Повесть о детстве   ::   Гладков Федор Васильевич

- Васянька, вздуй ты, Христа ради, огонь-то. Не вижу ничего - не упасть бы. Вот уж бабу-то взяли - назола какая!

Это Олёнка ее сглазила... Олёнка-то, чай, только бога и молила, чтобы в нашу семью войти.

Бабушка не ворчит, а поет - не то стонет, не то причитает.

Отец растерянно бормочет:

- Тут не знай, что делается... Так ее всю узлом и свивает... Титка! Сыгней!

- Ее связать бы сейчас... - ворчит Сыгней - неженатый дядя, молодой парень. - Кликуша она. Кликуш вязать вожжами надо и шлею надеть... Надеть шлею с жеребой кобылы да уздой ее...

Отец встает с кровати и в зеленом мерцании окон расплывается жуткой тенью. Все становится нежизненным, колдовским.

Стена шевелится и шуршит очень близко, у самого уха.

Это тормошатся в щелях тараканы.

Храп деда потрясает стены, и в груди у меня все дрожит и трясется. Деда все боятся: дед - наш владыка и бог. Он - маленький и юркий, как таракан, но его холодные, серые глаза под густыми клочьями бровей остры и неотразимы.

Я не выношу его колючих глаз, этой серебряной седины, и его окрики пронизывают меня, как удары.

Черная тень отца мечется около стола. Он ловит кого-то в переднем углу и ругается.

- Куда это спички-то делись? Черти лысые! Это Семка ночью мусолит их.

На полу, на кошме, начинается возня. В зеленом полумраке волнуются шубы, оживает солома: она пенится, шелестит. Поднимаются головы, кто-то позевывает. Стекла - в искрах, и с подоконников сползает фосфорический пар

Дрринь...