Зеленый шум (Сборник)   ::   Пришвин Михаил

Обе птицы о чем-то советуются: одна бежит прямо в лес, а другая - вперед по тропе и оглядывается на нас, будто зовет куда-то. Мы остановимся - она остановится, мы идем - и она катится впереди нас по тропе, как волшебный колобок. Так она выводит нас на полянку, покрытую травой и березками, похожими на яблони, останавливается, оглядывает нас, кивает головой и исчезает в траве. Обманула, завела нас на какую-то волшебную полянку с настоящей, как и у нас, травой и с яблонями и исчезла.

- Вот она, смотри, вон там пробирается, - смеется Василий.

Я присматриваюсь и вижу, как за убегающей птицей остается след шевелящейся травы.

- Назад бежит, к деткам. Нельзя стрелять. Грех!

Если бы не лопарь, я бы убил куропатку и не подумал бы о ее детях. Ведь законы, охраняющие дичь, действуют там, где она переводится; их издают не из сострадания к птицам. Откуда у этого дикаря сознание греха? Или так уж заложена в самом человеке жалость к птенцам?

Под свист комаров я раздумываю о своем охотничьем инстинкте, а на оленью тропу время от времени выбегают птицы, иногда с большими семьями. Раз даже выскочила из-под елового шатра с гнезда глухарка, встрепанная, растерянная, села в десяти шагах от нас и смотрит как ни в чем не бывало, будто большая курица.

- Ну, убей! Что же, убей! - показывает мне на нее Василий.

- Так грех, у ней дети...

- Ничего, что ж грех... бывает, и так пройдет: убил и убил.

Лес становится реже и реже, деревья ниже. Мы вступаем в новый круг дантова Ада.

Сзади нас остается тайбола - лесной переход, а впереди - тундра.