JК
Философия кошки :: Елизаров Евгений Дмитриевич
Страница: 268 из 339Отчетливо понимая, что ее любимица должна возвращаться к ней, потому что именно здесь, рядом с нею, хорошо, она выходила на лестницу и начинала мурлыкать ей что-то вроде: «Иди ко мне, Хорошенькая! Иди ко мне, Пригоженькая!» И та, воздевая над собой ликующий от самой нежной любви к своей хозяйке хвост, шла…
Я тоже не тороплю ее, в конце концов природная любознательность не истребима ничем, и ей, конечно же, нужно дать какое-то время; она обязательно вернется сама, но если что-то задерживает ее, – то теперь уже я выхожу на лестницу и начинаю завлекать в наш общий дом все тем же обещанием немедленного счастья: «Иди ко мне, Умница! Иди ко мне, Красавица! Иди, Золотая по краям серебряная!..»
Можно не видеть многого, а значит, можно и возразить против того, что привычная нашему взору кошка ради служения нам в действительности готова подвигнуть себя на тяжкий труд и на великие жертвы. Беззаботное и вместе с тем своенравное и независимое существо, по мнению многих, нисколько не интересующееся своими хозяевами, – вот образ, господствующий в сознании большинства. Но ведь («смычку волшебному послушна») и выпархивающая на сцену балерина в воздушной белой пачке кажется нам сотканной «из тех материй, из которых хлопья шьют», – а кто, кроме нее самой, знает, каких трудов в действительности стоит переподчинение физических законов мироздания вдохновенному полету ее трепетной души?
Вот такова и героиня нашего повествования: врожденная деликатность и впитанная духом царящих в ее доме отношений учтивость (не отделимые, впрочем, и от известной гордости) диктуют ей свой стиль поведения – она никогда не станет обременять нас своими заботами; ее пожизненный труд надежно сокрыт даже от самых близких, и перед всеми нами, обитателями общего дома, без всякой корысти взятого ею в пожизненную опеку, она («блистательна, полувоздушна») всегда предстает только при полном параде. И нужно случиться чему-то необыкновенному, чтобы этот великий труд и те страшные испытания, которые она готова претерпеть ради нас, вдруг открылись нам.
В семье пережившей блокаду Ленинграда Веры Николаевны Вологдиной жил кот Максим.
Я тоже не тороплю ее, в конце концов природная любознательность не истребима ничем, и ей, конечно же, нужно дать какое-то время; она обязательно вернется сама, но если что-то задерживает ее, – то теперь уже я выхожу на лестницу и начинаю завлекать в наш общий дом все тем же обещанием немедленного счастья: «Иди ко мне, Умница! Иди ко мне, Красавица! Иди, Золотая по краям серебряная!..»
Можно не видеть многого, а значит, можно и возразить против того, что привычная нашему взору кошка ради служения нам в действительности готова подвигнуть себя на тяжкий труд и на великие жертвы. Беззаботное и вместе с тем своенравное и независимое существо, по мнению многих, нисколько не интересующееся своими хозяевами, – вот образ, господствующий в сознании большинства. Но ведь («смычку волшебному послушна») и выпархивающая на сцену балерина в воздушной белой пачке кажется нам сотканной «из тех материй, из которых хлопья шьют», – а кто, кроме нее самой, знает, каких трудов в действительности стоит переподчинение физических законов мироздания вдохновенному полету ее трепетной души?
Вот такова и героиня нашего повествования: врожденная деликатность и впитанная духом царящих в ее доме отношений учтивость (не отделимые, впрочем, и от известной гордости) диктуют ей свой стиль поведения – она никогда не станет обременять нас своими заботами; ее пожизненный труд надежно сокрыт даже от самых близких, и перед всеми нами, обитателями общего дома, без всякой корысти взятого ею в пожизненную опеку, она («блистательна, полувоздушна») всегда предстает только при полном параде. И нужно случиться чему-то необыкновенному, чтобы этот великий труд и те страшные испытания, которые она готова претерпеть ради нас, вдруг открылись нам.
В семье пережившей блокаду Ленинграда Веры Николаевны Вологдиной жил кот Максим.