Страница:
19 из 324
НаконецСкорин сказал:
— Ты, Михалыч, помнишь, о чем мы с тобой говорили?
— А то.
— Вот и расскажи все, как было.
— Как было… — Михалыч закурил. На кистях рук у него были пятна, похожие на ожоги. Так раньше сводили татуировки. — Ну что ж, расскажу.
Он снял рубаху, и я увидел синь татуировок, которыми украшали себя солидные воры.
— Так уж случилось, — начал он, — что доматывал я свой последний срок в лагере под Петрозаводском. В блатном мире человек я был известный, имел кликуху и авторитет.
Было мне уже за сороковник, и начала меня тоска грызть. Надоели крытки, этапы, лагеря и шизо. Надоесть-то надоели, а что делать? Профессия у меня одна— воровская. Был я классным домушником.
Дома меня мать ждала, жили мы под Москвой, и сеструха Надя.
Как только откинулся от хозяина, в сентябре, сразу к сеструхе поехал, а ее нет. Тяжело ранили ее блатари у пивной, она через месяц в больнице умерла. И взяла тогда меня злость на них. Решил, пусть меня ссученным считают, но я их все равно урою.
Дней десять покрутился по хавирам и малинам. В пивных потерся и на рынках кое-что узнал. А после поехал я в Дурасовский переулок, где областная ментовка находилась.
Прихожу, показываю старшине при входе справку об освобождении и говорю:
— Мне Скорин нужен.
Старшина с понятием оказался, дежурного вызвал, а тот Скорину позвонил.
Ты спросишь, почему я к Дмитричу пошел. Все просто. Он меня последний раз сажал.
|< Пред. 17 18 19 20 21 След. >|