Тетрадь первая   ::   Цветаева Марина

По окончании каждый считает своим долгом подойти к Herr Doktor и оповестить его кто о своем нынешнем сне, кто о первом зубе своего ребенка. Идут как к акушерке или к гадалке. А он — как Блок в 1921 г. под напором ненависти — под напором этой любви — всё глубже и глубже в деревянную стену кафедры, к<отор>ая вот-вот станет нишей, а он — святым. И всё выше и выше умученное адамово яблоко. И с неизбывной кротостью — всем — каждому: улыбку, ответ, кивок. Очередь приказчиков на ясновидящего: я в самом конце. Последняя. (Всем — нужнее!) Стою, борюсь: так устал — и еще я… Но: я, ведь это всё-таки не эти все. И — если он ясновидящий… Пока борюсь — уже предстою. Тому юноше — тысяча лет. Лицо в сети тончайших морщин. Тончайшая работа времени. Шаг назад — и вновь юноша. Но стою — и леонардовой работы старость. Не старость — ветхость. Не ветхость — призра<чность?>. Вот-вот рассыпется в прах. (Сколько стою? Секунду?)

И, набравшись духу и воздуху:

— Herr Doktor, sagen Sie mir ein einziges Wort — fürs ganze Leben! [245]

Д<олгая?>пауза и, с небесной улыбкой, mit Nachdruck:

— Auf Wiedersehn! [246]

* * *



(Доклад этот был вскоре после пожара Johannisbau [247] и незадолго до его смерти.)

* * *



У каждого свое повторяющееся событие в жизни. Это и есть «судьба». (То, что мы помимовольно и непреложно, одним явлением своим на пороге — вызываем. Следствия, вырастающие из ходячей причины — нас.)

* * *



Не весна в деревне — деревня в Весне. (Ибо Весна стихия и в деревне вместиться не может…)

«Русские березки», «русский можжевельник». Ложь. Самообман. Если не скажут — не отличить.