Вы, конечно, шутите, Мистер Фейнман!   ::   Feynman Richard Phillips

Но изменилась ли она с 9 до 16, что плохо, или с 9 до 2, что хорошо?

Потом из Нью-Йорка звонит моя сестра: “Ну как насчет девяти процентов, что случилось?”

– Я обнаружил, что есть новые данные: семь процентов...

– В какую сторону?

– Я пытаюсь выяснить. Я тебе перезвоню.

Я был так взволнован, что не мог думать. Так бывает, когда спешишь на самолет и не знаешь, опоздал или нет, и никак не можешь понять, когда кто-нибудь говорит: “Это летнее время!” Да, но в какую сторону тогда переводят часы? Когда волнуешься, то просто не можешь думать.

Итак, Кристи потел в одну комнату, я – в другую, чтобы мы оба могли успокоиться и все обдумать: это движется в этом направлении, то движется в том направлении – в действительности, все оказалось не так уж сложно; просто мы были очень взволнованы.

Вышел Кристи, вышел я, мы оба пришли к одному: два процента, что находится в пределах ошибки эксперимента. Как никак, если постоянную только что изменили на 7 процентов, то ошибка вполне могла составить два процента. Я перезвонил сестре: “Два процента”. Теория была правильной.

(На самом же деле, она была неправильной: мы ошиблись на 1 процент по причине, которую не учли и которую уже позднее понял Никола Кабиббо. Так что не все 2 процента оказались экспериментальной ошибкой.) Мюррей Гелл-Манн сравнил и объединил наши идеи и написал статью по нашей теории. Теория была довольно аккуратной: при своей относительной простоте она соответствовала многим вещам. Но, как я уже говорил, было и очень много хаотических данных. И в некоторых случаях мы зашли так далеко, что утверждали ошибочность некоторых экспериментов.