Царская Россия во время мировой войны   ::   Палеолог Морис Жорж

Я размышляю о словах, которые мне вчера сказал император и которые лишний раз запечатлевают в моем воспоминании прекрасную нравственную решимость, не покидавшую его с начала войны. Его сознание своего долга поистине так высоко и полно, как это только возможно, потому что оно беспрерывно поддерживается, оживляется и освещается в нем религиозным чувством. В остальном, — я хочу сказать: в положительном знании и в практическом проявлении верховной власти, — он явно не на высоте своего положения. Я спешу прибавить, что никого не достало бы для подобной обязанности, потому что она ultra vires, свыше человеческих сил. Соответствует ли еще самодержавие характеру русского народа, это — проблема, относительно которой крупнейшие умы колеблются высказываться; но что не оставляет сомнения, это — что оно несовместимо с земельным протяжением России, с разнообразием ее племен, с развитием ее экономического могущества. По сравнению с современной империей, в которой насчитывается не менее ста восьмидесяти миллионов населения, распределенного на двадцати двух миллионах квадратных километров, что представляла собою Россия Ивана Грозного и Петра Великого, Екатерины II, даже Николая I? Чтобы руководить государством, которое стало таким громадным, чтобы повелевать всеми двигателями и колесами этой исполинской системы, чтобы объединить и употребить в дело элементы настолько сложные, разнообразные и противоположные, необходим был бы, по крайней мере, гений Наполеона. Каковы бы ни были внутренние достоинства самодержавного царизма, это — географический анахронизм.

Воскресенье, 17 января.