Блокада (Книга 4)   ::   Чаковский Александр

Говоря это, Андрей Григорьевич многозначительно посмотрел на меня, как бы предостерегая от необдуманного ответа. Но он зря беспокоился: мой разговор с Суровцевым не имел отношения к побегу. А может быть, имел?.. Может быть, те случайно вырвавшиеся у меня жестокие слова: "Что вы можете знать, лежа на госпитальной койке!" - и сыграли решающую роль?..

- Нет, - ответила я, - о своем намерении уйти Суровцев мне ничего не говорил. Но я убеждена, что сбежать из госпиталя он мог только на фронт. А Савельев, очевидно, - к себе на завод. Это можно легко проверить.

- Хорошо, - буркнул Осьминин, - вы свободны. - И когда я была уже на пороге, спросил: - Э-э... как здоровье вашей матушки?

Эта фраза, как бы неожиданно вынырнувшая из старого, мирного, даже дореволюционного, давно забытого лексикона, показалась мне какой-то странной, не имеющей отношения на ко мне, ни к маме и вообще ни к чему, происходившему сейчас в Ленинграде.

Я растерянно ответила:

- Как у всех.

- Д-да... - задумчиво произнес Осьминин и побарабанил пальцами по столу. - Дистрофия? Ослабление сердечной деятельности?.. - И, не дожидаясь ответа, объявил: - Я распоряжусь, чтобы вам разрешали отлучаться и навещать мать. Не часто, конечно... А по поводу тех двух придется докладывать по начальству.

- Зачем? - резко спросила я. - Чтобы их нашли и наказали? Суровцев ушел на фронт, я ручаюсь за это. Какой же мерой будут измерять его вину?

- Философия! - недовольно откликнулся Осьминин.