JК
А внизу была земля :: Анфиногенов Артем Захарович
Страница: 225 из 309- Конон-Рыжий разведку делал, говорит, рядом, одни девчата...
Борис насторожился.
О своем близком соседстве трофбат заявил песенкой.
Баянист уловил мелодию на слух, и по вечерам, после ужина, страдал над нею. "Татьяна, помнишь дни золотые", - начиналась песенка. Не зная ни Татьяны, ни золотых с ней деньков, Силаев под эти слова и напев уносился в прошлое, в свой родной город, где была школа имени Сергея Мироновича Кирова, компания Жени Столярова, поздние, за полночь, возвращения, недовольства и тревоги мамы... Либо рисовались ему те лазурные времена, которые наступят, когда все снова будет как до войны, но он-то будет другим, самостоятельным, ни. от кого не зависящим...
Конон-Рыжий провел его в трофбат одним из первых; девичье лицо в дверях, приветливо распахнутых, - на него в сумерках сеней обращенное лицо Раисы встало перед ним. И то, как смутила, обескуражила его в тот момент, когда он ее увидел, одна подробность, - чубчик из-под кубанки, сдвинутой на затылок, кем-то присоветованный, подпаленный завиток волос, лихо загнутый... Они отвлекали его, мешали, тихий мамин укор слышался ему (предостережение; ведь еще ничего не было); он заметил на щеке Раисы шрамчик; розоватый сверстник его миусской царапины, но не размашистый, пощадивший милое лицо... Предчувствие какой-то перемены, каких-то новых отношений шевельнулось в нем... кубанка, нелепый чубчик для него исчезли.
Не сегодня-завтра задождит, думал Силаев, наблюдая, как перестраивается "восьмерка".
Борис насторожился.
О своем близком соседстве трофбат заявил песенкой.
Баянист уловил мелодию на слух, и по вечерам, после ужина, страдал над нею. "Татьяна, помнишь дни золотые", - начиналась песенка. Не зная ни Татьяны, ни золотых с ней деньков, Силаев под эти слова и напев уносился в прошлое, в свой родной город, где была школа имени Сергея Мироновича Кирова, компания Жени Столярова, поздние, за полночь, возвращения, недовольства и тревоги мамы... Либо рисовались ему те лазурные времена, которые наступят, когда все снова будет как до войны, но он-то будет другим, самостоятельным, ни. от кого не зависящим...
Конон-Рыжий провел его в трофбат одним из первых; девичье лицо в дверях, приветливо распахнутых, - на него в сумерках сеней обращенное лицо Раисы встало перед ним. И то, как смутила, обескуражила его в тот момент, когда он ее увидел, одна подробность, - чубчик из-под кубанки, сдвинутой на затылок, кем-то присоветованный, подпаленный завиток волос, лихо загнутый... Они отвлекали его, мешали, тихий мамин укор слышался ему (предостережение; ведь еще ничего не было); он заметил на щеке Раисы шрамчик; розоватый сверстник его миусской царапины, но не размашистый, пощадивший милое лицо... Предчувствие какой-то перемены, каких-то новых отношений шевельнулось в нем... кубанка, нелепый чубчик для него исчезли.
Не сегодня-завтра задождит, думал Силаев, наблюдая, как перестраивается "восьмерка".