JК
Взятие Великошумска :: Леонов Леонид
Страница: 165 из 178и все же он еще тянул куда-то, уставший жить, но не сражаться.
- Уходи... все! - успел крикнуть лейтенант, тяжестью тела налегая на штурвал пушки. И он никогда не думал, что она будет такой мучительной, тишина последней остановки, когда Литовченко снял ноги с педали. - Лес... бежать... всем... - повторил он криком, которому нельзя было не повиноваться.
Короткий белый полдень вспыхнул в башне. На этот раз попадание было точнее, - Обрядина предохранили казенник и балансиры орудия. Оглохший, полуслепой, точно взглянул на солнце, слизывая соленую горячую росу с обожженных губ, он обернулся к командиру. Тот еще сидел, привалясь к задней стенке, прямой и очень строгий, только непонятная темная дыра, которой не было раньше, образовалась в нижней половине его лица. Его ударило осколком в рот, в самую сказку, незаконченную сказку всей его жизни. Убитый командир еще глядел и, кажется, приказывал Обрядину покинуть танк; и опять - уже в последний раз - ослушался его башнер, как изредка по мелочам делал это и при жизни.
Он привстал, упираясь головой в круглое стальное небо; ему удалось поднять крышку люка и поставить на стопор. Он не заметил, как внизу, сквозь каток, в одну и ту же дыру, туда, где тревожно мяукал Кисo, вошли четвертый и пятый, - и дрогнули по-братски все семьдесят два трака, и почему-то смертно заломило ноги у Обрядина.
- Погоди, не вались... давай вылезать отсюда, - осипло и почти спокойно шептал Обрядин, вертясь в своей тесной рубке. - Вылезай, Соболек... милый, вылезай. Хватайся за меня, я помогу.
- Уходи... все! - успел крикнуть лейтенант, тяжестью тела налегая на штурвал пушки. И он никогда не думал, что она будет такой мучительной, тишина последней остановки, когда Литовченко снял ноги с педали. - Лес... бежать... всем... - повторил он криком, которому нельзя было не повиноваться.
Короткий белый полдень вспыхнул в башне. На этот раз попадание было точнее, - Обрядина предохранили казенник и балансиры орудия. Оглохший, полуслепой, точно взглянул на солнце, слизывая соленую горячую росу с обожженных губ, он обернулся к командиру. Тот еще сидел, привалясь к задней стенке, прямой и очень строгий, только непонятная темная дыра, которой не было раньше, образовалась в нижней половине его лица. Его ударило осколком в рот, в самую сказку, незаконченную сказку всей его жизни. Убитый командир еще глядел и, кажется, приказывал Обрядину покинуть танк; и опять - уже в последний раз - ослушался его башнер, как изредка по мелочам делал это и при жизни.
Он привстал, упираясь головой в круглое стальное небо; ему удалось поднять крышку люка и поставить на стопор. Он не заметил, как внизу, сквозь каток, в одну и ту же дыру, туда, где тревожно мяукал Кисo, вошли четвертый и пятый, - и дрогнули по-братски все семьдесят два трака, и почему-то смертно заломило ноги у Обрядина.
- Погоди, не вались... давай вылезать отсюда, - осипло и почти спокойно шептал Обрядин, вертясь в своей тесной рубке. - Вылезай, Соболек... милый, вылезай. Хватайся за меня, я помогу.