– Деточки! Дайте мне, пожалуйста, кончить работу! – просил старик. – Мне осталось сделать стежков шесть – семь, и я отдам вам свою свечку. Можете тогда играть в карты или во что хотите.
– А ты нам спой, дядя, песню! – раздался голос из повозки. – Тогда мы не будем тебя трогать!
Старик запел дрожащим голосом, стараясь воспользоваться перемирием, чтобы кончить работу. Когда он пропел первый куплет и дошел до припева, мальчики хором подтянули ему. В эту самую минуту ловко пущенный комок грязи совершенно залепил одинокое стеклышко на очках старика. Другой комок погасил свечку и свалил ее на пол.
В телеге поднялся смех еще громче прежнего.
– Идем, – сказал Моулди, – нечего нам тут стоять. Наш фургон там, в заднем конце.
Крепко держась за Моулди, я последовал за своими товарищами.
Оба они, видимо, совершенно привыкли к этому месту. Они ловко пробирались вперед, между тем как я беспрестанно натыкался на оглобли повозок, которые трудно было различить в темноте, Одна только свеча бедного старика могла сколько-нибудь освещать пространство. Все остальные огарки были окружены толпами мальчишек и взрослых, которые, присев на сыром полу и на клочках соломы, играли в карты, курили трубки и ругались самыми гадкими словами.
Наконец мы остановились.
– Стой, Смитфилд, вот наш фургон! – сказал Моулди.
Я ничего не видел, но слышал, что Моулди лезет по спицам, колеса.