Муха с капризами   ::   Грабовский Ян

В саду остался только Патриарх. Был он бездомен- скворцы выгнали его из скворечника - и одинок. Бесхвостый что-то там устроил, сплел какую-то интригу, словом, старейшина остался один-одинешенек. Внезапно лишиться власти, доверия, оказаться отщепенцем, никому не нужным, лишним - это очень неприятно, правда? Мне было от души жаль старика. С того времени, когда он, изгнанный из скворечника, поселился на веранде, под самым потолком - на проводе от электрического звонка, я делал все что мог, чтобы смягчить ему горечь одиночества и старости. Ибо воробушек старел, слабел с каждым днем. Он, правда, приходил ко мне. Но, сидя на столе, тяжело опирался на хвост. Ел пшенную кашу, но клевал ее как-то нехотя, без аппетита. Смотрел на меня и время от времени ронял:

"Чир! Болят у меня крылья, знаешь?"

Или:

"Мир уже не тот, что прежде! Да!"

А иногда:

"Чир! Солнце теперь уже не греет так, как во времена моей юности, правда?"

А порой чирикал грустно-грустно, словно вздыхал: "О, как одинока старость!"

С каждым днем старый воробей становился все неподвижнее, равнодушнее, скучнее. Почти не сходил со своего места под потолком. Входя на веранду, я кричал ему:

- Как дела, старина? - и насвистывал нашу воробьиную мелодию.

Он тогда отвечал мне сверху:

"Чир! Я тут! Спасибо, что не забыл меня! Но я к тебе не полечу.