JК
Пятеро в звездолёте :: Мошковский Анатолий
Страница: 116 из 173 — Если б она была, ты не говорил бы такое…
— Ребята, хватит, выйдите из рубки, — сказал Колёсников. — Первая вахта моя, потом — Толина, затем — Лены… Думаю, ты не поставишь звездолёт под удар в случае чего…
— Никогда! — заверила его Леночка. Все, кроме Колесникова, вышли из рубки, разбрелись по своим отсекам. Больше не было сказано ни слова про Землю, но искра сомнения, обронённая Жорой, все-таки разгоралась. Толя ни о чем, кроме как о Земле, не мог уже думать.
Он вспомнил отцовское лицо, голос мамы, смех Серёжи Дубова, лёгкий, скользящий шум лифта в их доме, пыхтение дворников-роботов на бульваре Открытий, аромат роз в их дворе, гул и веселье Сапфирного. Он вспоминал позеленевшие от времени зубчатые башни над морем, ласточек, огромные просторы Земли, где давно уже нет таких вот, как здесь, дикости и войн, когда тебя могут укокошить крошечным кусочком металла, сбить в полёте снарядом, прикончить каменным гонором…
Отсек теснил Толю, жал со всех сторон, давил. Ему вдруг стало очень душно — прямо нечем дышать! — он выскочил в коридор и заглянул в салон. Заглянул и замер. У стенки, в кресле, сидел Алька и, откинувшись, пристально смотрел на картину, на её подводный мерцающий зеленоватый сумрак с таинственными блёстками проплывающих рыбок… Конечно же, это была картина его прославленного отца, и космонавты"Звездолёта-100», надолго улетая, брали её в память о Земле…
Алька так вглядывался в картину, так был втянут в неё, что не заметил Толю. И Толя тихонько ушёл в свой отсек, чтоб не мешать Альке думать и вспоминать.
— Ребята, хватит, выйдите из рубки, — сказал Колёсников. — Первая вахта моя, потом — Толина, затем — Лены… Думаю, ты не поставишь звездолёт под удар в случае чего…
— Никогда! — заверила его Леночка. Все, кроме Колесникова, вышли из рубки, разбрелись по своим отсекам. Больше не было сказано ни слова про Землю, но искра сомнения, обронённая Жорой, все-таки разгоралась. Толя ни о чем, кроме как о Земле, не мог уже думать.
Он вспомнил отцовское лицо, голос мамы, смех Серёжи Дубова, лёгкий, скользящий шум лифта в их доме, пыхтение дворников-роботов на бульваре Открытий, аромат роз в их дворе, гул и веселье Сапфирного. Он вспоминал позеленевшие от времени зубчатые башни над морем, ласточек, огромные просторы Земли, где давно уже нет таких вот, как здесь, дикости и войн, когда тебя могут укокошить крошечным кусочком металла, сбить в полёте снарядом, прикончить каменным гонором…
Отсек теснил Толю, жал со всех сторон, давил. Ему вдруг стало очень душно — прямо нечем дышать! — он выскочил в коридор и заглянул в салон. Заглянул и замер. У стенки, в кресле, сидел Алька и, откинувшись, пристально смотрел на картину, на её подводный мерцающий зеленоватый сумрак с таинственными блёстками проплывающих рыбок… Конечно же, это была картина его прославленного отца, и космонавты"Звездолёта-100», надолго улетая, брали её в память о Земле…
Алька так вглядывался в картину, так был втянут в неё, что не заметил Толю. И Толя тихонько ушёл в свой отсек, чтоб не мешать Альке думать и вспоминать.