Повесть о детстве   ::   Гладков Федор Васильевич

Заводилой был Кузярь или наш Сема, самый среди нас старший. Командиром был только Сема и требовал от нас безусловного послушания.

- Бог парнишек не судит: они еще не умеют грешить.

Чего с них возьмешь-то? Для бога мы - таракашки.

Эти его уверения в нашей безгрешности действовали на всех очень убедительно. А если кто-нибудь, вроде Наумки, сомневался в его суждениях, вслух этого не высказывал, а только с опаской предъявлял условия.

- А ежели это грех?

- Грех - с орех, а ядро - в ведро.

- Ну, и возьми на себя грех-то.

- Бес с тобой! Твой-то возьму.

Выступал Кузярь и, храбро расталкивая парнишек, гордо задирал голову.

- Черта с два!

Все в ужасе отступали от него и шикали.

- Это рядом с молекной-то с черным словом? Ведь, чая, зто грех непрошеный.

Кузярь дерзко бил себя в грудь.

- Этот грех - мой, а черта я сам в дураках оставлю.

Я уж с ним не раз дело имел, он всегда удирал от меня, как мышь, только хвостиком дрягал. А Семке нечего брать чужие грехи: раз артель решила грехи на всех поровну. Все равно будем скоро исповедоваться. Только, чур, об этом настоятелю ни слова.

Эти маленькие шалости достигали своей цели, - ребят выводили старухи и шипели им в затылок:

- Баловники каянные!.. Только в грех вводят. Пошли прочь отсюда и глаз не показывайте!

Однажды наше озорство нарушило весь строгий чин "великого стояния". Придумал эту проказу тот же изобретательный Кузярь. Мы решили входить в моленную по одному, по два, становиться позади старух.