Письма о русской поэзии   ::   Амелин Григорий

Мертвец кричит: «Ай-ай!

Я принимаю господ воров лишь в часы от первого письма до срока смерти.

Я занят смертью господа. И мой окончен прием.

Но вы идете к соседу. Мы гостей передаем!»[

49]

Сологуб, и не только он, а вся редакция «Аполлона» обвиняется в западничестве и слепом следовании французской моде:

Верлен упорствует. Можно еще следовать

В очертании обуви и ее носка,

Или в искусстве обернуть шею упорством белого, как мука, куска,

Или в способе, как должна подаваться рука,

Но если кто в области, свободной исконно,

Следует, вяло и сонно, закройщика законам, –

Пусть этот закройщик и из Парижа –

В том неизменно воскресает рыжий.

Или мы нуждаемся в искусственных – веке, носе и глазе?

(II, 81)

Сам Хлебников, надо понимать, такой искусный русак, что черпает вдохновение исключительно в народной психее и учится только у русского Баяна. Через несколько лет, в 1913 году, борясь с «парфюмерным блудом», на этот раз не Бальмонта, а «освирепевшего» Игоря Северянина, Хлебников пишет еще одну сатиру – «Отчет о заседании Кикапу-р-но-Художественного кружка». Заемный дух поэзии Северянина опять высмеивается искусственными частями лица поэта.