Онсидел высокий, угловатый, с искаженным лицом, в помятом модном костюме, спутанные волосы падали ему на лоб, в больших черных глазах его давно потух вызывающий блеск.
— Да, рядом с вами не было уже отца, — с неподдельной горечью продолжал Зотов. — Но у вас были его письма, надо сказать, замечательные письма. Я тут обратил внимание на одно место. — Он надел очки и, вынув из пачки исписанную страницу, не спеша прочел отчеркнутые красным карандашом строки: — «…Помни, сынок, мы ведем сейчас страшный, смертельный бой, ведем его за Родину, за светлое будущее, за счастье и свободу. А мое будущее — это ты, ближе и дороже нет у меня теперь человека. Я хочу видеть тебя здоровым и счастливым. Учись, сынок, учись хорошо, будь смелым, правдивым и сильным. Я хочу рассказать тебе…» Дальше идет один поучительный боевой эпизод, — сказал Зотов, откладывая письмо в сторону и снимая очки. — Вот что завещал вам отец.
Он посмотрел на Горелова. Тот сидел сгорбившись, низко опустив голову.
Сергей слушал и думал о том, как сложна жизнь, как порой нелегко выбрать в ней прямой и ясный путь, и еще думал он, как много надо знать, самому пережить и передумать, чтобы вот так, как Зотов, разговаривать с людьми, уметь заглянуть им в душу.
— Нам все-таки необходимо знать, Горелов, что за девушка была с вами в машине, — тихо, но твердо произнес Зотов.
— Она ничего не знает, она не причастна к делу, — ответил Горелов, не поднимая головы.