Страница:
2 из 318
И горе, горе племенам,
Где дремлет он неосторожно,
Где иль народу, иль царям
Законом властвовать возможно!
«Вольность»
Он лежал в постели, согнув под одеялом ноги, и писал в альбоме с плотными листами синеватой бумаги.
Сквозь прямоугольник окна в комнату лился неяркий свет осеннего утра. В стекло стучали капли дождя.
Со двора донеслись ржание лошадей и окрики кучера, – значит, отец, неутомимый homme du monde [2] , вернулся с утренних визитов. Который час? В комнате сестры, за стеной, слышались шаги и звук передвигаемого стула.
Открылась дверь, и вошел дядька Никита.
– Вставать пора-с… К завтраку-с… – Голос у Никиты был негромкий, глухой.
Пушкин повернул к нему голову…
И вновь перо заскрипело по бумаге и так стремительно закончило строку, что разбрызгало чернила. Наконец он отодвинул альбом – и как будто избавился от забот; живыми глазами смотрел Пушкин на слугу – в рубахе, шароварах и сапогах.
– Ты все почистил?
– Все готово-с…
– Ни пятнышка не заметно?
– Ни боже мой…
– А туфли?
– Что ж туфли… – Никита вздохнул. – Были хорошие, да по будням заношены…
И молодой барин заметно взволновался. Он даже подскочил на постели.
– Но как же с туфлями, а, Никита?.. Как в таких туфлях…
Тридцатилетний приземистый дворовый неопределенно пожал плечами.
|< Пред. 1 2 3 4 5 След. >|