Записки старого петербуржца   ::   Успенский Лев

Маркизик делла и что-то там такое был очень молод; может быть, у себя на родине он читал какие-нибудь романы из жизни русских «анаршисти», где действовали, кроме людей с бомбами, и прекрасные белокурые девушки. Мотор не был выключен (заводить его ручкой — не барское дело), машина сразу взяла с места. Они помчались через Троицкий мост на Петербургскую сторону, покрутились по ее переулкам, через Сампсониевский или Гренадерский мост перебрались на Выборгскую и остановились у дома No 7 по Нюстадтской улице. Практичная латышка, Стаклэ приказала знатному иностранцу, отъехав за угол на Ломанский , ждать ее у маленького деревянного домика с двумя чугунными львами у подъезда (он стоял на месте теперешнего главного входа в Выборгский дворец культуры): она была уверена, что к такой машине не осмелится подойти ни один шпик.

Человека с поврежденной ногой мама перевязала, устроила в бабушкиной комнате, напоила чаем, накормила. Потом она занялась мною и братом.

Конечно, я был не просто «мальчик», но еще и совсем маленький мальчишка. Много лет спустя мама, удивляясь, рассказывала мне, что она так и не могла в тот день понять, что творилось у меня в голове и в душе, что до меня дошло и что не дошло из происшедшего. С одной стороны, я все время, пока она не освободилась от опеки над пострадавшим, до возвращения Стаклэ, сидел тихо, как мышь, в темном папином кабинете, не задав ни одного вопроса, не позвав маму и даже няню, возившуюся с братом в детской.