Повесть о детстве   ::   Гладков Федор Васильевич

- Да ведь, Настенька, - слабо протестовала бабушка, - семья-то у Сусиных больно несуразная: сам старик неурядистый, весь какой-то кривой и на глаз, и на стать, и на душу. Не знаешь, то ли кулаком ударит, то ли молитву сотворит. Голосок келейный, как у нищего, а руками словно норовит человека задушить. Боюсь я его, Настенька: встречусь с ним - сердце заходится. А вдруг ежели на гибель отдашь Машарку-то? Он-то ведь замучил свою старуху-то, покойницу.

Она прислонилась спиной к стене, закрыла глаза и рукой стала искать угол стола, чтобы схватиться за него. Мать бросилась к ней и заплакала.

- Матушка, чего это ты? Аль заболела? А я, окаянная, терзаю тебя...

Бабушка спокойно, едва слышно, словно по секрету, сообщила с дрожащей улыбкой:

- Кровью вся исхожу, Настенька. Яукерья-бобылка сказала: рак. И году не проживу.

Мать, рыдая, обняла бабушку, попыталась поднять, чтобы уложить на кровать. Но бабушка каким-то неуловимым движением усадила ее рядом с собой.

- Матушка, и словечком-то ты не обмолвилась! Да как же я без тебя жить-то буду? С тобой умру. Прости меня, Христа ради: сколько я тебе горя принесла!..

Не угашая страдальческой и задумчивой улыбки, бабушка погладила ее по плечу.

- Чего это ты, милая! Грех тебе так говорить: у тебя сынок. Надо его вырастить, на ноги поставить. Может, бог поможет, в люди выйдет.

Мать с ужасом в лице нетерпеливо встала и прерывающимся голосом попросила:

- Покажись мне, матушка: сама хочу знать. Лукерья-то, может, и сболтнула.