JК
Дело о старинном портрете :: Врублевская Катерина
Страница: 127 из 345Вероятно, не следовало говорить об этой книге с незнакомым человеком — вдруг он агент, живущий за границей, который поставлен ловить вот таких бойких на язык дамочек? — но я решила довериться своей интуиции и продолжила:
— Помните, как Жюли сказала Верочке: «Умри, но не давай поцелуя без любви!» Ах, я просто плакала от умиления!
— Прелестно! А еще вот это помните? — И Засекин-Батайский продекламировал: — «Ты видела в зале, как горят щеки, как блистают глаза; ты видела, они уходили, они приходили; они уходили — это я увлекала их, здесь комната каждого и каждой — мой приют, в них мои тайны ненарушимы, занавесы дверей, роскошные ковры, поглощающие звук, там тишина, там тайна; они возвращались — это я возвращала их из царства моих тайн на легкое веселье. Здесь царствую я…» И эти прекрасные строки запрещены цензурой, а их автор — государственный преступник. Кстати, в моей небольшой библиотеке имеется томик, если хотите, могу одолжить. Перечитаете на досуге. Этот роман — редкость в России.
— Спасибо, мне пока не до чтения — хлопот много, да и собираться надо. Скажите, а вы были знакомы с Чернышевским?
— К сожалению, нет. Когда я приехал из Пензы учиться в Санкт-Петербург, писатель уже был осужден и приговорен к каторге. А ведь он был властителем дум!
— Кирилл Игоревич, вы так и не рассказали, почему вы не посещали Россию все эти годы. Были какие-то особые причины?
Страх, дорогая Полина, страх… Ведь я по своей глупости и несмышлености стал членом общества «Ад» — весьма красноречивое название. Идея свободы вскружила мне голову. В кружке, которым руководил мой земляк Ишутин, разрабатывался план убийства царя. Воображали себя, по меньшей мере, декабристами: «Читал свои Ноэли Пушкин, меланхолический Якушкин, казалось, молча обнажал цареубийственный кинжал…» А потом Каракозов стрелял в Александра Второго, и вот тогда я испугался. С меня слетел весь романтический флер свободомыслия. Общество было разгромлено, Ишутин арестован, Каракозов сдался сам. Кстати, они состояли в родстве — кузены. А я бежал за границу, хотя никакого обвинения мне предъявлено не было.
— Помните, как Жюли сказала Верочке: «Умри, но не давай поцелуя без любви!» Ах, я просто плакала от умиления!
— Прелестно! А еще вот это помните? — И Засекин-Батайский продекламировал: — «Ты видела в зале, как горят щеки, как блистают глаза; ты видела, они уходили, они приходили; они уходили — это я увлекала их, здесь комната каждого и каждой — мой приют, в них мои тайны ненарушимы, занавесы дверей, роскошные ковры, поглощающие звук, там тишина, там тайна; они возвращались — это я возвращала их из царства моих тайн на легкое веселье. Здесь царствую я…» И эти прекрасные строки запрещены цензурой, а их автор — государственный преступник. Кстати, в моей небольшой библиотеке имеется томик, если хотите, могу одолжить. Перечитаете на досуге. Этот роман — редкость в России.
— Спасибо, мне пока не до чтения — хлопот много, да и собираться надо. Скажите, а вы были знакомы с Чернышевским?
— К сожалению, нет. Когда я приехал из Пензы учиться в Санкт-Петербург, писатель уже был осужден и приговорен к каторге. А ведь он был властителем дум!
— Кирилл Игоревич, вы так и не рассказали, почему вы не посещали Россию все эти годы. Были какие-то особые причины?
Страх, дорогая Полина, страх… Ведь я по своей глупости и несмышлености стал членом общества «Ад» — весьма красноречивое название. Идея свободы вскружила мне голову. В кружке, которым руководил мой земляк Ишутин, разрабатывался план убийства царя. Воображали себя, по меньшей мере, декабристами: «Читал свои Ноэли Пушкин, меланхолический Якушкин, казалось, молча обнажал цареубийственный кинжал…» А потом Каракозов стрелял в Александра Второго, и вот тогда я испугался. С меня слетел весь романтический флер свободомыслия. Общество было разгромлено, Ишутин арестован, Каракозов сдался сам. Кстати, они состояли в родстве — кузены. А я бежал за границу, хотя никакого обвинения мне предъявлено не было.