Тетрадь третья   ::   Цветаева Марина

Но, вообще, пошлость ассоциации.

* * *



Хороша — она, плох (неудачен) — он: демоничен и байроничен, слишком духовен для такой физики, какой-то принципиальный любовный Геракл.

Вроде пропагандиста.

Все ощущения книги — верны, а большинство рассуждений героя — излишни.

* * *



Такое ощущать она должна была бы от совсем простого — любого — хотя бы гондольера Джиованни. От бессловесного.

Лесничий (бывший — коновалом, бывший — офицером) — пересложнен.

Нехороша его словесная грубость: называть вещи своими именами, да еще все — и всеми. Я бы предпочла его словесно-почтительным, или вовсе бессловесным.

* * *



Гениален в книге Лоренс, а не герой. Герой — глуп. (Значит — и Лоренс глуп.)

* * *



Настоящие любовники не занимаются настроениями углекопов.

* * *



Невероятен (по грубости) отец во встрече с Меллорсом. Непристоен до неправдоподобия.

* * *



Хороша — безукоризненно — она. И infirmière. [215] И — даже жена. Все женщины.

Мужчины — тени.

Странная книга. Прекрасная по авторскому бесстрашию. Но есть тошнотворность, перегруженность сластью — пресыщающая — и отвращающая читателя.

* * *



С третьей трети — тошнит.

* * *



…С миром — в мире:

На буксире!

* * *



С миром — в споре:

На отпоре!

* * *



Мур: — Разное — утро и вечер. Вечером — всходишь точно на горку и смотришь.

* * *



�