Повесть о детстве   ::   Гладков Федор Васильевич

Мне очень она нравилась своей печалью в лице и добрым, нежным голосом. Клевета Кузяря разозлила меня не во время его рассказа (я слушал его разинув рот), а в тот момент, когда он нагло хотел наскочить на меня. Я прижал его к стенке своим решением пойти вместе

с ним к Лущонке, Он опешил, но самолюбие взяло верх, и он вызывающе крикнул:

- Пойдем! Ты, Наумка, свидетель.

Он пошел решительно и смело. Но у самой избушки остановился и с кривою усмешкой заявил:

- Не пойду. Она - ведьма: у нее - нечистая сила. Пропадешь ни за что.

Я не мог перенести этого вероломства и схватил его за грудки.

- Ты - врун, охальник. Не забудь, как я тебя тузил за тетю Машу. И трус ты: стыдно на глаза попасть баушке Лукерье. А я пойду.

Он рванулся от меня, но я так крепко вцепился в его рубашку, что разорвал ее до самого пупка. Впервые я увидел его униженным и жалким. Он растерянно посмотрел на рубашку, на голое свое тело и тихо заплакал.

- Ведь у меня одна она, чистая рубашка-то...

Я еще кипятился:

- А ты не охаль людей. Вот и нарвался.

Он сел на траву и с застывшими глазами, полными слез, раскачивался и бормотал:

- Да я ведь нарочно... Аль я вправду болтал? А ты меня за грудки... мне сейчас и домой не показывайся: мамка без памяти упадет.

- А зачем врал? - уже с участием упрекнул я его. - Ты же сам сказал: ежели не поверю - драка будет.

Мне стало жалко его, и я стоял перед ним сконфуженный и виноватый. Наумка стоял поодаль и улыбался.