Девятый том   ::   Петрушевская Людмила Стефановна

Эти стриженые головы, прокуренные морды, эти лапы в цыпках, привыкшие к кулачным боям, почему-то читали и писали подбешеным руководством Саныча. Учились произносить слова без мата. Излагали его мнение в своих сочинениях. Мало того, записывали за ним своим куриным почерком. Потели отвечали:

— Это когда… Значит… Он родился -

— Родился.

— Ну это! (взгляд в робкий зрительный зал, призывное задирание подбородка) В это, тысяча восемьсот…

— Само собой — не в тысяча семьсот же, ха! (Класс, дружно: гы!)

— …шестьдесят восьмом году!

— Ну! Не может быть! Облегчение. Дата написания романа «Мать» -

— Ну это… девятьсот…

— Идешь на твердую тройку, думай!

— …пятом!

— Садись два. Серяков!

— Седьмом!

— Годится. Иди отвечай.

— (Двоечник, скорбно.) Сан Саныч… Я учил…

— Еще поучишь. Будешь Конева подсказывать, получишь тоже Два.

Это была азартная игра.

Странно, но я попалась на крючок довольно быстро. Меня задел его пренебрежительный тон. Я все то, что он нам преподавал, давно прочла. Роман «Мать» мне смутно не нравился, я ненавидела горьковские большие вещи, всех этих Климов Самгиных, Фому Гордеева, Зыковых, я любила его «Детство», «В людях», даже цыганские сказки, а «Море — смеялось» меня как-то задевало. Мне, с одной стороны, казалось, что так писать нельзя, а с другой — вроде бы открывались какие-то невиданные перспективы. Как бы вообще возможность писать, ни много ни мало.