JК
Эдуард Мане :: Перрюшо Анри
Страница: 73 из 87Мане тотчас же сочиняет другой плакат: «Andar in gondola?» («Покатаемся в гондоле?») Новая улыбка — по ту сторону канала дали очевидное согласие. Мане хватает итальянский словарь и со всех ног мчится за дверь...
Возвращается он с вытянутой физиономией: вместо красавицы, которую обещало сияющее личико, он увидел — кого? — жалкую калеку с искривленным телом.
Часть вторая. Салон императора (1854-1863)
I. Мальчик с вишнями
Все было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
Лев Толстой
Но отнюдь не одни итальянки занимали Мане во время путешествия. Где бы он ни был, он никогда не забывал — с карандашом или кистью в руке — вопрошать творения великих мастеров живописи: и тех, кто его восхищал, и тех, кого ценил меньше. «Станцы» Рафаэля в Ватикане, фрески Фра Анжелико в Сан-Марко, Гирландайо в церкви Санта-Мария Новелла — все привлекало его. Он провел два месяца во Флоренции и скопировал в музее Уффици «Голову юноши» Филиппино Липпи и «Венеру Урбинскую» Тициана.
Что обрел Мане в этом диалоге с великими мастерами? Прежде всего, конечно, знание, которым наделяют они всех тех, кто к ним обращается, но к тому же еще и опору, возвышенный пример. Более или менее сознательно — чаще менее, чем более, — Мане как бы добивался получить от этих мастеров право на собственное видение. Он просил их о поддержке, о помощи, о том, что придало бы ему уверенности. Он хотел соразмерить с ними свою индивидуальность. Однако он не жертвовал ради них ничем из того, что было только его достоянием.
Возвращается он с вытянутой физиономией: вместо красавицы, которую обещало сияющее личико, он увидел — кого? — жалкую калеку с искривленным телом.
Часть вторая. Салон императора (1854-1863)
I. Мальчик с вишнями
Все было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
Лев Толстой
Но отнюдь не одни итальянки занимали Мане во время путешествия. Где бы он ни был, он никогда не забывал — с карандашом или кистью в руке — вопрошать творения великих мастеров живописи: и тех, кто его восхищал, и тех, кого ценил меньше. «Станцы» Рафаэля в Ватикане, фрески Фра Анжелико в Сан-Марко, Гирландайо в церкви Санта-Мария Новелла — все привлекало его. Он провел два месяца во Флоренции и скопировал в музее Уффици «Голову юноши» Филиппино Липпи и «Венеру Урбинскую» Тициана.
Что обрел Мане в этом диалоге с великими мастерами? Прежде всего, конечно, знание, которым наделяют они всех тех, кто к ним обращается, но к тому же еще и опору, возвышенный пример. Более или менее сознательно — чаще менее, чем более, — Мане как бы добивался получить от этих мастеров право на собственное видение. Он просил их о поддержке, о помощи, о том, что придало бы ему уверенности. Он хотел соразмерить с ними свою индивидуальность. Однако он не жертвовал ради них ничем из того, что было только его достоянием.