Первый подвиг   ::   Пантелеев Алексей Иванович

В конце концов мне удалось собрать очень много материала, и мне казалось, что вся жизнь Мережанова - от детских лет до той минуты, когда он прочел в "Известиях" указ о присвоении ему звания Героя, - уже действительно собрана и лежит у меня в портфеле, в четырех потрепанных и мелко исписанных записных книжках.

Только один факт в его биографии оставался для меня загадочным. У Мережанова было очень хорошее, умное кареглазое русское лицо. Это лицо я бы не побоялся, пожалуй, назвать и красивым, если бы не безобразил его глубокий рубцеватый шрам, след пулевого ранения, тянувшийся через всю левую щеку, от уха до краешка верхней губы. Я знал, что Мережанов был одиннадцать раз ранен, но о том, что он был ранен в лицо, он никогда мне не рассказывал, и в истории его болезни, с которой я познакомился в кабинете начальника госпиталя, я тоже не нашел никакого упоминания о таком ранении.

Однажды вечером, когда мы сидели с Мережановым в саду - он в гамаке, а я возле него на пенечке, - я как бы невзначай, между делом, задал ему вопрос:

- Скажите, полковник, я давно хотел спросить: откуда у вас эта царапина на щеке?

- Где? Какая? - спросил он, потрогав щеку, и вдруг нащупал рубец, понял, о чем я спрашиваю, помрачнел и как-то слишком поспешно и даже сердито, не глядя на меня, пробормотал:

- Пустяки... Никакого отношения к вашей теме не имеет. Дело далекого прошлого...

И, опершись на палку, он выбрался из гамака и сказал:

- Идемте спать. Уже поздно.

Больше я не решался его расспрашивать. Бывает же у всякого такое, о чем неприятно и не хочется говорить. "Ничего не поделаешь", - решил я. Тем более, что через несколько дней я должен был уезжать.