Страница:
397 из 580
И телеги с санями по дороге остались.
Только шкуры одни принес... да вот кнут в руках. Ведь по сорок пудов грузили. А лошади-то ведь квелые... одры...
И корм был без спорыньи. Сам, батюшка, знаешь. А сейчас распутица.
Бабушка стояла в дверях чулана и плакала. Сыгней и Тит молча смотрели на отца, который тыкался головой в валенки деда. А дед, опустив руки, застыл на месте, потом нагнулся, вырвал кнут из рук отца и спросил деловито:
- Где телеги-то бросил?
- За тридцать верст, во Вшивке. Там я у старосты оставил... на бумаге расписались.
- А как я разделаюсь с Митрием-то Степанычем, а?
Как я в глаза ему глядеть буду? Скидай полушубок!
Отец с искаженным от горя лицом, изнуренный, похудевший, встал, сорвал с себя полушубок и бросил его на кровать.
- Ложись! На пол!.. - глухо, с холодной беспощадностью приказал дед.
- Батюшка!.. - надорванно запротестовал отец и попятился от него.
Бабушка протянула руки к деду.
- О-оте-ец!.. Прости его, Христа ради!.. Али беды не было? О-оте-ец!
Мать упала в ноги деду и тоже зарыдала:
- Батюшка, помилуй! Не со зла ведь. Погляди на него - лица на нем нет. Али ему не горько? С чем его послали-то? На себе, что ли, он телеги-то повез бы? Пожалей его, батюшка!
А дед не обращал на них внимания и щелкал кнутом по полу.
- Ложись! Кому говорю? Приплелся, а рожа пьяная.
У отца дрожала борода. Он пятился назад и бормотал, задыхаясь:
- Грех тебе, батюшка.
|< Пред. 395 396 397 398 399 След. >|