Партизаны   ::   Иванов Всеволод

Кубдя спал.

В монастыре протяжно пели. В горах с шипом шумели кедры и где-то далеко грохотало - должно быть, "плакали белки", рушились льды ледников. Тьма зеленоватым кошачьим зрачком щурилась в окна.

В конце рассказа в сенях застучали. Кто-то долго шарил дверь. Беспалых смолк. Вошел Емолин и испуганно заговорил:

- Под суд подвели, сволочи!.. Кубдя, где Кубдя-то?

Беспалых сказал:

- Спит.

Емолин отскочил к дверям. И из темноты по-иному звучал его наполненный чем-то другим, не всегдашним, голос:

- Спит!.. Убил человека и дрыхнет. Вот каторжане, а! Господи, ну и угораздило меня связаться с ними! Теперь и меня-то из монастыря выгонят. А он дрыхнет. Буди что ли его, Егорша!..

Соломиных спросил:

- В сам деле убил?

- Наповал. Так в шею, братец ты мой, и всадил всю дробь.

- Дробью убил?

- И чорт его угораздил!

Емолин подбежал и толкнул ногой Кубдю:

- Вставай ты, леший драный...

- Теперь вошьют, - сказал Соломиных, и Беспалому показалось, что говорит он, точно радуясь. - Или повесят, или расстреляют.

Беспалых стало жутко. Он взглянул в окно и отвернулся.

- Обех?

- Може и всех четырех.

- А вас-то с чего?

- Разбираться не будут.

Емолин дергал Кубдю и ругался:

- Вставай, каторжная душа, лихоманка. По-людски бужу - человеку тебя надо.

У Кубди кружилась голова, он присел на голбце, зевнул - в челюстях пискнуло.

- Чо те, подрядчик, надо? - сказал он хрипло.