Мирская чаша   ::   Пришвин Михаил Михайлович

Все время, как говорил Крыскин, не мог Алпатов разобраться, друг ему этот человек или враг, но когда он до книжки дошел, то понял, что, наверно, враг и простотак хлеб от него взять нельзя: бойся поповской просвиры и мужицкой ветчины.

— Вот вы мне хлеб дали, — сказал он, — а что же мне бы дать вам за хлеб?

— Бог с вами, но ежели бы у вас один предмет нашелся, я не откажусь.

«Уж не опять ли всплывает этот разбитый казенный сундук?» — испугался Алпатов и спросил со страхом:

— Какой предмет?

— Маленькая вещь: квинта.

— Струна квинта?

— Струна оборвалась, вечерами скучаю, но ежели нет у вас квинты, дайте рассказ.

— Рассказ?

— Какой-нибудь, все равно, только бы весело; у меня был очень хороший рассказ, все читал его, да вот по нынешним временам украли и выкурили, теперь опять так сижу, ни поиграть на скрипке, ни почитать, какой-нибудь дайте завалящийся.

— Рассказ я вам дам «Преступление и наказание» Достоевского.

— Того Достоевского, что на каторге был, и это, кажется, о Раскольннкове, как он двух старух убил. Боже сохрани, не давайте.

— Вы не дочитали повести: Раскольников убил, а Достоевский это убийство осудил и учит нас вовсе не убивать.

— А это еще хуже, чтобы вовсе не убивать.

— Христов завет.

— Бог с вами: такого завета у Христа не было.

— Как не было, вы не читали Евангелия.

— Я не читал? Ну нет, ошибаетесь. Правда, у нас читают редко Евангелие, к тому же народ наш темный, неграмотный, зато ежели кто взялся раз, тот уж доходит до всякой буквы. Так и я дошел и оставил эту книгу: больше не читаю.