JК
Блокада (Книга 1) :: Чаковский Александр
Страница: 225 из 462Стоя перед огромным зеркалом в своей напоминавшей дамский будуар спальне, он мысленно произносил слова, которым завтра же вечером предстоит появиться на страницах всей мировой прессы, рядом с его портретом.
Было приятно, радостно предвкушать это. Чтобы придать своим чувствам особую остроту, Риббентроп стал воспроизводить в памяти наиболее унизительные для себя эпизоды во время своих встреч с Молотовым. Как он страдал, как мучился оттого, что не мог, не имел права сказать этому человеку в пенсне, какое будущее ожидает его уже обреченную страну, объявить ей смертный приговор!
Риббентроп ненавидел эту страну - ее необъятные пространства, равные десяткам Германий, ее таинственные, непроходимые леса, ее людей, уверенных в своей силе, которым он должен был льстиво улыбаться во время своего визита в Москву...
И то, что теперь именно ему, Риббентропу, предстояло совершить исторического значения акт - объявить советскому послу, что война уже началась и нет такой силы, которая могла бы остановить лавину немецких войск, - делало его счастливым. Он предвкушал ту роль, которую ему предстояло сыграть на сцене истории.
И все же... к этому чувству радости, гордости и злорадства примешивалось и нечто совсем иное - страх.
Страх был свойствен отнюдь не только одному Риббентропу. Многие из нацистской партийной и военной верхушки испытывали страх перед будущим. Подобно Риббентропу, эти люди гнали от себя это чувство, глушили его воспоминаниями о прошлых победах, мыслями о непобедимости немецкой армии, об исторической миссии Германии. Но страх никогда не исчезал окончательно из их сознания.
Было приятно, радостно предвкушать это. Чтобы придать своим чувствам особую остроту, Риббентроп стал воспроизводить в памяти наиболее унизительные для себя эпизоды во время своих встреч с Молотовым. Как он страдал, как мучился оттого, что не мог, не имел права сказать этому человеку в пенсне, какое будущее ожидает его уже обреченную страну, объявить ей смертный приговор!
Риббентроп ненавидел эту страну - ее необъятные пространства, равные десяткам Германий, ее таинственные, непроходимые леса, ее людей, уверенных в своей силе, которым он должен был льстиво улыбаться во время своего визита в Москву...
И то, что теперь именно ему, Риббентропу, предстояло совершить исторического значения акт - объявить советскому послу, что война уже началась и нет такой силы, которая могла бы остановить лавину немецких войск, - делало его счастливым. Он предвкушал ту роль, которую ему предстояло сыграть на сцене истории.
И все же... к этому чувству радости, гордости и злорадства примешивалось и нечто совсем иное - страх.
Страх был свойствен отнюдь не только одному Риббентропу. Многие из нацистской партийной и военной верхушки испытывали страх перед будущим. Подобно Риббентропу, эти люди гнали от себя это чувство, глушили его воспоминаниями о прошлых победах, мыслями о непобедимости немецкой армии, об исторической миссии Германии. Но страх никогда не исчезал окончательно из их сознания.