JК
Санктпетербургские кунсткамеры :: Говоров Александр
Страница: 27 из 309 — Прощай, князенька, российский пиита!
Вдова со студентом ввели подгулявшего лейб-гвардии сержанта в дом, сам бурмистр придержал перед ним распахнутые двери, а тот продолжал балагурить:
— Вот ты, Данилов, хотя ты и златом препоясан, ты знаешь, что такое пиита, вирши, гекзаметр? Нет? Куда тебе, торгаш несчастный!
Оказавшись у лестницы, которая вела к нему в светелку, или, как он любил называть, на антресоли, барин взбунтовался и потребовал «посошок». Вдова вынесла ему чарочку, поклонилась, а он поставил новое требование;
— А кто будет мне чесать пятки? При дворе всем чешут, даже царевнам. Слышь, Грачиха? Пусть дочка твоя немедля придет, Аленка. Разве я ей не господин?
Но через минуту он уже храпел на перине гусиного пуха.
Хотя солнце уже низко стояло над лесом, завалинка сошлась вновь.
— Досталось тебе, мать моя, — сказал бурмистр, щелкая орешки.
История прачки Грачевой многократно обсуждалась и уже не вызывала лишних разговоров. Вольная дочь приказного писаря, она вышла по любви за переведенца-канатчика. Тогда особенно не разбирались — беглый, не беглый, лишь царю канаты вей. Дом они отстроили — вот этот самый, — родилась Аленка.
Да добрался-таки розыск беглецов и до канатчика Грачева. Явился полицейский ярыжка, предъявил повестку. Оказалось, что Грачев лет тридцать тому назад от кабальной записи уклонился.
Но канатный мастер Грачев уже лежал на смертном одре. Свела его работа гнучая, пыль едкая, марь болотная санктпетербургская. Казалось бы, что — повыла вдова, и делу конец, сама-то она по рождению вольная.
Ан нет, через малое время прибыл откуда-то из мценских дебрей Евмолп Холявин, недоросль. В полк по протекции поступил.
Вдова со студентом ввели подгулявшего лейб-гвардии сержанта в дом, сам бурмистр придержал перед ним распахнутые двери, а тот продолжал балагурить:
— Вот ты, Данилов, хотя ты и златом препоясан, ты знаешь, что такое пиита, вирши, гекзаметр? Нет? Куда тебе, торгаш несчастный!
Оказавшись у лестницы, которая вела к нему в светелку, или, как он любил называть, на антресоли, барин взбунтовался и потребовал «посошок». Вдова вынесла ему чарочку, поклонилась, а он поставил новое требование;
— А кто будет мне чесать пятки? При дворе всем чешут, даже царевнам. Слышь, Грачиха? Пусть дочка твоя немедля придет, Аленка. Разве я ей не господин?
Но через минуту он уже храпел на перине гусиного пуха.
Хотя солнце уже низко стояло над лесом, завалинка сошлась вновь.
— Досталось тебе, мать моя, — сказал бурмистр, щелкая орешки.
История прачки Грачевой многократно обсуждалась и уже не вызывала лишних разговоров. Вольная дочь приказного писаря, она вышла по любви за переведенца-канатчика. Тогда особенно не разбирались — беглый, не беглый, лишь царю канаты вей. Дом они отстроили — вот этот самый, — родилась Аленка.
Да добрался-таки розыск беглецов и до канатчика Грачева. Явился полицейский ярыжка, предъявил повестку. Оказалось, что Грачев лет тридцать тому назад от кабальной записи уклонился.
Но канатный мастер Грачев уже лежал на смертном одре. Свела его работа гнучая, пыль едкая, марь болотная санктпетербургская. Казалось бы, что — повыла вдова, и делу конец, сама-то она по рождению вольная.
Ан нет, через малое время прибыл откуда-то из мценских дебрей Евмолп Холявин, недоросль. В полк по протекции поступил.