JК
Блокада (Книга 2) :: Чаковский Александр
Страница: 380 из 415Он понимал, что делается сейчас в душе старого архитектора, чей путь так неожиданно скрестился с его собственным.
Он, как всегда, когда видел Валицкого, с болью подумал о Вере и с удивлением отметил, что не испытывает никакой неприязни к отцу Анатолия.
Больше того, Королев почувствовал, что судьба Веры теперь не разъединяет, но каким-то образом объединяет их.
Он выпустил руку Валицкого и тихо сказал:
- Кланяйся там Питеру... Все за него сражаемся. И не горюй, не в Ташкент едешь, Ленинград - тот же фронт.
...На следующий день Валицкий снова оказался в Ленинграде.
Полуторка довезла Федора Васильевича до улицы Стачек, откуда ему предстояло добираться до дома уже городским транспортом.
С трудом перекинув ноги через борт автомашины, Валицкий тяжело спрыгнул на мостовую. Красноармеец-попутчик протянул ему сверху небольшой чемодан и шинель, сказал: "В добрый путь, папаша!" - и помахал на прощание рукой.
Полуторка уже уехала, а Валицкий, высокий, неуклюжий, странно выглядевший в армейской пилотке, из-под которой выбивались седые волосы, в гимнастерке, едва доходившей ему до бедер, держа в одной руке потертый чемоданчик из крокодиловой кожи, сохранившийся у него еще с дореволюционных времен, в другой - помятую шинель, все еще растерянно стоял посреди мостовой.
Он очень давно не бывал в этом далеком, окраинном районе Ленинграда и теперь озирался, стараясь определить, где находится трамвайная остановка.
Он, как всегда, когда видел Валицкого, с болью подумал о Вере и с удивлением отметил, что не испытывает никакой неприязни к отцу Анатолия.
Больше того, Королев почувствовал, что судьба Веры теперь не разъединяет, но каким-то образом объединяет их.
Он выпустил руку Валицкого и тихо сказал:
- Кланяйся там Питеру... Все за него сражаемся. И не горюй, не в Ташкент едешь, Ленинград - тот же фронт.
...На следующий день Валицкий снова оказался в Ленинграде.
Полуторка довезла Федора Васильевича до улицы Стачек, откуда ему предстояло добираться до дома уже городским транспортом.
С трудом перекинув ноги через борт автомашины, Валицкий тяжело спрыгнул на мостовую. Красноармеец-попутчик протянул ему сверху небольшой чемодан и шинель, сказал: "В добрый путь, папаша!" - и помахал на прощание рукой.
Полуторка уже уехала, а Валицкий, высокий, неуклюжий, странно выглядевший в армейской пилотке, из-под которой выбивались седые волосы, в гимнастерке, едва доходившей ему до бедер, держа в одной руке потертый чемоданчик из крокодиловой кожи, сохранившийся у него еще с дореволюционных времен, в другой - помятую шинель, все еще растерянно стоял посреди мостовой.
Он очень давно не бывал в этом далеком, окраинном районе Ленинграда и теперь озирался, стараясь определить, где находится трамвайная остановка.