Записки старого петербуржца   ::   Успенский Лев

Вот она погромыхивает по рельсам где-нибудь на Каменноостровском или на Кронверкском , погромыхивает тяжко и неторопливо: ну с какой скоростью может двигаться огромный железный вагон,влекомый двумя, пусть даже и не извозчичьими, хорошо кормленными лошадьми? Для каждого из граждан 1970 года — я не говорю о мальчишках — не представило бы ни малейшего труда слезть на ходу с этого рыдвана где-нибудь на углу Пушкарской и Введенской , наддать ходу, догнать вагон у Народного дома и снова вскочить в него.

И тем не менее чуть ли не каждый день в дневниках происшествий сообщалось: «Человек под конкой!», «Еще одна жертва городского транспорта». И борзописцы того времени изощрялись: «Пора обуздать наших коночных Гекторов!», «Автомедоны из управления конно-железных дорог становятся угрозой жизни петербуржцев!»

Сейчас представить себе не могу, какую находчивость надо было проявить, чтобы умудриться кончить жизнь под этой добродушной черепахой — тогдашней копкой. А умудрялись!

Конка приближается к мосту — Троицкому, Литейному, Николаевскому . Мост — это гора, и двух лошадиных сил недостаточно для подъема вагона на его выпуклость.

Но проблема хитроумно разрешена.

На подступах к мосту есть маленькие загончики — на этом берегу и на том. Здесь имеют местопребывание резервные «HP» — куда более заморенные, более старые ветеранки коночного дела. Они стоят, помахивая хвостами, отгоняя мух и жуя отвислыми губами в мокрых пустых холщовых торбах: им тоже дают овес, но мало.

Вагон подошел. На его передней площадке стоит, держа в руках вожжи, как античный боец на квадриге, не вожатый, не возница, — «кучер».