Год собаки. Двенадцать месяцев, четыре собаки и я   ::   Кац Джон

Бренда ввела ему в ляжку какой-то желтый анестетик. Через несколько минут он перестанет что-либо чувствовать, сказала она.

Тут меня охватила паника. Может быть, я должен остановить это; может быть, еще не поздно? Но я подавил свой порыв.

«Спасибо, – сказал я, крепко его обнимая, – спасибо, спасибо». Он попробовал встать на ноги и не смог. Вид у него был удивленный и растерянный. Он лизал мои руки, потом начал кашлять и дрожать. «Я люблю тебя, друг, люблю тебя, люблю тебя». Я больше уже не мог сдерживать слезы.

Глаза его широко раскрылись, он обмяк, потом вытянулся на полу, ноги его как-то странно выгнулись… Я поправил их, – он должен был и в смерти выглядеть достойно. Я все еще гладил и гладил его.

Лучше бы это происходило на каком-нибудь лугу, а не на холодном линолеуме. Но Стэнли, вероятно, уже не осознавал, где находится.

Через несколько минут д-р Кинг вернулась с другим шприцем и спросила, готов ли я. Мне пришлось кивнуть. Она сделала укол, а я положил руку на грудь Стэнли, на его сердце. И почувствовал, как оно остановилось.

Бренда слушала через фонендоскоп. «Все», – сказала она.

Я поцеловал Стэнли, погладил его и вышел из кабинета.

В приемной ожидало много людей, были там и дети. Поэтому, выходя, мне пришлось сделать глубокий вдох и буквально проглотить свои слезы. Одна из помощниц д-ра Кинг молча протянула мне салфетку, а сама Бренда, прощаясь, с мрачным видом кивнула и похлопала меня по плечу.