Мирская чаша   ::   Пришвин Михаил Михайлович

— Господи, — сказала она, узнавая, — да ведь это нашгородовой лежит.

«Нет, я не городовой», — хочет сказать Алпатов и не может, и страшно ему лечь безымянно в могилу.

— Ну, конечно, городовой, — уверилась старушка, — дай Бог памяти, как его звали, как же, знаю, знаю, он у нас в Ямщине стоял на посту, только, батюшка, как же вы его к себе приняли, все-таки был он полицейский.

— Городовой, — поправил Егор Иванович, — насчет городовых есть особое разъяснение, это не полицейский.

— Как не полицейский?

— Городовой стоит и больше ничего: это статуй.

— Что вы говорите!

— Статуй и больше ничего.

— А в Бога веровал, бывало, как придет на пост, всякий раз перекрестится на церковь.

— Насчет религии вы не беспокойтесь, Пелагея Фоминишна, в Карле Марксе есть все Евангелие, только уж, конечно, без прологов и акафистов, но ведь это не главное.

— Конечно, батюшка, не главное, был бы с нами господь Иисус Христос.

— Ну, это все в Карле Марксе есть, не беспокойтесь!

— Одно только плохо, что вот имечко-то его святое забыли, и другое осмелюсь вас спросить, Егор Иваныч, не выдашь ли на бедность мою кислой капусты, все-таки сын мой у вас шкраб.

— Городской или сельский?

— Сельский, батюшка, сельский.

— Сельским шкрабам капуста не выдается.