Шопен   ::   Оржеховская Фаина Марковна

Мазурку сменила колыбельная песня, и развлечения перешли в новую фазу – умиротворенности и покоя столь уместного после длительного веселья.

Часто, взявшись за руки, все вместе отправлялись гулять по улицам Варшавы. Ходили парами и по трое, а в зимние месяцы катались в санях с бубенчиками. Варшава была прекрасна, но вся – в контрастах! Дворец, а за ним ряд лачуг; роскошный парк, а далее пустырь. Шляхтичи в кунтушах с широкими рукавами и султанами на шапках, а рядом оборванный цыган ведет на цепи медведя, который тоже кажется оборванным. Телеги громыхают по неровной мостовой. – Эй, пади! – раздается крик кучера, и щегольская коляска с высоким кузовом пролетает мимо. У церкви коляска останавливается, разряженная и гордо всходит по ступеням паперти, но сопровождающий ее лакей не может отогнать толпу полуголодных слепых и хромых нищих, с жалобными криками обступивших богачку.

Из костела раздается стройное пение и звуки органа, а за поворотом румяный мясник в фартуке выходит на порог своей лавки и зазывает прохожих:

Кто хочет брюшинки?

Кому требушинки?

Эй, ясные пани,

Я всем угожу!

Монахи и монахини сталкиваются с уличным петрушкой – целой труппой в пестрых одеяниях: вот еще один уличный контраст! Скоморохи хохочут, подмигивая монахам и особенно монашенкам, строят невероятные гримасы, надевают устрашающие личины и тут же распевают песенки про святош с таким удовольствием, точно самый вид рясы распаляет их вдохновение.