Подземелья Лубянки   ::   Хинштейн Александр Евсеевич

Это как тургеневские баре, которые беседовали с дворовыми запросто, но ко рту прижимали надушенный платочек: демократизм – демократизмом, но слишком уж тяжел от мужика запах.

Сколько таких «чистеньких» большевиков-романтиков повстречал уже на своем пути бывший луганский слесарь Ворошилов? Тех, кто пошел в революцию не с голодухи, не от безысходности – от дворянской скуки или еврейского любопытства, начитавшись всякой романтической мути, вроде Степняка-Кравчинского [11] .

Ворошилов понимал: в эти часы должно решиться его будущее. Если не сумеют они сейчас уболтать комиссию, все многолетние труды пойдут насмарку. А ведь сколько сил потратили на то, чтобы подчинить себе Первую конную, избавиться от конкурентов? Одна история с Думенко чего стоит. А Миронов?

Только кому сейчас есть до этого дело. Снимут с позором, отправят куда-нибудь за Урал – на третьи роли. Слишком многим успехи Первой конной застят глаза: и вездесущим чекистам, которые не могут простить их с Буденным независимости, того, что не бегают они к ним на поклон, не заискивают, как другие. И Лейбе Бронштейну-Троцкому, в котором играет еврейская кровь: погромы местечек, видите ли, его коробят, хотя казаки без погромов – все равно, что революция без евреев.

Ворошилов еще раз мельком бросил взгляд на сидящих за столом, словно пытался понять, чего от кого следует ждать. Луначарский – Наркомпрос, Семашко – Наркомздрав; «белые воротнички», дворяне – эти, пожалуй, самые опасные, больно уж интеллигентны.