Шутить и говорить я начала одновременно   ::   Хмелевская Иоанна

Мать могла приобрести и беличью шубку, и французские туфли, и самые дорогие духи, и замечательное нижнее бельё. Кстати о последнем. Оно оказалось потрясающего качества, что я могу лично засвидетельствовать, ибо носила его сама в тяжёлые послевоенные времена. Отца обслуживали превосходно вышколенные домработницы, и все было прекрасно. Если же мать по каким-либо причинам слишком долго не появлялась в Варшаве, в Груец приезжала бабушка и сразу же начинала переставлять мебель в доме дочери. И как в девичестве, мать с философским спокойствием воспринимала её деятельность, успокаивая бунтовавшую горничную:

— Не волнуйся, вот мамуля уедет, и мы с тобой все расставим по-прежнему.

Беременность и роды моей матери стали катаклизмами, которые спустя годы с ужасом вспоминались домашними. Этот тяжёлый период мать провела под крылышками бабушки в Варшаве, что было не очень умно, потому что у бабушки были свои принципы воспитания детей, от чего я много настрадалась в детстве. И к тому же бабушка любила эксперименты. Она никак не могла поверить, что её дочь так тяжело переносит беременность, что любой запах вызывает тошноту и рвоту. Была уверена, что дочь притворяется, что нормальные женщины не испытывают такого, и как-то специально, чтобы доказать свою правоту, неожиданно поднесла к носу дочери разрезанную луковицу. Того, что произошло, никто не в силах описать. Дочь чуть не отдала Богу душу, от рвоты её выворачивало наизнанку целый день, а бабушка заливалась слезами, глядя на страдания дочери, и рвала волосы на голове, боясь оставить дочь одну, чтобы вызвать врача.