JК
Девятый том :: Петрушевская Людмила Стефановна
Страница: 85 из 360Японец озабоченно и тоскливо глядел себе в колени на фотографию Шуры на пропуске, а я следила за Ефремовым, чей профиль выражал безжалостность.
В заключение Ефремов объяснил мне ситуацию:
— Да они тут вечно ждут, подсаживаются за чужой столик, к банкету какому-нибудь. Противно.
— А что бы я без него делала тут, — возразила я, и совершенно справедливо.
Внезапно Ефремов развеселился:
— А вот она возьмет и все вставит в пьесу, вот увидите.
— Да что вы, Олег Николаевич, — ответила я.
По дороге на выход, у дверей, Ефремова остановило еще одно лицо, теперь уже женского пола. Покачиваясь и шевеля плечами, полузакрыв от ужаса глаза, красавица еле слышно что-то бормотала.
— Я уезжаю пятого, — вежливо, но с интересом отвечал Ефремов.
В дверях, пропуская меня вперед, он отметил:
— Пользуюсь успехом.
Ну я и назвала в результате пьесу «Брачная ночь, или Тридцать седьмое мая».
4 сентября 1989 года
Театр конца нашего века
Прошли времена Арбенина-Мордвинова, мрачного пожилого красавца с нарисованными бровями, когда сюжет понимался зрителями как драма интересного кавалера предпенсионного возраста, «взявшего моложе себя». Так сказать, Отелло-Не-Негр, не расовая ревность, но возрастная.
Все это кончилось. Как-то невдомек было никому, что Лермонтов ушел двадцати семи лет, и для него стариком был уже сорокалетний морж в усах, а ровесницей зрелая женщина осьмнадцати годов, юный, сильный тигр, не желающий умирать.
В заключение Ефремов объяснил мне ситуацию:
— Да они тут вечно ждут, подсаживаются за чужой столик, к банкету какому-нибудь. Противно.
— А что бы я без него делала тут, — возразила я, и совершенно справедливо.
Внезапно Ефремов развеселился:
— А вот она возьмет и все вставит в пьесу, вот увидите.
— Да что вы, Олег Николаевич, — ответила я.
По дороге на выход, у дверей, Ефремова остановило еще одно лицо, теперь уже женского пола. Покачиваясь и шевеля плечами, полузакрыв от ужаса глаза, красавица еле слышно что-то бормотала.
— Я уезжаю пятого, — вежливо, но с интересом отвечал Ефремов.
В дверях, пропуская меня вперед, он отметил:
— Пользуюсь успехом.
Ну я и назвала в результате пьесу «Брачная ночь, или Тридцать седьмое мая».
4 сентября 1989 года
Театр конца нашего века
Прошли времена Арбенина-Мордвинова, мрачного пожилого красавца с нарисованными бровями, когда сюжет понимался зрителями как драма интересного кавалера предпенсионного возраста, «взявшего моложе себя». Так сказать, Отелло-Не-Негр, не расовая ревность, но возрастная.
Все это кончилось. Как-то невдомек было никому, что Лермонтов ушел двадцати семи лет, и для него стариком был уже сорокалетний морж в усах, а ровесницей зрелая женщина осьмнадцати годов, юный, сильный тигр, не желающий умирать.