Повесть о детстве   ::   Гладков Федор Васильевич

Он поддерживал обеими руками икону на груди, а бабушка плакала. Мы все трое - отец, мать и я - одновременно истово крестились и падали на землю. Потом подошли к иконе и поцеловали ее. Мать здесь же взяла горсть земли и завязала ее в платок. Все молча, неподвижно, молитвенно постояли, склонив головы.

- Ну, трогайте!.. Час добрый!.. - пронзительно крикнул дедушка. Прощай, Васянька!.. Не забывай, чего я наказывал...

Отец обнял поочередно и деда, и бабушку, и братьев, и Катю, и Машу, и они поцеловались три раза крест-накрест. Мать долго не отрывалась и от бабушки, и от Кати, и от Маши и плакала навзрыд. Катя крепко обняла меня и прижала к себе, и я впервые увидел, как она подурнела от слез. Маша долго не выпускала меня из рук и шептала:

- Не забудешь меня? Не забудешь? А баушку Наталью уже забыл, чай?

- Я ее никогда не забуду...

Сыгней схватил меня за руки, потянул за собою и, посмеиваясь, кричал:

- Не пущу! Домой воротимся. Пускай отец с матерью одни уезжают.

Паруша легко вскинула меня к своему лицу, поцеловала и, опустив на землю, растроганно пробасила:

- Ну, лети вольготно, голубь перелетный!.. Береги крылышки-то!..

Тит и Сема простились как-то сконфуженно и неловко.

Далеко по полю бежал к нам Кузярь и махал рукой. Но когда возы тронулись и мы с отцом и матерью пошли вслед за ними, Кузярь остановился как вкопанный и растерянно посмотрел нам вслед. Потом повернулся и так же быстро побежал обратно, болтая головой из стороны в сторону.