Мирская чаша   ::   Пришвин Михаил Михайлович

— На время, а потом другая в скорый оборот, чтобы не было никакого статуя, чего же тебе еще надо?

— По мне, чтобы жили без оружия, вот когда это будет, я поверю в новое, а то все одно: была полиция, стала милиция, одного комиссара убили, другого статуя поставят.

Толпа нарастает, кого-кого нет, из разоренного монастыря даже монах явился и безумно кричит:

— Нечестивцы, что вы сделали, человека замучили!

— Да это не мы, вот чудак, нам, первое, велели, а второе, мы есть хотим.

— Проклятые, за кого же вы стоите?

Фомка режет:

— А ты за кого?

— Я за мощи святые.

Фомка монаху язык показал:

— Не мощи, а мышь.

И монах от мыши в толпу, как сквозь землю.

— Лови мышь, лови мышь! — подзуживает Фомка. Гроб приближается. Стекольщику при фартуке противно бесчиние и жалко убитого комиссара:

— Кому он вредит, кому статуй мешает? Ну Каин, я понимаю, убивает, а то говорят «мы Авель» и тоже убивают.

— Мы понимаем, — отвечают в толпе, — вреда от него не было никому, власть стоит и стоит, кому вред какой от статуя? Поставь каждого во власть, и каждый будет статуем.

— Дураки, ничего-то вы не понимаете, это место очищается, был один статуй городовой, другого статуя поставили, комиссара.

— Так и пойдет, только снаружи меняется. Пока без оружия (не) будет, никому не поверю.

— Затвердил «без оружия», тебя не задевало, а вот посмотри.

Фомка поднимает рубашку и показывает против сердца рубец.

— Кто это тебя?

— Родной брат мой Персюк. Неужли я это оставлю, как ты думаешь, оставлю я это или нет?

— Задело-то задело.