Ф. М. Том 2   ::   Акунин Борис

 — Софья Семёновна здесь средство, не более! Подлец, как есть подлец! До меня добираешься? Психолог! Чтоб я перед тобой унизился, чтоб за неё просил, да? А ты надо мной раз и навсегда верх взял?

Он кричал и ещё что-то столь же мало внятное большинству окружающих, но Пётр Петрович, услышав на свой счёт «подлеца», с презрительной улыбкой отвернулся.

— Так что, квартального? — сурово спросил он Соню. — Это можно-с. — И внезапно сменил тон, заговорил проникновенно, почти со слёзным дрожанием. — Эх, Софья Семёновна. Что ж вы не захотели сознаться? Позора убоялись? Дело понятное-с, очень понятное-с. А теперь худо. Да не стойте вы! На колени, на колени падите, повинитесь! Быть может, я вас и прощу, сердце-то у меня не камень. Единственно лишь раскаяние искреннее увидеть хочу. Пойдёте ведь по этапу, и что же ваши несчастные родственники без вас? С голоду помрут?

От этого вопроса Мармеладова вся затрепетала, закрыла лицо руками.

Тут у Разумихина терпение кончилось. Он с грохотом, опрокинув стул, встал и кинул Петру Петровичу уже третьего за последние пять минут «подлеца»

— А ведь это ты, подлец, ей в карман бумажку всунул! Как-нибудь исхитрился! Я не могу доказать, но я сердцем чувствую.

— Чувства ваши никому неинтересны, — пожал плечом Лужин. — А фактец вот-с. — Он потряс кредитным билетом. — И свидетелей полна комната Так что, Софья Семёновна, скажете?

А посмотрел при том опять-таки не на неё, а на Раскольникова, и уж с почти нескрываемым торжеством.

Соня, не отнимая от лица рук, вдруг повалилась Петру Петровичу в ноги:

— Простите, — прорыдала она. — Ради них простите!

— Вот вам и ещё одно доказательство, чувствительный господин.