Я представил, как Фредриксон мечтал об этом пароходе,как он чертил его, как шел каждое утро на поляну, чтобы его строить.
Должно быть, он занимался этим уже давно, но никому об этом не рассказывал, даже Шнырьку, и, опечалившись, я чуть слышно спросил:
– Как ты назвал пароход?
– «Морской оркестр», – ответил Фредриксон. – Так назывался сборник стихотворений моего покойного брата. Имя будет написано небесно-голубой краской.
– И это можно сделать мне, да? – прошептал Шнырек. – Это правда? Клянешься хвостом? Извини, но что, если я выкрашу весь пароход в красный цвет? Можно? Тебе это понравится?
Фредриксон кивнул:
– Только не закрась ватерлинию.
– У меня как раз есть большая банка красной краски! – радостно затараторил Шнырек. Он так волновался, что у него дрожали усы. – И маленькая банка небесно-голубой!.. Какая удача! Вот здорово! А сейчас мне надо домой, приготовить вам завтрак и прибраться в банке… – И он тут же исчез.
Я снова посмотрел на пароход и сказал Фредриксону:
– Какой ты молодец!
Тут Фредриксон разговорился. Он говорил очень много и все больше о конструкции своего парохода. Потом вытащил бумагу и ручку и стал показывать на чертеже, как будут работать колеса. Я не все понимал, но видел: Фредриксон чем-то огорчен. Кажется, у него что-то не ладилось с рулем.
Я очень ему сочувствовал, но полностью разделить его переживаний не мог – ах, вопреки всему есть несколько областей, где мой талант не проявился так, как бы хотелось.