JК
Красное небо :: Козлов Вильям Федорович
Страница: 162 из 219Под сундуком со старой обувью… Мамке скажи, что я… Не убьют меня немцы! Пусть не кручинится. С фронта напишу, как обустроюсь…
— Напиши… Может, я к тебе приеду, — сказал Ратмир. — Что мне одному делать в поселке?
— Добрый ты, — усмехнулся Пашка. — А нонче добрым быть нельзя. — Он повел синими глазами в сторону разбитого вокзала. — Вон что они делают, сволочи!
— На вид такие же, как все, — вспомнив про пленных летчиков, проговорил Ратмир.
— Ненавижу их! — выдохнул Пашка и даже зубами скрипнул. — Жили себе, никого не задевали, а они рано утречком на спящих… напали!
— И я ненавижу.
— Я — больше, — убежденно сказал Пашка.
Когда состав уже тронулся, он догнал вагон, на подножке которого сидели Ратмир и Володька Грошев, и сунул две банки тушенки и полбуханки черного солдатского хлеба.
— Мой паек… Отдай, Родька, матери!
Немного отстал, потом снова припустил бегом за вагоном, на ходу доставая что-то из кармана штанов.
— Это Катьке гостинец! — запыхавшись, произнес он и пихнул в руку Ратмира два больших в коричневых крошках куска серого сахара.
Таким его Ратмир навсегда и запомнил: босоногим, с торчащими надо лбом русыми кудрями, синеглазым, с румянцем во всю щеку и грустной, чуть виноватой улыбкой… А за спиной его под откосом горбатился полусгоревший пульмановский вагон с задранными в небо парами неподвижных колес…
Каково же было их удивление, когда через полчаса с крыши вагона к ним в тамбур спустился Налим.
— Напиши… Может, я к тебе приеду, — сказал Ратмир. — Что мне одному делать в поселке?
— Добрый ты, — усмехнулся Пашка. — А нонче добрым быть нельзя. — Он повел синими глазами в сторону разбитого вокзала. — Вон что они делают, сволочи!
— На вид такие же, как все, — вспомнив про пленных летчиков, проговорил Ратмир.
— Ненавижу их! — выдохнул Пашка и даже зубами скрипнул. — Жили себе, никого не задевали, а они рано утречком на спящих… напали!
— И я ненавижу.
— Я — больше, — убежденно сказал Пашка.
Когда состав уже тронулся, он догнал вагон, на подножке которого сидели Ратмир и Володька Грошев, и сунул две банки тушенки и полбуханки черного солдатского хлеба.
— Мой паек… Отдай, Родька, матери!
Немного отстал, потом снова припустил бегом за вагоном, на ходу доставая что-то из кармана штанов.
— Это Катьке гостинец! — запыхавшись, произнес он и пихнул в руку Ратмира два больших в коричневых крошках куска серого сахара.
Таким его Ратмир навсегда и запомнил: босоногим, с торчащими надо лбом русыми кудрями, синеглазым, с румянцем во всю щеку и грустной, чуть виноватой улыбкой… А за спиной его под откосом горбатился полусгоревший пульмановский вагон с задранными в небо парами неподвижных колес…
Каково же было их удивление, когда через полчаса с крыши вагона к ним в тамбур спустился Налим.