Великая мать любви   ::   Лимонов Эдуард

Что вижу, то и называю."

"... Он неплохой мужик. Всегда меня кормит, когда к ним захожу. Несколько раз то пятерку, то двадцатку совал... капризный он, конечно, и вздорный бывает, но кто без недостатков, пусть швырнет в него камень..."

"Хули ему двадцатка. Он за книгу об этом гаденыше Барышникове небось жирнейшие мани получил."

"Фашист Ян, - сказал я, - ты ненавидишь всякого, кто преуспел и больше всего - своего брата эмигранта, да?" 'Ты сам его, бля, терпеть не можешь, танцора-жополиза. Ты столько раз об этом говорил." Он был прав. Он помнил. Я говорил.

Из окна вдруг мощно подуло, так что одна из створок, до сих пор закрытая, приоткрылась. Воздух, крепко-весенний, принесло из самого Централ-Парка. Свежими листьями запахло, мокрыми тучами, растоптанной почкой.

"Ни хуя нам, Эдюня, хорошего не видать, - сказал Ян и усмехнулся. - Ни хуя."

"Не распускай чернуху... Весна идет... Познакомься лучше с польской девкой, сколько можно у Розали двадцатки оставлять. В Культурном центре на 46-й появилось много польских девок."

"Розали хороша тем, что как ты ей скажешь, так она за двадцатку и станет. А девка, тем более польская стерва, прежде чем отдаться своему мазохизму, будет долго выебываться... Мне эти выебывания ни к чему, - я мужик серьезный. Петушьи церемонии эти - распускание перьев, надувание гребня, походы в рестораны, прежде чем она соизволивал раздвинуть ноги, мне на хуй не нужны."

"Что ты хочешь, - все так устроено... Нужно соблюдать условности...