На школьном дворе   ::   Сотник Юрий

Почувствовав, что гитара на этот раз его послушалась, он промурлыкал следующие строчки уже уверенней, но по-прежнему тихо, благодушно:

Все дрожат передо мной, перед Юркою,

В закоулки-переулки сразу юркают.

Чебоксаров снова сделал паузу, склоняя красивую, с длинными кудрями голову то к одному плечу, то к другому, как бы прислушиваясь к тому, что у него только сейчас получилось. Убедившись, что кое-что получилось, он вдруг воспрянул духом, ударил всеми четырьмя пальцами по струнам и, не обращая внимания на то, как звучит гитара, заорал во все горло:

Эх натура моя, ты ужасная,

Не воспитуют меня - дело ясное!

Дело ясное - безусловное

Элементом расту уголовным я.

Закончив песню, он умолк, как-то сразу скис и грустно уставился на реку.

Его сверстница Надя Волкова тоже смотрела на реку. Лицо у нее было скуластое, как у эвенки, но не смуглое, а розовое, глаза длинные, слегка раскосые, но не темные, а чисто-серые, и волосы не черные, а темно-русые. Она держала на коленях прозрачный мешочек с кедровыми орешками, грызла их и время от времени, не оборачиваясь, наделяла ими Луизу и Леню. Когда Чебоксаров умолк, она, тоже не оборачиваясь, протянула ему кулак с зажатыми в нем орешками.

- Грызи! Сам эту песню сочинил?

- Ну. А кто же еще?

- Давно?

- До отъезда Акимыча.

Надя по-прежнему смотрела на реку, щелкая орешки.

- Никто его не боится, а он - "Все дрожат передо мной, перед Юркою". Кто же это перед тобой дрожит-то?

- Дрожали некоторые.