JК
Письма М. И. Цветаевой :: Эфрон Георгий
Страница: 51 из 188Я написал вступление к исследованию о Маллармэ; я всё глубже его понимаю и знаю наизусть чуть ли не всё его творчество; я задумал написать работу о современной французской литературе, основываясь на произведениях 25 писателей, и эссе о трех поэтах. Но это — на досуге. Как Аля? Как и что — Вы? Скоро напишу еще. Обнимаю. Ваш Мур.
5-го мая 1944 г
Дорогие Лиля и Зина!
Пользуюсь случаем, что дорвался до чернил, и пишу Вам письмо. Вернувшись из Рязанской области, я угодил прямо в маршевую роту, и в настоящее время ежедневно хожу на занятия. Нога у меня почти прошла, но устаю я очень, благодаря незакаленности, а, главное, недостатку необходимых калорий. Не читаю ничего — только твержу наизусть любимые стихи и поэмы Маллармэ, и не перестаю ими восхищаться. Сколько пробуду здесь — сказать трудно; я думаю, что дней через 10–12 мы отсюда уедем; может быть, впрочем, что и останемся до конца месяца. По-прежнему пристально слежу за событиями; газет читать не успеваю; это стало лакомым блюдом. Живу со дня на день, причем настроение меняется по несколько раз в день, так что в итоге очень трудно сказать, как мне все-таки живется и как я всё это принимаю и ощущаю. Погода всё налаживается и никак толком не может наладиться — всё время дует надоедливый холодный ветер, а мы по летней форме уже без рукавичек и шапок-ушанок, а я всё время стараюсь беречь руки, вроде пианиста; почему-то очень боюсь, что как-нибудь их поврежу и не смогу писать; как когда-то в Ташкенте я мрачно острил, что «я всё продал, кроме своего пробора», так и здесь я тешусь тем, что, вымыв руки, смотрю на них с уважением и опаской.
5-го мая 1944 г
Дорогие Лиля и Зина!
Пользуюсь случаем, что дорвался до чернил, и пишу Вам письмо. Вернувшись из Рязанской области, я угодил прямо в маршевую роту, и в настоящее время ежедневно хожу на занятия. Нога у меня почти прошла, но устаю я очень, благодаря незакаленности, а, главное, недостатку необходимых калорий. Не читаю ничего — только твержу наизусть любимые стихи и поэмы Маллармэ, и не перестаю ими восхищаться. Сколько пробуду здесь — сказать трудно; я думаю, что дней через 10–12 мы отсюда уедем; может быть, впрочем, что и останемся до конца месяца. По-прежнему пристально слежу за событиями; газет читать не успеваю; это стало лакомым блюдом. Живу со дня на день, причем настроение меняется по несколько раз в день, так что в итоге очень трудно сказать, как мне все-таки живется и как я всё это принимаю и ощущаю. Погода всё налаживается и никак толком не может наладиться — всё время дует надоедливый холодный ветер, а мы по летней форме уже без рукавичек и шапок-ушанок, а я всё время стараюсь беречь руки, вроде пианиста; почему-то очень боюсь, что как-нибудь их поврежу и не смогу писать; как когда-то в Ташкенте я мрачно острил, что «я всё продал, кроме своего пробора», так и здесь я тешусь тем, что, вымыв руки, смотрю на них с уважением и опаской.