Северная столица   ::   Дугин Лев Исидорович

Суд Надежды Осиповны был быстрее и энергичнее, слышались звуки раздаваемых пощечин и гневный крик:

– Пугачев!

Жадно следили за слухами о дворе: тогда-то и там-то было катание; граф Кочубей с дочерью Nathalie были приглашены; за ужином дамы сидели за столом, а мужчины ужинали стоя…

И пугались: вдруг не прислали билеты в Эрмитажный театр – а билеты полагались Сергею Львовичу, имеющему чин пятого класса, – что это могло значить: интриги врагов, незаслуженный гнев царя?

А когда выезжали в театр, или на бал, или увеселительный вечер – голоса слуг делались громче.

В прихожей постоянно толпилась дворня. Там стоял стол – на нем кроили, шили, починяли исподнее и камзолы; в углу подшивали подметки; кто-то спал на полу, положив кулак под голову; запахи лука, чеснока, капусты доносились до гостиной.

О чем только не говорили!

– Вот какое было безгодье, – рассказывала кухарка. – Будто слышу, благовестят к заутрене. Я накинула платьишко да чирк к церкви. Вхожу под колокольню, вхожу в трапезу – будто огонек в алтаре. А это в алтарное окно месяц светит. И – никого! Господи, боже мой, тут мне мертвецы, тут мне такое представилось, что грохнулась я на пол безгласная. И все потому, что проклятый понамаришка дверь на ночь не запер.

– А вот мужик бабу испортил, – рассказывала горничная. – Ему говорят: ну, признавайся! Теперь лекарь сильное рвотное из корня ей дает – ее чуть не задушило, а все же сквозь глотку проскочила в таз – живая жаба…

И еще рассказывали: про болезни, наговоры, чудеса, о домовых, леших, о барынях, попадьях и поповых дочках!..

Камердинер Никита Тимофеевич надевал очки – и все почтительно замолкали; подражая своему барину, камердинер писал стихи: поэму о Соловье-разбойнике.

У колыбели – успокоить плачущего младенца – усаживалась Арина, и Пушкин мог вообразить, что вот так же она когда-то укачивала и его самого. Певучим голосом она говорила:

– Вот жил старик со старухой. Был у них сынок Тимофей.