видим, историческая ложь представлена уже не в виде откровенных пасквилей, а преподносится исподволь как часть общего сюжета в увлекательном и всеми читаемом приключенческом романе. Начатая в XIX веке кампания лжи и очернительства против русских царей также велась довольно изощренно. Интересно отметить, что, как и в случае с Иваном Грозным, эта кампания стартовала одновременно и на Западе, и в самой России. И произошло это сразу же после падения Наполеона – главного врага Англии. После этого Россия как союзник стала Англии не нужна, а политика русских царей, стремившихся к самостоятельности, к тому времени вызывала все большее раздражение английской правящей верхушки. Ну, а российские вельможи уже давно обсуждали планы по свержению царя и установлению в стране олигархического правления (см. предыдущую главу). Поэтому начало антицарской и антигосударственной кампании после 1815 года произошло отнюдь не случайно – именно тогда интересы внутреннего врага России совпали с интересами ее внешнего врага. В России, как уже говорилось, это выразилось в появлении после 1815 г. ряда критических произведений («Русский Жильблаз», «Трумф» и другие), высмеивавших царя и российские государственные учреждения ([107] 10, с.115). На Западе в это же время появилось так называемое «Завещание Петра Великого» - фальшивка, автор которой был, по-видимому, француз, но появилось оно впервые в Англии в 1817 году, в книге англичанина Вильсона «Описание военной и политической мощи России». В «Завещании Петра Великого» утверждалось, якобы от имени Петра I, что миссия России состоит в покорении всех окружающих стран - Османской империи, Индии, Персии и т.д. В книге Вильсона содержалась также карта, показывающая планируемые этапы расширения территории России и утверждалось, что она стремится к всемирному господству [8]. В последующие годы в английских газетах начали регулярно появляться антироссийские статьи, которые подвергали ругательствам и глумлению Россию, русскую политику и русского царя. Интересно, что пока Россия послушно следовала в фарватере британской политики, как это было, например, при Екатерине II и в начале царствования Александра I, никаких таких «завещаний», книг и статей не появлялось, и в Англии без всякого беспокойства наблюдали за тем, как Россия присоединяет к себе Польшу, Грузию, Крым, Одессу, Финляндию и т.д. А теперь англичане вдруг сильно забеспокоились о судьбе мира, которому якобы начала угрожать Россия и русские цари. Именно с этого момента, как пишут историки, был дан старт «Большой игре» - противостоянию Англии и России, продлившемуся целое столетие. При этом, однако, часто не обращают внимания на два обстоятельства. Во-первых, Англия в этот период боролась не только с Россией, она вообще стремилась к мировому господству – и в течение XIX в. полмира действительно превратилось в английские колонии, а моря и океаны планеты, по образному выражению английских историков, превратились во внутренние озера Британской империи. Россия была одним из немногих оставшихся больших кусков на планете, которые Англии никак не удавалось проглотить – потому и вызывала ее сильное раздражение. Во-вторых, в «Большой игре», которую Англия вела против России, активное участие принимала также Франция, ставшая к тому времени союзницей Англии, равно как и внутренний враг России – русская вельможная олигархия. Как уже было сказано, в ходе пропагандистской кампании, являвшейся частью «Большой игры», очернению подвергались и Российское государство, и российская политика, и личность царя. Причем методы внешнего врага России были очень схожими с методами ее внутреннего врага. Английские книги и газеты обвиняли Россию в стремлении захватить весь мир – то есть как раз в том, что делала сама Англия, захватывая страны одну за другой и превращая их в свои колонии. К таким же методам прибегали и российские вельможи: они обвиняли Николая I в тех грехах, которые были присущи им самим: в тщеславии и стремлении к власти, во лжи и лицемерии, в распутстве и т.д., - то есть в таких вещах, где они, можно сказать, сами были экспертами. При этом и англичане, и русские вельможи очень часто выступали с одинаковыми позициями и одинаковой неприязнью и в отношении России, и в отношении русского царя. Одним из первых примеров такого феномена – внутреннего врага, вошедшего в тесный союз с внешним врагом, в целях ведения антироссийской пропаганды – может служить посол России в Англии (в 1784-1806 гг.) граф С.Воронцов, один из организаторов убийства императора Павла I, богатейший вельможа и знатный аристократ, которого историки называют «английским послом в Англии». Он с отвращением говорил и писал о России и о российской политике, когда она шла вразрез с интересами Англии, и всячески восхвалял Англию и все английское. Английский посол в России Уитворт даже называл его англичанином – настолько мало общего он имел с Россией [8]. Подобных прозападных вельмож мы немало видим и в эпоху Николая I. Один из них, князь П.Долгоруков, который считал себя более родовитым, чем сами цари Романовы, а в свете прославился своим эпатажным поведением, опубликовал в Париже книгу (под псевдонимом) со скрытыми выпадами в адрес Николая I, за что по возвращению в Россию подвергся ссылке. Как пишет историк В.Колесникова, «себя князь П.В.Долгоруков считал, так сказать, историческим наследником декабристов, а свой поединок с николаевским режимом – продолжением идей декабризма» ([58] с.85). Другим примером такого внутреннего врага, вошедшего в тесный союз с внешним врагом, является Александр Герцен – незаконнорожденный сын богатого русского помещика Ивана Яковлева и немки Луизы Гааг, получивший от отца богатое наследство и прекрасное образование, но вымышленную немецкую фамилию. Герцен с юных лет воспылал нелюбовью к окружавшей его русской действительности и к царю Николаю I. Это отношение он уже в молодости высказал в своем романе «Кто виноват?» и в оскорбительном поведении по отношению к особе императора, за которое получил девятимесячное тюремное заключение с последующей ссылкой . Отбыв ссылку, Герцен в 1847 г. уехал за границу и уже больше в Россию не возвращался, значительную часть своей жизни посвятив борьбе со страной, в которой он родился и которая дала ему образование и приличное состояние. Он выпускал сначала в Париже, затем в Лондоне целый ряд изданий на русском языке (различные листовки, позднее - журналы «Полярная звезда» и «Колокол»), которые нелегально ввозились и распространялись в России. Во время Крымской войны 1854-1855 гг. он на своей «Вольной типографии» в Лондоне печатал воззвания к защитникам Севастополя, в которых призывал их переходить на сторону врага! ([121] с.24) А во время польского восстания 1863 г., пишет Н.Стариков, Герцен «печатает гнусные пасквили, с пеной у рта рассказывает о мифических зверствах русских солдат, забывая упомянуть о преступлениях польских повстанцев» ([121] с.39). Печатались в его изданиях также секретные и закрытые материалы, нелегально полученные из России, например, сверхсекретная переписка русских министров, государственный бюджет страны и т.д. ([121] с.36) Все эти факты свидетельствуют о том, что Герцену оказывалось спонсорство со стороны британских правящих кругов и со стороны британской разведки, поставлявшей ему добытые ею в России секретные материалы. По-видимому, следуя указаниям своих спонсоров, Герцен и печатал указанные выше листовки, имевшие столь явную антироссийскую направленность. Имеются и прямые данные о том, что Герцен получал финансовую поддержку от Ротшильдов – богатейшего семейства еврейских магнатов, принадлежавшего к англо-французской правящей верхушке и оказывавшего в середине XIX в. существенное влияние на формирование британской внешней политики (см.: [65] глава XIV). В частности, как указывает Н.Стариков, Герцен держал свой счет в банке Ротшильдов и у них же кредитовался, вся его переписка также шла через этот банк; более того, Ротшильды использовали свое влияние и даже давление на Николая I, чтобы помочь Герцену в продаже его имущества в России, унаследованного от родителей, на которое царь пытался наложить арест ([121] с.26-34). Разумеется, печатание Герценом подрывных материалов и их заброска в Россию обходились дорого, и себя совершенно не окупали. Поэтому Ротшильды не были единственными спонсорами Герцена, в дальнейшем у него появились другие таинственные спонсоры, за которыми, как полагает Н.Стариков, скрывались британские секретные службы ([121] с.40-44). На это указывает целый ряд фактов, например, крупные денежные суммы, которые он получал из непонятных источников, частое появление в его печатных изданиях секретных и конфиденциальных материалов из России, источником которых могли быть только иностранные спецслужбы. Кроме того, об этом свидетельствует и удивительная скорость и оперативность переправки его нелегальных листовок и газет в Россию. Как указывает историк, всего через несколько дней его печатные издания были уже в России, «на столах русских либеральных читателей» ([121] с.36). И это при том, что у самого «вольного литератора» не было никакой организации, которая могла бы осуществлять такую переброску. Известно, что существовало два канала переправки этих листовок и газет – через Балтику и через Турцию, которая к тому времени превратилась в вассала Великобритании. Вывод ясен – вся или почти вся «литераторская» деятельность Герцена была частью «Большой игры» Британии против России. Начавшись в конце эпохи Александра I, «Большая игра» продолжалась в течение всего царствования Николая I, а также после его смерти. Причем, одним из основных ее методов было распространение лживой антироссийской пропаганды – как в русскоязычной, так и в иностранной прессе и печатных изданиях. Например, после окончания русско-турецкой войны 1828-1829 гг. лондонская газета Таймс писала, что «Турция уже не независимое государство, она находится в рабском подчинении, фактически является собственностью России» [8]. Это не имело ничего общего с действительностью – речь шла лишь об обязательствах Турции беспрепятственно пропускать русские корабли через Босфорский пролив, взятых ею по Адрианопольскому миру 1829 г. с Россией. В действительности Турция в течение XIX века находилась в полной зависимости – и экономической, и политической - сначала от Франции, затем от Англии, что сегодня признается всеми историками. Таким образом, и здесь Англия пыталась обвинить Россию в том, чем грешила сама. На фоне антироссийской истерии звучали призывы к прямому военному вмешательству, с тем чтобы защитить Турцию от российских посягательств. Так, англичанин Эванс в 1828 г. призывал Англию и Францию объединиться, послать военную экспедицию в Крым и захватить его, чтобы противостоять усилению военной мощи России. Таким образом, план Крымской войны был составлен Эвансом еще за 25 лет до ее начала [8]. Противодействию антироссийской пропаганде, спонсируемой Британией, как раз и служила николаевская цензура. Одна из главных ее целей состояла в недопущении печатания антигосударственных и антипатриотических произведений, при этом их авторы могли подвергнуться репрессиям, впрочем, достаточно мягким по сравнению с предыдущими царствованиями. Однако посредством цензуры можно было бороться только с подобными выступлениями внутри страны, но не за рубежом – поэтому оттуда, с Запада, и шел основной поток инсинуаций и нападок как в адрес Российского государства, так и в адрес царя. Организовывала эту кампанию британская олигархия – группа богатейших людей Британии, придерживавшихся откровенных империалистических взглядов и стремившихся к мировому господству (подробнее см.: [65] глава XIV). Большинство этих людей наживалось на торговле с британскими колониями и странами, зависимыми от Британии, и потому они были прямо заинтересованы в проведении империалистической политики; а часть британской правящей верхушки и вовсе составляли колониальные набобы – богачи, сделавшие свое состояние на непосредственном ограблении колоний и работорговле. Именно такие богатейшие члены британского общества входили в различные комитеты по международным делам и другие закрытые клубы, в которых формировалась антироссийская политика и пропаганда. Наряду с Ротшильдами, одним из главных организаторов этой работы был Урквард, шотландский аристократ и владелец крупного состояния, который пытался одно время вести подрывную работу против России на Северном Кавказе, поставлял воевавшим с Россией горцам оружие и обучал их военному делу [8]. В Англии он был председателем ряда комитетов по международным делам, владел журналами и газетами антироссийской направленности. В одном из таких журналов – Free Press, позже переименованном в Diplomatic Review – сотрудничал Карл Маркс, который часто выступал с антироссийскими высказываниями [8] . Разжигая антироссийские настроения в англоязычной прессе, британская правящая верхушка убивала сразу двух зайцев – боролась с растущим влиянием России и отвлекала английскую публику от собственных проблем и ужасов, царивших в Британской империи. Например, во время голодомора в Ирландии в 1845-1847 гг. погибло до 1,5 миллионов ирландцев из 8-миллионного населения страны, а еще 2 миллиона были вынуждены эмигрировать. И в то время как эту часть Великобритании постигла столь страшная катастрофа, британское правительство никак на нее не реагировало и своими действиями лишь ее усиливало, продолжая вывозить зерно из Ирландии (см.: [65] глава XIV). Именно в разгар этого страшного ирландского голодомора, в ноябре 1847 года, в Лондоне была организована конференция по случаю 17-летия (!) польского восстания 1830 года в России, в которой, помимо прочих выступавших, участвовали Карл Маркс и Фридрих Энгельс. И в то время как вся Ирландия совсем рядом, в нескольких сотнях километров от Лондона, вымирала в результате действий британских властей, Маркс, Энгельс и другие ораторы с гневом обрушивались на русского царя, который когда-то 17 лет назад подавил бунт польской шляхты – бунт, не поддержанный польским народом. В действительности, как будет показано далее, Польша в составе России прекрасно себя чувствовала и даже переживала бурное промышленное возрождение. Несмотря на это, утверждал в одной из своих работ главный теоретик марксизма, Россия «умерщвляет героическую Польшу». Другое обвинение, которое Маркс выдвигал против России, касалось «огромных и не встречавших никакого сопротивления захватов этой варварской державы, голова которой находится в Санкт-Петербурге, а руки во всех кабинетах Европы» ([74] 16, с.11). Еще одно злобное обвинение Маркса касалось якобы имеющихся у России претензий на мировое господство: «Московия была вскормлена и выросла в кровавой и омерзительной школе монгольского рабства. В конечном счете Петр Великий создал систему универсальной агрессии. Он соединил ловкость монгольского раба с притязаниями монгольского владыки, которому Чингисхан передал в наследство по завещанию дело завоевания всей земли» [8]. Маркс работал сотрудником журналов Уркварда, поэтому нет сомнений, что его антироссийские выступления были частью его работы на британские империалистические круги. Очень характерно, что те обвинения, которые он адресовал России, следовало бы адресовать не России, которая не имела претензий на мировое господство и никого не уничтожала, а самой Британии – так как это она умерщвляла не только миллионы ирландцев, но и миллионы индийцев, китайцев, африканцев и прочих аборигенов в британских колониях, где они умирали от голода, нищеты и жестокого обращения. И это именно Британия, а не Россия, превратила полмира в колонии и опутала также вторую половину мира своими щупальцами. Именно она, а не Россия, имела свои руки во всех кабинетах Европы, что мы видели и на примере самой России времен Елизаветы, Екатерины II, Павла I и Александра I, когда многие крупные российские чиновники работали не столько на свою собственную страну, сколько на Англию. Но это очень характерный и умный пропагандистский прием – обвинить своего противника в том, в чем могут обвинить тебя самого, опередив тем самым обвинения в свой собственный адрес. А то, что противник в этом на самом деле не виноват, совершенно не важно – правда не имеет значения, имеет значение лишь мощь пропаганды и ее воздействие на общественное мнение. И когда к этой пропаганде подключается один из лидеров революционного движения и «друг рабочего класса» Карл Маркс, то эта мощь усиливается. Справедливости ради следует отметить, что грязная пропаганда и агитация в «Большой игре» велась не только против России, но также против ее союзников – монархической Австрии и Пруссии, мешавших самим своим существованием установлению Pax Britannica – власти Британии над всем миром. Например, Ф.Энгельс, который сам являлся представителем крупного торгового и промышленного капитала Англии, в феврале 1848 г. выступал на еще одном митинге, посвященном Польше, где заявил: «нас ждет борьба с варварскими ордами Австрии и России», и призывал к «ниспровержению Пруссии и Австрии, оттеснению России за Днестр и Двину» ([74] 4, с.493-494) . Доставалось также австрийскому и прусскому монархам. Например, в своих статьях в 1849 г. Карл Маркс называл их «вассальными князьями православного царя»; прусское дворянство, поддерживавшее своего монарха, он называл «бранденбургским рыцарским клоповником», а газету Neue Preussische Zeitung, орган прусского правительства, называл «газетой висельников» ([74] 6, с. 487, 517, 533). В отношении Британии и ее институтов оба основоположника марксизма никогда не позволяли себе таких высказываний. Как говорится, кто платит, тот и заказывает музыку. Подобные пропагандистские приемы были применены и против самого русского царя – «царя варваров», которому, как и подобает «царю варваров», приписывались самые страшные пороки. Не важно, что все обвинения ложны – главное создать дым, много дыма, и тогда все поверят, что раз есть дым, то где-то должен быть и огонь. Например, французский маркиз де Кюстин писал в своей книге, что Николай I погряз в распутстве и обесчестил огромное количество порядочных девушек и женщин: «Если он (царь) отличает женщину на прогулке, в театре, в свете, он говорит одно слово дежурному адъютанту. Особа, привлекшая внимание божества, попадает под наблюдение, под надзор. Предупреждают супруга, если она замужем, родителей, если она девушка, о чести, которая им выпала. Нет примеров, чтобы это отличие было принято иначе, как с изъявлением почтительной признательности. Равным образом нет еще примеров, чтобы обесчещенные мужья или отцы не извлекали прибыли из своего бесчестия» ([58] с.180-181). Далее Кюстин утверждал, что все это было «поставлено на поток», что девушек, обесчещенных императором, обычно выдавали за кого-нибудь из придворных женихов, и занималась этим не кто иная как сама супруга царя, императрица Александра Федоровна. Все это было написано с таким апломбом и самоуверенностью, как будто сам Кюстин присутствовал при разговорах царя с дежурным адъютантом касательно будущих «жертв» и как будто сам Кюстин держал свечку для императора, пока тот раздевал свою очередную «жертву». Спрашивается, даже если бы все это было правдой, то как Кюстин мог узнать такие мельчайшие подробности о таком деликатном деле? Каким образом он мог узнать о прибылях, которые извлекали все без исключения обесчещенные мужья или отцы? Он что, сам выписывал им банковский чек? Уже наличие стольких мельчайших подробностей свидетельствует о том, что все это выдумка, а мелкие подробности выдуманы именно для того, чтобы у читателя возникла иллюзия правдоподобности. Но что также характерно: в подтверждение достоверности этих фактов Кюстин не приводит ничего – ни имен и фамилий женщин, ставших «жертвами» императора, ни свидетельских показаний кого-то из придворных или родственников «жертв», ни сведений о конкретных подарках и компенсациях «жертвам» и их близким родственникам, подобно тем подаркам Екатерины II своим любовникам, которые подробно описаны современниками. Потом, если это практиковалось неоднократно, то – чувства людей полностью задавить невозможно ни деньгами, ни силой - рано или поздно все равно возник бы скандал вокруг одной из «жертв», подобно тому скандалу, который возник с любовником Екатерины II Ланским, умершим в результате передозировки возбуждающих средств. А раз нет ни фамилий, ни подтверждающих фактов, ни свидетельств очевидцев, ни скандалов, указывающих на существование подобной практики, то вывод один – все это не более, чем грязная инсинуация, которая ничем не отличается от тех грязных слухов, которые распускались в свое время про Ивана Грозного. Известно лишь об одной любовной связи Николая I – о В.Нелидовой. Но это была длительная привязанность, за время которой она родила ему троих детей. Она держалась в строжайшем секрете и внешне никак не проявлялась, большинство придворных даже не подозревало о ее существовании ([58] с.194). Не было ничего подобного тому открытому и афишируемому разврату, который был при Екатерине II с ее многочисленными молодыми любовниками-альфонсами. Но даже если это была не единственная любовная связь царя в течение его царствования, то ничего подобного тому, о чем писал Кюстин, быть просто не могло по указанным выше причинам: соответствующие факты и свидетельства в дальнейшем неизбежно всплыли бы наружу. Как видим, самые несправедливые нападки на Россию и сами грязные выдумки в отношении русских царей и конкретно Николая I возникли на территории Англии и Франции – стран-участниц «Большой игры» против России. Судя по всему, обвинение Николая I в деспотизме также родилось непосредственно в ходе «Большой игры». Например, англичанин Спенсер в 1836 г. писал о том, что Британия является «лидером конституционной свободы во всем мире, могучим оплотом против деспотизма», под которым подразумевались Россия и российское самодержавие [8]. И несмотря на то, что именно Британская колониальная империя была в ту эпоху самым страшным воплощением деспотизма. В дальнейшем этот тезис: о Британии как очаге свободы, и о России как оплоте деспотизма, - многократно тиражировался и пропагандировался. И в качестве главного «деспота» был представлен сам русский царь. Разумеется, этот тезис – о «деспоте» Николае I – подхватил и Герцен в своих нелегальных листовках и газетах, подхватили и русские вельможи, несмотря на то, что, как было показано выше, деспотизма при этом царе стало значительно меньше, чем при его предшественниках. В конечном счете, даже Пушкин не удержался от того, чтобы не употребить это словечко, столь часто употреблявшееся западной прессой и русскими вельможами: Ура, в Россию скачет кочующий деспот… Когда Герцен начал издавать в Лондоне альманах «Полярная звезда», пишет В.Кожинов, на его обложку он «поместил силуэты мучеников-декабристов – как неумолимый укор России. И Европа “согласилась” с Герценом: в массе изданных там сочинений казнь декабристов квалифицируется как выражение беспрецедентной жестокости, присущей именно России». При этом, указывает историк, казнь 5 декабристов была единственной казнью в России за все время царствования Александра I и Николая I. А в Европе в ту эпоху не прекращались массовые казни. Например, в 1848 г. на глазах Герцена «были в течение всего трех дней расстреляны одиннадцать тысяч участников парижского июньского восстания 1848 года (выделено В.Кожиновым – Ю.К.). Поначалу бедный Герцен почти обезумел от ужаса и написал своим друзьям в Москву совершенно “недопустимые” слова: “Дай Бог, чтобы русские взяли Париж, пора окончить эту тупую Европу! … Я стыжусь и краснею за Францию. Что всего страшнее, что ни один из французов не оскорблен тем, что делается”» ([57] с.95-96). Однако это первое столкновение Герцена с тем, что на самом деле представлял собой «либеральный» Запад, не помешало ему в дальнейшем обличать русский деспотизм и прославлять западный либерализм. С легкой руки того же маркиза де Кюстина, Россию на Западе в ту эпоху начали называть «тюрьмой народов», хотя народы в России были более свободными, чем во французской и британской колониальных империях. Комментируя эту формулу, В.Кожинов замечает: «если уж называть Россию “тюрьмой народов”, то, в точном соответствии с логикой, следует называть основные страны Запада не иначе как “кладбищами народов”…» ([57] с.140) - имея в виду, что целый ряд народов и на территории Европы, и в колониях были уничтожены западными государствами. В соответствии с тем представлением, которое навязывалось с Запада (Запад – «оплот свободы», Россия – «оплот деспотизма), вся пресса, которая нападала на Россию и русского царя, начиная с 1830-х годов, стала называться «либеральной» (то есть «свободной» - liberal) прессой. Все, что было плохо для России и хорошо для Англии и Франции и их правящей верхушки, этой прессой восхвалялось, и наоборот, очернялось все, что было хорошо для России и препятствовало планам британо-французской олигархии. Этот факт признавал даже Карл Маркс, который сам работал на либеральную прессу. Так, в одной из своих статей в 1848 г. он отмечал, что европейской газете, для того чтобы считаться либеральной (!), достаточно «вовремя проявлять ненависть к русским» ([74] 6., с.328). Этим он и сам с успехом занимался в течение многих лет – весьма вовремя проявлял ненависть к русским, России и русскому царю, и благодаря этому без каких-либо проблем опубликовывал все свои статьи и выступления в различных либеральных газетах и журналах и получал за них щедрые гонорары . Мы видим, что очернением России, русских и русского царя на Западе занималась огромная пропагандистская машина и на это тратились существенные средства. Стоит ли удивляться тому, что для Николая I был выдуман целый букет пороков – помимо разврата, он обвинялся также в тщеславии и жажде власти, лжи и лицемерии, трусости, тупости и ограниченности. Эти обвинения так часто повторялись, что не могли не повлиять на мнение современников. А в дальнейшем они были подхвачены советскими историками, которые вовсе не были заинтересованы в том, чтобы улучшать мнение о последних царях династии Романовых, свергнутой в 1917 г. Интересно, что и сегодня находятся историки, которые пытаются повторять эти обвинения. Так, В.Колесникова написала об этих и других пороках Николая I целую книгу [58]. Но если разобраться по существу, а не оглядываясь на чьи-то когда-то высказанные мнения и лживые утверждения об этом царе, то нет сколько-либо убедительных фактов, подтверждающих существование этих «пороков». Приведу несколько примеров самых страшных обвинений в адрес Николая I, сохранившихся до нашего времени. Первая группа этих «обвинений» связана с воцарением Николая I и событиями 14 декабря 1825 года. Так, после смерти Александра I 25 ноября 1825 г., согласно закону о престолонаследии, царем должен был стать старший брат Николая Константин, лишь в случае его отказа царем становился Николай. Предсмертный манифест Александра I, в котором он завещал трон Николаю, не являлся достаточным юридическим основанием для того, чтобы Николай стал царем, без отречения Константина. Так как самого Константина не было в Петербурге, а вся дворянская верхушка, ссылаясь на закон, требовала присяги именно ему, то Николай вместе со всеми 27 ноября принес присягу своему брату как царю. Но поскольку Константин и до смерти Александра I, и после его смерти утверждал, что он не хочет становиться царем и готов отречься, сам при этом продолжал находиться в Польше и даже не думал о приезде в Петербург с тем чтобы короноваться на царствование, то Николай обратился к брату с просьбой об официальном отречении, согласно его прежнему желанию и завещанию Александра I. Эти факты В.Колесникова, вслед за некоторыми авторами XIX века, трактует как «ложь и фарисейство» со стороны Николая ([58] с.33-68), хотя здесь не просматривается ни того, ни другого. Получается, что желание человека сделать все в соответствии с законом – это ложь и фарисейство, а вот если бы он нарушил закон и узурпировал власть, захватив трон сразу после смерти Александра I, то это не было бы ложью, а было бы похвальным деянием. Странная какая-то, совершенно вывернутая наизнанку логика. С тем же основанием можно, например, во лжи и фарисействе обвинить Владимира Путина, который в соответствии с конституцией сложил с себя полномочия президента России в 2008 г. и стал премьер-министром. И Путин, и Николай I действовали в соответствии с законом и ставили закон выше своего желания быть первым лицом в государстве, хотя оба имели возможность действовать по-другому – изменить конституцию (как в случае с первым) или вольно трактовать закон (как в случае со вторым). Вместо этого они предпочли действовать в строгом соответствии с законом – и здесь нет ни капли лжи и фарисейства, а есть поступок, достойный всяческого уважения. В действительности ложью и фарисейством были действия не Николая, а Константина. Сначала он в письме Александру I от 14 января 1822 г. отрекся от наследования престола. Именно это, указывает В.Колесникова, и дало основание Александру I составить манифест, в котором он завещал трон Николаю. Но большинство историков считают, что о письме-отречении Константина от 14 января 1822 г. Николай не знал. Кроме того, как признает В.Колесникова, повторное официальное отречение Константина все равно было необходимо – в этом был уверен и Александр I, и сам Константин ([58] с.33). Таким образом, знал ли Николай о письме-отречении Константина трехлетней давности или не знал, дела не меняло – согласно закону последний должен был либо вновь подтвердить свой отказ от трона, либо короноваться и занять трон. И вот тут-то мы и видим весьма странные действия со стороны Константина: он не делает ни того, ни другого. Он продолжает находиться в Польше и не спешит на собственную коронацию, и в то же время он под какими-то надуманными предлогами отказывается написать официальное отречение, хотя и признает в письмах, что хочет отказаться от престола. «Вместо отречения от престола, - пишет В.Колесникова, - он в письме от 8 декабря советует брату, как царствовать, а в письме к матери – Марии Федоровне – объясняет, что не может прислать манифеста, так как престола не принимал, а кроме того, отказывается приехать в Петербург, чтобы подтвердить, что предстоящая переприсяга – законна…». «Более странную позицию придумать трудно», - признает историк ([58] с.44). На самом деле это не просто «странная позиция», а это и есть ложь и фарисейство со стороны наследника царского престола. Поведение Константина можно сравнить с поведением мужчины, сожительствующего с девушкой, с которой они уже давно решили пожениться, и он постоянно подтверждает свою готовность пойти с нею в загс, но каждый раз под разными предлогами ускользает от этого. Однако в случае с Константином дело намного серьезнее – речь идет не о простом штампе в паспорте, а об ответственности перед всей страной и об угрозе порядку и жизням людей, которая неизбежно возникнет, если вопрос о власти в государстве будет оставаться слишком долго в подвешенном состоянии. На самом деле, эти письма Константина, написанные в начале декабря, в которых он недвусмысленно высказывал свое нежелание быть царем и высказывался в пользу брата Николая, а также его нежелание короноваться и принимать престол в течение 20 дней после смерти Александра I, уже можно считать достаточным юридическим основанием для того, чтобы признать его отречение и законное право на трон со стороны Николая. Полагаю, что любой конституционный суд в мире признал бы эти действия как фактическое отречение наследника от своих прав – так как по сути он своими письмами и действиями в период с 25 ноября по 14 декабря отказался от престола. Поэтому решение Николая стать царем и объявление им 14 декабря в качестве присяги юридически являлось вполне обоснованным – во всяком случае, намного более обоснованным, чем если бы это было сделано сразу после смерти Александра I. Таким образом, во всех его действиях не просматривается никакой лжи и лицемерия, а просматривается стремление к максимальному соблюдению закона и желание избежать конфликтов и человеческих жертв, связанных с его возможным нарушением – так как любое нарушение закона о престолонаследии могло быть расценено как узурпация власти и вызвать восстание или даже междоусобную войну, примеры которой мы видим в самых разных государствах. Ложью и лицемерием можно назвать не только поведение Константина, но и поведение руководителей Северного общества 14 декабря 1825 г., о котором уже говорилось. Будучи людьми прекрасно информированными, они не могли не знать об истинном положении вещей. Несостоявшийся диктатор С.Трубецкой писал впоследствии в своих мемуарах о том, что задолго до восстания декабристов «публика», то есть, надо полагать, дворянская верхушка, в кругу которой он вращался, была полностью осведомлена о письме-отречении Константина от 14 января 1822 г. ([58] с.33) Судя по всему, и содержание писем Константина начала декабря 1825 г., в которых он подтверждал свое нежелание занять трон, «публике» было также прекрасно известно – мир высшего дворянского общества Петербурга был настолько тесным, что любые подобные новости распространялись мгновенно. Руководители Северного общества прекрасно должны были знать и о том, что Константин вовсе не находится под арестом, о чем они лгали гвардейцам, а сидит себе спокойно в Польше и не желает ехать в Петербург ни в каком качестве. Ну и то, что его польскую жену звали вовсе не «Конституцией» (еще одна циничная выдумка) им также должно было быть прекрасно известно. Так что, соглашаясь с тезисом историков о том, что «ложь вызвала кровопролитие» 14 декабря 1825 г. ([58] с.68), надо честно сказать о тех, кто ответственен за эту ложь и кровопролитие – и это был вовсе не Николай I, как это пытались и пытаются до сих пор представить, а это были Константин и руководители Северного общества – одного из двух обществ декабристов – которые как раз и организовали выступление 14 декабря. Другие примеры, в которых В.Колесникова изобличает «ложь и лицемерие» Николая I, еще менее убедительны, чем пример, приведенный выше. Например, тот факт, что он лично участвовал в допросах декабристов, а иногда, как она предполагает, слушал допрос, находясь за портьерой (как сегодня мы, например, слушаем магнитофонную запись), она приводит в качестве доказательств его лицемерия ([58] с.58-63). В чем здесь лицемерие? Ведь речь шла об отпрысках крупных вельмож или о людях, многих из которых он лично неплохо знал. И ему важно было самому разобраться в мотивах и степени вины этих людей. Два залпа, данные из пушек картечью по каре гвардейцев на Сенатской площади вечером 14 декабря 1825 г. историк почему-то тоже считает подтверждением лицемерия Николая ([58] с.41-42). Очевидно, по мнению В.Колесниковой, ему не следовало ждать почти целый день, уговаривать гвардейцев и дожидаться, пока декабристы убьют двух видных офицеров, посланных для переговоров - Милорадовича и Стюрлера , а сразу же их расстрелять, как сделал Наполеон в 1795 г., без предупреждения расстрелявший из пушек толпу демонстрантов, или как то же самое сделал Николай II во время Кровавого воскресенья в 1905 г. Вообще-то такое поведение Николая I по отношению к далеко не мирной демонстрации, которая первой применила оружие и начала убийства, и сегодня можно рассматривать как пример взвешенного и ответственного подхода, направленного на минимизацию возможных жертв и мирный выход из сложившейся ситуации. В ряде случаев возникает впечатление, что В.Колесникова просто перепутала два слова – актерство и лицемерие. Николай I был действительно в какой-то мере актером, например, он мог обращаться к собеседнику то в качестве старого товарища, то в качестве строгого императора ([58] с.61). Между тем, любой хороший политик является в некоторой степени актером – взять, к примеру, того же Владимира Путина или других известных политиков. И ничего плохого в этом нет, наоборот, это очень важное положительное качество для политика. Но Колесникова начинает какую-то странную игру слов: сначала говорит об «актерстве» царя, затем о его «лицедействе» (устаревшее слово, также означающее актерство), затем неожиданно называет все это уже другим словом – «лицемерием», потом через раз пишет то «монарх-лицемер», то «монарх-лицедей» ([58] с.54-58, 112), и заставляет читателя поверить, что актерство (лицедейство) и лицемерие – это одно и то же. Но это совершенно разные вещи. Когда, например, речь идет о лицемерии Екатерины II, примеры которого приводились, то его не перепутаешь ни с каким актерством. И даже если вместо актерства употреблять устаревшее и малопонятное сегодня слово лицедейство, как это зачем-то делает историк, то все равно разница между этими двумя понятиями (актерством и лицемерием) огромна – фактически это разница между нравственным и безнравственным поведением. То же можно сказать и о большинстве других обвинений в адрес Николая I. К примеру, В.Колесникова обвиняет его в тщеславии и необузданном стремлении к власти. Но она не приводит ни одного убедительного примера, подобного тем примерам тщеславия и стремления к власти, что выше приводились относительно его предшественников – Александра I, участвовавшего в убийстве своего отца чтобы занять его место, Екатерины II, дважды узурпировавшей трон, и других. А вот мнение на этот счет другого историка, которого трудно заподозрить в особой любви или предвзятости к какому бы то ни было царю. По словам Н.Рожкова, «Павел I и Александр I более, чем Николай, любили власть, как таковую, самое по себе» ([107] 10, с.219). Обвинения В.Колесниковой в адрес Николая I на протяжении всей ее книги сыплются как из рога изобилия: жестокий тиран и деспот; много ездил по стране, но без всякого результата; не руководил ни одним сражением; недалекий правитель с ограниченными взглядами и интересами. Ну, а если разобраться по сути и сравнить с другими царями? В чем проявилась его «сладострастная жестокость» ([58] с.66) – в том, что он лично допрашивал декабристов и что пятерых казнил? Но 15 генералов и многие другие крупные чиновники требовали казнить намного большее число декабристов, а этих пятерых подвергнуть мучительной казни – четвертованию ([58] с.76-77). Ни с тем, ни с другим Николай не согласился. Кроме того, ни одного декабриста не подвергали пыткам – всего лишь задавали им вопросы на следствии. А вот предшественник Николая Петр I собственноручно пытал на дыбе, и не только посторонних, но и собственного сына, чтобы выбить нужные ему признания. И не только пытал и мучил, но и собственноручно головы отрубал топором одну за другой, будто дрова колол. И за безобидный стрелецкий бунт, или даже не бунт, а самовольную отлучку из части, казнил не 5, а 1200 стрельцов (которые тоже считались дворянами, только мелкими), да еще большинство этих невинных людей были подвергнуты страшной мучительной смерти – колесованию, на глазах их родственников. Вот где действительно «сладострастная жестокость» и садизм, сравнимые разве что с гестапо! Но это почему-то не мешает Колесниковой называть Петра I «великим» и приводить его в пример: не так было при Петре ([58] с.102). Действительно, не так: вот где была действительная деспотия, вот где был кровавый тиран, испытывавший сладострастие от мучений других людей. Опять можно лишь поразиться чудовищным двойным стандартам историков. Историков ли? Есть ли еще таковые среди тех, кто сегодня именует себя профессиональными историками, кто способен объективно воспринимать имеющиеся факты, а не повторять когда-то кем-то навязанную ложь? Выше были приведены данные о том, что при Николае I впервые началось масштабное строительство дорог с твердым покрытием: построены трассы Москва – Петербург, Москва – Иркутск, Москва - Варшава, - и после его смерти фактически оно и закончилось. Дороги с твердым покрытием не являлись новым изобретением, их строили еще римляне две тысячи лет назад, и смысл данного строительства состоял в том, что такие дороги, в отличие от грунтовых, не превращались два раза в году – осенью и весной – в непроезжую и непролазную топь и грязь, парализуя на целые месяцы любое перемещение транспорта внутри страны. Ни один предшественник Николая I из династии Романовых за 200 с лишним лет этой проблемой не озадачился, хотя все они ездили по стране и видели ужасное состояние дорог . А еще при этом царе с нуля была создана российская промышленность, было построено множество учебных заведений, одних крестьянских школ было построено 2500 (до этого было всего лишь 60!), города росли как на дрожжах, началось строительство железных дорог. И это все – реальные факты, свидетельствующие о результатах деятельности Николая I по управлению страной. А вот историк В.Колесникова нас пытается уверить в том, что регулярные поездки этого царя по стране были «часто долговременные и безумно дорогие, но практически одинаково безрезультативные в итоге» ([58] с.208). Как она измеряла результативность поездок Николая I по стране, неизвестно: она не поясняет. Наверное, применяла какие-то ей одной доступные методы, которые пока что неизвестны ни исторической, ни экономической науке. Еще один «грех» царя, согласно В.Колесниковой, состоит в том, что он, по ее словам, «не только не руководил ни одним сражением ни в одной из трех “восточных” войн, что велись в его царствование, но даже просто не участвовал в них как глава державы (лишь в 1828 г. их величество выезжал на театр военных действий в Дунайские княжества и изволил переправляться через Прут, а потом через Дунай)» ([58] с.208). Чтобы разобраться с этим «грехом» Николая I, привожу цитату из «Словаря Брокгауза и Эфрона» о русско-турецкой войне 1828-1829 гг.: «14 апреля 1828 г. Николай объявил Турции войну, подтвердив отсутствие со стороны России всяких завоевательных планов. Главнокомандующим армией назначен был старый князь Витгенштейн, но Николай и сам отправился в армию, сопровождаемый начальником главного штаба Дибичем. Происшедшее отсюда двоевластие и численная недостаточность армии, перешедшей Дунай, повели за собой ряд неудач; кампания не могла быть закончена в 1828 г., пришлось отказаться от ранее намеченного плана военных действий. По возвращении императора Николая в Петербург один из заслуженных генералов александровского времени, Ил. В. Васильчиков, представил Николаю записку, в которой подверг сильной критике весь ход военных действий и прямо указал на вредные стороны вмешательства Государя в распоряжения главнокомандующего. По обсуждении этой записки в особом совете, главнокомандующим был назначен Дибич, с предоставлением ему полной свободы действий. Дибичу удалось… удачно закончить кампанию в 1829 г.». Итак, Николаю I хватило лишь небольшой неудачи и одного замечания опытного профессионального военного, чтобы понять всю пагубность его вмешательства как царя в руководство армией и чтобы больше никогда этим не заниматься. А вот другим царям этой государственной мудрости явно недоставало, да еще мешало собственное неуемное тщеславие, и это приводило к тем катастрофам, примеры которых уже приводились. Так, вмешательство Александра I в ход аустерлицкого сражения в 1805 г. привело к гибели и пленению почти 30 тысяч человек из подчиненной ему русско-австрийской армии и полному поражению в битве и во всей военной кампании, но он и после этого пытался руководить войсками в последующих кампаниях. Что касается, например, Петра I, то такие катастрофы, как Аустерлиц, под его руководством случались постоянно: два азовских похода, прутский поход, сражение под Нарвой, гродненская операция, персидский поход и т.д. И почти во всех случаях основной причиной была либо некомпетентность царя, лично руководившего военными действиями, либо его трусость. Во время сражения под Нарвой в 1700 г. Петр струсил, бросил русскую армию на произвол судьбы и ускакал в панике, а принявший командование иностранец герцог фон Круа, как полагают, оказался изменником; в результате русская армия, имевшая 5-кратное превосходство в силе, потерпела страшное поражение от шведов и значительная ее часть была уничтожена, 10 русских генералов было взято в плен, все пушки также достались шведам ([20] 3, с.492, 494). Шведы посчитали эту победу в столь неравном сражении настолько грандиозной, что даже выпустили в ее честь медаль, на которой Петр I, бросив шпагу, убегает и плачет при этом ([98] 3, с.136-137). Можно сказать, что трусость Петра под Нарвой была отмечена медалью. В прутский поход 1711 г. Петр отправился, не организовав снабжения и не имея никакого внятного плана войны. Уже через несколько месяцев русская армия была полностью окружена турками, и ей грозила неминуемая смерть. Если бы не великодушие турецкого султана, который согласился на немедленное заключение мира и пренебрег интересами своего союзника – шведского короля, то России пришлось бы не только отдать Турции Азов и Таганрог, но и, возможно, согласиться на капитуляцию в Северной войне со Швецией. И как пишут историки, в этом случае «невозможно даже вообразить, как тогда повернулась бы мировая история» ([20] 3, с.502). В гродненской операции 1708 г., пишет И.Солоневич, Петр I, испугавшись шведов, «увел армию, которая была втрое больше шведской, утопил 100 пушек при этом…» ([117] с.444). «За нарвские, гродненские и прутские подвиги, - полагает историк, - любому московскому воеводе отрубили бы голову… Петра, вместо этого, возвели в военные гении» ([117] с.445). Николая I, слава Богу, не мучило тщеславие, он не стремился прослыть великим полководцем и нормально относился к критике профессиональных военных, и за это ему надо сказать огромное спасибо. Он избавил Россию от ненужных потерь, которые ей приходилось оплачивать десятками тысяч людских жизней. Благодаря этому мы не видим при Николае ни одного «Аустерлица», ни одного примера глупого и бездарного монаршего руководства военными действиями, которые были во множестве при Петре I и затем при Александре I. При этом все войны, за исключением Крымской войны, в царствование Николая были выиграны Россией. И это отражало мировую тенденцию – в связи с усложнением военной стратегии и тактики, масштаба и сложности военных действий, с одной стороны, и управления государством, с другой, совмещать эти две функции в последние столетия становилось все сложнее, и в XIX-XX вв. мы практически не видим примеров того, чтобы глава государства непосредственно руководил военными действиями. В этой связи возникает вопрос, откуда у историков берутся такие представления и мнения о том, как нужно управлять государством, экономикой, военными кампаниями и т.д., которые годятся разве лишь для сочинения ученика средней школы. Многие советские историки пытались взвалить на Николая I и «николаевский режим» даже организацию травли и убийства Пушкина, несмотря на отсутствие каких-либо подтверждающих фактов. Дескать, кто же еще мог это сделать, как не «царь-деспот» и его «палачи». Эту линию продолжает и В.Колесникова: царь мог предотвратить дуэль, но Бенкендорф якобы специально, а не по ошибке, послал жандармов на Черную речку в Екатерингоф, в то время как дуэль Пушкина с Дантесом была на Черной речке в Новой Деревне. Поэтому дуэль и убийство Пушкина, утверждает историк, на совести не только Бенкендорфа с его III отделением, но и самого императора ([58] с.134). Еще одно сочинение учащегося средней школы. Как можно обвинять главу государства в том, что шеф полиции не смог предотвратить какого-то убийства? Он что, виновен во всех преступлениях, когда-либо совершавшихся в стране за время его правления? Тогда любого царя или президента можно без зазрения совести расстреливать уже через несколько дней после вступления во власть, так как преступления и убийства всегда были и будут, практически ежедневно. Не говоря уже о том что Николай I лично пытался предотвратить дуэль Пушкина и взял с него слово не вызывать на дуэль ни Дантеса, ни других его обидчиков. Но предотвратить дуэль все равно не было возможности, даже если бы полиция в тот раз поспела вовремя – публичные оскорбления, нанесенные Александру Сергеевичу, были столь велики, что дворянские приличия и чувство собственного достоинства не позволяли ему простить обидчиков. Вообще из всех версий, объясняющих убийство великого поэта, единственно правдоподобной выглядит та, которую выдвинул исследователь масонства В.Курбатов. Он указывает, что в травле Пушкина активнейшее участие приняли масоны, которые распространяли о нем грязные оскорбительные письма, приведшие, в конечном счете, к вызову на дуэль одного из их авторов - Дантеса. В одном из таких писем, посланных поэту и циркулировавших в «свете», было написано: «Кавалеры первой степени, Командоры и Рыцари светлейшего ордена Рогоносцев, собравшиеся в великий Капитул под председательством высокочтимого великого магистра ордена его превосходительства Д.Л.Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина заместителем великого магистра ордена Рогоносцев и историографом ордена» ([66] с.260). Как видим, в этом письме, которое к тому же было выставлено на всеобщее обозрение, Пушкину нанесено оскорбление, которое по понятиям того времени было совершенно непростительным: он назван рогоносцем, что дополнялось сплетнями о якобы имевшей место измене его жены. И это, по мнению В.Курбатова, могло быть сделано лишь с ведома высокого масонского начальства. «Понятно, что пишут масоны, - пишет историк, - хорошо знакомые с орденской системой. А между тем, заметим мы, среди масонов не принято было наносить оскорбление своим “братьям” [Пушкин и сам был масоном – Ю.К.]. Соизволение на это могли в исключительных случаях дать лишь тайные “великие мастера”» ([66] с.260). Таким образом, согласно довольно логичной версии В.Курбатова, организовали травлю и убийство Пушкина члены масонских лож с дозволения великих магистров этих лож. А ведь именно масонские ложи той эпохи, согласно выводам историка, стали «инструментом консервативной вельможной оппозиции самодержавию» ([66] с.238). Есть и более конкретные факты, показывающие, кто именно принимал участие в этом позорном деянии. Как указывает историк, в сочинении оскорбительных пасквилей на великого поэта и в последующем их распространении в «свете» приняли активное участие не только будущий убийца Пушкина француз Дантес и голландский посланник и коммерсант Геккерн, но и двое их хороших знакомых – знатные русские аристократы князь И.Гагарин и князь П.Долгоруков ([66] с.260-261). Да, да, тот самый князь П.Долгоруков, который считал себя знатнее Романовых и который вскоре после убийства Пушкина опубликовал в Париже анонимную книгу с нападками на царя и самодержавие ([58] с.85). Как видим, травлю Пушкина и травлю самого Николая I организовывали одни и те же люди и одни и те же силы – русская вельможная олигархия вместе с иностранными посланниками и дельцами, потомки и преемники той «колониальной элиты», которая правила страной в предыдущее столетие, организовывала заговоры против неугодных ей царей, и в николаевскую эпоху сохранила свои прежние интересы, нравы и привычки. Вообще феномен насаждения мифов среди историков сам по себе довольно интересен и, наверное, схож с воздействием современных СМИ на подсознание человека: если ему много раз повторять одни и те же предположения, даже ни разу не приведя никаких подтверждающих фактов, то, в конце концов, эти предположения подсознательно начнут восприниматься как бесспорный факт. Мы уже сталкивались ранее с этим феноменом, когда речь шла об Иване Грозном: сегодня доказано, что в результате его действий в Новгороде погибло лишь 2-3 тысячи человек при общем числе жителей 100 тысяч (то есть 2-3% жителей), но историки продолжают упорно заявлять об «уничтожении Новгорода Иваном Грозным», хотя это противоречит всякой логике; продолжают они писать и об «опричных плясках смерти» и «опричных безумствах», хотя в чем проявлялись эти «пляски» и «безумства», никто из них членораздельно не может объяснить. Такой же феномен мы видим и в отношении Николая I – из подсознания историков всплывают много раз где-то услышанные обвинения в адрес этого царя, и они их старательно опять повторяют. А то, что первоначальные источники этих обвинений заведомо ложные, они об этом не задумываются. Даже в целом очень объективный историк Н.Рожков не удержался, чтобы не повторить одно из таких обвинений – он полагает, что некоторые действия Николая I объясняются его трусостью ([107] 10, с.219-220). При этом он опять же не приводит ни одного бесспорного доказательства такой трусости. Вообще трусость нельзя путать с политической осторожностью, потому как излишняя смелость в политике может дорого стоить Родине, которую политик представляет. Например, Ельцин в 1991 г. взял и в одночасье уничтожил Советский Союз, что обернулось огромными и совершенно неоправданными страданиями миллионов русских, которых он одним махом отделил от России. Проявил ли он при этом «смелость»? Нет, это не смелость, а авантюризм и безответственность. Поэтому не надо смешивать действия политика, продиктованные судьбой страны, с его поступками в критическую минуту, когда речь действительно идет о его личной трусости или храбрости. Выше было сказано о трусости Петра I в сражении под Нарвой и о трусости лидера декабристов Трубецкого 14 декабря 1825 г. Данные примеры говорят сами за себя: бросить на произвол судьбы подчиненных тебе людей в самую критическую минуту, зная, что от этих твоих действий зависит и их судьба, и судьба всего тобою затеянного предприятия – большей трусости невозможно себе представить. А вот, например, известный писатель и историк А.Солженицын восхищается храбростью Николая I, проявленной им во время холерного бунта. Видя беспомощность и страх окружающих его чиновников, царь сам пошел в толпу бунтующих людей, больных холерой, сам своим авторитетом подавил этот бунт и, выйдя из карантина, сам снял с себя и сжег прямо в поле всю одежду, чтобы не заразить свою свиту этой страшной заразной болезнью ([114] с.33). А холера в то время была действительно страшной болезнью, от которой можно было запросто умереть – и никакие доктора не смогли бы спасти самого царя. Что же получается? Один историк восхищается смелостью и храбростью Николая I и приводит тому яркий конкретный пример, а другой историк пишет о его трусости и никаких внятных примеров не приводит. Опять мы видим какие-то лживые мифы, вдолбленные в подсознание историков русофобской либеральной пропагандой. К числу таких лживых мифов можно отнести и миф о III отделении (тайной полиции) как о спруте, опутавшем всю Россию при Николае I. В действительности штат всего III отделения составлял лишь 16 человек в момент его учреждения и 40 человек в конце царствования Николая I ([58] с.97), что смехотворно мало в сравнении с соответствующими службами Британии, Пруссии или Австрии XIX в., не говоря уже о современных службах типа ЦРУ и ФБР в США. Что касается функций III отделения, то они были даже шире, чем функции ЦРУ и ФБР, вместе взятые, так как, помимо политического сыска, слежки за иностранцами и политической цензуры, они включали также, как уже было сказано, контроль за злоупотреблениями помещиков в отношении крестьян, который занимал очень значительное место в деятельности этой службы. Очевидно, именно это направление деятельности III отделения и вызывало такой поток ненависти и грязных сплетен и выдумок со стороны вельмож – крупных помещиков, которые вдруг поняли, что они уже не являются полновластными правителями в своих феодальных владениях, что есть государство, которое может их покарать за произвол в отношении крестьян и других местных жителей. Обвинения и потоки грязи в адрес Николая I лились не только в течение его жизни, но и после его смерти, и они касались не только его деятельности как правителя, но и характера его развлечений. О пасквиле де Кюстина, изображавшем царя жутким похотливым чудовищем, ранее уже говорилось. Помимо этого, о «шалостях» царя с актрисами были написаны целые тома, и хотя подлинно известно лишь то, что он посещал театр и после спектаклей любил посидеть в обществе актрис и светских дам и послушать анекдоты, но уже этого было достаточно, чтобы ряд авторов обвинили его в разврате. Его стремление к наведению порядка и дисциплины в армии и любовь к парадам однозначно трактовались как «солдафонство», «тупость» и «ограниченность». Но чем любовь к парадам хуже любого другого хобби, совершенно непонятно. Особенно если речь идет о XIX веке, когда массовых зрелищ было не так много. С тем же успехом можно, например, и любовь к охоте признать свидетельством «тупости и ограниченности»: ведь почти все время приходится сидеть с ружьем где-нибудь за кустом в ожидании зверя, - а страсть к охоте имели очень многие монархи и аристократы. Но парады, помимо всего прочего, служили и служат еще и патриотическому воспитанию общества, воспитанию гордости за свою армию и свою страну. А это было частью той политики, которую пытался проводить Николай I. Известно, например, что начальник III отделения Бенкендорф, очевидно, по поручению царя, платил некоторым авторам за статьи патриотического содержания. Об этом свидетельствует, в частности, случай с писателем Погодиным, который в 1831 г. опубликовал патриотическую статью о взаимоотношениях России и Польши, послал ее копию шефу тайной полиции для ознакомления, и был очень удивлен, когда Бенкендорф спросил, сколько он хочет получить денег за эту статью ([107] 10, с.222). Из этого видно, что начальник III отделения неоднократно практиковал такого рода поощрения. Судя по всему, Николай I и его помощники таким образом, посредством патриотических статей, с одной стороны, и цензуры, с другой, пытались противодействовать тому потоку русофобской пропаганды и злобных нападок на Россию, которые регулярно публиковались в зарубежной либеральной прессе, читаемой русскими дворянами. Но редкие патриотические статьи вряд ли могли служить адекватным противовесом этому мощному потоку. К тому же большинство дворян с детства получало западное образование, не чувствовало никакой близости простому народу, для которого являлось фактически другой нацией, и вследствие этой оторванности от какой бы то ни было национальной почвы было чрезвычайно восприимчиво к негативным мнениям о России и ее царе, которые оно читало в западной прессе и слышало от русских вельмож, даже если это были преднамеренно лживые мнения и сознательно насаждаемые мифы. Так Николай I, вслед за Иваном Грозным, стал жертвой предвзятого и преднамеренного очернения, жертвой кампании, в которой внешние враги России объединились с ее внутренним врагом. Именно наличие этого внутреннего врага, который распространил свое влияние на значительную часть дворянства и воздействовал на общественное мнение также посредством сплетен и анекдотов и посредством выпуска соответствующих книг и печатных изданий в стране и за рубежом, и объясняет столь поразительные результаты этой пропагандистской кампании: миф об ужасном царе – деспоте, лицемере, развратнике, трусе, солдафоне и душителе мысли настолько глубоко засел в головах (особенно в головах историков), что пройдет еще немало времени, прежде чем в этих головах начнется процесс восприятия объективных исторических фактов. Конечно, наличие этого внутреннего врага (вельможной олигархии) сложнее признать, чем наличие совершенно очевидного внешнего врага – Британии, которая в союзе с Францией боролась с Россией в течение почти всего XIX века. Но собранные выше факты применительно к XIX веку и применительно к более ранней эпохе не оставляют сомнений в существовании этого внутреннего врага. Он сыграет важнейшую роль и в истории последующих десятилетий – вплоть до революции 1917 года и ее последствий. Именно о нем написал следующие слова И.Солоневич: «Мы должны – после всех опытов нашего прошлого, твердо установить тот факт, что внутренний враг для нас гораздо опаснее внешнего. Внешний враг понятен и открыт. Внутренний – неясен и скрыт» ([117] с.38). 15.5. Новая внешняя политика России и Крымская война Редактор и политолог Михаил Леонтьев в документально-историческом фильме «Большая игра», вышедшем в августе 2008 г., провел прямую параллель между той «Большой игрой», которую вела Англия против России в XIX веке, и той игрой, которые вели и ведут США и их союзники против СССР и России, начиная с 1946 года, когда началась «холодная война», и по настоящее время [8]. Он привел множество фактов и цитат, свидетельствующих об удивительной схожести основных методов и приемов ведения этой игры в XIX веке и в XX-XXI веках, вплоть до полного совпадения риторики о свободе и демократии, борющейся с деспотизмом и тоталитаризмом. Существование этой «Большой игры» в XIX в. и ее параллели с современностью не вызывают сомнений и у западных историков и политиков, цитаты и интервью которых приводились в фильме. Все эти факты показывают, что мы имеем дело с одним и тем же феноменом. Во второй книге трилогии этот феномен был достаточно подробно описан и назван мировой олигархией – то есть олигархией, установившей или пытающейся установить мировое господство. Имеются и более ранние прецеденты этого явления. Например, в Римской империи ко II в. н.э. власть перешла в руки сенатской олигархии – группы богатейших людей страны . Именно тогда Рим достиг наивысшего могущества и распространил свою власть почти над всем известным в то время миром – от Атлантического океана до Персидского залива. Власть сенатской олигархии над Римской империей и соседними с ней государствами и была властью мировой олигархии той эпохи. К каким ужасным последствиям это привело для империи и ее населения, в моей книге также было описано ([65] глава II). Другим примером мировой олигархии является попытка создания мировой католической империи в XVI-XVII вв. Тогда главными силами мировой олигархии выступала испано-австрийская империя Габсбургов в союзе с папством, иезуитами и Речью Посполитой. Противостояли ей в основном протестантские государства Европы, Россия Ивана Грозного и католическая Франция, против которых и велась настоящая война всеми доступными методами и средствами ([65] глава XI). Наконец, два феномена, описанные М.Леонтьевым в «Большой игре»: Британская империя XIX века и современная власть США и их союзников над всем миром, - являются еще двумя примерами того же явления – олигархии, рвущейся к мировому господству. Отличительной чертой всех четырех приведенных примеров мировой олигархии является не только масштаб территорий, подпавших под ее контроль, но и методы господства, что и придало этому явлению мировой характер. В отличие, например, от империи Наполеона или от Скифо-ордынской («монгольской») империи, которые держались на одной лишь военной силе и потому были непрочны, во всех четырех приведенных примерах военное господство дополнялось системой экономического господства и порабощения. Главным двигателем этой системы была интенсивная внешняя торговля или глобализация, как это явление начали называть в XIX веке . Колонии привязывались к метрополиям посредством свободной торговли и насаждения там «колониальной элиты», грабящей собственное население; собственная промышленность в колониях уничтожалась; а их население становилось жертвой безудержной скупки и спекуляции разнообразными товарами – продовольствием, рабами, землей, наркотиками и т.д. Так, прежде чем превратить Китай в свою колонию, англичане в течение многих лет в массовом количестве контрабандно ввозили туда опиум (обменивая его на чай), что привело к распространению наркомании и страшной деградации населения. А когда китайские власти попытались этому противодействовать и начали арестовывать британские грузы, то Англия начала войну против Китая, к которой затем присоединилась и Франция. В результате этих войн, названных опиумными, Китай в течение 1838-1860 гг. превратился в колонию Англии и ее союзников. При этом число наркоманов в стране к 1842 г. увеличилось до 2 миллионов человек, а к 1881 году – уже до 120 миллионов человек из 369-миллионого населения ([153] 7/2010, с.62). Таким образом, Британия поработила Китай посредством тотальной «наркоманизации» всей страны – каждый третий китаец стал наркоманом. Османской империи в 1838 г. Британия навязала договор о свободной торговле и разрушила ее промышленность. Уже в 1862 г., пишет И.Валлерстайн, один английский автор констатировал: «Турция более не является промышленной страной» ([213] pp.151, 176). В Ирландии, Индии и других британских колониях действия торговцев, колониальных набобов и колониальных властей привели к массовым голодоморам, от которых умирали миллионы людей. В Америку британцы и французы везли чернокожих рабов из Африки, а в свои колонии в других частях света отправляли в качестве рабов индийцев, китайцев, японцев и прочих аборигенов – их рабский труд на плантациях сегодня западные историки стыдливо называют «контрактным трудом» ([65] глава XIV). Именно Британская империя в XIX веке, охватывавшая в какой-то момент около половины территории земного шара, была ужасным оплотом деспотизма, рабства, эксплуатации и унижения национального достоинства народов, подпавших под британское владычество. Российская империя в XIX веке была построена на совершенно других принципах. Хотя еще при Петре I более половины населения страны была фактически превращена в рабов, но это касалось угнетения коренного (русского) населения страны. Последующее присоединение к России новых территорий: Прибалтики, Польши, Западной Украины, Финляндии и т.д., - не вело к усилению угнетения их населения, подобно тому как это происходило в Британской империи. Российские власти везде на этих территориях старались сохранить тот порядок, который там существовал, не ухудшая его, а даже улучшая и предоставляя им значительную автономию. Так, Польша, Финляндия и другие национальные окраины России имели не меньшие, а в ряде случаев даже бoльшие политические права, чем российские губернии, в то время как в британских колониях местное население было поражено в правах по сравнению с англичанами. Во всех британских колониях под страхом сурового наказания была запрещена любая промышленность и даже кустарное ремесленное производство – ничто не должно было составлять конкуренции английским мануфактурным изделиям. Поэтому аборигены в колониях были обречены либо на рабский труд на плантациях, либо на голодную смерть. В России же развитие промышленности на национальных окраинах не только не запрещалось, но даже всячески стимулировалось. Так, именно после вхождения Польши в состав России там началось создание собственной промышленности, которая до этого, в период правления панско-шляхетской олигархии, была практически уничтожена. Этому способствовала протекционистская политика русских властей, которая благоприятствовала развитию экономики окраин, а не уничтожала ее, как это делала британская политика. Как пишет Н.Рожков, «Настоящее начало промышленного капитализма в Польше относится ко времени существования конституционного Царства Польского, между 1815 г. и 1830 г. Развитие в это время польской промышленности и рост буржуазии не подлежат сомнению» ([107] 10, с.206). Получается, что вхождение Польши в состав Российской империи дало ей шансы на возрождение, которых до этого у нее не было. Для самой России вхождение в ее состав Польши, Прибалтики, Западной Украины и ее превращение в течение XVIII века из национального государства в империю не означало ничего хорошего и являлось, как уже было сказано, одним из источников будущей нестабильности государства. Поэтому Николаю I и в этом отношении досталось тяжелое наследство. Можно сказать, что он и здесь попытался восстановить некоторый порядок и справедливость, нарушенные при его предшественниках. Так, шараханья и некомпетентность Александра I, по словам В.Ключевского, проявились еще и в том, что во второй половине царствования он почти перестал заниматься внутренними делами самой России ([55] LXXXIII) и начал проявлять какую-то необыкновенную, доходящую до глупости, любовь к национальным окраинам. Например, он зачем-то подарил Карельский перешеек Финляндии, из-за чего граница с ней начала проходить чуть ли не по окраине Петербурга . Он также отменил крепостное право в Прибалтике, даровал конституции и автономию Польше и Финляндии, ввел протекционистский тариф, который был выгоден Польше (15% на импорт из России) и невыгоден России (3% на импорт из Польши) ([107] 10, с.206). Его старания, впрочем, не были никем особенно оценены: положение крестьян Прибалтики только ухудшилось и они начали бунтовать, а польская шляхта не оценила ни конституции, ни автономии, ни тарифа и подняла восстание в 1830 г. После подавления восстания все эти особые привилегии Польши (и, соответственно, дискриминация русских губерний) Николаем I были отменены – и польская конституция, и польская автономия, и особый польский протекционистский тариф. Но это означало лишь уравнение Польши и русских губерний, и вовсе не означало какой-либо политической или экономической дискриминации Польши. Как уже говорилось, по-настоящему серьезные изменения в царствование Николая I произошли во внешней политике России. Во-первых, Россия перестала являться сырьевым придатком Англии и ее послушным вассалом, как в предыдущее столетие. Попытки изменить однобокую сырьевую и политическую ориентацию на Англию предпринимались и ранее, при Елизавете, Павле I и Александре I, но все эти попытки были неудачными. Окончательно со всем этим было покончено лишь при Николае I, когда внешняя политика стала полностью самостоятельной, а экономика страны была защищена протекционистскими пошлинами, что способствовало росту собственного производства и резкому уменьшению зависимости от импорта готовых изделий из Англии и других стран ([107] 10, с.286). Во-вторых, изменились принципы внешней политики. До этого главный и единственный принцип заключался в захвате новых территорий и всемерном расширении империи – совершенно порочный принцип, закладывавший пороховую бочку под здание российского государства, и размеры этой бочки все увеличивались. И если бы при Николае I страной по-прежнему правила екатерининская «колониальная элита», то неизвестно, докуда бы при ней дошли территории Российской империи. В частности, как указывал В.Ключевский, уже при Екатерине II и Павле I на международных переговорах обсуждался раздел Османской империи, подобный разделу Польши, при котором Российская империя должна была присоединить к себе значительную ее часть. Например, по плану Ростопчина, предложенному императору Павлу в конце XVIII в., Россия должна была получить Молдавию, Румынию и Болгарию, Австрия - Валахию, Сербию и Боснию, а Франция должна была получить Египет. В этих планах, писал историк, проявилось полное пренебрежение к воле и стремлениям самих этих народов, которых европейские державы делили между собой ([55] LXXXII). Присоединения новых обширных территорий продолжились и при Александре I: после войны со Швецией была присоединена Финляндия, после войны с Турцией – Закавказье, откуда неизбежно возникла необходимость покорения Россией всего Кавказа. При Николае I Россия впервые провозглашает совершенно иные принципы своей внешней политики: отказ от сколько-либо существенных захватов новых территорий и поддержка освободительной борьбы дружественных славянских и православных народов с целью достижения их политической самостоятельности. Впервые эти принципы были применены в Аккерманском договоре с Турцией 1826 г. По этому договору Молдавия и Валахия, оставаясь в составе Османской империи, получили политическую автономию с правом избрания собственного правительства, которое формировалось под контролем России. Спустя полвека существования такой автономии на этой территории было образовано государство Румыния – по Сан-Стефанскому договору 1878 г. ([55] LXXXII) «Совершенно таким же порядком, - пишет В.Ключевский, - шло освобождение и других племен Балканского полуострова: племя восставало против Турции; турки направляли на него свои силы; в известный момент Россия кричала Турции: "Стой!"; тогда Турция начинала готовиться к войне с Россией, война проигрывалась, и договором восставшее племя получало внутреннюю независимость, оставаясь под верховной властью Турции. При новом столкновении России с Турцией вассальная зависимость уничтожалась. Так образовалось Сербское княжество по Адрианопольскому договору 1829 г., греческое королевство - по тому же договору и по Лондонскому протоколу 1830 г., Болгарское княжество - по Сан-Стефанскому договору 1878 г.» ([55] LXXXII) Можно провести прямую параллель между принципами внешней политики России, которые были заложены в царствование Николая I, и теми принципами, которая проводит на международной арене современная Россия. Так, Россия в начале XXI века выступала гарантом сохранения национальной автономии Приднестровской республики в составе Молдавии, Абхазии и Южной Осетии – в составе Грузии. А летом 2008 г. российские войска отбили вооруженную попытку грузинской армии уничтожить и изгнать осетин с территории Южной Осетии, после чего Россия признала независимость Южной Осетии и Абхазии от Грузии. При Николае I Россия начала проводить точно такую же политику. Дело в том, что турецкие войска в XIX веке вытворяли с покоренными ими народами примерно то же самое, что пыталась сделать Грузия с Южной Осетией в 2008 году. Нередко турки ради устрашения устраивали массовую резню, в ходе которой уничтожалось население целых деревень, были и примеры тотального геноцида, как, например, геноцид армянского народа, и это грозило полным истреблением отдельных народов, оказавшихся под турецким игом. Россия не могла оставаться в стороне от страданий народов, близких ей по вере и языку – и именно тогда были заложены те принципы ее внешней политики, которые остаются для нее актуальными и важными и по сей день. Однако в какой-то момент эти принципы столкнулись с теми планами по установлению мирового господства, которые вынашивала мировая олигархия той эпохи – правящая верхушка Британии в союзе с Францией. Для нее освободительная борьба народов и их страдания под турецким игом были лишь разменной монетой, которую она использовала в своих собственных целях, в целях расширения собственной колониальной империи. Так, Британия поддержала восстание греков против Турции, правда, в основном лишь дипломатическими методами, а не военными. Фактически свобода греков была завоевана русской кровью – в ходе русско-турецкой войны 1828-1829 гг., в которой Россия впервые не стремилась ни к каким территориальным приобретениям, а лишь помогала освобождению греков и сербов. Британия не препятствовала образованию по итогам этой войны самостоятельных греческого и сербского государств. Но в последующие десятилетия она использовала страх турецких правителей перед начавшимся развалом своей империи для достижения своих собственных целей. В 1838 г. она навязала Турции грабительский договор о свободной торговле, который в дальнейшем, как уже было сказано, привел к полному уничтожению турецкой промышленности. И чтобы «подсластить пилюлю», Британия одновременно с подписанием договора о свободной торговле «подарила» Турции остров Крит. Ранее предполагалось, что Крит с его греческим населением войдет в состав Греции, тем более что он также участвовал в греческом восстании 1828 года, но теперь Англия неожиданно «передумала» и вернула Крит в состав Турции в обмен на соглашение о свободе торговли. Эта нечистоплотная сделка, конечно, вызвала возмущение греков и прогрессивной общественности Европы, но британскую правящую верхушку это мало волновало. С этого момента политика Англии в отношении Турции и порабощенных ею народов изменилась на 180 градусов: вместо поддержки их национально-освободительной борьбы Англия начала, наоборот, всячески ей противодействовать и поддерживать турецкое иго. Такая политика отвечала интересам британской олигархии: ведь она уже рассматривала всю Османскую империю со всеми покоренными ею народами как свою собственную колонию, в которой была уничтожена местная промышленность и которая поставляла ей сырье, закупала ее промышленные изделия и была ее послушным вассалом во внешней политике. Какой же смысл был теперь Англии идти навстречу чаяниям и надеждам народов, страдавших под турецким игом? Теперь все они стали для нее примерно тем же, чем до этого были индийцы, ирландцы и африканцы, а в ближайшие десятилетия станут китайцы, иракцы, египтяне, палестинцы и прочие аборигены – человеческим материалом, служившим источником прибылей для ее торговцев, промышленников и финансистов. Сами представители британской верхушки четко сформулировали эти принципы их политики. Приведу их еще раз. Вследствие свободной торговли, говорил представитель партии вигов в английском парламенте в 1846 г., Англия превратится в мастерскую мира, а «иностранные государства станут для нас ценными колониями, при том, что нам не придется нести ответственность за управление этими странами» ([207] p.8). Вот такой «ценной колонией» и стала, начиная с 1838 года, для британской правящей верхушки вся Османская империя со всеми порабощенными ею народами, и у нее не было ни малейшего желания соглашаться с требованиями России по предоставлению этим народам политической автономии. В этом противоречии между изменившимися интересами британской олигархии и политикой России при Николае I и заключается одна из причин Крымской войны. Вообще Англия уже давно вынашивала планы войны с Россией. Сам план британо-французской военной экспедиции в Крым, как уже говорилось, был впервые составлен еще за 25 лет до его осуществления. Еще до Крымской войны две страны вели между собой афганскую войну – так Англия пыталась предотвратить казавшуюся ей реальной, а на самом деле надуманную угрозу российского вторжения в Индию. Но в горах и пустынях Центральной Азии у английской армии не было никакого преимущества. Совсем другое дело – Крым, где Англия, для того чтобы «наказать» Россию, могла использовать помощь союзников (Турции и Франции) и все свои военные преимущества, прежде всего сильный флот и возможность быстрой переброски войск, оружия и припасов для ведения военных действий. А для «наказания» России у британской правящей верхушки было несколько причин. Во-первых, Россия при Николае I проводила протекционистскую политику и не поддавалась пропагандистской кампании о свободной торговле, которую Великобритания развернула, начиная с 1830 года. Это не могло не раздражать британскую олигархию, которая мечтала вернуть Россию во времена Екатерины II, когда та была ее сырьевым придатком и послушным вассалом. Именно это и являлось одной из основных целей «Большой игры» против России. Как писал М.Покровский, «Под именем “русского варварства”, о защите против которого английские публицисты взывали к общественному мнению и своей страны, и всей Европы, речь шла, в сущности, о борьбе с русским промышленным протекционизмом» (выделено Покровским) ([98] 5, с.28). Позицию британской правящей верхушки в отношении России прекрасно иллюстрирует следующая выдержка из статьи в журнале Portfolio, опубликованной в 1837 г.: «В то время как британская торговля с другими европейскими государствами более или менее быстро росла, торговля с Россией оставалась на одном уровне или даже становилась менее значительной. Двадцать пять лет назад наш ввоз в Россию состоял всецело из английских шерстяных и хлопчатобумажных материй и из металлических изделий; в настоящее время Россия берет, вместо этого, только краски и другие сырьевые продукты или же колониальные товары, которые выписывает только из-за низкого фрахта… В предыдущую эпоху, о которой идет речь, Россия потребляла по 2 или 3 миллиона фунтов стерлингов наших товаров. В 1831 г. она ввезла их только на 1 906 099 ф.ст., в том числе на 1 251 887 ф. ст. пряжи для фабрикации материй, предназначенных отчасти для того, чтобы вытеснить наши материи с азиатских рынков; наши же мануфактурные изделия привозят теперь в Россию в количестве впятеро меньшем, чем прежде... Своими новейшими тарифами Россия почти исключила возможность ввоза английских товаров в ее пределы; она распространила эту систему на Польшу, куда шла прежде значительная часть нашего ввоза через Германию… Бессарабия присоединилась к русским владениям и перестала, таким образом, для нас существовать как рынок…»; Кавказ, Каспий, Румыния и другие области, вошедшие в зону влияния России, теперь также «потеряны для английской торговли» ([98] 5, с.28-29). Как видим из приведенного отрывка, все, к чему стремится британская правящая верхушка в отношении России – это «всего лишь» увеличить свои прибыли от торговли. И это – главное объяснение английских историков. Вся политика Британии в этот период, говорят они, строилась исключительно на ее торговых интересах, не более того. Но это и составляло весь ужас того режима, который навязывался британской олигархией во всем мире. Потому что ради получения ею все бoльших прибылей, ради цифр, выраженных в фунтах стерлингов, развязывались войны, лилась кровь, уничтожалась промышленность стран, попавших в зависимость от Англии, их ресурсы и богатства разграблялись британскими торговцами и финансистами, а население этих стран впадало в нищету и умирало от голода и болезней или хладнокровно уничтожалось, если оказывало сопротивление британской политике. Вторая причина антагонизма британской правящей верхушки к России состояла в следующем. Будучи крупным государством, проводившим самостоятельную политику на международной арене, Россия уже самим своим существованием вызывала ее раздражение, так как являлась препятствием для достижения ею своей заветной цели – господства над всем миром. И особенное ее раздражение вызывала новая альтруистическая политика России на Балканах – ее борьба за освобождение православных народов из-под турецкого ига, ее покровительство православной культуре и ее стремление создать на Балканах крупное самостоятельное славянское (православное) государство. Это совсем не входило в планы Британии. Наоборот, ее правящую верхушку намного больше устраивала политика уничтожения православия и насаждения ислама среди балканских славян (политика «разделяй и властвуй»), проводившаяся Османской империей. Поэтому Британия стремилась не просто «наказать» Россию, а заставить ее изменить свою политику в обоих вопросах: отказаться от протекционизма и отказаться от поддержки православных народов и православной культуры. Именно ради этого велась Крымская война и оказывались другие беспрецедентные меры давления на Россию. В частности, как указывалось во второй книге трилогии, британо-французская верхушка пыталась в середине XIX разжечь «войну цивилизаций», и не только с Россией, а со всем православным миром ([65] пп. 14.3 и 15.5). При этом делались попытки создать негативный имидж не только о России, но и обо всех православных народах, которые изображались в качестве «варваров» и «террористов», а их попытки освободиться от иноземного ига подавлялись - в отличие, например, от итальянцев, которым в этом со стороны Англии и Франции оказывалась всяческая поддержка. Одной из причин Крымской войны стала попытка Франции отобрать ключи от христианских святынь в Палестине у православной церкви и передать их католической церкви, против чего возражала Россия, а второй причиной стало требование Россией культурной (православной) автономии для балканских христиан ([42] 4, V, 2; [107] 10, c.316-317). Получается, что оба требования России к Турции, из-за которых ее решили «наказать» Крымской войной, были в основном связаны с защитой ею православной культуры. Таким образом, если кратко сформулировать вышеизложенное, то основными причинами конфликта, приведшего к Крымской войне, стало стремление британской правящей верхушки распространить на Россию, а также на православные народы Османской империи, экономическую и культурную глобализацию – то есть использовать те же приемы подчинения стран и народов, какие применялись ею по всему миру – и упорное сопротивление Николая I этим британским планам. Непосредственным поводом для начала Крымской войны 1854-1856 гг. явилась начатая в 1853 г. война России с Турцией. Как и в войне 1828-1829 гг., Россия не ставила перед собой в этой войне никаких захватнических целей. Основным пунктом российского ультиматума Турции в 1853 г., как уже было сказано, было требование религиозной автономии для православных народов Османской империи. Но, разумеется, всем было понятно, что религиозная автономия – это первый шаг к их политической автономии и последующему образованию самостоятельного православного государства на Балканах, независимого от Турции. Поэтому реакция Британии на требования России была резко отрицательной. А в англоязычной прессе была развязана кампания самой беззастенчивой лжи в отношении действительных намерений России и в отношении православных народов Османской империи. Например, Ф.Энгельс в нескольких статьях, опубликованных в марте-апреле 1853 г., обвинял Россию в стремлении захватить Константинополь ([74] 9, с.15, 22), хотя было хорошо известно, что русский ультиматум февраля 1853 г. не содержал никаких территориальных претензий самой России в отношении Турции. В другой статье (апрель 1853 г.) Маркс и Энгельс ругали сербов за то, что они, видите ли, не хотят читать книжки, напечатанные на их языке на Западе латинскими буквами, а (вот ведь варвары!) читают только книжки на кириллице, напечатанные в России; и радовались тому, что в Сербии, наконец, появилась «антирусская прогрессивная партия» ([74] 9, с.9-10). Позднее, в январе 1854 г., когда вопрос о начале войны с Россией был уже почти решен, Маркс призывал Англию и Францию начать войну не только в Крыму, но и на Балтике – высадить войска в Финляндии, угрожать Петербургу, бомбардировать Кронштадт ([74] 10, с.18). Все эти статьи и выступления Маркса и Энгельса были немедленно напечатаны различными либеральными изданиями, сразу после их написания. В то же самое время, накануне начала войны с Россией, английская либеральная газета Daily News уверяла своих читателей, что христиане в Турции пользуются большей религиозной свободой, чем в самой России и Австрии (!), что Турция – это рай по сравнению с Россией и Австрией, к тому же британская торговля с Турцией растет из года в год, в отличие от торговли с Россией ([74] 9, с.24) – очень важный аргумент для британских дельцов и финансистов в вопросе о том, что считать варварством, а что не считать. Короче, Турция – хорошая, Россия – плохая, а сербы и прочие балканские славяне – неблагодарные варвары, которые заслуживают лишь того, чтобы жить под турецким владычеством. После того как Турция отказалась выполнить российский ультиматум февраля 1853 г., Россия в июле 1853 г. ввела свои войска в Молдавию и Валахию (современная Румыния). Речь не шла о присоединении этих территорий к России – там уже по соглашению 1826 г. существовали свои автономные правительства, и теперь своими действиями Россия угрожала лишь окончательно отрезать эти территории от Турции и сформировать там самостоятельное государство (Румынию), что и было сделано впоследствии – в 1878 г. Но эти действия России явились поводом для начала британо-французской интервенции в Крыму. Так началась Крымская война 1854-1856 гг., в которой на стороне Британии воевала также Франция, Турция и Пьемонт-Сардиния. А Австрия, с которой Россия имела союзнический договор, никак ее не поддержала – ни военными, ни политическими средствами, на что рассчитывал Николай I. В войне погибло примерно по 250 тысяч человек с каждой стороны [172]. Для чего она была нужна Англии или Франции, для чего гибли в Крыму англичане и французы – ни в Англии, ни во Франции общественность так и не поняла: ни та, ни другая от победы в войне ничего не получила. Весь выигрыш от войны формально достался Турции, а проигрыш – в основном балканским христианам. Однако действительной реальной силой, развязавшей эту войну и заинтересованной в ее доведении до конца, была британская олигархия, охранявшая свою мировую колониальную империю и стремившаяся к тому, чтобы в эту империю вошли и все остальные страны, еще туда не вошедшие. Вместе с тем, эти цели и тогда, и позднее, представлялись настолько неблаговидными и позорными, что почти все западные историки предпочитают о них умалчивать . Так, английские историки, пишущие об этой войне, делятся на две большие группы: те, которые откровенно лгут и обосновывают войну необходимостью противостоять «территориальной экспансии» России, и те, которые понимают что дело вовсе не в этом, осуждают войну как несправедливую, но не понимают (или делают вид, что не понимают) цели развязывания этой войны с британской стороны. К этой второй группе относится, например, известный британский историк Д.Тревельян. Несмотря на то, что он писал историю Англии в целом в интересах английского истеблишмента, он, тем не менее, был вынужден признать, что Крымская война «являлась просто глупой экспедицией в Черное море, предпринятой без достаточных оснований, потому что английскому народу наскучил мир… Буржуазная демократия, возбужденная своими излюбленными газетами, подстрекалась к крестовому походу ради турецкого господства над балканскими христианами…» ([132] с.573). Как видим, даже «официальный» британский историк вынужден признать правду о том, какие цели в действительности носила эта война, при этом он отмечает ту исключительную роль, которую сыграла либеральная пресса в развязывании этого «крестового похода», предпринятого с неблаговидными целями. В советский период о реальных причинах Крымской войны тоже лгали, и эту ложь историки пытаются повторять и сегодня. «Еще из школьных учебников истории, - пишет В.Колесникова, - мы знаем, что Крымская война 1853-1856 годов была грабительской и захватнической со стороны всех ее участников: России, Англии, Франции, Австрии и Турции» ([58] с.226). Еще одно сочинение ученика советской средней школы. Главное не в том, что В.Колесникова перепутала Австрию с Пьемонтом-Сардинией (с кем не бывает), главное – в том, что Россия не преследовала ни в 1853 г., ни до этого, начиная с 1826 года, никаких целей присоединения к себе какой-либо части турецкой территории. И ее цели в объявлении войны Турции в 1853 г. были вовсе не «грабительскими и захватническими», а благородными и альтруистическими – защита прав православных народов и в целом православной культуры. Другой вопрос – насколько были оправданны русские жертвы, понесенные ради такой благородной и альтруистической политики. Конечно, Николай I и его министры недооценили агрессивность британской правящей верхушки, не поняли по-настоящему ее истинных интересов, скрываемых за маской лицемерия и либеральных разглагольствований о Британии как «лидере конституционной свободы во всем мире и могучем оплоте против деспотизма». Судя по всему, интервенция против России была для них совершенно неожиданным ответом на ее попытки защитить православных христиан и в целом православную культуру от турецкого деспотизма. Но это дает основания упрекнуть Николая I и его министров лишь в политическом просчете – надо было основательно подготовиться к возможной британо-французской интервенции на Черном море, прежде чем выдвигать ультиматумы Турции – и не дает оснований обвинять их в том, в чем обвиняли советские историки, вслед за либеральной антироссийской пропагандой XIX века. Причины насаждения этой исторической лжи в СССР понять не сложно – советские власти не могли признать, что Николай I проводил более прогрессивную внешнюю политику, чем проводили они сами. Он ведь не навязывал балканским государствам строительство социализма, планового хозяйства и колхозного строя, как это делало советское руководство в Восточной Европе. Самое большее, что требовалось взамен – это сохранение некой благодарности по отношению к России, сохранение православной церкви, кириллицы и, по возможности, создание государства с монархическим устройством (с последним, впрочем, далеко не все соглашались). Судя по всему, именно поэтому советские историки с таким удовольствием нападали на Николая I и его политику, обвиняя его во всех смертных грехах. Надо же было показать, что при царе все было плохо, а при советской власти все и везде стало лучше. Именно за это историки и получали кандидатские и докторские степени – и кто, как говорится, побольнее лягнет царя и самодержавие, тот и добьется бoльших степеней и наград, а там, гладишь, и академиком станет. Так и создавались сочинения учеников средней школы, которые и сегодня нам пытаются опять подсунуть. А то, что цари были очень разными, и что политика одних была порой прямо противоположна политике других, - этот факт советскими историками как раз замалчивался. Результаты Крымской войны вовсе не были для России такой катастрофой, о какой кричала либеральная русофобская пропаганда, и которую с удовольствием подхватывал и раздувал внутренний враг – вельможная олигархия. Россия выступила в войне вполне достойно, несмотря на техническое превосходство противника, и ее потери были примерно равны потерям противоположной стороны (по 250 тысяч и с той, и с другой стороны), чего нельзя сказать о многих других войнах той эпохи. Например, в войнах 1805-1807 гг. с Наполеоном потери России были в несколько раз бoльшими, чем потери французской армии, то же самое касается потерь в Первой мировой войне 1914-1918 гг., которые у России были самыми большими среди всех участников войны. Да и уступки России по условиям перемирия 1856 г. были несущественны – она уступила Турции часть территории Бессарабии (которую опять затем вернула в 1878 г.) и ей было запрещено держать военный флот на Черном море (что ввиду полного доминирования Британии на морях и без этого запрета не имело особого смысла). Другое дело, что война выявила техническое и экономическое отставание России от наиболее передовых стран Запада, отставание в области технического оснащения армии, судостроения, строительства дорог на территории страны, формирования армии (отсутствие возможности широкого призыва) и т.д. Но это отставание накапливалось в течение двух столетий и во многом было прямым следствием петровских и екатерининских «реформ» и соответствующей политики, которую проводила в течение XVIII - начала XIX вв. «колониальная элита». Менее всего в этом было вины как раз Николая I, так как при нем это отставание России от Запада впервые начало сокращаться. 15.6. Значение царствования Николая I Давайте попытаемся сформулировать краткие выводы. В чем состоит значение царствования Николая I? Как отмечает В.Колесникова, в последнее время многие авторы приходят к такому выводу: «Если бы не Николай I, в России революция произошла бы значительно раньше. Он задержал ее на 50 лет» ([58] с.242). С этим выводом можно согласиться, но с одной оговоркой. Революция вообще и, в частности, революция 1917 года – это не катастрофа, как утверждают некоторые авторы сегодня, и не величайшее положительное событие в истории человечества, как полагали советские идеологи. Любая революция – это вынужденный насильственный акт по выходу из глубочайшего кризиса, кризиса коррупции, который периодически возникал в истории человечества. Именно от наступления этого кризиса уже в середине или во второй половине XIX века и спас страну Николай I. Но следствием этого кризиса, вероятнее всего, была бы не революция. Для революции в то время не было никаких условий – не было ни революционеров, способных организовать партию и повести за собой народ, не было и возможностей организовать этот народ, так как более 95% населения составляли крестьяне, жившие обособленно по своим избам и хуторам, в подавляющем большинстве темные и неграмотные, с чрезвычайно узким кругозором, не способные на коллективные согласованные действия. Не было возможности выйти из такого кризиса и мирным путем, путем реформ, так как паразитирующее дворянство не было на это способно, а никакой другой элиты в то время не было. Поэтому наиболее вероятным результатом кризиса коррупции было бы наступление анархии, запустение России и постепенный ее развал на ряд мелких государств, подобно тому что происходило с Киевской Русью в XI-XIII вв. То есть была бы ситуация Гражданской войны 1917-1920 гг., но без большевиков, или ситуация Смуты 1603-1612 гг., но без веры населения в народного царя, которая к XIX веку умерла за два столетия царствования антинародных царей. Где-то к власти пришли бы вожди типа казацкого атамана батьки Махно или степного разбойника Степана Разина, где-то – типа Лжедмитрия II (Тушинского вора) или боярского олигарха Шуйского, где-то – типа белогвардейских диктаторов Колчака или Врангеля, ну, а где-то – типа националистов Петлюры и Пилсудского. Все бы они между собой непрерывно воевали, борясь за власть, и эта анархия и развал единого государства, скорее всего, и далее должны были углубляться. Разумеется, такой удобной ситуацией непременно должны были воспользоваться западные державы – Англия, Франция и другие – и установить свою власть над частью территории страны, подобно тому как это происходило в 1917-1920 гг. и в 1610-1612 гг. Так постепенно Россия как единое государство должна была окончательно исчезнуть, а на ее месте - возникнуть такое огромное лоскутное одеяло, составленное из «урюпинских княжеств» и «бурятских ханств», погружавшееся во все бoльшую анархию и запустение. Вот от чего на самом деле спас Россию Николай I. Но он мог лишь отодвинуть наступление кризиса коррупции, по-видимому, лет на 50, но не мог совсем предотвратить этот кризис. Внутренние противоречия, заложенные в устройстве русского общества еще Петром I и Екатериной II, были настолько серьезны, что они неизбежно должны были обостриться до крайности при серьезном внешнем воздействии, которого Россия не испытывала со времен Смуты. И в XIX веке, когда опять возникла мировая олигархия и началась глобализация, превзошедшая по своим масштабам все виденное ранее, это внешнее воздействие стало нарастать с огромной скоростью. Поэтому предотвратить сползание страны в кризис коррупции могло лишь кардинальное социальное переустройство, но в нем совершенно не была заинтересована правящая верхушка и дворянство, и не было даже никакого понимания необходимости такого переустройства. Николай I благодаря укреплению государственной власти, торговому протекционизму и исключительным личным качествам смог затормозить и даже на какое-то время повернуть вспять этот процесс сползания в кризис. Но его преемники вовсе не обладали его исключительными качествами, к тому же сказывалась подрывная работа западной либеральной прессы и внутреннего врага – вельможной олигархии – очерняющая результаты деятельности царя-созидателя. Поэтому кризис в будущем все равно был неизбежен, и вопрос был лишь во времени его наступления. Глава XVI. Царствование Александра II 16.1. Личность Александра II и коррупция в его царствование в сравнении с Николаем I Ранее уже было сказано о том, что Николай I был во многих отношениях уникальным царем, и это было показано на массе фактического материала. Полагаю, он – единственный царь из династии Романовых, который действительно заслуживает того, чтобы его назвали великим царем. Но давайте еще раз суммируем кратко личные качества и деяния Николая I, чтобы в сравнении с ними были лучше видны личные качества и деяния его сына, Александра II (1855-1881 гг.). Уникальность Николая I и результатов его деятельности для России состоит в сочетании двух моментов. Во-первых, он был человеком исключительно порядочным, лишенным крупных пороков, присущих большинству его предшественников на троне (тщеславия, жадности), что было показано на фактах, и настоящим патриотом, глубоко переживавшим за свою страну и свой народ. «Судьба России – в руках столоначальников», - говорил он ([98] 5, с.321): такую фразу мог произнести только настоящий патриот своей Родины. Потому что так оно и было – Россия уже два столетия находилась в руках либо «столоначальников», то есть совершенно некомпетентных людей, либо в руках воров-столоначальников, то есть воров, прикрывавших свое воровство некомпетентными действиями и разглагольствованиями о государственной пользе. Причины такого сложившегося в стране положения в эпоху «нового феодализма» – и объективные, и субъективные – были выше показаны. Николай I в течение всего своего царствования как раз и занимался тем, что боролся с некомпетентностью «столоначальников»: находил и расставлял на государственные посты людей честных и болеющих за свое дело, организовывал контроль за деятельностью чиновников, принимал или побуждал чиновников и дворянскую верхушку к принятию законов и мер, направленных на улучшение жизни всего населения страны и т.д. Во-вторых, как в свое время Иван Грозный еще в детстве понял, что «все бояре – воры», так и Николай I уже в молодости понял, что все богатые и знатные вельможи – не только воры, но в своем большинстве еще и разбойники, которые при удобном случае убьют даже самого царя. Убийство вельможами его собственного отца, императора Павла I, было первым тому свидетельством, других свидетельств было также достаточно, чтобы в этом убедиться. Поскольку в молодости Николай не считался прямым наследником престола, то при нем не церемонились и не таились, открыто высказывая свои взгляды. Как и его сестра, писавшая своему брату Александру I, что «все его ненавидят», Николай в молодости также, должно быть, не раз был свидетелем ненависти к царю со стороны вельмож и открыто обсуждавшихся планов его убийства (см. главу XIV). События 14 декабря 1825 г. должны были лишь усилить это его недоверие к вельможам и крупной аристократии. И это крайнее недоверие сохранилось в течение всей его жизни, тем более что в течение всей его жизни так называемые либеральные круги, то есть круги внешних и внутренних врагов России, распространяли про него сплетни и лживые выдумки. Даже когда в 1848 г. был раскрыт кружок петрашевцев, как указывает Н.Рожков, Николай испугался вовсе не революционеров-философов из интеллигенции, а того, что здесь под видом некоего кружка или тайного общества готовился заговор со стороны крупных вельмож ([107] 10, с.361) И успокоился лишь тогда, когда убедился, что это не так. Именно это второе качество Николая I, которое во многом вытекало из его детского и юношеского опыта, и обусловило во многом те поразительные успехи в борьбе с крупным воровством и коррупцией, которые мы наблюдали во время его царствования. Его подозрительность по отношению к вельможам позволяла быстро раскусить их истинные намерения, и за все 30 лет пребывания у власти им не удалось ни разу вовлечь царя и его правительство в какую-нибудь сомнительную авантюру, которыми были полны и предыдущие царствования, и, как будет показано ниже, царствование Александра II. Все виды крупного воровства были при Николае I надежно перекрыты: единые высокие протекционистские тарифы не позволяли товарных экспортно-импортных спекуляций; к внешним займам царь старался прибегать как можно реже ([98] 5, с.49), тем самым не только избегая зависимости от Запада, но и не позволяя наживаться на займах спекулянтам, ростовщикам и посредникам; денежное хозяйство было стабильным (бумажный рубль твердо привязан к золоту и серебру) и не проводилось никакого денежного мошенничества и обмана населения: ни с помощью медных денег, как при Алексее I, ни с помощью ассигнатов, как при Екатерине II, ни с помощью чего-либо еще. Не было при Николае I и раздачи государственной собственности вельможам в крупных размерах или их немереного субсидирования под видом поддержки промышленности или казенных подрядов. И промышленности от отсутствия такого «субсидирования», то есть скрытого воровства из бюджета, было намного лучше – именно тогда и сложилась основа российской промышленности, которая пережила даже тяжелый кризис в эпоху Александра II. Надо полагать, что как раз эта дальновидность царя и его умение оградить государство от деятельности крупных воров и вызывали ту злость и обвинения в его адрес, которые до сих пор повторяют историки. Друзья детства, родственники, чиновники приходили к нему – он душевно с ними разговаривал; но стоило им завести речь о каких-либо сомнительных «прожектах», за которыми угадывалось стремление обокрасть государство или пожить за его счет (а я уверен, что таковых за 30 лет было более чем достаточно), как он сразу же, как пишут историки, снимал маску друга и надевал маску строгого императора, и судил о любом предложении с государственных позиций. Ну, а обиженные друзья, родственники и вельможи (обиженные тем, что ничем не удалось поживиться) в кулуарах распространяли сплетни о «тупом и ограниченном деспоте» и о «царе-лицемере», который надевает на лицо маски и обманывает свое окружение. Во всяком случае, имеющиеся факты говорят о том, что при Николае I не было ни одного «прожекта» - ни одного сколько-либо крупного мероприятия, предпринимаемого якобы в государственных целях, а на самом деле в целях обворовывания государства. Этого нельзя сказать о других царствованиях – от Алексея I до Александра I и от Александра II до Николая II мы везде видим подобные «прожекты», которые описаны в соответствующих главах настоящей книги - факты крупного воровства, совершенного при попустительстве или при прямом покровительстве самого царя. Следует отметить, что своим царствованием Николай I способствовал восстановлению в народе, среди прогрессивного дворянства и среди интеллигенции веры в царя – веры, до этого сильно пошатнувшейся и почти исчезнувшей. Восстание 14 декабря 1825 г. против царя, в котором приняла участие и прогрессивная дворянская молодежь (Пестель, Кюхельбекер и др.), не было с их стороны выступлением против Николая I, которого пока еще не знали как царя, это было восстанием вообще против царской власти, к тому времени сильно дискредитированной. Эти протестные настроения по отношению к самодержавию разделяли, например, и такие прогрессивные литераторы того времени как А.Пушкин, Н.Тургенев и другие . В течение царствования Николая I это отношение к царю и самодержавию со стороны прогрессивного дворянства и интеллигенции сильно изменилось в лучшую сторону. Выше уже приводились слова похвалы Пушкина в адрес Николая I («Нет, я не льстец, когда царю хвалу свободную слагаю»), которые резко отличаются, например, от его упреков в адрес Александра I. Гоголь в течение 1840-х годов резко изменил свои взгляды, стал восхвалять самодержавие, и даже в крепостном праве уже не видел того зла, какое видел в нем прежде , что отражало изменения в положении крепостных крестьян при Николае – откуда и решение писателя сжечь уже написанный им второй том «Мертвых душ». Никто из прогрессивных писателей и революционеров не бросал обвинений в адрес Николая I в его царствование, каковых будет с избытком в адрес его сына Александра II, все обвинения и сплетни в адрес Николая сыпались со стороны крупных аристократов типа П.Долгорукого и со стороны либеральной прессы, спонсируемой британскими империалистическими кругами. И даже Лермонтов, которого лично Николай I не любил, бросал обвинения вовсе не царю («И вы, стоящие у трона»), а вельможной олигархии, которая (в лице того же князя П.Долгорукова, князя И.Гагарина и других) и организовала травлю и убийство Пушкина. Крупные вельможи действительно окружали трон и имели большую реальную власть благодаря своему богатству и знатности, но они не могли навязать свою волю царю и созданному им государственному аппарату. За все 30 лет царствования Николая I не было ни одного восстания или заговора прогрессивного дворянства, интеллигенции или народа с целью свержения царя или самодержавия - каковых будет с избытком в царствования Александра II и Николая II. И даже революционеры-народовольцы, которые впоследствии поклялись убить Александра II и выполнили в конце концов эту клятву, в одной из своих прокламаций напишут, что после Николая I они приветствовали Александра II ([107] 11, с.139) - потому что думали, что он будет править, как правил его отец. Вот каково было мнение действительных патриотов и прогрессивных людей страны о Николае I и его царствовании, а не мнение, навязанное врагами России. Александр II не обладал уникальными качествами своего отца, здесь, к сожалению, с полным основанием применима пословица «природа на детях отдыхает». «Слабохарактерный, нерешительный, вечно колеблющийся, трусливый, ограниченный», - вот какую характеристику дает ему, например, Н.Рожков, добавляя далее, что он отличался также расточительностью и большой распущенностью нравов ([107] 11, с.96, 293). Замечу, что профессор Н.Рожков был практически современником этого царя, так как родился в его царствование, поэтому составлял свое мнение не по давним мифам и легендам, как это делают современные историки. Александр II не только не пытался бороться с крупным воровством со стороны вельмож, о чем далее будет сказано, но и сам лично организовывал такое воровство из казны. Как пишет Рожков, он «бесцеремонно обращался с казенным сундуком… раздарил свои братьям ряд роскошных имений из казенных земель, построил им на казенный счет великолепные дворцы» ([107] 11, с.96). Политика Александра II по отношению к олигархии, да и в целом, была, можно сказать, полной противоположностью политике Николая I. Он не только не пытался противостоять вельможам в их планах и начинаниях, но, наоборот, старался полностью их удовлетворить, в чем его царствование похоже на царствование Екатерины II. При этом он в равной степени благоволил и заядлым крепостникам, и либералам, и крупным русским капиталистам, и крупным иностранным финансистам – главное состояло не в их позиции или их отношении к российскому государству или к России в целом, а в том богатстве и влиянии, которым они располагали. Поэтому мы видим, например, что он немедленно отправил в отставку с поста министра государственника и небогатого человека Киселева, который прекрасно зарекомендовал себя в управлении государственным имуществом, и поставил на его место богатейшего землевладельца и заядлого крепостника М.Муравьева. Тот в течение последующих лет вынашивал планы, как бы ему отнять у государственных крестьян часть земель, которые им раздал Киселев – и как указывает Н.Рожков, ему это едва не удалось в 1863 г., когда планировалось принятие намеченной им реформы, помешала лишь его преждевременная отставка с поста министра государственных имуществ в 1862 г. ([107] 11, с.38). Немедленно был отправлен Александром II в отставку еще один министр-государственник Николая I – Бибиков. Еще в бытность свою генерал-губернатором западных губерний (Украины и Белоруссии) Бибиков, как пишет В.Ключевский, «показал себя приверженцем крестьянских интересов; тогда он выработал в Западной и Юго-Западной Руси известные свои инвентари, т. е. акты, которыми определялось по каждому имению, сколько крестьяне должны платить или работать на помещика; инвентари, таким образом, стесняли произвол землевладельцев по отношению к крестьянам. Инвентари произвели сильный ропот в западнорусском дворянстве» ([55] LXXXVI). Став затем министром внутренних дел, Бибиков осуществлял меры, направленные на усиление государственного контроля (в частности, над уездной полицией) и на уменьшение дворянской вольницы. Придя к власти, Александр II немедленно отправил Бибикова в отставку и на его место поставил крупного помещика Ланского; тот сразу же издал манифест о неизменности всех прежних прав и привилегий помещиков и дворян, а осуществленные Бибиковым меры были отменены ([55] LXXXVI; [156] с.577). Сразу же после начала царствования Александра II начались манипуляции и спекуляции с деньгами и финансами – любимая игрушка олигархии. Твердый обмен бумажного рубля на золото и серебро, существовавший при Николае I, был отменен уже в 1858 г. В 1862 г. министром финансов был назначен либерал Рейтерн, который попытался было его восстановить, но эти его попытки очень напоминали финансовые махинации или, проще говоря, разворовывание казны. Он несколько раз вводил, как правило завышенный, фиксированный курс рубля к золоту. Этим тут же пользовались спекулянты, которые массами скупали бумажные деньги на рынке по низкой цене и затем предъявляли государству к обмену на золото по высокой цене, хорошо наживаясь на этой спекуляции ([107] 11, с.60). Государству от всей этой неудавшейся денежной реформы был один лишь вред: обмен рубля на золото все равно в итоге был отменен, казна понесла огромные финансовые потери; но вполне вероятно, что сам либеральный министр или его друзья и партнеры на этих спекуляциях неплохо заработали. Итак, мы опять видим после смерти Николая I появление в правительстве все того же типа людей, с которым он всю жизнь боролся – столоначальников и воров-столоначальников, то есть воров, прикрывающих свое воровство кажущейся некомпетентностью. И таких людей в правительстве Александра II, как мы увидим далее, будет много. Вместо прежней политики минимизации внешних государственных займов и развития за счет собственных средств, правительство Александра II перешло к политике безудержных заимствований. Пользы от них не было никакой, а вред был огромен. Как указывает Н.Рожков, почти половину государственного внешнего займа сразу «съедали» посредники и спекулянты: комиссия банкам составляла до 10% от суммы заимствования, кроме того, займы размещались, как правило, по цене 63-67% к его номиналу ([107] 11, с.59-60). Таким образом, в то время как Российское государство реально занимало за рубежом, к примеру, 1 рубль, считалось, что оно заняло почти 2 рубля, которые надо было в будущем вернуть, и уже на эти два рубля ежегодно начислялись проценты, и немалые. Такие внешние займы можно сравнить с худшим видом ростовщичества, которые когда-либо знала история – а политику государства, согласившегося на подобные займы, можно назвать безответственной или даже преступной. Та сумма, что в итоге поступала в бюджет государства от внешних займов, также расходовалась весьма неэффективно: деньги шли в основном на строительство и эксплуатацию железных дорог, где львиная их часть просто разворовывалась частными компаниями, осуществлявшими это строительство и эксплуатацию на условиях концессии. Как следует из данных, приводимых Н.Рожковым, вся деятельность железнодорожных акционерных обществ служила максимизации доходов их учредителей, само же строительство и тем более эксплуатация железных дорог являлись не более чем ширмой, подобно тому как легальный бизнес часто является лишь ширмой, используемой преступными сообществами для отмывания денег, нажитых воровством. По словам историка, учредители «расписывали акции между собою, набирали подставных акционеров, являвшихся орудиями в их руках, плохо строили и плохо эксплуатировали железные дороги, оплачивали высокими окладами директоров правления и управляющих с их ближайшими помощниками» ([107] 11, с.57). Государство не только давало этим частным компаниям льготные кредиты, но и прибегало к такой беспрецедентной акции как гарантирование минимального дохода обществ в размере 4,5-5% годовых. Поскольку расходы железнодорожных акционерных компаний сильно завышались, а также включали полученные акционерами премии (!), комиссионные и прочие доходы ([107] 11, с.57), то фактически это означало, что государство брало на себя обязательство покрывать любые расходы и убытки частных компаний, выплачиваемую ими прибыль для части акционеров и еще на все это начисляло 4,5-5% годового дохода, который также выплачивался из бюджета. Все это представляло собой не что иное, как прямое разворовывание государственных средств под прикрытием деятельности частных акционерных компаний. В итоге все железные дороги были страшно убыточны, и их строительство и последующая эксплуатация обходились государству в огромные суммы, намного бoльшие, чем если бы они строились напрямую государством . Например, ежегодная выручка Уральской железной дороги в начале 1880-х годов составляла всего лишь 300 тыс. руб., а ее расходы и гарантированная акционерам прибыль – 4 млн. руб., таким образом, государству приходилось только на содержание одной этой дороги ежегодно доплачивать из своего кармана 3,7 млн. руб. ([107] 11, с.57) В результате всего этого «хищничества» и «грюндерства», как характеризует приведенные факты Н.Рожков (ibid), а проще говоря, воровства в крупных размерах, обогащались иностранные финансисты и крупные русские вельможи, которые и принялись при Александре II все как один учреждать акционерные компании для строительства железных дорог. Как указывает М.Покровский, среди первых и наиболее активных участников железнодорожных концессий в России были французские и английские банкиры Перейра, Томсон, Бонар, а также длинный список русских аристократических фамилий: Строгановы, Толстые, Мусины-Пушкины, Апраксины, Нарышкины, Голенищевы-Кутузовы, Лубенские, Долгоруковы, Кочубеи, Ржевусские, Адлберги и даже принцы Ольденбургские ([98] 5, с.102). В результате всего этого «хищничества» и «грюндерства» объем государственного внешнего долга достиг к 1862 г. 2,2 млрд. руб., а к началу 1880-х годов – уже совершенно астрономической по тем временам суммы в 5,9 миллиардов руб. ([107] 11, с.59) Поскольку никакой прибыли от железных дорог при проводимой политике не было, а были, наоборот, огромные ежегодные субсидии железнодорожным компаниям со стороны государства, и поскольку проценты по займам достигали 7-8% годовых и начислялись не на реально полученные, а на номинальные внешние займы, то образовавшийся чудовищный внешний долг привел к страшному бремени для государства и экономики страны, а также к сильной политической и экономической зависимости России от иностранного капитала – прежде всего, французского и английского, поскольку все собственные средства, аккумулированные государством, либо утекали за границу в виде процентов, либо разворовывались. Поэтому государству, как наркоману, требовались все новые и новые вливания капитала из-за границы, что приводило к еще большему росту внешнего долга. М.Покровский сравнивает этот резкий переход к политике внешних заимствований при Александре II с открытием банки скоропортящихся консервов – как только банка была откупорена, пишет историк, процесс разложения консервов (то есть разложения российской экономики и государства) начался «с молниеносной быстротой» ([98] 5, с.49-50). К концу XIX в., согласно приводимым им данным, 4/5 всех капиталов, инвестированных в экономику страны, имело иностранное происхождение, и лишь 1/5 – отечественное ([98] 5, с.225-226). Соответственно, иностранному капиталу принадлежала и львиная часть всего имущества и прибылей российских предприятий. Развитие промышленности при Александре II почти остановилось. Уже в 1857 г. был введен либеральный таможенный тариф, снизивший до минимума российские таможенные пошлины, и вскоре после этого наступил суровый экономический кризис и депрессия, продлившаяся практически до конца царствования Александра II. Так, уже к 1862 г. переработка хлопка и собственное производство хлопковых тканей упали почти в 3 раза (по сравнению с 1860 г.), сильно сократились и другие виды промышленного производства ([98] 5, с.101). Сбывалась мечта британской правящей верхушки, которую она вынашивала в течение всего царствования Николая I – Россия переставала производить сама и начинала импортировать английские изделия. А либеральная российская пресса сразу же начала развивать новые экономические концепции, которые тоже должны были понравиться ее фактическим хозяевам – британской и российской олигархии. Так, популярный российский либеральный журнал «Экономический указатель» выступил с тезисом о том, что Россия не должна развивать свою промышленность, а должна развивать лишь свое сельское хозяйство ([98] 5, с.290) . Самое интересное, что и развития сельского хозяйства в России никакого не происходило, что стало результатом крестьянской реформы 1861 г., о которой речь пойдет ниже. Как указывает Н.Рожков, урожайность в сельском хозяйстве страны не увеличивалась вплоть до 1890-х годов ([107] 11, с.227), несмотря на стремительный прогресс в других странах (США, Западная Европа), и ситуация в этой важнейшей отрасли экономики России лишь ухудшалась. Либеральная политика во внешней торговле продолжалась и в дальнейшем, после введения нового таможенного тарифа 1868 г. Так, было подсчитано, что по сравнению с 1841 годом импортные тарифы в 1868 г. снизились в среднем более чем в 10 раз, а по некоторым видам импорта – даже в 20-40 раз, что было равносильно полной отмене таможенных пошлин по импорту ([205] p.548). По словам М.Покровского, «таможенные тарифы 1857-1868 гг. были самыми льготными, какими пользовалась Россия в 19 столетии…» ([98] 5, с.289). Это вызывало неизменный восторг либеральной прессы, которая к тому времени вытеснила любые другие издания и не допускала других мнений, отличных от ее собственных. Как пишет историк, «финансово-экономическая литература 60-х годов дает почти сплошной хор фритредеров…» ([98] 5, с.289). И это при том, что реальное положение в экономике страны продолжало ухудшаться. Положение ухудшалось, а восторги либеральной прессы становились все громче. Продолжался экономический кризис и стагнация производства в промышленности, а рост импорта из Британии и других западных стран привел к резкому ухудшению внешнеторгового баланса страны – что становилось еще одним источником, наряду с государственными (железнодорожными) внешними займами, увеличения российской внешней задолженности. При Николае I Россия неизменно имела положительный торговый баланс, что обеспечивало твердость российского рубля и отсутствие проблемы внешнего долга. А в течение царствования Александра II происходило непрерывное ухудшение баланса внешней торговли, который начиная с 1871 г. все время сводился с дефицитом, достигшим к 1875 г. рекордного уровня 162 млн. рублей или 35% от объема экспорта ([205] pp.548, 553). И это при том, что на основной продукт русского экспорта – зерно – цены на внешних рынках с 1861 по 1880 гг. выросли почти в 2 раза ([107] 11, с.40). В дальнейшем же они начали падать, что лишь еще более усугубило проблему дефицита внешней торговли. Отсюда уже видны размеры той финансовой катастрофы, с которой пришлось столкнуться Александру III в начале его царствования. Фактически страна при Александре II жила в долг, разворовывалась вельможами и финансистами и проедала накопленное имущество и имущество будущих поколений, не развивая при этом ни промышленности, ни сельского хозяйства. В целом, пишет М.Покровский, политика Александра II была «растратой средств и сил, для народного хозяйства совершенно бесплодная и вредная… О стране просто забыли…» ([98] 5, с.273). Русская экономическая действительность 1860-х и 1870-х годов, пишет Н.Рожков, «отличалась грубо-хищническим характером, расточением живых и вообще производительных сил ради самой элементарной наживы»; государство в этот период, продолжает историк, «в сущности, служило орудием для обогащения грюндеров, спекулянтов, вообще – хищнической буржуазии» ([107] 11, с.88, 256). 16.2. Реформы Александра II и значение его царствования Как писал в начале XX века Н.Рожков, период 1856-1880 гг. – это «эпоха так называемых реформ императора Александра II – “великих реформ”, как еще недавно принято было их именовать в либеральной публицистике и историографии» ([107] 11, с.5). В предыдущей главе было показано, что в XIX веке либеральная публицистика активно спонсировалась британскими империалистическими кругами – ярыми врагами России, ведшими и организовывавшими в течение всего столетия «Большую игру» против нашей страны. Кроме того, активную роль в либеральной публицистике играл и внутренний враг России – русская вельможная олигархия. Фактически быть либералом в XIX веке означало любить Англию и ненавидеть Россию, что признавал даже такой активный адепт либеральной публицистики и ярый русофоб как Карл Маркс, когда писал о том, что европейской газете, для того чтобы считаться либеральной, достаточно «вовремя проявлять ненависть к русским» ([74] 6, с.328). Отсюда возникает вопрос: если либеральная публицистика, спонсируемая и направляемая врагами России, и совершенно не скрывавшая своей откровенной русофобии, провозглашала какие-то российские реформы «великими», то что же это были за реформы, для кого они были «великими» и какие у этих реформ могли быть последствия для самой России? Начнем с крестьянской реформы 1861 г., имевшей ключевое значение для всей последующей истории России. Считается, что в 1861 году произошло «освобождение крестьян» и ликвидация крепостного права. Однако сами «освобожденные» крестьяне так не считали. Бывшие крепостные крестьяне, ставшие теперь «обязанными», пишет М.Покровский, «твердо верили, что эта воля – не настоящая» ([98] 5, с.86). Не верила в «освобождение крестьян» и прогрессивная интеллигенция. Не случайно массовая революционная организация, охватывавшая тысячи представителей интеллигенции, была названа «Земля и воля» - это отражало твердое убеждение землевольцев в том, что крестьяне после реформы 1861 года не получили ни земли, ни воли. В то же время либеральная публицистика, то есть враги России, провозгласила эту реформу «великой реформой», что весьма подозрительно. Так были ли «отмена крепостного права» и «освобождение крестьян» в 1861 г. или нет? Попробуем разобраться. Начнем с истории вопроса. Александр II с первых дней своего царствования начал активно продвигать крестьянскую реформу. Основные причины, как полагает большинство историков, состояли в резком росте крестьянских восстаний и в осознании необходимости отмены крепостного права после Крымской войны ([107] 11, с.6-8; [156] pp.612-618). Как уже ранее было сказано, Крымская война окончательно показала порочность рекрутской системы набора в армию, введенной в свое время «великим Петром», и необходимость возврата к полупрофессиональной армии, существовавшей до него. Лучшим вариантом данного решения было введение института резервистов и всеобщей воинской повинности (которая и была затем введена в 1874 году), то есть того же самого института, который существует в современной России. Но до его введения необходимо было отменить крепостное право. Нельзя же было мобилизовывать в армию крепостных крестьян, которые могли в любой момент направить оружие против помещиков. Полагаю, что это, бесспорно, было одним из основных мотивов реформы 1861 г. Что касается других мотивов, выдвигаемых историками – например, таких как боязнь Александром II крестьянской революции (Н.Рожков) и «гуманитарные соображения» (Д.Блюм) – то у меня есть сомнения в том, что эти мотивы сыграли какую-то реальную, а не показную роль ([107] 11, с.6; [156] p.612). Как признает тот же Рожков, «Александр II отлично понимал, что когда реформа будет объявлена, народ увидит, что его ожидания не сбылись» ([107] 11, с.9). Так оно и случилось – на самом деле крестьянская революция чуть было не произошла после того как крестьянам сообщили о реформе 19 февраля 1861 г. В течение одного только 1861 года было зафиксировано 1176 крестьянских восстаний, в то время как за 6 лет с 1855 г. по 1860 гг. их было лишь 474 ([156] pp.558, 592). Таким образом, число крестьянских восстаний в 1861 г. в 15 раз (!) превысило прежний «рекорд» второй половины 1850-х годов. Восстания не утихали и в 1862 году, и подавлялись очень жестоко. За два года после объявления реформы правительству пришлось применить военную силу, то есть усмирять крестьян при помощи войск, в 2115 селах ([107] 11, с.36; [98] 5, с.86). Это многим дало повод говорить о начавшейся крестьянской революции. Так, известный революционер и теоретик анархизма Бакунин был в 1861-1862 гг. убежден, что взрыв крестьянских восстаний неизбежно приведет к крестьянской революции, которая, как он писал, «по существу уже началась» ([98] 5, с.129). Несмотря на это, Александр II не испугался этого взрыва и не попытался как-то смягчить для крестьян ту горькую пилюлю, которая была им предложена 19 февраля. Возникает вопрос - если он не испугался перспектив крестьянской революции в 1861-1862 годах, то непонятно, почему он должен был испугаться ее во второй половине 1850-х годов, когда размах крестьянских восстаний был на порядок ниже. Надо сказать, что в целом правящая верхушка в России и в середине XIX века, и в дальнейшем, вплоть до 1917 года, сильно недооценивала возможность победы в стране народной революции. Это объясняется, по-видимому, тем, что со времен Смуты 1603-1612 гг. в России не было массовых народных движений, похожих на революцию – по причинам, которые были выше высказаны. Вот что писал, например, Уваров, министр народного просвещения в правительстве Николая I, один из его доверенных лиц: «Наши революционеры или реформаторы произойдут не из низшего класса, а в красных и голубых лентах… Низший класс и теперь ему [правительству] предан, а бояться его ни в каком случае нечего: крестьяне могут поджечь дома, поколотить исправника, но не более… Другая оппозиция опаснее ему…» ([98] 5, с.50). Как видим, единственной революцией, которой опасался Уваров, была олигархическая – государственный переворот, организованный вельможами, то есть повторение того, что происходило в течение XVIII – начала XIX вв. Того же, как уже говорилось , более всего опасался и Николай I. Сам Уваров в своих записках писал, что царь на самом деле не боялся крестьянских восстаний, и его попытки запугать крестьянскими восстаниями дворян были неискренними ([98] 5, с.66). Николай I хотел таким образом лишь склонить дворян к идее о необходимости освобождения крестьян, сам же он опасался вовсе не крестьян, а вельмож и вельможного переворота. Возникает вопрос – если отец (Николай I) и его министры не воспринимали всерьез крестьянских восстаний и не боялись крестьянской революции, то почему ее должен был испугаться сын (Александр II)? И почему, якобы испугавшись крестьян, он одновременно удалил из правительства всех людей (Киселева, Бибикова), которые этих крестьян защищали и которые были способны провести реформу с учетом интересов крестьян? Вместо того, чтобы ввести этих людей в состав комиссии по подготовке крестьянской реформы, он их убрал из правительства, на их место назначил крупных помещиков и ярых крепостников, которые и разрабатывали проект реформы. А те чиновники (не помещики), которые участвовали в работе над реформой (Ростовцев и другие), по мнению Покровского и Рожкова, были совершенно некомпетентны в крестьянском вопросе, и фактически шли на поводу у крупных помещиков, вошедших в комиссию ([98] 5, с.75). Все изложенные факты свидетельствуют о том, что Александр II вовсе не боялся крестьянской революции, а боялся он того же, чего боялся Николай I и его министры – олигархического заговора со стороны крупных вельмож. Но если отец, будучи сильным человеком, выбрал для себя линию всяческого противодействия олигархии и защиты интересов государства и в целом всего населения страны, то его сын, будучи человеком слабым и трусливым (как следует из характеристики, данной Н.Рожковым), избрал прямо противоположную линию поведения. И в вопросах общего управления экономикой и финансами (см. выше), и в крестьянском вопросе он все бразды правления передал крупным вельможам и помещикам. А те, между прочим, уже давно и активно вынашивали проекты освобождения крестьян, разработанные в собственных интересах и вопреки интересам крестьян: среди них можно упомянуть, например, проекты Кошелева и Позена ([98] 5, с.45-46; [107] 11, с.10). В действительности к концу царствования Николая I сложились предпосылки для быстрой отмены крепостного права, причем на условиях, весьма выгодных для крестьян. Как указывал В.Ключевский, в 1850-е годы более 2/3 дворянских имений и 2/3 крепостных душ были заложены в обеспечение взятых у государства ссуд. Поэтому, как полагал историк, освобождение крестьян могло очень скоро произойти и без единого государственного акта ([55] LXXXVI). Для этого государству достаточно было ввести процедуру принудительного выкупа заложенных имений - с уплатой помещикам лишь небольшой разницы между стоимостью имения и накопленной недоимкой по просроченной ссуде. В результате такого выкупа большинство имений перешло бы к государству, а крепостные крестьяне автоматически перешли бы в разряд государственных (то есть фактически свободных) крестьян. Таким образом, крепостное право могло быть отменено очень просто и без каких-либо серьезных социальных последствий – тех, которые, как будет показано далее, возникли после реформы 19 февраля 1861 г. Меры Николая I и его министров по контролю за помещиками, в том числе работа III отделения и введение инвентарей, также действовали в том же направлении – уменьшали для помещиков стимулы владеть их заложенными имениями и делали их более сговорчивыми в вопросе об их принудительном выкупе государством. Полагаю, вероятность такого развития событий была очевидна не только для Ключевского (который был современником Александра II), но и для помещиков, которые и постарались сделать все, чтобы его не допустить. Поэтому они сразу, как только представилась такая возможность (то есть после начала царствования Александра II), поспешили предложить свой план «освобождения» крестьян, предварительно удалив из правительства всех государственников, защищавших крестьянские интересы, чтобы не дать им осуществить указанную простую и логичную схему выкупа дворянских имений, которая, как говорится, сам собой напрашивалась. Именно в этом ключе, я полагаю, нужно рассматривать и слова самого царя, высказанные им в 1856 г. на приеме у предводителя московского дворянства: «Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться, пока оно само собою начнет отменяться снизу» ([107] 11, с.6). Будучи человеком, который в течение всей своей жизни шел на поводу у крупных вельмож, царь и здесь, судя по всему, высказывал не свои мысли, а мысли, внушенные его вельможным окружением, и лишь для видимости делал вид, что эти мысли навеяны опасностью крестьянской революции. В действительности эти мысли были навеяны совсем другим – страхом вельможной олигархии потерять свою власть над обществом, а также потерять источник непрерывного пополнения и увеличения своего богатства. Таким основным источником богатства вельмож до Николая I являлись помещичьи хозяйства и рабское положение крестьян, теперь же, к началу царствования Александра II, и то, и другое было, как видим, на грани исчезновения, и требовались какие-то особые меры для того, чтобы продлить их существование и обеспечить господствующему классу сохранение его богатства и власти над обществом. Вышесказанное позволяет понять причины появления реформы 19 февраля 1861 г. Основные же ее положения сводятся к следующему. Прежде всего, вопреки существующему мифу об «освобождении крестьян», никакого освобождения крепостных крестьян не произошло (за исключением, возможно, незначительного меньшинства). Как указывает М.Покровский, вся реформа для большинства из них свелась к тому, что они перестали официально называться «крепостными», а стали называться «обязанными», то есть вроде как свободными, но в их положении абсолютно ничего не изменилось. «Быть от царя объявленным свободным человеком, - пишет историк, - и в то же время продолжать ходить на барщину или платить оброк: это было вопиющее противоречие, бросавшееся в глаза. “Обязанные” крестьяне твердо верили, что эта воля – не настоящая…» ([98] 5, с.86). Более того, положение «обязанных» крестьян, их фактическая несвобода ухудшились по сравнению с тем, что было до реформы, когда они назывались «крепостными». Как пишет М.Покровский, «никогда так много не секли, по словам современников, как в первые 3 месяца после объявления “воли”, и у крестьян даже сложилось убеждение, что в самом “Положении” есть статья, предписывающая пороть всякого мужика, осмелившегося это “Положение” прочесть…» ([98] 5, с.86). В дальнейшем, как будет показано далее, порка крестьян без всякого суда и следствия и прочий произвол в отношении крестьян со стороны помещиков и со стороны местных властей (которые формировались из тех же самых помещиков) останутся характерной чертой русской жизни вплоть до 1905 г. или даже до 1917 года. Переименование «крепостных» крестьян в «обязанные» (положение которых ничуть и ни в чем не изменилось, а фактически лишь ухудшилось), пожалуй, как никакой другой факт, характеризует ложь и лицемерие реформы 19 февраля, которую можно в этом отношении сравнить с «реформами» Екатерины II – вроде ее запрета на употребление молотка при проведении аукционов по продаже крестьян. Дескать, раз аукционист перестал стучать молотком, то вроде как и продажи крестьян уже нет. Здесь мы видим то же самое – достаточно переименовать крестьян из «крепостных» в «обязанные» - и уже можно во всеуслышание трубить об их «освобождении», что и не преминули сделать правящие круги и либеральная пресса. Наряду с «обязанными» крестьянами, которые представляли собой тех же крепостных, реформа 19 февраля ввела еще одно название – «выкупные» крестьяне. В эту категорию попало достаточно много, хотя в первые годы и менее половины от бывших крепостных крестьян ([98] 5, с.86). Однако до конца царствования Александра II, по данным В.Ключевского, в эту категорию попали более 80% бывших крепостных ([55] LXXXVI). «Выкупными» считались те крестьяне, которым, согласно условиям реформы 19 февраля, помещики предоставили возможность выкупить участок земли. Фактически однако, эти крестьяне как оставались прикрепленными к земле до реформы, так же прикрепленными к ней оставались и после, но оказались даже в еще худшем положении, чем «обязанные» крестьяне, ввиду следующих обстоятельств: Во-первых, в соответствии с Положением от 19 февраля 1861 г. их заставили выкупать предоставленную им землю по цене, намного превышавшей ее рыночную стоимость. По данным Н.Рожкова и Д.Блюма, в нечерноземной полосе России, где проживала основная масса крестьян, эта выкупная стоимость земли в среднем в 2,2 раза превышала ее рыночную стоимость, а в отдельных случаях она ее превышала даже в 5-6 раз ([107] 11, с.33; [156] p.597) – что зависело, надо полагать, от степени жадности помещиков и от степени произвола местных властей. Причем, крестьяне не могли отказаться от выкупа этой «дарованной» им земли, которую М.Покровский называет «принудительной собственностью». А «чтобы собственник от нее не убежал, - пишет историк, - чего, по обстоятельствам дела, вполне можно было ожидать, - пришлось поставить “освобождаемого” в такие юридические условия, которые очень напоминают состояние если не арестанта, то малолетнего или слабоумного, находящегося под опекой» ([98] 5, с.99). Фактически «выкупные» крестьяне также ничуть не изменили своего статуса и остались прикрепленными к своему участку земли, которого не могли покинуть, их так же секли, как и «обязанных» крестьян, и они должны были платить тот же оброк (который теперь назывался «выкупными платежами») и отрабатывать барщину на помещика (которая теперь называлась «отработкой»). Та же ложь и лицемерие, что и в случае с «обязанными» крестьянами – названия поменялись, суть явления осталась прежней, при ухудшении положения крестьян. Во-вторых, «выкупных» крестьян не только заставили выкупать землю по цене, намного выше ее нормальной стоимости. У них в процессе дележа земель отобрали значительную часть (в среднем – 20%, а в иных случаях – до 1/2 и даже 3/4) земель, находившихся до этого в их распоряжении ([107] 11, с.32). По словам Н.Рожкова, «то было малоземелье, часто выраженное весьма резко, доходившее до острого земельного голода» ([107] 11, с.32). В-третьих, раздел земли был специально проведен помещиками таким образом, что, как пишет Н.Рожков, «крестьяне оказались отрезанными помещичьей землей от водопоя, леса, большой дороги, церкви, иногда от своих пашен и лугов… [в результате] они вынуждались к аренде помещичьей земли во что бы то ни стало, на каких угодно условиях» ([107] 11, с.32). «Отрезав у крестьян, по Положению 19 февраля, земли, для тех абсолютно необходимые, - пишет М.Покровский, - луга, выгоны, даже места для прогона скота к водопою, помещики заставляли их арендовать эти земли не иначе, как под работу (выделено Покровским), с обязательством вспахать, засеять и сжать на помещика определенное количество десятин» ([98] 5, с.91). В мемуарах и описаниях, написанных самими помещиками, указывает историк, эта практика «отрезков» описывается как повсеместная – практически не было помещичьих хозяйств, где бы не существовало «отрезков». Приводит М.Покровский и отдельные примеры: один помещик «хвастался, что его отрезки охватывают, как кольцом, 18 деревень, которые все у него в кабале; едва приехавший арендатор-немец в качестве одного из первых русских слов запомнил atreski и, арендуя имение, прежде всего справлялся, есть ли в нем эта драгоценность» ([98] 5, с.91). К сказанному выше следует добавить, что такие же вот «отрезки», по мнению западноевропейских историков, стали одной из причин Французской революции 1789 года, о чем говорилось во второй книге трилогии ([65] глава XIII). Но там это явление формировалось постепенно, в течение двух-трех столетий, в результате хитроумных действий обуржуазившегося дворянства - так называемого «дворянства мантии», пришедшего на смену «дворянства шпаги». «Отрезки» и подобные им монопольные права на пользование землей, которые встречались не только во Франции, но и в других странах Западной Европы, не говоря уже о более ранних исторических примерах, являются одним из типичных методов установления власти над обществом, применяемых земельной олигархией . В России же этот источник новой крестьянской кабалы был рожден и стал повсеместным явлением в результате лишь одного указа Александра II от 19 февраля 1861 года, который либеральная пресса тут же окрестила «великим» указом, а самого царя немедленно окрестила «царем – освободителем крестьянства». В действительности если эта реформа и была «великой», то лишь для земельной олигархии – крупных помещиков, получивших в свое распоряжение новые изощренные рычаги установления своей власти над крестьянами. Что касается крепостных крестьян, то реформа 19 февраля не только их не освободила от принудительного прикрепления к земле и от власти и произвола помещиков, но навязала им намного худшую кабалу, чем та, в какой они находились до этого. Именно с этого момента в России началось резкое обнищание и обезземеливание крестьян – явления, практически исчезнувшие в течение царствования Николая I. Как указывает Н.Рожков, средний крестьянский надел в период с 1860 г. по 1880 г. уменьшился с 4,8 до 3,5 десятин (почти на 30%) – и это было повсеместное явление, равно как и появление массы сельских пролетариев, безземельных крестьян, живших случайными заработками ([107] 11, с.45-46). В дальнейшем обезземеливание и пролетаризация крестьянства продолжится, и это станет одной из главных причин революций 1905 и 1917 гг. В целом, по словам Н.Рожкова, именно «крепостническая» реформа 19 февраля 1861 г. стала «исходным пунктом всего процесса происхождения революции» в России ([107] 11, с.392). Таким образом, реформу 19 февраля 1861 г. следует называть не «отменой крепостного права», каковой она называется до сих пор, а укреплением крепостного права (и его одновременным переименованием), и не «освобождением», а закабалением крестьян. Опять приходится лишь удивиться беспомощности историков перед ложными и лицемерными штампами, однажды вбитыми им в голову правящими кругами – и чем наглее ложь, спущенная сверху, тем почему-то она прочнее застревает в головах историков . В действительности крепостное право в России исчезло не одномоментно, и не в результате лишь одного царского указа. Так же как и во всех других странах, где оно существовало, процесс его исчезновения в России занял длительный период, около столетия. Можно утверждать, что крепостное право начало исчезать и резко изменило свою природу уже при Николае I, о чем свидетельствуют приведенные факты; затем этот процесс продолжался, так как был объективно неизбежен, но не благодаря действиям Александра II, а скорее вопреки им. Он продолжался, как будет показано далее, и при Александре III. Но реально крепостное право, прикрепление значительной части крестьян к земле, сохранялось до 1905-1906 гг., когда первая русская революция действительно уничтожила этот феодальный институт. Пожалуй, единственным справедливым актом правительства Александра II в отношении крестьян можно признать указ 1863 г. об освобождении государственных крестьян и о выделении им земель на условиях выкупа. Здесь никакого обмана не было – как указывает Д.Блюм, выкупные платежи за десятину в среднем были в 2-2,5 раза ниже, чем для крепостных крестьян ([156] р.600), следовательно, в целом соответствовали рыночным ценам на землю. Однако до самого последнего момента судьба государственных крестьян висела на волоске – поскольку, как уже было сказано, новый министр государственных имуществ, крупный помещик М.Муравьев вынашивал план отобрать у них часть их земель и ухудшить условия выкупа. Что помешало этим планам, неизвестно. Возможно, его отставка в 1862 г. действительно была случайной, а возможно царь испугался угрозы еще бoльших крестьянских восстаний, теперь уже со стороны государственных крестьян, и сознательно отправил его в отставку, поручив данный вопрос нейтральным чиновникам. В любом случае, столь благоприятное решение этого вопроса для государственных крестьян (составлявших более 50% всех крестьян) стало возможным лишь благодаря той огромной подготовительной работе, которую до этого провели министры Николая I, прежде всего граф П.Д.Киселев. Де-факто государственные крестьяне уже стали свободными и получили землю при Николае I, поэтому указ 1863 г. лишь зафиксировал юридически это фактическое положение. Помимо реформы 19 февраля 1861 г., другими реформами Александра II, которые либеральная пресса также называла «великими», были так называемые земская и судебная реформы. В действительности эти реформы и поднятая вокруг них шумиха являются еще одним примером лжи и лицемерия правительства Александра II, поскольку содержание и результаты этих реформ совершенно не соответствовали тому, что о них писали и говорили в официальных кругах и в либеральной прессе. У меня нет возможности подробно рассматривать эти реформы, поэтому приведу лишь мнения историков – современников Александра II и несколько характерных примеров, показывающих содержание данных реформ. Как писал М.Покровский, «земская реформа Александра II украшалась пышным титулом “введения в России местного самоуправления”» ([98] 5, с.124). В действительности, указывает историк, «самоуправление реформой 1864 года было не расширено, а, наоборот, сужено, притом чрезвычайно существенно» ([98] 5, с.125). И приводит далее примеры такого сужения – переподчинение местной полиции центральной власти, запреты местным властям устанавливать многие виды налогов (в частности, на прибыль), ограничение других местных налогов размером не более 25% от центрального налога и т.д. Кроме того, власть на местах в результате реформы прочно захватили крупные помещики; прочее население (то есть 99,99% населения) никак не участвовало в таком местном «самоуправлении» ([98] 5, с.125-127). Результатом земской реформы стал окончательный захват власти на местах помещиками, в ущерб остальному населению. Это особенно ярко видно на примере местного налогообложения, принявшего после проведения земской реформы (к концу 1860-х гг.) явно дискриминационный характер. Так, если еще в 1868 г. крестьянская и помещичья земля облагалась местными налогами примерно одинаково, то уже в 1871 г. местные налоги, взимаемые с десятины крестьянской земли, в два раза превышали налоги, взимаемые с десятины земли помещичьей ([107] 11, с.224). Таким образом, по своему содержанию и результатам данная реформа не только ничего общего не имела с ее официальным названием (введение местного самоуправления), но была антидемократичной и дискриминационной реформой. Вышесказанное во многом относится и к судебной реформе. По словам М.Покровского, «практических результатов от судебной реформы не было – одна видимость» ([98] 5, с.117). Введенные суды присяжных, указывает историк, фактически бездействовали, независимости судей, по мнению Н.Рожкова, также не существовало ([98] 5, с.115; [107] 11, с.77-78). Провал судебной реформы, как и земской, был предопределен желанием правительства сохранить и упрочить власть крупных помещиков на местах и нараставшим в течение царствования Александра II антагонизмом между центральной властью и основной массой населения. Поэтому, например, введенные в провинциях мировые суды сразу же превратились в суды, контролируемые крупными помещиками. Многие из них, как отмечали современники, даже и не появлялись в провинции и не были знакомы ни с местными жителями, ни с местными обычаями, но именно эти помещики в первую очередь и выбирали мировых судей, в то время как все местное население никак в этих выборах не участвовало ([98] 5, с.121-123). Наряду с мировыми судами были введены суды присяжных. Но их состав также формировался не на демократической основе, а почти исключительно из числа дворян. Да и кого они могли судить? Многие дела подпадали под компетенцию сословных судов – например, для крестьян существовал сословный волостной суд ([107] 11, с.76, 79). Чиновники, указывает М.Покровский, вообще не подлежали суду, так как не отвечали по своим действиям перед населением и перед нижестоящими чиновниками ([98] 5, с.115-120). А после того как суд присяжных в 1878 г. оправдал революционерку Веру Засулич, стрелявшую в петербургского градоначальника Трепова, да еще в зале суда ей была устроена грандиозная овация, сфера компетенции судов присяжных была правительством сокращена до минимума, и их деятельность была фактически свернута. Одновременно с этим усиливался полицейский произвол и применение внесудебных наказаний (см. ниже), что означало окончательный провал судебной реформы. Та же ложь и лицемерие просматриваются в еще одной «реформе», декларированной в царствование Александра II – провозглашение им так называемых гражданских «свобод»: слова, печати и т.д. В действительности в этом плане ничего существенно не изменилось, а в некоторых отношениях даже сильно ухудшилось. Например, цензура в прессе, пишет Н.Рожков, была сохранена, возможно, несколько смягчена, но не сильно: «При таких условиях о “свободе” печати можно было говорить не иначе, как в кавычках» ([107] 11, с.81). Даже дворяне не воспринимали всерьез восторги либеральной прессы о якобы введенной свободе слова. Так, в 1870-е годы правительство обратилось к земствам с призывом высказаться по поводу новых правительственных мер с целью сформировать общественное мнение; черниговское земство (состоявшее в основном из дворян) ответило на этот призыв таким образом: в стране нет никакой свободы слова, поэтому общественного мнения не существует ([98] 5, с.243-244). В то же время, даже там, где свободы граждан были расширены в начале царствования Александра II, очень скоро они были опять свернуты. Так, свободы, предоставленные студентам и преподавателям, были очень быстро отменены и заменены режимом жесточайших репрессий ([107] 11, с.85-86). Наряду с этим, в области высшего образования были введены антидемократические законы, которые препятствовали получению высшего образования со стороны «демократических элементов», не относившихся к дворянскому или другим высшим сословиям . Так что здесь можно констатировать резкое ухудшение гражданских свобод по сравнению с тем, что существовало до Александра II. Нараставший в течение царствования Александра II антагонизм между правящей верхушкой и обществом не только свел на нет даже то немногое позитивное, что было задумано при осуществлении некоторых из проводившихся им реформ (например, суды присяжных и расширение свобод граждан), но и привел к прямо противоположному результату, чем тот, что провозглашался – к резкому росту беззакония, полицейского и судебного произвола и насилия, к усилению сословной и имущественной дискриминации, а иногда и к прямому полицейскому террору против граждан. Например, как уже было сказано, крестьян как пороли без суда и следствия до 1861 года, так и продолжали пороть после 1861 года ([107] 11, с.79), причем еще в бoльших размерах, поскольку теперь уже и местные земства, и местные суды полностью контролировались крупными помещиками-крепостниками. Вопиющий полицейский и судебный произвол имел место по отношению и к интеллигенции, и к студентам, и к дворянам, выступавшим в чем-либо против действий правительства. Например, полиция устроила массовое избиение студентов Московского университета возле гостиницы Дрезден (которое назвали «битвой под Дрезденом»). Ряд офицеров и студентов были схвачены и осуждены, а четверо – казнены, всего лишь за подготовку (!) крестьянских восстаний в 1863-1865 гг. ([107] 11, с.86, 140-141). В 1873-1874 гг. было схвачено около 2000 народников (по делу хождения в народ), 770 из них были привлечены к дознанию, а 193 человека привлечено по суду (процесс 193-х). Суд состоялся лишь в 1778 г., таким образом, сотни арестованных народников еще до суда провели в тюрьме 4-5 лет. При этом их не просто содержали в тюрьме и допрашивали, но также пороли, что было вопиющим нарушением законодательства. Как указывает Н. Рожков, власти специально томили арестованных целыми годами в тюрьме без суда и следствия и подвергали их издевательствам перед создаваемыми огромными судебными процессами (процесс 193-х народников, затем процесс 50-ти рабочих). А после процесса 193-х, не удовлетворившись вынесенным по суду приговором народникам, власти в административном порядке ужесточили судебный приговор ([107] 11, с.171; [98] 5, с.242), что было еще одним нарушением принципов, декларированных судебной реформой. Во время митинга на Казанской площади Петербурга 6 декабря 1876 г., на котором присутствовало несколько сотен человек и всего лишь произносились речи, 35 человек были арестованы и избиты, часть из них сослано на каторгу ([107] 11, с.175). Давайте сравним приведенные выше факты с теми, которые имеются в отношении царствования Николая I, обвиняемого историками в «деспотизме» и «установлении полицейского террора». Как уже говорилось, ни декабристов (1825 г.), ни петрашевцев (1848 г.) во время следствия не подвергали пыткам или телесным наказаниям, следствие и суд проводили быстро и не затягивали, как это было в отношении 193 народников (1874-1878 гг.), которых не только держали в заключении без суда и следствия 4-5 лет, но еще при этом и пороли - то есть подвергали пыткам. Таким образом, произвол и насилие в отношении народников, которые никого не убивали, а всего лишь «ходили в народ», сравнимы с тем, что творилось в эпоху Петра I и Екатерины II, когда люди годами и даже десятилетиями сидели в тюрьме без суда и следствия и подвергались пыткам и издевательствам. При Николае I казнили пятерых декабристов, которые (в 1825 г.) провели два вооруженных восстания с целью свержения царя (одно в Петербурге, другое – на юге страны) и собственноручно убили нескольких высших офицеров, ведших с ними переговоры; при Александре II казнили четверых офицеров – Иваницкого, Мрочека, Станевича и Кеневича – которые (в 1863-1865 гг.) всего лишь вели агитацию в целях подготовки крестьянского восстания и никого не убивали ([107] 11, с.141). При этом историки первых считают «мучениками», хотя они в целом понесли заслуженное наказание; вторых же предпочитают вообще не упоминать, дабы избежать конфуза – поскольку понесенное ими наказание за подготовку восстания было явно чрезмерным, и оно плохо сочетается с образом «либерального царя» Александра II, пришедшего на смену «деспоту» Николаю I. В действительности приведенные факты говорят о прямо противоположном – деспотия и полицейский террор значительно ослабли в царствование Николая I и опять резко усилились в эпоху Александра II, которая и была настоящей эпохой деспотии. В последние годы царствования последнего были введены беспрецедентные полицейские меры, которые можно назвать полнейшим административным произволом: власти и полиция получили право отправлять в ссылку любое показавшееся подозрительным лицо, по своему усмотрению проводить обыски и аресты - без какого-либо согласования с судебной властью, выносить политические преступления на суды военных трибуналов - «с применением ими наказаний, установленных для военного времени» ([107] 11, с.242-243). В целом, говоря о реформах Александра II и их реальных результатах, можно сказать, что они совершенно не соответствуют тем мифам, которые насаждались правящей верхушкой в дореволюционной России, - и насаждались довольно успешно, поскольку некоторые из этих мифов живы и по сей день. Об этом свидетельствует, например, памятник Александру II («освободителю крестьян»), воздвигнутый новой русской «элитой» в 1990-е годы рядом с храмом Христа Спасителя в Москве. В действительности никакого «освобождения крестьян» и никакой «отмены крепостного права» в 1861 году не было, все крепостные как были жестко прикреплены к своему участку земли, так и остались после 1861 года, но большинство из них попало в намного худшее рабство и кабалу, а их условия жизни начали с этого момента резко ухудшаться . Никакого «местного самоуправления» в 1860-е годы также не было введено, вместо этого на местах была упрочена власть крупных помещиков, а остальные сословия подверглись дискриминации. Вместо расширения гражданских свобод, о которых кричала либеральная пресса, имело место свертывание свобод и усиление дискриминации сословий и произвола в отношении личности. Вместо провозглашенной судебной реформы, не имевшей никакого реального результата, имел место полицейский террор, ужесточение внесудебных полицейских и административных мер принуждения и насилия, возврат к практике пыток на следствии, применявшейся в XVIII веке, введение военных трибуналов в невоенное время и т.д. Короче, в царствование Александра II вновь резко усилилась деспотия, связанная с приходом к власти земельной и торгово-финансовой олигархии, позиции которой были сильно поколеблены в предыдущее царствование. В историческом плане эпоха Александра II знаменательна тем, что она сделала грядущий глубочайший социально-экономический кризис (кризис коррупции) неизбежным, как неизбежными стали после описанных выше «реформ» и мероприятий народная революция и гражданская война. 16.3. Внешняя политика при Александре II Внешняя политика России при Александре II претерпела вполне закономерную трансформацию, связанную с упрочением власти олигархии. Как мы видели, власть олигархии в России (равно как и повсюду в мире) всегда была связана с внешними захватами и имперским строительством. Эта политика началась с завоевания Прибалтики при Петре I и продолжалась до Александра I, при котором к Российской империи были присоединены Финляндия, Закавказье и Бессарабия (нынешняя Молдавия). Лишь при Николае I мы констатировали изменение этой политики. Завоевание в это царствование северного склона Кавказского хребта (Черкесия, Чечня, Дагестан) было вынужденным шагом, вытекавшим из присоединения к России Закавказья, которое было отрезано от остальной территории Российской империи . А иных завоевательных планов правительство Николая I за все 30 лет его царствования не имело, поставив себе вместо этого в качестве главной цели внешней политики освобождение православных народов из-под турецкого ига. Зато при Александре II внешние завоевания возобновились со скоростью, какой Россия не видывала со времен разделов Польши при Екатерине II. Речь идет, прежде всего, о завоевании Средней Азии. В 1864 г. русские войска взяли Ташкент и Самарканд, в 1873 г. – Хиву и Бухару, в 1881 г. – Ашхабад, в 1884 г. – Мерв (Мары), после чего вся огромная территория Средней Азии оказалась присоединена к Российской империи. Возобновились завоевательные планы в отношении Турции, от которой правительство Александра II мечтало отторгнуть Бессарабию, утраченную в результате Крымской войны. Особняком в этой имперской экспансии стоит лишь присоединение к России Дальнего Востока, где, как уже говорилось, с незапамятных времен проживало преимущественно русское население. Так, современная российская территория Дальнего Востока была формально присоединена к России по Пекинскому договору с Китаем 1860 г., после того как Муравьев в 1858 г. занял Уссурийский край. А в 1890-е годы, по данным российской демографической статистики, на территории Дальнего Востока (включая Забайкалье и Бурятию) русские составляли 75% всего населения ([205] p.70). Такой высокий процент русского населения не мог образоваться там всего лишь за 30 лет, тем более что нет никаких данных, которые бы свидетельствовали о сколько-либо массовой миграции туда русских с основной территории России. Остается сделать единственно возможный вывод, который подтверждается также древней археологией и летописными свидетельствами (см. главу I) - русские жили на этих территориях с незапамятных времен, по-видимому, в течение нескольких тысячелетий, хотя в то время и не называли себя русскими. И присоединение Дальнего Востока было последним шагом «прирастания России Сибирью», начавшегося еще при Иване Грозном. Но этот акт национального строительства был единственным территориальным присоединением, который мог согреть душу русских патриотов. Причем, в отличие от всех других, это присоединение происходило исключительно мирным путем, при котором не проливалась ничья кровь. Все остальные присоединения территорий при Александре II (и позднее при Александре III и Николае II) представляли собой имперское или, как пишет Н.Рожков, колониальное, строительство ([107] 11, с.89), при котором Россия завоевывала совершенно чужие ей по языку, обычаям и религии народы. Государство от таких присоединений не усиливалось, а становилось лишь еще более рыхлым и слабым. Смысла в таком строительстве русское общество в целом не видело никакого: как пишет живший в то время известный историк М.Покровский, «Россия не знала, что делать со Средней Азией, зачем ей она нужна» ([98] 5, с.297). Тем не менее, эти завоевания стоили немало русской крови и огромных расходов по снаряжению и содержанию русской армии, посланной в Среднюю Азию – расходов, которые тяжелым дополнительным бременем ложились на русский народ. Смысл завоевания Средней Азии и других подобных завоеваний можно понять лишь с точки зрения интересов олигархии, захватившей опять власть при Александре II. Как указывает Н.Рожков, первоначальный смысл завоевания Средней Азии заключался в «грубом хищничестве» ([107] 11, с.89) - то есть в стремлении к личной наживе со стороны крупных вельмож, генералов, а также самого царя и его близкого окружения. Примером последнего может служит, например, приводимый историком факт, когда после завоевания города Мерв в Средней Азии в 1884 г. Александр III, ни мало не стесняясь, забрал в личную собственность одно из богатейших имений этой страны ([107] 11, с.293). Судя по всему, подобных примеров, в которых главными действующими лицами выступали крупные русские вельможи или генералы, было немало. Известный писатель Салтыков-Щедрин даже придумал для такого рода деятелей специальное название – «ташкентцы», а Н.Рожков сравнивает их действия с завоеваниями конкистадоров в Латинской Америке ([107] 11, с.89-91). Надо признать, что, в сущности, мотивы тех и других друг от друга ничем не отличались. Из примеров мировой истории мы знаем, что на вновь завоеванные любой империей территории вслед за военной олигархией всегда следом приходила торговая олигархия, жаждавшая получить свою долю прибыли. И завоевание Средней Азии не является в данном случае исключением. Не успели еще русские войска завоевать Среднюю Азию, как уже в 1880 г. было начато строительство Закаспийской железной дороги, которая прокладывалась от Каспийского моря (в районе нынешнего Красноводска в Туркмении) до Ашхабада, Мерва, Ташкента и других важнейших центров этого региона ([98] 5, с.324). То есть, строительство дороги шло буквально по пятам наступавшей в 1880-1884 гг. русской армии, которая продвигалась от Каспия в направлении Афганистана и Памира. И это при том, что в самой России железных дорог было еще очень мало, а при той организации железнодорожных концессий, какая была при Александре II (см. выше), строительство и эксплуатация железной дороги (да еще в краю, где не было ни собственной металлургии, ни даже дерева для шпал) было почти равносильно сооружению дороги из чистого золота. Тем не менее, железная дорога в Средней Азии была проложена в кратчайшие сроки, и цели данного мероприятия были предельно ясны – организовать скупку по дешевке и вывоз через Каспий-Волгу в центр страны или на внешние рынки тех товаров, которыми славилась Средняя Азия – хлопок, шелк, чай, пряности, фрукты и т.д. И получить на перепродаже этих товаров баснословные прибыли. А также вывезти тем же путем награбленное имущество и ценные вещи. Вот в чем, собственно говоря, и состоял смысл завоевания Средней Азии, «с которой Россия не знала, что ей делать». Россия не знала, а кое-кто знал, и очень хорошо. М.Покровский предполагает, что Закаспийская железная дорога строилась для поддержки дальнейшей русской военной экспансии – в Афганистан и Индию. Он, в частности, указывает на то, что в 1877 г. главнокомандующий русской армии генерал Скобелев представил правительству план военного похода в Индию, а уже в 1880 г. в Средней Азии начала строиться железная дорога ([98] 5, с.322-324). Полагаю, что это - слишком смелая гипотеза историка, не оправдывающая тех огромных затрат, которые были сделаны при строительстве Закаспийской железной дороги. Тем не менее, вполне вероятно, что возможность такой военной экспансии в будущем являлась дополнительным аргументом в пользу ее строительства. В любом случае, в то время как цели завоевания Средней Азии с точки зрения государственных интересов России были совершенно непонятны, столь быстрое строительство дороги, оторванной от России, но удобной для торговли, вывоза награбленного и переброски войск в Среднюю Азию и Афганистан-Индию, лишний раз указывает на действительные цели данного завоевания – военный грабеж и торговая нажива. Экспансия в Средней Азии хорошо демонстрирует те изменения, которые произошли во внешней политике России при Александре II. На словах его правительство и его дипломаты продолжали утверждать, что они проводят прежнюю политику, выработанную при Николае I. Фактически же в его царствование произошел отход от нее и возврат к прежней империалистической политике, проводившейся при Петре I, Екатерине II и Александре II. Но правительство лицемерно изображало, что никакого пересмотра политики не происходит, и для этого изобретало порой весьма изощренные способы обмана российского общественного мнения. Один из них был применен царским правительством в период русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Начиная эту войну, которая велась якобы исключительно в интересах освобождения болгар и других православных народов из-под турецкого ига, правительство Александра II утаило от общественности секретное соглашение, достигнутое до этого с Австрией. Причем, как указывает М.Покровский, соглашение это держалось в таком строжайшем секрете, что о нем не знали даже крупные российские дипломаты, включая российского посла в Турции ([98] 5, с.309-313). Дело в том, что в нем были сформулированы истинные цели войны с Турцией и того положения, которого Россия и Австрия желали видеть после ее окончания. И заключались они в следующем: а) Россия получит Бессарабию (нынешняя Молдавия) и Батуми (нынешняя Аджария); б) Австрия получит Боснию и Герцеговину; в) балканские славяне «ни в каком случае не могут образовать на балканском полуострове одного большого государства» ([98] 5, с.309-310). Данное соглашение сначала было достигнуто в устной форме во время личной встречи русского и австрийского императоров в Рейхштадте в июне 1876 г., а затем зафиксировано письменно в австрийско-русской конвенции от 3 января 1877 г. Итак, мы видим, что цели войны, сформулированные в австрийско-русском соглашении, вряд ли отвечали действительным интересам славянских народов, боровшихся за освобождение из-под турецкого ига. Если Николай I в 1853 г. ставил вопрос о религиозной и политической автономии всех православных народов Османской империи, которые после этого могли сами решать свою судьбу – формировать ли единое славянское государство на Балканах или создавать, к примеру, отдельно Великую Сербию и Великую Болгарию, то при Александре II вопрос был поставлен совсем по-другому. Боснию и Герцеговину (то есть часть Великой Сербии), никого не спрашивая, решили присоединить к Австрии. К тому же отдельным пунктом зафиксировали, что балканские славяне «ни в каком случае» не должны создать крупного государства. Таким образом, в данном соглашении просматривается типичная олигархическая политика, которая всегда в мировой истории состояла в попытке раздробить крупные нации на множество мелких: принцип «Разделяй и властвуй!». Да и сама Россия, в отличие от войн с Турцией 1827-1828 гг. и 1853-1855 гг., вовсе не собиралась отказываться от территориальных претензий к Турции, рассчитывая получить две довольно привлекательные области – Бессарабию и Батуми. Все вышесказанное ничуть не умаляет подвига русских солдат и офицеров, сражавшихся в 1877-1878 гг. за освобождение балканских славян от Турции. Но оно показывает, что российская общественность была жестоко обманута своим собственным правительством. В то время как русские патриоты после Берлинского конгресса 1878 г. негодовали по поводу того, что Запад «выкрутил руки» России и заставил ее отказаться от идеи полного и справедливого освобождения балканских славян, российское правительство во главе с царем лишь внешне также изображало из себя обиженных; в действительности же оно само еще до войны все это спланировало. Напомню Вам хронологию событий 1875-1878 гг. В 1875 г. началось восстание против турецкого господства в Боснии и Герцеговине, а в 1876 г. – в Болгарии. В том же году Сербия и Черногория (к тому времени независимые государства) поддержали восстание и объявили войну Турции. Вспыхнула настоящая повстанческая война против Турции, в которой сербы, болгары, черногорцы и другие славяне сражались против турецких войск. Но слабая сербская армия и повстанцы не могли выстоять в боях с регулярной турецкой армией и, как правило, терпели поражения. К тому же турки применяли жестокие карательные методы в отношении мирного населения. Весь мир был потрясен известием о том, что турецкими войсками, по словам М.Покровского, «был вырезан целый болгарский округ» ([98] 5, с.312). В России патриотическая общественность требовала направить войска в Турцию, чтобы помочь славянским братьям. Повсюду собирались пожертвования, которые переправлялись в Сербию и Черногорию для поддержки восстания. Тысячи русских добровольцев, во главе с генералом Черняевым, отправились в Сербию и влились в ряды повстанческой армии, воевавшей против турок ([42] 4, VI, 2). Наконец, после долгого обмена нотами и ультиматумами Россия объявила войну Турции и в мае 1877 г. начала военные действия, которые происходили на двух фронтах – в Болгарии и в Закавказье. Несмотря на упорные бои и большие потери с обеих сторон, через 9 месяцев турки признали свое поражение. В феврале 1878 г. между Россией и Турцией был заключен Сан-Стефанский мирный договор, по условиям которого, в частности, образовывалось огромное Болгарское государство, простиравшееся от Дуная до Эгейского моря с севера на юг и от Черного моря до Албании с востока на запад. Именно такое полное освобождение в рамках единого государства в наибольшей мере отвечало чаяниям и надеждам болгар, а также русских славянофилов и патриотов. Кроме этого, по условиям Сан-Стефано, Румыния получала статус независимого государства, а Босния, Герцеговина и армянские территории получали статус автономий в составе Османской империи. Однако после заключения Сан-Стефанского мирного договора Британия пригрозила России войной, направив свой флот в Черное море, с подобными же угрозами выступила и Австрия. В итоге русское правительство должно было согласиться на участие в Берлинском конгрессе в июне 1878 г., который существенно урезал независимость славянских государств. Во-первых, территория Болгарского государства была сокращена в 3 раза по сравнению с тем, о чем договорились в Сан-Стефано, и значительная часть болгар так и осталась под турецким игом. Во-вторых, Босния и Герцеговина были включены в состав Австрии, что, в свою очередь, похоронило надежды Хорватии и Словении на освобождение от австрийского господства. Кроме того, были проигнорированы пункты договора Сан-Стефано, касавшиеся образования автономии для армян. Не были забыты и британские имперские интересы – согласно достигнутым в Берлине договоренностям Турция передала Кипр Великобритании, и он стал британской колонией ([42] 4, VI, 2). Русские министры и сам Александр II после Берлинского конгресса изображали из себя людей, пострадавших за правое дело и обиженных «западными империалистами». Поэтому весь гнев со стороны русских патриотов выплеснулся на западные державы – Англию, Австрию, а заодно и на Германию, которая считалась союзником, но не поддержала Россию на Берлинском конгрессе. В действительности же, как следует из приведенных выше фактов, все это было комедией, которая была заранее спланирована и затем мастерски разыграна ее участниками. Как пишет М.Покровский, «один из русских дипломатов, участник Берлинского конгресса, и через 30 лет после событий недоуменно спрашивал: “Если Россия хотела остаться верной конвенции с Австрией, зачем же было забыть об этом при заключении Сан-Стефанского договора?”» ([98] 5, с.314). Все, чего хотела Британия на Берлинском конгрессе, указывает историк, – это выполнение Россией австрийско-русской конвенции от 3 января 1877 г., то есть выполнение ею взятых на себя обязательств, не более того ([98] 5, с.318). Того же хотела и Австрия. Берлинский конгресс, таким образом, был неизбежным следствием тайной сделки с Австрией, и негодование русской общественности по поводу коварства Запада на самом деле следовало бы адресовать по прямому адресу – так как причиной всей ситуации стало коварство и лицемерие Александра II и его министров. Но о сделке с Австрией общественность узнала лишь спустя несколько лет. М.Покровский приводит и другие примеры лжи и лицемерия русского правительства в царствование Александра II в области внешней политики. Так, Британия была сильно обеспокоена русским наступлением в Средней Азии и ее приближением к территории британской Индии. Поэтому крупный русский вельможа граф Шувалов в 1870 году, накануне взятия русскими войсками Хивы, поехал в Англию и уверил там британское правительство в том, что русские не желают завладеть Хивой. В итоге, чтобы не нарушить формально данное обещание, поступили следующим образом: в самой Хиве после ее взятия в 1873 г. не осталось ни одного русского солдата, зато вокруг нее везде стояли русские гарнизоны, так что фактически Хива находилась под полным контролем России ([98] 5, с.299). При этом, однако, русские дипломаты продолжали уверять Англию, что в Хиве нет ни одного русского солдата, как было обещано. Еще один пример касается опять русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Накануне начала военных действий против Турции русский министр Горчаков послал депешу иностранным государствам, в которой обещал, что «русские не перейдут Балканы, если султан обратится к императору Александру с просьбой о мире ранее, нежели военные операции подойдут к Балканам» ([98] 5, с.312). Как указывает М.Покровский, для того чтобы выполнить эти условия депеши Горчакова и не дать себя склонить к преждевременному миру с Турцией, русское правительство предприняло следующее. Как только русская армия начала переправляться через Дунай, передовой отряд во главе с генералом Гурко был немедленно послан для занятия балканских проходов. «Турки, - пишет историк, - были лишены физической возможности просить мира ранее, чем русские спустятся в долину Туиджи. Но удержаться там Гурко не смог, военного значения его набег не приобрел – а [британский премьер] Дизраэли получил превосходный повод декламировать на тему о русском вероломстве». Получил он в результате подобного кульбита Горчакова дополнительный повод и для отправки военных кораблей в Черное море. «Никто не обязан верить, - заключает историк, - обещаниям державы, которая систематически свои обещания нарушает» ([98] 5, с.312). Если ложь и лицемерие правительства в примере с тайной конвенцией 3 января 1877 г. с Австрией имели вполне определенный смысл и служили обману российского общественного мнения, то приведенные выше примеры с Хивой и с балканскими проходами создают впечатление совершенно бессмысленной, и в то же время какой-то циничной и мелкопакостной, лжи. Непонятно, зачем Шувалову и Горчакову надо было сначала давать заранее невыполнимые обязательства, а потом устраивать какие-то смешные трюки и кульбиты, для того чтобы эти обязательства не были сочтены формально нарушенными. И главное – в итоге западные государства все равно получали прекрасные поводы обвинить Россию в невыполнении взятых на себя обязательств и в вероломстве. Покровский называет это «наивным византинизмом» русской дипломатии ([98] 5, с.312). Но на мой взгляд, данные примеры свидетельствуют также о другом – о полнейшей безответственности и авантюризме правительства Александра II, для прикрытия которых оно было готово пойти на самую циничную и бессмысленную ложь. Все эти качества: безответственность и авантюризм, ложь и лицемерие, - являются очень характерными чертами олигархии. 16.4. Борьба народа с государством, убийство Александра II Как уже говорилось, в течение всего царствования Николая I не было массовых протестных движений против царя и правительства. Восстание декабристов не в счет, так как это был протест не против Николая I, который еще не царствовал ни одного дня, а против его предшественников. Единственным подобием (но, правда, пассивным) протестного движения за все 30 лет был кружок петрашевцев, которые вынашивали идеи организации крестьянского восстания. Сам Николай I свободно ходил по С-Петербургу без всякой охраны, а также любил ездить по России и за границу инкогнито, в сопровождении лишь Бенкендорфа, оба переодетые в обычную штатскую одежду. Все это показывает, какой социальный мир царил при Николае I, и какой всеобщей любовью и уважением пользовался сам царь. Эта ситуация кардинально изменилась в царствование Александра II. Россию буквально прорвало на протесты, бунты и революции, а царь стал объектом самой настоящей массовой охоты. Начало этому положила крестьянская реформа 19 февраля 1861 г., после которой начался не только взрыв крестьянских восстаний, но и во множестве начали появляться революционные группы и движения среди интеллигенции и рабочих. Вот лишь несколько примеров, относящихся к 1860-м годам: группа С.Нечаева, кружок Заичневского, кружок Ольшевского, кружок Ишутина, наконец, организация Земля и Воля (образована в 1862 г.). Кроме этого, группа офицеров и студентов (Иваницкий и др.) готовили крестьянское восстание. Все эти кружки и движения возникли как протест против несправедливой крестьянской реформы Александра II, которая, как отмечает Н.Рожков, единодушно осуждалась всей прогрессивной интеллигенцией ([107] 11, с.114-139). В этот же период мы видим появление первых революционеров (Петр Ткачев, Сергей Нечаев), разделявших или пропагандировавших идеологию терроризма как метода борьбы с властью. Уже тогда была предпринята и первая попытка убийства Александра II, в которого стрелял Каракозов (террорист-одиночка). В 1870-е годы все эти тенденции значительно усилились. К этому периоду относятся такие группы и движения, как кружок курских якобинцев, кружок чайковцев, кружок Перовской, кружок долгушинцев, группы Лаврова и Бакунина, кружки Дьякова, Сирякова, Семяновского, Южно-российский союз рабочих, Киевская коммуна, Северный рабочий союз, Земля и Воля и ряд других ([107] 11, с.148-167). Большинство этих кружков и групп, во всяком случае, до конца 1870-х гг., занималось антиправительственной пропагандой и агитацией, лишь с конца 1870-х гг. начинается явный крен в сторону террористических актов. В эти же годы мы видим массовое «хождение в народ», когда примерно 2-3 тысячи человек, преимущественно из числа интеллигенции, отправились в 1873-1874 гг. в сельскую местность под видом простых людей или бродяг с целью пропаганды революционных идей. Интересен вывод Н.Рожкова, современника указанных событий, о том, что из себя представляли эти революционеры: «в ряды революционеров шли вовсе не неудачники, а наиболее способные, даровитые, подававшие большие надежды молодые люди, которые из идейных побуждений… бросали школу и науку чуть не накануне получения диплома и открывавшихся перед ними перспектив блестящей ученой карьеры» . Основными мотивами этих людей, по его словам, был «избыток сил, не находивших выхода и приложения, потребность в практической работе; демократический протест против отсталых условий старорежимной государственности; ненависть к грубо-хищническому мещанству буржуазии и к крепостническим тенденциям землевладельческого дворянства» ([107] 11, с.170). Росту протестного движения в течение царствования Александра II способствовала не только крестьянская реформа, но и углублявшийся социальный и экономический кризис, усиление полицейского террора и деспотии и резкое ухудшение положения народных масс – как крестьян, так и рабочих. В одной из прокламаций Северного рабочего союза говорилось, что в 1860-е годы средний заработок рабочих составлял порядка 100 рублей в месяц, а в конце 1870-х годов – всего лишь 30 рублей на заводах и 16 рублей – на фабриках, при этом налоги увеличились, жизнь вздорожала, трудно стало найти работу ([107] 11, с.184). Как указывает М.Покровский, вследствие все углублявшегося экономического кризиса к 1881 году было уволено от 1/2 до 2/3 всех рабочих на заводах ([98] 5, с.274). С конца 1870-х годов многие революционные группы и организации перешли от антиправительственной пропаганды и агитации к терроризму против государственных чиновников и самого царя. Н.Рожков и М.Покровский указывают, что терроризм как массовое явление возник в знак протеста против усиления полицейского террора со стороны правительства. Не случайно поэтому он начался с массовых покушений на полицейских чиновников и жандармских офицеров. Так, покушение Веры Засулич в 1878 г. на петербургского градоначальника Трепова было предпринято в ответ на ужасное обращение с народовольцами, которых, как уже было сказано, много лет держали в тюрьмах без суда и следствия и избивали плетьми ([98] 5, с.242). Суд присяжных ее оправдал, и в зале суда ей была устроена грандиозная овация, что хорошо иллюстрирует отношение общественности к правительству Александра II. В мировой истории, наверное, с трудом можно найти другой подобный случай, когда террористка, покушавшаяся на высшего чиновника правительства, стала чуть ли не народной героиней и была оправдана судом присяжных. Уже в конце 1870-х гг. был осуществлен целый ряд террористических актов. В 1878 г. Осинский и Ивачевич покушались на киевского прокурора Котляревского. В том же году Осинский организовал убийство в Киеве жандармского офицера Гейкинга, а Кравчинский убил в Петербурге шефа жандармов Мезенцева. В 1879 г. Гольденберг убил в Харькове губернатора князя Кропоткина, а в Петербурге произошло неудачное покушение на шефа жандармов Дрентельна ([107] 11, с.188). Наконец, в 1879 г. произошел раскол организации Земля и Воля – на Народную волю, избравшую основным методом террор и на Черный передел, во главе с Плехановым, избравший иные методы революционной борьбы. Черный передел просуществовал лишь 3 месяца, после чего почти все его члены были арестованы. Что касается Народной воли, то ее лидеры (Желябов, Фигнер, Михайлов, Квятковский, Корба, Халтурин, Перовская, Кибальчич и др.) вынесли приговор Александру II и в течение двух последующих лет организовали беспрецедентное число террористических актов с целью убийства царя. В течение 1879 г. были три попытки взрыва царского поезда, лишь один взрыв удался, но никто не пострадал; в том же году царя пытался убить Соловьев. В 1880 г. был организован взрыв в Зимнем дворце и были еще две попытки убийства царя в Одессе и Петербурге. Наконец, 1 марта 1881 г. во время очередного покушения, в котором было задействовано несколько бомбометателей, Александр II был убит. «…Грянул взрыв с Екатеринина канала, Россию облаком покрыв. Все издалёка предвещало, Что час свершится роковой, что выпадет такая карта... И этот века час дневной - Последний - назван первым марта», - писал А.Блок На следующий день после убийства царя исполнительный комитет Народной воли опубликовал открытое письмо Александру III, в котором заявлялось, что «если политика правительства не изменится, революция будет неизбежна. Правительство должно выражать народную волю, а оно является узурпаторской шайкой» ([107] 11, с.214). В письме также содержалось требование о проведении свободных выборов и передаче власти народу. Уже очень скоро все организаторы убийства Александра II (Рысаков, Михайлов, Гельфман, Кибальчич, Перовская, Желябов) были арестованы и казнены. Но Народная воля продолжала и после этого несколько лет свою террористическую деятельность и пропаганду среди рабочих, имела целый ряд кружков и отделений в Москве, Петербурге, Харькове, Одессе, Саратове, Казани, Ростове-на-Дону, выпускала свои газеты. Позднее, пишет Н.Рожков, пытались свести ее деятельность к нескольким участникам. Однако в один лишь исполнительный комитет Народной воли входило в 1881 г. 28 человек, а ее членами являлись сотни рабочих, студентов, солдат и офицеров. В целом народовольцы, пишет историк, являлись «крупными, яркими и сильными индивидуальностями, не находившими надлежащего применения своих сил и энергии… всем им [были] присущи демократические чувства, ненависть к гнету и насилию…» ([107] 11, с.208, 218). Интересное совпадение – в конце царствования Александра II был составлен проект создания олигархического совета при царе (типа Верховного совета, существовавшего при Екатерине I и малолетнем Петре II), которому передавалась часть прав и полномочий самого царя. Автором проекта был генерал и крупный вельможа Лорис-Меликов, который получил в конце царствования Александра II диктаторские полномочия и который, надо полагать, и должен был стать председателем этого новоявленного совета. Таким образом, был разработан план ликвидации самодержавной власти и передачи ее олигархическому правительству – подобный тем планам, которые не удалось осуществить при Александре I и во время восстания 14 декабря 1825 г., и подобный тому плану, который удалось осуществить в феврале 1917 года. Как указывает Н.Рожков, Александр II за две недели до своей гибели утвердил этот олигархический план, но его не успели обсудить на совете министров, и на 4 марта 1881 г. было назначено обсуждение, с последующим вступлением в силу ([107] 11, с.264). Так что народовольцы, убив царя 1 марта, за 3 дня до этого обсуждения (!), воспрепятствовали ликвидации самодержавия в России по сценарию, разработанному вельможной олигархией. Вполне вероятно, что, не будь этого убийства, события развивались бы по сценарию, похожему на 1917 год, и народная революция и гражданская война произошли бы в России не в 1917-1920 гг., а уже в 1880-е годы. В последнее время среди историков появилась тенденция к осуждению действий народовольцев и попытки объяснить их протест и террористические акты деятельностью неких иностранных сил, стремившихся разрушить Россию. В частности, такую попытку предпринял Н.Стариков – талантливый историк, но, пожалуй, слишком увлекшийся идеей найти в деятельности всех русских революционеров: от декабристов до эсеров и социал-демократов «невидимую руку» британских спецслужб. Тем не менее, можно констатировать, что ни в отношении декабристов, ни в отношении народовольцев эта его попытка не удалась. Правда, в отношении декабристов есть какие-то туманные выводы Николая I о том, что восстание 14 декабря являлось следствием «заграничных влияний» - но ничего конкретного ([121] с.144). Что же касается деятельности всей плеяды народников, народовольцев и прочих революционеров 1860-х и 1870-х гг., то здесь историку и вовсе не удалось ничего найти – ни фактов, ни чьих-либо свидетельств ([121] с.65-81). Хотя по всему видно, что ему очень хотелось найти след этой «невидимой руки». В действительности, мысль о том, что деятельность народников и народовольцев могли спонсировать англичане в рамках «Большой игры» можно отбросить сразу, после того как мы разобрались в том, что из себя представляла эпоха Александра II. Англичанам не было никакой необходимости бороться с Александром II: после Екатерины II это был первый царь на русском троне, который должен был их во всем устраивать. Кто, как не Александр, открыл все двери для английских товаров? Мы уже видели, к чему это привело – к стагнации и упадку русской промышленности, к нарастанию дефицита внешней торговли, к утечке из страны золота и возникновению огромного внешнего долга. А чего стоит его политика в области широкого привлечения иностранного капитала и внешних займов? Где еще найти такого идеального заемщика, которому даешь в долг 1 рубль, а он выдает тебе расписку в том, что получил 2 рубля? (см. выше). И потом платит с этих двух рублей хорошие проценты! Да с таким царем англичанам надо было не то что бороться, а надо было его всячески оберегать, чтобы с ним, не дай Бог, ничего не случилось. Тем более, что он своими «реформами», лучше всяких англичан, готовил Россию к будущей смуте и Гражданской войне – свидетельства этому далее будут приведены. Поэтому англичане и свернули свою подрывную деятельность, как только убедились, что в ней отпала всякая надобность. В частности, как указывает сам Н.Стариков, необычайно бурная издательская деятельность Герцена в Лондоне вдруг в середине 1860-х гг. резко пошла на убыль. С 1 сентября 1866 г. тираж и периодичность «Колокола» резко упали, а весной 1867 г. «и вовсе принимается решение приостановить выпуск газеты. Вскоре после этого Герцен уезжает из британской столицы. Такое впечатление, - пишет историк, - что у него просто закончился “контракт”» ([121] с.45). Итак, мы видим, что «контракт» с англичанами у Герцена закончился тогда, когда они убедились в полной послушности Александра II в следовании тем советам, которые ему давали из Лондона – именно в 1867 г. русское правительство приняло очередной либеральный импортный тариф, еще более благоприятный для английского импорта, чем тариф 1858 года. Одновременно с этим либеральная пресса – та самая, которой, по словам Маркса, необходимо было все время «проявлять ненависть к русским» - вдруг начала на все лады восхвалять реформы Александра II, объявляя их «великими реформами». Следовательно, мы видим не только признаки того, что Британия, начиная с 1867 г., прекратила подрывную деятельность против русского царя, но что она даже начала его поддерживать. Но это вовсе не означает, что она свернула «Большую игру» против России. Как писал известный британский дипломат и писатель Р.Киплинг, «Только когда все умрут, закончится Большая игра». Англичане и не думали прекращать «Большую игру» - она продлится и в дальнейшем, в течение всего XX века и плавно перейдет в XXI век. Просто сам русский царь теперь начал в этой «Большой игре» играть за Британию, против России! И народники, народовольцы и другие революционеры 1860-х и 1870-х гг. это сразу же поняли – недаром это были наиболее умные и способные представители русской интеллигенции и настоящие патриоты своей Родины. Тем не менее, Н.Стариков пытается в своей книге обосновать «доказательства» того, что народники и народовольцы действовали против России. Например, таким «доказательством» он считает желание народовольцев предоставить некоторым национальным окраинам возможность отделения от России по желанию большинства своего населения ([121] с.77). В чем здесь антироссийская деятельность, совершенно непонятно. Выше было показано, что многие национальные окраины (Средняя Азия, Польша, Финляндия и т.д.) были обузой для России, с которой она не знала, что ей делать. Обузой, высасывающей из русского народа все соки. Для чего Николай I строил шоссейную дорогу за счет российского бюджета до Варшавы? Не лучше ли было построить ее на юг России – глядишь, и Крымскую войну не проиграли бы из-за плохих коммуникаций! А так – подарили дорогу полякам. А для чего при Александре II начали строить Закаспийскую железную дорогу через всю Среднюю Азию, хотя в самой России еще почти не было железных дорог? Не эта ли псевдо-русская (а на самом деле анти-русская) имперская политика, стремление любой ценой удержать существующие национальные окраины и добавить новые, стала одной из причин в дальнейшем и Революции 1917 года, и бесславного конца Советского Союза? Другие «доказательства» Старикова еще менее чего-либо доказывают, тем более что ни одного факта финансирования народников или народовольцев иностранными спонсорами он так и не нашел. Воистину смешным является следующее «доказательство». Историк сопоставляет две даты: 13 июля 1878 г. состоялось подписание Берлинского соглашения, и в июле 1878 г. группа народовольцев планировала взрыв яхты Александра II. Вот где доказательство «невидимой руки» англичан, - утверждает Стариков, - чтобы обеспечить подписание Берлинского трактата, они планировали убийство русского царя ([121] с.78). В действительности, это никакое не доказательство. Во-первых, как указывает Н.Рожков и другие историки, покушения на Александра II планировались народовольцами не только в июле 1878 г., но практически непрерывно в течение последних 2-3 лет его жизни, не было ни одного месяца, когда бы они не планировались – настолько мощной была эта организация, насчитывавшая сотни членов. А во-вторых, зачем англичанам надо было убивать русского царя накануне подписания Берлинского соглашения? Ведь именно он и являлся лучшим гарантом его подписания. Именно он в 1876 г. заключил секретное соглашение с австрийским императором, которое легло в основу Берлинского трактата (см. выше). Британия могла даже шантажировать этим фактом Александра II – ведь секретным это соглашение было только для всей России, а для британского правительства оно вовсе не являлось таковым. И в случае обнародования этого факта (например, в каком-нибудь очередном «Колоколе», выпущенном англичанами) весь гнев русской общественности обрушился бы не на Британию, а на Александра II. Так зачем же убивать такого ценного «клиента»? Наоборот, англичанам, пожалуй, следовало выделить ему специальную охрану. А то, не дай Бог, его убьют, придет другой царь, который заявит, что он не в курсе тайных дел его предшественника и не собирается следовать его закулисным договоренностям. Вот тогда подписание Берлинского соглашения действительно могло быть сорвано. Конечно, Н.Старикова можно по-человечески понять – уж очень хотелось ему доказать свою мысль о том, что всеми русскими революционерами двигала «невидимая рука» из-за моря. Вот и начал он выдавать за доказательства случайные, ни о чем не говорящие факты. В действительности, в том, что касается революционного движения 1860-х и 1870-х годов, его работа доказывает обратное. Поскольку при самом усердном поиске не найдено никаких фактов поддержки Британией и другими внешними силами народников и народовольцев, то это само по себе является еще одним подтверждением в пользу выводов, сделанных в настоящей главе. Глава XVII. Последний резерв российского самодержавия (1881-1903 гг.) Одновременно с воцарением Александра III (1881-1894 гг.) к власти пришла группа людей, поставившая себе целью спасти российское самодержавие, которому, как мы видели, угрожала и революция справа, со стороны олигархии, и революция слева, со стороны народных масс. Разумеется, спасая самодержавие, они спасали и тот «старый порядок», который существовал в то время в России, а также спасали от анархии и революционных потрясений население страны и российское государство. В чем-то их политика была успешной и смогла на какое-то время стабилизировать или улучшить положение в стране. 17.1. Политика Александра III и его окружения по стабилизации социально-экономического положения в стране и укреплению государства Во второй книге трилогии было показано, что все наиболее драматичные периоды в истории человечества: от краха Древнего и Нового царства Египта, падения Западной Римской империи и гибели Византии до Английской и Французской революции и Великой депрессии 1930-х годов были связаны с одним и тем же периодически повторяющимся явлением, которое было названо «кризисом коррупции». Кризис коррупции – это масштабный экономический, демографический и социальный кризис, отличительными чертами которого являются резкий рост безработицы, имущественного неравенства, замедление или прекращение экономического роста, рост социального напряжения и беспорядков с появлением признаков классовой вражды, падение рождаемости ниже уровня воспроизводства, рост смертности, рост коррупции, падение морали и нравов, рост преступности. Причина этих явлений состоит в концентрации всей экономической и политической власти в руках небольшого круга лиц – класса олигархии, который концентрирует в своих руках и монополизирует производство и сбыт товаров, землю, торговлю, доступ к государственным и частным финансам, а также заводы, фабрики, недвижимость и т.д. Но, получив монополию на все основные виды экономической жизни, эта группа людей меньше всего думает о ее развитии – так как монополисту для максимизации своей прибыли вовсе не требуется чего-либо развивать и куда-либо инвестировать; можно просто ничего не делать и «стричь купоны», используя свое монопольное положение - посредством взвинчивания монопольных цен, тарифов, процентов, налогов, посредством товарных и финансовых спекуляций и махинаций и посредством прямого ограбления колоний и слабых государств. Ну, а для того чтобы общественность не смогла заподозрить и обвинить правящие круги в проведении такой политики – для этого существуют продажные политики, суды, пресса и лживая идеология и пропаганда. Однако такая политика рано или поздно неизбежно приводит к постепенному свертыванию производства и выталкиванию из экономической жизни все большего числа людей, оказывающихся лишними. И по мере роста этой части населения, оказавшейся без средств существования и нормальных источников заработка, и углубления других явлений, сопутствующих кризису коррупции, растет опасность социального взрыва, способного разрушить сложившуюся социальную систему и даже само государство. Российская империя к концу царствования Александра II уже трансформировалась в такое состояние, когда мог наступить такой взрыв. Об этом свидетельствует, например, обнищание народных масс, появление значительной армии безработных рабочих, безземельных крестьян и значительной прослойки людей среди интеллигенции, которая не находила применения своим силам и искала выход в революционной борьбе и терроризме. Кроме того, такой взрыв едва не наступил в 1861-1862 гг., когда крестьянские восстания едва не переросли в революцию. В целом можно констатировать, что Александр II своими псевдо-реформами и своей политикой буквально столкнул страну в кризис коррупции. Ни промышленность, ни сельское хозяйство в это царствование не развивались, а пребывали в глубоком перманентном кризисе, что было следствием политики государства. Страна разворовывалась вельможами и иностранными банкирами, ужасающими темпами рос ее внешний долг. Это усиливало зависимость России от иностранного капитала и создавало угрозу банкротства страны в будущем – со всеми вытекающими последствиями для экономики и населения. Нарастал антагонизм между помещиками и дворянами, с одной стороны, и крепостными крестьянами, с другой. Последние не только не были освобождены от крепостной зависимости, оставаясь прикрепленными к своему участку земли, но были еще дважды жестоко обмануты царем и помещиками. Их заставили выкупать землю по цене в 2-2,5 раза выше нормальной рыночной цены, а также у них отобрали и передали помещикам так называемые «отрезки», без которых крестьянские хозяйства не могли существовать и право пользования которыми им приходилось теперь отрабатывать в десятикратном размере. Этот растущий антагонизм между крестьянами и дворянами, усиленный разделением общества на две «нации», приведет к тем жутким эксцессам, которые мы увидим во время революций 1905 и 1917 гг. Пока же мы видим неисчислимые бедствия, которые принесла крестьянам реформа 1861 года: массовое обнищание и разорение крестьян, превращение их в безземельных батраков и нищих. Во второй половине царствования среди крестьян начались голодоморы, которые теперь происходили практически ежегодно, хотя в предыдущие десятилетия ничего подобного не наблюдалось. Параллельно рос антагонизм между государством и российским обществом, которое опять начало воспринимать государство как институт, совершенно чуждый и враждебный своим интересам. Вся страна рукоплескала террористам, бросавшим бомбы в государственных чиновников и в самого царя, а суды присяжных их оправдывали. Спасти Россию от дальнейшего сползания в глубочайший кризис коррупции и от мощнейшего социального взрыва могли только решительные меры по исправлению сложившегося положения. После убийства Александра II и воцарения его сына Александра III (1881-1894 гг.) у власти оказалась группа людей с государственным мышлением, которая начала борьбу с теми наиболее вопиющими безобразиями, которые творились при прежнем царе. Однако, как будет показано далее, предпринятые ими меры ни в коей мере не претендовали на социальные реформы, которые могли бы затронуть интересы правящего класса. Они заключались лишь в наведении порядка в государственном хозяйстве, устранении наиболее вопиющих каналов коррупции и в попытке придать динамизм экономическому и промышленному развитию страны. Наряду с этим, были предприняты также меры по укреплению идеологического и репрессивного аппарата, служившего защитой государству от революции снизу. Одной из ключевых фигур среди этих государственников рассматриваемой эпохи был К.Победоносцев, который, по словам Н.Рожкова, «был настоящим гением реакции. Человек умный, талантливый, ученый, хорошо понимавший ничтожество всех окружающих бюрократических столпов старого порядка…» ([107] 11, с.295). В числе этой группы государственников - последних настоящих защитников российского самодержавия – можно назвать также М.Каткова, Л.Тихомирова, а также, с определенными оговорками, Н.Бунге, И.Вышнеградского и С.Витте (главы правительств с 1881 г. по 1903 г.). Основная задача, которую они ставили перед собой, состояла во всемерном сохранении существующего порядка, включая самодержавие, сословия, помещичьи хозяйства, крестьянскую общину и т.д. и в отказе от любых кардинальных реформ, которые могли бы привести к взрыву и уничтожению всего и вся. По словам Н.Рожкова, «Победоносцев, связавший себя органически со старым порядком, был искренне убежден, что стоит сделать малейшее от него отступление, - и все погибнет: мысль, которую проводил в литературе на примере истории великой французской революции один из ближайших сотрудников Каткова Любимов» ([107] 11, с.295). Самому Александру III не хватало государственного мышления, и в этом он, несомненно, уступал своему деду, великому государственнику Николаю I. Выше уже приводился пример с имением в Средней Азии, забранным им в личную собственность. В 1891 г., спустя 10 лет после начала своего царствования, указывает Н.Рожков, он так радовался, что уцелел от покушений террористов, что в своей публичной речи констатировал полное благополучие в стране, хотя в России в том году свирепствовал страшный голод среди крестьян. Не будучи слишком умным, тем не менее, он, по словам историка, имел больше силы воли и самого обыкновенного здравого смысла, чем имели Александр II и Николай II ([107] 11, с.294). Поэтому он и приблизил к себе именно таких людей как Победоносцев - этот последний резерв российского самодержавия – на чье мнение в основном и полагался. Эти же люди будут играть ведущую роль и в первые годы царствования Николая II. Первым советом Победоносцева Александру III было отменить решение Александра II о введении олигархического совета при царе с ограничением его самодержавной, то есть абсолютной монаршей, власти (см. предыдущую главу). Проект не стали выносить на окончательное утверждение советом министров, как планировал Александр II, а по требованию нового царя вернули на обсуждение комиссии с его участием. Там он и был отвергнут, а авторы и сторонники данного проекта: Лорис-Меликов, Абаза и Милютин, – были отправлены в отставку ([107] 11, с.264-265). Подобные предложения возникали вновь в начале царствования Николая II в 1894 г., но, как указывает Н.Рожков, Победоносцев внушил ему идею о необходимости сохранить самодержавие, поэтому Николаем II они были также отвергнуты ([107] 11, с.266). Серьезные шаги были предприняты новым правительством с тем, чтобы навести порядок в сфере государственных финансов и железнодорожных концессий. Железные дороги были поставлены под государственный контроль, и были приняты меры по повышению их рентабельности. Большую роль в этом, по мнению Н.Рожкова, сыграли разумные единые железнодорожные тарифы, разработанные Витте (работал первоначально в ведомстве путей сообщения), которые пришли на смену тарифной анархии, царившей при прежнем правительстве. В первые годы царствования Александра III вообще решили отказаться от предоставления новых железнодорожных концессий и строили только государственные железные дороги, в дальнейшем практику выдачи частных концессий возобновили, но все равно государство само строило около половины железных дорог ([107] 11, с.256, 305). Кроме того, Витте проводил политику постепенной частичной национализации отрасли и ее реструктуризации. В результате число частных железнодорожных компаний было уменьшено с 44 до всего лишь 6 к концу XIX в., а доля государства в железных дорогах увеличилась до 23,5% в 1889 г. и до 60,5% в 1900 г. ([193] p.184) Хотя государственный внешний долг продолжал расти, но уже не столь быстрыми темпами, как при Александре II: он увеличился с 5,9 млрд. руб. в начале 1880-х гг. до 7,2 млрд. в 1898 г. Кроме того, за счет реструктуризации долга и других мер удалось значительно снизить уплачиваемый по нему ежегодный процент (до 3,8%). Удалось также значительно увеличить доходы государственного бюджета – как за счет повышения рентабельности железных дорог и доходов с государственного имущества, так и за счет увеличения налогов. Все это привело к снижению для государства бремени обслуживания внешнего долга: если в начале царствования Александра III на него уходило порядка 1/3 всех расходов госбюджета или даже более того, то в 1898 г. – лишь 20%, что уже не представляло такой серьезной проблемы для страны ([205] pp.782-783). В целях борьбы с внешнеторговым дефицитом и стимулирования промышленного роста в стране правительство вернулось к протекционистской политике, проводившейся при Николае I. В течение 1880-х гг. было несколько повышений импортных пошлин, а начиная с 1891 г. в стране начала действовать новая система таможенных тарифов, самых высоких за последние 35-40 лет. По большинству видов импорта были установлены пошлины порядка 25-30%, а по некоторым товарным группам – до 70% и более ([205] pp.546-553). Это привело, во-первых, к улучшению торгового баланса страны, который опять стал положительным, что в свою очередь, дало возможность опять, как во времена Николая I, ввести постоянный обмен бумажного рубля к золоту по твердому курсу. Во-вторых, как указывали современники и как пишут многие современные экономические историки: например, Р.Портал, П.Байрох и другие, - возврат к протекционистской политике сыграл решающую роль в резком ускорении промышленного роста в России в конце XIX в. ([161] 2, pp.824-837; [162] pp.70, 90) Так, если с начала 1860-х и до середины 1880-х гг. промышленность страны развивалась очень слабо или вообще не развивалась, то со второй половины 1880-х гг. начался необычайно бурный ее рост. Всего лишь за 10 лет (1887-1897 гг.) промышленное производство в стране удвоилось ([205] p.291). За 13 лет - с 1887 г. по 1900 г. - производство чугуна в России выросло почти в 5 раз (в то время как за 24 года, с 1860 г. по 1884 г., оно выросло лишь в 1,5 раза), стали – также почти в 5 раз, нефти – в 4 раза, угля – в 3,5 раза, сахара – в 2 раза ([161] 2, p.837; [179] p.773). В опубликованном в 1900 г. объемистом исследовании, посвященном России, под руководством известного социолога, помощника главы правительства, М.Ковалевского, отмечалось, что протекционистская политика сыграла исключительно позитивную роль в индустриализации России в конце XIX в. и что «мы не далеки от того момента, когда весь внутренний спрос будет удовлетворяться изделиями собственного производства, произведенными в стране» ([205] p.289). Как указывает М.Покровский, Победоносцев уже на первом совещании нового правительства 8 марта 1881 г. подверг резкой критике и крестьянскую, и земскую, и судебную реформы Александра II ([98] 5, с.270). Поэтому новое правительство уже в 1881 году, с первых дней своей деятельности, постаралось исправить некоторые недостатки крестьянской реформы 19 февраля 1861 г. – те, что еще можно было как-то исправить. Все оставшиеся к тому времени «обязанные» (то есть крепостные) крестьяне были переведены на условия выкупа земли – то есть формально перестали подчиняться своему помещику и нести в пользу него повинности (барщину и оброк). Несколько уменьшены были и суммы выкупных платежей, которые, как уже указывалось, были по условиям реформы 19 февраля для крестьян центральной России завышены в 2-2,5 раза против нормального уровня. В 1884 г. был учрежден государственный Крестьянский банк, выдававший ссуды крестьянам, наряду с Дворянским банком, выдававшим ссуды помещикам. Хотя эти меры были слишком незначительны и, как будет показано ниже, мало что могли изменить в положении основной массы крестьян, но все же они отражали стремление правительства что-то сделать в интересах этой самой значительной части населения страны. В итоге, как указывает Н.Рожков, с середины 1890-х годов впервые начала расти урожайность сельского хозяйства страны: с 1893 г. по 1905 г. чистый сбор урожая (за вычетом использованных семян) вырос на 63%, начался рост (правда, очень медленный) используемых сельскохозяйственных машин, а также лошадей в крестьянских хозяйствах ([107] 11, с.227-228). В течение 1882-1886 гг. был принят целый ряд законов (т.н. новое фабричное законодательство), призванных защитить интересы рабочих на производстве: были введены запреты и ограничения на использование детского и женского труда, на ненормированный рабочий день, обязательства предпринимателей по уплате пособий и т.д. Кроме того, предпринимателей обязали выплачивать зарплату деньгами и четко в срок – до этого часто выплачивали зарплату натурой или облигациями с длительными сроками погашения, посредством чего обманывали рабочих и наживались за их счет. М.Покровский называет эти законы «реальными уступками рабочему классу» со стороны правящих кругов ([98] 5, с.258, 266). Бурный подъем в промышленности сопровождался внедрением современных технологий и ростом производительности труда ; все вместе это привело к повышению реальной заработной платы – впервые с 1850-х годов. Так, средняя годовая зарплата рабочих в стране выросла с 235 рублей в 1886 г. до 270 рублей в 1896 г., но за этот же период цена хлеба упала в 2 раза, поэтому реальная зарплата выросла очень значительно ([98] 5, с.261). В итоге она вплотную приблизилась к заработной плате рабочих на Западе. Так, по подсчетам академика Струмилина, с учетом разницы в уровнях цен между Россией и США, средняя реальная зарплата фабричных рабочих в России в начале XX в. была лишь примерно на 15% ниже американской ([93] с.41-42). Указанные меры оказали влияние на социальную обстановку в стране, особенно среди рабочих и интеллигенции. Например, М.Покровский указывал на «несомненный упадок революционного рабочего движения в середине 80-х годов», что, по его мнению, явилось результатом мер нового правительства ([98] 5, с.259). Пошла на спад и террористическая активность. После убийства Александра II было лишь одно удавшееся покушение народовольцев (Желвакова и Халтурина) в 1882 г. на одесского прокурора Стрельникова, и одно неудавшееся (группы студентов, включая Александра Ульянова) в 1884 г. на Александра III. После этого террористическая активность замерла почти на два десятилетия – до начала XX века, что, конечно, отражало улучшение социального положения в стране и уменьшение количества протестных настроений и протестных групп. Александр Блок так образно описал этот период жизни России: В те годы дальние, глухие, в сердцах царили сон и мгла: Победоносцев над Россией простер совиные крыла, И не было ни дня, ни ночи, а только - тень огромных крыл; Он дивным кругом очертил Россию, заглянув ей в очи Стеклянным взором колдуна; под умный говор сказки чудной Уснуть красавице не трудно, - и затуманилась она… Как уже было сказано, наряду с мерами в экономической и социальной сфере новое правительство предприняло ряд мер и в области укрепления полицейско-репрессивного аппарата и государственной идеологии. Историки в этой связи обычно пишут об этом периоде как об «эпохе реакции». Например, Н.Рожков указывал, что в России в 1881-1905 гг. III отделение превратилось в огромный аппарат, состоявший из полиции, жандармерии и охранного отделения. Страна, по словам историка, жила в эти годы «при режиме усиленной охраны», что является «признаком реакционной диктатуры» ([107] 11, с.270). Однако как было показано выше, деспотизм и репрессии усилились уже при Александре II, особенно в течение второй половины его царствования, и новая эпоха не принесла с собой ничего принципиально нового. При Александре III была ужесточена цензура, еще более затруднен доступ в учебные заведения детям рабочих и крестьян. Что касается полицейского аппарата, то как, например, указывает историк О.Платонов, в России в 1903 г. на 1000 человек населения было в 5-9 раз меньше полицейских, чем в Англии и Франции ([93] с.107). В ссылку хотя и могли сослать без суда и следствия, просто потому что кто-то показался подозрительным, но условия ссылки были достаточно гуманными: например, Ленин в ссылку в Шушенское вез с собой рояль и массу прочих вещей. Нет примеров избиений или пыток в тюрьмах или чрезмерно строгих наказаний по политическим делам, как это было в 1860-е и особенно в 1870-е годы (см. выше), или как это будет при Столыпине. Поэтому говорить о «полицейском терроре» и «реакционной диктатуре» применительно к этим годам – сильное преувеличение. Судя по всему, полицейский произвол, наоборот, несколько уменьшился по сравнению с предыдущим царствованием. В целях усиления идеологической работы или, как пишет М.Покровский, «в целях борьбы с позитивным научным знанием», во всех школах, училищах и университетах при Победоносцеве было введено усиленное богословское обучение. А в церквях были усилена деятельность проповедников – по словам историка, «в московских церквях были назначены… особые катехизаторы… они должны были толковать катехизис [закон божий] по воскресным дням перед обедней, причем к этому толкованию прихожане сзывались 50 ударами в большой колокол» ([98] 5, с.153). Православная религия рассматривалась правящими кругами с одной стороны, как средство для укрепления нравственности, которая уже начала сильно расшатываться, а, с другой стороны, как средство для укрепления существующего порядка. Поэтому была резко усилена религиозная пропаганда и разъяснение сути христианских нравственных норм, но, вместе с тем, допускалась вольная трактовка некоторых христианских заповедей. Например, в официальном катехизисе (законе божьем), использовавшемся в качестве учебника богословия во всех учебных заведениях, было изложено такое толкование пятой заповеди Христа, в соответствии с которым все предержащие власти причислялись к отцу и матери; а толкование шестой заповеди (не убий) изымало из запрещения убивать убийства на войне и смертную казнь ([98] 5, с.153). 17.2. Одну ногу вытащили из трясины, другая увязла в ней еще глубже Несмотря на благие намерения и на определенные успехи, которых удалось достичь правительству Победоносцева и его единомышленников, в целом их деятельность могла лишь отсрочить кризис коррупции, но ни в коей мере не могла его предотвратить. Для этого предпринимаемых мер было явно недостаточно, нужны были глубокие социальные и структурные реформы, затрагивающие интересы правящего класса, на которые, конечно, никто в окружении Александра III и Николая II не был готов. Кроме того, при осуществлении выбранной политики часто допускались очень серьезные просчеты, борьба с крупной коррупцией велась довольно вяло, поэтому нередко получалось, что, решая проблему в одном месте, одновременно создавали не менее серьезную проблему в другом месте. Самой большой проблемой был крестьянский вопрос, который реформа 19 февраля 1861 г. не только не решила (как утверждала либеральная пропаганда, и вслед за ней - ряд историков), а наоборот, она-то его и создала. Не случайно многие современники, включая историков Н.Рожкова и М.Покровского, называли эту реформу «крепостнической» - потому что в действительности она не отменила крепостное право, а упрочила его. Даже будучи переведенными на условия земельного выкупа, который для подавляющего большинства растянулся на 50 лет, крестьяне не имели права покинуть выделенный им (теперь уже от имени государства) участок земли, то есть фактически оставались крепостными . Более того, помещики, обложив их со всех сторон «отрезками», за их вынужденную аренду заставили крестьян работать на себя как прежде, то есть по сути дела отрабатывать барщину. Даже для того чтобы отправиться на короткое время на заработки, крестьянин должен был получить согласие общины и земства, где заправляли помещики, и получить там паспорт, без которого он мог сразу же угодить в тюрьму. На смену прежнего произвола помещиков в отношении крестьян теперь пришел произвол земств, находившихся в руках тех же помещиков и дворян, поэтому и в этом плане ничего не изменилось. Например, как указывает М.Покровский, по закону 1889 г. земские начальники имели право арестовывать крестьян без суда и следствия и без объяснения причин: в одной лишь Тульской области по этой статье в период с 1891 по 1899 г. ежегодно арестовывали почти 3000 крестьян. Крестьян, пишет далее историк, земским начальникам разрешалось не только арестовывать, но и пороть: «все отлично знали, что применение порки в том или другом участке всецело зависит от усмотрения местного земского начальника: строгий начальник – порка каждый день, добрый – волость вовсе забывает о розгах. Совсем как со строгим и добрым барином в старое время» ([98] 5, с.286). Фактически речь шла не просто о сохранении крепостного права, но о его ужесточении по сравнению, например, с эпохой Николая I. Тогда за помещиками наблюдало III отделение, стараясь бороться с их злоупотреблениями. Теперь же с помещичьим произволом бороться было некому – земства были в руках самих помещиков, и один из них, как правило, и был земским начальником. Насилие и принуждение в отношении крестьян дополнялось экономической кабалой, порожденной реформой 1861 г. – монопольными земельными правами помещиков. В дополнение к «отрезкам», образовавшимся в результате реформы 1861 г., изобретались все новые монопольные права, душившие крестьян. «В Рязанской губернии, - пишет М.Покровский, - один земский начальник скупал по приговорам крестьян у них право на их местные, давно открытые для общего пользования, дороги, и закрыл их благодаря тому, что эти дороги не были показаны на планах специального межевания… [В результате] когда крестьяне и вообще продавцы везли картофель к нему, на его крахмальный завод, дорога открывалась, а когда кто-либо вез этот картофель на завод соседа-землевладельца, сторожа никого не пропускали…» ([98] 5, с.287). Как видим, вся эта дорожная монополия была выстроена местным помещиком - земским начальником - не просто так, потехи ради, а чтобы грабить крестьян, заставить их продавать ему картофель и другие продукты земледелия по грабительским ценам. Как уже говорилось, земельная реформа 1861 г. подвергла крестьян центральной России вопиющей дискриминации, заставив их платить в 2-2,5 раза больше за выкуп земли, чем это вытекало из ее рыночной стоимости. К такой же их дискриминации, в области местного налогообложения, привела и земская реформа Александра II. Так, в конце XIX в., по данным Н.Рожкова, земские налоги и сборы для крестьян с десятины земли были уже в 2-4 раза выше, чем для помещиков, хотя еще в середине 1860-х годов они были одинаковыми для тех и других. Всего же, с учетом выкупных платежей, крестьянам с десятины земли приходилось платить в 7-8 раз (!) больше налогов и сборов в пользу государства, чем приходилось с десятины помещичьей земли ([107] 11, с.251, 274). Все это приводило к хроническим недоимкам. Так, по данным историка, к 1902 году общая сумма недоимок по крестьянским выкупным платежам составляла 420% от суммы ежегодных выплат, а в ряде губерний превышала 500% ([107] 11, с.238, 252), то есть была в пять раз больше, чем размер ежегодного выкупного платежа. Надо полагать, за этими средними цифрами огромных недоимок скрывается тот факт, что значительная масса крестьян вообще не была в состоянии выплачивать выкупные платежи, и их положение как вечных пользователей еще не выкупленной, чужой земли, к которой они были навечно прикреплены, было совершенно безнадежным. В результате безденежья и неспособности вести далее хозяйство, обложенное со всех сторон налогами, платежами и монопольными правами, многие крестьяне фактически переставали обрабатывать землю и превращались в батраков, сезонных рабочих или сельских кустарей, влачивших нищенское существование. Как пишет Н.Рожков, по данным военно-конских переписей, процент безплощадных дворов, то есть падающих, погибающих крестьянских хозяйств, достиг к концу XIX столетия 30% ([107] 11, с.234). Это и была та армия лишних людей в деревне, сельских пролетариев, которая являлась неоспоримым признаком углубления кризиса коррупции в стране и которая сыграет большую роль в событиях будущей Революции и Гражданской войны. Интересно, что некоторые современные историки, например, О.Платонов, пытаются переложить ответственность за возникновение этой армии лишних людей на самих этих людей, которых он называет «босяками». Получается, что они в своем нищенском положении сами виноваты – потому что тунеядцы, «паразитические элементы», в отличие от остальной массы сельских тружеников ([93] с.135-136). При этом игнорируется тот факт, что такая же армия «босяков» появлялась накануне всех революций и социальных кризисов в мировой истории. Во время Смуты 80-тысячная армия Болотникова, состоявшая из таких же «босяков», штурмовала Москву, из них же в основном состояло и войско обоих Лжедмитриев, захватывавших царский трон (см. главу X). Такие же «босяки» составляли основную движущую силу и в ходе Французской революции, и в ходе других событий, потрясших мир. И вина в возникновении такой огромной армии лишних людей, отвергнутых и ненужных для общества, ни в коей мере не может лежать на них самих, так как это полнейший логический абсурд, а лежит на государстве и на правящей верхушке, доведшей страну и ее население до такого состояния. Надо сказать, что эта армия обнищавших крестьян, сельских пролетариев, в основной массе вовсе не была тунеядцами и «паразитирующими элементами», а работала не менее других крестьян, но подвергалась страшной эксплуатации и обману. Например, Чехов в своей повести «В овраге» (написанной в 1900 году) показал, очевидно, исходя из своих наблюдений, что сельские батраки подвергались постоянному обману – им могли вообще не заплатить за работу, а если платили, то каким-нибудь ненужным залежалым товаром, а то и фальшивыми деньгами. А между тем, по данным М.Ковалевского, в конце XIX века число сельских батраков, ежегодно покидавших свой дом в поисках заработка, составляло 5-6 миллионов человек. Их средний заработок составлял 13-14 копеек в день – то есть, если работать без выходных и если не обманет работодатель, можно было за полгода заработать 23-25 рублей – смехотворно малую сумму. Но нередко прежде чем найти работу, им надо было еще пройти порядка 1000 км пешком ([205] pp.128-130). Не меньшей эксплуатации подвергались сельские кустари, работавшие на дому, которых было около 7-8 миллионов ([205] p.539). Фактически, как признается в труде Ковалевского и в других трудах того времени, они были полностью во власти торговцев и предпринимателей, которые им назначали цену за выполняемую ими работу и нещадно их обманывали ([193] p.230). Ко всему прочему сама организация работы была очень малоэффективной, с большими простоями и транспортными издержками. Например, работа кустарей Тульской области по изготовлению самовара делилась на 6 стадий; каждый кустарь выполнял только одну из них и передавал полуфабрикат предпринимателю, который затем отвозил полуфабрикат следующему кустарю, и так 6 раз. Но предпринимателям была очень выгодна такая организация работы: им не надо было строить фабричное помещение, жилье для размещения рабочих, выполнять требования трудового законодательства и т.д. В случае кризиса или затоваривания они могли быстро свернуть все кустарные производства, бросив крестьян на произвол судьбы, еще и не заплатив им напоследок. Разумеется, неэффективная организация труда сказывалась и на заработках кустарей, к чему надо добавить безудержную жадность торговцев и предпринимателей, руководивших их работой и их нещадно обманывавших. Вот некоторые данные, приводимые в труде М.Ковалевского, которые свидетельствуют о крайне бедственном положении этой огромной категории российского населения. Средний годовой заработок ткачихи-надомницы, трудившейся по 15 часов в день и использовавшей свой дом в качестве мастерской и склада материалов и продукции, составлял на конец столетия всего лишь 12-15 рублей в год. Другие кустари зарабатывали больше, но все равно очень мало: для мужских профессий средний заработок составлял 50-70 рублей в год, для женских – 15-30 рублей ([205] pp.543-544). И это при том, что средняя заработная плата рабочих в промышленности составляла 270 рублей в год, а пропитание одного рабочего в год обходилось, по данным М.Ковалевского, в 45 рублей ([205] p.598). Таким образом, и батраки, и сельские кустари, работая не покладая рук и не разгибая спины, часто не могли заработать даже на нормальную еду для самих себя, не говоря о пропитании и прочих расходах своей семьи и выплате налогов и платежей государству. А между тем, правительство всерьез полагало, что кустарная промышленность решает для части крестьян проблему выживания и всячески ее поощряло, не замечая, что за этим скрывается худшая форма эксплуатации крестьян. Кто нибудь из читателей, знакомых с экономической теорией, может возразить: в рыночной экономике обязательно должен существовать рынок наемной рабочей силы, в том числе и в сельской местности; это нормально для любой капиталистической страны. В частности, труд батраков, то есть сельских наемных рабочих, и сегодня используется фермерскими хозяйствами на Западе. Да и кустари до сих пор не перевелись – те же матрешки и много других подобных изделий в России и за рубежом до сих пор изготавливаются такими же «кустарями». Разумеется, это так. Но в нормальной экономике таких людей – сельских пролетариев – совсем немного, примерно в 100 раз меньше, чем их было в дореволюционной России. Потому что все остальные крестьяне либо постепенно превращались в фермеров, и этому активно содействовало государство, либо находили себе работу в промышленности и других отраслях. Приведенные же выше данные по России свидетельствуют о том, что вся эта огромная масса сельских пролетариев (12-14 миллионов человек), едва зарабатывавшая себе на пропитание, была просто лишними (и вечно голодными) людьми, не нашедшими себе места в рамках сложившейся уродливой и грабительской экономики . Если сложить приведенные цифры сельских батраков и кустарей, то полученный итог (12-14 миллионов) составляет, по данным М.Ковалевского, примерно 20% от всего взрослого трудоспособного населения страны на конец XIX века ([205] p.73). Если к этому добавить еще городскую бедноту, городских низкооплачиваемых рабочих, недоучившихся студентов, а также уголовников, временно нетрудоспособных и действительных бродяг и тунеядцев по всей стране, то получим порядка 30% всего взрослого трудоспособного населения России – вот та армия лишних и обманутых государством и обществом людей, которым, как говорили классики марксизма, было совершенно нечего терять, кроме своих цепей. В этой связи необходимо сделать одно существенное замечание. С легкой руки Маркса пролетариатом стали называть рабочих, причем, преимущественно тех, которые работали на заводах и фабриках. Тем самым не только был изменен смысл слова «пролетарии», которым ранее (например, в античности) называли наиболее обездоленную часть общества, не имевшую ни имущества, ни работы, ни какого-либо источника заработка. Марксизм извратил и саму суть основной социальной проблемы, всегда стоявшей перед обществом и до Маркса, и после Маркса, и при Марксе. Он свел ее к эксплуатации фабричных рабочих «капиталистами», то есть владельцами фабрик и заводов. Между тем, именно фабричные рабочие во всех странах, особенно в России, находились в привилегированном положении, так как в силу своей организованности добивались высокой оплаты труда и других привилегий. Не говоря уже о том, что в России накануне Революции фабричные рабочие составляли всего лишь 3-4% населения. Самое удивительное, что историки и различные авторы, пишущие о России, настолько свыклись с этими постулатами Маркса, что даже не сомневаются в том, что положение всего российского населения надо мерить по этим 3-4%. Целый ряд таких авторов сегодня утверждает, что русский народ до Революции прекрасно жил и, как говорится, чуть ли не в масле катался, при этом приводит данные о зарплате фабричных рабочих и о том, сколько на эту зарплату можно было всего купить. С тем же успехом можно было бы приводить данные о доходах дворян (составлявших 1% населения) и о том, чем они питались, и судить по ним о положении русского народа. Между тем, как свидетельствует приведенные цифры, доходы действительных пролетариев (в частности, сельских батраков и кустарей), самой обездоленной и отвергнутой части общества, составлявшей около 30% населения России, были накануне Революции в 5-10 раз (!) ниже средней зарплаты фабричных рабочих. К тому же выводу, к какому нас привело изучение экономических фактов, приводит также лингвистический анализ. В польском языке слово chalupnik («халупник») имеет два значения: 1.кустарь, надомник; 2. безземельный крестьянин, батрак. А слово chalupa («халупа») на польском означает то же, что и на русском – хибара, лачуга, конура. Так что в этих польских словах (а Польша была частью Российской империи) мы видим полную характеристику описанного выше явления – огромной армии лишних, нищих и обездоленных людей. Вообще процесс словообразования в языке очень часто указывает на истинный смысл явлений. Мозги населению можно «промыть» при помощи марксизма и других модных теорий, а вот вытравить этот истинный смысл из языка почти невозможно. Что касается указанной цифры – 30%, то она подтверждается не только оценками М.Ковалевского, но и рядом других данных, ранее приводившихся. Число погибающих крестьянских хозяйств, по данным официальных переписей, как мы видели выше, тоже составляло 30%. Процент безземельных крестьян, рассчитанный по другим источникам, как указывает Н.Рожков, также составлял 30% ([107] 11, с.234). Как ни считай, получается примерно один и тот же процент (30%) лишних людей, пролетариев, «халупников», оказавшихся на грани выживания и отвергнутых обществом. Основную массу этих людей составляли обедневшие и разорившиеся крестьяне. Но даже и основная масса крестьян, крестьян-середняков, постоянно сталкивалась с вопиющей несправедливостью и обманом со стороны центральных властей, земских властей, помещиков, торговцев, с крепостническими порядками и полицейским произволом. И государство, которое, например, в Англии еще в XVI веке научилось ограждать от всего этого своих сельских тружеников (см.: [65] глава XII), в России не научилось этому и к XX веку. Поэтому стоит ли удивляться тому, что только в одном 1905 году крестьяне сожгли 2000 помещичьих имений ([107] 12, с.81), то есть около 13% всех помещичьих имений в стране – вот какими были отчаяние крестьян и их накопленная ненависть к помещикам и дворянам. Но рост крестьянского недовольства начался еще раньше. Уже в течение 1901-1903 гг. было много крестьянских восстаний, распространились поджоги усадеб и аграрный террор, с захватом помещичьих земель ([107] 11, с.323, 324). Только в Полтавской губернии в 1902 г. было сожжено 36 имений, в Харьковской – 24, на Черниговщине крестьяне приступили к дележу помещичьих земель [3]. Россия была на пороге крестьянской революции. Правительство Победоносцева и его единомышленников не было в состоянии решить эту проблему, так как оно не могло (да и не собиралось) отменить или кардинально пересмотреть реформу 19 февраля 1861 г., проведенную в интересах крупных помещиков. То немногое, что было для крестьян сделано, ничего существенно не меняло. А некоторые меры вообще не соответствовали поставленным целям. Например, планировалось, что ссуды Крестьянского банка станут средством поддержки малоземельных крестьян и увеличения их наделов. На самом деле ничего этого не случилось. Как указывает Н.Рожков, фактически крестьяне-середняки могли рассчитывать на получение лишь очень небольших ссуд; кроме того, при покупке земли крестьянами банк выделял лишь до 75% ее стоимости, остальные 25% должен был найти сам крестьянин, которому, как правило, взять их было неоткуда – а взяв у ростовщика или кулака, он попадал в новую кабалу. Кроме того, и ежегодные платежи по выкупу государственной земли, установленные Александром III для «выкупных» крестьян (6% от расчетной стоимости земли), и ежегодные платежи по взятым ссудам Крестьянского банка (7% от размера ссуды) были очень высокими и непосильными для крестьян-середняков. В других странах, где правительство заботилось о своих сельских тружениках, они были существенно ниже. Например, как отмечает Н.Рожков, согласно ирландскому аграрному закону Уингдэма начала XX века, платежи за выкупаемую фермерами землю у лэндлордов не превышали 2,75% в год ([107] 11, с.224-225; [156] p.597). Отсюда – фактическое банкротство многих российских крестьянских хозяйств, неспособных уплачивать выкупные платежи в размере 6% в год; в случае же взятия ссуды в банке, когда надо было выплачивать еще больший процент (7%), это банкротство могло произойти с еще большей вероятностью. Кроме того, начиная с 1895 г. Крестьянскому банку разрешили покупать помещичьи имения за свой счет в целях дальнейшей их перепродажи крестьянам. В результате, пишет историк, банк вместо выдачи ссуд фактически занялся земельными спекуляциями: многие имения покупались банком по очень высокой цене, выгодной для продававших их помещиков, и это способствовало резкому взлету цен на землю в конце XIX – начале XX вв., который лишь усугубил проблему крестьянского малоземелья ([107] 11, с.225). Поэтому меры, предпринятые Александром III, не могли остановить дальнейшее ухудшение положения крестьян в течение его царствования, затронувшее не только беднейшую их часть – те 30%, о которых выше говорилось, - но и подавляющую часть их среднего слоя. Одним из свидетельств тому является страшный голодомор, поразивший всю российскую деревню и буйствовавший два года подряд в 1891-1892 гг., который повторится еще не раз в последующие годы. Вообще полуголодное существование, а то и самый настоящий голод в деревне в ту эпоху стали постоянным явлением, чего не было в середине XIX века. Как указывает российский историк С.Кара-Мурза, почти половина крестьян дореволюционной России совсем не имела возможности есть мясо, даже по праздникам. По данным генерала В.Гурко, будущего главнокомандующего русской армией, в начале XX века 40% (!) крестьянских парней впервые в жизни пробовали мясо в армии ([51] с.66). Значительная часть крестьян вообще в течение года питалась одним лишь хлебом с лебедой – только так крестьяне могли рассчитывать «дотянуть» до следующего урожая и не умереть с голоду. Лев Толстой в начале XX века объехал четыре уезда Тульской губернии, обошел почти все крестьянские дворы и записал следующее: «Употребляемый почти всеми хлеб с лебедой, - с 1/3 и у некоторых с 1/2 лебеды, - хлеб черный, чернильной черноты, тяжелый и горький; хлеб этот едят все, - и дети, и беременные, и кормящие женщины, и больные… Чем дальше вглубь Богородицкого уезда и ближе к Ефремовскому, тем положение хуже и хуже… Хлеб почти у всех с лебедой. Лебеда здесь невызревшая, зеленая. Того белого ядрышка, которое обыкновенно бывает в ней, нет совсем, и потому она несъедобна. Хлеб с лебедой нельзя есть один. Если наесться одного хлеба, то вырвет. От кваса же, сделанного на муке с лебедой, люди шалеют…». Вывод, который делает великий писатель: «Народ голоден оттого, что мы слишком сыты» ([51] с.148). Как пишет Н.Рожков, во время аграрных бунтов 1905 года, охвативших значительную часть крестьян страны, когда пойманных крестьян на следствии спрашивали: «Чего вы хотели?», они единодушно отвечали: «Мы хотели и хотим есть» ([107] 12, с.80). С учетом приведенных выше данных о положении крестьян, составлявших более 85% населения страны, мнения тех авторов, которые пишут о процветании населения царской России накануне Революции, не выдерживают никакой критики. Все эти мнения основаны либо на анализе положения привилегированных групп: дворянства, интеллигенции, буржуазии, фабричных рабочих, - либо на средних данных, например, о потреблении мяса. Но это все равно, что мерить среднюю температуру по больнице: отдельные категории населения этим мясом объедались, а большинство населения, как говорится, и в глаза его не видело, а ело только хлеб с лебедой. Конечно, начавшееся при Александре III бурное развитие российской промышленности могло способствовать в будущем увеличению слоя фабричных рабочих с 3-4% до более заметного количества и соответствующему сокращению армии «лишних людей» - то есть решению основной социальной проблемы России. Однако шансы на это снижались из-за необдуманной промышленной политики правительства. Хотя, как уже говорилось, протекционизм сыграл большую роль в индустриализации страны в конце XIX в., но его применение было очень далеко от совершенства. Таможенные пошлины устанавливались не столько вследствие применения какой-то логичной и продуманной системы, сколько в результате лоббирования тех или иных отраслей, то есть фактически в результате коррупции: кто из предпринимателей или созданных ими синдикатов был влиятельнее или кто больше заплатил чиновникам, тому и предоставляли более высокие защитные тарифы. В результате получалось, что вместо стимулирования новых видов производств тарифы лишь защищали традиционные производства, а вместо поощрения сложных наукоемких изделий (например, строительства судов или производства станков) поощрялся выпуск базовых сырьевых материалов (чугуна, стали, нефти, угля и т.д.). Вообще в эффективной протекционистской системе импортный тариф должен увеличиваться по мере повышения степени обработки изделий. В России же все получилось наоборот. Как подсчитал, например, директор немецкого концерна Сименс в 1899 г., электродвигатель S-50 компании было выгоднее импортировать из Германии (пошлина в этом случае составляла 386 руб.), чем пытаться производить в России из импортированных запчастей (в этом случае импортная пошлина была уже 514 руб.), что не создавало никаких стимулов к созданию этого и других подобных производств в России([186] p.368) . Территориально система таможенных пошлин представляла собой такую же эклектику. Высокие импортные пошлины взимались только в западной (европейской) части страны, азиатская же граница почти на всем ее протяжении – по югу Средней Азии, Сибири и на Дальнем Востоке – была фактически свободна от каких-либо пошлин и сборов. В результате получалось, что, например, импорт из Китая и США в 1890-е годы в 10-15 раз превышал экспорт в эти страны - хотя ранее такого перекоса не было ([205] p.694). Отсюда видно, что значительную часть западноевропейских товаров, чтобы избежать уплаты пошлин, торговцы ввозили через Сибирь и Дальний Восток под видом китайского и американского импорта. Это резко уменьшало эффективность протекционистской системы. Процветала и обычная контрабанда через западную границу, на которую чиновники смотрели сквозь пальцы, а то и сами в ней участвовали. В итоге наживались спекулянты и коррумпированные чиновники, а эффект от применения протекционистских мер (как мер, стимулирующих производство) очень сильно снижался. Но самые большие недостатки существовали в области антимонопольной политики. Вернее, ее попросту не существовало, поскольку никакого понимания о необходимости антимонопольной политики на тот момент не было вообще. Государство своими руками создавало монополии во всех ведущих отраслях и способствовало вновь образованным синдикатам, картелям и прочим монополиям в получении выгодных казенных заказов, предоставлении государственных субсидий и ссуд, установлении высоких протекционистских тарифов и создании других льгот. Часто при этом крупные чиновники были связаны дружескими узами с директорами и владельцами крупных монополистических объединений или даже сами в них участвовали как ведущие акционеры . Именно в этот период, на рубеже XIX и XX вв., в России произошла небывалая монополизация промышленности. Например, синдикат Продамет в начале XX в. контролировал более 80% всего российского производства готовых металлических изделий, синдикат Кровля – более 50% всего выпуска листового железа, подобная же картина была в других отраслях, где были созданы Продвагон, Продуголь и другие монополистические объединения ([161] 2, p.849). В табачной отрасли был создан Табачный трест – его создали англичане, скупившие все русские табачные компании ([193] р.239). Такая политика способствовала все большей концентрации производства в промышленности, превосходившей даже тот уровень концентрации, который складывался в Западной Европе. Так, на крупных предприятиях с числом рабочих более 500 человек в России в начале XX в. работало около половины всех промышленных рабочих, такой высокий показатель в Европе был лишь в Германии, в Бельгии он составлял, например, лишь 28% ([107] 11, с.243). Как было показано во второй книге трилогии со ссылками на мнения экономических историков ([65] главы XVI и XVII), монополизация промышленности в США и Германии стала основной причиной необычайно глубокой и продолжительной депрессии в этих странах в течение 1929-1939 гг. (так называемой Великой депрессии). К подобным же последствиям неизбежно должна была привести и монополизация российской промышленности, не уступавшая по своим размерам США и Германии 1920-х годов. Как отмечают многие историки, политика уже первых российских синдикатов в 1900-х годах показала, что монополии думали не столько о развитии своего производства, сколько о своих прибылях, ради которых они прибегали к повышениям цен и сокращениям производства ([93] с.33). В некоторых отраслях, например, в сахарной, правительство само занималось тем же самым – оно учредило синдикат, регулировавший и ограничивавший производство сахара. В итоге, пишет Н.Рожков, цена сахара с 1885 г. по 1902 г. выросла на 50%, что позволяло предпринимателям получать ежегодно 70%-ую прибыль на вложенный капитал, да еще 40% от объема продаж получало само государство в виде акциза. «Капиталисты-хищники, - пишет историк, - и их классовый, также хищнический, государственный аппарат наживались на счет массового потребителя сахара» ([107] 11, с.254). Подобная же ситуация складывалась практически во всех отраслях промышленности, все более усугубляясь, и правительство никак ей не препятствовало, а даже поощряло, рассматривая концентрацию и монополизацию производства как неизбежный элемент развития капитализма. Не предпринималось никаких мер правительства и в отношении узких мест, возникавших в разных отраслях. Это также вело к упадку производства, росту цен и импорта продукции из-за рубежа. Например, как указывает английский историк М.Миллер, еще в 1893 г. Россия занимала второе место в мире по улову рыбы. Но в последующие годы начался упадок отрасли, связанный с нехваткой мощностей по переработке и хранению рыбы. В итоге страна из крупнейшего производителя превратилась в крупнейшего импортера рыбы: объем импорта рыбы достиг 5 млн. руб. в 1900 г. и 25 млн. руб. в 1913 г. ([193] pp.270-271) Похожие явления происходили и в торговле зерном – в стране не хватало элеваторов, отчего зерно было негде хранить и возникали проблемы с его сбытом после сбора урожая – от которых, прежде всего, страдали крестьяне. А правительство бездействовало ([193] pp.58-59). Кампания против крупной коррупции также велась слишком вяло, чтобы быть эффективной. Одни каналы воровства перекрывались, на смену им появлялись другие. Так, если махинации с выпусками государственных внешних займов и «грюндерство» в области железнодорожных концессий новому правительству удалось несколько умерить, то воровство на самом строительстве железных дорог даже усилилось. По подсчетам Н.Рожкова, средняя стоимость строительства железных дорог в 1899-1903 гг. резко подскочила – более чем на 60% по сравнению с предыдущими годами. Как указывает историк, это стало следствием «хищничества»: стоимость подрядных работ завышалась раза в 2 и более, стоимость рельсов – на 20-40%, нередко оплачивался «воздух», то есть никогда не выполнявшиеся работы, участки земли под строительство дороги выкупались у землевладельцев по цене, порой раз в 6 выше нормальной цены – за что чиновники получали взятки и т.д. Даже выкуп железных дорог государством у частных компаний, проводившийся по инициативе С.Витте, полагает историк, осуществлялся по сильно завышенной цене – где-то на 40% выше тех реальных расходов на их строительство, которые они понесли ([107] 11, с.256-257). Воровство на государственных заказах и подрядах в начале 1900-х гг. стало весьма распространенной практикой, чему Н.Рожков приводит множество примеров: миноноски обходились казне вдвое дороже их действительной стоимости; заготовка мяса для флота (у «своих» поставщиков) обошлась государству в 1905 г. по цене 2,2 рубля за пуд, в то время как независимые поставщики предлагали поставить мясо по цене 0,8 рубля за пуд; за перевозку военных грузов платили в 3 раза дороже нормальной цены и т.д. ([107] 11, с.258) Есть и совсем одиозные примеры воровства и коррупции. Так, петербургский градоначальник Н.Клейгельс умудрился украсть даже речной трамвай, ходивший по Неве, который с этого момента стал ходить по озеру, принадлежавшему помещику Клейгельсу. А после назначения Клейгельса украинским генерал-губернатором все убранство и мебель киевского дворца столь же благополучно перекочевали в его собственную помещичью усадьбу. Покровительствовавший Клейгельсу Николай II, узнав о «проделках» своего протеже, только развел руками и сказал: «Уж если в России так воруют, значит, мы не бедные… у нас есть что воровать!» [91]. В целом можно констатировать, что к началу 1900-х годов правительство окончательно утратило пыл к наведению порядка в государственном хозяйстве и к проявлению заботы о народных массах, какой у него был в начале царствования Александра III. Оно все более скатывалось на ту же политику, какая была в царствование Александра II – политику столоначальников, прикрывающих воровство некомпетентностью. А между тем, наряду с ростом коррупции, все более обострялись глубинные проблемы и в городе, и в деревне, что привело к революции 1905 года, о которой речь пойдет в следующей главе. В заключение следует сказать, что и финансовая стабилизация, достигнутая к концу 1890-х годов, когда был введен золотой рубль, была осуществлена во многом за счет населения – за счет введения крайне высоких акцизов на потребительские товары (например, на сахар – 40%) и пошлин на импортируемые виды продовольствия (в среднем порядка 70%). Все это тяжелым бременем ложилось на нищее население, подрывая его и без того низкую покупательную способность и обостряя его материальное положение. 17.3. Революционные движения на рубеже XIX-XX вв. Причина роста популярности социалистических учений. Как уже говорилось, революционная активность в России резко снизилась в период царствования Александра III, когда был принят ряд мер, временно улучшивших положение народных масс или, по крайней мере, создавших видимость такого улучшения. Но обострение кризиса коррупции, начавшееся в правление Николая II (1894-1917 гг.), опять привело к росту протестной и революционной активности. В этих условиях в 1898 г. была учреждена социал-демократическая партия (РСДРП, в дальнейшем расколовшаяся на партии большевиков и меньшевиков), а в 1901-1902 гг. - партия социалистов-революционеров (эсеров). Несмотря на то, что социал-демократы придерживались марксистского учения, а эсеры его не придерживались, в основе программ обеих революционных партий лежала вера в необходимость построения социализма. И это отражала ту традицию революционной мысли, которая сложилась в России в предшествующие десятилетия и которая нисколько не была связана с марксизмом. Например, Петр Чаадаев еще в 1852 г. предвидел неизбежность строительства социализма в России. «Социализм победит не потому, - писал Чаадаев, - что он прав, а потому, что не правы его противники» ([57] с.391). Другой русский мыслитель XIX века, Константин Леонтьев, в 1880 г. также писал о неизбежности строительства социализма в России: «социализм (т.е. глубокий и отчасти насильственный экономический и бытовой переворот) теперь, видимо, неотвратим»; «Я того мнения, что социализм в XX и XXI веках начнет на почве государственно-экономической играть ту же роль, которую играло христианство на почве религиозно-государственной» ([57] с.391-392). В те же годы, что и К.Леонтьев, еще один русский мыслитель, Н.Чернышевский, также разрабатывал свое учение о необходимости построения социализма в России. Таких же взглядов придерживались почти все другие русские революционеры XIX века. Хорошо известно, что во время хождения в народ в начале 1870-х годов одной из основных тем агитации крестьян со стороны землевольцев и других народников была пропаганда социализма, которая, правда, у крестьян часто встречала недоумение. Как пишет Н.Рожков, «о социализме крестьяне слушали, как слушают занятную сказку» ([107] 11, с.171). Северный рабочий союз, который был создан Обнорским и Халтуриным в 1878 г. и который был совершенно независим и по своему составу, и в своей политике от Земли и Воли, тем не менее, также ставил перед собой в качестве конечной цели построение социализма ([107] 11, с.183). В дальнейшем, в начале XX в., помимо социал-демократов и эсеров, идея социализма станет ключевой также в программах партий народных социалистов и трудовиков. Как отмечает В.Кожинов, все эти партии, боровшиеся за введение социализма и уничтожение частной собственности, «имели достаточно глубокие корни в русской истории». «В 1917 году, - продолжает историк, - эти партии получили полную возможность участвовать во всеобщих и свободных выборах в Учредительное собрание, и результат был совершенно недвусмысленным: за них проголосовали 83,6 (!) процента избирателей – 37,1 млн. из 44,4 млн. человек, принявших участие в выборах» ([57] с.393). Следовательно, социалистические идеи в начале XX в. овладели уже не только интеллигенцией, как это было ранее, а приобрели огромную популярность среди всей массы населения. Все вышеизложенное свидетельствует о том, что социалистические идеи вовсе не были насажены большевиками, как пытаются сегодня представить некоторые авторы, и вовсе не были заимствованы с Запада вместе с марксизмом, наоборот, они давно сложились на русской почве. Скорее напрашивается другой вывод – марксизм стал популярен в России именно потому, что он проповедовал социалистические идеи – идеи, которыми начиная с середины XIX в. бредило большинство русских революционеров и мыслителей. Возникает вопрос – откуда и почему в России среди прогрессивной и революционной общественности, а в дальнейшем и среди всей массы населения, появилась такая тяга к социализму? Пытаясь объяснить данный феномен, историки обычно говорят об особенной русской ментальности и ссылаются на тот факт, что в России вплоть до начала XX в. сохранилась крестьянская община – зачаток социализма в деревне, подразумевая, что она в России существовала чуть ли не с эпохи древних славян (с VI в. н.э.). В действительности, как было доказано историками еще до Революции, община возникла в деревне как массовое явление лишь в XVII веке, а до XV-XVI вв. ее в России и вовсе не существовало ([156] pp.510-512). Следовательно, дело не в каких-то славянских традициях, община была относительно новым феноменом, в том числе насаждавшимся сверху. В частности, как указывает Д.Блюм, в первые годы царствования Николая I (в основном в 1830-1831 гг.) государство насильно загнало в общину всех крестьян-единоличников по всей России, несмотря на горькие протесты многих из них, особенно богатых, и заставило общины заново переделить всю землю между крестьянами пропорционально числу душ в домах ([156] p.517). Таким образом, еще задолго до революционеров конца XIX – начала XX вв. и за 100 лет до сталинской коллективизации 1930-1932 гг. российское государство в лице одного из самых ярких и последовательных царей-государственников озадачилось идеей введения крестьянского социализма и уничтожения частной собственности в деревне. Так что – и это тоже совпадение? Но работа-то и при Николае I, и при Сталине была проведена нешуточная: загонять богатых крестьян что в общины, что в колхозы – без насилия вряд ли возможно, мы это хорошо знаем применительно к 1930-1932 гг. Нельзя же объяснить это тем, что всех государственников, патриотов и революционеров, которые в течение ста лет мучительно думали и размышляли, а также действовали во имя России и ради ее блага, поразило одинаковое помутнение разума, или они все объелись одной и той же заколдованной белены, которая их всех заставляла говорить и действовать по одной и той же заколдованной программе. К вышесказанному следует добавить, что эти меры Николая I были опять воспроизведены следующим поколением государственников, пришедших править страной при Александре III. Так, в декабре 1893 г., в бытность С.Витте главою правительства, был принят закон, которым было объявлено, что крестьянский выкуп земли отныне будет осуществляться не индивидуально, а всей общиной ([107] 11, с.227). Таким образом, этот указ уничтожал начавшееся было формирование фермеров - частных собственников среди крестьян - и опять возвращал крестьян в состояние «колхоза», и туда же, в «колхоз» возвращал уже частично выкупленные ими личные земельные наделы. Более того, мы видим, как в это же время все правительства, в особенности правительство Витте, в период с 1881 г. по 1903 г. упорно осуществляют национализацию железных дорог – то есть начинают делать то, что после 1917 г. доделают большевики, проведя полную национализацию всего и вся (что также, наряду с «колхозами», является одной из основных черт социализма). Получается, что и Александр III, и Победоносцев, и Витте объелись той же заколдованной белены, что и остальные вышеупомянутые? Как писал по этому поводу И.Солоневич, «царская Россия была… самым социалистическим государством мира… полная социализация ее большевиками является только естественным завершением старого исторического процесса» ([117] с.53-54). Если мы совершим экскурс в мировую историю и рассмотрим, в каких случаях и при каких условиях в разные эпохи вводился социализм, то придем к следующему. Россия была не единственной страной в истории, которая в XX веке ввела у себя социализм, то есть социально-экономическую систему, в которой преобладала государственная и коллективная собственность на средства производства, а торговля и рыночные отношения жестко регулировались и контролировались государством. Ранее, в VIII-IX вв. н.э., подобная же система сложилась в Византии. А в XX веке социализм существовал также в целом ряде государств: в странах Восточной Европы, Китае, странах Индокитая, на Кубе. Если повнимательнее изучить историю этих стран, то мы увидим, что почти везде введение социализма явилось реакцией на чрезвычайные обстоятельства. Византия в течение VII – начала VIII веков пережила такие массированные нашествия (со стороны персов, славян и арабов), которые вряд ли еще выпадали на долю какого-либо государства в мировой истории в доиндустриальную эпоху. Армии персов и славян, штурмовавшие Константинополь в VII в. и армии арабов, штурмовавшие его в начале VIII в., превосходили по своей численности армию Чингисхана, вторгшуюся в Китай или Хорезм в начале XIII в. Кроме того, государство пережило тяжелейший кризис коррупции, потеряло в результате нашествий 2/3 своей территории и находилось на грани полного исчезновения. Поэтому византийский социализм не был какой-то случайной акцией или прихотью отдельных византийских императоров. Он сложился как система крайних вынужденных мер, направленных на спасение государства от внешних и внутренних угроз в условиях жесточайшего кризиса коррупции и беспрецедентной внешней военной угрозы (подробнее см.: [65] глава IV). С похожими обстоятельствами было связано введение социализма и в других странах. Страны Индокитая (Вьетнам, Лаос и Камбоджа) были долгое время французскими колониями. После Второй мировой войны этим странам удалось добиться независимости. Но вьетнамским патриотам пришлось ради этого выдержать восемь лет кровопролитной войны с Францией (1946-1954 гг.), а в дальнейшем – еще и десять лет войны с США (1964-1973 гг.). В войну с США был втянут не только Вьетнам, но также Лаос и Камбоджа, которые подверглись и бомбардировкам, и прямой военной агрессии со стороны американской армии. Китаю в результате так называемых опиумных войн в середине XIX века был навязан статус колонии – сначала британо-французской колонии, затем колонии всего Запада, в которой хозяйничали западные компании и торговцы. А за этим уже в XX веке значительная часть страны пережила японскую оккупацию. И в Китае, и в странах Индокитая иностранные интервенты опирались на местную коррумпированную верхушку (олигархию), которая совместно с ними грабила, эксплуатировала и уничтожала местное население, в ее распоряжении была своя армия и полицейский аппарат. Для того чтобы побороть эти мощные силы внешней и внутренней коррупции, требовались чрезвычайные меры. Они и были найдены в лице коммунистической идеологии, пропагандировавшей полный отказ от частной собственности и подчинение личных интересов интересам государства и коллектива. Поэтому социализм в этих странах также был введен как вынужденное средство борьбы с внешними и внутренними угрозами. Подобные же причины вызвали введение социализма на Кубе, которой пришлось с оружием в руках сражаться за свою независимость от США, а затем жить в условиях постоянной американской блокады. Но разумеется, обратной стороной системы социализма во всех этих случаях, включая и Византию, был экономический застой, вызванный подавлением личной инициативы, а в ряде случаев – жестокие репрессии правящей верхушки этих стран в отношении своего населения. Однако прежде чем обвинять эти страны в коллективном помешательстве, которое заставило их ввести у себя такие режимы, необходимо разобраться в том, что послужило тому действительной причиной, а также в том, каковы были иные альтернативы для народов этих стран. Простой анализ показывает, что иных альтернатив у этих народов не было – если бы они не ввели у себя социализм и не провели тотальную коллективизацию и национализацию с формированием массовой народной армии, то они не смогли бы сохранить свою независимость и были бы опять превращены в колонии, а в худшем варианте (Византия) были бы просто истреблены. Поэтому та удивительная закономерность, о которой выше было сказано: что русские патриоты, цари-государственники и революционеры в течение 100 лет подряд, начиная с эпохи Николая I, говорили и думали о социализме как лучшем варианте для России и что они постепенно вводили элементы социализма, - вовсе не является случайностью. Во-первых, налицо была внешняя угроза: со времен начала «Большой игры» в 1815 г. Британия проявляла все большую агрессивность в отношении России, а спонсируемая ею либеральная пресса не прекращала изливать потоки русофобии. Во-вторых, в течение XIX – начала XX вв. раскручивался невиданный ранее маховик глобализации. Объемы мировой торговли за столетие выросли в несколько десятков раз, примерно в той же пропорции выросли и объемы российской внешней торговли. Неизбежным следствием этого, как и ранее во все времена и эпохи, был рост спекуляции и коррупции. В результате власть и на Западе, и в России все более прибирала к рукам олигархия, грабившая и эксплуатировавшая население, эти страны все увереннее двигались в сторону кризиса коррупции, падения нравов, роста агрессивности и милитаристских настроений, насаждавшихся правящей верхушкой. В Британии и во время Крымской войны 1854-1855 гг., и во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг., и во время русско-японской войны 1904-1905 гг., и между этими войнами не прекращался поток русофобской пропаганды в прессе и антироссийских выступлений. Кроме того, Британия сыграла важную роль в организации и развязывании Японией войны против России в 1904 г., во время войны британские военные советники находились на всех японских кораблях и сопровождали японскую сухопутную армию. Это отражало стремление Британии расчленить и ослабить Россию, которое, как будет показано далее, особенно ярко проявилось во время Революции и Гражданской войны. В Германии уже начиная с 1880-х годов все бoльшую популярность завоевывали различные партии (Пангерманский союз, Флотский союз, Немецкое колониальное общество и т.д.), которые выступали с идеей территориального передела Европы и публиковали карты, согласно которой более половины европейской России являлись немецкой территорией. Уже тогда был провозглашен лозунг: Drang nach Osten, который спустя полвека подхватит Гитлер. Внутри России действовал внутренний враг, действовавший заодно с внешними врагами, а порой и просто подкупленный ими, и это также было понятно многим патриотам. В стране хозяйничали иностранцы, им принадлежало 4/5 всей промышленности; казну разворовывали, долги государства иностранным кредиторам все росли и росли, правительство все более теряло самостоятельность и начинало пресмыкаться перед Западом. Почти все дворянство и часть интеллигенции были заражены русофобией – презрением к собственной стране и собственному народу – и с восторгом читали либеральную прессу, очерняющую Россию, русское государство и русский народ. Народ и патриоты эту «элиту» воспринимали как иностранцев, как «пятую колонну», засевшую в стране. Все чаще и само правительство, и сам царь совершали такие действия (как это было при Александре II), что революционеры и патриоты их обвиняли в предательстве и продаже Родины и называли «узурпаторской шайкой». После того унижения России и обмана и лицемерия со стороны правительства, которое произошло во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг. и Берлинского конгресса 1878 г. (см. выше), даже такой умеренный патриот как И.Аксаков воскликнул: «Не может живой народ вынести подобного эксперимента! Нельзя видеть свою Родину оплеванною!» ([93] с.105). В дальнейшем и во время русско-японской войны 1904-1905 гг., и во время Первой мировой войны патриоты также будут обвинять правительство и самого царя и его окружение в предательстве и в продаже Родины. Соответственно, всё вышеупомянутое в совокупности воспринималось патриотами и государственниками как клубок страшных угроз для России, российского государства и русской нации. В сущности, это было правильное восприятие – речь шла о гидре международной коррупции, переплетшейся с гидрой внутренней коррупции, которые уже подмяли под себя или одурманили значительную часть дворянства и интеллигенции и теперь сообща пытались задушить Российское государство, а в конечном счете – его расчленить и превратить в некий конгломерат колониальных и полуколониальных территорий. И это было сделать относительно несложно, поскольку Россия представляла собой крайне слабо заселенную территорию, со средней плотностью, составлявшей всего лишь порядка 5 человек на кв. км., в то время как в Западной Европе она составляла уже 100-200 чел./кв. км. и более. Достаточно было по России пронестись даже более слабому урагану, чем тот, который по ней пронесся в конце XVI - начале XVII века, вызвав Великую разруху и Смуту – и этот план врагов России осуществился бы сам собой, без большого труда. Потеряв часть своего населения от голодоморов и гражданских войн, утратив теперь уже и веру в справедливого царя, которая спасла Россию во время той Смуты, страна сама собой распалась бы на множество кусков и стала бы легкой добычей западных государств, жадных до военных захватов и грабежей и ищущих в них выход из своих внутренних проблем. Предотвратить этот сценарий, защитить государство от гидры внешней и внутренней коррупции, по мнению всех патриотов и государственников – от правительств Николая I и Александра III до народников, народовольцев, большевиков, меньшевиков, эсеров и трудовиков – могли только чрезвычайные меры: отказ от частной собственности вообще либо в масштабах всей страны, либо в масштабах ее подавляющего большинства (в частности, крестьянства, составлявшего 80-90% населения), в целях тотального подчинения частных общественным интересам – интересам спасения страны. В этом и состояла причина такой необыкновенной привязанности всех русских патриотов, государственников и революционеров идеям социализма. Этим же объясняется и то, что эта идея, так долго вынашиваемая, в конце концов была реализована в 1920-е – 1930-е годы, о чем далее будет сказано подробнее. Рост популярности марксизма в России с конца XIX в. во многом объясняется тем, что он также проповедовал построение социализма и коммунизма. Но были и другие черты в марксизме, привлекательные для российских революционеров. То деление общество на классы, о котором писали Маркс и Энгельс, было в России видно невооруженным классом. Правда, в России они назывались не классами, а сословиями – дворяне, крестьяне, рабочие, интеллигенция, буржуазия и т.д., но название дела не меняло. Классовый антагонизм между ними, о котором говорили марксисты, был также налицо. Таким образом, внешнее случайное сходство того, о чем писал Маркс, с российской реальностью и российским направлением революционной мысли и обусловили такую популярность этого учения – учения, которое почти во всех своих основных элементах было ложным, разработанным не на основе исторических фактов, а вопреки этим фактам, и также вопреки многим экономическим фактам и закономерностям, о которых Маркс, будучи не экономистом, а философом, часто имел довольно туманное представление (подробнее см.: [65] глава XVIII). Тем не менее, это учение сыграет огромную роль в истории России XX века. ________________________________________________________________ Подводя итоги четвертому разделу, необходимо сказать следующее. Изучение реальной, а не выдуманной истории России в XIX веке, так же как и в XVIII веке, позволяет прийти к одному и тому же печальному выводу. Те цари, которые были провозглашены правящей верхушкой «великими царями», вовсе таковыми не являлись, а были деспотами, угнетавшими народ, те же, которые были провозглашены «деспотами», как Николай I, более всего заслуживают того, чтобы быть названными великими. Те реформы, которые были названы «великими реформами», в действительности являлись антинародными и разрушительными или, в лучшем случае, ничего не значащими, реформами. Действительные же мероприятия, приведшие к укреплению Российского государства, созданию промышленности, возрождению культуры, повышению благосостояния русского народа и установлению социального мира и согласия (в период 1825-1855 гг.), остались незамеченными. Те периоды царствования, как, например, Николая I и Александра III, которые были названы «эпохами реакции» и «эпохами деспотии», в действительности характеризовались ослаблением деспотии и угнетения подавляющей массы населения, увеличением его свободы и защищенности от произвола. В то же время другие периоды, например, период царствования Александра II, который называли «эпохой либерализма», в действительности характеризовался усилением полицейского и административного террора, возврата к практике пыток и избиений в тюрьмах и к практике жесточайших наказаний (каторга и смертная казнь) за сравнительно небольшие проступки. Там, где провозглашалось «освобождение крестьян», как это было в 1861 г., в действительности не происходило никакого освобождения, и где праздновали отмену крепостного права, не было никакой его отмены. А там, где происходил действительный сдвиг в сторону уменьшения крепостного угнетения и сокращения численности крепостных, как это было в течение 1825-1855 гг., делали вид, что никаких изменений в положении крестьян не произошло. Эти печальные выводы, свидетельствующие о тотальном лицемерии и антинародной сущности правящей верхушки, управлявшей страной в течение всего XVIII века, большей части XIX века и вплоть до 1917 года, должны послужить уроком нынешнему и будущим поколениям.