Бухенвальдский набат   ::   Смирнов Игорь

Хотя это почти невероятно, как невероятно предположить, что кто-то убежал…

Наконец, в громкоговорителе, установленном на башне центральных ворот, прохрипела команда разойтись. Лагерный оркестр — прекрасный оркестр из лучших музыкантов Европы, гордость Бухенвальда — заиграл бравурный марш, и длинные вереницы узников потекли с аппельплаца к блокам. Хочется скорей в тепло, к своей миске брюквенной баланды, а ноги не идут. Но как мне ни трудно, а вот этому полосатику еще хуже. Хромает, нога обмотана тряпками. Видно, что каждый шаг приносит ему страданье. На спине его белеет в сумерках флюгпункт. Значит, штрафник. Что-то знакомое — в развороте ли плеч, в посадке ли головы-привлекает мое внимание. Нагоняю, заглядываю в лицо. Валентин? Нет, не он, вместо лица торчат только острые скулы.

— Иван Иванович, вы?

— Все-таки ты, Валентин? . — Я.

— Что с тобой?

На худой шее его дернулся кадык, проталкивая тяжелый ком.

— Штейнбрух!

Штейнбрух? Все говорят, что это — самое страшное место в Бухенвальде.

— Где ты живешь?

— На 41-м. Флигель А.

— На 41-м? Как же мы не встретились?

— Нас с Яковом перевели через несколько дней. Я не знал, что вы на 41-м.

— А где Яков?

— Он на 44-м.

— Боже мой, здесь можно жить рядом и потерять друг друга!

Отогревшись в бараке, поудобнее устроив больную ногу, Валентин рассказывает мне:

— Штеййбрух — это за казармами эсэсовцев. Глубокая известковая яма под скалой. —Там paбoтают штрафники.