Земля, до восстребования   ::   Воробьев Евгений Захарович

Он завел тетрадку и вписывал в нее русские слова. Какое же слово Барта попросил Старостина назвать самым первым?

"Небо!"

А вслед за словом "Небо" он вписал в тетрадку: "Облака", "Воздух", "Земля", "Сердце", "Гора", "Вода", "Хлеб".

Этьен прилег, накрылся. Но как согреться? Это началось после того, как их гнали на станцию, на разгрузку картошки, недели две назад. Кажется, он продрог под тем холодным дождем навсегда. Или этот озноб к нему прижился?

Не найти в траве того, что потерял в студеных лужах, в стылых карцерах, на окровавленном снегу лагеря...

А может, если ему начнут давать хорошие лекарства, удушье отстанет? Теперь делают какие-то спасительные операции легочникам, он даже слыхал, как называются эти операции: торакопластика. Но надо еще додышать, добраться, доковылять до того магического операционного стола, дожить до операции и выжить после нее...

Мечтая о жизни, он одновременно каким-то краешком сознания понимал, что занимается самообманом, убаюкивает себя надеждами. Кто назвал надежды "воспоминаниями о будущем"?

В последние дни обозначился рубеж между ним и соседями по нарам, а сейчас - по комнате, такими же дистрофиками, как он. Изможденные люди быстро набирались здоровья. Его кормили даже лучше, но он оставался во власти каких-то недобрых сил, которые не позволяют поправляться. Этого почему-то не замечают даже близкие товарищи. Или делают вид, что не замечают?

Он признался себе, что весна не пробуждает в нем новых сил, как бывало прежде, и не радует.